Ваше Сиятельство #10

Глава 9 Сюрприз от Трубецкого

— Что «Оля»? — Ольга Борисовна, потянулась не скрывая удовольствия, не только телесного, после того, что случилось между нами, но и душевного.

— Скажи! Что за привычка меня интриговать и потом увиливать от ответа? Это повторяется из раза в раз! — я попытался заглянуть в ее глаза, но она вывернулась из моих рук и демонстративно отвернулась.

— Терпи, Елецкий. Я многое от тебя терплю. Вот, например, только что ты вероломно исказил содержание выданной тебе лицензии. А потом… — княгиня встала с кровати, поправляя измятую юбку, — потом еще овладел мной. Кстати, тоже вероломно и даже без предварительной ласки! За это сегодня ночью поплатишься!

— Можно подумать, ты этого не хотела. Ты на это напрашивалась! Кстати, напрашивалась с утра! — я тоже встал с кровати. Вернее, вскочил и потребовал ответ: — Ну, говори! Что значит: Елецкий — бог? Собираешься поклоняться мне? Я не против, — от представления, как это может происходить, мне стало вовсе весело.

— Дурак еще! Размечтался! Я еще не додумала свою свежую идею. В сыром виде делиться не хотела, но ладно, снова уступлю тебе, — она направилась к санузлу, уже войдя, обернулась и сказала: — Жди! — и захлопнула дверь.

Я поспешил к столу, начал читать ее записи. Как ни странно, сами записи и логические построения касались управления ракетным вооружением и систем наведения ракет. Да, я знал, что Ольга работала над этим — моей невесте такое поручил профессор Белкин, и тема была без сомнений важной в ожидании большой войны с Британией. Вот только какая связь между ракетным вооружением и листком с надписью «Религия. Бог Елецкий» я не успел понять — дверь открылась, вышла княгиня, мокрая, плотно завернувшись в полотенце.

— Ладно, говорю тебе по секрету. Может подскажешь, что-то полезное, — сказала Ковалевская, вытирая вторым полотенцем длинные волосы. — Как ты знаешь, на больших расстояниях современные системы наведения ракет недостаточно эффективны. Нет надежного способа удерживать цель. Вражеская вимана, успевает уклониться от поражения посредством противоракетного маневра. Конечно, успевает далеко не всегда, но по статистике в 36 процентах случаев при дистанции в 10 километров. Чем больше дистанция, тем выше процент уклонений.

— Ну и? — это я, разумеется, знал не хуже Ольги Борисовны.

— Есть разработки Спивакова и Разина, в которых в системе управления ракетой и удержания цели используется интеллектуальные блоки на основе мозга птиц или рептилий, — продолжила она.

И я добавил:

— Все верно, например, ракеты семейства «РСТ-03» последних модификаций. Я смотрю, ты очень быстро научилась разбираться в этих вовсе не женских штучках.

— Мозг женщины далеко не всегда уступает мужскому, иногда превосходит. Что ты, Елецкий, можешь видеть на моем примере, — княгиня, отвернувшись к своим записям, разбросанным на столе, рассмеялась. — Извини за нескромность, но я же не виновата, что мои когнитивные функции на высоте. Дальше… интеллектуальные блоки на основе мозга живых существ имеют свои недостатки. Если система устроена на мозге рептилий, то возникают проблемы с управлением ракеты, ее позиционированием. Эффективных нейронных цепей не хватает, чтобы контролировать все параметры — мы же пока не научились задействовать весь мозг целиком. Системы на мозге птиц более совершенны, но они слишком умны и при приближении к цели понимают, что дальше случится столкновение, что может повлечь их смерть — ведь мозг живого существа даже в составе элетро-логического блока продолжает воспринимать себя как живое существо. Проще говоря, живое содержимое такой ракеты начинает испытывать тревогу перед столкновением на огромной скорости и ожидаемой гибелью. Есть некоторые уловки снять эту тревогу, но они недостаточно эффективны, отсюда недостаточный процент поражения цели.

Ольга взяла один из своих листков со схемами, показывая мне, продолжила:

— И теперь к моей идее. Она в религии. Изначально в мозг живого существа — возьмем для примера мозг попугайчика — вносится идея бога, посмертного существования и рая — рая для существ прошедших праведный путь. Из истории культуры и религий таких концепций несколько — ты знаешь. Тогда что мы имеем? При верных установках этот несчастный попугайчик, ставший ракетой типа той же «РСТ», теряет страх смерти. Его беспокойство перед встречей с целью сменятся мыслями о близком рае. Страх в его сознании сменит жажда скорее совершить «праведный поступок» и он изо всех сил будет стараться привести ракету к цели. Кстати, еще есть мысли добавить в обучающую программу для этих несчастных попугайчиков наиболее уязвимые места британских виман, и не только британских. С этим ты мне поможешь?

Я кивнул, пока еще осмысляя идею княгини, но уже понимая ее огромную полезность. Если ракеты будут бить с высоким процентом попаданий, да еще не просто в корпус, а в уязвимые места, то это станет революцией в воздушном бое.

— Уязвимые места можно обозначить как наиболее удобные точки для вхождения в рай и получения особых привилегий от бога, что может еще более повысить эффективность новых ракет. Раздачей привилегий займешься ты, когда к тебе во сне будут прилетать души невинно убиенных попугайчиков, — госпожа Ковалевская едва сдержала смех, прикрыв рот ладошкой. — В общем, идея в начальном виде такая, но нужно многое додумать. Сам понимаешь, как много предстоит технической работы. И это, Елецкий, одна из причин почему я к тебе сегодня добра. Неохота обсуждать твои бессовестные поступки и планы на Бондареву: есть вещи поважнее — я окрыленная новой идеей и работой. Что скажешь? — она повернулась ко мне в ожидании ответа.

— Оль, великолепно! Честно. Даже гениально! — я обнял невесту, случайно освободив ее от полотенца, целуя в щеку, потом в губы. — Ты моя самая умная, самая красивая и любимая девочка!

— И самая добрая! — добавила Ковалевская. — Но помни, что я могу твою лицензию отозвать, если ты заиграешься в свои порочные игры. Все, пусти, оденусь, — Оля направилась к своей дорожной сумке. — Меня только беспокоит кое-что… Даже тихонько мучает.

— Что именно? — я последовал за ней.

— Моя идея построена на лжи, Саш. А на лжи нельзя построить ничего хорошего, — Ковалевская вытащила пакет с другим платьем. — Моя идея в обмане несчастных попугайчиков, скворцов или лягушек — в зависимости чей мозг будет браться за основу. Не будет для них никакого рая, и бог Елецкий не встретит их, не покормит вкусными семечками с ладони. Не уверена, что продолжу работу именно над этой идеей, может буду искать что-то другое. Хоть я и шутила, только что смеялась, но все это грустно, потому как в основе моих логических построений лежит обман и чья-то гибель.

— Здесь я тебя успокою. Во-первых, что касается гибели: подумай, если дело дойдет до войны с Британий, то сколько жизней наших военных, да и гражданских спасет высокая эффективность ракет с новой системой наведения? Сбить вражескую виману на подлете, до того, как она нанесет удар по нашим военным базам, тем более городам — дорого стоит. Уж точно это цена несопоставима с жизнью одного существа и его иллюзорным восприятием жизни. Во-вторых, не так уж ты обманываешь. Смерть освобождает душу — она есть у каждого живого существа. В данном случае смерть действительно становится освобождением от привязки сознания того же попугайчика к электрологической системе. Поверь, в этом я вполне разбираюсь — сам прочувствовал. Или возьми, к примеру, Родерика, — я с вожделением смотрел как она одевается. — И еще: сама знаешь, что бывает ложь во благо. Таким видом лжи иногда приходится пользоваться. Например, в некоторых случаях я не говорю правду маме — для ее спокойствия. Еще рассмотри вопрос так: в системах управления того же Спивакова, в большинстве случаев ракеты достигают цели, несмотря на тревогу и страх, которые испытывает мозг лягушки, встроенный в них. Разве не гуманнее в данном случае воспользоваться обманом — той же религией? Ведь итог для крошечного, но живого сознания в ракете один — смерть. Не лучше ли ее принять без ужаса предстоящего и с верой в посмертную жизнь?

— Наверное ты прав. Я подумаю над этим, — придерживая платье, Ковалевская направляясь к зеркалу.

— Оль, мне по-прежнему непонятно, почему в этой забавной религии меня ты назначила богом, подозреваю, верховным, — полюбопытствовал я, борясь с искушением снова прижать ее себе, пока княгиня не успела одеться.

— Радуйся, Елецкий. Это же приятнее, чем быть демоном, которым тебя называет Элизабет. У нее душа темная. Подсознательно мисс Барнс… Ой, прости, прости, конечно, конечно, госпожа Стрельцова! Она, может быть неосознанно, поклоняется темным силам, с коими ассоциирует тебя. А моя душенька наполнена светом, поэтому так я тебя определила, — отбросив полотенце, Ольга стала неторопливо одеваться. — Но ты особо не обольщайся, что я возвела тебя в сонм небожителей. У меня даже был соблазн сделать верховной богиней себя. Но позже я подумала, что души мертвых попугайчиков, будут глубоко возмущены, когда после героической смерти не увидят никакого рая. Вот пусть все возмущение они на тебя направят, а я буду в сторонке.

— Какое коварство! — я рассмеялся. — И это говорит человек с якобы светлой душой⁈

— Смотри сюда, в этом платье мне хорошо будет? — Ольга Борисовна, расправив синий шелк, повернулась ко мне. — Мне нужно выглядеть простенько, но прилично. Как я поняла, нас поведут к генералу Трубецкому.

— Что ни надень, Ты всегда выглядишь великолепно, — честно говоря, мне было все равно, в каком платье будет моя невеста — я любил ее саму, а не княжеский гардероб. — Почему к генералу? Ты что-то знаешь о предстоящем?

— Не более чем ты. Знаю только, что и меня зачем-то туда приглашают, хотя я могла вообще не прилететь с тобой на базу «Сириуса». Есть подозрения, что здесь, как всегда, замешан Денис. Вот он неугомонный у него до всего есть дело и на все это он еще успевает найти время, — Ольга украсила волосы заколкой с лазуритом, уперла руку в бок и победно взглянула на свое отражение.

К шестнадцати часам мы были в штабе. В самом деле Стародольцев сразу повел нас к генералу первого имперского табеля Трубецкому. Когда мы вошли, и князь увидел Ольгу, его суровое лицо сразу потеплело — Трубецкой знает Ольгу с детства и очень дружен с Борисом Егоровичем. Мне же в ответ на приветствие генерал крепко пожал руку и объяснил гулким баском:

— Не мог я, Александр Петрович, при награждении быть. Поднимешь ли, неотложные дела за территорией базы, — Трубецкой с недовольством махнул рукой куда-то в сторону Ирстимского кряжа. — А не поздравить тебя как бы нехорошо. Тут сами боги велели. Все-таки ордена твои серьезные. Если учесть, как ты провернул с Козельским, то награды заслуженные — я поддержал перед коллегией. Ваша с Ольгой эпопея на островах — это отдельная тема. И о ней мы попозже поговорим. Хочу все до мелочей знать от тебя. Страшно было, Ольга Борисовна?

— Ну как вам сказать, Сергей Семенович. Я ни на миг не сомневалась в главном — в том, что Саша меня в любом случае вытащит. Но было страшно, — признала Ковалевская.

— Вот! — Трубецкой поднял указательный палец. — Это ты верно подметила: такое знание самое главное. Особенно когда дело принимает столь серьезный оборот, то нет ничего важнее в веры самых близких тебе людей и боевых товарищей. Хочу, чтобы наш «Сириус» именно на этом строился, а также на вере каждого в нашу Отчизну. Вы присаживайтесь. Хотя я вас надолго не задержу, чего лишний раз ноги испытывать, — генерал махнул на диван, а сам подошел к столу и взял какой-то документ, прочитал что-то в нем, щурясь, и посмотрел на меня. — Корнет Елецкий, скажи мне, как большой специалист без диплома, вимана марки «Эверест» — хорошая техника? — он отчего-то загадочно улыбнулся.

Вообще Трубецкого, всегда серьезного, даже сурового, было непривычно видеть таким. С Ольгой-то понятно, он всегда приветлив и даже мил, насколько возможно приложить это слово к его внешне грубоватой природе. Да, я видел генерала не часто, но знаю, что добрячком его никто не назовет, и улыбка на его лице при общении с подчиненным появляется лишь в редких случаях.

— Великолепные виманы производства «Казанского электро-механический завод Юсупова», правда эта техника рассчитана на людей с особо толстым кошельком. Не знаю о какой модели речь, но все «Эвересты» второго размерного класса, с двумя генераторами вихревого поля — не хуже, чем средний боевой катер, — пояснил я, думая, что Трубецкому ближе сравнение с боевыми виманами. Тут же начал вспоминать технические характеристики этих серьезных машин. — А модель какая, ваше высокопревосходительство? Наверное, себе присматриваете?

— Не себе. Модель… — он снова опустил взгляд к документу, что держал в руке и прочитал: — «Эверест МТ-8».

— Таких вроде нет. Знаю, самый свежий «Эверест» был у князя Козельского — «Эверест-7» разработки 4 342 года, — сообщил я, хотя не особо уверенный в своих словах: это прежний Елецкий следил за каждой статьей о виманах и каждой новой разработкой. Мне летающие машины остались так же интересны, но не настолько, чтобы тратить драгоценное время, которого очень не хватает.

— Как не бывает, вот у меня так записано. Подавали запрос на лучшую машину казанцам, те прислали такой ответ. Вот, — князь вытянул руку, приблизив мне листок

На документе действительно значилось: «Эверест МТ-8», второй размерный класс, длинный столбик с характеристиками и всякими техническими деталями. Глаза особо зацепились за строку «- три генератора вихревого поля с независимой энергонакачкой и дискретным управлением…» — вот тут я особо удивился. Получалось, что вимана эта даже посерьезнее, чем я мог предположить. Потому как три генератора прежде на «Эвересты» не ставили. Такое вообще редкость для гражданских виман.

— Тогда извиняйте, ваше высокопревосходительство, не уследил! За последними веяньями в виманостроении не слишком приглядываю — не хватает на это времени, — оправдался я, испытывая меленький стыд: ведь обо мне ходила молва как о едва ли не самом серьезном знатоке как современных виман, так и их древних прототипов. — Хотя из меня теперь эксперт ни самого высокого уровня, ответственно заявляю: техника очень хорошая. Превосходная. Лучше могут быть только «Эльбрусы», — мне вспомнилась вимана Глории, на которой мы летели с атлантических островов. — Но «Эльбрусы» лучше лишь в некотором смысле: роскошнее внутри, намного крупнее, что далеко не всегда плюс, тем более с нашими небольшими посадочными площадками, я бы однозначно рекомендовал «Эверест», если кому-то по карману. Насколько я помню, цена на модель, которая у князя Козельского была в районе 150 тысяч.

— В общем так, корнет Елецкий, в таких вопросах я сюрпризы делать не умею, и скажу просто: эта вимана должна быть передана сегодня тебе в дар. Неважно от кого, считай, что от нашего Отечества, от «Сириуса» и некоторых добрых людей, как признание твоих заслуг. В общем, не орденами едиными. На, изучай, — князь сунул мне тот самый листок, который до сих пор вертел в руках. — И особо не обольщайся, здесь не только твоя заслуга, но и Ольги Борисовны, потому что она с тобой рядом. А если такая дама рядом, то это очень много значит! Цени это!

— Есть, ваше высокопревосходительство! Стараюсь! Служу! Отечеству служу! — я даже растерялся, не в силах вспомнить, что говорится в таких случаях. Ну не военный я все-таки в душе человек: я — Астерий.

— Хотелось тебе эту технику передать торжественно на нашей посадочной площадке, но, увы, не вышло у нас с сюрпризом, не вышло, как задумывалось. Вимана только что с завода, ее вроде собирали под тебя и сделали там все как надо, но она до сих пор не вылетела — какие-то там задержки. Поругал я их, ну а что толку: все равно подарок для тебя пока в Казани. Надеюсь, хотя бы к утру прилетит, — пояснил генерал, вернувшись за стол и опустившись в кресло. — Так, что наберись терпения, погости у нас еще. Часикам к семи ужин у меня будет, так что тебя с Ольгой Борисовной жду. Заодно введешь меня в курс дела по вашим карибским приключениям и расскажешь кое-что по Козельскому. По Козельскому расскажешь в первую очередь Бердскому — он все недоумевал, как ты пробрался на территорию.

Мы с Ольгой задержались у генерала еще минут на пятнадцать, при чем говорил он большей частью с Ковалевской, решив основной разговор со мной перенести на вечер. Расспрашивал ее об отце, обучении у профессора Белкина и всяких вопросах, от которых я был далек к своему стыду, ведь они касались самого близкого мне, любимого человека.

Когда мы вышли от него, первой не сдержалась княгиня.

— Надо же как ты взлетел, Елецкий! Тебе уже виманы дарят, да непростые! — розовея щеками, воскликнула она.

— Оль, не мне, а нам. Это наша вимана. И генерал вполне прав. Твоя заслуга здесь не меньше моей, — ответил я, беря ее за руку. Ответил, наверное, излишне громко и радостно, нарушая покой штабных коридоров.

— Да, точно, если бы меня не украли из «Садов Атлантиды», то не было никаких подвигов на Ор-Ксиппил! — рассмеялась она. — А в самом деле, Елецкий, который раз ловлю себя на мысли, что даже самые жуткие события по пришествию времени оборачиваются событиями благостными. Знаешь, о чем я подумала? Из этой истории вышла самой пострадавшей Артемида, но может быть все не так плохо для нее в том числе. Благодаря твоим стараниям, статьям в газетах и разговору с Перуном, может и для нее произошедшее превратится в благо?

И хотел я сейчас ей сказать, мол, дорогая, ты во всем права, оно так часто случается в жизни. По крайней мере в моей. Поэтому, не спеши делать выводы из моих отношений с Глорией. То, что тебе кажется чем-то неприемлемым, скверным, позже может обернуться благом, если не для нас двоих, то для многих других людей, может даже для всей империи. Однако, это я не сказал Ольге, так как понимал, что упоминание о Глории мигом изменить ее прекрасное настроение.

Тем не менее сообщение от императрицы, на которое я до сих пор не ответил, было для меня проблемой. Конечно, Глория уже начала злиться. И по-хорошему, нужно было ответить ей давно, сообщить, что я не в Москве, сказать, что все объяснения потом, при встрече.

Ровно в этот момент, пискнул мой эйхос в унисон его сигналу раздался звоночек интуиции: «Глория!». У меня так часто бывает, когда мысли о каком-то человеке становятся предвестниками его появления: его самого или вестей от него.

— Ответь, Елецкий. Наверное, что-то важное, — княгиня остановилась, давай понять, что желает, чтобы я это сделал сейчас и при ней.