Вчерашняя быль

IX.

Когда Кротов проснулся, Сурова в комнате не было, лампа была погашена и Маня ласково будила его:

-- Вставай, папочка, чай на столе и Савелий Кондратьевич давно уже ждет.

-- А Суров?

-- Ушел перед самым чаем, -- ответила Маня и прибавила: -- какой он хороший, папа, у нас из знаковых никого такого занимательного нет.

Кротов кивнул.

-- И все он знает! Сегодня он мне про реформацию стал рассказывать. Мама даже на кухню не пошла, так интересно! А теперь он, вероятно, нарочно от Пухлова ушел. Противный этот Пухлов, черносотенец! А Петя уверяет, что Суров революционер. Правда?

Кротов уже надел пиджак, пока она тараторила.

-- Глупости болтает Петя, -- сказал он, -- ну, идем! -- и они вышли в столовую.

Пухлов поздоровался и сказал:

-- Ну, вот и мы дождались! Слыхали? У нас судить будут убийц нашего славного Василия Васильевича. Обоих зацапали. Вы видели гусей этих?

-- Нет, -- ответил Кротов, и, садясь к столу, сказал: -- откуда вы эту злость берете? Ведь, все успокоилось, улеглось.

-- Ну, нет-с, не скажите! -- даже всколыхнулся Пухлов, -- теперь-то и надо страху нагонять, чтобы помнили, да-с, чтобы помнили! А, по вашему, как же: "пошалили, а теперь будьте паиньки", и по головке погладить. Нет, без пощады...

-- Фи, даже слушать противно, -- воскликнула Маня.

Пухлов так резко повернулся к ней, что даже стул затрещал.

-- Противно? Это уже гость ваш сказывается, вот, -- и он обернулся к Кротову: -- вот и приятель ваш. Готово! Говорю вам, Глеб Степанович, поберегитесь его. Чувствую я, что волк он. Недаром его из всех земств туряли, да!..

Кротов вспыхнул, но сдержался.

-- Я попрошу вас теперь, Савелий Кондратьевич, -- сказал он слегка изменившимся голосом, -- и раз навсегда, не будем говорить о политике. Я, вы знаете, не революционер, при тюрьме служу... -- он горько усмехнулся -- но не могу слушать ваших озлобленных речей. Тяжело мне. И еще: оставьте в покое моего приятеля...

Все на мгновение почувствовали себя неловко. Пухлов откинулся. Вытаращил глаза и тяжело засопел. Потом вынул платок, вытер покрасневшее лицо и сказал:

-- Хорошо-с, отлично, Глеб Степанович, не будем о политике! Я себя, извините, ради вашего приятеля, переделывать не стану, но помолчать -- извольте, могу... -- и он качнулся в сторону Кротова с ироническим поклоном.

Кротов сделал усилие, улыбнулся и сказал:

-- И отлично, будем пить чай и сразимся.

Они стали играть, но игра велась вяло, без обычного оживления, и в этот вечер Пухлов ушел домой, когда еще не убрали самовара.

-- Он совсем обиделся, -- не без тревоги сказала жена Кротова, когда Кротов вернулся в столовую.

Он махнул рукою.

-- Тяжело мне переносить такую озлобленность. Бог с ним! Суди сама: видел я эту девочку; говорят, виселица ей грозит. Ей, такой вот, как Маня! А он с ликованием. Не могу.

-- И очень хорошо! Ты его славно отчитал, папа, -- пылко сказала Маня, -- хоть бы и дорогу к нам забыл...

Петя тряхнул головою.

-- Если бы ты знал, папа, как у нас в гимназии его презирают!

-- Ну, Бог с ним, -- ответил Кротов и, обернувшись, увидел в передней Сурова.

-- Ты откуда?

Суров вошел, потирая руки и ежась от холода. Скулы и нос его были совсем красные.

-- Чаю хотите?

-- Если горячий...

Жена Кротова тронула рукой самовар.

-- Нет, совсем остыл. Погодите, вы пока рюмку водки выпейте и закусите, а я разогреть велю, -- и она поспешно встала, а Маня уже подавала водку, рюмки и доставала приборы.

Суров сел к столу и заговорил:

-- Откуда? По делам ходил, а что я не с крыльца вернулся, так я через кухню. Скорее. Ну и мороз! Градусов 20! -- и, выпив рюмку водки, спросил: -- а где же ихтиозавр ваш? Шахматы на столе, а он...

Маня и Петя засмеялись.

-- Папа его так отчистил...

-- Ушел и не вернется...

-- Да ну, что такое? -- по лицу его скользнула тревожная тень, и он вопросительно взглянул на Кротова.

-- Болтают, -- ответил тот, -- просто ушел, недовольный тем, что мы помешали ему восторгаться казнями.

-- А! -- Суров придвинул тарелку и стал есть, говоря, -- и отлично! Я не понимаю, как вообще в обществе мыслимы такие люди. Ну, разве пока ест, пьет или там в винт, в шахматы играет. Пусть! Но когда заговорит, брр... откуда у них ненависти столько? Дикие люди!

-- Хоть бы и не приходил вовсе, -- сказал Петя.