Василько и Василий

ТАБОР

Глубокой ночью казачий табор ожил, выстроился, двинулся в путь.

Впереди грянул залп пищалей, захлопали одиночные выстрелы, зазвенел металл о металл — голова табора пробивала и пробила кольцо окружения.

Враги не думали, что Хмельницкий осмелится идти напролом по голой степи. Дрожащее в продуваемых, промороженных шатрах войско было поднято и брошено в ночной бой.

Табор двигался медленно. Он ведь раздался вширь, сани тащились по целине. Оглобли задраны кверху. Лошади не спереди, как всегда, а внутри табора.

Василий с Васильком, со стрельцом дядькой Харитоном, с бывалым запорожцем Гмырей ехали в санях, прикрывавших табор с тыла. Сани здесь поставлены были в восемь рядов, по три в ряду. Их накрепко связали между собой. Десять стрельцов и десять казаков сидело в санях.

Бой шёл впереди. Там и полыхало, как в грозу, и гремело. Побитый враг чёрными тенями откатывался в ночь, и было в его повадках — волчье.

Калёный морозом снег визжал под полозьями так жалобно, словно маленькой собачке на хвост наехали. Звёзды стали большими. Может, от страха за людей.

Из степи надвигалось морозное облако, от табора клубами валил кудрявый вонючий пороховой дым.

Лёжа на тюфяке, набитом соломой и чем придётся, Василий всё поглаживал рукавицей свою пищаль.

Невмочь было терпеть эти волчьи тени, эту неизвестность. Что там впереди, где идёт бой? Отчего же на них-то не нападают? Ударить в тыл всего заманчивее.

В соседних санях дядька Харитон, как Василий свою пищаль, охорашивал пушку. Она была невелика: в сажень длиною.

Василько спал. Спал! Тут вот-вот всё грянет, разлетится вдребезги, а он — спал.

«Какой спокойный человек!» — удивлялся Василий, а сам вглядывался во тьму и ничего не мог разглядеть.

Он, видно, и сам задремал.

Вдруг раздался хриплый окрик запорожца Гмыри.

— Бачите, хлопци?

Василий увидел, как напряглись, затаились вокруг казаки и стрельцы. Сон будто рукой сняло.

— Голову береги! — крикнул Гмыря.

Василий послушно спрятался за тюфяк и тотчас услышал свист, — татары пустили стрелы.

Стрелы летели вдвое дальше, чем пули, и казаки ответили не сразу.

Нет предела человеческой храбрости! Казаки и стрельцы стреляли в упор, но враги не отступали. Самые отчаянные прыгали с коней в сани, стреляя из пистолетов, пытаясь достать защищавшихся саблей или пикой.

Все казаки и стрельцы уже бились врукопашную, а врагов всё прибывало. Было их так густо, словно пчелиный рой напал.

Один дядька Харитон, угнув голову, чтоб не задело дурной пулей, заряжал свою пушку.

И вот она грохнула наконец, обрызгав огнём жалящий насмерть рой. Унесло чёрных пчёл от саней. Тут и свежие силы подоспели.

Шатаясь от усталости, ушли в глубь табора оставшиеся в живых казаки и стрельцы.

— Живы? — спросил Василько, окидывая взглядом Василия, дядьку Харитона и запорожца Гмырю.

Ответить ему и то силы не было.

Светало.

Небо над степью было серое, и серо было на душе.

— Поспать бы! — сказал Василько.

А Василий уже спал. Шёл, прислоня голову к лошади, и спал.