Ведьмочка для художника, или Возвращение в Мир Мечты

Глава 11. Немного о Мире Мечты

Весь мир вмещался в улочку, по которой мы ступали. В наши переплетённые пальцы, касавшиеся каждого отдалённого уголка души, в долгожданный поцелуй, в тихий шёпот с признаниями и глупостями, которые казались обоим не просто важными, а сокровенными. И каждое слово было подобно листку или плоду с раскидистого древа, что тянет свои ветви из глубины веков, что мириады лет стремится вверх, к самым небесам, тем самым приближая нас к возвышенному, давая нам возможность хоть на миг стать богами, позволяя окунуться в чистейшие озёра благости и счастья, и имя этому древу — Любовь.

Мы шли, и нечего не существовало, кроме нас. Ничто и не должно было и не могло существовать, ведь было главное, а на его фоне меркнет всё остальное.

Мы устроились на скамеечке с витиеватой спинкой.

Когда закрывали глаза, весь мир исчезал окончательно, и оставались лишь губы и сбившееся дыхание. И удары током от прикосновений. И молчаливое счастье.

И было как-то неловко и странно от того, что мы переменились и вроде как чужие друг другу, но одновременно с этим — связанные нитями, которые кажутся до того крепкими, что хоть ступай по одной такой ниточке-паутинке за самый горизонт, и она не порвётся. Но так ли это на самом деле? Что делали мы, пока были бесконечно далеко друг от друга? Что бы предприняли, не встреться снова?

«Он мне совсем чужой, — думала я, касаясь щеки, покрытой жёсткой щетиной, — я его не знаю и никогда не знала, да и можно ли узнать кого-то — да хоть себя саму — по-настоящему? Так, чтобы проникнуть в каждый тёмный угол внутреннего мира, где таятся бесы и страхи, так, чтобы осветить их всех и изничтожить своим собственным светом, которого для исцеления себя всё равно недостаточно, а вот для другого — в самый раз, ведь если отдать кому-то, то оно приумножится, оно вырастет, и крошечный огонёк моего света разгорится в лучистое солнцеподобное пульсирующее нечто. Нечто… Нет, не то слово. В пульсирующее великолепие, в… Нет такого слова, не подобрать мне его, но я чувствую, что это так».

И я знала, что Артур почти что вторил моим мыслям, перебирая пряди, пахнувшие совсем не так, как он помнил. Наверняка думал: «Она другая, и смотреть на неё можно иначе, не как на ребёнка, и целовать её можно, и даже я думаю теперь совсем не так, как прежде, как привык за этот год. Но что же должна чувствовать она, для которой прошло в девять раз больше времени, которая провела огромную часть своей жизни вдалеке от меня, которая совсем переменилась, словно художник сменил палитру. Нет, не цвета и даже не оттенки, но поменял краски на другую фирму, и всё вроде бы то же, но совсем иное. Любит ли она то же, что и тогда? А что она любила тогда, будучи почти ребёнком? Что нравилось мне самому? Уже не помню. Утекло бесконечно много воды, и не войти в ту реку, и унесла она с собою часть моих воспоминаний и засеяла ими бесконечные луга и поля, над которыми парят драконы, неся на себе путников, и странники эти уже не мы… Та ли это вода, что стирает людскую память на входе в Мир Мечты?»

Мы словно незнакомцы, которые виделись когда-то давным-давно или знали друг друга в прошлых жизнях. «Быть может, так оно и есть», — наверняка думал Артур, вдыхая цветочный аромат волос.

— Знаешь, я решила остаться навсегда, — тихо сказала я. — Я пришла для этого.

— Значит, на Земле ты… — Артур запнулся и сделал движение, чтобы потрепать Сириуса по голове, ведь это всегда его успокаивало, но пса больше не было. — Теперь тебя там нет?

Я улыбнулась.

— Иначе как бы я попала сюда?

Артур посмотрел на меня. В его зрачках я увидела своё отражение. Я почти такая же, но при этом всё совсем другое. Те же глаза — но глядят упрямей и уверенней; те же губы — но они другие, они будто мягче и ярче, хотя, быть может, это так падает свет; те же черты лица — но оно острее и взрослее, нет той округлости щёк, нет той совсем юной кожи. Всё так, но всё бесконечно переменилось, и ему уже самому неясно, кого из двух он любит сильнее.

Отчего я угадываю его мысли? Оттого ли, что всегда их ощущала?

— Но ведь ты мало знаешь о Мире Мечты. Это был очень смелый шаг. Я бы вряд ли смог, если честно.

— Ты мне расскажешь, а я поведаю тебе всё, что случилось со мной за эти девять лет, — я положила голову на его плечо и прикрыла глаза. Перебирала его пальцы и говорила: — На Земле было слишком одиноко. От этого я даже пыталась писать книги, но получалась одна глупость. Знаешь, я ведь думала, что если отдам все воспоминания в повесть, я смогу жить нормально, как все другие девочки. Но не помогло. Я почти каждую ночь видела Мир Мечты и тебя, я постоянно думала о том, как тут у вас всё, я представляла себя то на карнавале, то у Древа, то вспоминала Пещеру Тайн, то переносилась к морю Надежды, то летала на драконах — словом, я жила здесь, находясь на Земле. Мне говорили, что я рассеянная, что вечно считаю ворон, а я считала дни, месяцы, годы, прошедшие после моего возвращения. Но это неправильное слово. Не возвращения, а после ухода. Вернулась я сейчас, вот теперь я там, где должна быть.

А ещё я пела. Я даже заплатила за чай пением. Знаешь, я сочиняла это все годы, я каждый день напевала тихо-тихо, чтобы никто не услышал и не узнал мой секрет. Я же когда попала обратно, я же никому ничего не рассказала. И дневник прятала под стопками тетрадей, и сказала, что кулон твой нашла на берегу, что понравился, вот я и подобрала. Но это почти правда. Он на берегу был рядом со мной, когда я очнулась. А ещё я когда пела, я будто взлетала сюда, в Мир Мечты, и я будто была рядом с тобой, и во снах тоже была. А ты чувствовал меня?

— Я чувствовал тебя, когда писал картины. Каждый раз ты словно стояла за спиной и водила моей кистью, но стоило обернуться, как всё исчезало, и я оставался один. Искусство связывало нас на бесконечных расстояниях. Оно, как и любовь, имеет нездешнюю, божественную природу.

— Я понимаю.

И мы снова молчали. Я думала о том, что такое божественное начало, что оно, должно быть, заключено во всём, возносящем нас над суетными делами. Оно наверняка есть и во мне.

С кем ещё я могу говорить о таком? Кто понял бы меня? На Земле, среди людей, я не встретила никого подобного Артуру де Вильбургу.

— А ещё этот год мне казался вечностью, даже бесконечностью без конца и без края. А самое страшное, что без смысла, если бы я не ждал тебя.

— Правда? Знаешь, звучит как признание.

— Может быть, это оно и есть.

Я улыбнулась и опустила глаза. Сколько я представляла себе эту сцену? Сколько пыталась описать её в книге? И всякий раз вздыхала с мыслью, что это глупо, что Артур никогда не скажет мне таких слов. А вот сказал. Что ещё я не знаю о нём? А о здешних краях? Что вообще мне известно?

— Расскажи о Мире Мечты то, чего я не знаю.

— В Мире Мечты живут те, которые рождаются уже в нём, и те, которые попадают в него. Если здесь оказывается человеческий неродившийся ребёнок или создание появляется уже в Мире Мечты (это ангелы, потомственные горцы, жители Подземного мира и другие, ты их много раз видела), то они остаются здесь навсегда. Но не так давно у нас началось что-то вроде перенаселения. И теперь тех, кто живёт пятьсот лет, отправляют на Землю или другие планеты на два жизненных оборота. С преступниками всё так же, но для них не ждут пятьсот лет. Просто отсылают на острова и возвращают через определённый срок. Тебе ещё не наскучило?

— Нет, мне интересно, — сказала я, удобнее устраиваясь рядом с Артуром. Как давно я хотела положить вот так голову. Как долго я не могла держаться с ним за руки. Как мучительно, болезненно долго…

— Когда сюда попадает душа, она проходит через воды священной реки (например, в облаках), забывает свою прежнюю жизнь — почему ты помнишь, я до сих пор не понимаю — и «отдыхает» в Мире Мечты несколько лет, работая на общее благо. Затем снова запускается в круг жизни и смерти. Проживая пятьсот лет без «отдыха», душа получает те же права, что и родившиеся в Мире Мечты. С животными всё примерно так же, но вместо пятисот лет — семьдесят шесть. Кстати, стареем мы в девять раз медленнее, чем люди, но это ты уже, наверно, и так поняла.

Значит, мы теперь примерно одного возраста? Значит, теперь нет той непреодолимой границы, из-за которой я была для тебя ребёнком. Значит, ничто нам не помешает.

Я ещё ничего не успела ответить, как словно из-под земли явился Хэйден Мэлибуд. Мы вздрогнули от неожиданности.

— Сколько не виделись! — Он улыбался и обнимал то меня, то Артура.

— Один год, — недовольно ответил де Вильбург, когда Хэйден наконец успокоился и сел рядом.

— Идёте на встречу тумана? Этой ночью. Праздник, — отрывисто сказал он, нервно подёргивая ногой. Раньше он тоже так делал?

— Какого тумана? — спросила я.

— Год прошёл, а ты всё такая же! И любопытная, и как будто ничего не знаешь. Хотя… мне кажется, у тебя увеличился рост. И ещё что-то не так… — он внимательно посмотрел на меня, но, должно быть, так и не понял, что именно изменилось за девять земных лет, поскольку обратился к Артуру: — Так придёте? Говорят, будет интересно.

— Может быть.

— Тогда встретимся там. Ровно в десять, не опаздывайте, — Хэйден театрально поклонился и умчался, несколько раз споткнувшись.

— Он всегда такой был?

Артур пожал плечами.

— Идём, — сказал он, вставая. — В гостиницу, — добавил он и обнял.