Вчерашняя быль

VI

Они вошли в уютную столовую.

Пухлов сидел уже на обычном месте и при входе незнакомого человека устремил на него свои круглые глаза. Маня толкнула брата и что-то шепнула матери.

Жена Кротова приветливо улыбнулась Сурову, которого подводил к ней муж, а потом дружески протянула ему руку и сказала:

-- Милости просим! Это наша Маня, это Петя. Оба большие уже. Этой весной кончают. А это -- наш старый знакомый -- и она назвала Пухлова.

Пухлов колыхнул ее грузным телом и протянул Сурову мягкую с короткими пальцами руку.

-- Совсем в наши Палестины или проездом изволите быть? -- сипло проговорил он.

-- Не знаю еще, -- ответил Суров, дружески пожимая руки Пете и Мане.

Потом он сел, и Кротова тотчас подвинула ему стакан чая.

-- Ведь это товарищ мой... по гимназии, -- радостно стал объяснять Кротов, -- двадцать три года не видались!..

-- А-а! -- протянул Пухлов, оглядывая Сурова. Жена Кротова тоже смотрела на него и, сравнивая с мужем, удивлялась.

-- Кажется, ровесники -- и какая разница!

У этого движенья быстрые, глаза и смеются и загораются, фигура словно у молодого, а муж -- как водевильный отец: приличная полнота, приличная плешь, солидная дряблость. Вероятно, и беспечный. Что ему?..

-- Вы, наверное, холостой? -- спросила она.

Суров вопросительно взглянул на нее.

-- Из чего вы заключили? Совершенно напротив. И женат был, и овдоветь успел.

-- А детей нет?

По лицу Сурова скользнула легкая тень.

-- И дети есть: двое. Совсем, как ваши: сын и дочь. Вас Маней зовут? -- обратился он к девушке.

Маня вспыхнула и кивнула.

-- А мою Маруськой.

Ему сразу понравились и жена и дети Кротова. Девушка и юноша с смелыми открытыми лицами, на которых ясно отражалось каждое их душевное движение; милая барыня с полным, несколько расплывающимся лицом, с добрыми серыми глазами, с плавными уверенными движениями и ласковым голосом.

Суров оглядел и уютную столовую и сервировку стола и понял всю несложную психологию мягкого и добродушного Кротова, который тем временем говорил, обращаясь то к Пухлову, то к жене и детям.

-- 23 года, как расстались, а как дружились и все тридцать! Одно время мы с ним неразлучны были. Помнишь, в шестом классе? Веселое время было! Помнишь, как мы фейерверк устраивали? А чтенья наши, библиотека? -- и, оживленный воспоминаниями лучших дней своей жизни, он рассказывал эпизоды их гимназической дружбы.

-- Дети и жена слушали его с видимым удовольствием; Суров несколько раз громко смеялся, а Пухлов становился все сумрачнее. Ему казалось, что, благодаря появлению этого гостя, он совсем отодвинут на задний план.

Он воспользовался перерывом в рассказах Кротова и, устремив на Сурова круглые глаза, спросил:

-- Что же, служить изволите или капитал имеете?

-- Капиталист, -- ответил Суров: -- руки и голова.

Пухлов снисходительна улыбнулся.

-- Служите, значит, по какой части изволите?

-- Такой же врач, как и я, -- ответил за Сурова Кротов, -- хочет вот по земству служить.

-- Где изволили раньше служить? -- спросил Пухлов, с наивной манерой провинциала, стремясь удовлетворить свое любопытство.

-- В Гдовском земстве, -- ответил опять за Сурова Кротов, -- а теперь на юг хочет.

-- А! -- сказал Пухлов, уже равнодушно оглядывая Сурова, и обратился к Кротову:

-- Что же, сыграем!

-- Тебе все равно? -- спросил Кротов у Сурова.

-- Сделай одолжение!

Маня достала доску с фигурами и, передав их отцу, села опять к столу.

В этот вечер ни она, ни Петя не ушли после чая в свои комнаты. Новый знакомый показался им очень занимательным и притом во всех его рассказах слышалось что-то недоговоренное, заманчиво таинственное.

Жена Кротова сразу разговорилась с ним дружески. Она передавала ему эпизоды их прежней жизни, женитьбу, мытарства, смерть детей и сама расспрашивала его о жене и детях и о его прежней жизни. Суров охотно отвечал. Маня и Петя принимали участие в этой беседе. Слушать рассказы Сурова было очень интересно.

Где он ни побывал только: и юг, и север, и Западный край, и Урал и Сибирь, и Кавказ, и Крым. Везде был. В рассказах его проявлялось столько различных знаний, остроумия и живости, что Петя и Маня слушали его, как зачарованные, а Кротов отрывался от игры и возвращался к ней только после нетерпеливого окрика Пухлова:

-- Что же вы? Ваш ход!

-- И где вы только не были, -- с улыбкой заметила жена Кротова, -- прямо Одиссей! Ну, а где вас застал конец 1905-го года?

-- В Сибири, по всем городам по очереди. В Красноярске был, а потом в Новороссийск попал! -- он замолчал, как бы вспоминая те дни, и потом тихо сказал: -- да, свет блеснул так ярко, что на время всех ослепило... а надо было зрячими быть... и момент упустили... -- он не окончил и торопливо стал допивать чай.

-- Власть упустили, -- насмешливо отозвался Пухлов, -- конвент, директория и всякое такое! Там -- гражданин; у нас -- товарищ. Хе, хе, хе!

Кротов просительно взглянул на Сурова. Тот едва заметно повел плечом и чуть усмехнулся.

Партия окончилась. Пухлов стал расставлять фигуры для новой игры, и не без внутреннего удовольствия заговорил докторальным тоном:

-- Иначе не могло и быть! Есть кучка недовольных, смутьянов, на придачу жиды -- и только! Наш уклад покоится на твердых устоях народного сознания, на старых традициях, в жертву которым еще задолго до нас принес свою жизнь Иван Сусанин! И никакие "товарищи" не пошатнут их. Да-с! Вот, если вы изволите следить за третьей Думой...

Кротов чувствовал себя неловко. Маня и Петя горячими глазами впились в худощавое лицо Сурова, который только улыбался концами губ.

-- Все входит в свое русло. Дума идет навстречу правительству, правительство... -- Пухлов поднял палец, украшенный толстым перстнем... Суров обратился к нему и сказал:

-- Глеб Степанович уже сделал ход. Ваша очередь.

Пухлов словно поперхнулся и вытаращил глаза, потом с тяжелым сопеньем вздохнул и, не окончив фразы, угрюмо обратился к шахматной доске.

Время шло; вечерний чай сменился ужином и в начале первого часа Пухлов поднялся и стал прощаться. Кротов вышел, по обычаю, проводить его в переднюю. Пухлов, сопя, тыча ноги в галоши и обертывая толстую шею длинным гарусным шарфом, вполголоса говорил ему:

-- Ну, знаете, не поздравляю вас с таким приятелем! Что-то очень припахивает "товарищем"; его, наверное, ни в одном земстве и года не держали. Сплавляйте-ка его поскорее.

Кротов добродушно пожал плечами.

-- А Бог с ним! Он у меня гость на время.

-- И на время не советую. Теперь за этим следят, -- и, шаркая галошами, он прошел в холодные сени.

Маня с вспыхнувшим лицом воскликнула:

-- Но почему вы ему ничего не ответили? -- и глядела на Сурова с укором.

Петя заступился:

-- Алексей Викторович отлично его оборвал. Чего тебе еще?

Суров сказал:

-- Для чего я вступил бы с ним в спор?

-- Ради выяснения истины, для зашиты своих убеждений! -- пылко ответила Маня.

-- Ой, как громко! Словно на сцене! Ну, чего же ради я сцепился бы с этим ихтиозавром? Он не спорил бы, а ругался. Убеждать его ни в чем не надо, потому что раз он увидит, что у него ничего не отнимут и он может спокойно произрастать, -- он будет доволен всяким порядком. Ну, его! -- Суров качнул головою.

Жена Кротова, убрав в буфет вино и водку, добродушно сказала:

-- И правда: ну, его! Зачем его обижать?

-- Бог с ним! -- воскликнул Кротов, входя, -- и большое спасибо тебе, что меня послушал. Он тут у нас таких страхов натерпелся, что на всю жизнь почернел.

-- Видел я таких. Знаю!..

Суров стал прощаться.

-- Вам уже все приготовили у Глеба.

-- Спасибо! -- сказал Суров. Он пожал всем руки и прошел в кабинет Кротова.