Ведуньи из Житковой

СУРМЕНА

Она долго думала, будто все их несчастья начались с этого события. Да только началось все совсем не в тот момент, когда они стояли в дверях дома на Копрвазской пустоши и смотрели на тела родителей. Дора была не настолько глупа, чтобы по встревоженным лицам односельчан не понять, что началось это давно, во времена, до которых ее короткая память не доставала. Ее не обманули их опечаленные лица и замечания вроде: «Это был несчастный случай!» или: «Почему это приключилось именно с вами?!» Они не провели ее потому, что она и сама была частью этого целого, чувствовала его, дышала им. И как люди ни старались, время от времени просачивалось к ней то, что шепотком звучало за их с Сурменой спинами: все сходится, примерно это и должно было случиться. Именно это или, может, немного другое, но все равно какое-то подобное несчастье. Потому что ее мать тоже была ведуньей, а у ведуньи не бывает легкой судьбы.

С другой стороны, это явно перешло все границы, поняла Дора, услышав как-то, что ни одна из тех, что знала секреты ведовства, не гибла от топора уже больше трехсот лет.

«Тогда отчего же моя мать?» — спрашивала она всех вокруг, но ответа не получала. Никто не хотел говорить об этом. Стоило ей завести об этом речь, и каждый в ужасе отворачивался, словно она кощунствовала прямо перед святыми мощами. И Сурмена тоже молчала.

Так что ей оставалось только одно — загнать все глубоко внутрь себя. Спустя несколько месяцев это у нее получилось, и она захлопнула за случившимся дверь, твердо решив никогда, никогда больше к этому не возвращаться. Когда бы оно ни началось и чем бы ни закончилось.

Да и дел у нее хватало. Она должна была учиться становиться анджелом, и под натиском новых волнующих событий ее горе — медленно, постепенно — отступало. Она — и анджелом!

Прежде она о них только слышала. О добрых ангелах, которые приводят нуждающихся к ведуньям и при этом никогда не ошибаются. Но сама она никогда никого из них не видела, хотя многажды нарочно медлила на откосах, с которых можно было заглянуть во двор к Сурмене, Ирме или Катержине Годуликовой.

— Покажи мне своего анджела, тетушка! Он у тебя кто? — допытывалась она всякий раз, когда они с матерью заходили к Сурмене. Сурмена делала вид, будто и не слыхивала ни о каких ангелах, а Дорина мать Ирена смеялась.

— Я тоже ведунья, но разве ты хоть раз видела у меня кого-то такого? — спрашивала она. Да только ее мать была другой ведуньей, особенной. Она вообще редко занималась ведовством. Потому ангелы никого к ней и не водили.

И вот теперь тайна раскрылась, сама по себе, точно спелый стручок, и сразу отдала все свои плоды — Дора не просто узнала, кто такие ангелы ведуний, но и стала одним из них.

Мир вокруг полностью изменился. Не было больше длинных дней, похожих один на другой, не было минут скуки, в которые жизнь расплывалась зыбкими контурами. С тех пор как Дора сделалась ангелом, она никогда уже не сидела бесцельно на скамейке на крыльце горного хутора. Ее время стало составной частью времени множества людей, среди которых она играла важную роль. Она исполняла ее с гордостью, осознавая ответственность по отношению к таинственной традиции, тянувшейся из прошлого настолько давнего, что никто ни в Житковой, ни в Копаницах и вообразить себе его не мог. Все только кивали уважительно: «Ведовство — занятие древнее, ведуньи и анджелы были тут вечно».

Вечно, с незапамятных времен. Дора хорошо это знала, но вот чего она не подозревала, пока сама не стала ангелом, так это того, что ведуньи с их искусством — огромная редкость. Что в других местах их нет. Когда она была маленькая, она вообще думала, что быть ведуньей — это одна из форм существования, что, если коротко, женщины делятся на теток с почты или из конторы, на доярок и скотниц из сельхозкооператива — и на тех, что живут ведовством. Ей это казалось такой же обычной профессией, как и любая другая. Она даже не догадывалась, что где-то могло быть иначе.

Только когда она стала ангелом и узнала, из какой огромной дали приезжают люди к ведуньям за советом или лечением, она поняла, как редки эти женщины. С тем большим рвением она теперь занималась анджелским служением и тем старательнее соблюдала все то, что внушала ей Сурмена.

— Когда приезжает автобус, всегда стой рядом с остановкой, внимания к себе не привлекай, просто жди того, кто к тебе обратится. Если тебя спросят, как пройти к ведунье, спроси в ответ, как можно быть таким глупым, чтобы верить в ведуний. Дождись, что тебе скажут. Если человек растеряется, сопроводи его. Если будет держаться самоуверенно, тебе лучше отойти: от такого добра не жди. И будь осторожнее с парами. Помни, что людей зачастую приводит сюда горе, с которым они сражаются в одиночку, никаких свидетелей им не надо, — часто повторяла Сурмена.

Дора хорошо это запомнила. Она внимательно приглядывалась к пассажирам, которых выплевывали дневные автобусы из Брода, и при виде кого-то незнакомого попадалась ему на пути и ждала вопроса: «Девочка, скажи, пожалуйста, ты не знаешь, где тут живет ведунья?»

Люди эти были разные, обычные и не очень, почти всегда одинокие и озабоченные, но время от времени среди них попадались пары, от которых предостерегала ее Сурмена. Чаще всего это бывали мужчина и женщина, оба молодые и здоровые и вовсе не походившие на тех, кого что-то гнетет, — Дора точно бы про таких не сказала, что они нуждаются в помощи ведуньи. Одну такую пару она хорошо помнит до сих пор, хотя и встретила ее в самом начале своего анджелования.

Автобус уже давно уехал, а эта парочка все еще стояла на остановке, как раз так, как это делают чужаки, которые хотят обратиться к какой-нибудь ведунье, но не знают дороги к ней. Дора какое-то время рассматривала их — женщину, которая, что выглядело странно посреди рабочего дня, была одета как туристка и всякий раз резко выпрямлялась, когда мужчина, ее спутник, не поворачивая головы, обращался к ней, и мужчину в шляпе и длинном плаще, державшегося так, будто вообще не имел к ней отношения. Доре они показались подозрительными, и поэтому она захотела уйти, но не успела она развернуться, как заметила, что мужчина кивнул, а женщина по этому его знаку направилась прямо к ней.

— Девочка, скажи, пожалуйста, ты не знаешь, где тут живет ведунья? — окликнула ее женщина ласково.

Дора несколько мгновений переминалась с ноги на ногу, а потом неуверенно кивнула и показала на вершину горы Кикулы.

— Вон там наверху, в лесу, туда ведет синий указатель, по нему вы дойдете до креста, а оттуда видна одинокая хижина, там-то ведунья и живет.

Женщина горячо ее поблагодарила и, вытащив из кармана крону, втиснула ей в ладонь. Потом развернулась и энергично зашагала в указанном направлении. Мужчина, отстав на несколько метров, последовал за ней. Дора провожала их взглядом до тех пор, пока оба не скрылись за поворотом дороги, ведущей к подножию дикой карпатской горы.

Ей и сегодня интересно, переночевали ли тогда те двое в звериной кормушке посреди лесной чащи, где не было ничего, кроме обозначенной синим тропинки, которая вела из Грозенкова к распятию и потом исчезала, или все-таки успели вернуться в деревню. В любом случае последний автобус в Брод отходил в 16.15 и поспеть на него они явно не могли.

Однако не все приезжие выглядели так подозрительно. Наоборот, большинству из них действительно требовалось Сурменино ведовство. Скоро Дора уже научилась распознавать их с первого взгляда. Верным случаем бывала хмурая пожилая дама с сумкой, такая обыкновенно приезжала из-за детей. На молоденькую девушку, в растерянности стоящую у доски с автобусным расписанием, тоже можно было положиться, та приехала послушать о любви. А еще приезжали люди, выглядевшие больными. Всех их Дора с радостью провожала к Сурмене, потому что знала, что та им поможет и что скоро их лица засияют по-особенному — надеждой.

Дора сразу, еще на остановке, где ее просили отвести к ведунье, брала их за руку, а потом вела наверх, мимо кладбища, мимо Черной пустоши, лесом до перекрестка, откуда они уже могли видеть дом Сурмены в Бедовой. И при этом она анджеловала, в точности так, как учила ее Сурмена.

«Долго ехали?» — спрашивала Дора, прикидываясь, будто просто болтает, чтобы поддержать разговор.

«Устали с дороги? Сурмена заварит вам чай с травами, вам от него станет получше!»

«А почему вы такой грустный? Вас что-то мучит? Тело? Или душа?»

Невозможно и подсчитать, сколько раз они с Сурменой это отрабатывали — систему умных вопросов, их разброс по времени и небрежность, с какой они задавались. И вот так, словно бы от нечего делать, говорила с ними Дора весь длинный путь, что вел на вершину житковских пустошей. И чем выше они поднимались, тем живее и откровеннее становились приезжие; их долго подавляемые тревоги лились из них, иногда неспешно, иногда потоком, и у всех у них было чувство, что им вот-вот полегчает, что очень скоро они положат тяжкий камень своих страданий на порог дома, к ногам женщины, которая, говорят, помогает в любом несчастье. Во время этого подъема они рассказывали Доре — незнакомому чужому ребенку, что с минуты на минуту исчезнет из их жизни, — о своих терзаниях, и к концу путешествия, там, где тропинка разветвлялась надвое, уходя к двум пустошам, Ко-првазам и Бедовой, и где девочка с ними прощалась, она уже знала о них все. Ну а потом ей вполне хватало десяти минут, чтобы успеть через лесок добежать до задних дверей домика Сурмены раньше посетителя, обходящего луг по извилистой дорожке, и передать ей все, что узнала.

— Проходите-проходите, — приветствовала затем Сурмена гостя, открывавшего калитку в заборе, — проходите, не бойтесь, я вам помогу, и с той болью в спине, и с заварухой с теми проклятыми деньгами, вот ведь голова ваша дырявая, а? Да не важно, может, не так оно все и плохо, входите же, мы с вами вместе надумаем, как поправить дело!

Не было ни одного посетителя, который не проникся бы священным уважением к женщине, могущей при первом же взгляде на него перечислить все его невзгоды, хотя он еще и слова не успел вымолвить. Люди покорно заходили внутрь, в темную комнату, где время остановилось в середине прошлого века и где Сурмена споро ставила на плиту котелок для растапливания воска, а на стол — миску с холодной водой.

— Это то, что им больше всего помогает, — смеялась добродушно Сурмена после их ухода, когда Дора спрашивала, не обманывает ли она людей. — Если уж они решились прийти сюда, к незнакомой старухе, поверив из-за чьих-то пересудов, будто я в силах помочь, значит, они попали в серьезную передрягу. Возможно, я — их последняя надежда. Они идут сюда — и боятся, и сомневаются, но надежда подталкивает их. И, чтоб ты знала, чаще всего у этих людей страдает не тело, а душа. А таким лучше перестать мучиться бессмысленным вопросом, обладаю я способностью помочь им или нет… Знаешь, какое они чувствуют облегчение, когда прямо на пороге могут увериться в том, что у меня есть особая сила? И чего можно избежать с теми, кто у меня на глазах подыскивал бы слова, чтобы искренне рассказать о своих горестях? Говорят же, что вера лечит. А они верят, что я им помогу, и так оно потом и бывает. Понимаешь теперь? Это не обман, это разумная помощь.

Дора согласилась с этим без дальнейших вопросов, как и с Сурмениным приказом:

— Только не смей об этом ни с кем говорить. Никогда не смей рассказывать кому-то, кроме меня, то, что поведали тебе по дороге эти люди, и то, что они вообще с тобой говорили. Это тайна, которая должна остаться между нами, ясно?

Дора кивнула.

— Если бы это открылось, моя помощь бы не подействовала. Поняла?

Дора опять кивнула.

— А главное, старайся как можно быстрее забывать рассказы этих людей. Это ради тебя самой, иначе их муки скоро начнут терзать и тебя. Обещаешь?

И Дора пообещала, потому что в то время не существовало ничего, в чем бы она могла отказать Сурмене.

Сурмена забрала их, когда Доре было восемь, а Якубеку четыре. Она наверняка даже не подумала о том, чтобы они отправились к кому-то другому, это Дора знала твердо. Тогда Сурмена не была еще настолько стара, чтобы не справиться с ними, а ее большое сердце не позволило бы ей поступить иначе. Кроме того, своих детей у нее не было, и Дора до нынешнего дня уверена, что они с братом ей их заменили.

Тогда, когда они пришли к ней, в шестьдесят шестом, Сурмене едва сравнялось пятьдесят. Но было в ней что-то, что уже в то время делало ее старухой. Может, волосы, обвитые платком, который она носила вдобавок к национальному копаницкому наряду, хотя и не была никогда замужем, а может, сеть мелких морщинок, пересекающих в самых невероятных направлениях ее щеки, и особая манера держаться, за которой она пыталась спрятаться от самой себя. Она ходила скорчившись, со словно бы вдавленной грудной клеткой, да и походкой-то это назвать было трудно — скорее, нечто вроде воробьиного поскока… и все из-за той ноги, что при каждом шаге слегка подламывалась, так что казалось, будто Сурмена подпрыгивает. Она говорила, что это память о войне, когда она побежала прятаться в лес и упала до того неудачно, что даже не сумела себе помочь. Такая прославленная повсюду костоправка — и хромает, говорили потом люди. Но как бы ей удалось самой правильно дернуть свою вывихнутую ногу, дернуть и резко повернуть, чтобы сместившийся сустав встал на место? Она сделала, что могла, сжала ногу длинными прутьями и ждала — три дня и три ночи, одна в лесу, пока фронт не уйдет.

Позднее Дора несколько раз бывала свидетелем того, как Сурмена проводила такую операцию. Она вставала, расставив ноги, над раненым и в глубоком поклоне обнимала его бедро или голень, в зависимости от того, какой сустав вывихнулся, а щиколотку пациента зажимала под мышкой. Тянула изо всей силы, дергала и поворачивала ногу, больной кричал так, что Дора думала, будто он умирает, а потом внезапно успокаивался — сустав вставал на место. Однажды Дора спросила, где она этому научилась, и Сурмена как-то особенно усмехнулась давнему воспоминанию. Это было единственное, что она переняла не у своей матери, ведуньи Юстины Рухарки. Выучилась она благодаря грозенковскому могильщику и училась, можно сказать, прямо на людях. Мертвых людях. Из всех житковских ведуний могильщик выбрал именно ее, потому что жила она в доме одна, не считая младшей сестры Ирены. И как-то вечером он их ей и привез. Сурмена уже издалека услышала, как гремят в трех огромных ящиках, уложенных на тележку, кости, которые могильщик привез прямиком с кладбища и оставил в их комнате. Ему, дескать, подумалось, что на них она могла бы выучиться пониманию, как отдельные кости прилегают друг к дружке. Он вбил себе в голову, что это пригодится в их краях. Особенно когда им грозила война. Поначалу Сурмена была в ужасе. Три ящика простояли в комнате три дня. Закрытые, в том же виде, в каком сложил их могильщик, а они с Иреной спали на чердаке, чтобы не быть с костями в одном помещении. Да только могильщик приходил каждый вечер, чтобы посмотреть, как у нее продвигается дело, и на третий раз не выдержал, вскрыл ящики и сам стал вынимать выбеленные, лишь слегка измазанные глиной кости и пытаться прикладывать их одна к другой. Сначала, по словам Сурмены, она подумала, что упадет в обморок. Но потом не удержалась. Вырвала кости из неловких пальцев могильщика и принялась складывать их сама, используя все свои знания о человеческом теле. Она упорно стремилась вставлять одну кость в другую, связывала их проволокой из разрезанных ячей ограды и возилась с ними до тех пор, пока все они не совпали и у нее в комнате не очутились три красавца. Именно из-за этих троих, сказала Сурмена, она так никогда и не вышла замуж. Однако же благодаря скелетам слава о ней разнеслась еще дальше, так что вправлять кости люди к ней пошли и из Моравии, и из Словакии. Они шли к ней и после того, как стало известно, что сама она нормально ступить своей невыправленной ногой никогда уже не сможет.

Такой, согнутой и хромой, Дора помнила ее всегда. Но натуры Сурмены это все словно бы не касалось — к себе она была строга и неуступчива, никогда не чуралась никакой физической работы, даже той, которой ее недостаток мешал, и так же относилась и к другим. В том числе к ним, детям.

Сегодня Дора благодарна Сурмене за эту беспощадность, за то, что не пожалела ее тогда, не дала после той беды перевести дыхание. Сурмена вела себя так, будто ничего не случилось, и назавтра же погнала ее и на работу, и в школу. Разве что поджидала ее несколько первых дней с Якубеком на руках после занятий, чтобы сразу отвести в Бедовую, как будто догадавшись, что вокруг девочки станет кружить стая любопытных, которые не постыдятся донимать ее вопросами или — хуже того — жалеть. Это была единственная уступка: так Сурмена хотела облегчить тяжкие недели сразу после события, изменившего — резко и внезапно — всю жизнь Доры.

ДОРА ИДЕСОВА

— Слушай, эта твоя Сурмена, — обернулась к ней однажды во время обеда коллега Ленка Павликова, — ты списки-то смотрела?

Дора покачала головой. Она не знала, зачем ей это. Списки приспешников режима тревожили страну уже давно, но она не понимала, почему сейчас, спустя почти девять лет после революции, они должны были тревожить и ее.

— Не знаю, как это может быть связано с твоим исследованием… Но я заметила, что она там есть. Только имя. Парой строчек выше моего дяди, так что не обратить внимания я не могла. И решила, что тебя это может заинтересовать.

У Доры заколотилось сердце. Сурмена в списках? Господи, почему?

Охваченная смущением, она поднялась вверх на два этажа и заперлась в своем кабинете.

До этой минуты ей казалось, что она перебрала все. Что не упустила ни единого источника, ни единого материала. Что за годы, посвященные раскрытию судьбы Сурмены и в конечном счете судьбы остальных ведуний, она ничего не пропустила, ничего не проглядела.

Это стоило ей неимоверного труда. Она провела десятки часов в пыльных архивах, протопала десятки километров по белокарпатским тропам, сгибаясь под рюкзаком, где, помимо подарков для старожилов, лежал тяжелый магнитофон со змеиным клубком шнура от микрофона, в который вдобавок еще и отказывались говорить. Она провела месяцы и годы, собирая все то, что ее теперь окружает: старательно каталогизированное, сфотографированное, скопированное, рассортированное по толстым регистраторам и папкам, описанное и расставленное по стеллажам вдоль стен ее кабинета. Она каждый день входит сюда, как в храм. Благоговейно оглядывает стены, потому что вдоль них тянется несколько металлических стеллажей, где хранится все. Все, что, как она до сих пор полагала, можно было отыскать.

Но, кажется, она ошибалась…

Дора взволнованно шагала по тесному кабинету. Она отказывалась верить этому известию. Может, Ленка Павликова ошиблась? Перепутала? Как Сурмена могла попасть в списки? Наконец она села к компьютеру и на страницах городской библиотеки заказала для сегодняшней работы номер газеты Цибулки со списками[1]. Ближе к вечеру, перед уходом с работы, она их проверит.

Однако до тех пор оставалось еще несколько часов, и мысль о том, как медленно они будут тянуться, мучила ее. Она попыталась было вернуться к делам, которыми занималась утром, и хотя бы закончить начатое, но ей это не удалось. Она ошибалась, не могла сосредоточиться. В конце концов Дора осознала, что просто сидит за своим рабочим столом, сложив руки на коленях и переводя взгляд с экрана компьютера на книги и папки на стеллажах, — и только. В общем, день был полностью потерян. Она со вздохом протянула руку к книге, на корешок которой только что бездумно смотрела. Это был том в черном тканевом переплете с золотыми буквами на обложке: ЖИТКОВСКИЕ ВЕДУНЬИ. И под ними — ее имя. Первый итог многолетних усилий. Ей хотелось, чтобы после них остался какой-то след. Это — ее дипломная работа.

Сегодня она бы в ней кое-что изменила. Но тем, что ее в конце восьмидесятых пустили сюда, в сумрачные коридоры и тесные кабинеты Института этнографии, она обязана именно своему диплому. Как раз благодаря ему просьбу Доры удовлетворили и вместо того, чтобы отправить в какой-нибудь провинциальный музей, разрешили остаться в Брно, в Институте этнографии и фольклористики Академии наук и, главное, — неподалеку от Якубека. Ее оставили здесь даже потом, после революции, когда сотрясались сами основы института. Наверное, оттого, что и она сама, и предмет ее исследования были настолько малоконфликтными, а ее нрав — настолько не напористым, что в мелком море чешской этнологии она не могла угрожать ни единому вышестоящему креслу — ни бывшему, ни теперешнему. С индексом цитирования и с количеством публикаций и докладов на конференциях все как надо, карьерные амбиции нулевые, погружена в свою собственную специфическую проблематику, не совпадающую с руслом заманчивых тем, за которыми гоняются самые неистовые, то есть находится ровно там, где прочие и хотят ее видеть: вне поля битвы. Запершись в кабинете, который с годами совершенно не меняется, она делает свое дело. Пишет. Новую работу, где воплотит то, что не могла воплотить в дипломе.

Да только теперь с этим покончено, и ей придется остановиться. Она не сможет продолжать, пока не узнает, что скрывается в недрах архива министерства внутренних дел, где хранятся сведения о тех, кто сотрудничал с госбезопасностью. О стукачах и доносчиках, шпиках и предателях. Дора почувствовала головокружение, когда в тот вечер и впрямь нашла среди них в библиотеке имя Сурмены. Она закрыла список Цибулки и долго еще сидела, не двигаясь, неспособная встать и уйти. Это невероятное, невозможное открытие ошеломило ее. Уснула она в ту ночь лишь под утро.

Просьбу сообщить ей о ходе люстрации она отправила в министерство на другой же день. Сурменова Терезия (1910–1979), проживавшая на пустоши Бедовая, Житковая, номер дома 28, район Угерске Градиште. Этому предшествовало несколько телефонных звонков, а венчала запрос выписка из муниципального архива Житковой, официально подтверждавшая родство Доры и Сурмены.

«Разъяснение вы получите в течение трех месяцев», — сообщили ей, когда спустя несколько дней Дора решила проверить, добрались ли до министерства ее запрос и приложенные к нему документы.

С той поры ей оставалось только ждать. Ждать, терпеливо, день за днем, неделя за неделей, целых три месяца.

В ожидании ответа она снова перебирала материалы, накопленные ею за эти годы, проверяя собственные исследования и промежуточные выводы. И мысленно спускалась вниз по цепочке событий, которые затрагивали жизни ведуний и, имея исток в далеком прошлом, разлились теперь дельтой судеб многих людей, большинство которых Дора знала. А еще она вспоминала. Она умеет делать это так, что события происходят словно бы прямо у нее перед глазами, надо только закрыть их и освободиться от всего, что окружает, — и вот она уже там. В краю ведуний, в Житковой, в доме, вместе с Якубеком или с Сурменой… Наверное, только с помощью этих мысленных образов, которые являются по первому ее зову, она и пережила все те долгие годы, что провели они в разлуке, разбросанные по разным углам Моравии, — каждый по отдельности, каждый в одиночестве. В интернате и позже, в Брно, она бы без них спятила. Вот и теперь эти образы придают ей сил. И они становятся ярче и выразительнее, когда Дора узнаёт нечто, пополняющее собой раздробленную мозаику истории житковского рода ведуний, и не важно, окажется ли это осколком судеб тех, кто был осужден за ведовство, или тех, которым всего несколько десятилетий назад выносил приговоры суд в Угерском Градиште. Благодаря отысканным ею документам Дора знала их так же близко, как Сурмену. Хотя — знала ли?

С того момента, когда подтвердилось, что Сурмена была как-то связана с госбезопасностью, Дору одолевали сомнения. Затем к ним прибавилась нервозность, которая все возрастала — по мере приближения конца трехмесячного ожидания. Она хотела узнать результат, но одновременно боялась его, и страх боролся в ней с нетерпеливым желанием.

Наконец она не выдержала и в последний день третьего месяца сама позвонила в архив.

— Процесс люстрации пока не завершен, вы в списке, — равнодушно ответила чиновница.

Дора была ошеломлена. То есть как это — для нее нет пока никаких вестей? Может, дело Сурмены потерялось? Или его не хотят выдавать? Она паниковала, дни один за другим соединялись в цепь, а внутри Доры крепло ощущение, что от напряжения она вот-вот взорвется.

Это продолжалось вплоть до того утра, когда тишину ее кабинета прорезал телефонный звонок.

— Мы приготовили для вас материалы. Сурменова Терезия, тысяча девятьсот десять — семьдесят девять. Не сотрудничала; она — лицо, за которым велось наблюдение. Когда вы приедете? — сдержанно поинтересовался голос на другом конце провода.

АРХИВ: ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

Большая розовая папка формата А4 была надписана ее именем. СУРМЕНОВА ТЕРЕЗИЯ. Она лежала на новой, еще поблескивавшей лаком крышке стола в кабинете пардубицкого архива ГБ, куда Дора отправилась спустя несколько недель, сразу после того, как ее известили письмом, что дело лица, прошедшего люстрацию, было отправлено в отделение в Парду-бицах.

Папка оказалась неожиданно объемной, на глазок Дора оценила ее толщину в семь-восемь сантиметров. Было ясно, что на изучение уйдут часы. Дора раскрыла папку. Пальцы бегло пролистывали машинописные страницы анкет и каких-то документов, газетные вырезки и от руки написанные справки.

Дора обреченно сглотнула. Как ни была она счастлива от того, что Сурмена не оказалась информатором ГБ, она все же опасалась, что ее судьба предстанет перед ней в совершенно неожиданном свете. Или что снова проснется боль, таившаяся в ней с тех самых пор, как их так грубо оторвали друг от друга.

Дора с трепетом взялась за захватанную папку и достала оттуда ветхий листок папиросной бумаги, обозначенный цифрой один.

1

Районное отделение Общественной безопасности г. Угерский Брод

Исх. №: ЧВС ОБ-3814/01 — 1953

В совет Местного национального комитета Житковая

Тема: СУРМЕНОВА, Терезия —

Запрос характеристики

Просим дать характеристику на Терезию Сурменову, 24.7.1910 г. р., проживающую по адресу Житковая 28, с указанием ее классового происхождения, образа мыслей и занятий во время войны, политической принадлежности, прежней и в настоящее время, а также ее участия в общественной жизни, отношения к нар. — дем. строю и труду, семейного положения и личных качеств.

Характеристику в двух экземплярах просим в течение 8 дней отправить в местное отделение ОБ.

Слава труду!

Начальник: Дворжак

17.9.1953 г.

2

Совет Местного национального комитета Житковая

Исх. № ЧВС ОБ-3814/01 — 1953

В районное отделение Общественной безопасности г. Угерский Брод

Тема: СУРМЕНОВА, Терезия — Характеристика

Терезия Сурменова, 24.7.1910 г. р., незамужняя, из семьи малоземельных крестьян, единоличница до войны и в настоящее время, беспартийная. Ее отношение к нар. — дем. строю нельзя считать положительным, как и ее отношение к коллективн. труду в сельскохозяйственном кооперативе, в который она со своим полем площадью 1,6 га отказывается вступить. Участия в общественной жизни не принимает, тем не менее нельзя назвать ее бездеятельной, так как она контактирует со многими гражданами, которые обращаются к ней из-за ее якобы целительских способностей, чем она занималась как во время войны, так и в настоящее время. Эту ее деятельность местные товарищи осуждают, так как речь идет об обмане наших доверчивых и непередовых чехословацких сограждан. Ввиду этого мы обязаны доложить, что ее личные качества отрицательные, поскольку она систематически обогащается за счет общества путем извлечения доходов из вышеуказанной целительской деятельности, связанной также с незаконной торговлей травами.

Личную жизнь она ведет беспорядочную. Так, известно, что она встречалась с Яном Рухаром, 17.1.1884 г. р., проживающим по адресу Житко-вая 98, который приходился двоюродным братом ее матери, и от этого незарегистрированного союза родились двое детей, умерших вскоре после рождения (в 1939 и 1942 г.). План по госзаготовкам выполняет.

Слава труду!

Секретарь МНК: Липтак

25.9.1953 г.

Ошеломленная, Дора отложила листок.

Сурмена никогда не упоминала, что у нее были дети. Она и об их могилах не заботилась, хотя они втроем регулярно ходили на кладбище ухаживать за могилами родственников. Дети? От Рухара?

Дора еще раз недоверчиво перечитала документ, перед тем как повернуть его обратной стороной и переложить в левую часть папки; она твердо решила расспросить обо всем этом Багларку, когда в следующий раз поедет в Житковую. Возможно, та знает больше.

Хотя заинтересовались Сурменой вовсе не из-за внебрачных детей. Дело явно было в ее ведовстве. Дора торопливо схватила следующий документ. Это оказался еще один запрос государственной безопасности из Угерского Брода: теперь требовались подробности о ее деятельности.

Перечислите граждан, которые посещают Сурмену, если вам знакомы их имена, и сообщите, в каких целях им требовалась ее деятельность…

Судя по бумагам, одна за другой выныривавших перед ней, секретарь Липтак не заставлял органы томиться в ожидании. Спустя неделю в Брод отправилось донесение (на нескольких страницах) о деятельности Сурмены, а в течение следующих недель туда же отбыли затребованные дополнения и пояснения и, чуть позже, копии протоколов заседаний. Этим безобразиям нужно положить конец! — гласили они. Подобная деятельность пятнает лицо села! Поставим заслон незаконному предпринимательству! — рьяно выражали свой протест против реакционного поведения гражданки Сурменовой члены МНК.

В конце следующего года Сурмену впервые вызвали в полицейский участок.

Ничего.

Естественно. Что они могли ей предъявить?

Дора удовлетворенно отложила документ о прекращении расследования.

Под ним обнаружилась связка писем, обернутая прозрачной пленкой. Она аккуратно вытащила пожелтевшие листки; некоторые из них оказались расправленными упаковками от сахара или муки. Внутреннюю, чистую сторону покрывали мелкие буквы, выведенные словно бы детской рукой.

Сплетни, выдумки, клевета. Дора, не веря своим глазам, перелистывала их.

Травит домашних животных из-за враждебного отношения к соседям. Готовит одуряющие напитки, чтобы тот, кто их выпил, утратил собственную волю. Подрывает мораль сельской молодежи. Эти письма написала Рухарова. Дора подумала, что она, верно, рехнулась от ревности, коли сочиняла такие откровенно бессмысленные доносы. Но среди нелепостей, раскиданных по кривым строчкам, попадались иногда и кое-какие важные сведения. Кто навещал Сурмену. Чего от нее хотел. Что ей за это дал.

Неужели она стояла возле дорожки, ведущей от Бедовой, и расспрашивала побывавших у Сурмены людей, о чем они с ней тайком говорили, — а те, ощущая безграничное облегчение, беззаботно все выбалтывали?

Дора брезгливо запихнула все это безобразие назад. И принялась раздраженно просматривать несколько следующих документов из житковского комитета — пока ее взгляд не упал на письмо, адресованное прокуратуре Угерского Градиште.

23

Районный национальный комитет, отдел здравоохранения, Угерский Брод Исх. №: Здрав. 277/1955

В областную прокуратуру г. Угерске Градиште

Тема: Запрос на проведение расследования незаконной врачебной деятельности

Сурменовой Терезии

Отдел здравоохранения Районного национального комитета в Угерском Броде был проинформирован о том, что гражданка СУРМЕНОВА ТЕРЕЗИЯ из Житковой за плату занимается неквалифицированной врачебной практикой. В последнее время, по сообщениям пациентов и по нашим собственным наблюдениям, стало известно о нескольких случаях «выправления» вывихнутых конечностей. Существует опасность, что подобное непрофессиональное вмешательство или непрофессиональный совет вышеназванной навредит больным. Обоснованные опасения вызывают следующие случаи:

УБЕГЛИКОВА ЯНА, 27.6.1953 г. р., дочь грузчика, Злехов 43 — вывих тазобедренного сустава.

ЧЕРНОХОВА ЯРМИЛА, 19.11.1954 г. р., дочь кузовщика, Полеховице 12 — вывих тазобедренного сустава.

ТОУЖИМСКА РЕНАТА, 3.12.1950 г. р., дочь учителя, Стражнице 86 — вывих запястья.

Во всех указанных случаях было начато надлежащее профессиональное лечение. Однако родители не являлись на контрольное обследование, а вместо этого, как было установлено позднее, посещали вышеназванную Сурменову, которая производила с детьми некие манипуляции, причем за денежное вознаграждение. Причиненный вред заключался в том, что она убеждала родителей в успешности своего вмешательства и тем препятствовала соблюдению рекомендаций профессиональных врачей. В результате из-за отложенного лечения оно продлится вдвое дольше и обойдется государству дороже.

Предлагаю районной прокуратуре провести расследование деятельности гражданки Сурменовой и сделать ее дальнейшие попытки заниматься целительством невозможными. Это необходимо в том числе потому, что всем гражданам нашей нар. — дем. республики в соответствующих государственных учреждениях здравоохранения бесплатно оказывается высококвалифицированная медицинская помощь, и больные не должны обращаться к дилетантам, платя им непомерные денежные суммы.

Заведующий отд. здрав, совета РНК: д-р медицины К. Лешны

27.4.1955 г.

24

Областная прокуратура г. Угерске Градиште

Исх. №: Здрав. 277/1955

В районное отделение Общественной безопасности г. Угерский Брод

Тема: Суоменова Терезия — незаконное осуществление врачебной деятельности —

расследование

Направляем вам сообщение отдела здравоохранения РНК в г. Угерский Брод с запросом на проведение расследования. Предлагаем заняться выяснением существенных обстоятельств дела для оценки того, содержат ли действия вышеназванной признаки состав преступления в соответствии с § 221/1 либо § 222/1 УК.

Рапорт о результатах расследования направить в местную прокуратуру в течение одного месяца после получения настоящего запроса.

Руководитель областной прокуратуры: д-р права Маняк

9.5.1955 г.

25

Районное отделение Общественной безопасности г. Угерский Брод Исх. №: Здрав. 277/1955 В областную прокуратуру г. Угерске Градиште

Тема: Незаконное осуществление врачебной деятельности Т, Сурменовой — рапорт

В ответ на запрос от 9.5.1955 г. доводим до вашего сведения следующее: В отношении случаев, о которых сообщает ОЗ РНК УГ, в ходе расследования было выяснено, что мать УБЕГЛИКОВОЙ ЯНЫ, Иржина Убегликова, 12.2.1930 г. р., проживающая по адресу Злехов 43, Сурменову никогда не посещала. О вывихнутом тазобедренном суставе своей дочери заявляет, что он не поврежден, что подтверждает походка дочери, которая (к настоящему моменту двухлетняя) ходит соответственно своему возрасту. На вопрос, почему после того, как был поставлен первоначальный диагноз, она больше не обращалась к лечащему врачу в г. Угерске Градиште, ответила, что вправила тазобедренный сустав ребенку сама, в связи с чем не считала это необходимым.

Также Чернохова Ярмила, 12.3.1929 г. р., проживающая по адресу Полеховице 12, мать ЧЕРНОХОВОЙ ЯРМИЛЫ младшей, отрицает визиты к Сурменовой, утверждая, что с ее дочерью все в порядке.

Мать ТОУЖИМСКОЙ РЕНАТЫ, Тоужимска Людмила, 13.2.1925 г. р., проживающая по адресу Стражнице 86, у дочери которой был диагностирован вывих запястья, явившись по нашему вызову для дани объяснений, сообщила следующее:

«Я была в районной поликлинике в Угерском Градиште у доктора Гржиба на другой день после того, как дочь получила травму, потому что она всю ночь плакала и ручка у нее распухла, но он сказал мне, что травма у ребенка незначительная, и без оказания помощи отправил нас домой. Поскольку ребенок продолжал плакать, на третий день я обратилась к Сурменовой, о которой мне говорили, что она замечательная целительница. Та проделала с рукой ребенка какие-то действия, чем-то ее смазала и перевязала, и дочери полегчало настолько, что она перестала плакать. В таком виде мы продержали ее руку неделю, только один раз сменили повязку и наложили мазь, которую нам приготовила Сурменова, и рука у ребенка зажила. Сейчас она сгибается нормально». На вопрос, потребовала ли Сурменова какую-либо плату, Тоужимска ответила отрицательно, однако признала, что принесла ей в подарок яйца и сало. Мы направили Тоужимскую с дочерью на консультацию в ортопедическое отделение местного учреждения здравоохранения к главврачу д-ру медицины Дуфеку, который после осмотра сообщил:

«Судя по всему, у ребенка было простое растяжение левого запястья. Вследствие несерьезности травмы спустя несколько дней боль должна была сама собой прекратиться, а функции запястья восстановиться. Именно из этого и исходил, очевидно, лечащий врач, которому наложение повязки показалось излишним. То, что через какое-то время состояние нормализовалось, доказывает правильность подобного подхода лечащего врача. Полагаю, что стабилизация наступила сама собой; она произошла бы и без манипуляций, совершенных Сурменовой».

Д-р медицины Дуфек далее настоятельно потребовал пресечь деятельность Сурменовой, которая своим непрофессиональным вмешательством вводит в заблуждение общественность и осложняет работу квалифицированным врачам.

Дознание проводили также по месту жительства подозреваемой оперативные работники надпоручик Варжейка и поручик Кладка. Следственные действия были начаты 19.5.1955 г. в 9.15 в местном национальном комитете Житковой. Присутствовали председатель тов. Лоубал и секретарь тов. Липтак.

Деятельность Сурменовой они охарактеризовали как нелегальную и мошенническую, обкрадывающую народно-демократическое государство путем расхищения общественного имущества, находящегося в ведении Лесного управления г. Угер-ский Брод (подозреваемая незаконно использует национальные природные ресурсы), а также путем лечения доверчивых граждан за плату. На просьбу привести конкретные примеры тов. Липтак и тов. Лоубал ответили, что такие им неизвестны, но указали на тов. Рухарову и тов. Годоушкову, каковые гражданки пожилого возраста, близкие соседки Сурменовой, наверняка будут в курсе.

В доме по адресу Житковая 98 мы застали тов. Рухара, чьи показания не подтвердили заявление председателя и секретаря МНК. Рухар сообщил лишь, что к Сурменовой ходит ряд лиц, с которыми он не знаком. О лечении и взимаемой ею плате он ничего не знает. Показания тов. Годоушковой, проживающей по адресу Житковая 46, также не подкрепили слова вышеупомянутых. Опрошенная, однако, утверждала, что подозреваемая умеет лечить скот, предотвращать грозу и провидеть будущее. Показания Годоушковой недостоверны, опрошенная является глубоко верующей старой женщиной, разделяющей фантастические предрассудки, без правильных взглядов на современную жизнь в социалистической республике.

В 12.45 была предпринята попытка допросить подозреваемую, но ее не было дома, и до 16 часов она не вернулась. Расследование было приостановлено.

25.5.1955 г. была сделана новая попытка застать подозреваемую, которая на этот раз оказалась дома. На вопрос, знает ли она вышеназванных детей, ею был дан отрицательный ответ. На вопрос, занимается ли она незаконной врачебной деятельностью, ответила, что не занимается, но если может посоветовать, то советует. В качестве конкретного примера она привела совет полоскать горло сливовицей, если оно болит. Тот факт, что к ней ходят лечиться незнакомые люди, отрицала. То, что она берет за свою деятельность плату, отрицала. Что расхищает национальные лесные богатства, отрицала. В доме, имеющем одну комнату и переднюю, обнаружено большое количество сушеных трав, а в остальном ничего особенного. Подозреваемая предупреждена о возможных последствиях незаконной деятельности.

Следственные действия завершены 25.5.1955 г. в 16.53.

Расходы составили: 202 кроны.

Заключение: После проведенного расследования возникает небезосновательное подозрение, что Сурменова занимается незаконной врачебной деятельностью, хотя и отрицает это. То, в каком объеме она оказывает свои услуги, как и размер денежного вознаграждения, которое она за них взимает, однако, сотрудникам в форме выяснить не удалось. В связи с характером поставленной задачи они считают, что деятельность Сурменовой требует более тщательной проверки, которая может привести к успеху, только если она будет негласной. Об этом было проинформировано окружное отделение Государственной безопасности г. Угерске Градиште, куда были направлены результаты расследования. Дело принял референт Шванц, III отд., который ранее уже расследовал действия подозреваемой и к которому мы рекомендуем обращаться в дальнейшем.

Начальник: Рудимски

29.5.1955 г.

Дойдя до упоминания о полоскании сливовицей, Дора про себя рассмеялась. Но когда в следующих документах она прочитала, что дело Сурмены передали в ведение ГБ, ей стало не до смеха. С середины 1955 года Сурмена была под наблюдением как лицо, враждебное государству.

В быстром беге дней возникли потом десятки суровых официальных бумаг.

О передаче дела в III отдел ГБ Угерского Градиште референту Шванцу. Об утверждении хода расследования. О поручении ведения дознания поручику Кладке, который провел первый его этап на месте и потому был знаком с ситуацией. О его зачислении оперативным работником в штат ГБ г. Угерске Градиште и присвоении ему оперативного псевдонима ГАДАЛКА… И так далее.

Повысили ретивого, подумала Дора, аккуратно собрала разложенные на столе документы, вернула их в папку и принялась за очередное донесение.

42

В районное отделение Государственной безопасности, Угерске Градиште, III отдел реф. Шванц, в собственные руки Составил: Оперативный псевдоним/

Папка: ГАДАЛКА /15701

Вид сотрудничества: оперативный работник

Контролирующий отдел ГБ: Угерске Градиште

Рапорт о проверке Сурменовой Терезии

Ввиду того, что прежнее расследование в отношении разрабатываемого лица не принесло результата вследствие явного нежелания опрашиваемых граждан беседовать с органами ГБ, было необходимо провести проверку тайно. Согласно приказу, мы с подпоручиком Новотной 18.9.1955 г. направились в селение Житная, легендой был турпоход. Подпоручик Новотная имела задание вступить в контакт с Сурменовой под предлогом просьбы о помощи и выяснить таким образом характер ее деятельности, в то время как я контактировал с местными гражданами с целью получения дополнительных сведений.

Установлено, что по месту жительства о Сурменовой отзываются положительно, она ведет размеренную жизнь. С 1944 г., когда закончилась ее связь с Яном Рухаром (проживающим в доме неподалеку, у подножья холма, на пустоши Черная вместе со своей законной женой), она живет одна. Ее родители умерли до войны, общается она только с младшей сестрой Иреной, со старшими родственниками отношения не поддерживает. Из дома Сурменова, как говорят, отлучается редко — раз в неделю ходит в костел и делает покупки в Старом Грозен-кове. Она глубоко верующая, а из случайных разговоров в местном заведении общественного питания выяснилось, что она и в остальном ведет себя реакционно (не доверяет врачам, служащим и органам власти, живет в одном помещении, куда зимой приводит и скотину), включая враждебное отношение к социалистическому строю.

На вопрос, имеет ли она какие-либо контакты с общественностью, было сказано, что много, но все по месту жительства (о связях с заграницей согражданам неизвестно). Опрошенные рассказали о многочисленных посетителях Сурменовой. Работник местного заведения общественного питания «У новой школы» сообщил, что они часто узнают у него дорогу, а иногда заходят после того, как побывали у Сурменовой. С его слов, это главным образом женщины, интересующиеся своим будущим, или граждане, которые обращаются за помощью для излечения от болезни.

Отношение к ней у опрошенных сограждан уважительное. Присутствовавший гражданин показал, что его отца она вылечила от туберкулеза, далее было сообщено об одной женщине, имя и место жительства неизвестно, которая часто приходила к ней и была излечена от падучей. Также сообщено, что Сурменова помогает посредством трав от разной «порчи» и умеет лечить переломы, но что касается предсказаний будущего, то в этой области большого опыта у нее нет, за этим лучше обращаться к так наз. Волосатой или к так наз. Леоноре, а от краж лучше всех поможет так наз. Краснячка из Гудаков. На вопрос о плате за такие услуги граждане отвечали «кто сколько даст», больше они ничего не знали.

Расследование в нижних концах Житковой по адресам Копрвазы 17 и Ровная 44 подтвердило вышесказанное. На вопрос, вылечит ли Сурменова язву, было отвечено, что вылечит, стоит только зайти к ней. Нам была предложена помощь дочери владельца дома № 44, которая знает дорогу, и домовладелец намекнул, чтобы мы взяли ее с собой, потому что Сурменова может ей за это что-нибудь дать.

Непосредственное расследование по месту жительства Сурменовой показало, что она живет очень скромно. К незнакомому посетителю отнеслась с недоверием, о приеме ее пришлось просить. Согласилась она только после подробного описания недомоганий — подпоручик Новотная пожаловалась на бессонницу и головную боль. В итоге Сурменова принялась растапливать на плите воск, который затем, под невнятное бормотание, влила в миску с водой. После этого Сурменова долго притворялась, будто что-то в нем видит. Она велела подпоручику Новотной снять блузку и водила ей рукой по позвоночнику, а потом прощупывала шею. В конце концов она рассердилась и предложила подпоручику Новотной уйти. На прощание она сказала, что если бы та ей не лгала, она бы ей помогла, но не от головной боли, а от бесплодия. На вопрос, должна ли ей что-то подпоручик Новотная, Сурменова ответила, что «все равно ничего бы от нее не взяла».

Следственные действия завершены 18.9.1955 г. в 16.40.

Расходы составили 148 крон.

Заключение: расследование показало, что подозреваемое лицо незаконно оказывает врачебные услуги, за которые берет неустановленное денежное вознаграждение. Было доказано, что Сурменова занимается мошеннической деятельностью, злоупотребляя невежественностью местных и приезжих граждан. Ее действия опасны не только для этих доверчивых граждан, но и для всего общества в целом, так как Сурменова своим негативным отношением к социалистическому строю при ее заметном влиянии на клиентскую сеть подрывает устои нашей социалистической республики. Однако ввиду недостатка доказательств и свидетелей, готовых давать показания, обосновать наличие состава преступления, предусмотренного § 221/1 УК, и предъявить обвинение не представляется возможным. Рекомендую продолжать наблюдение за Сурменовой, так как считаю, что своими действиями она со временем непременно даст основания для уголовного преследования.

Примечание: Рекомендую вывести подпоручика Новотную из операции, так как она показала себя непригодной к такого рода полевой работе (нервный срыв после ухода от подозреваемой).

Скотина, подумала Дора, дочитав рапорт Гадалки, и продолжила в раздражении пролистывать документы.

Из них сразу же стало ясно, что его предложение о надзоре было полностью одобрено — одна за другой следовали сводки, составляемые регулярно, раз в месяц. С Сурмены не спускали глаз. Выжидали, когда она допустит ошибку. Силки были расставлены, они охватывали ее дом, и веревка от них вилась вниз по Житковой, еще дальше, по дороге к автобусной остановке, а от нее — прямиком в Градиште. Оставалось лишь терпеливо ждать, чтобы потом резко дернуть.

Между тем в глазу бури шла их с Сурменой общая жизнь.

54

Совет Местного национального комитета Житковая Исх. №: 7-Нс 103/66 В районный суд г. Угерске Градиште

Тема: Личное и имущественное положение

Терезии Суоменовой — в связи с делом несовершеннолетних Доры и Якуба Идее Терезия Сурменова находится в близком родстве с несовершеннолетней Дорой Идесовой, 30.10.1958 г. р., и несовершеннолетним Якубом Идесом, 16.2.1961 г. р., обоим детям она доводится теткой, являясь сестрой их матери, умершей Ирены Идесовой, урожд. Сурменовой. Известно, что взаимоотношения между ними хорошие. Несовершеннолетняя Дора и несовершеннолетний Якуб находятся в настоящее время на ее попечении, причем Дора Идесова ежедневно посещает общеобразовательную школу в Старом Грозенкове, а Якуб Идее находится дома с Сурменовой, которая получает пенсию по инвалидности. Известно (и нетрудно заметить также глазами неспециалиста), что Якуб Идее психически и физически недостаточно развит. По всей вероятности, он будет неспособен начать обязательное школьное обучение и ему и в дальнейшем потребуется постоянная забота. Такую заботу Сурменова в состоянии ему обеспечить.

В то же время очевидно, что ввиду равнодушного отношения к социалистическому устройству нашей Чехословацкой Республики Сурменова не будет считать необходимым обеспечивать в полной мере прогрессивное воспитание вверенных ей детей. Здесь мог бы помочь регулярный контроль со стороны социальных органов, которые будут наблюдать за их развитием.

Касательно имущественного положения Т. Сурменовой следует сказать, что она получает пенсию по инвалидности в размере 740 крон, владеет 2 головами скота, а также обрабатывает часть земельного участка площадью 1,6 га. Кроме того, известно, что она занимается целительской деятельностью, от которой, как считается, получает высокие доходы. Таким образом, ее способность обеспечить жизненные потребности племянницы и племянника опасений не вызывает.

О целительской деятельности Сурменовой мы уже информировали окружные правоохранительные органы охраны, которые расследовали эту ее деятельность, однако нам было сообщено, что расследование было прекращено за недостатком доказательств. В таком случае мы не видим дальнейших препятствий к передаче несовершеннолетних детей на попечение Терезии Сурменовой.

Зав. отделом внутренних дел МНК: Срп 20.7.1966 г.

Дора торопливо пролистала еще несколько документов, относившихся к передаче ее под опеку Сурмены. За житковским местным национальным комитетом последовали районная прокуратура, окружное отделение государственной безопасности Угерского Брода и районное отделение Угерского Градиште, которые подтверждали Сурменину безупречность; завершалось все отзывом из школы, подписанным классной руководительницей, и решением органа социальной защиты. Учитывая все предыдущие рапорты и отчеты, Дора почти не могла поверить в то, что их переход в новый дом прошел так спокойно.

Однако же так оно и было, хотя из поля зрения их по-прежнему не выпускали.

Через Дорины руки проходили все новые и новые донесения, описывавшие их тогдашнюю жизнь. Перед ее глазами мелькали машинописные даты тех прекрасных лет, что провела она с Сурменой, а под ними — записи о событиях, какие-то из которых она припоминала, а какие-то почти забыла.

Как, например, история девушки, прожившей у них однажды целые летние каникулы. Ее возраст и имя улетучились из Дориной памяти, однако теперь она все вспомнила, внезапно, точно у нее перед глазами вдруг щелкнул пальцами фокусник из кабаре, чьи трюки она видела как-то по телевизору в «Пестром котле»[2]. Квета Мазовска, вот как звали ту печальную девушку, о которой говорилось в следующей бумаге.

Сурмена сказала тогда ей, Доре, что она не должна замечать эту девушку до тех пор, пока та сама этого не захочет. Так что она просто смотрела на нее и удивлялась, как Сурмена ее выдерживает и до чего терпеливой она, оказывается, может быть. У девушки все валилось из рук, коров она боялась, так что ее нельзя было даже послать на пастбище, но и в саду и в поле у нее тоже мало что получалось. Весь первый месяц она или спала, или бродила то вокруг дома, то вверху, по склону холма.

Ни с кем не разговаривая. И больше ничего. По словам Сурмены, ее вообще не привлекала жизнь, а когда к ним однажды зашла Баглар-ка, то Дора подслушала, что девушка даже на нее, на жизнь, покушалась. Самоубийца? — перепугалась тогда Багларка, а Дора и того пуще. Самоубийца в их доме! После этого Дора не могла на нее наглядеться, кралась за ней во время прогулок, не упускала ни единого ее шага. Но надоело это ей уже через неделю — девушка и впрямь не делала ровным счетом ничего. Спящая красавица.

Была примерно середина августа, когда на Сурмену точно что-то нашло и она вдруг принялась за гостью всерьез. Сурмена не оставляла девушку в покое, ходила за ней по пятам и шумела на нее до тех пор, пока Квета не подсела к корове, чтобы попытаться ее подоить. Пока она, перепачкавшись изрядно землей, не прополола внаклонку огород. Пока не отправилась в пять утра на луг, чтобы вернуться оттуда с корзиной, полной травы, и с красными от холодной утренней росы ногами. И щеки у нее тогда порозовели, и смеяться она начала. Дора удивлялась случившейся в обеих внезапной перемене, злобная Сурмена и переполненная желанием жить Квета были для нее загадкой.

— Достаточно она зверобоя напилась, — ответила на ее робкий вопрос Сурмена. — Теперь ей надо научиться хотеть жить. А дорога к этому лежит через труд!

Кто его знает, может, что-то в этом и было. В начале сентября Квета уезжала от них веселая и округлившаяся. Потом она два лета подряд возвращалась к ним на неделю-другую, затем приезжала просто в гости — с мужем, а следующим летом уже только прислала свою фотографию, на которой держала на руках запеленутого младенца. Сурмена поставила снимок на полку, среди горшков, и иногда поглядывала на него, эдак нежно и растроганно.

Однако в рапорте, лежащем на столе перед Дорой, ничего трогательного не было. Все то лето за ними следили, за Сурменой и за девушкой Кветой, которая была из какой-то неблагонадежной остравской семьи, — день за днем, целыми неделями, месяцами… превратившимися, наконец, в годы. Шпионили и за другими посетителями, которые к ним заходили. Кто-то из них был детально описан, с кем-то даже говорили, а о некоторых так и вовсе отсылали донесения по месту их жительства.

Отчеты выстраивались в бесконечную череду и чем дальше, тем больше походили один на другой, полнясь сто раз уже повторявшимися клише. Они были такими скучными, что Дора начала их пропускать. Остановилась только на одном, где ее имя встречалось особенно часто. Похоже, вокруг Сурмены давно не происходило ничего интересного, и потому внимание решили переключить на нее, Дору. Им стало ясно, что Дора — ангел, и они пытались выведать, сколько она этой своей подрывной деятельностью заработала. Предположительно, сотни крон. Внутри Доры заклокотал смех. Одну-две кроны, которые ей иногда перепадали, она сразу же тратила внизу, в кооперативе, на мороженое или на шоколадку с нугой, даже до завтрашнего дня не сберегала. Но куда чаще она получала яблоко, которое визитеры извлекали из рюкзака, чтобы не отпускать ее с пустыми руками.

Сотни, значит, усмехнулась Дора, переворачивая страницу. Но потом сердце у нее екнуло. Ее взгляд упал на бумагу, хорошо ей знакомую. Которую она не забыла, хотя и не видела ее уже много лет. Перед глазами все поплыло, мелкие буковки слились в облако густого тумана. Она откинулась на спинку кресла, почувствовала, как выступили на висках и лбу капельки пота. Перед ней лежал документ, который уничтожил тогда всю их новую, выстроенную на обломках прошлого, жизнь.

БЕЛАЯ ЗМЕЙКА

Бумага эта пришла к ним в запечатанном конверте с официальной печатью в начале лета 1974 года. Это было в пятницу, в день, который глубоко врезался ей в память и который она никогда не забудет, поскольку тогда случилось то, что еще долгие годы изводило, тиранило, терзало ее.

Потому что, возможно, в этом была ее вина. Потому что, возможно, их счастливая жизнь была растоптана подошвой ее башмака.

Да только кто мог догадаться, что именно скрывает в себе тот белый змееныш?

Может, он вылупился где-то внутри дома, может, его принес туда Якубек, кто знает, а может, он действительно целые годы жил в стене их хибары, как утверждала Сурмена. И да, не исключено, что он был совершенно безвреден. Но она видела лишь длинное и тонкое змеиное тело, которое обвивалось вокруг ручек Якубека. И непонимающие глаза брата, который неловко вертел гадину, перебрасывал с руки на руку и радовался, когда она делала резкие выпады в его сторону либо извивалась, желая высвободиться из пальцев мучителя.

Кто бы в такой момент не поддался панике? Особенно если учесть, что подобной змеи с чешуйчатой, отливающей серым кожей Дора в их Копанице никогда не видывала!

Она быстро схватила ее, Якубек успел только охнуть в ужасе, и змеиная голова хрустнула под подметкой ее ботинка.

А потом его крик.

С ним ничего не случилось. Лишь испуг и потом гнев, который он направил на нее. В то время она еще могла удержать его; сплетя руки, они плясали по змеиному телу, превратившемуся уже в пятнавшее каменный пол кровавое месиво.

На их крик прибежала Сурмена. Ей и раньше доводилось разнимать их, но в этот раз она побледнела и, в приступе неожиданной слабости, оперлась рукой о стену.

— Ты убила белую змейку?

Белую змейку? Она раздавила гадину, которую Якубек приволок бог знает откуда, раздавила тварь, о которой и понятия не имела, что это такое. Да, она убила белую змею.

— Да защитит нас теперь Господь Бог, — сказала Сурмена и сползла по стене на деревянную скамью.

Дора застыла в растерянности; Якубек, перепуганный непривычным поведением Сурмены, отполз за угол дома. Лишь очень нескоро, после настойчивых просьб Доры объяснить случившееся, Сурмена проговорила:

— Там, где убивают белую змейку, защитницу домашнего очага, случается ужасное несчастье!

Ничего хуже она сказать не могла. Эти слова всколыхнули внутри Доры нечто такое, что постепенно нарастало в ней последние месяцы, недели, дни. Нежелание придерживаться всех тех бессмысленных правил, которые опутывали Сурмену и обитателей житковских холмов.

Очередная дурная примета? Еще одна глупость, из-за которой они трясутся, как, к примеру, тогда, когда из леса доносится уханье филина и надо немедля перекреститься, чтобы некрестъ не уволок в могилу?

Сколько же тут всего, чего они должны остерегаться, сколько всех этих грозных опасностей, может, хватит уже?! А теперь еще и страх перед мертвой змеей!

Дора отказывалась признавать эти смешные суеверия, как Сурмена и ей подобные, которые все еще не понимают, что на дворе давно уже новый век. Двадцатый. В котором не-крести не бродят больше по горам, визгуны не сбивают с пути, а черные кошки не приносят несчастье.

Они уже как-то раз повздорили из-за этого, и с тех пор стало ясно, что их дороги расходятся.

Ссора с Сурменой произошла незадолго до того дня. Избавиться от оставшегося после нее осадка у Доры никак не получалось, и время от времени он давал знать о себе — вместе с чувством беспомощности перед судьбой, их постигшей. Всех их — ее, Якубека и Сурмену.

Размолвки всегда случались из-за того, что она приносила с собой из школы. Вот и тогда она вернулась оттуда, вся набитая злостью, которая копилась в ней уже давно, но сегодня выбралась наружу, залив всех — одноклассников, новую учительницу — и в конце концов забрызгав собой Сурмену, во всем, собственно, и виноватую. Это из-за нее они были другими. Это из-за нее о них судачили как о чудаках, которые, когда страдают от болезни, вместо медицинского центра обращаются к Богу и надеются, что молитвы обязательно помогут. Это из-за Сурмены они копаются в земле, ковыряются в травках и готовят из них отвары, словно живут сто лет назад.

— И не только для себя, но и для других несчастных людей, которых они баламутят своей глупой и отжившей верой и тем самым мешают их выздоровлению, что совершенно непростительно! — брезгливо отчитывала ее новая учительница с пучком высоко, на макушку, зачесанных волос и в модных очках, сужающихся по бокам в острые стрелочки. Чтобы подчеркнуть свои слова, она выхватила из сумочки пузырек с лекарством и долго потом трясла им перед ней, Дорой, рассказывая о достижениях современной медицины. Как будто никто не знал, как будто сама Дора не знала, что с болезнями и болями люди ходят по средам в медцентр в Грозенков, куда регулярно приезжает врач из Угерского Брода, а со сломанными костями ездят в больницу в Градиште, а вовсе не к костоправке в какую-то лачугу в Бедовой.

Но что же Доре оставалось делать, если Сурмена по-прежнему настаивала, чтобы после школы она шла на остановку и высматривала там тех, кто ищет ведунью. И хотя Дора этого чем дальше, тем больше стыдилась, она все равно отводила таких людей на житков-ский холм; их, кстати, бывало немало, они приходили даже в среду, когда спокойно могли бы попасть на прием к врачу в медицинском центре.

Но это было не единственное, что отличало их, Сурменовых, от тех, кто жил внизу, в Гро-зенкове. Со временем Дора начала замечать и многое другое. Например, то, что их дом год от года выглядел все более приземистым, в отличие от соседских или уж тем более от новых домов вокруг площади в Старом Грозенкове, где жили ее одноклассники. Она стала обращать внимание на свои юбки, блузки из сурового полотна и чулки, в которые одевала ее Сурмена, и на грубые башмаки, совсем не походившие на кроссовки остальных детей. А еще она заметила, что из тех обитательниц Копаниц, что каждое воскресенье ходят в костел, в национальные костюмы теперь одето всего несколько женщин. Нынче преобладали те, кто постукивал, сидя на храмовых скамьях, каблуками лодочек или поправлял стрелки на новых брюках. Когда-то Дора едва могла разглядеть алтарь из-за разноцветных платков и чепцов с алой вышивкой, теснившихся один подле другого, а сейчас вид ей загораживали высокие прически-перманенты.

Эту разницу невозможно было не замечать. Вдобавок многие этого и не хотели. Лощеные сыночки и надменные доченьки относились к ней свысока, ухмылялись и дразнили: Дора обманщица, Дора ангелочек. Так что, она тоже когда-нибудь станет колдуньей? И хохот, тот самый, детский, который настигает тебя повсюду, и свист веток в мальчишеских руках, и свист камней. И — одиночество. В одиночестве взбиралась она на их пустошь, а за спиной у нее оставался новый Грозенков с новыми домами, с новым шоссе, по которому одна за другой ехали в Тренчин машины, с людьми, обживавшими новый мир, такой далекий от их мирка, где всем заправляла Сурмена, подчинявшаяся лишь законам церкви и природы.

— Тетенька, зачем ты зовешь к себе этих людей? — несчастным голосом спросила Дора, вернувшись в тот день из школы после сцены с учительницей.

— Я никого к себе не зову, они сами приходят, — удивленно ответила Сурмена.

— А почему они не ходят в среду к доктору в медицинский центр? — продолжила расспросы Дора.

— Лекарства, Дора, не от всего помогают, — терпеливо объяснила Сурмена.

— А твои заговоры помогают?

— Да, от многого они лечат лучше, чем те, что по рецепту.

— Но сейчас уже так не делают… Все ходят к врачу, а кто не ходит, того поднимают на смех, потому что его облапошили.

— Кто облапошил?

Дора замялась. Ей не хотелось произносить это вслух. Но потом она все-таки произнесла, запинаясь:

— Обманщицы из Житковой.

— Так ты думаешь, я обманщица? — резко, словно от удара кнутом, вскинулась Сурмена, и в ее голосе прозвучала боль. Дора потупилась.

— Нет. Нет. Просто сегодня уже так не делают. Сегодня идут к врачу.

— А если врачи выучились не всему?

Дора ужасно изумилась:

— Как это — не выучились? Для этого же есть книги. А если кто-то уже доктор, значит, он все их выучил. Разве нет?!

Сурмена горько улыбнулась, достала из буфета жестяную кружку и медленно проковыляла через комнату. Потом потянулась к полке над окном, за одной из бутылок самогона, что стояли там длинной чередой. Дары копаниц-ких посетителей. В кружку с бульканьем полилась прозрачная жидкость.

— То, что кто-то доктор, не значит, что ему все известно! Всем докторам, которых я знаю, и лучшему, и худшему, неизвестно даже самое главное — что болезнь тела — это одновременно и болезнь души. Это было первое, чему научила меня мать, а они так до сих пор до этого и не докопались. Так как же они могут знать обо всем лучше, чем я? Или Ирма? Или Катержина? Ответь!

— Врачи выписывают лекарства, и они помогают!

— Лекарства? А кто может заглянуть в них? В эти плоские белые таблетки, которые делают на какой-то фабрике и которые могут разве что отпугнуть болезнь?! Я не взяла бы их в рот, даже если бы мне их туда пихал священник, прости мне, Господи, такие слова! И как может доктор, когда ты сидишь в его вонючем кабинете и тебя уже гонит прочь медсестра, вообще понять, что тебя на самом деле мучит? Да там и Богу страшно бы стало, а если так, то как бы Он смог тебе помочь?

— Но там же не Бог должен помогать, а врачи!

— Девочка моя, кто ж тебе такое наплел? — вздохнула Сурмена. — Или ты забыла, что самое главное — это вера?! Бог — он повсюду, и за спинами этих докторов тоже. Но те, кто ходит к ним за советом, верят в их, а не в Божью помощь! Неудивительно, что им приходится часто туда возвращаться.

Сурмена в раздражении тряхнула головой и сделала несколько больших глотков.

— Но, тетенька, ведь это не так, Бог не лечит, он не умеет выписывать рецепты! Это все врачи!

— Не говори так! Бог лечит, но иначе, чем ты думаешь. Лечит верой, что ты отдашь свою боль, что избавишься от нее. С помощью чего-то, о чем известно, как оно подействует. Когда именно и на кого как. И это длится столетиями. Чем, по-твоему, люди лечились, когда пилюль еще не было? Травами! И верой в них!

— Тетенька, но ведь сейчас новая эпоха!

— Какая еще новая эпоха? Такая, в которую травы потеряли свою силу? И слышать ничего не хочу!

Дора готова была расплакаться. У нее никак не получалось передать словами то, что она чувствовала. Остаток дня она провела на вершине холма. Слезы полились только тогда, когда на их пустошь опустился вечер и из гро-зенковской долины ей начали подмигивать освещенные мерцающими телеэкранами окна. Мир, к которому она никогда не будет принадлежать, зажил своей ночной жизнью.

А несколько недель спустя у них объявилась та белая змея. Это уж для Доры было слишком. В ту минуту, когда Сурмена с несчастным выражением лица тяжело уселась на скамейку на крыльце, Дора ожесточилась против всех этих глупостей, с которыми была вынуждена из-за нее мириться. Она больше не хотела в них верить.

Вот только буквально через несколько минут к ним на пустошь, задыхаясь, вскарабкалась почтальонша и достала из своей расплющенной кожаной сумки ту самую бумагу.

Письмо простояло на столе, прислоненное к стеклянной банке с луговыми цветами, весь остаток пятницы, всю субботу, все воскресенье, нетронутое, все так же поддерживаемое банкой, вода в которой из-за жажды стеблей постепенно убывала. Лишь вечером в воскресенье Дора спросила, собирается ли Сурмена его открывать. Та только головой покачала.

— Оно же с официальной печатью! — сказала Дора.

Сурмена хромала по комнате, готовила тарелки к ужину, ставила на плиту воду, рассыпала ложечкой по чашкам кофейный напиток.

— С официальной печатью — значит, важное. Почему ты в него даже не заглянешь? — настаивала Дора. Сурмена опять только плечами пожала.

— Будто у меня других дел нет. Кто скотину загонит, а? Кто после ужина уберется, а? — бурчала она, подкладывая в огонь поленья.

Но стоило ей выйти, как Дора быстро разорвала конверт и пробежала глазами по строчкам. Якубек с интересом наблюдал за ней через стол.

Она помнит, что к моменту возвращения Сурмены ей едва дышалось.

— Прочти это, — шепнула она просительно и нерешительно протянула руку с письмом.

Сурмена обошла ее, точно не заметив, и молча остановилась у плиты, где в кастрюле уже булькала вода.

— Ты не можешь это просто так оставить! — в ужасе крикнула Дора, и от прозвучавшей в ее голосе настойчивости Якубек весь сжался.

Сурмена глянула на нее с холодным безразличием.

— Что мы будем делать? — спросила Дора и всунула ей в руку листок, в уголке которого виднелся потный отпечаток Дориного пальца. Сурмена даже не нагнулась. Глядя в упор на девочку, она положила письмо рядом с конфоркой, на горячий край плиты, и невежливо отвернулась.

Сурмена была упрямой, и Дора хорошо это знала. Но вот чего она до сих пор не подозревала, что ей прежде даже в голову не могло прийти и что она осознала только сейчас, словно озаренная светом молнии, так это то, что Сурмена не умела читать.

Дора растерянно взяла лист бумаги и прочитала вслух:

Окружное отделение Общественной безопасности г. Угерский Брод Управление уголовного розыска ЧССР Сурменовой Терезии Житковая 28, округ Угерский Брод

Повестка

В связи с подозрением в совершении преступления, заключающегося в причинении вреда здоровью по неосторожности вследствие осуществления неквалифицированной врачебной практики, а также в мошенничестве, предусмотренного § 224/1 и § 250 уголовного кодекса, 17.6.1974 г. Вам надлежит явиться в приемные часы в Окружное отделение Общественной безопасности г. Угерский Брод для дачи объяснений по делу о незаконном проведении аборта, повлекшего смерть Анны Пелчаковой. С собой иметь настоящую повестку и удостоверение личности.

Примечание

В случае если вызванный повесткой гражданин не может явиться для дачи объяснений, он в соответствии с § 66 закона № 141/1961 Свода законов обязан документально подтвердить уважительную причину неявки. Лицо, без достаточных оснований не явившееся по вызову, может быть подвергнуто штрафу в размере до 500 крон (§ 66, п. 1 Уголовного кодекса).

Подпись: начальник Новак

11.6.1974 г.

Когда Дора закончила чтение, Сурмена так и продолжала сидеть с безразличным видом. А вот Якубек раскапризничался. Не потому, что понял содержание письма, но из-за ужаса, с каким Дора читала предложение за предложением. В конце концов плач Яку бека напугал и Сурмену. Гречневую кашу по приготовленным тарелкам она раскладывала дрожащими руками. Ужинали они в молчании. Потом все вместе помолились, сначала Отченаш, после — за Сурмену, и пошли, как обычно, спать.

Проснувшись утром, Дора увидела на столе свежее молоко, а на плите варились в кастрюле куски курицы, которую на рассвете зарезала Сурмена. Лап и головы в кастрюле не было. После Дора заметила их на заборе палисадника, они висели там, связанные вместе с воротынь-травой. Той, которую нельзя рвать человеку, потому что тогда он умрет еще до конца года. Той, которую привязывают к собачьему хвосту, чтобы, когда собака побежит, траву из земли вырвала именно она. «А собака потом подохнет?» — спросила как-то Дора, и Сурмена молча пожала плечами. Эта странная связка воротынь-травы и частей курицы должна была защитить Сурмену и привести ее обратно, очищенную от наговоров, незапятнанную. И для верности, чтобы удача точно ей сопутствовала, все до самого конца этого последнего дня, что они провели вместе, по очереди выходили время от времени на крыльцо и, грозя рукой в сторону Угерского Брода, приговаривали: «Прочь ложь, прочь, страх, летите, как вороны, во все стороны, я золотое зернышко, вернусь в родное гнездышко». Проговаривала эти слова и Дора.

Связанные вместе куриные лапы и воротынь-траву Сурмена даже захватила с собой в город. Но это не помогло.

В помещении словно бы похолодало. Дора ощущала, как стынет на теле пот, как бегут по коже мурашки. И это все из-за того жуткого воспоминания о мгновении, когда закончилась очередная глава ее жизни, мгновении, когда пропал у них с глаз за поворотом дороги вниз, с их пустоши, вышитый красным Сурме-нин платок. Пропал навсегда.

Дора поднялась со стула и вышла в сумрачный коридор архива. Ей понадобилось немало времени, чтобы суметь вернуться и опять сесть за стол. Сначала она просто неподвижно сидела, кутаясь в свитер и блуждая взглядом по карте линолеума под мрамор. Она знала, что теперь последует; вот почему погружаться в чтение содержимого папки ей совершенно не хотелось.

75

Районная прокуратура г. Угерске Градиште

В Государственное управление социальной защиты г. Брно

Тема: Изъятие несовершеннолетних детей Доры и Якуба Идее у опекуна как лица, опасного для общества

17.6.1974 г. районная прокуратура Уг. Градиште была проинформирована об аресте подозреваемой Терезии Сурменовой, 24.7.1910 г. р., по обвинению в совершении преступления, заключающегося в причинении вреда здоровью, приведшем к смерти, в осуществлении общественно опасной деятельности и мошенничестве.

Сурменова Терезия является в настоящее время опекуном несовершеннолетней Доры и несовершеннолетнего Якуба Идее, переданных на ее попечение 17.11.1966 г. и проживающих совместно с ней в населенном пункте Житковая, дом № 28, округ Уг. Брод.

Предложение о принятии временных мер

17.6.1974 г. районная прокуратура Уг. Градиште на основании § 76 Гражданского процессуального кодекса предлагает Гос. управлению социальной защиты г. Брно принять временные меры и в соответствии с положениями § 76 закона № 99/1963 Гражданского процессуального кодекса произвести изъятие вверенных опеке детей у их опекуна как лица, опасного для общества, и незамедлительно поместить их в областные воспитательные учреждения по месту проживания следующим образом:

— несовершеннолетняя ИДЕСОВА Дора, 30.10.1958 г. р. — Детский дом-интернат в г. Угерске Градиште;

— несовершеннолетний ИДЕС Якуб, 16.2.1961 г. р. — Учреждение социальной опеки для умственно отсталых подростков в Брно-Черновицах, отделение Брно-Хрлице.

О принятии мер и передаче несовершеннолетних детей в указанные учреждения сообщить.

Д-р права Ангел Рихард, районный прокурор

17.6.1974 г.

79

Государственное управление социальной защиты г. Брно

В Районную прокуратуру г. Угерске Градиште

Д-ру права Ангелу Рихарду, в собственные руки

Тема: Уведомление о передаче несовершеннолетних Доры и Якуба Идесовых в учебно-воспитательные учреждения

Сообщаем, что несовершеннолетняя ИДЕСОВА Дора, 30.10.1958 г. р., и несовершеннолетний ИДЕС Якуб, 16.2.1961 г. р., проживающие по адресу Житковая, дом № 28, округ Уг. Брод, 18.6.1974 г. были переданы в соответствующие учреждения.

Примечание: Взятие детей под опеку и помещение их в детские учреждения не обошлось без осложнений. Умственно и физически отсталый Идее Якуб из-за напряженной ситуации, которую создала Идесова Дора, пережил шок и припадок, с которым удалось справиться только медикаментозно в Окружном медицинском центре Уг. Брода. Затем он был доставлен в Учреждение социальной опеки для умственно отсталых подростков Брно-Хрлице. Идесова Дора категорически отказывалась подчиняться требованиям представителя органов Общ. безопасности, и передача ее в Детский дом-интернат Уг. Градиште сопровождалась агрессивным поведением и нападениями на представителя органов и присутствовавших воспитательниц.

С учетом ситуации мы рекомендовали в течение следующих месяцев раздельное пребывание воспитанников в учреждениях, исключая даже кратковременные свидания. Также мы рекомендуем незамедлительное обследование Идесовой Доры психологом, по результатам которого для нее будет подобрана соответствующая программа воспитания.

За дальнейшими сведениями обращайтесь непосредственно к представителям соответствующих воспитательных учреждений.

Д-р философии Фуксова Альжбета

19.6.1974 г.

82

Районное отделение Государственной безопасности, Угерске Градиште, III отдел

В детский дом- интернат г. Угерске Градиште

18.6.1974 г. в ваш Детский дом-интернат была помещена Идесова Дора, 30.10.1958 г. р., место жительства: Житковая, дом № 28, округ Уг. Брод. Ввиду ее прежнего пребывания в семье лица, опасного для социалистического строя и общества Чехословацкой Социалистической Республики, незамедлительно информируйте нас о любых ее не-адекв. или вражд. действиях. К дальнейшему ее воспитанию подходите, уделяя особое внимание вопросам отношения к нашему социалист, обществу и его идейным принципам. О результатах информируйте в регулярных отчетах впредь до особого распоряжения.

Референт: И. Шванц

29.6.1974 г.

Сообщения, сжатые официальным языком в несколько строгих фраз, точно пришли из другого мира, существующего параллельно ее, настоящему. Из мира, где нет сочувствия и где люди поэтому могут создавать механические официальные отчеты или, скажем, сводки, полные развесистой лжи, которые составляли о ней и регулярно отправляли наверх воспитательницы.

Эти документы перенесли Дору, беспомощную и покинутую, в ее тогдашнюю жизнь, загроможденную бурными эмоциями. На глазах у нее выступили слезы.

Молодой работник архива с золотистыми усиками под носом с любопытством посмотрел на женщину, а потом сложил губы маленьким, твердым сердечком. Таких, как она, которые роются в карманах или сумочках в поисках платка, чтобы укрыть в нем свою нежданную слабость, он тут в первые годы после открытия архивов ГБ уже навидался.

Тот июньский день 1974 года, когда все это случилось, Дора и сегодня помнит до последней детали, до мельчайших подробностей. Она не смогла бы его забыть, даже если бы захотела. Время от времени он возвращался к ней в снах, от которых она не в силах была избавиться, и потому снова и снова переживала те страшные мгновения. Ее вновь хватали, вновь удерживали, на ее глазах опять утаскивали упиравшегося Якубека.

Весь остаток того дня, когда Сурмена ушла, они ждали. Миновал полдень, прошла вторая половина дня, приближался вечер, стемнело.

Сурмена не возвращалась. Она не вернулась ночью и даже на следующее утро — Дора не пошла в школу и до самого обеда просидела с Якубеком перед домом.

И тут на дороге внизу показались фигуры. К их дому карабкались две женщины и двое мужчин.

Дора с опаской наблюдала за этой четверкой. Она видела, как люди несколько раз останавливались, чтобы перевести дух на крутом склоне; во время очередной такой остановки она разглядела на одном из незнакомцев полицейскую форму. Тогда она схватила Якубека за локоть, и они укрылись от них внутри, в доме. Сев на лавочку у окна, дети взялись за руки. Дора успокаивала разнервничавшегося брата, говорила, что ничего особенного не происходит, что, может, эти люди идут не к ним. Однако уже через несколько минут они вошли в дом и сразу без разрешения заняли всю комнату. Полицейский остался у дверей, с любопытством оглядываясь, второй мужчина сел к столу и извлек из кожаной коричневой сумки стопку бумаг. Женщины какое-то время бродили по тесному помещению, потом та, что была повыше, вышла в садик и, как видела в окно Дора, направилась к хлеву.

— Где вы спите? — внезапно обернулась к Доре вторая женщина, пониже ростом. Вопросительно указала на печь и на узкую деревянную койку у стола: — Предполагаю, что здесь спит пани Сурменова. Вы же оба ночуете наверху, так? Вместе с братом?

Дора кивнула.

Женщина развернулась, сосредоточенно осмотрелась, пересчитала внимательным взглядом бутылки самогона, стоявшие на полке, и застыла за спиной мужчины, заполнявшего графы в формулярах, которые вывалились из стопки и заполонили собой весь стол. Якубек прильнул к Доре, обхватил ее вокруг живота и вжал голову в ее колени. Она чувствовала, как он дрожит.

— А что вы, собственно, хотите? — робко спросила Дора. — Тети Сурменовой нет сегодня дома.

Женщина мельком взглянула на нее и кивнула.

— Мать Ирена Идесова умерла в 1966 году, верно? Отец отбывает наказание. Единственная родственница пани Сурменова в настоящее время находится в заключении, так? У вас есть в Житковой другая родня?

Дора испугалась. В заключении? Как это?

— В заключении? В тюрьме? — пробормотала она растерянно.

— Так есть у вас в Житковой другая родня? Я задала вопрос.

Дора неохотно подтвердила:

— Багларовы… это наша крестная, а больше…

— Запиши, надо будет проинформировать.

— Тетя Сурменова в тюрьме? Почему? Что с ней? — повторяла Дора снова и снова, но никто не обращал на нее внимания.

Якубек дрожал все сильнее.

— Сзади есть корова с теленком, примерно пятнадцать кур с петухом и стая уток. Нужно как можно быстрее отогнать их вниз, в сельхозкооператив, — сказала, вернувшись, высокая костлявая женщина.

Дора принялась ловить ртом воздух. Неужто они заберут скотину, пока тети нет дома?

— Так где же тетя Сурменова? — снова спросила она, на этот раз сердито.

— Где тетя? Где тетя? — отозвалось с ее колен, это испуганный Якубек вторил ее вопросу.

Но их тут точно не было, их не замечали.

— Вы можете сказать нам, где тетя Сурменова? — крикнула наконец Дора, которая не могла больше выносить это подчеркнутое невнимание. Женщины дернулись и скривили лица. Та, что вернулась после осмотра двора, протянула в ее сторону руку и, почти тыча в Дорин лоб указательным пальцем, прошипела:

— Видите, она его нервирует? Она его нервирует, с этим мальчиком что-то не так… держите его, держите… вы можете его утихомирить?

Кожа на щеках и на шее у нее натянулась — вот-вот лопнет, она таращила глаза и широко разевала рот, она походит на смерть, мелькнуло еще в голове у Доры, когда та вскочила, готовая броситься на эту тетку. Она хотела напугать ее, но главное — подавить рыдания, рвавшиеся из груди. Однако ее резкий прыжок свалил на пол Якубека. Он начал трястись и изгибаться в первых корчах.

А потом события покатились одно за другим, словно остаток того дня занял всего минуту — настолько стремительно все развивалось. У Якубека случился припадок, он извивался у их ног, и ей не давали успокоить его, да она и не знала, выйдет ли это у нее без Сурмены, он корчился до тех пор, пока мужчина, который до сих пор не отрывался от бланков, не поднял его и не побежал с ним вниз с холма, к Грозенкову. За ним поспешала женщина, недавно считавшая их скотину, она с охапкой бумаг ковыляла по дорожке через луг, а саму Дору, когда она рванулась за ними следом, схватил за руку полицейский — схватил крепко, сурово, повелительно. Ее так и не отпустили, хотя она просила, кричала… а Якубека тем временем куда-то уносили, вроде в медцентр, вроде потом его отправят в специальное учреждение социальной опеки, где ему будет лучше, потому что Сурмена все равно не вернется. А что будет с ней? С ней? Она поедет в интернат, под присмотр воспитательниц, до ее совершеннолетия осталось всего несколько лет. А Сурмена? Сурмена? С Сурменой покончено, Сурмена убийца, мошенница и агент мелкой буржуазии, Сурмена подрывает авторитет республики, Сурмена погибла в глазах общества. И это был конец — на долгие годы.

ПАРДУБИЦКИЙ НОКТЮРН

Металлические двери архива закрылись за ней в тот день в десять минут шестого. Она разбиралась в деле Сурмены до самого последнего мгновения, до тех пор, пока это разрешалось, так что архивариусу пришлось чуть не силой выдворять ее из здания. По-прежнему пребывая мысленно среди машинописных страниц, она остановилась на улице, не зная, что предпринять.

Площадь перед архивом заливали последние солнечные лучи бабьего лета. Она медленно вошла в это согревающее озерцо и направилась к скамейке под раскидистой липой в сквере посреди площади. Она думала о том, что изучила едва треть Сурмениной папки и добралась только до момента их разлуки. Вечер и ночь, которые предстояло пережить до утра, когда она сможет продолжить, казались ей бесконечными.

Она прикидывала, не стоит ли ей отправиться в почти трехчасовую поездку обратно в Брно, чтобы утром снова сюда вернуться, но в конце концов решила, что это неправильно. Надо остаться в Пардубицах.

Дора подставила лицо солнцу и закрыла глаза. Она устала. После напряженных усилий выжечь в памяти каждое слово, напечатанное на листках папиросной бумаги, резало глаза и давило виски, будто кто-то сжимал ей голову клещами. Желудок сводило то ли от голода, то ли от волнения, то ли от того и другого вместе.

Двадцать лет, подсчитала она, они ходили за Сурменой по пятам, чтобы в конце концов пришить ей этот аборт. Полнейшая бессмыслица!

Дора была уверена, что ничего подобного у них никогда не происходило, Сурмена бы за такое попросту не взялась. С отвращением помотав головой, она со вздохом встала. Надо найти гостиницу, поселиться там, поужинать и лечь спать. И рассортировать в мозгу все новые сведения. И упорядочить записи в синей рабочей тетради, вот уже несколько лет перехваченной широкой резинкой, чтобы не выпали вложенные туда карточки, вырезки и заметки на клочках бумаги. Она возьмет один из чистых белых листов, что почти всегда лежат в ящике гостиничного стола, иногда с логотипом отеля, иногда без него, и сделает короткий перечень дат и событий, из которых теперь складывается новая карта Сурмениной жизни. Составленная ими, их соглядатаями.

Дора медленно прошла через парк и свернула на улицу, выведшую ее к площади с чумным столбом посередине. Шум центра города был ей неприятен, так что она развернулась и опять побрела по узким боковым улочкам.

Гостиница «У Чемпиона», украшенная вывеской со вставшим на дыбы конем, казалась достаточно большой, чтобы на следующие два вечера гарантировать ей покой. Ужин она попросила принести в номер.

Удобно устроившись на кровати, Дора ела и одновременно листала страницы тетради. Первые записи относились к середине восьмидесятых. К тем годам, когда она только-только — помаленьку, потихоньку — подбиралась к житковским ведуньям.

Тетрадь была важным приложением к ее диплому. Она содержала заметки о случаях, не вошедших в дипломную работу из-за ее ограниченного объема, дополнения, уточнения, наблюдения, краткие записи воспоминаний старожилов, а также перечень вопросов, которыми в прежние времена Дора заниматься не могла.

Доев, она поставила поднос с тарелкой под кровать и потянулась за дипломом. Том в черном переплете был тяжелым и на первый взгляд вызывал куда больше уважения, чем по-школьнически помятая, замусоленная и набитая вложенными бумажками тетрадь. Каким же обманчивым бывает впечатление!

Она поправила за спиной подушку и открыла первую главу.

ВВЕДЕНИЕ В ПРОБЛЕМАТИКУ:

духовная культура Моравских Копаниц и житковские ведуньи

Проблема существования так наз. житковских ведуний до сих пор не была предметом комплексного исследования ни в одной из научных работ. При этом данный феномен заслуживает внимания современной социалистической науки — прежде всего потому, что он позволяет создать представление о неизвестном сегменте народной культуры Моравии.

О регионе Моравских Копаниц, его богатейшем фольклоре и материальной культуре, проявляющейся прежде всего в необычайно богатых вышивках, было написано много, в том числе несколько дипломных работ, защищенных на философском факультете Университета Я. Е. Пуркине в Брно и Карлова университета в Праге. Из основополагающих можно назвать, например, работу Й. Янчаржа «Материальная культура Моравских Копаниц» (1958).

Однако изучению нематериальной культуры, а именно традиций Копаниц, которые представляют собой наиболее специфическое проявление духовной культуры данного региона, исследователи пока не уделяли достаточного внимания.

Этот пробел призвана восполнить моя дипломная работа, основанная на исследовании, проводившемся в первой половине 80-х годов, Сосредоточиваясь в первую очередь на осмыслении проблематики локальной духовной культуры, носителями которой являются житковские ведуньи, я прослеживаю судьбы отдельных: представительниц рода в историческом контексте, а также привожу ряд примеров менявшейся с течением времени рефлексии их деятельности.

Этический и правовой аспекты деятельности ведуний, как и вопрос о надежности и эффективности их методов я оставляю в стороне, а пытаюсь лишь запечатлеть и описать фактически уже исчезнувший в наши дни феномен, рассматривая его как проблему, которая заслуживает тщательного изучения с точки зрения этнографической науки, основанной на научном материализме…

Сегодня это уже можно было бы написать иначе, подумала Дора и поправила подушку, чтобы поудобнее улечься на бок. Да и тогда можно было написать по-другому. Но она этого не сделала. И частенько ломала голову над тем, не изменила ли таким образом своему первоначальному замыслу. Не навредила ли какому-ни будь сообществу или конкретному человеку. Но на ум ничто и никто не приходили. И все равно она ощутила душок нечистой совести, когда сегодня, спустя годы, взялась перечитывать свою работу. Заслуживает внимания современной социалистической науки, передразнивала она саму себя, изучение, основанное на научном материализме, и так далее, и тому подобное, и, наконец, то главное, в чем отступила она от своего замысла. Реабилитация деятельности Сурмены, хотя именно этому намеревалась она посвятить дипломную работу. Но у нее ничего не получилось, Сурмена и ей подобные характеризовались в послевоенной специальной литературе как обскурантки, пропагандирующие в корне неверное мировоззрение, которое естественным образом сдает свои позиции по мере того, как наука последовательно объясняет казавшиеся прежде непостижимыми явления и неизлечимые болезни. Исчезновение предрассудков и магических обрядов, с ними связанных, есть историческая неизбежность, утверждалось в университетских учебных пособиях времен нормализации.

Несмотря на то что когда-то Сурменина суеверность казалась Доре смешной и ребенком она против нее бунтовала, подобное упрощение вызывало у нее протест. Не одними же примитивными предрассудками лечили ведуньи! На примере Сурмены она намеревалась продемонстрировать очевидное исцеляющее действие ведовства. Она хотела показать никем не зарегистрированную широту ведуньиных познаний, простирающихся от умения понимать природу и человеческое тело до способностей, объяснить которые было не под силу даже ей, непосредственному свидетелю. Она хотела порассуждать о степени анормального и собиралась посвятить одну главу итогам консультаций со специалистами. С психологом, неврологом, фармацевтом, еще с кем-нибудь. Хотела акцентировать внимание на неповторимости и исторической уникальности ведуний. Но ей пришлось ограничиться только последним пунктом.

Доцент Линднер, ее научный руководитель, после того как она, утонувшая в подушках низкого кресла в его кабинете, в начале последнего курса рассказала ему о замысле своего исследования, долго молча смотрел на нее. В конце концов она не выдержала его взгляда и потупилась. Глаза она подняла, только услышав треск суставов его пальцев — это он, сцепив руки, со вздохом вытянул их над головой. А потом строгое:

— Пишите! Прокофьев, «О науке и религии», тысяча девятьсот пятьдесят второй. На-годил и Робек, «Чешские народные суеверия», тысяча девятьсот пятьдесят девятый. Рязанцев, «Существует ли судьба», тысяча девятьсот пятьдесят девятый. Билек, «Медиумы, телепаты и ясновидящие без прикрао, тысяча девятьсот шестьдесят первый. Прокоп, «Медицинская наука против предрассудков и шарлатанства», тысяча девятьсот восемьдесят четвертый. Также предлагаю освежить в памяти глобальную цель научного направления, которым вы решили заняться. Рекомендую статью Ганы Гинковой «О политической и идеологической функции этнографии». Обращаю ваше внимание, что вышла она не очень давно и позиции, в ней изложенные, нашей кафедрой одобряются и разделяются. Надеюсь, — сказал он, насмешливо фыркнув, — вы не увлечетесь выводами всяких сомнительных конференций по психотронике, которых сейчас пруд пруди, или идеями о паранормальных способностях тех или иных личностей. Этнография — наука фактографическая и описательная и призвана фиксировать важные моменты нашей народной культуры, предпочтительно с упором на то, как это может помочь решению актуальных задач. Так что вы ни в коем случае не должны поддаваться влиянию всех этих псевдонаучных трендов. Хотя мне, разумеется, известно о международных братиславских симпозиумах и о заигрывании со сверхъестественным, происходящим сейчас в отдельных советских лабораториях, я тем не менее полагаю, что для выпускной квалификационной работы подобная тематика, если можно так выразиться, слишком свежа. Кроме того, для меня загадка, где именно найдется для вас с вашим дипломом место в рамках рекомендованных научных задач, в решении которых должно принимать участие и наше учебное заведение.

Этого Дора и впрямь не знала. Когда чуть позднее она снова перечитала список предпочтительных категорий исследований в поисках той, куда она могла бы включить свою работу, она выяснила, что в категорию «Культура и образ жизни чешского рабочего класса», или «Народная культура национального возрождения», или «Библиография чешской и словацкой этнографии» ей никак не втиснуться. Разве что в «Стиль жизни социалистической деревни», но после консультации с Линднером она и в этом засомневалась.

— Настоятельно советую ограничить проблематику житковских ведуний сбором исторического и этнографического материала, — продолжал Линднер. — Если вы ограничитесь эпохой до начала двадцатого века, то мы можем, к примеру, попытаться включить вас в категорию «Этнография славян».

Следующие несколько недель Дора озадаченно изучала литературу, которую он ей рекомендовал, в надежде все же приткнуться куда-то со своей темой. В конце семестра она разочарованно закрыла последнюю книгу из списка — ту, которую увенчивала цитата из Дидро: «Вы верите, что человек может прожить без суеверий? Нет, если он несознателен и труслив». Профессор Любомир Гобек, кандидат наук, триумфально завершал ею приговор, вынесенный им народным верованиям и магии, желая подчеркнуть, что существует лишь одна истинная культура — национальная по форме и социалистическая по содержанию.

Подобное обличение казалось Доре, при всех ее прежних протестах против предрассудков, слишком суровым. Все словно хотели выплеснуть из ванночки вместе с водой и ребенка — что же это за народная культура без присущих ей особенностей? Пускай даже непрогрессивных? Да вот именно такая, как сегодня. Дора представила себе грандиозные фольклорные праздники, которые служат витриной деревенской социалистической культуры, народные фестивали в бетонных домах культуры, что торчат посреди некогда живописных площадей и напоминают обывателям о достижениях пролетарского рая, и ее передернуло. Это и есть итог ученых изысканий и эстетических представлений профессора и кандидата наук Любомира Гобека.

Ей только и оставалось, что либо отказаться выполнять требования Линднера, либо избрать строго описательный подход, ограничившись рассмотрением вопроса в исторической перспективе. Она выбрала второе. И с тех пор ее не покидает чувство вины. Чувство, будто своими лицемерными и нерешительными попытками установить с режимом дружелюбные отношения она предала Сурме-ну и ее наследие. Но что ей было делать? Навсегда остаться в униформе продавщицы за прилавком гастронома? Ждать редких минут, что она проводила с Якубеком в те выходные, когда ей не надо было заступать на смену? Или все же окончить вечернее отделение вуза и попробовать связать свое будущее с тем, чем она была одержима, — с житковскими ведуньями.

Дора устало и с горечью перескочила через несколько абзацев. Пробежала слипающимися глазами последние строчки первой главы.

Мне удалось проследить изучаемое явление до середины XVII века, и есть основания полагать, что традиция, по которой ее носительницы передавали свои знания, уходит своими корнями еще глубже. Однако о ее происхождении можно лишь строить догадки.

Зато доказанным фактом является то, что данный феномен существовал до второй половины XX века, в настоящее же время автохтонная форма этой традиции находится на грани исчезновения.

В связи с исторической направленностью моего исследования, а также с доступностью письменных материалов и архивных документов я выбрала для своей работы временной отрезок между 1630 годом, к которому относится первое упоминание о деятельности житковских ведуний («Подноготная книга городка Бойковице»), и 1925 годом, когда в целом заканчивается эпоха их активной деятельности…

КАТЕРЖИНА СГАНЕЛКА

Она видела ее совершенно отчетливо, как если бы женщина стояла у нее перед глазами. Высокая, стройная, однако же иссохшая до костей. Кожа на прежде крепких сильных руках обвисла, ноги подкашивались. От пышных темных кудрей осталось только несколько прядей, во рту, который что-то бормотал, не хватало большинства зубов. Дора не разбирала слов, не слышала ее. Но это было не важно: она и так знала, что хочет сказать женщина, чья история известна ей в мельчайших подробностях.

Надо было вернуться в Житковую, где жила еще ее мать, сожалела сейчас о своем давнем неверном решении Сганелка. Или перебраться в Брод, к сестре Куне. Зря она осталась одна в доме, и уж тем более в городе, где никого толком не знала, даже родню покойного Михала, который и привел ее сюда из Копаниц. Все от нее отвернулись, никто словечка доброго про нее не проронил. Не говоря уже о том, чтобы свидетельствовать в ее пользу. А ведь таких добрых душ должно было сыскаться целых шесть. Ее здесь не знали и боялись, потому что ходили толки, будто она умеет делать странные вещи. Пока она им была нужна, это никому не мешало, наоборот. Одному она исцелила корову, другому помогла найти пропажу. Да и недуги лечить могла, все к ней за травами шли. Для этого-то она им годилась.

Но с той минуты, как Фуциманова донесла на нее, Сганелку словно перестали замечать. Анча успела еще рассказать, что про нее болтают, но было уже поздно — за ней пришли.

Дора увидела, как измученное лицо Сга-нелки передернул тик и губы искривились в болезненной насмешливой гримасе. Гримаса была адресована городским стражникам, которые тогда обшаривали ее дом в поисках украденных священных облаток или человеческих костей; ничего они не нашли, эти безумцы, зачем бы ей что-то такое могло понадобиться?! Только травы они нашли, много трав, что сушила она на чердаке и раскладывала по полотняным мешочкам, свисавшим с балок. Но травы есть в любом доме, хотя бы некоторые, так почему же их заинтересовали именно ее? Однако же заинтересовали. Стражники сорвали их, бросили на рогожу, раскидали по телеге, которая за ней приехала, чтобы и нога ее не коснулась бойковицкой земли. Так тогда возили колдуний.

Ее заперли в замке Светлов, В подземелье, куда сажали головорезов, грабителей и бедолаг, обвиненных в детоубийстве. В тесной камере шириной как раз в длину расставленных рук. Хотя расставить руки она все равно не могла, оковы, державшие их, крепились цепью к стене под крохотным окошком. Она провела там много дней. Никто не говорил ей, что ее ждет; сынишка тюремщика совал ей иногда через дверь миску с водой и ломоть хлеба. Поначалу она спала, потом уже даже не в силах была сомкнуть глаза. День сливался с ночью, а утро все не наступало — либо она его не узнавала.

Затем ее выволокли наружу. Только на свежем воздухе она поняла, как воняло в ее камере и как воняет она сама, с обмоченной юбкой, облепленной с изнанки и по низу подола кусками кала.

— Верно ли, что ты обкуривала своих коров человеческими испражнениями, дабы молоко упомянутой особы выдаивалось из твоих коров? — слышала Дора. — Верно ли, что это были испражнения Адамцовой, коя сходила по нужде на пустыре, а ты велела потом своей ус-лужнице собрать их, что она и сделала? Верно ли, что ты изготовила для Фуцимановой некую колдовскую мазь, от коей та должна была понести, однако ж вместо этого ее супруг, старый Фуциман, вовсе лишился своей мужской силы?

Нет, нет и нет, мотала головой Сганелка. Они что, умом тронулись? Зачем ей человеческое дерьмо? Как бы помогло оно ее коровам? А Фуциманова? Она не могла забрюхатеть, потому что ее муж давно уже не владел своим хозяйством, да и что удивительного, коли ему под восемьдесят, разве поможет тут какая-то мазь? Нет! защищалась Сганелка и тянула к Доре дрожащую руку, словно ища у той защиты. Но она ее так и не дождалась, Дора точно окаменела, единственное, что она могла, это смотреть, как Сганелку тащат к пруду, чтобы подвергнуть первому испытанию — Божьему суду, ордалии водой.

Было совершенно ясно, что, если ее бросят в пруд в трех ее юбках, она не утонет! Пузыри воздуха надували ткань и удерживали Сганелку над водой, сама же она в это время бешено махала руками, панически боясь водной стихии, которая могла вот-вот поглотить ее. Плавать она не умела. Но вода в пруду была спокойной и стоячей, и прежде чем Сганелка успела в нее погрузиться, ее живот сжала обвязанная вокруг него веревка. Женщина с ужасом посмотрела на мужчин на берегу. Сквозь прилипшие ко лбу мокрые пряди ей удалось разглядеть их яростные лица и руки, указывавшие на нее: «Вода не взяла ее! Она плавает! Вода забирает лишь чистых!»

Потом Дора видела, как Сганелка, обнаженная, лежит на столе — руки закинуты за голову и привязаны, щиколотки широко раздвинутых ног обхвачены холодным железом. Над ее промежностью склонились пятеро мужчин. Один из них — палач. Все они смотрели туда, куда Сганелка не разрешала глядеть даже своему покойному мужу, пальцы их она чувствовала повсюду, в том числе в местечках, каких и сама она касалась, только когда мылась после месячных кровотечений.

Она металась из стороны в сторону, и потому под грудью и вокруг пояса ее перетянули ремнями. Она кричала, и потому рот ей завязали платком, а на голову накинули мешок. Дора успела еще заметить слезы беспомощности, лившиеся у нее из глаз.

— Вот! Вот она! Signum diabolicum! Метка дьявола! Она здесь!

Перед судьями ее слезы уже просохли. Она, сгорбившись, сидела на деревянной скамье, тело казалось безжизненным, голова словно бы вовсе не работала, застряв мыслями на том, что происходило во время осмотра; женщина уже попросту угасла. Смотреть, пялиться, глазеть на своих мучителей — Дора видела, что это единственное, на что была способна теперь Сганелка. Не могла она подробно отвечать четверке уважаемых бойковицких горожан во главе с бурмистром и настоятелем доминиканского монастыря из Брода на бесконечно повторяющиеся вопросы in inquisitio — для отыскания обвинением доказательств вины: приказывала ли она нагой девушке срывать травы и затем купаться в них, чтобы стать красивее, летала ли она в ночь святых Филиппа и Якова, также именуемую Вальпургиевой, на Петровы камни[3], дабы сношаться с дьяволом во время его черной мессы, правда ли, что…

— Нет, — устало качала головой Сганелка.

Тогда ей показали пыточную. Тиски для больших пальцев и испанский сапог, дыбу и то, как растягивают на ней тело. Ей стало плохо. Бога ради, что же мне говорить? — устремила она молящий взгляд на Дору. Что я была любовницей дьявола? Это же бессмыслица, разве бы я в такое впуталась?! И что сказала бы на это моя мать, или сестра Куна, или родня покойного мужа Михала?

— Нет!

После этого ее подвергли допросу с пристрастием. Ей раздробили большие пальцы, хотя она плакала и умоляла смилостивиться. С ее босых ступней стекала кровь, капли которой жадно впитывал земляной пол пыточной.

— Зачем давала ты Фуцимановой ту мазь? — в сотый раз слышала Дора.

— Да она же сама ее хотела, чтобы после соития с мужем родить давно желанное дитя, — отвечала Сганелка.

— А какие чары ты использовала, когда готовила эту мазь? Кто дал тебе ее рецепт?

— Безо всяких чар, это же травы, которые можно найти в любом лесу и на любом лугу, их варят с салом и потом мажут этой мазью мужчин, чтобы вернуть им мужскую силу. Никто не давал мне этот рецепт, его знают все, кто хоть немного разбирается в травах, спросите какую ни возьми повитуху или лекаря.

— Какую повитуху? Какого лекаря?

Сганелка ненадолго перестала плакать, но вместо ответа потупилась и покачала головой. Она не знает.

— Ты пользовалась при ее приготовлении трупами детей? Сколько женщин избавила ты от нежеланного плода? Твой ноготь потому столь длинный, что ты протыкаешь им плодный пузырь?

— Не бойся, наш суд справедлив, и мы не алкаем крови. Признайся — и будешь прощена!

Дора видела, насколько Сганелка растеряна. Может, ей надо было признаться, а потом отказаться от своих слов? Тогда бы она избежала испанского сапога и пытки огнем. На обеих ее грудях сбоку виднелись мокнувшие раны от ожогов. Пузыри лопнули, и гной промочил сорочку. Она не могла больше терпеть и подписала все, что ей подсунули. По доброй воле, все, на чем стою и ради чего готова жить и умереть, подписала без всякого давления, потому что в тот день допроса с пристрастием не было. Ее держали под руки, а поскольку писать она не умела, то ее дрожащую кисть вели по белому листу бумаги. Она оставила на нем коричневую полоску засохшей крови из раздробленных больших пальцев.

Кто не пребудет во Мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет, а такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают![4] — услышала еще Дора и увидела, как Сганелка удивленно обернулась к ней, охваченная внезапным испугом, ужаснувшаяся, потому что эти слова, слова их Господа, Иисуса Христа, перед которым она ни разу не провинилась, прозвучавшие из уст бурмистра, заключали в себе самую страшную для нее угрозу. А потом внутри у нее что-то дрогнуло, как будто она это вдруг осознала, на костлявом лице вспыхнули вытаращенные от испуга глаза, она открыла беззубый рот, и по комнате, где спала Дора, разнесся нечеловеческий, жуткий крик.

Дора проснулась еще до рассвета, по спине у нее бежали мурашки. Она отодвинула дипломную работу, на которой уснула, включила лампу и при ее ослепительном холодном свете принялась отыскивать путь в ванную. Гостиничный номер был чужим и незнакомым, и это сбивало с толку.

Опять этот сон о процессе над Катержиной Сганелкой. Опять. Который уже раз?

Он снился Доре с тех пор, как в «Подноготной книге городка Бойковице» она нашла записи о ее трагической жизни, оборванной казнью: обвинение в занятиях магией, в колдовстве. Дора узнала тогда, что именно она, Катержина Сганелка, и есть та первая, самая первая в длинной череде ведуний. Несмотря на все старания, глубже в прошлое Доре проникнуть не удалось. Она стояла перед пустым бесконечным безвременьем, куда не вела ни единая ниточка, за которую можно было бы уцепиться. Реестры или поземельные книги отсутствовали, приходские книги, ведшиеся до Тридцатилетней войны, оказались неполными, короче говоря — больше никаких подсказок. Конец. Искать негде.

Но хотя заглянуть уже и впрямь было некуда, Дору не оставляло ощущение незаконченной работы. Интуиция подсказывала, что вовсе не Сганелка была первой носительницей таинственной традиции, секреты которой столетиями передавались от матери к дочери.

Что ж, делать нечего, коли так, то она возьмется за ниточки, вившиеся от Сганелки к ее сестре Куне и к их двоюродной сестре Катержине Мразке, которая спустя пять лет чудом избежала такого же приговора трибунала, оставив на эшафоте Зузку Уржедничку, ту самую, что и затеяла против нее весь этот процесс. И ниточки уводили Дору все дальше, к еще одному бойковицкому судилищу над ведьмами, во время которого от палача из Угерского Брода, наезжавшего в Бойковице для проведения экзекуций, не удалось спастись Катержине Дивокой, одной из внучек Куны. Правда, та, по милости бурмистра, приняла смерть не от пламени костра, а от острого топора.

Закрыв глаза и сосредоточившись, Дора могла услышать свист этого топора, разрезавшего воздух: единственный звук, нарушивший тишину на площади перед бойковицкой ратушей, хотя там яблоку негде было упасть. А потом стон Катержины Дивокой — после неловкого удара кату пришлось зарезать ее. Дора чувствовала, как на ее лбу выступает пот, такой же холодный, как и у палача. Он тек у него под красным капюшоном по вискам, заливал глаза, и их сильно щипало. Пот или слезы, трудно сказать, потому что перерезать горло тому, кого знал с пеленок, ему все же приходилось не каждый день.

Дора помотала головой, чтобы избавиться от этой картины. Опершись руками о раковину, она сонно рассматривала в зеркале свое отражение. Заметила рубцы, оставленные на щеке острым углом диплома. Он впился в ее бледную сухую кожу, выглядевшую куда старше своих лет. Льстили хозяйке разве что каштановые, ниже плеч, волосы. Уже за сорок, а ни единого признака седины. Хотя, подумала Дора, ничего бы не случилось, если бы седина и появилась, все равно ее отсутствие никто не ценит.

Она повернула кран и окатила лицо холодной водой. Ощутила приятную прохладу и то, как к щекам приливает кровь. Взяла с полочки стакан, наполнила его, напилась. Спать больше не хотелось.

Расположившись на кровати, она снова раскрыла черный том. Долистала до главы о Ка-тержине Сганелке и Катержине Дивокой и принялась неспешно переворачивать страницы в поисках иллюстративного приложения.

Гравюры того времени с изображениями допросов с пристрастием. Пытка тисками для раздавливания пальцев. Пытка испанским сапогом. Пытка дыбой. Пытка огнем. На следующей гравюре колдунья натирается перед полетом мазью. И еще: ксерокопия записей о процессе над Катержиной Дивокой 1667 года. В глаза бросился позднеготический курсивный шрифт.

Катержины Дивокой, июня 11-го дня 1667 года в городе Бойковице вынесенный

Катержина Дивока, в сношениях с дьяволом подозреваемая, с которым она заведомыми чарами занимается, допросу с пристрастием подвергнута будучи, призналась в том, что она:

1) После полуночи на кладбище ходила собственноручно части тел некрещеных младенцев отрезать, из коих затем разные снадобья готовила, дабы соседям своим вредить. Это удостоверил Юра, бондарь из Лугачовиц, который ее видел, однажды вечером мимо кладбища из корчмы возвращаясь.

2) Такожде непотребные зелья молодым девицам навязывала, каковые мужчин сума свести должны были, дабы те за ними, как помешанные, бегали. Это удостоверила Марке-та, суконщикова дочь, почтенного члена бойковицкого магистрата, которая любодейные обольщения Дивокой отвергла.

3) Такожде, в своем дому диковинные дела творя, на стол горшок вверх дном поставила, под который травы подложила, а на него водрузила миску, куда вливала нечто через рубаху Талаша, у него с забора стянутую. Все это, сопровождаемое некими заклинаниями, словно она совершала дьявольскую мессу, не что иное, как любовные чары собой являло, из-за которых Талаш к Дивокой против своей воли ходил неотступно, не в силах от нее отвязаться. Это удостоверила Мария Кршестничка, которая все видела, будучи соседкой Дивокой.

4) Такожде Дивока разные фортели почтенным горожанкам бойковицким предлагала, а именно Марии Кршестничке мужа на тот свет отправить (каковое свое желание оная отрицает), Розине Кудличке дитя заговорить (от чего она отказалась), Анне Роки-тачке телесный недуг излечить (что она отвергла) и проч.

Поелику означенная Дивока в том, что преступила заповеди Божии, и в злонамеренном своем умысле после пытки огнем призналась и подтверждает, что так и есть, с чем и умереть готова, ей выносится следующий приговор.

Хотя по всей строгости закона она заслуживала бы в назидание другим живою на костре сожженной быть, по закону милосердия да будет она мечом обезглавлена и в землю зарыта. Постановлено июня 11-го дня 1667 года.

Судья города Бойковице Дора пролистала несколько страниц вперед.

Преславным, мудрейшим и прозорливейшим господам — наш поклон! Поступая согласно учению высшего права, мы повелели, дабы Катержина Дивока, дурной памяти, была обезглавлена мечом, при каковой экзекуции, однако же, палач надлежащего умения не выказал, ибо не сразу отрубил ей голову, а со второго лишь раза. В чем он перед правосудием покаянно ответ держал, а посему мы за него Вашеств просим, уповая, что вы ему это милостиво простите. Касаемо же наказуемой особы, то, наместо казни приведена будучи и судьей увещеваема в последние жизни мгновения перед Богом и людьми покаяться, Дивока отперлась от всего, за что приговорена была к казни, говоря, что ни перед кем ни в чем не повинна, разве только вина ее в том, что она травы ведает и их силу в помощь людям и их недуж-ливым детям использовала, тогда-де она виновна, но не в том, что у себя дома колдовала или на тамошних мужчин одурь наводила заговорами, в том она неповинна. Засим взывала она к справедливости ежели не почтенного суда, то палача, который ее знал, из-за чего с первого раза промахнулся. К чему следует прибавить, что, хотя казнь Дивокой народ сперва с одобрением встретил, но в тот же день ее принялись называть мученицей, что, дескать, стала жертвой наговоров, а о богопротивных делах ее, которые якобы столько раз местным детям жизнь спасали, было забыто. За то, что палача отрядили, Ваших Милостей благодарим, каковой от нас за свою смиренную службу должным вознаграждением удовлетворен был.

Июня 13 дня 1667 года остаемся Ваших Милостей покорные сыны в праве и судья города Бойковице

За окнами гостиничного номера светало. До Дориных ушей долетал постепенно усиливающийся гул улицы, отпугивающий ночные тени и ожившие судьбы обеих женщин. Лица Катержины Сганелки и Катержины Дивокой в Дорином воображении потихоньку бледнели, пока полностью не исчезли.

Не спуская глаз с пробуждающегося дня, она резко захлопнула черный том. Пора было вставать и возвращаться к делу Сурмены.

АРХИВ: ДЕНЬ ВТОРОЙ

Ровно в восемь она стояла перед нужной дверью. После второго звонка из динамика наконец послышалось «Архив, здравствуйте»; слова терялись в кусках еды, которую громко глотал ответивший.

Склонившись к микрофону, Дора вплотную приблизила к нему рот:

— Я иду смотреть документы.

Раздался щелчок.

Бегом преодолев винтовую лестницу на третий этаж, она положила в специальную ячейку пальто и расписалась в книге посетителей.

— Дора Идесова, — доложила она архивариусу, выглянувшему из стеклянной будки. На столе перед ним лежала на промасленной бумаге копченая колбаса, вокруг валялись надкусанные рогалики, стояла початая бутылка молока, и среди всего этого — пачка сигарет. Memento mori[5], вздрогнула Дора.

Архивариус повернулся к полке за столом и затем протянул Доре дело Сурмены. Сверху положил листок с ее требованием:

— Распишитесь, пожалуйста!

И вот она уже сидит на своем стуле в углу комнаты и перелистывает документы в поисках того места, где остановилась вчера.

95

Районное отделение Государственной безопасности, Угерске Градиште, III отдел

Оперативному работнику ГАДАЛКА

Указания по ведению дела

СУРМЕНОВА ТЕРЕЗИЯ

Вышеназванное лицо представляет общ. опасность, на протяжении последних 20 лет она занималась мошеннич. деятельностью в отношении граждан ЧССР, расхищением общ. собственности и подрывом соц. строя. Указанная деятельность и ее поведение в наст. вр. позволяют заключить, что в основе этого лежит психич. заболевание. Ввиду сказанного Сурменову следует поместить под наблюдение врачей в Гос. психиатрическую больницу в г. Кромержиж, персонал которой проинструктировать следующим образом: проявлять в отношении упомянутой особы особ, бдительность, в интересах общества ограничивать ее контакты с кем-либо вне лечебного учреждения, включая родственников.

О любой ее деятельности, высказываниях либо иных обстоятельствах, касающихся ее госпитализации, незамедлительно информируйте меня — с этой целью подберите подходящего кандидата на роль тайного осведомителя.

Реф. И. Шванц

17.6.1974 г.

Дора замерла от изумления. Она ожидала, что первое, что найдется после ухода Сурмены из дома, это ордер на взятие ее под стражу или протокол допроса либо судебного заседания. Однако ничего подобного в папке не было. Она пролистала страницы назад, потом вперед. Ничего. Она ничего не пропустила. Сурмену даже не допросили. Может, в деле чего-то недостает? Но нумерация страниц свидетельствовала о том, что все на месте. Удивительно. Дора раздраженно взялась за следующий документ.

96

Государственная психиатрическая больница в г. Кромержиж

Психиатрическое отделение 5А

Психиатрическая амбулаторная история болезни:

СУРМЕНОВА Терезия

Лечащий врач: д-р медицины Капоусек Иван

Семейный анамнез: паранойя по всей материнской линии (пациентка рассказывает об однотипном бреде, которым страдали ее мать и бабушка). Отец алкоголик.

Личный анамнез: серьезных заболеваний не было, операции — 0, в 1945 — перелом левой малой берцовой кости и голеностопного сустава, в результате неправильного сращения связок пациентка хромает.

Наличие вредных привычек: родом из края, где привычно употребление крепкого алкоголя, в итоге у пациентки развился алкоголизм. Не курит.

Социальный анамнез: не замужем, детей нет. Происходит из семьи малоземельных крестьян, из бедной социальной среды, в коллектив не вовлекалась. Сильная вера в Бога (вероисповедание пац., с ее слов, римско-католическое), что в сочетании с ее интеллектуальным уровнем значительно деформировало личность. Партнерских отношений, с ее слов, не имеет. Живет с племянником и племянницей, находящимися под ее опекой.

Трудовой анамнез: неполное среднее образование. До 1974 года включительно вела единоличное хозяйство. С 1952 года имеет инвалидность.

Отношение к социалистическому строю: негативное.

Состояние при госпитализации: пациентка доставлена органами Общественной безопасности 17.6.1974 г., так как во время допроса и в дальнейшем в камере предварительного заключения проявляла агрессию, угрожала представителям органов ОБ, из слов которых можно заключить, что пац. страдает бредовым расстройством. Представители органов предупредили о проявлениии у нее параноидального поведения, также они сообщили, что обследуемая пациентка в отделении несколько раз помочилась в общественных местах. При госпитализации внешний вид крайне неопрятен, эмоциональное состояние нестабильно: от злобы, сопровождаемой путаной речью и бессвязным потоком сознания, до страха с сидением на корточках в углу и отказом идти на контакт. Несколько раз ее заставали молящейся — приверженность к религии носит нездоровый характер. Дезорганизованное поведение.

Психопатологический анализ: диагностируется психотическое расстройство с параноидальным бредом и систематизированными причудливыми фантазиями. Она убеждена, что умеет лечить болезни с помощью растений, которые якобы имеются у нее в доме, и прикосновением исцелять переломы. Кроме того, она уверена в своей способности предвидеть будущее и оказывать влияние на погоду. У нее навязчивая идея, что за ней следят органы ОБ, которые хотят навредить ей: отберут находящихся под ее опекой детей и устроят так, что она проиграет суд и попадет в тюрьму. Она не сомневается, что против нее плетут заговор. Никакой вины за собой не чувствует. В связи с подозрением на заболевание психотического характера назначено превентивное лечение.

Медикаментозное лечение: 18.6.1974 при госпитализации внутримышечно Плегомазин 2 амп. для успокоения. Далее Плегомазин в/м 3x6 мг.

20.6.1974: пациентка не слушается, принимать назначенные лекарства перорально отказывается. Назначен нейролептик Галоперидол 3x6 мг, в/м, с 24.6.1974 доза увеличена до 3x8 мг. Реакция негативная. Поэтому с 1.7.1974 медикамент заменен на Хлорпромазин 3x8 мг. До 7.7.1974 состояние пациентки не изменилось, проявления бреда продолжаются, от сотрудничества по-прежнему отказывается. У пациентки появились симптомы депрессии, пациентка отказывается принимать пищу и общаться.

107

В Районное отделение Государственной безопасности, Угерске Градиште, III отдел

реф. Шванц, в собственные руки Составил: Оперативный псевдоним/

Папка: ГАДАЛКА/15701

Вид сотрудничества: оперативный работник Контролирующий отдел ГБ: Угерске Градиште

Отчет о встрече с кандидатом в тайные осведомители, о. п, МАСЛЁНОК

19 июня 1974 г. состоялась встреча с кандидатом в тайные осведомители, оперативный псевдоним Маслёнок, в придорожном ресторане «Мир» на шоссе № 47, направление на Кршеновице. Вышеназванный после нашего предыдущего контакта, состоявшегося по месту его работы, явился на встречу вовремя. Вел себя нормально, признаков нервозности не проявлял, говорил связно.

Первая часть беседы касалась отношений в его семье и его положения на работе. Как выяснилось, отношения в семье удовлетворительные, он состоит в законном браке, живет с женой, имеет одного ребенка, но из-за ситуации на работе он, с его слов, испытывает угнетенное состояние.

В ответ ему было сказано, что на основании изучения его характеристики, происхождения и его общественной позиции он был выбран как ответственный гражданин, к которому мы, как одна из важных составляющих нашего государства, можем с полным доверием обратиться. Маслёнок не возражал, сказал только, что он рад. Далее ему было сообщено, что плодотворное взаимное сотрудничество наверняка поможет разрешить его трудности на службе. На это Маслёнок отреагировал с нескрываемым воодушевлением и заметил, что зам. главврача д-ра медицины, кандидата наук Форма-нека д-р медицины Дануше Резкова безусловно не соответствует занимаемой должности и была на нее назначена исключительно благодаря интимным связям, что он, Маслёнок, считает непрофессиональным.

Далее ему было сообщено, что данная беседа связана не только с налаживанием взаимовыгодного сотрудничества с ним, но также его участия в обеспечении безопасности государства. Ему было сказано, что среди пациентов в его учреждении находится мелкобуржуазный подрывной элемент, лицо, враждебное режиму, которое незаконно осуществляло врачебную деятельность и тем самым сознательно обогащалось за счет десятков несознательных граждан, неоднократно причинив даже вред их здоровью. Ему было сообщено о деле «Сурмена», причем Маслёнок знал, о каком конкретно случае идет речь, так как является лечащим врачом Сурмены, и он обещал, что с учетом серьезности полученной им новой информации пересмотрит подход к лечению пациентки.

Далее ему был задан вопрос, поможет ли он нам составить более полное представление о ситуации, сложившейся в Гос. психиатр, больнице г. Кромержиж, в особенности среди молодых сотрудников. На это Маслёнок ответил, что сообщит нам все, что мы захотим знать, в рамках своих возможностей. Затем он поинтересовался, чего именно должна касаться эта информация. Ему было сказано, что это будет конкретизировано при следующей встрече, так же, как и вопрос о его продвижении по службе.

На этом встреча была закончена, мы договорились поддерживать дружеские отношения и что я свяжусь с ним в ближайшее время тем же способом, как и сейчас.

Заключение: Маслёнок представляется подходящим кандидатом на роль тайного осведомителя, он мотивирован личной целью, что совпадает с нашими намерениями.

Операция завершена 19.7.1974 г. в 18.05.

Расходы составили 247 крон.

Приложение № 1

О себе КТО сообщил, что родился 17.3.1944 г., происходит из рабочей семьи, оба его родителя работают. Отец — ремонтник в городской коммунальной службе, мать — бухгалтер там же. Родители в политических организациях не состоят. Братьев и сестер нет. После девятилетки окончил Среднюю общеобразовательную школу (СОШ г. Кромержиж), в 1969 г. — Медицинский факультет Университета Я. Е. Пуркине в Брно. Срочную воинскую службу проходил в Прахатицах. Женат (жена Эва, урожд. Бурдова, в наст, время в декретном отпуске), сын Иван. Увлекается волейболом.

Было выяснено, что КТО был пионером и членом Союза социалистической молодежи (ССМ), тогда же вступил в «Волейбольное общество Кромержиж» — юношескую секцию, в 1959–1961 гг. являлся председателем общества. Считался активным его членом, разделяющим социалистические убеждения. Во время учебы в ВУЗе участвовал в работе студенческого комитета, где демонстрировал прогрессивные взгляды, выказал понимание опасности контрреволюции и поддержал ввод в страну союзнических войск в августе 1968 г. С 1972 г. — кандидат в члены КПЧ.

В 1972 г. безуспешно выдвигал свою кандидатуру на пост заместителя главного врача Психиатрического отделения 5А Гос. псих, больницы г. Кромержиж.

Политически зрелый и хорошо разбирается в общественной проблематике.

111

В Районное отделение Государственной безопасности, Угерске Градиште, III отдел

реф. Шванц, в собственные руки

ОПЕРАТИВНАЯ СВОДКА:

дело Сурменовой Терезии

Подготовил: тайный осведомитель Маслёнок

По Вашей просьбе дополняю информацию о состоянии пац. Сурменовой Терезии. Пациентка госпитализирована с диагнозом «психотические нарушения с бредовыми расстройствами — парафрения», в наст. вр. наблюдается частичная ремиссия. Пациентка по-прежнему страдает нарушениями эмоционального состояния, в частности, восприятия и мышления, она растеряна, утверждает, что у нее есть дочь, которую зовут Дорой, хотя из документов следует, что оба ее ребенка, которых она родила в 1939 и 1942 гг., умерли. Недоверчива, на контакт не идет.

Реакция на медикаменты в течение августа негативная, пац. фармакорезистентна. Поэтому в сентябре была назначена электрошоковая терапия — 6 эл. шоков 2х в неделю, при общей анестезии. После первой серии электрошоков состояние хорошее, пациентка успокоилась.

В ноябре признаки заболевания появились снова, осознание собственных проблем недостаточное, присутствуют агрессивность и враждебность, временами неразборчиво бормочет обрывки молитв, впоследствии выяснилось, что это нечто вроде заклинаний, на бесконечном повторении которых пациентка концентрируется и, произнося их на едином дыхании, доводит себя до изнеможения, после чего засыпает. Для облегчения состояния назначена еще одна серия электрошок, процедур. В процессе лечения симптомы депрессии отступили.

С января 1975 вновь наблюдается повышенная раздражительность, сопровождаемая проявлениями мании преследования: пац. убеждает медсестер и врачей в том, что ее преследуют органы ОБ ЧССР. Иногда она, напротив, упоминает товарищей из Областного суда или из Центрального комитета КПЧ, как, например, тов. М. Зеленку или тов. И. Ирака, которые якобы пользовались ее услугами.

Последствия осложнений купированы назначением седативных препаратов с различными реакциями. Учитывая состояние пац. после последней электрошок, терапии, рекомендую ее не продолжать.

112

В Районное отделение Государственной безопасности, Угерске Градиште, III отдел

Оперативному работнику ГАДАЛКА, в собственные руки

Указания по ведению дела

СУРМЕНОВА ТЕРЕЗИЯ

Вновь обращаю Ваше внимание, что в случае Сурменовой Терезии мы имеем дело с лицом, представляющим опасность для народно-демократического строя, которое систематически вредит чехословацким гражданам, в связи с чем Сурменова и была помещена в лечебное учреждение. Абсолютно очевидно, что ее состояние ухудшается, как следует из сообщений о ее лжи и беззастенчивой клевете в адрес безупречн. граждан, добросовестно служащих нашему соц. государству и КПЧ. Тем самым Сурменова совершает преступление, заключающееся в подрыве основ республики. Поскольку, однако, речь идет о лице, страдающем психич. нарушениями, полагаем, что в отношении нее не следует возбуждать уголовное дело, но необходимо прибегнуть к более действенным методам лечения пац., чем медикаментозное, чтобы ее состояние нормализовалось. Проинструктируйте в соответствии с этим нашего тайного сотрудника в Гос. псих, больнице Кромержиж и поручите ему и впредь не допускать к пац. посетителей, среди которых она могла бы продолжать распространять свои превратные взгляды, отравляющие общ. мораль.

Реф. И. Шванц 2.3.1975 г.

116

В Районное отделение Государственной безопасности, Угерске Градиште, III отдел

реф. Шванц, в собственные руки

ОПЕРАТИВНАЯ СВОДКА:

дело Сурменова Терезия Подготовил: тайный осведомитель «Маслёнок»

Согласно Вашей рекомендации было проведено целенаправленное исследование, в результате которого выяснилось, что болезнь пац. Сурменовой прогрессирует. Прежнее лечение признано неэффективным, поэтому назначена повторная электрошоковая терапия — 8 эл. шоков 2х в неделю.

Дору охватило такое чувство жалости, что она закрыла глаза. Ей представилось тело Сурмены, изогнувшееся неестественной дугой, она видела ее сжатые кулаки, притянутые прочными ремнями к койке, и голову, которую сжимали руки санитара, чтобы во сне с нее не соскользнули электроды, бомбардирующие Сурмену зарядами, дергавшими и сотрясавшими ее тело — десять секунд, двадцать секунд, тридцать секунд…

Дора с колотящимся сердцем откинулась на спинку стула, ловя ртом воздух.

Еще совсем недавно она могла предполагать, что случившееся с Сурменой объяснялось несчастным стечением обстоятельств, что главную роль тут сыграли предвзятость полицейских и идиотизм служителей режима, стремившихся отпихнуть подальше нечто непостижимое для их разума. Потому-то они и перекинули Сурмену, как горячую картошку, в руки докторов. Возможно, полагала Дора, дело было еще и в том, что Сурмена не сумела сориентироваться в сложной ситуации, а может, даже и в том, что ее душевное здоровье оказалось подорванным — ведь от такого не застрахован ни один человек. Но сейчас ее мнение резко изменилось.

Дора не стала одергивать себя, когда в ее мозг опять прокралась та же настойчивая мысль, что впервые появилась там вчера. Теперь она больше не казалась параноидальной. В том, что поначалу выглядело серией случайностей, виделся теперь тщательно продуманный план избавления от Сурмены. «Но зачем? почему?» — гремело в голове у Доры, пока она, спотыкаясь, выбиралась из комнаты.

В туалете она провела больше часа: мужчина в стеклянной будке уже даже забеспокоился.

121

В Районное отделение Государственной безопасности, Угерске Градиште, III отдел

реф. Шванц, в собственные руки

ОПЕРАТИВНАЯ СВОДКА:

дело Сурменова Терезия Подготовил: тайный осведомитель Маслёнок

По вашей просьбе сообщаю о нынешнем состоянии пац. Сурменовой Терезии. На 12.7.1975 пребывание пац., находящейся в женском отделении 5А Гос. психиат. больницы г. Кромержиж, ничем не отличается от пребывания в больнице других пациентов с таким же диагнозом.

После госпитализации Сурменова была помещена в десятиместную палату вместе с женщинами в возрасте от 27 до 69 лет, диагнозы которых в большей или меньшей степени совпадали с диагнозом Сурменовой (психотические бредовые расстройства, в ряде случаев шизофрения). Пациентки находятся под постоянным наблюдением персонала, состоящего из обученных медсестер, и группы врачей во главе с тов. главврачом д-ром медицины, кандидатом наук Форманеком. Хотя Сурменова находится в открытом отделении, куда каждое воскресенье имеют доступ родственники пациенток, посетители заходят в палаты только с одобрения старшей медсестры, которая была предупреждена о решении главврача, что для Сурменовой посещения исключаются. Впрочем, до сих пор никто не пытался ее навестить.

Отношения между пациентками в целом хорошие. Сурменова держится в основном особняком, ни с одной из женщин в отделении по собственной инициативе близких отношений не завязывает. Если контакт все же происходит, то и более пожилые, чем сама Сурменова, пациентки склонны признавать ее авторитет. Это подтверждает в особенности случай, происшедший 21.3.1975 г., когда в отделении возник конфликт, вызванный приближением праздника пасхи, так как на праздники некоторым пациенткам было разрешено на время вернуться домой. В палате номер 17, гле находится Сурменова, вспыхнула ссора, перешедшая в драку между двумя пациентками, Руженой Дрмоловой и Иреной Кучеровой, причем в ходе этой драки, в которую вмешались и другие пациентки, вторая из вышеназванных получила рваные раны на лбу и левом виске, что произошло из-за ударов головой о железную спинку кровати, и ссадины на шее в результате душения, из-за чего у нее случился сильный эпилептический припадок с судорогами. Когда дежурным сестрам удалось наконец выломать дверь, забаррикадированную пациентками, и попасть в палату, они увидели, что подвергшаяся нападению Кучерова лежит на коленях у Сурменовой, причем Сурменова обхватила ее голову и грудь, успокаивая таким образом судороги, которые сотрясали тело Кучеровой в узком проходе, где пострадавшая в ином случае легко могла бы себе навредить. Ребро ладони Сурменовой было зажато между зубами пац. Кучеровой, которая вследствие этого нанесла Сурменовой болезненные укусы, однако это помешало тому, чтобы во время припадка Кучерова прокусила себе язык. С помощью какого-то громкого неразборчивого «заклинания» Сурменова воздействовала на других пациенток, которые разошлись по углам палаты, где их потом и обнаружили медработники. Безусловно удивительным представляется то обстоятельство, что утром этого же дня у Сурменовой был третий, последний в рамках третьей серии, сеанс электрошоковой терапии и во время осмотра, произведенного за полчаса до происшествия, она находилась в состоянии пониженной восприимчивости и даже апатии. Пациентки в таком состоянии обычно не способны даже на вербальную коммуникацию, не говоря уже о ходьбе или о проявлениях какой-либо физической активности. То, что Сурменова, отвязав себя от койки, удерживала девяностокилограммовую пац. Кучерову, бившуюся в судорогах, и разогнала группу из восьми пациенток, находившихся в состоянии делирического возбуждения, остается для нас непостижимым проявлением мобилизации энергии, с каким никто из нашего коллектива врачей и медсестер никогда в своей практике не сталкивался. После вмешательства сестер и санитаров Сурменова снова впала в апатию, соответствующую постэлектрошоковому состоянию, однако с этого времени соседки по палате испытывают к ней почтение, граничащее с суеверным ужасом. К нашему неудовольствию, подобное отношение наблюдается и со стороны части медсестер, но они были проинформированы о возможных патологических реакциях, которые могут наступить в процессе лечения электрошоком, и теперь смотрят на случившееся с позиций современной медицины.

К этому я должен присовокупить еще одно сообщение, которое касается настроений в некоторых трудовых коллективах Гос. психиат. больницы г. Кромержиж.

Хотя Сурменова по мере возможности сторонится коллектива, она стала популярной личностью, причем не только среди медицинских сестер отделения 5А. Так произошло потому, что разнесся слух (наверняка пущенный кем-то из пациентов), будто Сурменова обладает особыми способностями. В доказательство приводится случай тов. дипломированной сестры К. Ирковой из острого отделения 5А, ушедшей в декретный отпуск по причине наступившей беременности, несмотря на то, что было известно о ее давних трудностях с зачатием. Тов. сестра Людмила Копачова высказалась в том смысле, что Сурменова посоветовала тов. ди-пл. сестре Ирковой некие горячие компрессы, какие-то физические упражнения и какую-то смесь трав для приема внутрь, после чего ей в возрасте 39 лет удалось забеременеть. В качестве другого примера рассказывают, что Сурменова якобы предупредила о будущих проблемах со здоровьем тов. сестру Трнкову, которая теперь признана нетрудоспособной из-за почечной недостаточности, дошедшей у нее до терминальной стадии, из-за чего она в настоящее время проходит регулярные сеансы диализа. Якобы еще в марте Сурменова советовала ей ничего не солить и не есть яиц и мяса, а питаться гречневой крупой, чесноком и луком.

Судя по беседам с лечащим врачом тов. Трнковой и с самой тов. Трнковой, которую по собственной инициативе провела старшая сестра тов. Ледвикова, на протяжении последнего месяца у тов. Триковой прогрессировала почечная недостаточность, которая привела к тому, что ее почки работали менее чем на 30 процентов. При этом еще двумя месяцами ранее, то есть в марте, сбалансированная диета могла бы остановить процесс. Считаю необходимым добавить, что в подобных случаях диета сводится прежде всего к ограниченному потреблению поваренной соли и белков. Данный случай также способствовал возникновению некритичного восхищения Сурменовой со стороны персонала отделения 5А и других отделений.

Полагаю, что против подобного иррационального поведения следует принять меры, разъяснив некоторым сестрам, в наибольшей степени поддавшимся влиянию Сурменовой, преимущества социалистической медицины и правильный современный подход к шарлатанству. Также предлагаю предупредить их, что, если они не пересмотрят свое положительное отношение к пациентке, то незамедлительно будут переведены на другое место работы. Это позволит нам избежать лживых измышлений, таких как, например, распространившийся среди пациентов и персонала отд. 5А слух, касающийся состояния здания и климатических процессов.

Как известно, техническое состояние ряда корпусов Гос. психиат. больницы в связи с возрастом зданий уже в течение длительного времени не отвечает существующим стандартам. Что касается корпуса отделения 5А, то руководство больницы в курсе проблемы с протечками и недостаточным отоплением из-за устаревшего котла. Поэтому еще в начале 1975 года была подана заявка на новый котел марки Bertsch, и в ближайшие месяцы должна быть построена новая котельная с резервуарами для мазута.

Ввиду чрезвычайно суровых погодных условий зимой 1974/1975 гг. в Кромержижском крае трубы центрального отопления, которые давно не менялись, во время январских и февральских морозов полопались. Кроме того, заметные изменения претерпел внешний вид здания (январскими метелями снесло часть крыши, ливни в апреле-мае вызвали отсырение корпуса, что сказалось и на стенах палат для пациентов, где мы до сих пор боремся с плесенью).

Эти мелкие происшествия коснулись только корпуса отд. 5А, что естественно, так как он относится к числу самых старых и давно не ремонтировавшихся корпусов Гос. психиат. больницы. К сожалению, эти обстоятельства дали повод для новых фантастических домыслов, связанных с Сурменовой, умеющей, по мнению пациенток, управлять погодой, которая такими необычными для Кромер-жижа явлениями будто бы выказывает несогласие с содержанием Сурменовой в психиатрической лечебнице. Ввиду нарастания напряженности, связанной с распространением этой нелепицы, я распорядился перевести ее в палату с пятью пациентками в тяжелой стадии деменции, где Сурменова достаточно изолирована. На перевод из палаты № 17, где она находилась прежде, пациентка реагировала негативно: была агрессивна и угрожала лечащему врачу, то есть мне. Этим она напугала не только пациенток, но и дежурных сестер, пересказавших мне ее слова, которые я здесь ради интереса привожу: «Господь Бог не простит тебе этого, ты сам вычитаешь годы у своего ребенка, как вычитаешь их сейчас у меня».

По причине усиливающейся агрессии, направленной на окружающих, а также из-за ухудшения состояния пациентки я принял решение назначить ей четвертую серию сеансов электрошоковой терапии, после которых, как я ожидаю, она успокоится и будет лучше сознавать свою болезнь и все окружающее.

ОБЩЕЕ НАСЛЕДИЕ

Дора выползла из архива, точно одурманенная. Ей никак не удавалось изгнать из головы образы, поселившиеся там во время чтения Сурмениной папки.

Ее одолевали десятки вопросов, большинство которых относилось к доктору Калоусеку, скрывавшемуся под незатейливым псевдонимом Маслёнок.

Еще вчера она вспоминала о нем с глубокой благодарностью.

Ведь это именно он убедительно сочувствовал ей, без колебаний предоставлял множество сведений, объясняя, как протекает болезнь Сурмены, и глубоким успокаивающим голосом умел, единственный из всех, утишить ее страх. Их телефонные разговоры были для нее сравнимы с отпущением грехов после исповеди.

Только сегодня она узнала, как все обстояло в действительности, и это ее подкосило. На нее накатила волна раскаяния — как же она этого не замечала?! До чего глупой я была, терзалась она. Даже четыре года в интернате не научили ее быть более осторожной, более подозрительной, вот ведь как получилось, проглотила их наживку — и глазом не моргнула…

Но кто бы мог такое предполагать? Кому могло прийти в голову, что Сурменин лечащий врач, давший когда-то клятву делать все ради сохранения человеческого здоровья, будет способен на то, чтобы лишь симулировать лечение совершенно неизвестной ему женщины, да при этом еще иметь наглость с помощью прочувствованных телефонных разговоров держать на безопасном расстоянии Дору с ее тревогами?

От всего этого Дора была сама не своя, ее трясло.

Добравшись до отеля, она немедля направилась в бар. Чтобы успокоиться, ей надо было выпить. Она и подумать не могла о том, чтобы остаться сейчас одной в тишине гостиничного номера.

Выбрав угловой столик, она, прежде чем официант принес заказ, положила перед собой дипломную работу и поставила лэптоп. Дора опасалась излишнего внимания — ведь еще не было даже шести, так что ей вовсе не улыбалось ловить на себе вопросительные взгляды тех, кто оборачивался бы на пьющую в одиночестве женщину.

На самом деле, с учетом всех привходящих обстоятельств, ее диплом вобрал в себя множество материалов. Тут было то, что Дора сумела отыскать за годы учебы, — то есть все, что ей удалось накопать в чехословацких архивах восьмидесятых годов. Да, она выцарапала все это богатство, хотя время, пока ее запросы проходили через проверки и руки чиновников, сидевших в утробе гигантского здания Моравского земского архива, тянулось бесконечно долго. И в конце концов большинство запросов проверку прошло, так как процессы над ведьмами и позднейшие бабские склоки с деревенскими священниками были на пользу режиму, который мог с их помощью демонстрировать коварную и разрушительную силу церкви, веками одерживавшей победу в своей эксплуататорской классовой борьбе против угнетенных масс.

А вот сколько всего не прошло, она постепенно начала узнавать уже после революции. Журналы времен Первой Республики, которые она считала бесследно исчезнувшими, поскольку в них этнографы правобуржуазного правительства приходили к выводам, зараженным идеями капитализма, научная периодика, про которую библиотекари и архивариусы в один голос твердили, что она утрачена либо расхищена, — все это стало внезапно обнаруживаться в различных каталогах. Свет мира увидели приходские книги, про которые ей было сказано, что церковные сановники предпочли их уничтожить — лишь бы только не передавать в архив. А библиотека института уже получала иностранную прессу, и никто ее не воровал и не засекречивал до того, как она попадала в руки ученых.

Доступность заново обретенных источников и новая эпоха, когда никто не принуждал ее идти на компромиссы или использовать в работах эзопов язык, открыла Доре дорогу к истинной цели. К объемному труду, который станет делом ее жизни. И непременно реабилитирует ведуний, всех до единой. Но прежде всего Сурмену. Как только Дора дочитает материалы ее дела, она тут же займется своей дипломной работой — перепишет старые и напишет новые главы и добавит новые тексты. Поскорее бы. Ей уже не терпится.

Возле ее локтя возникла рюмка с прозрачной жидкостью. Дора раскрыла черный том и принялась перелистывать страницы первой главы.

Если бы тогда это было возможным, она начала бы свою работу с описания Копаниц. Все тамошние обитатели в один голос твердили, что место это особенное и потому рождает особенных людей. Возможно, жители повторяли эти слова, так как ничего другого, кроме этого уникального ощущения, у них не было. Невысокие коренастые сельчане, которых не могла толком прокормить копаницкая неплодородная земля, с детских лет уничтожали себя не только тяжким трудом, но и крепким местным самогоном. В них сохранялась непоколебимая тяга к вере, хотя они и неспособны были уважать ее моральные ценности. За пределами своего края они считались заведомыми ворами и дебоширами. И еще обманщиками, над которыми потешались из-за их упорных попыток одурачить окружающих, что, впрочем, чаще всего легко разоблачалось. Все это было напрямую связано с образованием. В Копа-ницах его не считали чем-то ценным — учеба означала трату времени, которое можно было использовать по-другому, лучше, работая в поле или как-то иначе добывая средства к существованию.

Это именно они уже после уничтожения барщины целых пятьдесят лет бесплатно трудились на графов из замка Светлов, поскольку в Копаницах никто не умел ни читать, ни писать, не говоря уж о том, чтобы получать газеты, и потому вести об отмене барщины сюда попросту не добрались. Только вмешательство пришедшего в ужас адвоката Вечержа, пионера туризма, любителя белокарпатской девственной природы и автора статьи «Современные рабы» в журнале «Независимость», исправило это положение. Он разъяснил все изумленным крестьянам, а в конце 1896 года даже посетил в Вене главу правительства Бадени, чтобы изменить сложившуюся ситуацию. Что за дело было ему до пота и изнурительной работы двух поколений незаконно надрывавшихся местных жителей? Да никакого. Но, возможно, его толкнуло на это ощущение того, что в конце девятнадцатого века в цивилизованной Моравии попросту не могут существовать столь глубокое невежество и всеобщая необразованность, соседствующие с рабством. Однако же они существовали. Причем еще не одно десятилетие. Даже в пятидесятые годы двадцатого века, когда коммунисты похвастались, будто победили неграмотность, новость об этом не могла прочитать добрая треть обитателей Моравских Ко-паниц.

Тем не менее чувство, что они особенные, было в них неискоренимо. Потому что жили они в особенных местах. Вот с чего Дора хотела бы тогда начать. Да только предварять академический труд разделом о крае гор, поросших лесами, полными карпатских дубов и буков с неохватными стволами, о крае, где на склонах зеленеют луга, сияющие летом редкостными орхидеями, ятрышниками (называемыми также кукушкиными слезками) и анемонами-ветреницами, а между этими лугами тянутся вниз узкие возделанные поля с домиками, почти вросшими в землю, — это абсурд. Научный текст не должен начинаться с описания свежего горного лета, которое в один миг может затмиться адской бурей, что затягивает гребни гор темными непроницаемыми тучами, либо с описания суровой зимы, когда среди холмов гуляют снежные вихри, какие можно было бы ожидать в Сибири, а вовсе не на юге Моравии. На страницах дипломной работы нельзя рисовать огромную круглую луну, повисшую над прильнувшими друг к дружке вершинами, которую причудливо расчерчивают ночные облака, или же описывать светлые ночи, когда на небе ни облачка и дороги, бегущие по склонам, видны не хуже, чем днем. А если выйти в такой момент на порог дома, стоящего на вершине холма, то кажется, будто находишься на небе, потому что под твоими ногами расстилается целый мир. С противоположного склона светят тебе из окон разбросанных по холму домиков огоньки, а в долине моргает, словно дитя в колыбели, Грозенков, и все соседи знают друг о друге. Каждый поодиночке, но все вместе.

По-настоящему начало ее диплома должно было бы быть именно таким. Читателям следовало дать понять, что это за волшебное место — Копаницы на отрогах Белых Карпат — и почему только здесь могло зародиться и налиться силой нечто особенное. Ведовство и ведуньи.

Однако ничего подобного в научном труде, ограниченном правилами минималистской эстетики, быть не могло. Ну так она ничего подобного и не писала, потому как попробуйте написать нечто такое после того, как представите себе пять пар глаз кандидатов наук из аттестационной комиссии, в которой по крайней мере один наверняка осведомлен о ваших анкетных данных:

— Я, товарищи, очень уважаю наших трудящихся и поверьте, что поступаю так не из-за того, что не вижу классово обусловленных различий во взглядах… скорее, наоборот. Но это же недопустимо, это совершенно не вписывается в шкалу оценок, абсолютно не соответствует критериям научного подхода! Такое могла бы написать разве что, ну да, разве что продавщица. Со всем уважением к ее почетному труду на благо нашей социалистической родины. Но — труду в торговом кооперативе «Единство»!

Так что начала она совсем по-другому.

РЕЛИГИЯ И МАГИЯ

Религия и магия суеверий не раз подвергались критике в целом ряде научных трудов выдающихся теоретиков этнографии и этнологии, которые на основе научного материализма убедительно доказали ошибочность веры в сверхъестественные силы. Их аргументация недвусмысленно свидетельствует в пользу того, что появление представлений о высшем существе и его сверхъестественных способностях (в случае христианства — Бога, в случае магии — сил природы) означает отказ от практического разума и в итоге от справедливости, что неизбежно приводит к порабощению человека человеком.

Тем не менее, рассматривая проблематику так наз. житковских ведуний, приходится оперировать этими категориями и в исследовательских целях различать религию и магию. Только в этом случае мы сможем понять синтез той и другой в процессе магической практики ведуний, которые вовлекали в свои ритуалы в том числе и христианского Бога[6].

Хотя это явление может показаться противоречивым, в наши дни оно уже достаточно известно благодаря обстоятельному исследованию д-ра Ченека Зибрта[7]. В своей работе он приводит различные формы взаимодействия между христианской верой и язычеством на протяжении всего периода развития европейской культуры.

Можно утверждать, что первоначально речь шла о переплетении новой веры с прежней языческой традицией (ср. стремление соединить церковные праздники, такие как рождество и пасха, с зимним и весенним солнцестоянием и т. п.), и только впоследствии церковь, находящаяся под защитой господствующего класса, стала навязывать, кроме в корне иной идеи веры, также новые, непривычные требования и суровые путы этических предписаний, которые, в частности, предполагали отказ от давних обычаев и ритуалов. Зибрт, однако, доказывает, что по всей Европе долгое время сохранялись родовые сообщества, решившиеся сберечь древние умения своих предков и не забывать родовую мудрость, передаваемую от поколения поколению, даже если она была объявлена языческой, а следовательно, еретической.

Это не ускользнуло от внимания церковников. Меры, принимавшиеся ими ради сплочения народа под сенью единой веры, доносит до нас главным образом ряд порой жестоких, а порой причудливых церковных запретов, отрывочно сохранившихся в записях периода раннего Средневековья. Они были направлены в первую очередь против хранителей языческих традиций, которые были опасны для церкви прежде всего потому, что к ним обращались люди, верившие, будто хранители не только обладают силой, проистекающей из знания стародавних тайн, но и способны вовлекать в свои действия также новообретенную силу христианского Бога. «Двойное» знание и «удвоенные» способности делали их намного более влиятельными, нежели официальные представители церкви — священники и монахи[8].

Именно поэтому на свет появлялись сочинения, в которых ритуальные магические практики трактовались как опасные для христиан. И те, находившиеся большей частью на самом низком уровне образования, с готовностью верили ужасным рассказам о заключении хранителями языческих традиций сделок с дьяволом.

Наиболее известным сочинением этого рода является книга Malleus maleficarum, или «Молот ведьм», доминиканского монаха Генриха Крамера (Хенрикус Инститор)[9]. Несмотря на то, что кёльнский университет, при покровительстве которого автор намеревался издать свое сочинение, отверг его как опус психически нездорового клирика, после первой его публикации в 1486 году оно в течение последующих двух веков распространилось по всей Европе, выдержав 28 переизданий. В наступившие вскоре времена природных катаклизмов и эпидемий этой книгой стали пользоваться для раздувания истерии, ведущей к поискам виновников всех этих бедствий. Неудивительно, что таковые отыскивались среди носителей языческих традиций: именно они, колдуны и колдуньи, пособники дьявола, исполнители его воли на земле, обвинялись в злокозненном разрушении христианской общины…

Ну, вообще-то кое-что в этом было. Потому как, думала Дора, если смешать воедино все ее знания об искусстве житковских ведуний с целенаправленными подстрекательскими речами и каплей истерии, страха и глупости, то получится та самая взрывоопасная смесь, которая бросала женщин, подобных ведуньям, в пламя костра или на эшафот. Как Катержи-ну Сганелку или Катержину Дивокую.

Их головы скатывались в подставленную корзину, а кровь забрызгивала все вокруг — либо же их тела обращались в пепел, как это происходило с жертвами многих ведовских процессов. Но между ними и женщинами из Житковой была определенная разница. Она бросилась Доре в глаза, когда та изучала последние сохранившиеся допросные книги моравских городов. Туда вносились приговоры женщинам, большинство которых судили не исключительно за занятия колдовством, а в первую очередь за иное, сопутствующее, преступление, которое как раз и требовало смертной казни. Детоубийство, избавление от плода, травление ядами, воровство, прелюбодеяние, двоемужество, кровосмешение — на все это шли в основном женщины из самых низов общества, нищенки или душевнобольные. Были, разумеется, и исключения; к самым известным относятся великолосинский и шум-перский процессы, затеянные паном Бобли-гом из Эдельштадта, чей явно нездоровый раж требовал костров, на которых сожгли десятки в большинстве своем благонамеренных горожан и горожанок[10].

Однако житковские женщины тоже были исключением. Их приговоры состояли сплошь из перечней прегрешений, по сути весьма абстрактных и напрямую связанных со смутными фантастическими представлениями обвинителей об искусстве ведуний. Все верно: Дора не только вычитала это в конкретных документах, но и испытала на собственном опыте. То есть обвинения против женщин, представших перед бойковицким судом, были не беспочвенными. Поскольку знания, не доступные другим, находились под запретом, ведуньи априори считались виновными.

Дора нажала клавишу компьютера и, ожидая, чтобы экран загорелся и стал ярко-синим, махнула официанту и заказала еще рюмку. Перед ее взором постепенно появлялись папки, и наконец она выбрала одну из них — ЛЕЧЕНИЕ. Некоторое время Дора перебирала файлы, а потом открыла тот, что содержал записи древних, передаваемых из поколения в поколение рецептов, услышанных ею от старожилов. Она пробежала глазами несколько, прежде чем нашла тот, что искала. Сурменин совет Багларке.

Если хочешь мужнино желание разжечь и зачатию помочь, смешай кору со ствола молодого дуба, содранную весной, когда еще не распустились листья и соки поднимаются по стволу, разотри ее в порошок, добавь куски маральего корня, растертые в порошок березовые сережки, две ложечки листков якорцев наземных, пропаренных с десятью каплями уксуса, смешай все это с салом, повари и дай застыть. Втирай мужу вечером и два раза в день давай ему пить отвар из якорцевых стеблей. Если для него будет слишком горячо, смешай с самогоном.

Это был тот же рецепт, что дала Катержина Сганелка Фуцимановой. Однако Багларовой он помог, у нее родились трое детей.

Папка о лечении полнилась подобными советами и подсказками. Когда-то других путей к выздоровлению в Копаницах не существовало. Жаль, что из-за истерического преследования колдуний эти методы превратились в головах людей в нечто коварное, подлежащее немедленному искоренению. Вместе с уважением к тем, кто умел их применять. К ведуньям, ставшим в глазах соседей ведьмами. Этому наверняка поспособствовало и еще одно умение, которым якобы владели житков-ские женщины.

Дора открыла файл под названием ЛЮБОВНАЯ МАГИЯ.

На экране компьютера появились ксерокопии страниц приговора, вынесенного внучатой племяннице Сганелки Катержине Ди-вокой, которая колдовством удерживала при себе некоего Талаша. Литье воска и заклинание? Одурманивание с помощью трав и любовные фокусы? Хотя Дора и верит, что Катержина Дивокая проделывала все это, казни она явно не заслужила. Катержина провинилась ничуть не больше своей внучки Зузки Полаш-ки, которая пять десятилетий спустя отвечала перед бойковицким судом за обольщение Юры Ржегака, «почтенного быстршицкого кузнеца, коего она одурманила и от его жены Марины сманила, а саму ее после уморила». Тогда вину Полашки в смерти Ржегаковой жены, умершей от чахотки, доказать не удалось, но за подозрение в этом и за иные колдовские деяния ее присудили к штрафу в пять золотых. Это произошло уже в 1741 году. К счастью, к тому времени пытки и казни подозреваемых в чародействе исчезли из репертуара моравских судов, так что Полашка, в отличие от своих предшественниц, выпуталась живой.

Дора знает, что обе они были виновны, виновны так же, как и другие ведуньи. Она знает это, потому что и к ним, в Бедовую, прибегали девушки, мечтавшие зачаровать своего избранника.

Ей помнится, что появлялись они у Сурмены в основном под вечер, в сумерках, чтобы никто не узнал их, даже если и увидит. Приходили стыдливые, полные надежд, и Сурмена уводила их прочь, в темноту, освещенную лишь мигающим огоньком керосиновой лампы, который Дора провожала из окна глазами до тех пор, пока он не скрывался за гребнем холма.

Ее, Дору, вместе с Якубеком Сурмена всегда запирала в доме, чтобы ей и в голову не пришло следить за ними: не на что, мол, там тебе смотреть. Это еще больше разжигало Дорино любопытство, и она ни разу не смогла уснуть прежде той минуты, когда Сурмена и девушка возвращались. Но вместо того, чтобы выяснить наконец, чем же эти двое занимались, она слышала только шорох сухих трав, которые Сурмена насыпала в полотняные мешочки, и слова благодарности — после этого девушки стремительно исчезали в ночи.

Лишь однажды Сурмена совершила оплошность и забыла их запереть. Она клевала носом, завернувшись в шерстяной платок, возле теплой печки, и стук во входную дверь вырвал ее из дремоты. Она торопливо перелила в посудину травяной отвар, булькавший на плите, бросила в мешок нужные вещи и суматошно выскочила за дверь, забыв повернуть ключ в замке. Разумеется, Дора, бывшая, как всегда, начеку, пустилась следом. Под покровом ночи она шаг за шагом кралась за колеблющимся огоньком лампы, который в конце концов привел ее на лесную опушку, где бил их родник, разливавшийся небольшим озерцом.

Когда Дора приблизилась настолько, чтобы хорошо видеть и слышать, она заметила знакомую девушку из Грозенкова, которая, обнаженная, присела посреди озерца, и Сурмену, поливавшую ее травяным отваром, смешанным с водой из родника.

— Умываю тебя пятью пальцами, шестью ладонями, чтобы тот суженый пришел за тобой… чтобы стала ты для него бесценной, всех девиц милее, чтоб не мог он ни есть, ни пить, ни табак курить, ни веселым быть. А только к Ганочке крещеной бежать, пока не добежит и в жены ее не возьмет…

Сурмена то склонялась к воде, то снова выпрямлялась, чтобы омочить Гане все тело, она поливала ее волосы, разминала ей руки и ноги.

— Чтобы не были ему час часом, родня родней, сестра сестрой, брат братом, мать матерью, отец отцом, чтобы ничто ему не было мило, а только одна его суженая с Божьей помощью перед глазами его стояла.

Гана начала молиться.

— И кладу я тут свое заклятье, — продолжала Сурмена, обходя озерцо и осеняя его широкими крестами. Закончив, она достала из своего мешка кусок ткани для переноски травы, завернула в него девушку, обсушила, а потом, когда Гана уже одевалась, спросила: — Месячные-то когда ждешь?

— Через неделю, — стыдливо ойкнув, ответила девушка.

— Так-так. Значит, в первый же день замеси тесто на лепешки, в это тесто добавь три капли своей крови, месячной, что возьмешь с тряпочки, и один волосок со срамного места и дай тесту хорошенько подняться. Потом испеки лепешки и несколько самых красивых подержи под мышкой. Пары минут хватит, пока теплые еще будут, не горячие, чтоб не выронить. После уложи их на тарелку, а как этот Липтак мимо пойдет, предложи ему, да пускай побольше возьмет, коли они ему глянутся. Но все пускай не берет, а то раздаст еще. Он сам их съесть должен, понимаешь?

Гана натягивала блузку и юбку, и кивала, и ловила каждое Сурменино слово, чтобы ни в чем не ошибиться.

— А дома я еще дам тебе цветок амаранта, щирицу белую, будешь при себе носить, вот увидишь, до чего душистой станешь. Он-то точно учует.

Гана радостно рассмеялась и промурлыкала вполголоса копаницкую песенку:

— Верно, верно, — кивала Сурмена.

Пламя керосиновой лампы, висевшей над озерцом, освещало всю эту поразительную сцену и двух ее участниц. Дора смотрела на них как завороженная. А несколько месяцев спустя она опять едва верила своим глазам, когда Гану — разодетую, в свадебном наряде, с высоким венцом из цветов на голове — вел в Грозенкове к алтарю один из младших Липта-ков. Почудилось ей — или и впрямь Сурмена с Ганой улыбались тогда друг другу не так, как остальные?

Дора вспомнила об этом, впервые прочитав приговоры Катержине Дивокой и Зузке Полашке. А потом вспоминала еще не раз, когда наталкивалась на подобные же случаи, показывавшие искусство любовной магии житковских женщин.

Например, на найденную в метрической книге запись о том, что внучка Зузки Полашки, Мария Юрачка, удачно вышла замуж за богатого селянина аж из Ганы[11], которого она приглядела на какой-то ярмарке… Или когда ей попался документ об эксгумации Марииной сестры, которую все звали Перханя. Она умерла прежде своего молодого любовника и ходила к нему по ночам, желая уморить, до тех пор, пока ее не вытащили из могилы и не пробили ей сердце колом, потому что думали, будто она — вампир. Рассказывали, что щеки у нее были розовые, а волосы и ногти росли даже в гробу, хоть она и пролежала в земле больше трех недель… Или когда услышала историю о некоем фабриканте из Йиглавы, лечить которого позвали однажды Дорку Габргелову, дочку Марииной дочери Катержины. Так она его так вылечила, что он ездил потом к ней каждое лето и не мог оторваться от нее до самой ее смерти. И сегодня еще в Копаницах вспоминают, что он бегал за ней, точно собачонка, и не видел и не слышал других женщин — настолько был ею околдован. А еще говорят, что, когда Дорка Габргелова умерла, ее дочка и наследница Анка копала землю возле их дома под новую грядку и в месте, обращенном к Йиглаве, нашла прядь волос точь-в-точь таких, как у того йиглавского молодца. И только после того, как она те волосы сожгла, перестало его тянуть в Копаницы.

Дора опять кликнула по клавише, и из другой папки вывалилось большое изображение родословного дерева.

Она медленно вела курсор от Катержины Сганелки и Катержины Дивокой к Зузке По-лашке, от нее — к Марии Юрачке, которая по-еле смерти мужа вернулась в Житковую, чтобы в конце восемнадцатого века передать свое имущество дочери Катержине, а та потом — обеим своим дочерям, Марине Горчиковой и Дорке Габргеловой. Нити родословных вились дальше, к девятнадцатому веку, где добирались до дочери Марины, Анны Стругар-ки по прозвищу Волосатая, ставшей повитухой, что была известна далеко за пределами Копаниц. Это именно она подарила в начале двадцатого века жизнь дочери Ирме, сманившей и уведшей из прежней семьи своего мужа Яна, чего ведуньи из рода Годуликов так ей никогда и не простили; Ирма до сих пор жила на пустоши Черная, мимо которой Дора каждую пятницу топала наверх, к себе домой, в Бедовую.

Другая же ветвь тянулась от Дорки к Анке, про которую говорили, будто в своих предсказаниях она не ошиблась ни единого разу. Она якобы и Первую мировую предвидела и даже перечислила те семьи из Грозенкова, что потеряют на ней своих сыновей. Багларка как-то сказала Доре, что слова ее сбылись тютелька в тютельку: она, мол, назвала всех тогдашних грозенковских ребят, причем некоторые из них были еще младенцами, а иные и вовсе пока не родились, — а теперь все они записаны на памятнике павшим воинам на городской площади. Всего несколько имен не увидела тогда Анка, и были это имена ее собственных зятя и внуков. О ее дочерях, Пагачене и Юстине, говорили, что они унаследовали от своей матери не только умение лечить: якобы стоило им лишь в глаза человеку глянуть, как они всю правду о нем видели. Болезни, несчастья, обиды, события прошлые и будущие. Никто не мог скрыть от них свои тайны. Когда Дора вспоминает Сурменины глаза, которые вроде бы были в точности такими же, как у ее матери Юстины, и которые могли впиться в человека, словно две черные пиявки, она верит, что это правда.

Дора опять взглянула на родословное дерево. От Юстины Рухаровой тянулись последние две веточки — к ее дочерям Сурмене и Ирене Идесовой.

Прямо под ними стояло ее, Дорино, имя. А с ней-то самой как быть?

Она бы покривила душой, если бы сказала, что всегда знала свое место в этой длинной, через века протянувшейся цепи имен и фамилий. Кто-то мог бы назвать ее последним прямым потомком житковских ведуний. Но это не так. В ней, Доре, не дремлет ничего из того, чем прославились женщины их рода, она не разбирается в травах, не умеет врачевать, не видит будущее. Сурмена не сделала ее своей наследницей и не научила тому, что умела сама. Поэтому Дора была другой, недоверчивой и переполненной подозрительными вопросами, услышанными ею внизу, в Грозенкове. Так что позднее ей пришлось в одиночку упорно отыскивать свою роль во всем этом. Долгие годы она ничего не знала и блуждала в темноте. Но потом, со временем, сны указали ей путь.

Это началось, когда как-то под утро она проснулась, все еще слыша в голове крик Катержины Сганелки. Дора смотрела на потолок темной комнаты и мучительно размышляла о том, почему взбудораженная фантазия не дает нормально выспаться именно ей. И, разбираясь в своих мыслях, она вдруг поняла, что для простых фантазий в ее снах слишком уж много деталей и что она слишком уж точно чувствует, что именно переживали люди, умершие несколько веков назад. И тогда она впервые задалась вопросом — а обычные ли это сны? Может, ее терзает не буйное воображение, а крохотные остатки того знания, которым владели ее предшественницы, осколки дара ведуний? Что, если внутри нее вибрирует их общее наследие, общее знание, переданное ей сквозь столетия от Катержины Сганелки — через Сурмену, через мать? И в тот миг, когда она подумала об этом, ей показалось, что она подобрала ключ к давно запертой двери. Стоило этой двери открыться, как Дора осознала свою истинную роль и поняла, что именно от нее требуется и какой вклад она может внести. Она единственная стоит на границе между этими двумя столь различными мирами — да, одной ногой в науке, но вместе с тем ощущая прочную связь с самой сердцевиной жизни ведуний. Ее задача, сказала она себе, выяснить судьбы всех женщин их рода, извлечь их истории из тьмы прошлого, а главное — поведать миру о их необычайном искусстве, которое недруги пытались веками стереть с лица Копаниц. Это она должна позаботиться о том, чтобы их наследие не пропало.

Той ночью ей неимоверно полегчало. Отныне она знала, что ее имя недаром стоит в конце родословной.

Дора снова вгляделась в раскинувшуюся сеть ниточек, ведущих к разным именам.

Эта генеалогическая драгоценность была Дориным секретом. До сих пор ее не видел никто, кроме нее.

Вначале она работала над родословной, потому что хотела использовать ее в дипломе, но потом, всматриваясь в свое имя, сиротливо торчащее на последней строчке, отказалась от этой затеи. Она решила так не только потому, что не захотела прилюдно стирать семейное грязное белье, но в основном потому, что опасалась, как бы против ее работы не были выдвинуты обвинения в личной заинтересованности и предвзятости, а аттестационная комиссия вполне могла пойти на это.

Она была уверена, что поступила правильно, оставив свою тайну при себе.

От размышлений ее отвлек официант. Она кивнула в ответ на его вежливый вопрос, заказав очередную рюмку. Только сейчас она поняла, как сильно болят у нее глаза от долгого чтения и от света дисплея. Дора устало помассировала веки.

Подняв взгляд, она заметила, что из другого угла зала на нее внимательно смотрит какой-то мужчина. Сначала его пристальный взгляд напутал Дору, но затем уголки ее губ растянула застенчивая улыбка.

НОЧНОЕ ГОЛОВОКРУЖЕНИЕ

Откровенно говоря, она бы изумилась, если бы ее ожидания оправдались. Или, по крайней мере, сильно бы удивилась. Вот сколько раз в жизни случалось так, чтобы наутро она не бывала разочарована? Два, три? Да и то…

Но они же делают это нарочно, назло ей, они все хотят одного, как только за ними закрывается дверь спальни, они штурмуют ее, как солдаты, как роботы, они раскатывают и мнут ее, точно тесто, неуклюже, грязно, без малейшей фантазии шарят по ней лапами, сопят, спеша скорее проникнуть внутрь, скорее, скорее, словно гончие. И все ее полное надежд ожидание, что они разбудят в ней страсть, тают, как снежинка над пламенем, и она не ощущает ничего, кроме сильнейшего смущения от неловких метаний потного мужского тела, в которых нет ни чуточки аккуратности, ни чуточки утонченности, это тело совершенно не стремится к тому, чтобы их бока слились в едином ритме, чтобы в ней зародилась наконец уверенность: да, получается, все-таки получается, вот-вот, это оно! Никто из этих мужчин даже не пытается дать ей эту уверенность, они безразличны к ней, они просто хотят, чтобы она была здесь, она — тело с раскрытой вагиной, и ничего больше.

Так происходит почти всегда: вот уже, даже раньше, чем исчезает надежда, все кончается, они зачехляют свое оружие, отваливаются, закуривают или принимаются гордо похлопывать ее по бедру, восхищаясь добротно сделанной работой, а она смотрит в потолок, и в ней постепенно нарастает злость по отношению к себе самой, к тому, какая она… ну почему ей такое не нравится, почему она непохожа на других женщин, короче говоря, почему ее не устраивает то, что предлагают ей эти мужчины, почему ей хочется встать и убежать, выбежать из комнаты, остро пропахшей их общими выделениями, и бежать до тех пор, пока она не устанет настолько, чтобы можно было не думать вообще ни о чем, даже о себе, о своей ненормальности, своей извращенности, от которой ей так плохо, ни даже о них, об этих убогих, что раз за разом доказывают ей, что все бесполезно, все не имеет смысла?

Но вместо этого она лежит, уставившись в потолок и пытаясь подавить в себе приступ злости, и иногда ей это удается, но чаще нет, потому что мужчина рядом, тот самый, что только что сполз с нее и теперь закуривает сигарету, вдруг что-то такое произносит, потому что так положено, не молчать же в самом деле, и тогда вибрировавшее внутри нее раздражение, от которого она совсем недавно хотела сбежать, вырывается смерчем наружу и разбивается о гору плоти, вздымающейся подле нее, и хлещет несчастного мужика так, что сначала он едва не давится сигаретой, а потом, чаще всего даже не успев застегнуть рубашку или толком натянуть майку, вылетает за дверь, вопя: «Ну, ты и дура!» — или что-то в этом роде… в общем, чего там они орут, когда до них наконец доходит, что она вовсе не разделяет их убежденность в совершении ими великого подвига и что (и это вполне логично) встречаться им в будущем совершенно не обязательно.

Но то, что произошло в Пардубицах, отравлять ей жизнь не будет: уж этого-то мужчину она точно никогда больше не увидит. Только вот отвращение к себе, неприязнь к собственному телу, полному гадких, постыдных желаний, останутся при ней, хотя она и вымоется тщательно душистым гостиничным мылом, пенящимся даже между пальцами ног, отмывающим все, кроме ее памяти, которая сохранит грязь и жирный налет позора, и потому она, Дора, какое-то время не будет копаться в ней, не будет даже думать об этом, неделю, две, три, пока снова не ощутит желание, которое толкнет ее однажды вечером в объятия первого встречного. И она снова будет надеяться, что в этот-то раз все пойдет иначе, что между ними проскочит искра и в ней, Доре, что-то вспыхнет и будет гореть, и она сможет отдаться мужчине, как абсолютно нормальная женщина, как положено, как заведено, как правильно, ну наконец-то…

АРХИВ: ДЕНЬ ТРЕТИЙ

В пятницу утром она опять была первой записавшейся в книге посетителей. Том с делом Сурмены архивариус для нее уже приготовил.

— Сегодня я только до обеда, — сказала Дора. Архивариус лишь равнодушно пожал плечами. Дора поспешила на свое привычное место и погрузилась в чтение. Надо успеть как можно больше до последнего поезда, с которым она должна уехать за Якубеком.

126

В Районное отделение Государственной безопасности, Угерске Градиште, III отдел

реф. Шванц, в собственные руки

ОПЕРАТИВНАЯ СВОДКА:

дело Сурменова Терезия Подготовил: тайный осведомитель Маслёнок

В воскресенье 11 ноября 1976 г. дежурная медсестра тов. Кудлова Франтишка пресекла попытку посещения пациентки Сурменовой Терезии. Пройти к ней пыталась девушка приблизительно двадцати лет, среднего роста, с длинными каштановыми волосами и карими глазами. Она утверждала, что является родственницей Сурменовой Терезии, однако никаких подтверждающих это документов не предъявила. Дежурная медсестра не отрицала, что Сурменова находится в отделении, но отказалась пропустить к ней посетительницу без необходимых документов. Девушка спросила, какие документы требуются, и сестра ей это сообщила. Затем девушка ушла.

В кратчайший срок жду дальнейших указаний, чтобы я мог проинструктировать медсестер, как поступить в случае, если вышеупомянутая повторит попытку посещения Сурменовой.

142

В Районное отделение Государственной безопасности, Угерске Градиште, III отдел

реф. Шванц, в собственные руки

Составил: Оперативный псевдоним /

Папка: ГАДАЛКА /15701

Вид сотрудничества: оперативный работник Контролирующий отдел ГБ: Угерске Градиште

Отчет о встрече с тайным осведомителем Маслёнком

10 декабря 1976 г. состоялась встреча с тайным осведомителем, оперативный псевдоним Маслёнок, как всегда, в придорожном ресторане «Мир» на шоссе № 47, направление на Кршеновице. Вышеназванный на встречу явился по обыкновению вовремя. В ходе беседы вел себя дружелюбно и благожелательно.

В начале встречи обсуждалось дело Сурменовой Терезии. На мой вопрос касательно ее состояния Маслёнок ответил, что после четвертой серии электрошоков ее состояние стабилизировалось и не вызывает опасений. Он добавил, что хотя у пац. наблюдаются типичные последствия лечения, такие как тремор и эпилептические припадки, но их удается держать под контролем.

Далее Маслёнок спросил, как ему следует действовать в отношении посещений. Он пояснил, что Сурменова находится в открытом отделении, при ее состоянии контакты не противопоказаны, так что главный врач уже обдумывал этот вопрос и несколько раз обсуждал его с Маслёнком как с лечащим врачом. В настоящее время, когда посещения Сурменовой добивается родственница, если она встретится с главврачом, то ей, считает Маслёнок, нельзя будет помешать. Вместе с тем он исключил возможность перевода Сурменовой в закрытое отделение для серьезно больных, так как это вызвало бы подозрение.

При этом он добавил, что в данный момент нет оснований опасаться посещений, поскольку пациентка после эл. терапии не способна связно говорить, что можно еще усилить путем назначения дополнительных лекарств. Маслёнок ожидает нашего мнения по данному вопросу.

Встречу завершил рассказ Маслёнка о взаимоотношениях по месту работы, которые, по его словам, стали лучше, с тех пор как он получил повышение и был назначен заместителем главврача. На вопрос, не происходит ли в трудовом коллективе что-либо необычное, он ответил, что нет, в настоящее время дела обстоят хорошо и все трудятся как положено. К этому он добавил, что, может быть, только один коллега, тов. д-р медицины Бро-усек демонстрирует не такое отношение к нашему соц. строю, какое ожидалось бы от врача его уровня, допуская реакционные высказывания по некоторым идейным вопросам. На просьбу уточнить, какие именно реакционные высказывания позволяет себе тов. Броусек, Маслёнок ответил, что он, например, утверждает, будто в зарубежных капиталистических странах, конкретно в Вене, положение врачей лучше, на основании чего Маслёнок делает вывод, что он негативно относится к соц. медицине, отдавая предпочтение эксплуататорской системе капиталистического Запада перед программой охраны здоровья граждан, которая сформулирована Министерством здравоохранения ЧССР. Вместе с тем Маслёнок дал понять, что его интересовало бы, каким образом тов. Броусек пришел к такому сравнению. Ему было отвечено, что этот вопрос мы у себя выясним.

Заключение: Маслёнок своими действиями по-прежнему подтверждает, что является подходящим для нас тайным сотрудником с высокой степенью мотивации и готовностью сотрудничать.

Операция завершена 10.12.1976 г. в 18.45.

Расходы составили 162 кроны.

145

Совет Местного национального комитета Житковая

В Районное отделение Государственной безопасности, Угерске Градиште, III отдел

реф. Шванц, в собственные руки

По вашему запросу направляем копии метрических свидетельств, доказывающих родство Доры Идесовой и Терезии Сурменовой, которые Дора Идесова, проживающая по адресу Житковая 28, затребовала в нашем МНК 26.11.1976 г. Далее подтверждаем, что документ, свидетельствующий об их родственных отношениях, мы выдадим, согласно вашей рекомендации, не ранее 1.5.1977 г. К сказанному добавляем, что интересующая вас Идесова затребовала также документ, удостоверяющий ее родство с Идесом Якубом, в настоящее время находящимся в Учреждении для умственно отсталых подростков Брно-Хрлице, указав в качестве причины желание оформить над ним частичную опеку.

Исполнитель: Чермачкова.

17.1.1977 г.

148

Государственное управление социальной защиты г. Брно Исх. №: Опек. 124 007/ИМК БО 02

В Районное отделение Государственной безопасности, Угерске Градиште, III отдел

реф. Шванц, в собственные руки

По вашей просьбе информируем вас о нашем воспитаннике несовершеннолетнем Идесе Якубе 16.2.1961 г. р. Вышеназванный состоит у нас на учете как полусирота с умственными и физическими отклонениями в развитии. После смерти матери он вместе с сестрой Дорой по заявлению их тетки, Сурменовой Терезии, был передан в 1966 году под ее опеку. При этом Сурменовой как опекуну лица с нарушениями здоровья было назначено пособие, выплачиваемое на основании распоряжения Министерства труда и социального обеспечения ЧССР № 182/1961 Свода законов в размере 498 крон в месяц. Вместе с тем обоим несовершеннолетним было назначено пособие по сиротству в размере 456 крон, которое до 30.6.1974 г. ежемесячно переводилось Сурменовой Терезии как их опекуну. После ее госпитализации в ГПЛ Кромержиж несовершеннолетний Идее Якуб по требованию прокуратуры г. Угерске Градиште был передан нами 18.6.1974 г. в Учреждение социальной опеки для умственно отсталых подростков в Брно-Хрлице, где он находится по настоящее время.

4.5.1977 г. в Гос. управление соц. защиты по Южноморавскому краю в г. Брно в отношении вышеуказанного несовершеннолетнего Идеса Якуба поступило заявление от Идесовой Доры, 30.10.1958 г. р., проживающей по адресу Житковая 28, о Частичной передаче под опеку третьему ли-цу. Вышеназванная приложила к заявлению свидетельство о рождении как документ, подтверждающий достижение ею совершеннолетия, а также Справку о родственных отношениях с несовершеннолетним Идесом Якубом и Справку с места оабо-ты о законно оформленных трудовых отношениях с вышеназванной и заявила, что в настоящее время она является единственной родственницей Идеса Якуба, способной взять его под опеку.

По вашей просьбе прилагаем эпикриз по итогам психиатрического обследования, подготовленный Отделом медицинских заключений Государственного управления социальной защиты г. Брно.

Исполнитель: Кавкова Магдалена

7.5.1977 г.

Приложение

РЕЗУЛЬТАТЫ ПСИХИАТРИЧЕСКОГО ОСВИДЕТЕЛЬСТВОВАНИЯ

ИДЕС Якуб, 16.2.1961 г.р.

Семейный анамнез: в семье подтверждены случаи психоза (тетка воспитанника в наст, время в ГПЛ с диагнозом «острые психотические нарушения»). Отец алкоголик.

Личный анамнез: операции и серьезные заболевания — 0. Диагностировано недостаточное развитие личности, средняя степень олигофрении, слабоумие, коэффициент умственного развития 46. Необучаемый, не способный сосредоточиться на физическом труде и ориентироваться в мире, который для него слишком сложен. Все это в сочетании с синдромом Апера, сопровождаемого типичным явлением преждевременного закрытия черепных швов и гипоплазией средней части лица. Отклонение глаз от оси лица, синдактилия в области рук и ног, вызывающая затрудненную моторику. Повышенная суггестабильность.

Состояние пациента устойчивое, заметных улучшений ожидать нельзя.

Наличие вредных привычек: не обнаружено. Алкоголь не употребляет. Не курит.

Социальный анамнез: происходит из бедной социальной среды, мать умерла в 1966 г., отец в наст, время отбывает наказание. В 1966–1974 гг. вместе с сестрой находился под опекой тетки. Живет в мире, ограниченном заботящимися о нем лицами, другие личные контакты или привязанности не выявлены. Воспитывался в религиозном духе.

Образование и трудовая деятельность: необучаемый, но научился обслуживать себя. Юридически недееспособен. Большинство его биологических потребностей удовлетворяется.

Отношение к социалистическому строю: отсутствует.

Состояние при госпитализации: пациент доставлен работниками Государственного управления социальной защиты 18.6.1974 г. По всему телу незначительные гематомы, рвота. Был дезориентирован, испуган, не мог говорить и сосредоточенно воспринимать кого-либо из лечащего персонала. На контакт не шел. Работники управления социальной защиты предупредили, что у него был припадок с потерей сознания и судорогами, и сообщили, что пациент иногда ведет себя бурно, впадает в состояние возбуждения и теряет контроль над собой (что было охарактеризовано ими как неистовство).

Медикаментозное лечение: вначале не применялось, в наст, время показано гормональное лечение Ципротероном 2 мг в день для подавления либидо и Диазепамом в случае припадков.

Следующие документы Дора знала. Точно такие же до сих пор хранились у нее дома на дне ящика с бумагами. Когда-то она им очень радовалась, да и теперь не решалась выбросить. Она медленно перелистывала их, задержавшись только на самом последнем.

161

Государственное управление социальной защиты г. Брно

ИДЕСОВА Дора, Житковая 28, р-н Угерске Градиште

Решение

На основании положения § 456/1963 Свода законов (Закон о семье) разрешается изменить режим опеки над несовершеннолетним Якубом Идесом, 16.2.1961 г. р., в Учреждении социальной опеки для умственно отсталых подростков с круглогодичного на режим «в течение недели». Попечителем назначается

ИДЕСОВА Дора, 30.10.1958 г. р., проживающая по адресу Житковая 28, р-н Угерске Градиште, сестра несовершеннолетнего Идеса Якуба.

С учетом того, что вышеназванная прошла обязательный курс обучения уходу за умственно отсталым лицом, включая кризисные ситуации, подписала обязательство соблюдать правила учреждения социальной опеки, а также была проинформирована о диагнозе несовершеннолетнего Идеса Якуба, медикаментозном лечении и распорядке дня, пациент передается под ее частичную опеку, начиная с 1.6.1977.

Воспитанник Учреждения социальной опеки для умственно отсталых подростков в Брно-Хрлице несовершеннолетний Идее Якуб будет находиться на попечении учреждения каждую неделю до 13.00 час. пятницы и будет вновь принят в учреждение до 17.00 в воскресенье.

Подпись: инж. Властимил Коварж

7.5.1977 г.

173

В Районное отделение Государственной безопасности, Угерске Градиште, III отдел

реф. Шванцу, в собственные руки

Составил: Оперативный псевдоним /

Папка: ГАДАЛКА / 15701

Вид сотрудничества: оперативный работник

Контролирующий отдел ГБ: Угерске Градиште

Отчет о наблюдении за Идесовой Дорой

Наблюдаемая в июне 1977 г. оформила частичную опеку над несовершеннолетним братом Идесом Якубом, который находится на ее попечении с пятницы по воскресенье. Каждую пятницу она забирает его в 13 часов, в 14.20 они едут поездом в Угерске Градиште, откуда в 17.15 автобусом в направлении на Старый Грозенков до остановки Житковая. В воскресенье ровно в 17 часов наблюдаемая возвращает брата в учреждение. В течение рабочей недели наблюдаемая живет в съемной квартире в Брно по адресу ул. Францоузска 112 и, кроме работы в кооперативе «Цейл» на улице Цейл 72, по вторникам посещает вечерние курсы немецкого языка в Государственной языковой школе на улице Колиште 1. Прочие ее контакты немногочисленны, вероятно, вследствие того, что в Брно она переехала совсем недавно.

Заключение: Подтверждаю свое предположение, что логистика и забота об умственно отсталом брате исключают ее контакт с Сурменовой, которую она не будет успевать посетить в приемные часы в Кромержиже.

Наблюдение окончено 30.9.1977 г.

ЯКУБЕК

Все с самого начала говорили, что Господь Бог знает, почему наслал на Якубека такую беду. Мол, он все делает по какой-то причине, которая позже, может быть, так или иначе объяснится. То, с какими лицами они это говорили, стало одним из ее первых воспоминании.

Роды, само собой, принимала Сурмена, кто же еще. Дора с отцом ждали перед домом. Кутаясь в толстенные тулупы, они долго притопывали там на холоде, пока наконец не услышали мамин протяжный выкрик, один-единственный, затем тихий прерывистый плач — и больше ничего. Отец еще какое-то время нервно ходил вдоль дома, но потом не выдержал и стал рваться внутрь. В дверях он столкнулся с Сурменой.

— Сначала сбегай за Ирмой Габргеловой, — сказала она ему.

Отец было засопротивлялся, ему не терпелось взглянуть на младенца, но Сурмена войти не позволила. Он был трезвый. Будь он пьян, ей бы с ним точно не справиться. Так что отец ушел, и было ясно, что раньше, чем часа через два, его ждать назад не стоит, ведь до Черен-ской пустоши, где жила Ирма, идти было почти час, а путь среди февральских сугробов мог продлиться еще больше.

Поэтому Дора с матерью и Сурменой были первыми, кто увидел Якубека.

Мать плакала.

Она сжимала его, уже помытого и запеленатого, обеими руками; он бессильно лежал у нее на груди, и на его головку капали слезы, медленно стекающие с ее запавших щек. Почему — это Дора поняла, только когда забралась на каркас деревянной кровати. Лицо ребенка, выглядывавшее из одеяльца, ее испугало. Правда, ей никогда еще не доводилось смотреть на новорожденных младенцев, но и ничего более диковинного она раньше тоже не видела.

< — Почему у него так мало пальцев? — спросила она наконец. Из ладошек ребенка, прижатых к головке, торчали всего три крохотных культи без ноготков. Мать разрыдалась еще сильнее. Сурмена отвела Дору в сторону, к столу.

— Сколько Господь Бог судил, столько и дал, — сказала она. — Нам теперь остается только нести крест, который он нам назначил. И мы — ты, я и мама с папой — понесем его мужественно, пообещай!

Дора послушно кивнула, хотя не очень понимала, что это значит — мужественно нести крест.

Зато по реакции отца она быстро поняла, что значит — не уметь его нести.

Сначала оба они, отец с матерью, плакали.

Ирма с Сурменой бестолково ходили по комнате, а Дора растерянно сидела на скамье у печи и старалась разгадать смысл непостижимой для нее сцены. До тех пор, пока тепло от пылающей печи не одолело ее и голова не стала падать на грудь.

Может быть, временами она выходила из дремотного состояния… или ей что-то только снилось — как знать?

Кажется, отец взял с полки две бутылки самогона и ушел, вроде бы в лес. Ирма с Сурменой, подобно двум Мойрам, с серьезными задумчивыми лицами склонились над плачущей матерью и притихшим младенцем, лишь иногда произнося что-то вполголоса.

— Урод, — вспоминает Дора одно из тех слов.

И не может отделаться от мысли, что в тот вечер, когда она дремала там возле печки, ее мать этого хотела. Чтобы странного ребенка с деформированной головой и ввалившейся серединой лица, так что у него почти не видно было носа, а глаза нелепо разбегались в разные стороны, вообще не было.

— Может, он сам помрет, вот ведь и нёбо у него расщепленное, — будто бы услышала тогда Дора.

А которая из них, Ирма или Сурмена, возбужденным шепотом, из которого до Доры долетал и лишь отдельные резкие звуки, сказала, что это грех?

В чем тут мог быть грех?

Очнувшись от полусна, она тихонько направилась к кровати, где обе женщины склонились над младенцем, лежавшим на коленях у матери. Их широкие зады мешали увидеть, что там делалось, и ей пришлось протиснуться между ними, раздвинув две сомкнутые могучие фигуры, чтобы посмотреть.

— Это сестричка или братик? — спросила она, напугав всю троицу так, что они ойкнули. Тут раскричался и Якубек, но его крик приглушала прикрывавшая ему лицо сложенная тряпица. Когда он под ней задергался, она сползла, и Доре впервые показалось, что он, моргнув, посмотрел на нее, этак мимолетно, после чего его голубые глазки сощурились от плача в узкие мокрые щелочки.

— Братик… — прошептала мать, прижимая плачущего младенца к себе. Сурмена с Ирмой отошли от кровати.

Сейчас Дора знает, что новорожденный ребенок еще не видит, но даже если бы и видел, Якубек все равно не мог бы заметить ее правым глазом, потому что именно на правый глаз он всегда был слаб. Зато левым глазом он теперь видит хорошо, причем даже такие детали, которые от Доры обычно ускользают. И этим своим левым глазом, сидящим в черепной коробке настолько глубоко, что чужим людям становится не по себе, он умеет смеяться. Так он делает всякий раз, когда Дора приходит за ним в пятницу после обеда в учреждение, где он ждет ее в холодной, как изо льда, комнате для свиданий. Он улыбается ей левым глазом, а потом дергает обрубком носа, отчего его лицо еще больше искривляется, вваливаясь совсем уж внутрь, и принимается радостно и долго мычать, пока не произносит что-то наподобие «На-ка-ец», или просто ее имя, «До-a», так он ее зовет, потому что нёбо у него и по сей день как следует не срослось и он неспособен говорить членораздельно. Сейчас она знает, что все это называется синдромом Апера.

Но тогда никто у них в Житковой этого не знал — до того самого дня, когда Якубека и ее увезли люди из социальной защиты. В деревне это называлось одним словом: «урод».

— До-a, До-а! — закричал Якубек, когда в эту пятницу после обеда она появилась на пороге комнаты для свиданий. На сей раз она радовалась их встрече еще больше, чем братик. Ей просто необходимо было развеяться, отвлечься от бесконечных гнетущих мыслей, что роились вокруг недочитанных материалов дела Сурмены. Выходные с Якубеком в жит-ковском уединении представлялись ей спасением.

Якубек уже был собран. До дверей его провожала улыбающаяся медсестра.

— Итак, как всегда, в воскресенье в пять, да? — Она переложила его руку из своей в Дорину. Брат с сестрой обнялись, Дора поцеловала Якубека в лоб, а он крепко прижался к ней, не переставая повторять: «До-a, До-а!»

Хотя бы это изменилось, удовлетворенно подумала она. В прежние времена строгая и равнодушная к жалобам сестра передавала ей неопрятного, нервного Якубека, который не скрывал облегчения от того, что Дора заберет его из этого жуткого социалистического заведения. После революции, когда отменили обязательное распределение, этих гарпий постепенно сменили более молодые и терпеливые сестры, которые были пускай и неумелыми, однако по крайней мере приветливыми. Потому ли, что свое занятие они выбирали себе добровольно и с осознанием всей его тяжести, или потому, что капитализм заставлял людей зарабатывать себе на жизнь трудом, а не просто присутствием на рабочем месте, — этого Дора не знала. Как бы то ни было, но она заметила, что со временем Якубек не только перестал хмуриться, когда в конце воскресного дня перед ним вырастало здание его учреждения, но даже проявлял признаки радости. Такая перемена к лучшему принесла Доре большое облегчение. Если поначалу она опасалась, что Якубек переживает здесь такие же мучения, как она в своем интернате в Градиште, то спустя несколько лет после революции она уже совершенно успокоилась. Угрызения совести, что она, родная сестра, не в состоянии обеспечить Якубеку постоянный уход, рассеялись, после того как Дора поняла, что ему в этом заведении хорошо. Что он там не страдает. Поэтому и она решила, что может больше не страдать, и их жизнь потекла по ставшему привычным руслу, чему оба были только рады.

Автобус от расположенного неподалеку автовокзала Звонаржка отправлялся через сорок минут. У них было вдоволь времени, чтобы дойти до вокзала пешком и по дороге позволить себе что-то сладкое. Мороженое, которое они покупали в киоске поблизости, когда было тепло, или шоколадку, которую Дора извлекала из своего рюкзака, когда было холодно. Первыми мгновениями очередной встречи оба они наслаждались в полной мере.

Осенней порой они приезжали в Грозенков уже затемно. Вот и сейчас они в самый последний момент успели забежать там в один магазин. Якубек по обыкновению взялся за ручку тележки и начал дергать ее туда-сюда, пока Дора не помогла ему отцепить ее от других. Затем они медленно двинулись вдоль полок с продуктами. Дора терпеливо возвращала на место предметы, которые Якубек ритмично закидывал в тележку. Еле-еле успела подхватить стеклянную банку маринованных овощей, которая не выдержала бы столкновения с остальными товарами.

— Вот ведь силач, а? — окликнула ее из-за мясного прилавка Тихачка.

— Ну! — улыбнулась Дора.

— А не хотите вот эту буженину? Остался последний оковалок, постненький, ты только глянь! — голосила она, размахивая над головой куском мяса.

— Ну давайте.

— Уже заворачиваю. И еще: сходили бы вы на службу! Я заметила, что вы уж месяца два в костел не заглядывали, — Тихачка, не переставая заворачивать ветчину, погрозила ей воздетым указательным пальцем.

— Но вы же знаете, что ему там скучно. И он всем мешает, — извиняющимся тоном сказала Дора, одновременно нежным прикосновением к спине побуждая Якубека направить тележку к мясному прилавку.

— Знаю, но разок мог бы и потерпеть, верно?

— Ну, может быть, — смущенно улыбнулась Дора, протягивая руку за бужениной.

— Тогда в воскресенье! И чтобы точно пришли! А я вам пирогов на дорогу принесу.

Дора хотела вежливо отказаться, но вместо этого бросила мясной сверток в тележку и коротко кивнула на прощание. В очередь за ней встала Янигена. Дора могла даже не оборачиваться — ей и так было ясно, чей мощный силуэт она завидела краем глаза и от кого исходит этот особенный резкий запах.

— Привет, — буркнула Дора, стараясь как можно скорее улизнуть от соседки из дальней Питинской пустоши.

Янигена в ответ тоже нерешительно пробормотала приветствие, а Тихачка из-за прилавка смерила их любопытным взглядом.

Дора развернулась и быстро покатила тележку к кассе.

Якубек испуганно поспешил за ней; его смятение нарастало по мере того, как Дора торопливо расплачивалась и перекладывала содержимое тележки в рюкзак.

Раньше это было бы его заданием — если бы она купила полиэтиленовый пакет, который он потом бережно нес бы наверх, в Житковую. Но сегодня Дора этого не сделала. Она закинула набитый рюкзак за спину, схватила Якубека за руку и потащила его на улицу. Остановились они только за кладбищем, откуда шла дорога к их пустоши.

Якубек хмурился.

— Ну ладно, — устало сказала Дора, снимая рюкзак со спины.

Лицо Якубека прояснилось. Он взялся за лямки рюкзака и с помощью Доры надел их себе на плечи. От его тяжести мальчик с восторгом крякнул. Там же бутылки с молоком, подумала Дора.

После этого они, довольные, зашагали к дому. Для них начинались выходные — такие же, как всегда.

АРХИВ: ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ

Через три дня, в понедельник утром, Дора вновь позвонила в дверь архива. Ей ответил знакомый голос. Как обычно, она поднялась на третий этаж.

— Сегодня, наверное, мой последний раз, — сказала она архивариусу, получая том с делом Сурмены. Пару минут спустя она уже пролистывала его, чтобы дойти до последних страниц, которые еще не просмотрела.

192

В Районное отделение Государственной безопасности, Угерске Градиште, III отдел

реф. Шванц, в собственные руки

ОПЕРАТИВНАЯ СВОДКА:

дело Сурменовой Терезии

Подготовил: тайный осведомитель Маслёнок

Сообщаю, что в воскресенье 10 октября 1977 г. пациентку Сурменову Терезию посетила упоминавшаяся ранее Идесова Дора, ее племянница. Вышеназванная предъявила все необходимые документы, на основании которых дежурная сестра тов. Фролкова Эва разрешила ей посещение. Пациентка находилась в устойчиво стабильном состоянии, соответствующем последствиям эл. терапии.

Посещение продолжительностью 40 минут (Идесова явилась за % часа до конца времени посещений) прошло гладко. Пациентка и посетительница встретились в комнате для свиданий и находились под постоянным контролем персонала. Идесова несколько раз пыталась заговаривать с Сурменовой, но та была не в состоянии отвечать ей из-за воздействия седативных препаратов, которые ей всегда вводят на выходные. Со слов дежурной сестры, однако, пациентка проявляла чрезвычайное беспокойство. Идесова уходила, явно потрясенная ее состоянием, и задавала сестре вопросы, на которые ей было отвечено, что Сурменова — тяжелый психотический случай и что улучшения ее состояния не ожидается. Так как Идесову ответ не удовлетворил, сестра порекомендовала ей проконсультироваться по телефону с лечащим врачом. Телефонный разговор состоялся в понедельник. Идесовой было подробно разъяснено протекание опасного психического заболевания, которым страдает Сурменова, что рассеяло сомнения звонившей. По окончании времени посещений беспокойство пациентки усилилось, ввиду чего ей была внутримышечно введена еще одна доза седативных препаратов. Тем не менее в течение нескольких дней после посещения Идесовой у нее наблюдается повышенное беспокойство. Назначено соответствующее медикаментозное лечение.

Дору вновь охватило чувство вины, которое ей удалось было отогнать от себя за выходные с Якубеком. Хватило одного только документа — и оно вернулось.

Перед ее глазами опять встала Сурмена — такая, какой она впервые увидела ее спустя три года. Дора едва ее узнала. Трясущуюся старуху в больничной одежде вместо цветастого копаницкого наряда, в каком она ее помнила. Сморщенную женщину, которая без ее помощи не доковыляла бы даже до стола посреди комнаты для свиданий.

Дора тогда пришла в ужас. Она конечно же ожидала встретить больного человека, но не думала, что увидит развалину с лицом, которое лишь отдаленно напоминало Сурмени-но. Несчастная словно не понимала, что перед ней Дора, которая наконец-то здесь, которая нашла ее и добилась, чтобы спустя столько лет им наконец позволили встретиться. Да и то благодаря чистой случайности. Если бы к ним на Бедовую не заехал Баглар, предложивший подвезти Дору с братом в Брно, она бы не сумела вернуть Якубека в учреждение пораньше и не успела бы на автобус до Кромержижа. После той их короткой встречи, на обратном пути в Брно, она неотвязно думала о том, что же могло случиться за эти без малого четыре года, пока они не виделись.

Она знала, что Сурмене недавно уже стукнуло шестьдесят семь. Хотя так бывает не всегда, но все-таки надо учитывать, что в этом возрасте человек может очень быстро стать тенью себя прежнего.

Она вспомнила участливый мягкий голос Калоусека, который на следующий день говорил с ней по телефону как с ребенком.

— Наука с этим еще не умеет справляться, поверьте мне, этим занимаются десятки коллективов врачей у нас и в Советском Союзе. И я был бы рад, если бы были получены какие-то однозначные результаты, вы даже представить себе не можете, как я был бы рад. Я мог бы сообщать родственникам что-то более конкретное. Думаете, это так просто? Изо дня в день не находить объяснения для измученной семьи? Не давать никакого утешения страдающему пациенту? Кроме лекарств, конечно… Но, к сожалению, мозг остается для нас большой загадкой. Единственное, что я могу вам сказать, это что случай вашей тети в общем-то распространенный. Здоровый человек постепенно становится кем-то другим, болезнь прогрессирует, то быстрее, то медленнее… и медикаменты могут повлиять на этот процесс лишь частично. Многое здесь зависит от самого пациента, от того, насколько он восприимчив к лекарствам. Иногда, как в случае вашей тети, он к ним невосприимчив, и болезнь быстро вступает в конечную стадию. Вы же видели тетю. И наверняка вы у нас в отделении заметили и других таких же — разве нет? Ну вот, заметили. Но в одном я могу вас уверить: ваша тетя не страдает. Ей в данный момент абсолютно всё безразлично, и вы в том числе. Она утратила способность логически мыслить, не воспринимает время и людей вокруг, мир для нее не существует. Нет, этого уже не поправить. Мне очень жаль, но попытайтесь взглянуть на вещи с лучшей стороны: она, в сущности, всем довольна. Болезнь, которой она страдает, хотя бы в этом милосердна… Уверяю вас, это так, просто такова жизнь…

Мерзавец. Он убедил ее. Впрочем, она не поленилась раздобыть доступную литературу, и ей было совсем невесело узнавать факты о диагнозе Сурмены.

Так что она смирилась.

Может быть, раньше, чем следовало, но на нее, кроме болезни Сурмены, в то время свалилось столько забот: новая работа, жизнь в незнакомом городе, привыкание к Якубеку и их нелегкие переезды с места на место, дом в Житковой… она едва справлялась со всем этим. На то, чтобы усомниться в словах Калоусека, уже просто не оставалось сил.

После той первой встречи Дора еще несколько раз посетила Сурмену, в последний раз весной 1979 года.

Солнце тогда пригревало вовсю, и в парке вокруг лечебницы гуляли пациенты в застиранных больничных халатах — одни или в сопровождении своих посетителей. Поэтому Дора поддалась искушению и попросила сестру отпустить Сурмену на прогулку с ней. И ее отпустили. Как видно, знали, что при ее состоянии бояться нечего.

Дора медленно довела ее до лифта, они спустились вниз и по гравиевой дорожке дошли до скамейки под распускающимися липами. Воздух пах совершенно упоительно, и в кронах деревьев над ними жужжали насекомые. Дора вспоминала, как была рада тому, что они просто сидят рядом, что она может держать в своей ладони беспокойную руку Сурмены, вдыхая аромат лип и наслаждаясь солнечными лучами, которые она впитывала всеми порами.

Она никак не ожидала, что Сурмена вдруг придет в такое сильное возбуждение.

Все началось с дрожи. Не той постоянной, как говорили, из-за болезни Паркинсона, при которой ее конечности ритмично подрагивали, но другой, намного более сильной, накатывавшей на нее волнами и заставлявшей ее лихорадочно сжимать костяшки пальцев Доры. Та мигом стряхнула с себя чувство упоения природой и испуганно уставилась на Сурмену.

По лицу женщины стали пробегать мелкие судороги, уголки губ расползались в гримасе, что искривляла ее рот, а после исчезала, — и так несколько раз подряд. Дора опустилась на колени, чтобы лучше видеть Сурмену, спрашивала, что с ней, снова и снова, как будто ждала, что Сурмена, до тех пор безмолвствовавшая, ей ответит. И та, к ее удивлению, действительно ответила.

— Не ходи, — слетело с ее губ — а может, Дора, одурманенная весенним солнцем, внушила себе это, теперь она уже точно не знает.

— Не ходи! — вот что, как подумалось Доре, сказала ей Сурмена, хотя у нее и в мыслях не было куда-то идти, настолько парализовала ее неожиданная перемена в состоянии больной. Впрочем, кто знает, может быть, перемена наступила не только в состоянии Сурмены, может быть, и она, Дора, погрузилась в некий сон, мистические галлюцинации, когда обе они сблизились настолько, что одна смогла передать другой то, что позже было записано корявым неровным почерком, все еще несшем на себе следы нервного возбуждения, в Дорином дневнике? Кто знает… Так или иначе, но это случилось, и Дора несколько минут ловила слова, искаженные хрипотой в голосе, что рвался из щели между обычно плотно сжатыми губами, — слова настолько обрывочные, что казалось, будто Сурмену ими тошнит.

Время посещений, должно быть, давно истекло, потому что хрипение Сурмены прервали сестра с санитаром, которые их искали. И правда, парк уже опустел, пациенты, видимо, вернулись в свои корпуса, но Дора поняла это, только когда все кончилось. Когда санитар грубо схватил Сурмену, как ни кричала Дора, чтобы он ее не трогал. Схватил в охапку, словно мешок, и понес в корпус, не обращая на Дору никакого внимания. Сестра же тем временем преградила Доре путь и пронзительным фальцетом принялась вопить, что Дора нарушает правила посещения и режим пациентки, которую она раздражила, довела до нервного приступа и… А судорожно изогнувшаяся Сурмена — с вытаращенными глазами, с раскрытым беззубым ртом и беспомощно тянувшейся к ней рукой — исчезла за поворотом, и Дора потеряла ее из виду.

После этого сестра чуть ли не силой подвела Дору к проходной, откуда ее выставили за ворота, которые угрожающе захлопнулись у нее за спиной.

Через пару шагов, за углом высокой стены, Дора потеряла сознание — и не успела на автобус в Брно…

Отогнать тягостные воспоминания Доре удалось с большим трудом. Время неумолимо поджимало, и она со вздохом перешла к следующему документу.

207

В Районное отделение Государственной безопасности, Угерске Градиште, III отдел

реф. Шванц, в собственные руки

ОПЕРАТИВНАЯ СВОДКА:

дело Сурменовой Терезии

Подготовил: тайный осведомитель Маслёнок

Смерть в Гос, псих, лечебнице Кромеожиж

12 мая 1979 г. в 22.00 час. в отделении 5А Гос. псих, лечебницы Кромержиж умерла пациентка Сурменова Терезия, госпитализированная 17.6.1974 г.

Причина смерти: остановка сердца.

Тело Сурменовой Терезии 13.5.1979 г. в 7.30 час. осмотрел врач ГКПЛК д-р медицины Петера Павел (кот. явл. врачом отд. 5А), он же составил акт осмотра, после чего о смерти было сообщено врачу в Уг. Броде и по месту жительства вышеназванной, в МНК Житковая. Труп в настоящее время находится в морге ГКПЛК и в ближайшие дни будет отправлен на захоронение или кремацию.

216

В Районное отделение Государственной безопасности, Угерске Градиште, III отдел

реф. Шванц, в собственные руки

Составил: Оперативный псевдоним /

Папка: ГАДАЛКА/15701

Вид сотрудничества: оперативный работник

Контролирующий отдел ГБ: Угерске Градиште

Отчет о захоронении Сурменовой Терезии

19.6.1979 г. из МНК Житковая была взята урна с прахом Сурменовой Терезии и в тот же день в 11 часов захоронена по инициативе ее племянницы Идесовой Доры на кладбище в Старом Грозенкове.

Траурную церемонию совершил священник Шестак Антонин из Ст. Грозенкова в присутствии уполномоченного по делам религии МНК. В похоронах участвовал в общей сложности 21 человек.

По завершении траурной церемонии племянница Идесова Дора поблагодарила присутствовавших такими словами: «Спасибо всем вам, пришедшим проводить нашу тетю, хотя вы ее долгие годы не видели. Ее наверняка порадовало бы, что вы ее не забыли. Вы знаете, где она находилась все эти годы перед смертью. В связи с этим я хочу сказать вам одно: вспоминайте ее не как сумасшедшую, а как человека, у которого всю жизнь доставало доброй воли помогать другим…» Так как после этих слов Идесова не могла больше говорить, ее взяли под руки две женщины в народных костюмах (Габргелова Ирма и Багларова Альжбета) и прикрыли ей рот и лицо носовым платком, поэтому продолжения речи не было.

Во время похорон никаких происшествий не отмечено. По окончании траурной церемонии граждане разошлись, а Идесова с братом уехали на автобусе в Брно, где брат, как обычно, вернулся в учреждение для умственно отсталых подростков.

Операция завершена 19.6.1979 в 17.45 час.

Расходы составили 96 крон.

Дора задумчиво разглядывала копию свидетельства о смерти и прикрепленный к ней счет за кремацию. То и другое она видела впервые.

О том, что Сурмена умерла, она узнала спустя две недели. Никто ей не сообщил. Она помнила, как стояла, взбешенная, под дверью ординаторской, которая только что перед ней захлопнулась.

— Этого не может быть! — крикнула она, ударяя по двери кулаком.

Точно в ответ ей из какой-то палаты в длинном коридоре позади нее тоже раздался крик.

— Этого не может быть! — повторила она и снова принялась колотить в дверь, которая на сей раз распахнулась так резко, что она едва успела отскочить.

— Что вы тут орете? Вы что, не знаете, в каком вы отделении? Здесь положено соблюдать тишину, не видите?! — ткнула сестра пальцем в табличку на стене.

— Этого не может быть, того, что вы мне сейчас сказали, это невозможно! — твердила Дора.

— Ну как же нет, вы же сами видели, в каком состоянии была пациентка. При последнем издыхании! Примите мои соболезнования, а если хотите узнать больше, позвоните завтра врачу.

Сестра готова была опять закрыть за собой дверь, но Дора вставила в щель ногу.

— А где она?

— В каком смысле?

— Где похоронена, где ее тело?

— Ну конечно, ее кремировали, на это закон есть. Покойные, жившие одиноко, без прямых родственников. Урну с прахом, вероятно, еще можно получить в крематории. Спросите в вашем МНК, там должны знать. И уберите, пожалуйста, ногу, не могу же я стоять тут с вами до вечера!

Дора убрала ногу. Ее заливала волна бессилия. Сурмена была им всем настолько безразлична, что они не захотели ради нее лишний раз поднять телефонную трубку. Чтобы позвонить ей, Доре.

Это произошло, когда ей был двадцать один год. Тогда она и понятия не имела, можно ли тут что-то поделать. К кому-то обратиться, кому-то пожаловаться. Сурмена умерла, когда-нибудь это должно было случиться, в этом она, Дора, после того как напоследок видела ее в таком жутком состоянии, нисколько не сомневалась. Но ее не должны были кремировать! Ее, Сурмену, которая была достойна заупокойной службы, куда пришли бы все обитатели Копаниц, они попрощались бы с покойной, пожав ей руку, и траурная процессия растянулась бы на всю деревню. Все проводили бы ее в последний путь, священник произнес бы речь, а мальчишки вытягивали бы шеи, чтобы увидеть, вылетит ли и эта ведунья из гроба так же, как все остальные до нее. Последней в этой череде была Крагулка, что тогда собственными глазами видела и Дора. Растяпы, еще бы ей не вылететь, когда ноги у несущих гроб заплетались от волнения и лошадиной дозы самогона, которой они хотели унять свой страх. Конечно, они споткнулись, то ли дядя Рухар, то ли Бургет, в общем, один из тех, что шли впереди, и гроб упал на землю рядом с могилой, крышка с него слетела, и тело Крагулки наполовину высунулось из гроба и повисло над ямой, причем ее оцепеневшие руки неестественно вывернулись. Все завопили от ужаса, а грозенковской детворе еще целый месяц после этого снились кошмары. Ей, Доре, тоже.

Но у Сурмены таких похорон не будет. Никаких не будет. Ее кремировали, тем самым забрав ее тело, чего бы она сама себе точно не желала. Она твердо верила в воскресение из мертвых, да и вообще — никто в мире не убедил бы жителей Грозенкова, что они не вернутся когда-нибудь в свои земные тела. Это казалось таким же естественным, как достать осенью из шифоньера пальто и переодеться в него. Каждый так сможет сделать, но вот Сурмена — уже нет.

Доре это до сих пор не дает покоя.

Каким печальным в сравнении с похоронами было закапывание урны, маленького серого ящичка, скрывавшего в своих недрах прах Сурмены! И даже этого им не позволили сделать без чужих глаз, осознала вдруг Дора.

Кто из людей, собравшихся тогда у могилы Сурмены, мог быть Гадалкой? Лица присутствовавших при захоронении давно слились в памяти Доры воедино, вдобавок в тот момент она была не в таком состоянии, чтобы спрашивать у незнакомцев, кто они такие. Она думала, что это или ее дальние родственники, или люди, которым Сурмена когда-то помогла.

И Дора со вздохом переложила отчет Гадалки о похоронах в высокую стопку прочитанных документов.

В кучке справа оставалось уже лишь несколько листов. Она мельком проглядела официальную переписку насчет наследства Сурмены, которую она хорошо помнила: ее собственные ходатайства, в которых она тягалась с инстанциями за полуразвалившийся дом в Бедовой, ответы оттуда с отказами… Все эти бумаги она быстро пробежала глазами, ей не хотелось опять возвращаться к тому, с чем она в прежние годы никак не желала смириться. С тем, что даже оставшуюся после Сурмены малость у них сначала отобрали, а потом передали им в аренду заново, как чужим. В итоге она не выдержала и перепрыгнула в самый конец тома.

279

Районное отделение Государственной безопасности, Угерске Градиште, III отдел

Заключительный отчет по делу

«СУРМЕНОВА ТЕРЕЗИЯ»

Дело № ПО-КТЗ 30987 было заведено 10.9.1953 г. на гражданку чехословацкой национальности

СУРМЕНОВА ТЕРЕЗИЯ, 24.7.1910 г. р., проживающую по адресу Житковая 28, р-н Угерске Градиште (ранее Угерский Брод)

в связи с осуществлением неразрешенной врачебной практики, причиняющей вред здоровью чехосл. граждан, за что она взимала отрицаемое ею денежное вознаграждение, тем самым обкрадывая чехосл. народное хозяйство и чехосл. народ; все это указывает на наличие состава преступления в соответствии с § 221/1 УК.

Принимая расследование от органов ОБ Уг.Брод, мы установили, что Сурменова идентична лицу, которое разрабатывалось в 1945–1953 гг. в рамках операции под кодовым названием «Ведуньи». В ходе этой операции подверглись проверке лица, подозреваемые в ведении внутренней враждебной деятельности и настроенности против Чехосл. Нар. — Дем. Республики по причине их связей в период оккупации с враждебными немецкими органами особого назначения СС, которые были недостаточно расследованы народным судом в 1945 г.

Во время операции «Ведуньи» органы сосредоточились в первую очередь на установлении личности некоторых клиентов в прошлом и настоящем. Имелись основания подозревать, что через клиентскую сеть, которую Сурменова и другие разрабатываемые лица из группы «Ведуньи» создали в ходе своей деятельности, может происходить утечка информации к вражеским державам. Это могло осуществляться посредством передачи сведений от лиц, прибывавших в Житковую из разных концов республики, зарубежным лицам, в отношении которых были подозрения, что они могут быть звеньями вражеской агентурной сети. В результате среди клиентов был выявлен, в частности, представитель дипломатического корпуса Австрийской Респ. (в Житковую он приезжал в 1948 г.), далее ряд посетителей из Венгерской Нар. Респ. (в 1945–1949 гг.), Польской Нар. Респ. (в 1946–1950 гг.) и др. К сожалению, в ходе операции не удалось собрать значимую информацию о содержании контактов разрабатываемых лиц с лицами, подозреваемыми в диверсионной деятельности, поскольку сведения если и передавались, то в частной беседе и устно, из-за чего это нельзя было проверить (подслушивающие устройства в жилищах разрабатываемых лиц установить не удалось). Задержано было только лицо с оперативным псевдонимом «ПРОРИЦАТЕЛЬНИЦА», изобличенное в распространении ложных панических сведений о представителях СССР и ЧСР, которые она получала путем гадания на воске в воде (так она якобы предсказала смерть тов. Сталина и тов. Готвальда).

Ввиду недостаточности доказательств кас деятельности разрабатываемых лиц при протекторате, уменьшения их активности после задержания «ПРОРИЦАТЕЛЬНИЦЫ» и отсутствия новых посещений Житковой зарубежными клиентами расследование в августе 1953 г. было прекращено.

Через месяц после этого было начато расследование в отношении Сурменовой, которая продолжала реакционную деятельность, занимаясь неразрешенной врачебной практикой.

Ряд сообщений РНК (отдел здравоохранения Уг. Брод), в которых обращалось внимание на корыстную предпринимательскую деятельность Сурменовой, не удалось подтвердить, но в 1974 г. информатор с оперативным псевдонимом «ВЕДЬМА», который сотрудничал с нами еще в ходе операции «Ведуньи», доложил о незаконном проведении аборта, повлекшего смерть, который, по имевшимся сведениям, совершила Сурменова.

Явившись на допрос по этому делу, Сурменова отказалась сотрудничать и вела себя настолько агрессивно, что ведущий расследование работник предположил, что она может быть душевнобольной, ввиду чего она была направлена на обследование в Гос. псих, лечебницу в г. Кромержиж. В итоге у Сурменовой было диагностировано психиатрии. заболевание, которое прогрессировало вплоть до ее смерти от остановки сердца в 1979 г.

С 1974 по 1979 г. удавалось исключить контакты Сурменовой с посетителями, в ходе которых она могла бы продолжать свою вредительскую деятельность. На основании вышесказанного полагаем, что подрывная деятельность данного лица была прекращена в 1974 г., а окончательно в 1979 г.

Заключение: Сурменова Терезия относилась к лицам с враждебным отношением к соц. строю, ее деятельность затрудняла разоблачение тем, что она осуществляла ее исключительно индивидуально при соблюдении целого ряда мер предосторожности. По этой причине понадобилось несколько лет для того, чтобы она была изобличена в этой деятельности, после чего она была успешно отлучена от здорового коллектива, что не дало ей возможности причинять дальнейший вред чехосл. обществу. Свои взгляды и свое реакционное мировоззрение, как и отношение к дилетантской врачебной деятельности, Сурменова детям, находившимся в 1966–1974 гг. под ее опекой, не передала, так как они в это время находились в детском возрасте и действия Сурменовой не понимали. В настоящее время Идесова Дора работает продавцом в кооперативе «Цейл» в Брно, куда она переехала, чтобы быть ближе к своему брату, Идесу Якубу, который является воспитанником Учреждения для умственно отсталых подростков в Брно-Хрлице и ведет спокойную жизнь. При этом в рамках проблематики, в связи с которой находилась под наблюдением Сурменова, она не кажется опасной, ввиду чего наблюдение с нее снимается.

Таким образом, можно констатировать, что дело внутреннего врага «СУРМЕНА» было успешно доведено до конца, поэтому я вношу

ПРЕДЛОЖЕНИЕ о сдаче дела № ПО-КТЗ 30 987 в архив МВД.

Референт: И. Шванц

15.7.1979 г.

ДЕЛО «ВЕДУНЬИ»

Последний лист тома лежал, прочитанный, на столе, лицевой стороной вниз, на его обороте проступали напечатанные с нажимом буквы. Доре было грустно. Как будто судьба Сурмены завершалась для нее снова, но на сей раз по-другому.

И в то же время она ощущала своего рода радость. Всем этим она уже была сыта по горло. Этими фальсифицированными отчетами и сводками, которым не было конца. Новыми и новыми фактами биографии Сурмены — начиная от ее детей и кончая делом «Ведуньи». Но кто же скрывался за кличками «Прорицательница» и «Ведьма»?

Она задумчиво водила кончиками пальцев по оборотной стороне одетой в пластик последней страницы.

Теперь ей оставалось лишь просмотреть тощую синюю папку с надписью ДЕЛО «ВЕДУНЬИ» (выдержки, связанные с делом «СУРМЕНОВА») в самом конце тома, сколотую сбоку, чтобы не выпадали листы, канцелярскими скрепками. Медленно сняв их усталыми пальцами, она раскрыла папку. На стол вывалилось несколько газетных вырезок и пара листов с текстом, написанным от руки или напечатанным на машинке.

Дора механически перебрала газетные вырезки и остановилась на последней.

Вдоль моравско-словацкой границы протянулись Копаницы — край далекий, забытый и затерянный, где начинаются камни и кончаются хлеба. Там и поныне живет народ чуть ли не библейский, сохранивший стародавние обычаи и наряды. Народ этот — сама поэзия и песня, но находящийся во власти суеверий и колдовских чар. Одна из ко-паницких деревень, дома которой разбросаны по склонам непроходимых гор, Житковая, славится тем, что в ней уже несколько столетий обретаются ведуньи. В Средние века их называли ведьмами.

Когда в Копаницах женится юноша или выходит замуж девушка, они непременно зайдут к ведунье; когда на кого-то свалится беда или тяжкий недуг, ведунья посоветует и поможет. Народ верит в то, что эти женщины с помощью тайных сил при роды влияют на людей и животных. Мы посетили этих ведуний, быть может, последних в своем роду, о которых идет слава по всей округе. К одной из них мы пришли поздно вечером и убедились в том, что женщина, которая «колдует», своим знанием разных древних практик и вправду может вселить в современного человека ужас.

Другая ведунья, живущая на труднодоступном холме, женщина 73 лет, имеет в запасе целый ряд странных ритуалов, к которым она прибегает в ходе своих таинственных занятий. Обе ведуньи готовят различные снадобья, мази и яды. Самый частый способ «ведовства» — это когда ведунья выливает в воду расплавленный воск, произнося такие слова:

«Моя быстрая водица чистая, отколь ты течешь? Из Иордана-реки. А что ты там делала? Господа нашего Иисуса Христа омывала-приукрашивала. Ой да я тебя честью прошу, во имя Божье мольбу приношу, чтобы ты эту жинку (в случае, если перед ней женщина) красно украсила, чтоб была она всех жен и дев краше, кроме разве Марии Девы. Не мой токмо голос тебя заклинает, сам Христос мне в том пособляет, Бог Сын, Бог Отец, Бог Дух Святой помогает. Аминь!» (записано в точности так, как мы это слышали).

Воск, вылитый в воду, образует похожие на грибы фигуры, по которым ведунья с помощью черной магии и естественно-научных знаний уверенно определяет, какие у кого болезни, и предсказывает все хорошее и плохое, что ждет человека в жизни и что его не минует.

Она знает травы от любой болезни и разведет любую беду. Ее практики нагоняют порою страх, но она умеет и дать человеку надежду, внушить веру в жизнь, вернуть здоровье…

Деревни и дома в Копаницах отстоят очень далеко друг от друга, в дождь или зимой пути через непроходимые холмы нет. Жители там не могут позвать к больному врача, и некому помочь им советом в несчастье или когда они должны сделать решительный шаг в жизни. Поэтому до сих пор ведуньи в Житковой остаются для местных верой и надеждой, ведь они умеют «ведовать», всё знают и способны совершать чудеса, как никто другой на свете…

Й.В.

Так вот какая она была, мать Ирмы, знаменитая ведунья и повивальная бабка Анна Стругарова! Ее фамилию журналист исказил, но кого это тогда интересовало… да и сама Анна, может быть, точно не знала, как пишется ее фамилия… еще вопрос, умела ли она вообще читать и писать. Дора пригляделась к изборожденному морщинами лицу. Хотя в камеру неизвестного фотографа женщина смотрела недоверчиво, Доре показалось, что лицо ее излучает доброту и мудрость. Рукам Анны Стругаровой, как и ее дочери Ирмы, она бы доверилась.

Черты ведуньи со второй фотографии, Марии Магдалки, были ей знакомы. В детстве она несколько раз встречала ее в костеле. Хотя та и жила на словацкой стороне, в Поточной, ходить в грозенковский костел ей было ближе. Вместе со всей своей семьей она всегда сидела на самой задней скамье. Дора помнила хрупкую фигурку Марии и выводок ее сыновей, что так мешали во время службы. И темные колючие глаза, которыми она ее однажды смерила. Было в них нечто вроде насмешки, не раз потом думалось Доре, но она тут же убеждала себя, что всё это глупости — не было у этой чужой ведуньи ни малейшего повода смеяться над ней. Дора перевела взгляд с фотографий на заметку и, дойдя до фразы о черной магии, улыбнулась. Ей вспомнился рассказ одного из соседей: мол, когда они мальчишками подглядывали за кем-то из ведуний, так после того как от нее ушел очередной посетитель, из трубы ее дома вылетел черт. Он сверкал и рассыпал вокруг себя искры, и потому мальчишки сломя голову бежали прочь от ведуньина дома. Черная магия, вот оно, значит, как!

Дора отложила газетную вырезку в сторону и взяла в руки другой листок. На нем старорежимным почерком было написано примечание:

Проверить

Архив Моравского краевого музея Брно: Гестапо, фонд Б-340 (Geheime Staatspolizei, Злин)

Словацкий национальный архив Братислава: Гестапо, фонд НС-42 (Staatliche Sicherheitszentrale РreВurg)

1) Деятельность ведуний в 1939–1945 гг.

2) Их послевоенная политическая ориентация, особ, отношение к фашизму и буржуазному капитализму

Опять эта бессмысленная привязка ведуний к политике времен протектората и к оккупантам, покачала головой Дора. Интересно, они всерьез так думали или просто искали повод устроить за ведуньями слежку?

Дора не припоминала, чтобы Сурмена когда-либо спрашивала посетителя, кто он, какой национальности или какие у него политические убеждения. Это ее нисколько не интересовало, она с трудом могла сообразить, кто когда был президентом республики, а о властях не знала вообще ничего. Да и зачем бы, для лечения ей это не требовалось, и она помогала всем попавшим в беду, будь то чех или немец, словак или венгр. Дора могла поклясться, что ничто иное, кроме врачевания, никогда не связывало Сурмену с людьми, которые к ней наведывались, ни во время войны, ни после. Поэтому обвинения в сотрудничестве с вражеской агентурной сетью, выдвинутые в заключительной части ее дела, выглядели совершенно абсурдными. Если бы она, Дора, не прочла их собственными глазами, она ни за что не поверила бы, что подобный вымысел может пустить корни. Однако пустил же — и под руководством идейно несгибаемого референта дозрел до дела «Ведуньи», а позже дал всходы при слежке за Сурменой.

Молодой архивариус с многозначительным видом пересек читальный зал и, наклонившись к компьютерам в углу, начал методично выключать их. Опять незаметно подошло время закрытия архива.

Дора вернула газетную статью и листок с припиской от руки обратно в папку и туда же стала медленно, один за другим, складывать оставшиеся документы — записи какого-то журналиста, который поехал к Сурмене, чтобы сделать репортаж, и экспертное заключение на нескольких страницах. Последней ей попалась копия любопытного текста: это было написанное по-немецки письмо, направленное в начале войны в жандармерию на границах протектората. Письмо касалось одной из ведуний, Йозефины Магдаловой, по-видимому, родственницы Марии Магдаловой, которую Дора только что вспоминала. Но заинтересовало ее не само по себе письмо, а нечто иное: она с удивлением увидела, что девичья фамилия этой женщины была Сурменова! Глаза Доры быстро забегали по строчкам:

Из Центрального отдела службы безопасности, Пресбург

Тема: Магдал Йозефина, урожд. Сурменова, 20.9.1893 г. р., Шиткова, судебный округ Бойковитц, проживающая по адресу Дриетома 269 — Поточна, прорицательница

Как мы точно знаем, вышеназванная известна на пограничной территории Словакии и Протектората Богемия и Моравия под именем «Ведунья», и местные жители называют ее «прорицательницей» или «ведьмой».

Она якобы занимается также «заклинанием смерти». Так, ей однажды были посланы в анонимном письме локоны девушки, и писавшая, пообещав вознаграждение, просила заклясть девушку так, чтобы она умерла.

Так как дом супругов Магдал в словацком селе Поточна находится в непосредственной близости от границы с Протекторатом, имеется опасность, что М. осуществляет свою деятельность и на территории Протектората.

Прошу принять соответствующие меры к тому, чтобы не допустить распространения ее деятельности на территорию Протектората, и сообщить, что в отношении вышеназванной по полицейской и политической…

Едва Дора перевернула письмо на другую сторону, как в тишине читального зала раздался решительный голос:

— Через пять минут закрываемся!

Дора нервно взглянула на часы, висевшие на стене. У нее и вправду оставалось всего пять минут. Она быстро пробежала глазами конец письма.

О деятельности М. мы уведомили также отдел Аненербе, подразделение СС особого назначения по сбору данных о ведьмах (Ahnenerbe, SS-H-Sonderauftrag)[12], который занимался изучением данной проблематики в том числе на территории Словацкого государства и просил нас сообщать им о подобных случаях. Поэтому в ближайшие дни ожидайте прибытия подразделения специального назначения.

Игнац Мильке, старший комиссар

Центральный отдел службы безопасности,

Пресбург

Дочитав, Дора какое-то время изумленно смотрела на письмо.

Так вот каким образом ведуньи могли соприкоснуться с СС, подумала она. Если люди из этого специального подразделения и впрямь приезжали в наши края, то, по всей видимости, ГБ не на пустом месте затеяла преследование житковских ведьм из-за их мифических связей с немцами и раскрутило дело ведуний!

Ее размышления прервало нетерпеливое покашливание архивариуса. Дора нехотя положила письмо обратно в папку. В голове у нее проносились вопрос за вопросом.

О чем свидетельствовало это письмо? Ни о чем таком, что указывало бы на Сурмену как пособницу оккупантов, ведь оно касалось другой ведуньи. Но почему это письмо оказалось в ее деле? Из-за девичьей фамилии Магдалки — Сурменова?

Дора еще какое-то время раздумывала над тем, что с этим делать, и наконец приняла решение. Она встала и, держа в руках весь том и — отдельно — синюю папку, постучала в окошко, за которым сидел архивариус.

— Вы не могли бы мне это отксерить? Туг всего пара страниц, не хочется ради них опять ехать из Брно… Будьте так добры! — сказала она и просительно протянула ему папку, а том с делом поставила на полку с возвращенными материалами.

Архивариус колебался. Снимать копии с личных документов было запрещено. Но в конце концов он махнул рукой:

— Ладно, давайте, надеюсь, из-за пары страниц меня не расстреляют.

Свет из-под крышки ксерокса озарил их лица всего четырежды. Ровно в пять часов и одну минуту Дора сбежала вниз по винтовой лестнице архива и поспешила мимо парка на поезд в Брно.