Вечерний час

Глава 3

На следующее утро Паша, взбодрившись крепким кофе, который собственноручно сварила хозяйка, впервые приступил к обязанностям. Ему предстояло вести факультативные занятия по английской литературе, к которым допускались лишь образцовые школьники. В школе он увидел несколько комнат, где занимались ребята помладше, — там беспрестанно стоял шум и гам, помещение с громоздким телевизором древней марки, библиотеку и довольно чистую столовую. Затем ему показали класс, отведенный для его занятий. На стене висела старая затертая грифельная доска, а также распорядок дня на амхарском и английском, карта Великобритании и несколько ярких тематических плакатов. Обстановка напоминала классы в российской провинции, только парты выглядели более старыми и приземистыми.

Когда собрались ребята, Паша сразу сообразил, насколько же им неудобно втискиваться в такие парты: почти все как на подбор были рослыми и крепко сложенными. Хиллар устроился в первом ряду и ободряюще подмигнул Паше.

Кое-кто встретил молодого учителя смешками и ухмылками, однако Пашу это не смутило. Ему вообще чудилось что-то неуловимо знакомое и родное в этих местах, и он не сомневался, что быстро сориентируется. Поскольку студентам дали некоторую свободу в составлении программы, он выбрал собрание авторов из США и Англии под названием «Жажда человечности» — эту книгу когда-то подарила ему мать. С нее началось знакомство Паши с творчеством таких классиков, как Эрскин Колдуэлл, Уильям Фолкнер, Курт Воннегут, Дэвид Сэлинджер, Фланнери О’Коннор, Грэм Грин, Джеймс Олдридж. И ему показалось, что истории о детях и подростках из прошлого столетия, живущих в сиротских приютах и кварталах для бедноты, вынужденных зарабатывать на кусок хлеба и ввязываться в грязные дела, сталкивающихся с подлостью и теряющих верную дорогу, — именно то, что тронет умы и сердца эфиопских ребят.

— «Теперь улица была совсем узкая, а дома некрашеные и как будто трухлявые. Негры в нижних рубахах стояли у порогов, и негритянки раскачивались в качалках на покосившихся крылечках. Негритята, игравшие на мостовой, бросали свои занятия и глазели на них. Они проходили мимо магазинов с черными покупателями, но не останавливались в дверях. Черные глаза на черных лицах отовсюду следили за ними» — нараспев читал Паша. Некоторые места он еще дома самостоятельно перевел с русского на английский, а потом сравнил с оригиналом и заучил наизусть. Описание нищего района для цветных в южных штатах Америки действительно впечатлило ребят.

— У нас все до сих пор так, и ничего! А тут прямо как ужастик какой-то, — задорно сказал Хиллар.

— Между прочим, жанр южной готики — это своего рода литература ужасов, в ней многое основано на древних, первобытных страхах и порывах, на чувстве безнадежности, — заметил Паша. — Возможно, выходцы из Африки привнесли в культуру и религию южных штатов многое из своих языческих верований. Ничего подобного этому жанру больше не было нигде, хотя литература, проникнутая мраком, надломом и безысходностью, характерна и для России. Но об этом мы поговорим как-нибудь позже.

Он перелистнул несколько страниц и сказал:

— А вот так афроамериканцы выглядят в другом рассказе, написанном от лица одного из них: «Многие выглядели нарядно — вечер был субботний. Волосы у женщин были завиты локонами или выпрямлены, а ярко-багровая помада на их полных губах сильно контрастировала с темными лицами. На них были какие-то чудные накидки или пальто самых ярких расцветок и длинные платья, у некоторых в волосах сверкали украшения, а к платью иногда были приколоты цветы. Красота их могла соперничать с красотой кинозвезд. И такого же мнения придерживались, по-видимому, сопровождавшие их мужчины. Волосы у мужчин были блестящие и волнистые, высоко зачесанные на макушке, некоторые носили очень высокие шляпы с залихватски загнутыми на один бок полями, а на лацканах их разноцветных сюртуков красовался цветок. Они смеялись и разговаривали со своими девушками, но делали это вполголоса, потому что в вагоне находились белые. Белые почти никогда не выряжались и вовсе не разговаривали друг с другом — только читали газеты и разглядывали рекламы и объявления».

Читая эти строки, Паша вновь волей-неволей вспоминал отца и его супругу: в Питер они всегда приезжали в яркой и затейливой одежде, обожали все броские цвета от красного до кислотно-желтого, оба носили бижутерию, узорные шейные платки, рваные джинсы с немыслимыми орнаментами. На фоне мрачноватого северного города они тогда казались сошедшими со страниц чудесной сказки. Впрочем, теперь он увидел Эфиопию своими глазами и убедился, что большей частью она тоже написана в монохромной палитре, будто старый советский фильм, а отдельные разноцветные всполохи лишь подчеркивали ее прозаичность.

Постепенно ребята увлеклись обсуждением рассказов, и Паша не сразу заметил, что к ним присоединилась Амади — она украдкой проскользнула сквозь приоткрытую дверь и устроилась в заднем ряду. Лишь случайно глянув в ту сторону, парень слегка растерялся и приумолк. Хиллар заметил это, оглянулся назад и грозно посмотрел на сестру.

Когда часы занятия истекли, все пошли в столовую. Паша и Хиллар заняли один столик и девушка, боязливо нахохлившись, присела рядом с ними.

— Ты что тут делаешь? — строго спросил Хиллар по-английски.

— Хотела послушать, у вас так интересно, — ответила Амади робко и еще сильнее втянула голову в плечи.

— Что-то раньше ты не особенно тянулась к знаниям, — усмехнулся брат. — Хочешь учиться, так иди в свой класс, а лучше матери помогай.

— Там скучно, — вздохнула девушка. Паша невольно растрогался от того, как она подергивала вздернутым носиком и по-детски надувала губы.

— Ладно, ребята, не ссорьтесь, — сказал он. — Давайте поедим, а потом ты все-таки вернись к себе в класс, Амади, чтобы родители не ругались. Вечером я тебе почитаю, если хочешь.

— Правда? -заулыбалась она.

— Правда-правда, — торопливо заговорил Хиллар и принялся за обед. Паша тоже успел проголодаться и поел с удовольствием, хотя меню здесь было скромным — рисовая каша с каким-то соусом, инджера, ломтик арбуза и пакет сока.

В том, что у местных женщин очень много забот, Паша уже успел убедиться. Хиллар объяснил ему, что по истечении этого года его сестра покинет школу, чтобы помогать по хозяйству и готовиться к замужеству. Но и теперь ей приходилось сопровождать мать к колодцу, находящемуся за чертой городка, и притаскивать громоздкие канистры с мутноватой водой для хозяйства и питья. А через пару лет такая же обязанность ожидала и ее младшую сестренку.

Паша слегка недоумевал, почему нельзя хотя бы приспособить для этого тележку или тачку, чтобы привезти еще больше водыи поберечь силы. Однако он не стал расспрашивать ни Хиллара, ни тем более его отца, а просто пошел в следующий раз за водой вместе с женщинами и помог им принести в полтора раза больше. Это очень удивило всю семью, они до последнего упирались и напоминали, что должны заботиться о госте, а не утруждать его бытом, однако Паша заявил, что у него на родине принято быть благодарным. К тому же, несколько таких «водяных вояжей» помогли ему увидеть много интересного.

— Патриархат такой патриархат, — усмехался он по-русски, пока волочил три канистры, которые к концу пути на жаре казались ему, крепкому парню, налитыми свинцом, а не водой. Ему вспомнилось, как некоторые знакомые девушки из Питера мечтательно говорили, что хотели бы жить в «традиционной семье», где муж отвечает за все, а не становиться универсальными солдатами, как многие современные женщины. «Ведь именно такие тихие и послушные девочки лучше всего умеют управлять мужчинами» — утверждали они, и Паша порой не мог удержаться от улыбки, слыша этот абсурдный постулат.

Теперь он видел такие семьи перед собой и понимал, что жизнью красивой жены-игрушки в подобном обществе живут только единицы, у которых есть служанки — такие же женщины. И никто им не дает поблажек на физическую уязвимость. Ему бы хотелось показать этот мир тем ухоженным «творческим натурам», которые набирали на смартфоне мечтательные посты о «послушных девочках», попивая коктейль в дорогом кафе. И посоветовать, чтобы они остерегались своих желаний.

Но вообще Паша был добрым парнем и снисходительно относился к чужому невежеству, как на родине, так и здесь. Поэтому благодарность в глазах Чабелы и Амади доставила ему искреннее удовольствие. Пока они таскали воду, он рассмотрел много домов, еще более бедных, чем у его хозяев, и местные жители смотрели на него с той же смесью любопытства, настороженности и еще какой-то задней мысли, что и в Дыре-Дауа.

Вскоре он привык к их взглядам, как и к подозрительному запаху, который по-прежнему струился со стороны леса. Несколько дней прошло мирно и интересно, ученики быстро прониклись к Паше симпатией, и только два-три человека все еще недоверчиво на него косились. К концу учебной недели Хиллар сказал ему по дороге домой:

— Ну что, Пол, помнишь уговор насчет праздника? Завтра много ребят туда собирается, надо успеть занять место в автобусе.

Разумеется, подспудно Паша об этом помнил, несмотря на работу и обилие впечатлений, хотя не вполне понимал, чего ждать от этого дня. Неизвестно, удастся ли еще раз увидеть Тэю, а если и удастся, то чем обернется новая встреча? Если он интересен ей только как турист из благополучной страны, смотрящий наивными глазами на экзотические красоты, у их отношений вряд ли есть будущее. Впрочем, а интересна ли Тэя для него в каком-либо ином качестве, нежели красавица из таинственного края, связанного с именем отца?

Собственно, в этом самом «ином» качестве Паша до сих пор не рассматривал ни одну девушку: он часто с ними дружил, порой платонически влюблялся, но не испытывал острой, трепетной нужды в обладании ее телом и соединении душ. Иногда ему вообще казалось, что и тому, и другому придают слишком большое значение, будто в жизни нет больше ничего интересного — жутких дворов и чердаков, изучения мертвых диалектов, игры на гитаре и африканской лютне, серфинга на Финском заливе, да хоть приготовления изощренных разновидностей пиццы вместе с мамой и сестрами. Они с детства придерживались этой традиции перед праздниками, и Паша не уступал девчонкам в расторопности. Старшая Кристина, большая любительница классики, пекла строго по итальянской рецептуре, а младшая Аня предпочитала дикую эклектичность вроде киви, клубники и шоколадного соуса. И одевалась так же эксцентрично: хоть ей исполнилось только тринадцать, она уже росла очень своенравной девочкой. И все же обе были по-своему мечтательными и верили в любовь на всю жизнь, не задумываясь об изнанке этих красивых слов.

Зато в Эфиопии, как Паша успел убедиться, отношения полов совсем не имели какого-либо пикантного флера и загадки. Когда Хиллар буднично упомянул, что у Амади совсем скоро начнется та самая «подготовка к замужеству», парень решил, что ему возможно, удастся своими глазами увидеть какой-нибудь красивый обряд.

А когда наступил выходной день, они с Хилларом и Амади, которую родители отпустили по просьбе Паши, отправились спозаранку к автобусной остановке. Молодежи действительно собралось много, и все что-то весело кричали, напевали, проговаривали диковинным речитативом. Он показался Паше гораздо ярче и мелодичнее западного рэпа, который он знал по музыкальным телеканалам и YouTube.

Паша заметил, что многие парни и девушки ходили босиком или в старых резиновых сланцах. При этом они нарядились в цветастые платья и туники, украсили себя ожерельями из бисера, а на головы надели тюрбаны или венки из желтых цветов. Он тихонько сказал об этом Хиллару, и тот спокойно ответил:

— Так обувь дорогая, а изнашивается быстро, по нашим-то дорогам. Многие и вовсе обходятся самопалом из пластиковых бутылок, а обуваются только если предстоит долгий поход. А побрякушки — им-то что сделается, носи сколько хочешь, если душа радуется!

Тут Паша снова подумал о Тэе, попытался припомнить, что было у нее на ногах, но деталь упрямо не желала всплывать в памяти. Возможно, он тогда и вовсе не придал ей никакого значения. А сейчас вдруг пришла в голову мысль подарить ей какие-нибудь красивые туфли. Ведь Тэе не нужно пасти скот или работать в поле, она все время проводит в городе, в более-менее благоустроенном кафе, — значит, ей придутся впору белые или красные лодочки, на невысоком каблуке и с открытым носиком.

Размечтавшись, Паша и не заметил, как они миновали все унылые придорожные пейзажи и прибыли к вокзалу в Дыре-Дауа. Праздник проходил на большой площади, где росли эвкалипты и еще какие-то диковинные растения, мимо то и дело проезжали телеги, запряженные ослами, развозящие воду, съестное и прочие товары. От лотков с едой неслись аппетитные запахи жареной курятины, специй и сладостей. Между домами горожане развесили разноцветные стяги и флажки, а сами здания были украшены фресками и панно.

Через площадь шествовали музыканты в белых кафтанах и шароварах, играли на бамбуковых флейтах и били палками в барабаны. Однако из стереоколонок доносилась и вполне современная музыка, и новоприбывшие быстро разбивались на пары или отплясывали лихие сольные и групповые танцы.

Хиллар немного досадовал на то, что ему придется все время смотреть за сестрой, хотя Паше праздник казался совершенно безобидным и там было много ребят еще младше Амади. Однако ему самому уж очень хотелось урвать момент и пройтись до кафе, и наконец он решился. Оно было совсем недалеко — около входа еще слышалось многоголосое эхо праздника, и наконец Паша переступил знакомый порог.

Тэя была у стойки, но не в прежнем красном платье, а в льняной белой рубашке и джинсовых шортах до колена. Закатанные по локоть рукава открывали лоснящуюся кожу цвета молотого кофе. Платок она тоже успела снять и волнистые угольно-черные волосы спадали на ее плечи и спину. Прежде чем Паша успел ее окликнуть, она обернулась и застыла от изумления.

— Павел? А ты здесь откуда? — растерянно спросила девушка.

— Ну как откуда, с практики, — улыбнулся Паша. — Меня тут позвали посмотреть местный праздник, а я захотел и тебя пригласить, если ты свободна. Что скажешь?

— Слушай, а тебе повезло! — весело сказала Тэя. — Дядя Абель действительно меня отпустил, только мне не очень хотелось туда идти. Это тебе интересно, а я их уже достаточно повидала.

— По-моему, очень интересно! Но если хочешь, мы можем пойти и в другое место. Куда бы тебе хотелось?

— Даже не знаю, — растерялась Тэя. — Ты что, хочешь еще посмотреть город?

— Ну, в каком-то роде... Но вообще мне просто хотелось снова с тобой встретиться, Тэя, — сказал Паша с неожиданной твердостью.

— А зачем?

— Разве нужны какие-то особые причины? Просто поговорить еще о чем-нибудь, погулять... А еще я хотел тебе кое-что подарить, — вдруг выпалил он.

Тэя взглянула на него серьезно и встревоженно.

— Подарить? Это в честь чего еще?

— Ну я же сказал: почему должны быть причины? Ты просто скажи: тебе хочется со мной пойти?

— Хочется, — кивнула Тэя и отвела глаза.

— И мне тоже, вот тебе и причина, — безмятежно сказал Паша и протянул ей руку.

Поколебавшись чуть-чуть, Тэя улыбнулась и подала ему свою узкую ладонь. Паша больше ничего не стал объяснять, а просто повел ее к обувному магазинчику, который успел заприметить по дороге.

— А что мы здесь делаем? — удивилась девушка.

— Это и есть мой подарок: я хочу купить тебе самые красивые туфли, какие тебе понравятся. Выбирай!

Он обвел взглядом небольшой, но очень пестрый зал, в котором было много кроссовок, мокасин, плетеных сандалий, легких тапочек, раскрашенных во все цвета радуги. Но его интересовала полка с лакированными туфлями на каблуках, тоже разноцветными и очень изящными. Тэя тоже на них загляделась и Паша понял, что ей очень сложно выбрать.

— Мне кажется, тебе подойдут вот эти, — сказал он и предложил ей примерить пару ярко-голубого цвета. Девушка надела их взамен своих старых сандалий и они чудесным образом пришлись в самый раз. Продавщица, сидящая в уголке, одобрительно покачала головой, наблюдая за молодой парой.

Тэя же не знала что сказать: приятные сюрпризы будто вконец ее ошеломили. Лишь на улице, когда Паша расплатился и вышел с ней под руку, чтобы помочь привыкнуть к туфлям, она опомнилась и настояла на том, чтобы зайти в кафе и оставить там старую обувь.

— Хочешь теперь потанцевать? — спросил Паша.

— С тобой? Да, хочу, если честно, — уже смелее улыбнулась Тэя. — А что, ты уже ни в чем меня не подозреваешь?

— Если честно, то нет, — шутливо сказал парень, обыграв ее интонацию. Они пошли к площади, уже держась за руки, и ему казалось, будто воздух вокруг пахнет сладкой ватой, а на ощупь он такой же мягкий и приятно клейкий. Тэя что-то говорила про сегодняшние дела в кафе, но у него шумело в ушах и даже музыкальные аккорды доходили с трудом. Неожиданно он остановился, приподнял девушку за талию и закружил вокруг себя.

— Ой, что ты делаешь! — рассмеялась Тэя. — Павел! Ну ты чего?

— Сам не знаю, — признался Паша, наконец остановившись и поставив ее наземь. Но одной рукой он продолжал придерживать Тэю за талию. Они встретились глазами, невольно замерли и потянулись друг к другу, но тут странное чувство тревоги кольнуло Пашу. Он рефлекторно оглянулся и увидел, что в нескольких шагах от них стояла Амади и смотрела на них с горестным изумлением и обидой.