Тюремные новости уже перестали быть только тюремными и волновали весь город.
Военный суд собирался разбирать дело об убийстве полицеймейстера. Ожидались смертные приговоры. И об арестованных и доставленных в местную тюрьму Макарове и Холиной по городу ходили самые невероятные рассказы. По одним -- они рисовались, как исчадие ада, кровожадные звери, холодные убийцы; по другим -- их представляли мучениками идеи, борцами за свободу, мстителями за насилие.
Одни приписывали им массу кровавых преступлений, другие считали их невинно страждущими. Правду знали немногие, и в их числе Кротов.
Один рабочий указывает на Макарова, что тот дал ему револьвер, научил, когда лучше убить его, и сам следил за ним.
-- Чушь, -- резко сказал Суров, -- выгораживает себя, дурак, и мелет вздор.
-- Почему чушь?
-- Непохоже ни на дельного, ни на умного человека. Станет он указывать ему время и выслеживать. Экая птица полицеймейстер! Рабочий в один день сам все узнает. Дал револьвер -- возможно, а все остальное -- чушь.
-- Ну, я говорю то, что в его обвинительном акте, -- сказал Кротов, -- а про Холину только и есть, что после ее отъезда в комнате бомбы нашли, да еще единовременное пребывание с Макаровым и близость с ним.
-- Ее оправдают! -- сказала жена Кротова.
Суров засмеялся.
-- Что вы? Газет не читаете? Бомба -- четыре года каторги, две бомбы -- 6 лет!..
-- За что же?
-- За держание этих бомб, -- ответил Суров и спросил: -- А когда суд?
-- Не знаю точно. Говорят, послезавтра. Во всяком случае, в конце недели.
-- Пойду!
-- Да, ведь, не пустят. Избранная публика, так сказать, своя.
Суров мотнул головою.
-- Захотеть -- всюду пустят!..
-- Пухлов у нас в классе целую речь произнес, -- сказал Петя, -- говорил о глупости убийства, потом про девушку. Мы шуметь начали, засвистали. -- Замолчал!..
Интерес к делу возрастал по мере приближения дня суда.
И, наконец, он настал.
Начальник тюрьмы и помощник суетились больше обыкновенного.
Около здания суда, в котором происходило заседание, с утра толпились любопытные.
Кротовы сидели за вечерним чаем. Сурова не было. В столовой стояло тягостное молчание и все находились в напряженном ожидании.
-- Я думаю, сегодня и приговор, -- сказала жена Кротова.
-- Очевидно, -- ответил он, -- в II час. начали. Времени достаточно.
И все заговорили сразу.
-- Они и защитников не взяли, -- сказала опять жена.
-- Зачем? -- проговорил Петя, -- Алексей Викторович говорит, что это только время затягивает.
-- А где он?
-- В суде, -- ответила Маня, -- он там достал место. Очень интересуется.
-- Кто не интересуется, сказал Кротов, -- только и говорят, что о них.
-- Вот он! -- крикнул Петя, -- ну, что? Кончилось?
Все оглянулись и увидели Сурова.
Он, по обыкновению, пришел через кухню и разматывал в передней башлык. Потом снял галоши, пальто и вошел, отвечая:
-- Кончилось...
-- Чем? Насколько? -- быстро спросил Кротов.
-- Навсегда! -- холодно усмехнулся Суров.
-- Как это? Не понимаю...
-- Всех к смертной казни, -- пояснил Суров.
Маня вскрикнула; Кротов растерянно огляделся и пробормотал:
-- Как? Быть не может!
-- Факт, а не реклама, как пишут в объявлениях! -- усмехнулся Суров и обратился к жене Кротова, -- не откажите стакан чая: иззяб!
-- Но, ведь, приговор пойдет еще на утверждение, -- сказал, оживляясь, Кротов.
-- Это другой разговор.
На несколько мгновений наступило тяжелое молчание, потом Кротов растерянно проговорил:
-- Вот, ведь, поди! Каждый день читаешь и -- ничего. А как у тебя перед глазами, так словно обухом в голову! Словно сам казнишь...
-- Ее-то уж, наверное, помилуют, -- сказала жена Кротова.
-- Не думаю, -- отозвался Суров, -- ее крепко притянули к сообществу. С ним она в дружбе... Ну, да будет видно!