ВЕЧНЫЕ ВСАДНИКИ

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

В доме Лайпановых творилось что-то неладное с сахаром: купит Марзий кило, принесет в цветастой сумочке, высыплет кусочки в ящик своего простого, уже потерявшего цвет буфета, а к вечеру, глядишь, половины сахара уже нет. А ведь чай еще не пили; сладкой халвы не готовили; воров таких в ауле не водится, чтобы лазить по буфетным ящикам. Да и вообще воров тут нет. Был один, он «специализировался» по козам, козоводству. Но однажды чей-то козел так поддал ему рогами по мягкому месту, что вор стукнулся лбом об землю, да так стукнулся, что мозги, наверное, перевернулись в ту сторону, в которую когда-нибудь должны были перевернуться, и с тех пор этот человек перестал воровать и начал работать, как все нормальные люди.

Вот и не знает Марзий, что же случается с сахаром в ее собственном доме. Может, мыши? Но никто ей никогда не говорил, что они любят сахар. Да и как они утащат куски сахара из ящика? Им так высоко не добраться.

Но однажды Марзий наконец увидела вора! Им оказался ее собственный сын… Да, именно он. Вот ведь какой сладкоежка! Нельзя ему столько сахара есть…

Тогда Марзий стала прятать сахар в самые неожиданные места. А потом придумала еще одну хитрость: если раньше покупала песок или рафинад, то теперь стала приносить из магазина сахарные головки, широкие у основания и узенькие к вершине.

Конечно, Солтану легче было таскать кусковой сахар, угощать маленького Тугана. А что сделаешь вон с той головкой сахара, совсем еще не начатой, вот что плохо! Да и стоит она на самой верхней полке буфета. Мама думает, что он не достанет, но разве трудно принести лестницу? Лишь бы мама отлучилась из дому, например, за водой на Кубань. Надо ждать, а ждать Солтану некогда, да и терпение откуда возьмешь, если жеребенок, наверное, уже поглядывает, не идет ли Солтан с вкусными белыми кусочками.

… Утром, как всегда, мать проводила своих и осталась дома, а когда Солтан вернулся из школы, она шила на машинке отцу голубую рубашку. Рядом россыпью лежали сделанные мамой нитяные горские пуговицы для этой обновы.

Мать дала сыну поесть и снова села за шитье. Солтан никак не мог придумать причину, чтобы отослать маму куда-нибудь и добраться до сахара. И вдруг придумал! Помог спящий у очага кот. Солтан вспомнил, что мать жалуется папе чуть ли не каждый день: «Ума не приложу, что делать с мышами! Даже деревянный ларь с кукурузой продырявили, проклятые. А кошка наша хотя и хорошая, но мышей перестала ловить! Видно, ей сметана больше по душе, недаром ее черная лапа так хорошо научилась открывать крышку деревянной кадки». К этому она обычно добавляла: «Что от кошки сметану, что от твоего сына сахар, я уже не знаю, куда прятать и как уберечь».

– Мама, чуть не забыл, – сказал Солтан, вставая из-за тебси, – я видел, в магазине продаются мышеловки. Все нарасхват берут!

– Что же до сих пор молчал? -Мать подошла к кованому сундуку, вытащила расшитый белым бисером матерчатый кошелек. – На, сбегай быстро и купи.

Солтан сник и не знал, что ответить.

– Стреножили тебя, что ли? – сказала мать. – Ну, беги в магазин.

– А почему ты, мама, сама не идешь? Я не знаю, как покупают мышеловку. Вдруг принесу негодную!

– Сам ты у мамы негодный мальчик! Видишь ведь, что я занята. Капканов негодных государство продавать не будет. Иди купи, я сильно хочу отомстить мышам, до того они мне надоели. – И снова стала крутить машинку, но оторвалась на минуту от работы и добавила: – Скажешь продавщице Зулихат, чтобы получше выбрала. Беги, беги, сынок, а то разберут и наши мыши будут смеяться над нами.

Солтану ничего не оставалось делать, как идти. Нехотя вышел он из дому и направился к центру аула, где была его школа, а недалеко от нее -большое деревянное здание с красной железной крышей. Это кооперативный магазин. Над его дверями висел плакат со словами: «В единении – сила» и рисунком, изображающим рукопожатие, – только две дружеских руки, а сами люди почему-то не нарисованы.

Солтан топтался возле магазина. Никаких капканов он там и видеть не видел, а все придумал. Да разве это у него сейчас в голове? Где достать сахар -вот что главное.

Ему не терпелось идти к Тугану. Малыш рос прямо на глазах. Обычно, увидев Солтана, он подпрыгивал, разглядывал его, а потом откидывал задние ножки, мчался стремглав к мальчику и тыкался мягкой мордочкой в ладонь: нет ли там белого кусочка? Сегодня не будет, Туган!

В магазине женщины брали цветастый ситец, соль, сахар, спички.

– Тетя Зулихат, капканы у вас есть? – спросил Солтан.

– О каком капкане говоришь-то?

– Ну, капкан для мышей.

– Ах, мышеловка? Нету, детка, нету.

Зато сахару как много здесь! Вон целый мешок! И головки сахарные стоят в синих обертках.

Вдруг Солтан смело сказал:

– Дайте мне полкило сахару!

Ему отвесили, он заплатил и вышел.

Идти на конезавод надо мимо собственного дома. А вдруг мать увидит? Солтан переложил сахар из кулька в карманы своих широких черных брюк. Все поместилось, но до чего же оттопырены и мотаются при ходьбе карманы…

Ему встретилась девочка «А», так прозвали одноклассницу Мариам. «Сейчас что-нибудь найдет спросить», – подумал Солтан и насторожился. Так и случилось. Прищурив маленький носик и пронырливые глаза, прикрытые длинными черными ресницами, «А» оглядела Солтана с ног до головы, опустила на землю братика и спросила:

– А почему ты так ходишь?

– Как?

– А вот так, – сказала она, изобразив подолом платья, как мотаются его карманы.

– Это я передразниваю тебя, – ответил Солтан.

– А зачем злишься?

– Тебе-то что!

– А ничего. Я иду к бабушке, а дедушка привез ей с гор олененка. А его мать разорвали волки. А одного волка дедушка убил за это. А олененка кормят через соску. А он теперь ходит с коровой.

Эти бесконечные «А», наверное, так и лились бы из уст Мариам, которую в школе недаром прозвали «А». Солтан махнул рукой и поспешил на завод.

Карманы болтались в самом деле так, что идти мимо дома опасно.

Поэтому он спустился по переулку вниз, к речке, а потом по заросшему косогору вышел на красивую зеленую территорию конезавода и бегом помчался к конюшне.

Увидев мальчика, Гасана перестала есть, подошла, протянула свою красивую голову, ждала, что ее угостят сладким.

Солтан положил ей в рот один кусочек сахару, а Туган в это время бегал на своих длинных ногах вокруг матери, словно надеясь, что она отдаст этот сладкий кусочек ему.

– Ух, какой же ты красавец! – воскликнул Солтан.

Он хотел поймать за шею Тугана, долго ловил, и наконец ему это удалось. Он обхватил шею друга, расцеловал его в глаза, губы, прижимал головку Тугана к груди и попробовал положить ему в рот сахар. Но тот не хотел брать, Гасана же так и тянулась губами к руке Солтана. Он не отказывал ей: ведь у него на этот раз целых полкило сахару! Он старался скормить сладость Тугану, но тот упорно хотел выпросить у матери. Наконец Туган понял, чего от него хотят, взял губами сахар. Понравилось! На зубах жеребенка захрустел сахар. Солтан дал еще. Гасана тоже получила свою долю.

В это время отец, вошедший в конюшню, незаметно наблюдал за сыном.

Туган тыкался мордочкой в карманы Солтана, требуя новых и новых порций. Мать успевала получать в два раза больше.

У Солтана уже кончился сахар, но Гасана не хотела смириться с этим и водила головой за руками Солтана. А Туган, который не мог долго увлекаться чем-нибудь одним, вдруг оставил Солтана в покое и высвободился из объятий, помчался, полетел, как пушинка, по огромной конюшне в самый конец. Наверное, заметил там что-то интересное.

Солтан выворотил оба кармана, как бы оправдываясь перед Гасаной, вышел из конюшни и с видом выполненной приятной обязанности пошел к дому, насвистывая шуточную песенку «Голлу».

Чем ближе подходил он к дому, тем хуже становилось настроение: что теперь ответить матери? Надо хорошенько подумать…

Он вспомнил: у соседей, которые живут через пять домов, есть большой деревянный капкан. Когда дед Даулет мастерил этот капкан, Солтан все время сидел рядом и даже помогал деду: то держал дощечку при распиловке, то подавал молоток.

Он зашел к соседям и сказал:

– Мама просит ненадолго ваш капкан, потому что наша кошка хотя и хорошая, но больше не хочет ловить мышей.

И Солтан потащил большой неуклюжий капкан домой. По дороге его снова стали одолевать мучительные мысли. Что же он скажет, когда надо будет вернуть капкан? «Ну, до этого еще много времени, – успокоил он себя. – Что-нибудь опять придумаю…»

– Вот, – сказал он, опустив капкан у порога и пристально глядя на мать.

Та оставила свою работу и широко раскрытыми глазами Долго смотрела на сына. Еле смогла вымолвить:

– Что же это ты принес?

– Капкан! – ответил Солтан гордо.

– Чей?

– Как чей, из магазина…

– Ты кого хочешь обмануть? – всплеснула мать руками. – Разве государство такие капканы выпускает? Разве я не видывала их – маленьких, железных? А этот смастерил старый Даулет! Вот эту проволочку он брал, помню, у нас. Капкан этот я уже приносила и ставила, но через сутки отнесла назад, потому что даже самая глупая мышь не захотела лезть в такой капкан. Ты что, уже учишься обманывать? У нас, у Урусовых, в роду не было таких! Я выбью из тебя эти повадки! Чтоб ты не рос!

Спохватившись, она мысленно упрекнула себя: «Ах, чтоб я сгинула, зачем я так сказала? Ведь он у меня один, если ему не расти, то кто же у меня будет расти? »

Солтан стоял опустив голову. Матери вдруг до боли стало жаль его. Она заметила, что штаны сына – там, где карманы, – выпачканы чем-то белым. «Какая я глупая! – подумала она. -Все его вранье на виду: он купил вместо капкана сахар, скормил коням! »

– Говори правду, сладкоежка! – усмехнулась она.

– Я Тугана угостил! -быстро и горячо сказал Солтан, не отводя взгляда от матери.

– Ну вот что, сын сына Лайпановых! У меня уже нет ни денег, ни терпения, чтобы покупать сахар для конезавода. Иди и скажи дирехтору, пусть он сам покупает сахар для своих коней, а ты уж, так и быть, поможешь его скармливать. Для нашей семьи полукилограмма сахара хватило бы не на один день! Уже и продавщица как-то сказала мне, что можно подумать, будто наша семья кормится только сахаром. Я думала, ты сам поймешь, да нет же – все хуже и хуже. У тебя на уме только кони, а я-то мечтаю, что ты станешь дохтуром, потом даже пропессором. Кони!.. И что ты нашел в твоем возрасте хорошего возиться с ними?

Видя, что он готов расплакаться от огорчения, она сменила тон:

– Сынок, уж так и быть, если ты будешь хорошо учиться, особенно по арипметике, я тебе буду давать каждый день по три куска сахару. А без этого тебе не видать сладкого! Я теперь уже умею прятать! Денег тем более ни копейки не получишь. Ну, скажи, сынок, согласен?

Солтан сдался. Как-никак три куска лучше, чем ничего. Вот и договорились. Садись, сынок, делай уроки на завтра, – сказала мать, очень довольная соглашением.

… Абдул еще не дошел до своего плетня, как услышал не то плач, не то ругань, доносящиеся из его двора. «Опять, наверное, баран!» – подумал он, убыстряя шаги.

Он вбежал во двор. Женщина, пришедшая к ним в гости с дальнего конца аула, подбирала свои глубокие резиновые галоши, выговаривая «этому дому» за то, что здесь держат такого сумасшедшего барана. Марзий стояла молча, схватив за рога огромного черного барана, вырывавшегося, чтобы опять кинуться на чужого человека. А пес по кличке Медный казан лежал в сторонке, делая вид, что все это его не касается и что он здесь ни при чем.

Женщина, чертыхаясь, ушла, даже не сказав, зачем приходила. Конечно, стыдно, что гостью обидели, но и сама она виновата: весь аул Аламат знает о нраве этого барана, а эта женщина разве не знала? Безо всякого зашла во двор… А, баран, завидев постороннего человека, встал, отступил, чтобы разогнаться, затем взял старт и пошел на женщину, опрокинул ее, да так, что у нее слетели с ног галоши.

Как только ушла женщина, Марзий отпустила «проклятого» барана (весь Аламат прозвал его так), пнула его ногой. И дала клятву мужу, что по ее воле этому «проклятому» барану остается жить до пятницы. Но пусть ее покарает аллах, если она дотронется до мяса барана, который оскверняет себя тем, что питается вместе с собакой и ишаком. А что касается вон того петуха, который считает себя лучшим другом «проклятого» барана, то его мясо она отдаст глупому Медному казану. А то он вечно делит свою трапезу и с бараном, и с петухом, и даже с ишаком -с блюдолизом, потому что тот ленится щипать траву.

– Конечно, Медный казан будет рад, если ты скормишь ему такого жирного петуха, дочь Урусовых! – сказал Абдул, улыбаясь, и покачал коновязь у навеса: не подгнил ли столбик?

Марзий, наверно, этого и ждала…

– Это только в твоем дворе могут есть из собачьей миски баран, ишак и петух, сын Лепшоковых. Надо бы к ним добавить еще и вон того ленивого кота-бездельника. Это только у тебя могут водиться бараны, заменяющие собак! Из-за твоего «проклятого» барана перестали ходить в мой дом соседи! Ты из одного упрямства держишь этого барана!

Абдул терпеливо слушал, а потом поспешил уйти со двора, зная, чем кончаются такие разговоры жены. Лучше отсидеться у соседа, потолковать с ним о том о сем.

– Это все из-за того, что в нашем дворе нет хозяина, он отдал свою жизнь лошадям! – неслось ему вдогонку.

А на самом-то деле Марзий души не чаяла в «проклятом» баране. Из трех крохотных близнецов-ягнят она в свое время отобрала самого маленького, чтобы матери-овце легче было с двумя другими, и выкормила малыша из бутылки. Выкормила, вырастила, и он так привык к Марзий, что только ее и признавал.

Кричала же Марзий на барана-драчуна просто так, для вида. А еще и для того, чтобы найти повод напасть на мужа из-за его безудержной любви к лошадям: ведь это она явилась причиной гибели старшего сына.