Вечерний час

Глава 6

Уже на улице Тэя вдруг опомнилась:

— Слушай, я совсем забыла про тетю Мириам! Даже не знаю, в порядке ли она. Как нехорошо, мы же с ней всегда были дружны...

— Так пойдем к ней и все узнаем, — предложил Паша и они повернули в сторону магазинчика.

К облегчению ребят, с тетей Мириам все оказалось в порядке, и в это время она сидела на полу, раскладывая какие-то необычные карты. Но теперь она была не одна: за ее спиной, также на полу, застеленном пледом, сидели несколько женщин и детей разного возраста. Все они дремали, положив голову на колени.

— Слава богу, вас там не оказалось! — вздохнула Тэя, сжав ее сухие жилистые руки. — А кто эти люди, тетя Мириам?

— Спасибо, милая, — тепло отозвалась женщина и погладила ее по кудрявой голове. — Они тоже пострадали от аварии, но больше душой, чем телом, в больнице им сейчас не помогут. А я им сейчас, как это говорится в других странах, вместо психолога. Я чувствовала, что грядет что-то зловещее, пыталась предупредить кого могла, но мало кто доверяет предостережениям.

— Это уж точно, — заметил Паша. — Я и раньше не раз сталкивался с такой беззаботностью, когда не верят не только словам, но и науке. Люди упускают и симптомы болезней, и технические неисправности, а потом недоумевают, откуда все бедствия.

— Верно ты все говоришь, мальчик, но таков путь мудрых людей. Ничего, к тебе наверняка еще прислушаются, только не опускай руки, — ответила тетя Мириам.

— Я это уже решил, и не уеду отсюда, пока не добьюсь этого. Мне надо убедить людей в городе, где я сейчас живу, что у них опасная обстановка, они постоянно дышат гарью, и вдобавок люди из леса могут когда-нибудь его сжечь. Я уже догадываюсь, что они разводят свои ритуальные костры с какими-то ядовитыми примесями, которые, по их разумению, имеют магический эффект. И чем это может обернуться? Я не могу просто уехать и дальше жить в покое и комфорте.

— Да, все это понятно, — улыбнулась негритянка. — Твой отец тоже был очень упрям. Ты, наверное, хочешь узнать, жив ли он?

— Нет, я все-таки предпочту в это верить, к тому же, он сам просил его не беспокоить. Я знаю, что он бы хотел, чтобы я его отпустил и жил дальше.

— Ты очень славный парень, хорошо, что Тэя тебя встретила.

— Я тоже так думаю, — неожиданно вмешалась Тэя и впервые улыбнулась так же весело, как раньше.

Они простились с доброй женщиной и пошли к Тэе домой. Жилище, в котором обитала ее семья, было чуть более благоустроенным, чем дом Хиллара и Амади, но почему-то казалось Паше менее уютным. Днем здесь, наверное, всегда было очень шумно: окно выходило прямо на стихийный овощной рынок. Но сейчас, несмотря на дневное происшествие, воцарилась тишина, словно тревога, повисшая над городом, не имела адекватной словесной формы.

Мать девушки встретила их у порога и безмолвно кивнула Паше — Тэя успела предупредить его, что она совсем не говорит по-английски, да и вообще очень молчалива. Тем не менее она проводила их на кухню с низким закопченным потолком, поставила перед гостем тарелку с жареным картофелем и грибами и взялась варить кофе. Паша невольно загляделся на то, как женщина поджарила зерна, разбила их в ступке металлическим колышком и поставила кофейник на огонь. Аромат напитка, такой уютный и теплый, окутал помещение, будто укрывая людей от бедствий за окнами.

— А почему ты не ешь, Тэя? — спросил Паша.

— Не лезет, после этого ужасного дня, — призналась девушка. Впрочем, и у Паши совершенно не было аппетита, хотя он уехал из школы не успев пообедать. Зато кофе из глиняных чашечек они выпили с удовольствием. Паша понемногу стал приходить в себя и обратил внимание на чуть щербатую сахарницу, разрисованную ярко-алыми клубничками, явно произведенную в Советском Союзе. Почему-то этот непрезентабельный предмет всколыхнул в нем мысли о доме, которые в этот раз больно обожгли нутро, подобно слишком горячему напитку.

«Да в чем дело?! — тут же одернул он себя мысленно. — Скоро все уладится! Да, здесь случилось несчастье, но в конце концов это жизнь, а не какой-то злой рок, и мы не отрезаны от мира с этой бедой. Все уладится, и тогда...»

Тут Паша запнулся: о том, что будет по другую сторону этого «тогда», он еще не думал. Ему несомненно хотелось домой, к родным людям, но происходящее в Эфиопии вышло за рамки наблюдений и романтических исканий, превратилось в нечто жизненное, чувственное и очень важное, в то, что он уже не мог просто оставить позади.

Тэя будто угадала эти мысли и погладила своими нежными, хоть и натруженными пальцами его руку.

— Все будет хорошо, Павел, — тихо сказала она по-английски.

— Даже странно: это же я должен тебя подбадривать и успокаивать, — смущенно улыбнулся Паша, с удивлением понимая, что совсем не чувствует стыда за свое смятение и слабость в глазах девушки.

— Ты так понравился этому малышу в больнице, — вдруг сказала Тэя. — Наверное, ты очень любишь детей?

— Да, с маленькими я всегда ладил. Они такие забавные и нежные! И ведь в каждом из нас что-то остается от того времени, но вот эта нежность, уязвимость, открытость навсегда проходит, зарастает и закостеневает. По-моему, тут, в Эфиопии, это особенно хорошо заметно, потому что взросление у людей раннее и тяжелое. Понятно, что это закон природы, но все равно жаль. Только и остается от тех времен, что фотографии, пленки со школьных праздников, старые тетради, поделки...

— Скорее всего ты будешь очень хорошим папой, — ответила Тэя.

Она впервые за день улыбнулась по-прежнему, открыто, жизнерадостно и чуть вызывающе, что особенно пленяло в ней юношу. Он неожиданно опустил глаза, ощутив какую-то новую растерянность, от которой стало и страшно, и хорошо. Сейчас «кровоточащая любовь» не ласкала слух песнями, не доносилась ароматами кофеен, в которых коротали время счастливые парочки, не напоминала о себе на афишах в кино, картинах и обложках романов, — она переполняла изнутри, дразнила и щекотала соленым кровяным привкусом, который появляется на губах, когда ждать больше нет сил.

— А где твои братья и сестра? — вдруг спросил он.

— Сестру мама оставила дежурить в кафе, много людей сейчас хотят передохнуть и поесть, а домой им далеко добираться. А братья спят в маминой комнате. Хочешь, я покажу тебе, где живу?

Паша несмело кивнул, и Тэя привела его в комнатушку, где стояли два деревянных топчана с матрасами и пестрыми покрывалами. Было заметно, что здесь живут девушки: стены украшали постеры с западными бойз-бендами, вырезанные из каких-то журналов, картинки с животными, нитки разноцветных бус и еще какие-то причудливые амулеты. Светила только одна лампа — торшер под матерчатым синим абажуром. На широком подоконнике сгрудились разномастные статуэтки, декоративные свечки, раковинки и даже яркие фигурки из «киндер-сюрпризов».

— Сюда точно никто не придет? — спросил Паша, удивляясь не столько собственной прямолинейности, сколько тому, как спокойно Тэя покачала головой в ответ.

Она присела на один из топчанов и провела рукой по пледу, безмолвно приглашая его. Секунду поколебавшись, Паша сел рядом и бережно обнял ее за тонкие плечи, потом поцеловал в губы — сначала осторожно, просительно, затем все увереннее и алчнее. Тэя обхватила его за талию и с удовольствием отозвалась на эту требовательную ласку, потом перебралась к нему на колени. Некоторое время они целовались, попадая то в щеки, то в подбородок, то в шею, и все больше смелели. Он запускал пальцы в гущу ее волос, она касалась его разгоряченной кожи под одеждой.

Паше на миг почудилось, что все вокруг снова заволокло дымом, но не тем, что он видел в призрачном лесу, а разноцветным, праздничным, с которым встречают весну в некоторых восточных странах. От Тэи пахло чем-то свежим и удивительно знакомым и родным: земляничным джемом, нагретым песком на пляже, полевыми цветами. Невиданное чувство блаженства даже испугало его, на миг показалось чем-то неправильным, неуместным в такой день, когда в ее родном городе беда и кому-то приходится хоронить близких. Неужели это просто первобытное буйство гормонов на фоне безумного стресса, когда чем страшнее и безнадежнее, тем больше тянет плоть к плоти?

Но Тэя обнадеживающе посмотрела ему в глаза и улыбнулась с какой-то удивительно зрелой мудростью. Теперь он уже точно знал, что притяжение их душ было куда важнее, чем все, что происходило с телами, что их влекла не покорность инстинктам, а внутреннее родство, которое они почувствовали с первой встречи.

— Ты, может быть, думаешь, что у меня это первый раз? Поэтому боишься? — вдруг спросила она осторожно.

— Нет, дело в другом: это у меня первый раз, — усмехнулся Паша. — Я бы не сказал, что боюсь, просто должен, наверное, предупредить, что если ты ждешь чего-то особенного...

— Ну ты чего? — тихо рассмеялась девушка. — Наоборот, это же здорово! Ты хороший, Павел, очень хороший...

Не дожидаясь ответа, она снова прильнула к его губам и оба будто растворились в общем тепле и забвении. Тэя чуть отстранилась и сняла кофточку, затем расстегнула бюстгальтер и взяла в руки его ладони. Он бережно погладил ее грудь, потом сжал чуть смелее и прикоснулся губами к шелковистой темной коже. От блаженства девушка прикрыла глаза и вздохнула, Паша прижался щекой к ее груди, ощущая, как пульсирует растревоженное сердце.

Решившись, он стянул футболку и Тэя обняла его за гладкие плечи, которые от загара приобрели оттенок гречишного меда, провела по некрупным, но твердым бицепсам и красивым, крепким кистям рук. Затем она робко поцеловала его шею, ключицы, ямочку между грудными мышцами, и он, невольно растрогавшись, погладил ее растрепавшиеся смоляные кудри. Удивительно, но Паша совсем не ощущал какой-то особой торжественности момента: близость и уют девичьего тела казались ему давно знакомыми и родными, и хотелось просто прикрыть глаза и плыть по течению нежности и страсти, в котором они оба самозабвенно купались.

Паша помог ей лечь и стал целовать ее шею и плечи, понемногу спускаясь к поясу шорт. Когда волнение совсем вытеснило страх и стыд, он снял джинсы и оставил их на полу вместе с кроссовками, укрыл ее и себя пледом до пояса. Тэя не пыталась направлять его, только безмолвно подбадривала прикосновениями и трепетными поцелуями, и он быстро преодолел секундный мандраж. Оттого, что оба напряглись, первое мгновение вышло болезненным, но очень скоро прилив удовольствия смыл боль. Девушка прикрыла глаза, прижалась щекой к его шее, потерлась о нее словно ласковый черный котенок. Почувствовав, что наслаждение вот-вот достигнет пика, и вспомнив, что они не озаботились защитой, Паша с усилием заставил себя остановиться и поцеловал Тэю в щеку.

— Прости, но я сейчас не могу подвергать тебя риску, хотя мне с тобой очень хорошо, — сказал он ласково, но твердо.

Девушка без всяких пререканий кивнула и благодарно улыбнулась. Они немного полежали рядом молча, просто прижимаясь друг к другу, гладя волосы, плечи и бедра, затем стали одеваться.

— Тебе действительно было хорошо? — наконец спросила Тэя.

— Конечно! С тобой мне по-всякому хорошо, что бы мы ни делали.

— А я и не знала, что так бывает, — задумчиво сказала девушка, — ну, что парни интересуются не только постелью...

— Все парни разные, Тэя, и мы, как видишь, не рождаемся уже со списком любовных побед. Есть, конечно, и такие, но знаешь, меня больше всего бесят мужики вроде тех, которых я в первый день видел у вас в кафе. Они от женщины хотят и целомудрия, и умения ублажать, хотя это в принципе не может сочетаться, а по сути — просто относятся к ней как к вещи: захотел — так поставил, захотел — этак. И когда «вещь» начинает возражать, обычно впадают в ступор.

— Вот и я всегда так думала, — вздохнула Тэя. — Но никогда не встречала мужчин, которые со мной согласны. И которые беспокоились бы о том, не забеременею ли я...

Эти слова слегка кольнули Пашу, но он дал себе слово никогда не спрашивать девушку ни о чем сокровенном, если она сама не пожелает сказать. Конечно, в глубине души он немного ревновал ее к прошлому, но верил, что со временем этот эгоистический порыв молодой страсти притупится и уступит место доверию и спокойствию.

Будто угадав эти мысли, Тэя снова присела к нему на колени, игриво погладила по голове и щекам и сказала:

— Ты самый хороший на свете, Павел.

— Ну-ну, не захваливай, а то я еще испорчусь, — рассмеялся Паша и зарылся в ее волосы. — А когда вернется сестра? Может, мне уже пора уходить?

— Нет, не надо! Когда она придет, я постелю тебе на кушетке в кухне. Уже слишком поздно для переездов, я не могу тебя отпустить после всех этих ужасов.

— Спасибо, Тэя! Слушай, мне с тобой так хорошо, будто мы всегда друг друга знали.

— Мне тоже так кажется! Хочешь, принесу попить чего-нибудь холодного?

— Да, если можно. Слушай, а твоя мама что, специально вот так нас оставила вдвоем?

— Наверное, да, — лукаво отозвалась девушка. — Во всяком случае возражать она бы не стала, ей всегда хотелось, чтобы у меня была какая-то радость в жизни.

— Надо же, — задумчиво сказал Паша, вспомнив про Амади и ее мать. Тем временем Тэя сходила на кухню и принесла два больших стакана виноградного сока.

— Почему ты опять грустный? — спросила она. — Дяде Абелю скоро станет лучше, завтра мы уже сможем его проведать. У нас часто что-нибудь случается, Павел, но не отменять же из-за этого жизнь!

— Я понимаю, у меня просто какое-то предчувствие. Помнишь, ты мне сказала, что одна беда может притянуть за собой другую? Мне сейчас почему-то кажется, что этим не ограничится, — хмуро сказал Паша. — Хотя можно ли измерять беды по степени значимости?

Они коротали время в комнатке до тех пор, пока не вернулась сестра Тэи, и тогда мать велела всем ложиться. Паша устроился на кухне, и хотя кушетка была коротковата для его роста, в целом нашел это место вполне удобным.

Проснулся он рано, будто что-то подтолкнуло его в бок. За окном еще не совсем рассвело, но Тэя и ее мать уже поднялись и готовили завтрак. Вспомнив о том, что произошло накануне, Паша растерялся, но хозяйка дома взглянула на него мягко и безмятежно и снова взялась хлопотать на кухне. А Тэя лукаво прищурилась и предложила ему яичницу.

— Ты такой точно нигде не пробовал: мы жарим ее с томатной пастой и местными травами, — сказала она.

Однако Паша еще не успел закончить с завтраком, когда у него зазвонил мобильный. На дисплее высветился номер одного из кураторов практики, и парень взял трубку с тревогой, что ему серьезно выговорят за отлучку. Но собеседник заговорил совсем о другом.

— Павел Северцев? Это ты? Где ты сейчас находишься?

— Да, я. Сейчас я в Дыре-Дауа, прошу прощения, что внезапно сорвался и уехал, но тут случилась беда. Вы, может быть, уже слышали, я хотел помочь своим знакомым...

— Это не суть важно, Павел, хорошо, что уехал, — неожиданно ответил куратор. — За то время, что тебя не было, концентрация дыма в воздухе достигла совсем опасного уровня, даже видимость плохая, а у людей начинается кашель и удушье. Похоже, что надвигается лесной пожар, который в течение суток накроет местность, а связываться со спасательными службами нет времени: все работает через раз. Знали бы, во что ввязываемся, когда собрались в эту Африку! Ну ладно, вместе с юристами мы потом разберемся, сейчас не время...

— Так что я должен делать?

— Пока просто сидеть и ждать, никуда не высовываться. Все наши оттуда уедут сегодня, в ближайшее время: нам удалось сунуть денег одному человеку, у которого есть вместительный транспорт. По железной дороге через Дыре-Дауа сейчас тоже не вариант из-за этой аварии, черт бы ее побрал... Так что придется делать крюк к ближайшему аэропорту, но ничего, главное сейчас выбраться отсюда. В общем, ты говори, где именно находишься, мы тебя быстро захватим и поедем в аэропорт.

— А что будет с городом?

— Паша, ты вообще о чем? Это не твои проблемы, что будет с этой дырой! Их в Африке много, да что там — и у нас хватает, так что, о каждой думать? О себе подумай, и о своей семье!

— А вы вообще пытались связаться со спасателями или не парились и сразу дали взятку? Вы хоть предупредили этого человека, что он может больше не увидеть свою семью?

— Да это не наше дело, спасать город, мы не супермены и не люди-пауки! Я понимаю, Паша, что ты молодой, кровь горячая, тянет на благородство и все такое...

— Да не в благородстве тут дело! — почти воскликнул Паша. — Дело в тех, к кому я привык, в ком увидел друзей и вообще хороших, добрых, гостеприимных людей, а не декоративных болванчиков для потехи туристов! Вы так спокойно говорите про кашель и удушье, а у них маленькие дети! Как я их брошу, не сказав ни слова, ни о чем не предупредив? Даже, блин, не попытавшись помочь! И потом буду спокойно есть, спать, смотреть матери в глаза?

— А ты думаешь, что она предпочтет мертвого сына, чем трусливого?

— Я и не собираюсь умирать, я собираюсь действовать. Вы же сказали, в течение суток! Значит, есть время связаться со службами, сообщить о беде и эвакуировать жителей. Вам просто лень хоть что-то сделать не для себя, а для таких же людей.

— Ты мне не груби, парень, не дорос еще. Что ты о жизни-то знаешь? Тебе еще много раз придется и давать взятки, и принимать неудобные решения, и с такой тонкой натурой ты просто рехнешься. Сам-то себя послушай: мы должны предупреждать этих эфиопов о том, что они прекрасно знали не один год?! А с какого перепугу, позволь узнать? Если им самим было пофиг на свою жизнь и здоровье своих детей, почему нам должно быть не пофиг? Ты уж извини, что я с тобой сейчас не по-дипломатически говорю, но как еще донести!

— Слушайте, когда речь идет про опасность для жизни, нелепо рассуждать о том, кто виноват! Если мы имеем хоть какую-то возможность помочь, надо это сделать, а не тратить время на демагогию.

— Паша, а не много ли ты на себя берешь? — заговорил мужчина жестко. — Мы, значит, бежим как крысы с тонущего корабля, а ты весь такой хороший и правильный? Ты зря думаешь, что потом тебя за это на руках будут носить, скорее наоборот! Никто не любит тех, кто выделывается и красуется, к тому же ты сейчас тратишь наше время этими пустыми разговорами! А если ты надеешься, что здесь тебя отблагодарят и полюбят, значит, ты еще глупее, чем я думал.

— Ну, оскорблениями вы меня точно не переубедите, и я сейчас меньше всего думаю о том, полюбят меня или нет. Есть те, кто уже меня любит, и речь о них в том числе, — неожиданно произнес Паша. — Я не собираюсь вас останавливать, но и с вами не поеду. Вы вполне справедливо заметили: мы сейчас крадем время.

Не дожидаясь ответа, он сбросил вызов, присел и выдохнул, будто разговор заполнил все его нутро какой-то душной темной массой. Тэя подошла, взяла его за руку и воспоминания о чудесной прошлой ночи показались и близкими, и безнадежно далекими.

— Я могу тебе чем-то помочь, Павел?

— Наверное, да, одному мне точно не справиться, — устало улыбнулся он.