Вечная Жизнь. Красный том (СИ)

Глава VI Домыслы

Римская Империя. 34 год н. э. (DCCLXXXVII ab Urbe condita)

Закат правления императора Тиберия.

Консул Луций Вителлий скучал. Глупо такое признавать, но этому человеку опостылело время, в котором ему выпал жребий прожить свой век. Шёл двадцатый год правления славного Цезаря Августа Тиберия. Единственной задачей консула в этом году является подготовка празднований этой, несомненно, очень важной даты. А ведь раньше, незадолго до рождения Вителлия, консул был важнейшим человеком в республике. Сам Цезарь — пример для подражания — старался взять власть посредством давления на Сенат, а Сенат, соответственно, имел силу для свержения зарвавшихся диктаторов. А что сейчас? Сенат является, не более чем, городским советом, а консулы стали распорядителями мероприятий. Будь Луций более юным, он бы воззвал к Юпитеру — Верховному богу в Пантеоне — о такой несправедливости, но консул, по правде говоря, давно уже не знал, во что верить. Именно поэтому он очень боялся смерти. Он боялся неизведанности, которая ждёт его за гранью земной жизни, но, всё же, осознавал её неотвратимость. Однако, более этого Луций страшился не оставить о себе доброй памяти, ведь, как он считал, дух человека жив, пока жива память о нём.

Сегодня предстояло пережить ещё один обычный день. Рутину разбавляла только встреча с одной жрицей. Она представляет культ неких лунопоклонников, которые до сих пор не поставили у себя в храме Орёл Юпитера, а ведь это является обязательным условием для любых верований на территории империи, а уж тем более — в стенах Вечного города. Луций спрашивал своего предшественника по этому вопросу, однако тот отмахнулся и показал пергамент с приказом Цезаря Октавиана, который дал распоряжение об особых условиях для этого культа. Это вызывало интерес, особенно беря в расчёт то, что все соглядатаи, направленные сенатом для слежения за культом, таинственным образом исчезали. Со жрицей стоит быть осторожным, но также стоит попытаться выведать некоторые тайны этого закрытого сообщества.

К консулу подошёл его помощник — Тит Флавий. Он был весьма взволнован, что было необычно для сенатора с двадцатилетним стажем.

— Аве, консул! — отсалютовал он. — Жрица прибыла. Она ведёт себя весьма вызывающе и настаивает на личной встрече. Девушка требует, чтобы ушли даже преторианцы. На мои доводы она не реагирует и требует вас. Как она выразилась, — «Не медлите, Луна не всегда покоряется Солнцу».

— Что тут скажешь… Необычно. Кабы не предписание Августа, её давно пора бы поставить на место. Сделай вот что: поставь самых доверенных преторианцев в тайных ходах этой комнаты, а стражу у входа — уведи. Я лично встречу нашу надменную гостью. Пусть пока думает, что мы пляшем под её дудку.

Тит кивнул, повернулся на месте и пошёл исполнять приказанное. Консул же, направился на встречу с неизвестностью.

Исида нервно ходила по коридору резиденции. Она живёт в этом мире уже более пятиста лет, но всё ещё не перестаёт удивляться людской мелочности и корысти. Мало того, что во время той неразберихи, которая произошла после убийства Цезаря, Культ поставил не на ту лошадь и поддержал Марка Антония, в результате чего обращённые потеряли своё поселение и были вынуждены переселиться в небольшой храм на Капитолийском холме, так после этого, их очень настойчиво просили принять верховенство римской троицы, — Юпитера, Минервы и Юноны, — благо тогда помогли связи Марка Тиверия и обаяние Теомаха, который убедил Октавиана оставить культ в покое. Хуже того, нынешняя римская власть во всю пытается ограничить «пережитки древних времён» — человеческие жертвоприношения. Конечно, это не могло не затронуть известные ритуалы культа. Теперь почти невозможно мирно получать кровь. Пришлось организовать отряды охотников, которые выходят по ночам в город и незаметно ловят жителей, чаще всего бродяг и преступников, однако случались и невинные жертвы. Теомаху было особенно плохо от осознания этого факта, но он согласился, что лучше так, чем получить неконтролируемую орду изголодавшихся монстров. Также недавно пришлось упразднить систему всеобщих собраний культа. Теперь проводятся лишь встречи глав провинций, где они отчитываются о делах в своём регионе. Увы, утопический Римский Мир Теомаха и Тиверия не выдержал проверку временем. Вот и сейчас, Исиде самой необходимо уладить один важный вопрос, касающейся её родного Египта. Тамошний префект решил окончательно подавить обособленность египетского Лунного Культа, аргументируя это тем, что центр Культа находится в Риме, а Египет — это провинция Рима, значит и верховенство должно вестись только оттуда. Конечно, Исида давно уже обитала в Риме, являясь полноценной соправительницей Теомаха, но всё-таки, невмешательство в дела её детей было одним из условий триумвирата, а сейчас происходило прямое нарушение этих договорённостей.

Размышляя, жрица не успела учуять, как к ней подошёл тучный человек в хитоне. По его лицу было видно, что он удивлён видом жрицы. Конечно, он вряд-ли ожидал увидеть девушку, чуть более двадцати лет на вид, облачённую в причудливое одеяние, состоящее из нательного хитона и пластин, прикрывающих и одновременно подчёркивающих, достоинства идеальной фигуры жрицы. Образ дополняли браслеты в форме изящных змей на предплечьях и диадема, выполненная в виде фигуры птицы, однако не римского орла, а скорее совы, глаза которой заменяли небольшие, но очень яркие рубины.

«Видимо у них принято выбирать верховную жрицу из совсем юных девушек, а по достижении определённого количества лет, её менять. Однако, весьма интересный обычай» — подумал консул, приглашая жрицу в свой кабинет. Исида убедилась, что у двери отсутствует стража, однако её обострённые чувства дали знать, что за стенами сидят некие люди и невыносимо громко дышат. Значит консул решил играть свою игру. Стоило напомнить ему правила.

Консул занял своё место и дал знать жрице, что она также может сесть. Исида присела на табурет напротив Вителлия. Тот, повинуясь закону о гостеприимстве предложил почётной гостье вина. Девушка, выпившая перед встречей эликсир, согласилась. Консул хотел было подозвать слугу, но понял, что велел всем уйти из кабинета. Ему пришлось самому идти за кувшином и чашами, чего он не делал уже с десяток лет. Исида меланхолично ждала его возвращения, делая вид, что занята рассмотрением перстней на собственной руке, однако на самом деле пытаясь понять, где именно в стене устроены тайные комнаты для подслушиваний. Всё оказалось очевидно. Консул подошёл к винному шкафу и что-то прошептал, обращаясь строго в одно из отделений. Исиде показалось, что консул не воспринимает её всерьёз, иначе так просто не попался бы.

Луций вернулся, взяв из шкафа лучшее вино из тех, которые были в этом шкафу. Сейчас он впервые за долгое время перестал ощущать всепоглощающую скуку, наконец-то происходило что-нибудь необычное. Консулу этого не хватало.

Исида посмаковала предложенное вино, дала ему удовлетворительную оценку, в ответ пригласила консула навестить как-то её храм, где ему предложат особый сорт напитка из её личных виноградников в Киренаике. Консул пообещал воспользоваться приглашением, однако предложил всё-таки переходить к делу.

— Охотно соглашусь, — ответила жрица. — Как вы наверное заметили по моему облачению, я родом из Египта.

Консул кивнул.

— И до меня дошли сведения, что вы планируете провести так-называемую централизацию моего Культа. Проще говоря, упразднить наш храм в Египте, это верно?

— Да, именно так. Однако, что вас не устраивает? Тем самым, укрепиться сила жрецов, которые находятся здесь, в Риме. Разве вам от этого не лучше?

— Египетский Культ вошёл в союз с Римом, обладая гарантиями неприкосновенности наших верований. Что теперь с этими гарантиями?

«Девочка совсем не сведуща в дипломатии. Значит пора говорить прямо» — консул сделал выводы.

— Те гарантии, о которых Вы говорите, жрица, получил Культ Луны в суверенном Египте, от Культа Луны в Римской Республике. Договорённости скрепили: понтифик принцепс Теомах — позже взявший прозвище Селен — и верховная жрица Египта Исида, чьё имя Вы сейчас носите. Наблюдателем при этом событии был некто — Марк Тиверий, безумный хроникёр, в последние годы жизни свихнувшийся на идеях вашего Культа и забросивший все дела в Сенате. Всё верно? — вопрос был риторическим и жрица молча ждала продолжения речи. — Так скажите, где сейчас суверенный Египет? Где та самая Римская Республика? Куда делся безумный Марк Тиверий? А где теперь та Исида и принцепс Теомах? Не осталось ничего, что подтвердит твои слова, девочка. Рим в своём праве делать всё, что ему хочется в его провинциях, — последние слова были сказаны с железной уверенностью в собственной правоте.

Исида давно уже научилась скрывать эмоции. Вот и сейчас это пригодилось. Дослушав тираду консула, она уже приготовила свой ответ:

— Славный консул, боюсь ваши сведения не совсем верны. Заявляю, что я лично принимала гарантии от принцепса Теомаха восемьдесят лет тому назад. Не могу гарантировать того, что принцепс жив и сейчас, однако чуть более года назад, покидая стены Рима, он был вполне здоров и крепок. Кое в чём Вы правы. Того Египта, как и того Рима, больше не существует, а бедный Тиверий действительно покинул этот мир, однако знайте: пока я жива, я не отступлюсь от интересов моего культа. Мои требования просты: оставьте египетский Культ Луны в покое и тогда всё договорённости останутся в силе, а иначе мы перестанем вам подчинятся и отчитываться в любых вопросах. Тогда — пеняйте на себя.

Услышав последние слова Луций будто очнулся. В ту же секунду он выкрикнул приказ преторианцам в тайной комнате:

— Огонь! Убить предательницу!

Ничего не произошло. Луций был окончательно повержен.

— Не переживайте, Вителлий. Ваши преторианцы крепко спят. Они очнутся через несколько часов и почувствуют небывалую бодрость и прилив сил. Так будет если я сейчас получу обновлённые гарантии безопасности и неприкосновенности Лунного Культа, заверенные печатью императора. Иначе, они умрут от разрыва сердца, посредством весьма пугающих сновидений. Вам выбирать, консул.

Луций Вителлий был обескуражен. Вся его жизнь теперь казалась ему мелкой и ещё более бессмысленной. Этой девушке было более чем сто лет… Какой бог дарует такие силы? Он обязан это узнать. Сию же минуту, Исида получила все гарантии и, поблагодарив консула за благоразумие, выпорхнула через окно, обратившись в гигантскую сову. Луций наблюдал за этим, не в силах произнести ни слова.

«Я должен навестить их храм. Подумать только: истинное бессмертие. А кроме того, она как-то смогла усыпить моих солдат, а уже это так просто не подделать, не говоря уже о том наваждении с совой, — неожиданно, Вителлий почувствовал сильное головокружение. — Наверное стоит прилечь. Ох, после такого необходим отдых. Утро вечера мудренее.»

Петляя по улицам Рима, Исида размышляла о произошедшей встрече. Во многом консул был прав. Для смертных людей жизнь текла по другому, а договорённости, которые заключались сотню лет тому назад, для них уже обретали ветхость, а значит — были необязательны к исполнению. Всё осложнялось этим неожиданным уходом Теомаха. Его путешествие явно затянулось, а вестей не было уже шесть месяцев. С одной стороны, жрица могла радоваться тому, что теперь она, считай единолично властвует над всеми обращёнными в Римской Империи, но влияние всемогущего принцепса было просто громадным, наверное больше, чем у нынешнего императора, который доживал свои дни на вилле в Кампании и не ведал ничего из того, что происходило в столице Империи. Вдали показалось обветшалое строение, которое теперь служило главным пристанищем Культа в Риме. Дни былой славы, когда храмовое поселение могло вместить обращённых со всей Италии и ещё оставалось место для гостей из других провинций, остались в прошлом. Теперь тут обитали только самые приближённые и, по иронии судьбы, самые опасные члены культа. Необходимо было держать под постоянным контролем тех, которые представляли опасность для владычества Теомаха или же Исиды.

Всего, в границах города обитало 594 обращённых, из которых было:

446 селенидов — потомков Лии Селены, а точнее Теомаха Селена;

108 стригоев — детей Исиды, которые выбрали своим символом устрашающую птицу — неясыть;

40 каппадокийцев — таинственных пришельцев, которые отказались даже принимать имя собственного клана, заявив, что в имени хранится слишком большая сила, чтобы открывать его посторонним. За такое нарушение общего закона о наречении, принцепс запретил им принимать участие в управлении делами культа где-нибудь, кроме их клановых земель. Впрочем, архонты не особо протестовали.

Исида обладала такими точными данными благодаря тому, что, со времён Марка Тиверия, только смертные допускаются к записям деяний культа и, соответственно, к пересчёту обращённых. Сейчас должность хроникёра занимала Септимия из рода Рутилов — девушка, двадцати пяти лет от роду, которая полностью соответствовала своему родовому имени, имея роскошные огненно-рыжие волосы. Она сидела на своём рабочем месте, встречая каждого вошедшего в храм, и что-то активно записывала. Она была так увлечена, что заметила Исиду лишь тогда, когда та уже подошла к её столу.

— Простите, верховная жрица, я слишком погрузилась в свои записи и не объявила о вашем прибытии присутствующим в храме, как подобает.

Сказав это, она тот же час стала бить в находящийся рядом небольшой, но очень громкий, гонг. Исида, наблюдая за этим действием, присела на край стола, отставив крупные песочные часы. Огненная копна волос создавала вокруг этой девушки настоящий демонический ореол, а учащённое от волнения дыхание лишь сильнее демонстрировало достоинства её прекрасных форм. Жрице определённо нравилось это юное создание, даже очень нравилось.

Когда Исида жила в Египте, она не отказывала себе в любых удовольствиях. До того, как Клеопатра рассказала жрице о зелье, которое устраняло риск ненужного зачатия, Исида и вовсе сторонилась мужчин, потому-что слишком хорошо знала, что происходит с детьми обращённых. Чаще всего, мать, которая не в силах противиться инстинкту, съедает собственное дитя и этим всё заканчивается, но мало кто знает, что бывает, когда силы воли матери оказывается достаточно. Исида знала… Её сын, маленький, розовощёкий ягнёнок, по прошествии одного месяца после рождения, начал меняться. Сразу казалось, будто он просто начинает принимать свою природу и понемногу обращаться в другую форму, но всё оказалось иначе. Зверь, который был с малышом с самого рождения, не встретив сопротивления, без усилий захватил сознание ребёнка и уничтожил его людскую сущность. Её дитя обратилось в безмозглую тварь, которая не знала ничего, кроме голода. Исида убила её собственными руками. После этого, она долгое время боялась сближаться с мужчинами, однако это не помешало ей познать другую сторону любви, которая не несла такой опасности, но приносила не меньше удовольствия.

Вот и сейчас, наблюдая за юной рыжеволосой красавицей, Исида уже мечтала, как, войдя в свои покои, призовёт её к себе и они, возможно даже в компании какой-то хорошенькой служанки, предадутся наслаждению.

Чтобы немного отвлечься, жрица заглянула в записи Септимии. Там не было ничего особенного, не считая события, произошедшего пять оборотов тому назад:

«В храм вошёл мужчина. По виду — средних лет. Телосложение худощавое, неухоженная борода, средних размеров, грязные спутанные волосы, прикрытые капюшоном, бледное лицо и покрасневшие сосуды глаз, что также может быть последствием недосыпа. Представился, как Дурис, прозвища не имеет. Первым делом он пожаловался на свой голод, но от предложенных яств отказался. Взяла на себя смелость, предложить ему чашу с кровью. Не ошиблась — незнакомец оказался обращённым. На вопрос о том, кто его обратил, мужчина ответил, что расскажет свою историю только главной женщине в этом доме. Он сообщил только, что имеет сведения о неком заблудшем старце.»

На этих словах Исида отстранилась от книги записей и окликнула Септимию:

— Девочка, перестань барабанить впустую и подойди сюда.

Септимия тотчас подошла к книге, явно зная, что у неё будут спрашивать, однако не в силах первой начать разговор.

— Как поступили с этим прибывшим незнакомцем — Дурисом?

— Как и со всеми обращёнными, которые приходят сами — закрыли его в комнате для гостей и оставили ему полный кубок крови, строго-настрого запретив брать её. В тайной комнате уже сидит наблюдатель с усыпляющим дротиком, если он понадобится.

Исида начала нервничать:

— А если он не выдержит? Незнакомец всё ещё не рассказал мне то, что должен был. Я сейчас же пойду к нему.

Септимия виновато кивнула, а Исида уже поднималась по ступеням в гостевую комнату. Дверь была открыта… Внутри было двое селенидов из отряда охотников. Они уже хотели положить тело незнакомца на импровизированную плаху, но остановились, услышав приказ жрицы:

— Стойте! Этот сородич под моей защитой. Уходите, я сама разберусь.

— Но он не прошёл испытание. Он испил из чаши и уже начал обращение. Закон по этому поводу ясен.

— Не я ли, вместе со славным Теомахом, писала эти законы? Мне известно о них побольше вашего. Идите, займитесь полезными делами.

Охотники молчаливо повиновались. Они не могли противиться прямому приказу высших членов культа, однако то, что ими помыкает представитель другой семьи, они так просто принять не могли. Именно по этой причине, Исида так рьяно пыталась выведать какие угодно сведения о Теомахе или, как его называл этот спящий грязный незнакомец, — заблудшем старце.

Старце… Подумать только. Неужели он ещё прибавил себе лет? У принцепса Селена было много титулов и прозвищ, но назвать его старым — это в высшей степени странно. Дожидаясь пробуждения неожиданного гостя, Исида предалась воспоминаниям о былых временах.

В окно покоев Исиды в храмовом поселении пробивались лучи закатного солнца. Благодаря резным решётчатым створкам, они создавали причудливый узор из теней на персидском ковре. Наступала ночь полнолуния, а значит, пора было выбираться из постели.

Только сейчас Исида осознала, что уже лежит одна, а на столике рядом с кроватью стоят два кубка с пряной кровью. Пройдя взглядом по всей комнате, Исида нашла того, кого искала. Теомах стоял напротив ковра с самым запутанным узором и задумчиво рассматривал переплетение линий. Он уже был облачён в свои торжественные одежды. И когда только успел? Исида приподнялась на постели, чем выдала своё пробуждение и обратилась к своему спутнику:

— Знаешь, я слышала, что те мыслители, которые слишком долго смотрели на этот узор, окончательно путались в мыслях и теряли связь с реальностью.

— Ты ведь знаешь, мне для этого узоры не нужны, — постарался ответить на шутку Теомах. — Меня эти необычные переплетения наоборот успокаивают.

Неожиданно, он изменился в лице, будто вспомнил нечто важное:

— Как тебе, кстати, сегодняшний напиток? С тех пор, как ты открыла мне секрет эликсира, я всё никак не могу вновь привыкнуть ко вкусу нормальной еды.

— Всё хорошо, дорогой. Вместо того, чтобы спрашивать, подойди лучше и попробуй сам, иначе я подумают, что ты хочешь меня отравить, — последнее было сказано в шутливом тоне. И Теомах и Исида знали, что отравить таких как они решительно невозможно, а без эликсира, они даже не почувствуют отвратного вкуса отравы.

Теомах подошёл к постели, присел на самый край и взял кубок. Исида вспомнила ещё об одном важном вопросе;

— Как ощущения, после принятия другого эликсира? Внешне всё было просто прекрасно, тут вопросов нет, но каковы твои ощущения?

— Знаешь, почти сразу после того, как мы начали его испытывать, я начисто забыл о его существовании. Думаю, это значит, что ничего не изменилось. Уж извини, спрошу снова — он точно действует? Ты уверенна, что ничего не случится с тобой или теми служанками, которых я отослал ещё до твоего пробуждения? Ты должна понимать, насколько для меня это важно.

— Понимаю, понимаю лучше, чем ты можешь представить. Не волнуйся — я сама давно приняла его, а чуть позже, в приказном порядке, это сделали все мои дети. После этого, инцидентов не было ни разу.

— Если это так, то я на ближайшем собрании объявлю всем сородичам о том, что теперь вводится новый закон:

Все обращённые обязаны принять Эликсир Очищения. Кроме того, теперь, при обращении неофитов, они также должны сразу же принять названый выше эликсир.

— Милый, не омрачай такой прекрасный закат разговорами о политике. У нас есть ещё несколько часов.

Из грёз жрицу вырвали болезненные стоны бродяги. Он начал приходить в себя, явно ощущая сильные головные боли. Исида терпеливо ждала, пока он очнётся окончательно, понимая, что иначе объяснений от него не добиться.

Гость поднялся на ноги, явно не понимая, как он оказался в таком положении и почему потерял сознание. Увидев лежащий на полу кубок, с оставшимися на нём следами крови, он, очевидно, всё вспомнил и громко выругался по гречески, взявшись за голову. Склонившись над кубком, он провёл пальцем по кровавому следу, принюхался и наконец попробовал жидкость на вкус. Судя по такому поведению, Исида решила, что он был обращён недавно или, что более вероятно, вещество, которым его усыпили, повредило ему память и поэтому бродяга с таким удивлением осознаёт собственную природу. Потеря памяти могла создать дополнительные трудности в деле расспросов о Теомахе, но жрица надеялась на лучшее.

Она неспешно подошла к незнакомцу и тронула его за плечо. Тот испуганно обернулся и попытался схватить кубок, намереваясь защищаться. Но, спустя несколько мгновений, будто бы вспомнил нечто и упал на колени, громко причитая:

— Да что же это? С вами я и должен был встретится. Он просил найти именно вас. Сказал, что я сразу узнаю эту женщину по глазам её. Не соврал — ни у кого более такого тягостного взгляда нету. Простите, можно мне присесть? Я чувствую непосильную слабость во всём теле.

Исида, прибывая в лёгком ступоре от перемен в поведении незнакомца, позволила ему переместиться на единственный в комнате табурет. Гость продолжил говорить:

— Я помню, что должен был пересказать вам некие важные сведения, но сейчас не могу вспомнить подробности. Скажите, где я нахожусь? Может это поможет вспомнить.

— Вы находитесь в Риме, — уже этот факт очень удивил гостя. Тот вновь начал болезненно хвататься за голову. — В храме Лии Селены — воплощённой Луны.

Незнакомец поднялся и подошёл к окну, пытаясь, наверное, убедиться, что там действительно Рим. Жрица решила ускорить процесс восстановления памяти, задавая наводящие вопросы:

— Скажите, откуда вы прибыли? Ведь это же вы помните?

— Конечно помню, — бродяга не колебался ни секунды. — Я родом из Скифополя, что в Десятиградии. Зовут меня — Дурис. Я сборщик податей для цезаря. Я как раз выходил из дома горшечника, который задолжал за три периода, а тогда, видимо, провернул удачную сделку и вернул всё сразу. Так вот, при выходе я увидел его…

Исида приготовилась слушать, но именно тогда, когда Дурис вспомнил нечто важное, его вновь охватила жуткая головная боль. Дело было не только в дротике, которым его усыпили селениды — наверное Теомах повлиял на него после обращения, может быть, даже дал некие приказы его зарождающемуся Зверю — как бы странно это не звучало. Никто не знал всех возможностей принцепса, из-за этого никто не пытался бросить ему вызов со времён тех самых сборов, на которых установился нынешний шаткий мир между Культами.

Дурис начал терять равновесие, намереваясь упасть на пол. Ему это почти удалось, но жрица, в последний момент, схватила его, одновременно позвав слуг. Те пришли почти мгновенно, зная, что в этих гостевых комнатах происходит нечто важное.

Исида приказала слугам отвести бродягу в бывшие покои принцепса. Она надеялась, что когда пришелец увидит некоторые вещи из окружения Теомаха, ему будет проще преодолеть этот странный запрет, который, не ясно по какой причине, наложил на него принцепс, будь он неладен.

События этой, весьма запутанной истории переносятся в Ханаанскую пустыню, что в Галилее. Греки называют это место — Декаполис, иудеи, живущие южнее, презрительно называют эту землю — Палестина, а римская власть и вовсе не знает как называть эту неспокойную провинцию, которая не даёт покоя уже пятому прокуратору — Понтию Пилату.

Именно тут, в пустыне между Скифополем и Иерусалимом, скитался в поисках цели мужчина, который не уталял свою жажду уже восемь полных дней. На первый взгляд, скиталец ничем не отличался от обычного, брошенного жизнью, бродяги, которых развелось в этих землях с тех пор как Рим установил здесь свой абсолютный порядок. Мужчина был облачён в потрёпанную, явно снятую с убитого, тунику легионера и такие же сандалии, надетые на ноги, обмотанные какими-то тряпками, якобы для защиты от горячего песка. Поверх всего этого на нём была бурая походная накидка с капюшоном и заплечный мешок, в данный момент абсолютно пустой. На поясе, которым была подвязана туника, висело несколько фляг и флаконов разного размера, из которых лишь два сосуда были наполнены синеватой жидкостью. Не нужно быть императорским соглядатаем, чтобы понять, что бродяга недавно пережил некое бедствие и нуждался в помощи. Но это только на первый взгляд…

Теомах медленно сходил с ума. Песчаная буря утихла несколько тысяч шагов назад, однако теперь в небе вновь показалось палящее солнце. Странник натянул капюшон на лоб и опустил взгляд в землю, но и это не спасло от изнуряющей жары и невыносимой жажды. Вчера, о чудо, он видел оазис. Настоящий, не мираж. Любой другой путешественник поблагодарил бы всех существующих богов за такую удачу и придался бы благостному отдыху под сенью раскидистых пальм у пресного источника. Теомах же, был лишён такой возможности. Единственное, что дал ему оазис — это возможность восполнить запасы эликсиров, позволяющих какое-то время питаться людской пищей. И вправду, шутка богов, ведь даже на тех пальмах не было ни одного живого плода, не говоря уже о возможности добыть пищу где-нибудь в этой пустыне. Любой смертный, находясь в таких условиях, давно уже умер бы от истощения, но Теомах не был смертным. Он представлял собой такое существо, которое весьма отличалось от людей, но которому сами люди до сих пор не придумали звучного наименования. На землях Римской Империи, Теомах и его сородичи из разных кланов маскировались под загадочных поклонников Луны, в разных её проявлениях. Например, культ Рима, почитал Великую Мать Лию Селену, которая дала начало пятидесяти родам обращённых через первообращённого ученика Теомаха. К сожалению, она не успела распространить учение дальше, так как пала жертвой искушения собственного мужа — Римуса. В итоге, мать добровольно отдала свою жизнь и силы единственному ученику, который достойно продолжил её дело.

Таковой была распостранённая легенда о зарождении Культа. Принцепс лично культивировал верования последователей, даже сам — на короткое время — начал верить в собственную ложь. На самом же деле, никакой добровольной передачи силы не было, никакого предательства не было, да даже благородные мотивы Теомаха на деле оказались лишь его скрытыми желаниями оставить о себе память и прожить жизнь не напрасно.

Вот и сейчас, блуждая в поисках себя, странник всё больше осознавал, что всё его «правление» является не более чем фарсом, дающим мнимую мотивацию оставаться в этой, невыносимо затянувшейся, жизни.

События, произошедшие с ним за этот год, просто разрушили всю его хрупкую картину мира. Тогда, в самом начале, выходя за пределы Вечного города, он и подумать не мог, что зайдёт так далеко. Тогда, входя в некогда процветающие земли Македонии, которые теперь превратились лишь в ещё одну нищающую провинцию, он и подумать не мог, какую противоестественную роскошь он найдёт во дворцах и городах, построенных в Галилее Иродом Великим. А самое главное, Теомах не поверил бы, скажи ему кто-то, что он найдёт на самых задворках империи человека, с которым не сравнятся все римские и греческие мудрецы.

Пустыне, казалось, не было конца, солнце всё также убивало любые попытки жизни и влаги пробиться на этот песок, но Теомах всё равно упорно шёл в одном направлении, ориентируясь по следам, оставленным его походной тростью. В одном ему повезло — ветра не было абсолютно и это уберегало от того, что дюны переменят свой вид и собьют странника с пути, засыпав песком его следы. Сейчас он, дабы совсем не тронуться умом, решил вновь повторить в голове собственное путешествие, чтобы не забыть его, когда необходимо будет делать записи…

Всё началось в Помпеях. Конечно, можно сказать, что путешествие всегда начинается с первого шага, но именно в этом городе по настоящему начало чувствоваться отдаление от метрополии. Именно отсюда, я — Теомах Познавший — начну свой рассказ.

Первое, что поразило меня до глубины души — это место расположения города. Жители будто не имели страха перед богами и селились прямо у подножия вулкана. Мало того, они поставили храм Юпитера ближе всего к жерлу, надеясь, видимо, что это остановит ярость, бурлящую в этой огненной бездне. До сих пор любые неприятности обходили их стороной. Вот уже около семисот лет Помпеи живут и процветают, лишь укрепляя своё величие. Сами горожане считают, что основателем Помпей был известный герой Геракл, но, конечно же, в этом нет ни капли правды. Я лично знал, что по прибытии сюда греков, на месте Помпей уже было поселение этрусков, которые тогда держали в тираническом повиновении все латинские города и племена. Дорийские поселенцы довольно быстро начали захватывать влияние в городе. Уже спустя несколько десятков лет после прибытия, греки построили в городе храм Аполлона, который стоит на своём месте до сих пор. Проходя мимо него, я впервые за всё путешествие почувствовал давно позабытую тоску по своей родине — храм был обрамлён колонами, точно так, как это делали в Афинах и Спарте… Спарта — сколько неожиданностей ждёт меня там, знай я раньше, к чему приведёт моё малодушное желание увидеть места моей юности. Однако, не будем забегать вперёд, вернёмся к Помпеям. Рядом с роскошными скульптурами Аполлона и Дианы стояла колонна. Казалось, будто она принадлежит другому миру — не тому, в котором живёт прекрасный бог Солнца. Впрочем, так и есть — эту колонну воздвиг Октавиан, когда окончательно укрепил свою власть в землях Рима. Удивительно, но это сооружение не было посвящено новоявленному божеству Августу, а предназначалось для измерения времени по солнцу. Судя по положению тени, сейчас был полдень. Я не мог этого не заметить. Прошлой ночью не было времени на охоту и голод уже начал сводить меня с ума. Если бы кто-то сейчас решил посмотреть на меня, он бы весьма испугался — покрасневшие сосуды в глазах и вокруг них, бледная, с красными прожилками, кожа и обострившиеся клыки, выглядевшие подобно волчьим. Меня удивляло, что до сих пор молчит мой вечный спутник и собеседник. Обычно он весьма нетерпелив и начинает изводить меня упрёками при малейшем проявлении голода.

«Вообще-то, после того, как ты отказался слушать мои доводы о том, что этот поход за иллюзиями — очень глупая затея, я понял, что могу вовсе молчать и ждать пока ты где-нибудь окончательно потеряешь разум и уж тогда я смогу полностью взять контроль над нашим общим телом»

И не надейся — я уже слишком хорошо тебя знаю, чтобы так просто сдаться. Этой ночью я буду охотиться, наконец-то мы в крупном городе, где в достатке преступники, но всё-таки нужно подумать и о том, где найти проживание в Помпеях. Следующим пунктом путешествия станет портовый город Брундизий, но он находится на противоположном берегу Италии, а значит, к походу нужно основательно подготовиться. Конечно, можно было отплыть к Македонии прямо отсюда, но тогда пришлось бы провести несколько недель на корабле среди смертных, а сделать это, не выдав себя, почти невозможно.

Неожиданно, я споткнулся о выпирающий камень на мощёной улице. Опустив глаза вниз, я увидел, что на этом камне было выгравировано, весьма в грубом стиле, изображение фаллоса. Точно! Вот и решение — можно провести некоторое время в лупанарии. Денег на это нужно не много, а некий комфорт обеспечить себе получится.

Следуя указателям, оставленным на дороге, я не переставал удивляться тому скоплению культур, которые смог объединить в себе этот город. На холме, почти в самом центре города, располагался роскошный храм, который, на первый взгляд, был посвящён кому-то из греческого пантеона, но, подойдя поближе, я увидел египетские орнаменты, а внутри до меня окончательно дошло кому здесь поклоняются. Жители Помпей, являясь уже коренными римлянами, поклонялись богине Исиде и её сыну — Гарпократу, которого ввели в пантеон Египта Птолемеи. Вот и первое отличие от Рима: в Вечном городе гарантировали свободу всех верований, но на деле требовали, чтобы любая религия приняла верховенство Троицы из Римского пантеона, а здесь же всё было строго наоборот — местным казалось, что они никоим образом не нарушают римских традиций, а на деле творили такое, за что в Риме их давно бы прилюдно забили камнями.

От размышлений Теомаха оторвал странный зуд в ноге. Оказалось, что к нему какое-то время назад прицепился маленький пустынный скорпион, который всё ещё пытался обездвижить свою жертву, настойчиво жаля её в ногу. К удивлению животного, человек всё ещё шёл твёрдым шагом, даже не прихрамывая. Только стоило Теомаху обратить на это внимание, как к нему тут же вернулась чувствительность и он присел на одно колено. Взяв неудачливого охотника за жало, мужчина выбросил его как можно дальше в пустыню.

— Я знаю, что это твоих рук дело! — прокричал он в пустоту, хотя достаточно было лишь мысленно произнести эти слова. — Всё ещё не смирился со своим поражением?

Ответа не последовало. Это немного испугало Теомаха, но всё-таки успокоило. Будь это то, что он подумал — это очень усложнило бы дальнейшее путешествие, а ему ещё надо поведать о своих открытиях собратьям в Риме. Он не был уверен, что отправленные им послы в целости дойдут до Лунного Храма, всё-таки дорога полна опасностей, а после иерусалимского происшествия волнения только усилятся.

Недавнее отсутствие ветра предвещало только одно — скоро новая волна песка накроет эту землю, а значит, нужно было искать возвышенность или место для укрытия, иначе есть риск быть погребённым заживо среди песков. На расстоянии восьмисот шагов виднелась каменная гряда, которая могла спасти странника, если тот успеет до неё добраться. Так он и сделал. Теомах бежал со всех ног, хотя сил у него было очень мало. Он успел добежать до скалы, но понял, что заберётся наверх, только если вызовет когти, которые давал ему внутренний зверь. Обернувшись, странник увидел песочный вал, который шёл прямо на него. Это подстегнуло к быстрым действиям, однако когти всё никак не хотели появляться. Теомах вложил все собственные силы в необходимость подняться наверх и неожиданно понял, что его желание начинает воплощаться — он плавно и размеренно плыл вверх по скале. Опустив глаза на землю, странник с ужасом понял, что не видит собственного тела, лишь сероватую пыльную дымку, которая медленно плывёт вверх. Решив, что подумает над этим позже, Теомах лишь ещё сильнее выразил желание подняться. Серым вихрем он влетел на верхушку скалы и наблюдал за тем, как песок бьётся о камень, не в силах покорить его.

Лишь когда всё закончилось и земля вокруг скалы полностью поменяла свой вид, странник понял, что до сих пор находится не в людском облике. Действуя проверенным методом, он выразил осознанное желание вновь стоять ногами на этом камне и вновь чувствовать дуновение сухого пустынного ветра. Это сработало — Теомах ощутил невыносимую тяжесть в теле и упал на камень лицом вниз. Он был уверен, что сломал себе нос, но сил на регенерацию у него сейчас не было. Вдруг, рядом послышался еле заметный хрип:

— Кто ты такой? — хрипел некто, опирающийся о выступающий камень на скале.

Теомах повернул голову в его сторону и понял, что мужчина ранен и не может сдвинуться с места.

— Я странник, — ответил Теомах. — Спасался от бури и сам не понял, как оказался здесь.

— Забавно. Я тоже здесь от бури прятался. Сижу уже несколько дней. Когда убегал — как-то смог залезть по пологому склону, — показал он на противоположную сторону скалы. — Но потом понял, что сломал лодыжку. Вот ведь превратности судьбы.

— Да, ты прав. Судьба бывает порой подобна острому клинку, который к одному повёрнут лезвием, а ко второму рукоятью.

Теомах, который сейчас не имел на себе никакой одежды, которая скрывала бы его кровожадный вид, обнажил клыки и впился в свою жертву. Никогда ещё кровь не казалась ему такой питательной. Может это из-за того, что теперь ему не нужно было делить её с кем-то внутри себя и он полностью брал себе ту силу, которую давала живительная влага. Насытившись, странник провалился в благостное небытие.

Ему снилась пустота. Бесконечное ничто, в котором не было ни тьмы ни света. Он плыл по этому пространству, повинуясь невидимым потокам, которые вели его в определённом направлении. Даже если бы он захотел — у него не вышло бы отклониться от курса. Сейчас он не имел даже собственного тела. У него не было конечностей, не было туловища, не было даже глаз — он смотрел на мир будто бы со всех сторон сразу, хотя толку от этого было мало.

Спустя некоторое время бесцельного блуждания произошли небольшие изменения. Странник начал слышать голоса. Хотя, здесь не очень подходило слово «слышать». Слышат обычно ушами, а эти голоса будто проникали прямо в разум, минуя лишние этапы. Вначале эти слова показались ему просто грубым и резким набором звуков, который не нёс в себе никакого смысла, однако со временем (а времени прошло достаточно много) странник начал понимать, что уже слышал такую речь. Похожим образом разговаривали персы, но эта догадка не давала никаких ответов. Вот оно! Кроме них, так, или очень похоже, говорили наставники странника — давно умершие Лия и Римус. Они говорили, что это наречие их родной земли, из которой им пришлось поспешно уходить. Это не помогло разобрать слова, которые произносили голоса, но хотя бы позволило уловить их эмоциональный окрас. Два собеседника разгорячённо спорили, при этом один был сильно взволнован, а второй воодушевлён. Вот, один будто согласился с другим и голоса умолкли. Окружающее странника нечто — начало мерцать, переливаясь всеми оттенками серого и он начал осознавать, что пробуждается.

Теомах очнулся на той же скале, на которой и был. Рядом всё ещё лежал высушенный труп неудачливого путешественника. Всё окружающее пространство освещалось светом полной луны — лучшего времени для продолжения путешествия просто нельзя было найти и странник вновь снялся с места. Перед этим он не забыл проверить, не завалялось ли чего полезного у собрата по несчастью, но у того не оказалось даже заплечного мешка — видимо он всё сбросил когда спасался от бури. Что же, от пустыни спастись у него получилось. Смерть поджидала его в другом месте, а от неё ещё никто не убегал.

— Никто не может убегать от неё вечно, хотя я вот пытаюсь уже слишком долго, — Теомах обращался к мертвецу. — Передай тому, кого там встретишь, пусть Он поторопиться. Я долго ждать не намерен.

Усмехнувшись собственным словам, странник побрёл по дюнам, ориентируясь по Полярной Звезде, которая никогда ещё не подводила. Если не сворачивать — можно уже к утру дойти до Скифополя, а там можно будет сесть на корабль, идущий до Капернаума, тем самым весьма сократить своё путешествие. Преодолевая пустыню, странник вновь погрузился в воспоминания…

Меня выгнали из лупанария. Это же немыслимо. Я платил положенную цену, просил всего-лишь отдельную комнату и никаких посетителей. Первое время всё было в порядке, но спустя несколько дней ко мне зашла местная управительница — Prima Lupa, как называли её сами работницы заведения. Она сообщила мне, что я порчу своим присутствием авторитет заведения. Якобы то, что я сижу в покоях слишком долго, показывает, будто я всё никак не могу получить то, за чем, собственно, сюда и приходят. Услышав это, я вначале засмеялся, а после, когда понял, что это сказано всерьёз, постарался переубедить эту женщину. Я предлагал ей двойную цену, говорил, что могу проживать и в комнате для прислуги — всё что мне необходимо, так это уединение, но она попросила только об одном — мне требовалось воспользоваться услугами лупанария и прилюдно рассказать всем посетителям, как мне здесь понравилось, предоставив неотложные доказательства. На мои замечания об анонимности посетителей этого места, мне ответили, что я с самого начала вошёл в заведение с открытым лицом, (а я перед этим основательно утолил жажду и имел вполне нормальный человеческий облик) значит ни о какой анонимности не может быть и речи. После этого я решил попрощаться с этим прекрасным городом.

Оставалось только запастись самым необходимым. Моя походная одежда, которую я не менял с самого Рима, окончательно износилась, а мне нужно было иметь благоприятный вид для того, чтобы присоединится к торговому обозу, который пойдёт до Брундизия.

Будущий читатель этих строк спросит: зачем такому как я путешествовать открыто, среди обычных людей? Я отвечу: торговцы часто нанимают сопровождение на время долгих переходов, а я, обладая своими необычными умениями, являлся просто прекрасным наёмником. В обмен на помощь, торговцы гарантировали мою безопасности при неожиданной встрече с римским патрулём, а также обещали помочь найти корабль до Македонии, если вдруг у меня с этим будут трудности.

Ах да, забыл ещё кое-что рассказать. На пути в Помпеи я слегка дискредитировал себя в глазах добропорядочных римских граждан. Остановившись в Остии, я захотел посмотреть на те самые Большие Склады, в которых хранились все товары, завезённые с разных концов империи. Больше всего меня заинтересовали разные редкие специи и травы, которые можно было бы использовать для приготовления новых эликсиров. Однако, только я уже хотел покинуть склад, прихватив с собой нужную мне добычу, как на глаза мне попалась очень странная скульптура. Рядом с ней стояла табличка, которая видимо указывала место, откуда её привезли — ARIACA. Тогда эти буквы ничего мне не говорили, привлекло меня нечто другое, а именно — внешний вид изваяния. Скульптура изображала женщину с четырьмя руками, которая носила ожерелье из человеческих голов. На лбу у неё был один широко раскрытый глаз, помимо двух обычных. В одной руке женщина держала меч, а во второй отрубленную голову. Во второй паре рук у неё находилось блюдце, которое предназначалось, как мне тогда показалось, для сбора крови из отрубленной головы. Более того, во рту скульптуры виднелись явные острые клыки, которые слишком сильно были похожи на зубы обращённых, когда их обуревает жажда крови.

Я стоял и, будто заворожённый, смотрел ей в глаза. Глазницы были заменены кроваво-красными рубинами, которые притягивали мой взор и лишали собственной воли. Это позже мне стало известно, что смотрел я на изваяние древней индийской богини Кали, которая несомненно была также связанна с Культом, самое главное — это то, что манипулировала мною ни разу не статуя, а мой личный вечный спутник, решивший воспользоваться минутной слабостью моего рассудка, который помутился при взгляде в эти алые мёртвые глаза. Именно импульсивные желания зверя вынудили меня попытаться выковырять эти рубины и изучить их свойства и наличие какого-либо влияния на обращённых. И только я попытался было изъять глубоко засевшие камни, как услышал шаги приближающихся преторианцев. Если бы они просто застали меня в помещении склада, разглядывающим статую, может ничего и не произошло бы, но я, по глупости, забыл спрятать мешочки с травами, а на них была маркировка Остии. Конечно, мне не составило бы труда перебить всех стражников в городе и уйти, оставляя за собой след из мертвецов, но я был ещё слишком близко к Риму и не хотел подвергать опасности храм Культа.

Воззвав к силе зверя, я издал оглушающий рык, после этого, опять же не без помощи своего союзника, у меня всё-таки вышло выковырять рубины. Пока преторианцы корчились на земле, прижимая ладони к ушам, я убежал к выходу из города. Важно уточнить, что лицо у меня тогда было скрыто только капюшоном, а значит — меня запомнили.

Так вот, возвращаясь к Помпеям, идя по переулку Лекарей в сторону Банной улицы, я встретил женщину, которая явно происходила из богатой семьи. Она заметила мой плачевный вид и, к моему большому удивлению, предложила мне переночевать в её доме, якобы не допустимо, чтобы путник бродил ночью по такому гостеприимному городу и не нашёл места для отдыха. Признаю, я был шокирован. За всё время, что я жил в Риме, мне ни разу не предлагали помощь просто так, а здесь же богачка добровольно хочет приютить бедняка, даже не зная его имени.

Её дом выглядел как типичный дом зажиточного торговца, хотя не без особенностей. Весь первый этаж был занят садом, а жили хозяева на втором и третьем. Внутри, в гостиной, всё было устроено по последней римской моде. В центре стоял низкий резной стол, вокруг которого были разложены мягкие подушки, а стены были расписаны фресками, что изображали самые разные сюжеты. Здесь были и подвиги Геракла и истории о войне с этрусками, но особое место занимало изображение семьи: женщина, одетая в алый хитон, двое детей (один стоял рядом с матерью, второго она держала на руках) и отец семейства, держащий в руке свиток, что указывало, что он занят в правлении города. Фреска на противоположной стене изображала некую церемонию. Лишь подойдя ближе, я заметил, что мужчина на стене отдалённо похож на Александра Великого. Отдалённо потому, что никто из ныне живущих смертных не помнит, каким на самом деле был этот человек. Фреска совсем не передавала той энергии, которую излучал юный полководец, так и не познавший мук старости и бесцельной долгой жизни. Рядом с ним была изображена Роксана — его жена, которую нарисовали с небывалой точностью, будто писали с живого человека. Тогда я вспомнил — фреска очень напоминала другую Роксану, которую я знал. Понтифик Фракии очень редко появлялась в Риме со времён отмены регулярных собраний и разрушения Храмового Поселения.

Пока я разглядывал фрески, хозяйка дома вернулась в гостиную. В руках у неё был кувшин с вином, которое я не смогу попробовать при всём желании — эликсиров у меня уже не осталось. В это же время, рабы накрывали стол, внося блюда с мясом, разными дарами моря и редчайшими фруктами. Я вновь осознал, как много потерял, не имея возможности насладиться этими яствами. Моё внимание привлёк браслет, надетый на предплечье женщины. Он имел вид двух переплетённых змей, которые держали в зубах красный камень. Вот в чём было дело — камень был точно такой, как глаза той странной статуи, которую я видел в Остии. Стоя тогда напротив дома этой женщины, я как раз перебирал драгоценности в руках, когда меня заметила хозяйка дома. Она увидела схожесть и также заинтересовалась.

— Присаживайтесь к столу. Муж и сын должны вот-вот подойти, а пока расскажите о себе, порадуйте скучающую матрону, — женщина обратилась к гостю. — И не стесняйтесь, предложите даме вина.

Теомах наполнил кубок хозяйки дома, однако собственный оставил нетронутым. Обладательница браслета бросила на него заинтересованный взгляд, ожидая объяснений. Странник не стал медлить с ответом, на такой случай у него уже давно была заготовлена легенда, доказывающая, что солгать, говоря только правду очень даже реально:

— Прошу простить меня, но я вынужден отказаться от ваших угощений. Я прибыл из Рима, а там, как вы наверное слышали, очень распространено учение культа Луны, — женщина кивнула. — У нас есть строгие предписания и правила, которые очень нежелательно нарушать. Мы соблюдаем особый режим жизни, который подразумевает то, что питаться разрешено только после заката, иначе будут плачевные последствия.

— Да, я слышала о таком. В наш город заходили последователи Луны. Особенно мы с мужем помним одну девушку. Она подарила мне этот браслет и, как мне показалось, обладала даром прорицания. Благодаря ей, мой муж наладил связи с одним человеком в городском совете, спустя какое-то время этот человек бесследно исчез, а мой муж занял его место. Удивительно, правда?

Я тогда уже понял о ком говорила эта наивная женщина, но всё-таки решил уточнить:

— Это с неё вы нарисовали жену Александра? Прекрасная работа.

— Спасибо. Да, Роксана говорила, что является прямым потомком знаменитого полководца. Она поведала такие интересные истории, что у нас не возникло сомнений в правдивости её слов. Самого Александра мы смогли нарисовать, основываясь лишь на её словах.

— И давно у вас гостила эта девушка?

— Несколько лет назад. Больше не появлялась. К сожалению… — женщина задумалась о чём-то своём. — Ох, простите, я даже не узнала ваше имя, как же это не вежливо. Меня зовут Пульхерия, я жена Аттия Децима.

Её поведение показывало сильнейшее волнение. Она усердно пыталась выровнять гору оливок, которые и без этого имели идеальную форму.

— Благодарю за гостеприимство, добрая Пульхерия, моё имя — Виатор из дома Селенидов, — я последователь пути Луны.

В гостиную вошёл мужчина, которого я видел на фреске. Он, точно как на портрете, держал в руках кипу свитков.

— Моя жена чрезвычайно добрая. Даже слишком. Вам стоит покинуть наш дом. Мы не рады всяким тёмным культистам, которые требуют слишком многого за свои мелкие подачки.

Я понял, что Роксана не просто так проявила доброту к этим людям. Непонятно было, что она вообще забыла так далеко от своих земель и почему игнорировала его приглашения в Рим.

— Но, Аттий, я думала, что он знает хоть что-нибудь о нашей дочери, — жена уже не сдерживала волнения.

— Что он может знать? Я узнаю ткани, из которых соткана его тога. Это Римский пошив, а та ламия, что приходила к нам несколько лет назад, была с восточных окраин. Из Азии или Фракии, точно не помню.

Я молчал, впитывая каждое слово и надеялся получить информацию о целях самого загадочного из понтификов Культа.

— Какие там окраины? Ты вообще знаешь, как разрослась наша Республика? Я слышала о том, что Рим сейчас собирает дань даже с великой Армении, которая находится за Понтом Эвксинским на севере парфянских земель.

— Мне нет дела до границ Римского Мира, — тут я невольно поморщился, вспомнив о том, как, вместе с Тиверием и Исидой, впервые пришёл к идее такого правления. А к чему в итоге это привело? — Я забочусь только о вверенном мне городе. Зато, мне хоть не приходит в голову называть эту гидру «республикой», да простит меня Юпитер за хулу на императора Августа. Однако, к Аиду всё это. Выметайся, — Аттий направил взгляд на меня. — Тебе тут очень не рады.

— Скажите, что у вас потребовала Роксана? Ваша жена не ошиблась, я действительно могу помочь и занимаю высокое положение в Культе. Дело в вашей дочери?

Семейство помрачнело.

— Да, дело в ней, вот только тогда мы этого не поняли. Хочешь узнать, тогда пожалуй присядем, но не надейся на то, что нам интересно твоё мнение или советы по такому поводу. Это наше дело.

— Аттий! Хватит, прошу. Этот человек не виновен в нашем несчастье.

Я не стал вмешиваться в эту кратковременную семейную перепалку и вновь занял место за центральным столом в гостиной. Спустя несколько минут, пара решила, что ничего страшного не случится, если я узнаю их историю. Они также сели за стол, глава семейства подозвал слугу и попросил принести особое вино — он так сильно вымотался в городском совете, что ему это было просто необходимо.

— Слушай, гость из лунного культа, и скажи мне, что думаешь о нашей истории. Несколько лет назад, в год консульства Луция Сея, которого теперь запрещено вспоминать, к нам в дом пришла девушка. На вид ей было не более четверти века, но разум она имела колоссальный. Когда мы слушали её речи, казалось, что с нами говорит сам Цицерон, вернувшийся из загробного мира, хотя конечно, я преувеличиваю. Всем ведь известно, что женщина никогда не познает ораторское искусство на равне с мужчинами. А впрочем, искусство вовсе никогда не покорится женщине, их удел это только ремёсла, как то ткачество или плетение корзин.

Как легко распознать политика среди других людей. Аттий сам того не заметил, как перешёл от рассказа о дочери, которая, несомненно, была ему очень важна, к обсуждению семейных ценностей. В речь вмешалась его жена:

— Аттий, остановись! — он послушался. — Я, с общего позволения, продолжу.

Я кивнул, а хозяин дома продолжал молча смотреть в одну точку, иногда отпивая вино из кубка, даже не подумав предложить его мне. Явное нарушение законов гостеприимства.

— Эта мудрая не по годам девушка подсказала как излечить нашу дочь от болезни, которая терзала её последний месяц. Моя маленькая Сивилла страдала от кровавого кашля, а все городские врачеватели только разводили руками, лишь удивляясь тому, как долго дитя противится болезни. Один жрец Эскулапа предложил провести вскрытие черепа моей дочери. Он считал, будто зараза засела в её голове и её можно вытащить прямым путём. Этого мошенника мы прогнали прочь с нашего подворья.

А ведь я и сам недолгое время назывался жрецом Асклепия, учеником самого Гиппократа, которого сейчас кличут отцом медицины. А Асклепия, или же Эскулапа по латинскому обычаю, вовсе считают божеством наряду с Бахусом. Люди склонны придумывать себе объекты поклонения, часто с целью оправдания собственных поступков в глазах других. Интересно, кем будут считать меня, когда я отойду в иной мир? Если отойду…

— Так что там с мудрой гостьей? — я решил подтолкнуть разговор в нужное русло.

Рассказ продолжил Аттий:

— Роксана достала из мешка какую то ампулу с жидкостью грязно-пурпурного цвета и велела добавить её в питьё Сивилле. Кроме того, она потребовала, чтобы дочь, перед тем как выпить это лекарство, громко произнесла: «Соглашаюсь принять благословенный дар Луны и вверяю свою душу покровительнице, что проведёт меня по лунному пути», — последние слова мужчина произнёс протяжно, как обычно говорят жрецы, славящие Юпитера. — Конечно, слова звучали очень странно и не могли не насторожить, но тогда меня и мою жену волновала только жизнь нашей малышки, а потому, мы не стали вмешиваться. К закату того дня произошло чудо. Сивилла полностью выздоровела, кашель прекратился, а в тело вернулась молодая сила и подвижность. Мы не могли нарадоваться и не знали чем отблагодарить неожиданную спасительницу. Роксана же тогда говорила, что ничего не будет у нас просить, но погостит у нас неделю, а после уйдёт, со всей своей поклажей, — последние слова Аттий выделил особенно, давая понять, что за «поклажу» забрала Роксана.

Дальше опять загворила Пульхерия:

— Мы с радостью приютили девушку. Нас сильно удивляло, что она уж очень мало ест и часто выходит к завтраку в таком виде, будто ночью вовсе не спала. За эту неделю она как-раз поведала кучу историй о прошлом и, что важнее, о настоящем. Аттий никогда ещё не пользовался таким успехом в совете магистратов Помпей, как в те дни. Роксана будто знала всё наперёд. Иногда казалось, что она умеет читать мысли.

Я молча кивал. Из всей истории мне странным показался только пузырёк с жидкостью, но я надеялся, что хозяйва дома разъяснят этот момент.

— Неделя пролетела незаметно, — продолжила Пульхерия. — И вот, на закате седьмого дня, уже после захода солнца, Роксана собрала вещи, а перед самым уходом собрала всё наше семейство, якобы для прощания…

— Якобы! Именно. Она обратилась к нашей дочери и спросила: «Не хочешь ли, агнец, пойти со мной. У меня есть ещё пузырёк того зелья, это поможет тебе утолить жажду». И что ты думаешь, пришелец? Наша Сивилла, гордость матери и отрада отца, девочка, семи лет отроду, пошла за той отравительницей, будто заколдованная, даже не взглянув в глаза родителей и брата, перед уходом. Вот такой была поклажа — душа невинного ребёнка. Что скажешь? Часто ли у вас принято похищать детей у родителей и опаивать их каким-то дурманом?

Я задумался перед тем, как ответить. Дело было действительно необычным. Роксана научилась обращать смертных без прямого контакта и уже воспользовалась таким способом. Главному Лунному храму в Риме об этом не известно ничего. Похоже придётся изменить маршрут путешествия и посетить вотчину мятежного понтифика — греческую колонию Византий, которая стояла на Босфорском проливе Внутреннего моря. По правде говоря, чёткого маршрута у меня тогда и не было. Я шёл наобум, следуя за судьбой и надеясь найти ответы. Забегу вперёд и скажу, что ответы я нашёл, поровну с новыми вопросами. Я всё же нашёл, что сказать загрустившим хозяевам этого богатого дома:

— Клянусь Матерью-Луной, что не знал о таких практиках и ни коем разом их не одобряю. Ваше счастье, что я собираюсь посетить Фракию, где, как я знаю, обитает Роксана. Для этого мне нужно дойти до Брундизия, где уже кораблём пойти в Македонию. Обещаю, что по возможности узнаю, что случилось с вашей дочерью, а если будет на то моя сила и правда богов, предам наказанию нарушительницу. Позвольте откланяться, пойду искать торговый обоз, который поможет преодолеть дорогу до Брундизия.

Неожиданно, Аттий Децим поднялся:

— Не нужно вам ничего искать. На рассвете из города идут мои торговцы. Они точно будут проходить Брундизий, лишь только покажите им при встрече этот пергамент, — он дал мне свиток, на котором стояла подпись советника Децима и печать города Помпей. Меня взволновало, почему мужчина сам не зарекомендует меня своим торговцам, но спросить я не успел.

Неожиданно Аттий согнулся пополам, закашлялся, а изо рта у него пошла струйка крови с таким отвратным запахом, что я её не стал бы пить и при большом голоде. Хозяин дома с трудом заговорил:

— Прости меня, Пульхерия. Я сегодня проиграл битву в совете. Завтра меня должны будут изгнать. Я не хочу такой участи для тебя и сына, — он вновь закашлялся. Жена склонилась над умирающим мужем и зарыдала.

Я поспешил покинуть этот дом, держа в руках, так нужное мне торговое удостоверение. Теперь добраться до Македонии не составит труда, а вот дальше начиналась неизвестность.

И вновь Рим. Здесь беспокойная Исида уже третьи сутки допрашивала нежданного вестника. Дурис — мытарь, сборщик податей из Декаполиса — пришёл в храм с новостями. Судя по его обрывочным фразам, он увидел некого странника, который ходил по Иудее и Галилее, всем проповедуя о вечной и чистой истине. Этот проповедник создал большое волнение во всех землях Десятиградия, а кроме того, набрал с дюжину учеников, которые с небывалым рвением продолжали его дело. Имени странника узнать пока не вышло, но уже то, что предположительно Теомах начал обращать новых учеников вызывает волнение. Появление новых сильных обращённых, потомков лично принцепса, могло нарушить устоявшийся баланс сил. Исида уже свыклась с ролью главы крупнейшей, да можно считать единственной, объединённой семьи обращённых. Сейчас Римский храм управлял тремя кланами, а об остальных было мало что известно. Северяне после изгнания редко переходили поставленную для них границу. Причиной тому были регулярные налёты стригоев Исиды, которые бесчинствовали на освободившихся землях. Даже имя им дали местные жители, которые сравнивали крылатых кровопийц с хищными птицами — совами, породы strix. Исида не останавливала своих детей, особенно сейчас, когда ни Марк Тиверий, мир его праху, ни принцепс Теомах, где бы его не носило, не помешают её собственным планам.

Она — Исида — взявшая имя богини Египта, пришедшая из другого мира, пережившая последнего фараона и она не отдаст право первородства просто так. Её клан станет сильнее остальных. Истории о чудовищах, нападающих из ниоткуда в ночи, пройдут через века и прославят её и её детей. Нужно только разработать план действий, на случай если её неудачливый соправитель всё же решит вернуться.

Верховная жрица пошла в покои Теомаха, где теперь обитал бродяга. Внутри, за небольшим столом сидел он сам, ожидая новых вопросов. Покорность и безмятежность странника не переставали удивлять Исиду. Мужчина будто не понимал, что находится в одном шаге от смерти, стоит ему показать, что он более не полезен.

Исида подошла к пленнику:

— Здравствуй. Вспомнил ещё что-то? Какие ещё чудеса творил этот проповедник?

— Пастырь. Люди называли его пастырем. Говорили, что он поведёт их к жизни новой, отринув смерть души человеческой.

Ещё одно совпадение. Теомах в последнее время очень невзлюбил этот титул, но ведь и сам раньше называл своих обращённых агнцами, а свой клан — паствой.

— Хорошо, зови его пастырем. Всё равно, имя мы пока не узнали, а значит, толку почти нет. Ну так, и что ты вспомнил на сегодня? О каких деяниях расскажешь мне?

— Расскажу о чудесном исцелении. В одном городе, что в Галилее, был человек, который не ходил от рождения и всю жизнь просил милостыню. Когда пастырь проходил мимо него, нищий закричал: «Помоги мне, знаю, что имеешь на это силу! Верую, что исцелюсь, желаю вечной жизни». И пастырь наклонился к нему и сказал, что будет он жить, и прикоснулся к челу его своей рукой. После этого нищий встал сию секунду и побежал по городу, восхваляя имя пастыря. Имя, которое я доселе не могу вспомнить.

— Что ты несёшь? Ты ведь ещё недавно разговаривал нормально, а сейчас перешёл на такую речь, которую я с трудом могу понять.

— Это всё нужно только для того, чтобы более точно донести те мысли, которые он передал мне. Я должен проповедовать учение, которое он открыл мне и всем своим приближённым.

Исида задумалась. Учение, приближённые, проповеди — это было слишком даже для Теомаха. Особенно сейчас, когда он разочаровался в большинстве своих идей. Возможно, путешествие его весьма сильно изменило, а вот в какую сторону — это уже не так очевидно.

— Расскажи об приближённых этого пастыря. Кто они? Какое место в мире занимают? Мне кажется, я заинтересовалась твоими проповедями.

— За ним идут разные люди. Я лично видел, как многие богачи бросали всё своё имущество, устремившись за его таинственными видениями, но более всего, он привлекает бедных и убогих. Им он обещает избавление и вечную жизнь безо всяких лишений.

— А кроме туманных пророчеств, пастырь говорил что-то конкретное? Делился своими планами? Что он хочет делать дальше?

— Я не знаю, — бродяга снова замялся, пытаясь подобрать слова. — Дело в том, что он… Как бы это сказать, умер. Сразу после этого, я пошёл нести его весть вам.

Исида не знала, что и думать. Умер… Если это так, нужно срочно хоть что-нибудь предпринять и продумать способ передачи власти. Пока она думала, бродяга в отчаянии ударил себя по лбу и воскликнул:

— Вспомнил! На пятый день пути из Иерусалима, я услышал от догоняющих меня обозов, что пастырь восстал из мёртвых. Мол, он явился своим приближённым во всём величии и тем самым доказал правдивость собственного учения. После сего чуда, многие поверили словам его и захотели также принять священный дар. Если не от него самого, то хотя бы от его учеников.

Для Исиды всё встало на свои места. Теомах решил воспользоваться своим мнимым бессмертием для того, чтобы убедить множество людей принять от него обращение. Зачем ему это? Он хочет расширить семью на юге Империи или же создать новую, с центром в древнем Иерусалиме? Второй исход устроил бы жрицу. Тогда она смогла бы полноправно взять власть в Римской семье. Но пока жрица полностью не убедилась в своих догадках, действовать рано.

Рассказчик же, похоже полностью обессилел. Он осел на пол, держась за голову, и постоянно повторял непонятные слова на греческом языке:

— Защити меня, Боже!

— К какому богу ты обращаешься? Я вижу, ты эллин из Декаполиса, так в каких богов ты веришь?

— В единственного истинного Бога на земле, которого сейчас я молю о прекращении нескончаемого чувства жажды, которая сводит меня с ума.

— Ну тогда возрадуйся, твоя мольба услышана. Скоро тебе принесут кувшин с кровью, которая поможет тебе на какое-то время. Его хватит, чтобы вспомнить ещё детали, которые тебе поведал этот твой пастырь.

— Ох, что же со мной стало, что я вынужден пить настоящую кровь и не могу без неё прожить больше нескольких дней? Объясни мне! Почему ты сейчас молчишь? — бродяга обращался в потолок, явно разговаривая с кем-то, видимым только ему.

Исида молча вышла из покоев принцепса. Она всё больше запутывалась в происходящем, но всё же надеялась извлечь пользу из этих путанных проповедей. Сейчас она намеревалась выйти и поохотится. Рим уже начал считать детскими страшилками предания о сове Минервы, которая парит по ночному городу и карает всех, кто нарушает покой добропорядочных римлян.

По Иордану, в направлении Галилейского моря шёл корабль. Купцы везли на нём ценнейший ресурс с этой земли — соль с Мёртвого моря. По правде, это был единственный товар, с которым возвращались торговцы, но он мог в полной мере окупить все расходы. Богатые граждане Рима в полной мере оценили вкусовые качества этих специй. Вся особенность заключалась в том, что изначально соль с этого моря кажется горькой на вкус, непригодной в пищу, но мастера, знающие секреты, умеют превратить её в настоящий эликсир молодости с божественным вкусом. Вот один из таких мастеров ждал новую поставку соли в порту Тира, что севернее Капернаума.

Странный человек, которого торговцы наняли для сопровождения, не интересовался, какой груз они везут, и не сближался ни с кем из команды. Он лишь постоянно стоял на носу корабля и смотрел в небо.

Заприметив гавань Капернаума на горизонте, а случилось это задолго до того, как вперёд смотрящий закричал о земле, Теомах обрадовался, что хоть одно плаванье прошло спокойно. В портовом городе он не планировал задерживаться. Там он пробудет не больше пары дней, после нужно будет выдвигаться в Тир. При том, уже нет необходимости двигаться вместе с обозом. Со своими новыми способностями, он сможет преодолеть пустыню за одну ночь. Рука странника рефлекторно потянулась к одному из кошелей на поясе. Внутри он нащупал те самые красные камни, которые, как оказалось, имеют весьма интересные свойства. Странник в очередной раз пожалел, что не забрал тот браслет в Помпеях. Кто знает, каких бед может натворить такая сила в неумелых руках. Теомах не без грусти вспомнил, как впервые узнал о силе этих камней. Тогда морское путешествие прошло не так гладко.

Кровь… Всё, что я помню — это кровавая пелена, которая застилала мне глаза. Я не чувствовал кровавого безумия со времён того похода в Персию, когда мне удалось взять под контроль внутреннего зверя. Сейчас же, вновь вернулось то ощущение полной беспомощности. Я видел всё, что происходило на корабле, ощущал радость и триумф, когда разрывал на части тех несчастных моряков, которые согласились взять меня с собой до Диррахия, что в Македонии. На какое-то время я даже ощутил такую степень сытости, какую может чувствовать только смертный. На корабле не выжил никто. Более того, когда я, а точнее Зверь, получивший полный контроль, гонялся за убегающими людьми — судно почти полностью разрушилось. Только счастливая случайность позволила мне тогда вернуть собственный разум. Оказалось, что причина безумия в камнях, которые я вынес с Остийского склада. Они, каким-то необъяснимым способом могли накапливать в себе силу, которая необходима зверю для обращения. При контакте с телом обращённого человека, камни будто бы объединялись и позволяли накапливать больше силы без превращения в бездушную тварь. Вот только, я не смог удержать такую силу, чем и воспользовался мой непокорный внутренний зверь. Как я понял позднее, когда разобрал свойства камней более подробно, те накопители, что заменяли статуе глаза, были уже заряжены до какого-то предела, а я, когда случайно активировал их, принял на себя всю энергию, что там хранилась. Это выбило меня из равновесия и дало волю Зверю. Что было дальше, я уже описал. Прекратилось это потому, что злосчастный камень разбился и наступила обратная реакция, а точнее — отток силы, которая была сосредоточена в накопителе. В тот момент, когда я смог вновь управлять своим телом, корабля уже по сути не существовало. Я сидел на обломке мачты посреди моря, в окружении ошмётков человеческих тел, от которых отходили кровавые пятна. Вид крови не вызывал у меня никаких эмоций. Нет, дело не в том, что я не чувствовал жалости к семьям этих торговцев, которые не дождутся мужей по такой глупой причине. Дело в том, что я не ощущал голода. Обычно, вид и запах крови действует на обращённых так, как дурманящие травы на смертных, но я не ощущал абсолютно ничего. Конечно, спустя неделю бесцельного дрейфа по течению, во мне пробудился слабый аппетит, но неделя — это такой срок, за который, в обычных условиях, слабый обращённый окончательно превращается в бесконтрольную тварь. Чтобы не растягивать историю описаниями скучного плавания на обломках корабля, скажу лишь самое важное — за неделю с лишним я доплыл всё-таки до гавани Диррахия, благо с ветром и течением мне повезло, а что ещё необычно — за это время мой зверь ни разу не подал признаки жизни. Но меня, сказать честно, это полностью устраивало. Как я понял позднее — прибытие в Элладу стало истинным началом моего путешествия, размаху которого позавидовал бы даже Одиссей.

Исида злилась. Сейчас она вновь выслушивала доклад людей, приставленных к Дурису. Каждый день он выдавал историю за историей, а стригои Исиды — никому другому она доверять не могла — записывали их на свитки пергамента.

По словам этого бродяги, Теомах стал для местных жителей кем-то вроде сошедшего с небес бога, который обещал освободить порабощённых, накормить бедных и утешить угнетённых. Больше всего верховную жрицу пугали истории о том, как он смог обратить воду в вино и накормить тысячи страждущих «и взял пять хлебов и две рыбы, и ели все и насытились». Скорее всего, под вином Дурис подразумевал кровь, а под насыщением — некое массовое обращение. Точного числа людей он назвать не мог, ибо не обладал достаточной грамотностью, но давал понять, что насытившихся было очень много.

Исида уже не сомневалась, что принцепс создаёт новую семью там, где-то в песках Десятиградия, но зачем ему это нужно? Неужели он разочаровался в собственной семье, которая пошла от первых пятидесяти обращённых? Когда докладчик закончил, жрица приказала привести Дуриса. Сегодня она должна узнать самое важное. Что Теомах хотел сообщить лично ей? Если бродяга и сейчас этого не скажет — пользы от него больше нет, а значит, нужно будет его убрать, ведь по сути, он представитель другого клана, с которым у Римского Культа нет никаких договорённостей.

В главный зал вошёл Дурис, в сопровождении стригоя и селенида. Он в почтении склонил голову перед верховной жрицей и спросил:

— Зачем Вы желали меня видеть? Хотите лично послушать истории о деяниях пастыря? Вам пересказать то, что я уже говорил, или вы будете требовать нового?

— Историй с меня уже достаточно. Сейчас я хочу узнать лишь малость. Вспомнил ли ты, как звали пастыря? — Дурис задумался. — А самое важное: что ты должен передать мне от принцепса Теомаха?

Тут бродяга вскрикнул:

— Вспомнил! Он называл себя Иисусом, а люди говорили, что родом он из Назарета.

— Кто? Тот пастырь, о котором ты рассказывал всё это время?

— Да. Он просил от всех нас распространять его учение. Говорил, что скоро придёт рассвет нового мира, в котором не будет бедности, угнетения…

— Остановись, безумец! — Исида начала выходить из себя. — Мне не интересны эти утопические бредни. Скажи мне, помнишь ли ты человека, который отправил тебя в этот храм? Ведь ты говорил, что у тебя есть послание для верховной жрицы, а значит — для меня.

— Да, теперь я всё помню. Человек, который присутствовал на одной из проповедей пастыря. На вид ему было чуть больше сорока лет. Одет был также, как и ученики Иисуса. Он отвёл меня в сторону от толпы и спросил, верю ли я во всё то, что говорит Пастырь. Я ответил, что верую всем сердцем. Тогда, человек сказал, что он может исполнить часть тех пророчеств, что обещал Иисус. Он попросил меня пойти в Рим и передать вам послание, а взамен обещал дать мне чудо вечной жизни и навсегда избавить от голода. О нет… тогда у меня помутился рассудок, я не помню, что произошло, но позднее я очнулся совсем в другом месте. Как раз тогда пастыря вели к месту казни и я успел это увидеть. Там же меня вновь встретил Теомах, как вы его называете. Он сказал, что вот теперь пришло время уходить в Рим, а ещё просил не забывать наставления пастыря и передать их вам. Наверное из-за этого, у меня в памяти всё смешалось.

Для Исиды всё встало на свои места. Теомах, в своей манере, обманул этого несчастного, не сказав ему ни слова лжи. И всё ради того, чтобы отправить сообщение в храм Культа. Становилось ясно то, что принцепс не разорвал отношения с Римским Культом, а значит, Исида может пока править спокойно. Она обратилась к бродяге:

— Говори уже своё послание. Потом решим, как с тобой поступить.

— Он просил передать это: «Знайте, что моё путешествие подходит к завершению. Я нашёл то, что искал. Помимо этого, обязан предупредить, что скоро нас ждут трудные испытания, что произойдут по вине моей давней ошибки. Прошу верховную жрицу Исиду и дальше править твёрдой рукой, иначе вы все можете не дождаться моего возвращения. Сохраняйте внутренний покой, заботьтесь о ближних. Мир над всеми вами. Ждите моего возвращения», — после произношения этих слов, с глаз Дуриса будто спала пелена. — Я договорил, теперь вы скажите мне, я действительно стал таким же, как вы? Хотя вопрос не имеет смысла, ведь всё это время я питался одной только кровью, а самое страшное — мне это нравилось. Так кто же я теперь такой?

В голосе посланника слышалось отчаяние. Жрица поспешила ответить ему:

— Ты новообращённый Римского… Хотя стой, вернее теперь сказать — Всеобщего Лунного Культа. Это и есть тот дар вечной жизни, который дал тебе наш принцепс. А за сообщение я благодарю тебя.

Исида услышала в этом послании главное: Теомах дал указание семье и дальше слушать волю верховной жрицы. Конечно, пугали остальные слова, а в особенности про некую таинственную опасность, но теперь, когда Исида сможет править в полную силу, — Культ выстоит.

Оставалось решить один вопрос. Что делать с посланником? Исида решила поступить так, чтобы показать себя, как продолжательницу принцепса Теомаха, а тот, как всем известно, очень любит показательные действия.

Исида поднялась со своего места и произнесла:

— Дурис, вот сейчас, когда ты исполнил волю человека, который даровал тебе вечную жизнь, скажи, готов ли ты и дальше служить Культу Луны, принять наши законы и наше учение?

— Жрица, по правде сказать, я не знаю. Я был обманут, теперь это понятно. Человек, что превратил меня в того, кем я есть сейчас, не был последователем Иисуса. Он следовал своим собственным целям, а я просто оказался у него на пути. И я точно не могу принять ваш Культ, ибо Он запрещает это, — тут Дурис посмотрел куда-то вверх. — Я надеюсь только на то, что моего покаяния станет достаточно, чтобы я возродился в Его глазах, ибо Он видит помыслы всех живущих в мире.

Исида уже всё решила, она лишь ждала пока этот несчастный закончит говорить. Это решение казалось единственно верным. Оставлять его живым было бы более жестоко.

— Значит, ты отказываешься принять законы Культа, в котором теперь состоишь? Подтверди это.

— Отказываюсь. Ничто не заставит меня отвернутся от того, в кого я верю.

— Тогда помолись своим богам, ибо я, верховная жрица Всемирного Культа Луны, приговариваю тебя к смерти за неподчинение основным законам Культа. Привести приговор в исполнение!

Мгновенно, двое сопровождающих достали специальные острые клинки, напоминающие по форме стилосы для письма, и нанесли два колющих удара в шею Дуриса.

Кровь полилась фонтаном. Все присутствующие, для безопасности, выпили эликсиры из фляг, которые был обязан носить каждый, кто находился в пределах больших городов, где были представительства Культа. Эти эликсиры притупили голод на время, пока казнённый истекал кровью. Наконец он затих и упал на каменный пол храма. Теперь необходимо было сжечь тело, дабы не оставить следов и не вызвать вопросов у Римских властей.

Позже, Теомах издаст указ, утверждающий прославление имени Дуриса, как первого из обращённых, исповедующего спасительную веру. Конечно, все подробности обращения чудесным образом забудутся, а двое палачей, которые знали правду, не проживут больше года после казни. Но перед этим ему необходимо вернутся из своего затянувшегося путешествия и донести до паствы откровения, которые снизошли на него.