По пути к гостинице Тэя некоторое время молчала, потом спросила:
— Слушай, Павел, про отца ты ведь придумал?
— Нисколько! Да какой смысл, Тэя? Я же не знал, что она за это дает картины бесплатно.
— Ну так-то оно так, но мне не верится, — упрямо сказала девушка.
Паша вынул из внутреннего кармана куртки свой паспорт, в который была вложена маленькая выцветшая фотография, и протянул ее Тэе:
— А так?
Черные глаза Тэи округлились от изумления. Паша этого ожидал: такому сходству дивились все, особенно те, кто знал, что по крови они с отцом не родные. Но девушке он не стал об этом говорить. Она несколько раз перевела взгляд с фотографии на парня и наконец сказала:
— Вот дела... Это он и есть?
— Да, ему здесь восемнадцать, как мне сейчас. Это один из немногих снимков, оставшихся с того времени: молодость у него выдалась тяжелой, не то что у меня.
— Слушай, ну действительно одно лицо, только другого цвета, — невольно рассмеялась Тэя. — Вы оба очень красивые! А где он живет?
Тут лицо Паши омрачилось и он сказал, чуть поколебавшись:
— Он пропал без вести несколько лет назад, уехал и не вернулся. А до этого жил недалеко отсюда. Раньше мы с ним часто виделись в России и переписывались, а потом случилось много несчастий и он больше не смог приезжать ко мне.
— Поэтому ты и захотел приехать сам? Чтобы найти его?
— Ну, не знаю, я не очень на это надеюсь. Но я всегда хотел увидеть его землю и маме обещал, что поеду сюда, поэтому когда в институте предложили выбирать между Эфиопией, Кенией и ЮАР, нисколько не сомневался.
— И все-таки почему у тебя такая светлая кожа? Мама, наверное, русская, блондинка с голубыми глазами?
— Конечно, он ее называл «беляночкой». Они познакомились совсем молодыми и, к сожалению, расстались. Потом у каждого появилась семья, отчим дал мне свою фамилию, когда я получал паспорт, чтобы не было раздробленности. Но мне кажется, что мама с отцом всегда продолжали любить друг друга. Я же видел, как они смотрели, как разговаривали, как понимали друг друга, когда он приезжал меня проведать.
— Красивая история, наверное, — грустно улыбнулась Тэя. — А семья твоего отца, значит, здесь, в Эфиопии? Хочешь с ними встретиться?
— Да, про его жену я даже узнал, что она заняла довольно высокий пост в городской администрации. Но беспокоить ее не хочу: у них семеро приемных детей, там не до меня. Скоро уж и внуки пойдут, жаль, что отец этого не дождался...
— Семеро? Вот это да!
— Ну, я думаю, в ваших семьях это почти обычное дело, разве нет?
— Да, но чтобы растить их одной, без мужа, да еще работать! Она, наверное, совсем необыкновенная женщина.
— Разумеется, я ею восхищаюсь, что тут сказать, — сказал Паша. — Надеюсь, что у них все хорошо, но мне надо искать свою дорогу.
— Ты что, хочешь остаться здесь?
— Ну, пока еще я в раздумьях, — хитро прищурился парень. — Кстати, Тэя, ты ведь так и не объяснила, почему пошла со мной. Я так понимаю, что вы имеете какой-то процент от торговцев сувенирами, с которыми дружите? А они, в свою очередь, рекомендуют кому-нибудь ваше заведение?
— Да, это все ты правильно понял, — вздохнула девушка. — Но я на тебе зарабатывать не собиралась, честное слово! Просто это хорошее прикрытие для дяди Абеля, иначе он бы меня точно не отпустил. А на самом деле ты мне просто очень нравишься...
Она посмотрела на него так пристально, что Паша слегка растерялся. Он несомненно обладал притягательной внешностью, в которой юношеская мягкость черт сочеталась с обжигающим взглядом больших карих глаз. Очарование, свойственное именно этому моменту — незавершенному превращению нежного мальчика в красивого мужчину, — казалось еще сильнее от своей мимолетности и скоротечности, в нем даже виделась какая-то поэтическая болезненность. Волнистые каштановые волосы, немного растрепанные, спадали набок, в ушах виднелись крошечные серебряные «гвоздики».
Неожиданно кровь прилила к его щекам — в детстве Паша однажды спросил у отца, могут ли негры краснеть, и тот сказал, что могут, но этого никто не видит. А вот Тэя прекрасно видела его смущение и довольно заулыбалась, чем вогнала его в краску еще сильнее.
— Слушай, ты сейчас выглядишь так, будто раньше ничего подобного не слышал, — сказала она с довольным видом. — Или у вас в России все мальчики такие скромные?
— Мы разные, — отрывисто сказал Паша. — Просто как-то неожиданно, Тэя... Наводит на мысль, что ты говоришь это каждому доверчивому белому парню со всеми вытекающими последствиями.
Лицо Тэи изменилось, стало жестким и холодным, она немного помолчала и изрекла:
— Ну и дурак. Ладно, иди к своим друзьям, пока тебя совсем не потеряли!
— Тэя! — опомнился Паша и бросился вслед, когда девушка уже отправилась прочь. — Извини, мне жаль, что зря тебя обидел, но ты тоже пойми! Чужая страна, Африка, чего еще можно ожидать хорошо одетому туристу? Я не говорю, что у вас тут все на руку нечисты, но нам приходится быть осторожными, а то ведь сами потом окажемся виноваты.
— Да я поняла, Павел, ты меня тоже извини, — вздохнула Тэя. — Наверное, я как-то поторопилась, но это правда, вот клянусь. Ну что, мир?
— Конечно, — тепло сказал Паша и осторожно положил руку ей на плечо. — Я вижу, что ты очень хорошая девушка, и сейчас мне даже жаль уезжать отсюда.
— Ну так возвращайся, я буду ждать, — игриво ответила Тэя. — Удачного тебе пути, только картину не потеряй.
Он кивнул, будто исчерпал запас слов. Гостиница была совсем рядом и они еще раз помахали друг другу рукой на прощание. В комнатушке, где устроились еще двое парней, Паша вытянулся на жесткой кровати и долго смотрел в потолок. Сладостная тревога никак не хотела уходить и дать ему наконец выспаться: он не отдыхал много часов, лишь чуть-чуть беспокойно подремав в поезде. Мир, который сейчас его окружал, казался иной планетой, которая дышала, звучала, переливалась всеми красками совсем иначе, нежели привычная ему среда. Обворожительный и опасный мир, из которого пришел его отец и в нем же растворился. И какая судьба здесь ожидает его, Пашу, он сейчас даже не мог вообразить, но за этот вечер уже однозначно был ей благодарен.
Наутро студенты наскоро перекусили, умылись под сетования своего руководителя и вышли на улицу. Неровный асфальт уже успел раскалиться от жары. Кое-как отбившись от торговцев, норовивших всучить «на дорогу» то воздушную кукурузу, то фрукты, то приправы, они устроились в помятом ярко-желтом транспорте и через полтора часа прибыли в искомый городок.
По условиям стажировки молодежь поселили не в общежитии, а в частных домах, и сейчас группе пришлось расходиться по адресам вместе с сопровождающими из местных. Это был небольшой город с несколькими более-менее крупными постройками в советском духе, еще между ними попадались здания с итальянским почерком, оставшиеся с времен оккупации. Один домик, светло-песочного цвета, увитый плющом, особенно понравился Паше. Но преобладали приземистые глинобитные дома, а на окраине, ближе к лесу, люди и вовсе жили в ящиках из металлических листов, без дверей, которые заменяли тряпичные шторы.
Дорожного покрытия в этих местах тоже не было, только вязкий грунт, но несколько улиц были кое-как заасфальтированы, в том числе и та, где располагалась школа. То и дело попадались уличные торговцы, восседавшие прямо на земле со своими корзинами или кусками ткани, носильщики с грузами на голове, хозяйки, развешивающие белье на веревках, натянутых между домами.
Выйдя из автобуса, Паша сразу почувствовал, что в воздухе чувствуется легкий запах гари, который ему был знаком и в Питере, когда горели торфяники.
— А почему здесь так странно пахнет? — спросил он у сопровождающего. — Неподалеку что-то горело?
— Да что тут странного, обычный запах, — отмахнулся мужчина. — Пахнет и пахнет, мало ли. Ты нервы-то побереги, парень, не шарахайся от всего, чего не бывает у тебя на родине.
Паше отвели место в доме одного работника местной текстильной фабрики, амхарца-христианина. Хозяин, по всей видимости, был на работе, и гостя встретила его супруга Чабела с тремя маленькими детьми, один из которых еще лежал в колыбели. Двое старших — шестнадцатилетний Хиллар, учащийся как раз в том классе, который доверили Паше, и четырнадцатилетняя Амади, — пришли из школы чуть позже, когда он успел передохнуть с дороги и хозяйка накормила его обедом. Она держалась вежливо, но отстраненно, даже чуть пугливо, как заметил Паша, английского почти не знала, но отец успел немного научить его амхарскому наречию. Зато ребята сразу нашли с ним общий язык.
— Значит, ты Пол? Отлично, можешь тогда называть меня Хил! Давай я тебе тут все покажу, — сказал ему Хиллар, высокий плечистый парень с короткой стрижкой и как-то причудливо выбритыми висками. По-английски он уже изъяснялся вполне сносно, а его сестра говорила похуже, но разборчиво. У нее тоже были очень короткие волосы и она прикрывала их ярко-оранжевым платком.
Дом показался Паше очень интересным: изнутри пространство делилось с помощью вбитых в пол колышков, между которыми натягивалось полотно или панели из соломы. За одной такой панелью скрывалась кухня и она же кладовая, за другой — хозяйское ложе, за третьей жили дети, а еще одна часть помещения оставалась общей. Здесь приготовили место и для Паши, также огородив его полотняной ширмой. Он бережно спрятал картину рядом со своей лежанкой.
— У нас часто недоумевают, как вам удается жить всем в одном помещении и при этом постоянно заводить новых детей, — улыбнулся Паша. — А вы, оказывается, изобретательны!
— Еще бы! Это ты пока в домах поменьше не был. А у тебя большая семья, Пол?
— У меня две сестры. Ты, конечно, удивишься, но по местным меркам мы считаемся многодетной семьей.
— А сам пока не женат?
— Нет, я не спешу, — ответил Паша. — Когда женишься, то уже вот так по свету не поездишь, а мне многое хочется увидеть. Расскажи, что у вас еще интересного в городе?
— Да полно всего: кинотеатр есть — там и комедии показывают, и мюзиклы всякие для девчонок, и вестерны. Есть и свой клуб, где мы собираемся музыку послушать и потанцевать, и спортплощадку недавно построили. Хочешь посмотреть?
Паша охотно согласился, так как солнце уже не так сильно палило. Тут появилась Амади и, судя по всему, стала просить брата взять ее с собой на прогулку. Хиллар раздраженно отмахнулся и что-то сказал по-амхарски, отчего лицо девушки жалобно перекосилось. Паша примерно понял, о чем шла речь, и решил вступиться за Амади.
— Хил, ну зачем ты ей запрещаешь? Пусть она погуляет с нами, — сказал он спокойно, но уверенно.
— У нее и дома дел много, матери надо помогать, а не по улицам болтаться, — возразил Хиллар и сурово посмотрел на сестру, которая совсем сжалась и ссутулилась.
— Слушай, не будь таким занудой! Ничего не случится, если она ненадолго составит нам компанию, зато я получше с вами познакомлюсь. Мне же это для работы нужно, — заметил Паша и коснулся плеча чернокожего мальчишки. Тот с неохотой уступил и обрадованная Амади накинула поверх платья нарядную узорную шаль.
Втроем они побродили по окрестностям, увидели самые живописные уголки, по которым сновали старые автомобили и торговцы с телегами и корзинами. Амади смотрела по сторонам так же увлеченно, как Паша, но остерегалась вмешиваться в разговор, чтобы не получить очередной упрек от брата.
— А вот здесь наша школа, Пол, — сказал Хиллар. Паша уже видел эту постройку из окна автобуса, но вблизи она выглядела еще ярче. Одноэтажное, но очень длинное здание было окрашено в желтый цвет и расписано грубыми, любительскими, но очень затейливыми фресками, а вдоль фасада кто-то расставил разноцветные пластиковые стулья.
Единственное, что не нравилось Паше, — это запах паленого, который продолжал противно щипать ноздри, и даже резкие ароматы специй на уличном базаре не могли его перебить. Он спросил об этом и у Хиллара, и тот спокойно ответил:
— Ах это? Так по ту сторону леса обитает одно племя скотоводов, мы с ними не особенно ладим. Они часто разжигают костры прямо в лесу, там же стряпают на огне, проводят какие-то собственные ритуалы, и мы стараемся их не трогать. Мы тут все мирные, а у них есть оружие, так что ты в лес лишний раз не ходи. Белому там совсем не рады, уж поверь, разве что его деньгам и одежде.
— И у вас все время так пахнет?
— Ну да, как-то привыкли. Я же говорю, что лишний раз на рожон лезть?
— Слушай, но постоянная гарь — это же вредно для здоровья, — рассудительно заметил Паша.
— Да чего ты завелся-то, Пол? — сказал Хиллар и добродушно хлопнул его по плечу. — Посмотри на нас, мы что, на больных похожи? Ты сам вон прозрачный какой-то, даже для белого, тебя еще откармливать надо! Через неделю вот в Дыре-Дауа большой праздник, мы там всегда веселимся и наедаемся. Поедешь с нами?
Услышав про Дыре-Дауа, Паша вновь ощутил успевшее схлынуть чувство тревоги и приятного напряжения и сказал после секундного раздумья:
— Слушай, поеду, конечно! Что же, сидеть в четырех стенах, когда тут столько интересного?
— В точку! — кивнул Хиллар. — И красивых девчонок, скажу по секрету, там много! Я тебе еще вот что хотел сказать, на всякий случай...
Он отвел Пашу чуть поодаль от сестры и тихо произнес:
— Ты Амади к себе близко не подпускай, договорились? Чтобы не вышло чего-нибудь...
— Да ты о чем вообще, Хил? — изумился Паша. — Я ничего такого и не думал, и вообще она еще маленькая.
— Ну, для тебя, может, и маленькая, раз ты сам до сих пор не женат, а по нашему счету уже самое то, — возразил Хиллар. — Да еще книжек всяких начиталась, мечтает о прекрасном принце, как и многие наши девчонки. Они считают, что если выйти за иностранца, то можно до конца жизни ничего не делать. Так что если она тебе начнет глазки строить, ты ее как-нибудь одергивай, ладно?
— Ну и рассуждения у тебя, будто ты ей и не брат, а отец, и лет тебе уже за сорок, — заметил Паша. — Но ты не волнуйся, я сюда совершенно не ради этого приехал.
— А ты чего хотел, нам всегда приходится быть и за брата, и за отца, на всякий случай, — вздохнул молодой эфиоп. — Ладно, поживешь тут и поймешь.
Паша не стал спорить, поразмыслив, что так же тревожился бы за своих сестер, а вскоре заметил, что опасения этого парня были не напрасны. К вечеру, когда возвратился с работы отец семейства Мехар (он тоже владел английским, хоть и не так бойко, как сын), хозяйка подала ужин. Амади держалась тихо и сидела на расстоянии, но Паша чувствовал, что ее глаза неотступно следят именно за ним. Однако он подумал, что девушка, воспитанная в строгих традициях, вряд ли позволит себе какие-то вольности, а сам, конечно, не намеревался ее в этом поощрять. Впрочем, трапеза ему понравилась, несмотря на скромное меню из овощного рагу, инджеры, меда и сухофруктов: темные и белозубые лица хозяев излучали спокойствие и уют, к тому же все это напоминало Паше об отце.
Вскоре после ужина настала пора ложиться спать, да и нечем было особо заняться: хозяева экономили электричество, так что почитать Паша мог бы только при дневном свете. Но он успел днем подготовиться к завтрашней работе и спокойно улегся на свою постель. На ум почему-то снова пришли мысли о Тэе, он невольно коснулся свернутого холста, лежащего среди его вещей, а вскоре его окутал сон, в который лишь изредка зловещей волной врывались лесные запахи.