Ведьмы Алистера (СИ)

— Какая красивая ложь! — воскликнула Вивьена и хлопнула в ладоши.

Мегги поднялась на ноги и, стараясь ступать как можно тише, приблизилась к решётке, чтобы видеть хотя бы Вивьену. Ей было недостаточно слушать, но теперь, когда ей был виден профиль ведьмы, Мегги испугалась не на шутку. У той был взгляд человека, уверенного в своей победе.

— Наши предки были глупы, — усмехнулась Вивьена. — Они не смогли сложить всю картину.

— А ты смогла? — едко спросила Клементина.

Со своего места Мегги могла видеть лишь краешек носа матери Джуди и копну нечёсаных волос. Клементина прижималась лицом к решётке, и их с Вивьеной разделяло настолько маленькое пространство, что они буквально дышали одним воздухом.

Вивьена пожала плечами и рассмеялась своим лающим смехом, который, казалось, делал её ещё более безумной.

— Не я. Госпожа Демьяна. Она всё поняла… — она хотела сказать что-то ещё, но тут заметила Мегги и повернулась к ней всем телом. — Соскучилась по мне, маленькая Луна?

Мегги отпрянула, судорожно пытаясь понять, о чём говорили ведьмы, и борясь с ощущением гадливости, которое вызывала у неё близость Вивьены.

— Ты же не хочешь сказать?.. — впервые в голосе Клементины Мегги послышалась неуверенность.

— Именно это и говорю. Её сестра — наследница магии, способной открывать и закрывать проходы в междумирье. Хозяйка ключа, — кивнула Вивьена и, подойдя к решётке камеры Мегги, распахнула её. — Пойдём, девочка, я хочу немного пообщаться с тобой наедине, пока не приехала госпожа Демьяна.

Мегги не знала никакой Демьяны и не испытывала ни малейшего желания идти куда-либо с Вивьеной. В этот момент камера показалась ей действительно райским местом.

— Пленницам нельзя покидать камеры без разрешения мистера Квеберта, — попытался вступиться охранник, но Вивьена обожгла его злым взглядом.

— Девчонка — моя пленница, и мне не требуется разрешение вашего хозяина! — каждое слово она вбивала словно гвоздь в крышку гроба.

— Конечно, ты же элитная дрессированная собачонка, подчиняющаяся приказам только одного хозяина, — бросила Клементина. — Зачем тебе с ней разговаривать? Оставь девочку в покое. Она же тебе не нужна.

Слова Клементины, призванные успокоить Вивьену, лишь ещё больше распалили её.

— Вышла, — ледяным тоном приказала Вивьена, и Мегги сочла за благо подчиниться.

— Вы не можете… — предпринял ещё одну попытку урезонить ведьму охотник. Вот только смотрел он на Вивьену крайне перепуганным взглядом и не решался даже приблизиться.

— Могу, — хмыкнула Вивьена и, схватив Мегги за предплечье, поволокла к лестнице. Ведьма всё так же припадала на увечную ногу, но на удивление не издавала никаких звуков. Хотя, возможно, они тонули в гневной тираде Клементины, которая неслась им вслед: та требовала вернуть Мегги обратно и нисколько не стеснялась в выражениях в отличие от охотника.

Лестничные пролёты мелькали перед глазами, и Мегги силилась их запомнить, но их было так много, что не заплутать в них казалось просто невозможным. Мелькали лица. Десятки, а может и сотни. Кто-то смотрел на Вивьену с опаской, кто-то — с отвращением. Но гневных, полных ненависти взглядов было куда больше. И Мегги просто не могла понять, как женщина умудрялась не обращать внимание на них, целенаправленно таща Мегги по запутанным коридорам, в которых лишь изредка проглядывали окна. На улице стояла глубокая безлунная ночь.

— Вам не страшно? — спросила Мегги, напоровшись на очередной гневный взгляд, от которого у неё мурашки побежали по коже. Как бы она ни храбрилась, но против взрослых ей было нечего противопоставить.

Вивьена сбавила шаг, а затем и вовсе остановилась.

— С чего бы мне их бояться? — спросила женщина, нахмурив брови.

— Они вас ненавидят.

— Тоже мне новость, — фыркнула Вивьена и ткнула пальцем в охотника, стоящего у двери. — Они боятся всего, даже собственной тени. И истребляют всё, чего не понимают. Вот только это неважно, ведь скоро всё закончится. Мы вернёмся туда, где нам должно быть. И где нет подобных ничтожеств.

Охотник обжёг Вивьену взглядом, а та улыбнулась ему и вновь поволокла Мегги по серым безликим коридорам. Обиталище охотников казалось Мегги местом, при строительстве которого люди забыли о таком простом слове как «разнообразие».

В какой-то момент её вытолкнули на улицу, и Мегги даже на секунду обрадовалась, прежде чем осознала, что улица была ничем иным как внутренним двором. Идеальный шестиугольник, находившийся между высокими стенами без окон, и незастеклённый купол, каркас которого не спасал от снега. А снега там было много, даже слишком много — сугробы достигали Мегги чуть ли не до груди. Между сугробами были прочищены шесть дорожек, которые вели от двери к центру двора.

Дорожки сходились к одинокой колокольне, башня которой казалась куда старше бетонных стен, окружавших её. Многоярусная, она белой стрелой поднималась ввысь — к самому куполу. Тропы, ведущие к ней, были освещены невысокими фонарями, да и из окон колокольни лился мягкий золотистый свет. Колокол наверху, хоть и находился сейчас в покое, представлял собой завораживающее зрелище: серебряный, начищенный до блеска, он ловил на себе каждый лучик света и рассыпал его сотнями бликов. На секунду Мегги даже захотелось подняться и рассмотреть его вблизи.

— Раньше они вели себя открыто, — пожала плечами Вивьена, которая, как и Мегги, смотрела на колокольню охотников. — Они гонялись за нами по всему свету и нисколько не стеснялись этого, рассказывая всем и каждому о том, какие ведьмы опасные.

Вивьена отпустила Мегги и сложила руки на груди.

— А теперь посмотри на них: прячутся от всех, ведут какую-то свою подпольную войну. Прикрываются ложью и сразу же соглашаются на союз с ведьмами, если те обещают оставить их в покое. Ещё двадцать лет назад ведьму, которая решилась бы прийти сюда, даже слушать не стали бы — просто снесли бы голову, не дав даже рта раскрыть. Знаешь, что находится под их колокольней?

— Нет.

— Действительно, откуда тебе знать? — хмыкнула Вивьена и снисходительно улыбнулась девочке. Улыбка её была всё такая же отвратительная. — Склеп с черепами. Тела они сжигали, а вот головы… Головы другое дело — головы они хранят. Как доказательство своей силы. Хотя какая там сила? Пустой звук.

Мегги не оставляла мысль, что Вивьена буквально упивается своей значимостью. Принизив других если не действиями, то хотя бы словами, пытается возвыситься сама.

Вивьена пошла вперёд по заснеженной дорожке к колокольне, и Мегги не оставалось ничего иного как последовать за ней.

Телесного холода Мегги не чувствовала — высокие стены надёжно защищали от ветра, — а вот в душе её не отпускало чувство чего-то ужасного, и от этого девочку трясло. Она знала, что Вивьена опасна и непредсказуема в своём безумстве. А ещё знала, что верность Вивьены своей хозяйке не удержит её от жестокости, если ту переклинит.

— Скажи-ка мне, девочка, что ты знаешь о своей семье? — попросила она, даже не посмотрев на свою пленницу.

Мегги знала, что с ответом тянуть не стоит.

— Отец экономист, мать домохозяйка. Бабушка раньше имела большой вес в городе… — Мегги начала перечислять факты, которые в Рупи мог знать если не каждый, то, как минимум, каждый второй житель.

— Я не о том, — махнула рукой Вивьена. — Я о магии. И не говори, что ты о ней не знаешь. Твоя сестра — ведьма, наследница силы. Великой силы, на самом-то деле, — Вивьена остановилась и повернулась к ней. — Судя по твоему взгляду, могу сказать, что о силе ты знаешь, а о её истории — нет. Госпожа Демьяна считает это вполне логичным. Отдай силу человеку, не умеющему ей пользоваться, и уничтожь все знания о ней. Как результат — сила будет похоронена.

Мегги против своей воли жадно ловила каждое слово. Ей хотелось знать — и знать как можно больше. Вот только словам Вивьены нельзя было верить полностью.

— Хочешь, расскажу тебе сказочку? Дети же любят сказочки?

Мегги кивнула.

— Что ж, тогда, пожалуй, начну, — хмыкнула ведьма и действительно начала: — Когда-то давным-давно не было ничего. Была лишь тьма — бескрайняя и беспроглядная; самого понятия жизни не существовало. Но однажды бескрайнюю тьму прорезал луч света. Или же это была маленькая искорка света, зародившаяся в глубине тьмы — никто не знает доподлинно, ведь начало истории было положено очень давно и прошло через десятки миров и миллиарды существ, прежде чем её узнала я, — взгляд Вивьены затуманился. — Так вот, тем лучом света, той искрой жизни, был Создатель. Никто не знает, кто он и откуда пришёл. Создатель просто был. Маленький ребёнок, блуждающий во тьме. Конечно, Создателю было одиноко — и он начал разрывать тьму. Он создавал в ней проходы, раскрашивал её светом. Вот так в бескрайней тьме, словно звезды на небе, стали зажигаться миры. По воле Создателя они получались разными, уникальными, не похожими друг на друга. Но Создатель вскоре исчерпал себя, истратил всё, что у него было, и его свет погас.

Мегги прошиб озноб. Вивьена продолжала свой рассказ, и получалось у неё это неожиданно завораживающе.

— Так появилось междумирье — остаточная тьма, разорванная на клочки. А жизнь в появившихся мирах текла по-разному: какие-то развивались стремительно, какие-то столь же стремительно разрушались и гасли, растворяясь во тьме. В одном из таких миров жили существа, обладающие невероятной силой, но их мир рассыпался на глазах, и даже их сила ничего не могла с этим поделать. Они не были Создателем — лишь его творениями, наделёнными кусочками силы, и миры были им не подвластны. В этом мире жила прекрасная Луна, и был у неё муж — яркий Сол. Их дочь впитала всё лучшее, что было в них, — она росла яркой и прекрасной. Звали её Охотница, потому как та очень любила охоту. Если у Охотницы и было когда-то другое имя, никто его не знает.

Они подошли к колокольне и замерли в круге тёплого света, лившегося из окон нижнего яруса. Вивьена ненадолго замолчала, а Мегги тем временем обдумывала историю и не находила в ней точек соприкосновения со своей семьёй. Почему Вивьена вообще ей об этом рассказывает? Или то действительно детская сказка, финал которой должен чему-то научить? Смесь мифологии и религии?

— Их мир разрушался, а они не хотели в нём умирать. Логично, не правда ли? — Вивьена выжидающе посмотрела на Мегги, и девочка неуверенно кивнула. — Никто не хочет умирать. И потому прекрасная Луна, нёсшая в себе сильнейший кусочек Создателя, нашла способ войти в междумирье, что она и сделала, забрав с собой свою семью и горстку существ, которым не желала смерти. Вот только они не могли долго существовать во тьме междумирья, хоть оно и было удивительно притягательным, ведь на деле его тьма не такая уж и тьма — тот, кто умеет видеть, всегда разглядит свет создателя. Им пришлось покинуть междумирье и шагнуть в один из миров — самый плотный и самый сильный, который не разрушился бы так же, как их родной. Но этому миру в своей первозданной форме они оказались чужды. Так прекрасная Луна застыла на ночном небе вместе со своей маленькой дочерью, обернувшись большим белым светилом, за которым пряталась её маленькая красная дочь. Сол же, будучи слишком ярким даже в этом мире, появлялся на небе, освещая его своим теплом. Фейшал, подруга Луны, проросла корнями в земле, а кроной устремилась к небу, чтобы иметь возможность хоть изредка говорить со своей подругой. В новый мир также пришла и огненная Вал, сестра Сола. Она стала горой, чрево которой вечно бурлило от гнева и порождало невиданных прежде существ. Адов разлился океанами и морями, а холодная и вечно недовольная Лидэя ледяными ветрами блуждала по миру, который ей так не нравился: она умирала со скуки. Но однажды она повстречала странных существ, созданных Вал. Их кожа была такой же толстой, как покатые склоны Вал, а из их огромных пастей извергался огненный гнев их матери. И Лидэя начала созидать.

Мегги хотелось задать вопросы, которых у неё появилось целое море, но она боялась задать их Вивьене — мало ли в какой момент ведьму переклинит. Как говорится, от доброй сказочницы до злой ведьмы — один шаг.

Вивьена говорила о сущностях, но Мегги уже давно поняла, что ей рассказывают сказку о Богах. Богах иного мира. Слова Вивьены были заученными, даже фанатичными, и создавалось впечатление, что Вивьена верит в каждое произнесённое слово. Вот только Мегги не могла относиться к её словам без скептицизма.

— Лидэя создала существ, — продолжала Вивьена, — из ветра и снега. Кожа их была холодна, как лёд, в глазах их не было жизни, а дыхание было способно сковать даже неукротимый огонь гор Вал. Те существа не были похожи на нас с тобой, в них не было ничего человеческого: они были больше, сильнее, в их жилах никогда не текла кровь. Но они очень нравились Охотнице. Они завораживали её так же, как и её мать. И вот, Луна, которая никогда не ладила со своей дочерью, а теперь была отделена и от мужа, была очень одинока и начала…

— Убывать с неба? — не без иронии предположила Мегги.

— Верно, — кивнула Вивьена. — Так же, как и здешняя Луна, однажды та просто пропала с неба, оставив то своей дочери. Воспользовавшись своей уникальной связью с междумирьем, она сошла с небес и приняла форму, близкую к своей первозданной, хоть и в разы меньше. В чём-то она была похожа на себя прежнюю, но в то же время была неимоверно далека и не так прекрасна. В том мире были люди, слабый и хилый народец, живущий в пещерах континента. Они боялись новых существ, а потому показывались на поверхности лишь ночью. И, как ни странно, именно ими вдохновилась Луна. В тёплых лучах Сола она возлегла с ледяным существом, чтобы понести от него дитя — маленькую лунную девочку, не чуждую этому миру. Рождённую в нём. Девочку, которой было суждено стать якорем в этом мире. Девочку, похожую на слабый народец. Её волосы были цвета Луны. Её кожа светилась, как Луна. Её глаза были льдинами, как и льдистые глаза её отца, за одним лишь исключением — лёд её глаз был зелёным.

Мегги поджала губы и тихо пробормотала:

— Лёд становится зелёным, если в нём содержится железо, при окислении оно…

— В жилах этой девочки текла кровь, — перебила Вивьена, явно недовольная тем, что Мегги вклинилась в рассказ. — Кровь, которой не было у её отца, но была у её матери. Кровь другого мира. Кровь, которую нужно было смешать с кровью этого мира, что бы он принял пришлых существ и не отверг их. И мать любила свою младшую дочь больше всех на свете. Она любила её так, как никогда не любила Охотницу. И девочка отвечала ей взаимностью. Она всегда была ведома своей матерью. Она всегда была ведьмой — первой ведьмой того мира. Так появилась прародительница лунных ведьм. Та, кто смешала свою кровь с кровью слабого мужчины. Та, кого люди приняли и восхваляли. Ты понимаешь, о чём я говорю, девочка? Так зародилась ваша магия. Магия, которая даже в другом мире продолжает влиять на вас. Маленькая прекрасная девочка со светлыми волосами и зелёными глазами — так выглядели все потомки Лунной Ведьмы. Все потомки Матери Мира. И я не могу понять, почему эта магия влияет на тебя, но я не чувствую в тебе ни малейшего её отголоска. Может, кто-то прячет её?

Мегги сглотнула под пристальным взглядом Вивьены.

— Или, может, она ещё не пробудилась? Твоя магия должна светить, как Луна в ночи, а ты не похожа даже на маленькую звёздочку. И это странно, — продолжала рассуждать Вивьена, а Мегги ощутила, как у неё вспотели ладони.

Ей хотелось развернуться и бежать отсюда со всех ног, но она продолжала стоять, стараясь не подавать виду, как ей страшно.

Вивьена улыбнулась:

— Ты — жестокая маленькая девочка. Страдания твоей бабушки не заставили твою силу пробудиться. Она что, для тебя ничего не значила? — Вивьена выгнула бровь. — Мне кажется, если она ещё жива, то расстроится, когда узнает об этом.

— Вы не правы, — дрожащим голосом ответила ей Мегги, прекрасно понимая, что сейчас ей стоило бы промолчать. Она знала — её провоцируют.

— Не права? Это я-то? — искренне удивилась ведьма, ткнув пальцем в грудь, скрытую под мантией.

И, прежде чем Мегги успела понять, что происходит, Вивьена наотмашь ударила её по лицу. Губа лопнула, как перезревший плод. Мегги, которую никогда в жизни не били, ошалело провела языком по губам, ощущая медный привкус.

Она схватила девочку за подбородок и прижала палец к треснутой губе. Мегги ощутила жжение. То медленно распространялось от её губ по всему телу, и она ничего не могла с этим поделать: ни отстраниться — тело словно перестало её слушаться, — ни даже воспользоваться магией.

— Вот видишь: у Лунных ведьм есть кровь, а мы, кровавые ведьмы — дочери Охотницы, дочери преданной дочери — можем её контролировать, — улыбка на губах Вивьены стала ещё шире.

Мегги понимала, что именно этого Вивьена от неё и добивалась. Но она не собиралась идти на поводу у ведьмы. Несмотря на жжение, разгоревшееся в её венах, несмотря на ужас, обуревавший её, Мегги не пошла по лёгкому пути. Она ощутила свет, маленький огонёк внутри себя, но не потянулась к нему. Только не ради Вивьены. Она не осквернит свою чистую магию.

Мегги верила, что Вивьена не станет убивать её. Уж точно не сейчас. А потому старалась стойко вытерпеть пытку.

В какой-то момент девочка закричала. Закричала пронзительно и громко. И в этом крике отразились вся её боль, весь её ужас.

========== Глава 41. Главная по договоренностям ==========

Марта чувствовала себя самолётом с включённым режимом автопилота. Она нашла кружки в баре, включила чайник, нашла пакетики, пока тот закипал, и заварила чай, поставила перед Джослин чашку, от которой исходил пар, а затем помогла нащупать ей ручку, прежде чем сесть напротив женщины. Механически. Без эмоций. Она даже не заметила, какой именно чай заварила.

— Осторожно, ещё горячий, — рассеянно предупредила девушка, и даже это она сделала скорее по привычке.

Последние полчаса Марта не думала о сестре, не думала о похитителях. Она не думала и об отце. Она лишь гадала, где ей взять волка. И пока идей не было. Вариант с зоопарком отпал сам собой — да и она сомневалась, что смогла бы незаметно выкрасть волка. Это тебе не хомяк, которого можно пронести в кармане.

И что остаётся? Ловить по лесам на живца? В лесах вообще ещё водятся волки или цивилизация загнала их настолько глубоко в чащобы, что они оттуда и носа не кажут?

— Ты отцу позвонила? — спросила Джослин.

— Написала, — буркнула Марта, мысленно пытаясь вспомнить всё, что она знала о волках. Вот только единственный факт, который она о них знала — это то, что они существуют. Ну, и ещё, кажется, живут стаями.

— Он скоро придёт? — вырвал девушку из мыслей голос начальницы.

— Не знаю. Он не написал, — отмахнулась Марта. — Джилс… она… волк точно нужен? Зачем?

Джослин грустно усмехнулась.

— Увы. Кровавая магия всегда требует жертвы: либо нашей, либо чужой. Для поиска по крови нужна кровь охотника — охотника, способного долго идти по следу и способного выследить любую жертву. Нам бы мог подойти человек, долгое время занимавшийся охотой. Но я не знаю никого, кто выжил бы, потеряв всю кровь. Поэтому и остаются только животные — хищники, если быть точнее. Волк — оптимальный вариант, но в худшем случае подойдёт и охотничья собака.

— Она его убьёт? — уточнила девушка, скривившись.

— Да, — как ни в чём не бывало ответила старушка. — Всё верно. А после смешает его кровь со своей и кровью твоего отца и пропитает ею кристаллы соли. Таким образом мы получим что-то вроде компаса, указывающего на его детей. А так как вы с Мегги одной крови, компас будет тянуться и к тебе, и к ней, поэтому нам понадобится частичка Мегги, чтобы сделать компасы, которые будут искать только её. И лучший вариант — капля её крови или хотя бы волос.

Голос Джослин не дрогнул ни разу, а вот Марта никак не могла отделаться от ощущения гадливости. Убить существо, смешать его кровь — во всей этой магии было что-то неправильное.

Пока они сидели и разговаривали, по обители шныряла Джуди. Она бегала то в кабинет Кеторин, то в кладовку, и её руки были постоянно чем-то заняты: то книги, то склянки, то травы, то бинты. Джуди выглядела понурой и молчаливой, избегая взгляда Марты, словно в чём-то перед ней провинилась.

Марта отметила это между прочим, не сильно задерживая на Джуди внимание. Чувства посторонних людей занимали одну чашу весов, а другую — мысли о Мегги, и эта чаша явно перевешивала.

— Напиши отцу — пусть принесёт её расчёску, — попросила Джослин, и Марта выполнила просьбу, всё ещё не понимая, что ей делать с волком.

Кеторин спустилась через четверть часа или около того. Уставшая, вымотанная до предела, с копной спутанных волос, с тусклым взглядом и глубокими морщинами, прорезавшими лоб и собравшимися стрелками возле глаз. Марте даже показалось, что она выглядела старше. Намного старше.

— Чашка крепкого кофе мне не поможет, — провозгласила она, включая кофемашину. — Меня спасёт литр кофе, тушь и патчи под глаза. Возможно, шампанское мне бы тоже помогло, но, боюсь, не сейчас.

— Нам нужен волк, — выпалила Марта, уставшая переваривать эту проблему.

— Волк? — удивлённо выгнула бровь Кеторин. — Тоже мне проблема. Девчонка согласилась помочь? Просто я так и не поняла, о чём она говорила, мешая слова с рыданиями и размазывая сопли по щекам, пока я распарывала её не самые аккуратные стежки. Не люблю людей, которые рыдают по поводу и без…

— Не смей так говорить о Джилс! — в голосе Джослин послышались стальные нотки, и Марта даже вздрогнула. Ей был знаком этот тон — так начальница отчитывала учительниц, которые в чём-то провинились, и детей, которые вели себя неправильно. Хотя учительниц Джослин отчитывала чаще, чем детей.

Вот только Кеторин даже не посмотрела в сторону старухи, просто проигнорировав женщину и её недовольство, и свернула с конфликтной тропы так быстро, что Марта не сразу среагировала и не успела подстроиться под неё.

— Так вы говорили о волках. Нужен какой-то конкретный? Серый? Белый? Одноухий? С помеченными лапами? Или, может, совсем без лап?

— Любой, — ответила вместо Марты Джослин. Холодка в её голосе не убавилось, но было видно, что ни она, ни Кеторин не собираются конфликтовать. — Самый обычный. Главное — живой.

Кеторин хлопнула в ладоши и просияла широкой улыбкой, которая, словно ластик, стёрла следы усталости с лица женщины.

— Так это ещё проще! Будет вам волк.

Марта, как заворожённая, смотрела на Кеторин. На то, как она играючи решает проблему, над которой Марта ломала голову, не зная, с какого бока к ней подступиться. Один телефонный звонок, строго поставленная задача, несколько улыбок и комплиментов, а ещё обещание выпить по чашечке кофе как-нибудь на досуге — вот и всё. Кеторин отложила трубку, и, подперев подбородок ладонью, отпила кофе из большой кружки — его она, кстати, варила, попутно разговаривая по телефону.

— Волк скоро будет, — оповестила она их и блаженно улыбнулась. — Ещё что-то нужно?

— Соль, — каким-то не своим, слабым голосом ответила Марта.

Кеторин лишь отмахнулась.

— Этого добра у меня завались. Пойду проверю, как там наша рыдающая королева.

Кеторин развернулась и скрылась за дверью бара. А Марта всё тем же ошалевшим взглядом смотрела ей вслед.

— Она невероятна, — пробормотала девушка, и, лишь услышав ответ Джослин, поняла, что произнесла это вслух.

— Она не невероятна, а всего лишь эксцентрична, а потому успела за свою жизнь обзавестись большим количеством связей. Такие, как Кеторин, идут по жизни легко, в то время как другим приходится бродить во тьме, не зная, куда податься.

***

Джилс смотрела на спящего Элиота. Кеторин отдала ему свою большую мягкую кровать, вот только для Элиота она не оказалась такой уж большой. Элиот был громоздким мужчиной — таким же большим, как и добрым. Джилс умела разбираться в людях. Она знала, какие они, знала по тому, какая кровь течёт в их жилах.

Кровь всегда шептала. Раньше её голос был похож на шелест листьев, или, может, дыхание ветра. В этот голос нужно было вслушиваться. Вслушиваться очень внимательно, иначе был шанс не разобрать его. Но то было раньше — то было до того, как её пальцы сжались на медном обруче короны. А ведь она и не поняла этого сразу, думая, что корона связывает её с кровью других ведьм. Других кровавых ведьм.

На деле же Корона оказалась усилителем. Подарком Охотницы — богини, которой доброта никогда не была свойственна. Охотница была ревнива, Охотница была алчна. Она никогда ничего не дарила. Раньше, когда все мысли Джилс были поглощены Элиотом, а до этого ковеном и охотниками, не обращать внимание на сей факт было проще; она даже и не замечала его. Но теперь, когда Элиот мирно спал на кровати, кровь набатом стучала в венах.

В детстве бабушка рассказывала Джилс сказки об Охотнице. И об усилителе, который та даровала избранной ведьме. Ведьме, которая отреклась от своей матери. По прошествию лет подробности истории стёрлись из памяти, и Джилс никогда бы так и не вспомнила об этой истории, если бы кровь не пела для неё. А кровь пела, да к тому же так громко, что Джилс хотелось закрыть уши. Только это не помогло бы, ведь кровь отзывалась в ней. А кровь ведьм пела громче, чем кровь обычных людей.

Даже не глядя на Джуди, сидящую на диване, Джилс знала, что та глубоко опечалена. И что её брат, резонируя, грустит вместе с ней. Благо, она сейчас не слышала крови Кеторин, Марты и Джослин, так как её диапазон действия способности ограничивался расстоянием. Джилс была готова даже возблагодарить Охотницу за то, что на неё не свалились эмоции и чувства всех людей этого мира — от такого она сошла бы с ума за считанные секунды.

Джилс не знала, сколько времени она просидела так возле кровати Кеторин, погруженная в свои мысли, пытаясь отстраниться от магии, которая не желала отпускать её. Корона, запертая в ящике «Рольфа», всё равно дотягивалась до неё, и Джилс не знала, какое расстояние должно развернуться между ними, чтобы корона перестала влиять на неё.

Джилс почувствовала Кеторин и её смятение прежде, чем та вошла в студию с огромной кружкой кофе в руках.

— Как дела у нашего мальчика? — громко спросила она.

Женщина окинула свою квартиру-студию взглядом, задержавшись на каждом лице: от Роя, который смотрел на тётю со смесью уважения и страха, и тихонько всхлипывающей Джуди до Джилс и спящего Элиота.

— Вижу, он спит, — кивнула она. — А ты наконец-то перестала реветь. Что ж, отлично… Рой, Джуди, я поставила на кухне вариться курицу, пойдите проследите за ней.

Рой чуть ли не мгновенно вскочил на ноги и потянул за собой сестру. Кеторин посторонилась, пропуская их. Но, прежде чем закрыть за ними дверь, она крикнула им вслед:

— Джуди, умойся и прекрати меня избегать. Я уже не злюсь.

Кеторин закрыла дверь и, прислонившись к ней спиной, сделала несколько глотков из своей кружки.

— Если честно, терпеть не могу детей в этом возрасте. Они считают себя уже достаточно взрослыми, но не понимают, что от ребёнка их отличают разве что рост да волосы на теле. Взрослыми нас делает не возраст, а опыт, вынесенный из ошибок, — хмыкнула она, привалившись к двери. — Знаешь, в их возрасте я творила такое, за что собственных детей придушила бы.

Джилс оказалось сложно представить, что такого могла сотворить Кеторин, за что на неё можно было злиться. Возможно, потому что она смотрела на женщину через призму детского обожания.

— Ладно, — Кеторин взмахнула рукой, словно отмахиваясь от предыдущей темы. — Я хотела поговорить не об этом. Мне нужно, чтобы ты сплела для меня ещё одно заклятие поиска, кроме того, что сплетёшь для Марты.

Не просьба. И не приказ. Просто признание нужды. И то, каким именно голосом была озвучена эта нужда, заставило Джилс задержать дыхание. Кеторин не давила на неё, как Джослин, не взывала к чему-то глубинному. Кеторин просто говорила.

— Взамен я дам тебе защиту. Тебе и твоему… хм… принцу.

Джилс захотелось возмутиться. Почему они все называли Элиота её принцем? Но Кеторин не дала ей такой возможности, продолжив говорить:

— Есть лишь два места, где маленькая королева сможет жить спокойно. И Шарпа — одно из них. Под защитой ковена ты будешь в безопасности.

— Пленницей, — выдохнула Джилс. Пленённая королева — разве не об этом она думала? Королева-марионетка, переходящая из рук в руки — незавидная участь, как ни посмотри.

Кеторин покачала головой.

— Рычагом давления. Я более чем уверена, что Старейшины попытаются использовать тебя для давления на город Кровавых Вод.

Джилс шмыгнула носом, стараясь прогнать слёзы обиды.

— Им нужна не я, а корона. Я не смогу давить на ведьм, которые отказались от меня. Им не нужна такая королева, как я.

Кеторин фыркнула.

— Конечно, не нужна. Слабый всегда подчиняется сильному. Но в глазах Демьяны сильная она, а не ты. И, чтобы город Кровавых Вод подчинился тебе, в твоих руках должна быть такая сила, такая мощь… Ты должна одним лишь взглядом вселять в них трепет! Вселять ужас! Для кровавых ведьм плачущая королева — не королева вовсе.

Джилс содрогнулась. Ломать чужую волю? Подчинять людей себе? Запугивать их? Джилс не могла себе даже представить подобного. Всё, чего она когда-либо хотела, это спокойной жизни рядом с таким мужчиной как Элиот: добрым и заботливым.

— Вижу, подобный вариант тебе не по душе, — заметила Кеторин, и Джилс коротко кивнула. — Тогда я предлагаю тебе другой. Я дам тебе приют и дам тебе защиту. Место, где никто и никогда не найдёт тебя, а взамен прошу найти мою сестру.

— Ты предлагаешь так много, а взамен требуешь очень мало. Почему?

На губах Кеторин заиграла улыбка — такая яркая, что даже солнце рядом с ней меркло бы.

— Потому что могу.

— Они не перестанут меня искать. Демьяне нужна корона, — Джилс покачала головой. Она уже почти не верила, что в этом мире есть хоть одно место, где она могла бы быть свободной. Не только от ведьм, но и от короны.

— Я подумаю, что можно с этим сделать, — ответила Кеторин и села на диван. — Не в обиду тебе будет сказано, но я не люблю иметь дело с кровавыми ведьмами. Жестокость у них в крови. Причём чрезмерная.

— Я не в обиде, — Джилс постаралась улыбнуться.

Джилс не сомневалась в том, что Кеторин не гребёт их под одну гребёнку, но о людях чаще всего судят по их лидеру. И бабушка Джилс никогда не была образцом добродетели. Образцом жестокости? Да, конечно. Но помимо жестокости в бабушке были и другие качества: она была хорошим политиком и хорошим стратегом, пока Болезнь не подточила её. В годы её главенства все конфликты между городом Кровавых Вод и Шарпой нивелировались. Теперь же, когда место у руля заняла Демьяна, оставалось только гадать, сколько времени пройдёт, прежде чем холодное перемирие перерастёт в открытое противостояние.

— Мне ведь не позволят спрятаться? Не уберут с доски, как ненужную фигуру? Ты говоришь, что можешь меня спрятать, и я хочу тебе верить. Действительно хочу, — Джилс закусила губу, чтобы сдержать слёзы. — Но я не верю, что это возможно. По моему следу идут охотники, и кровавые явно не захотят от меня отступиться. Поэтому я спрашиваю, где ты хочешь меня спрятать? Что это за место такое?

— Шарпа, — Кеторин пожала плечами, мол, о чём ещё можно было думать.

Джилс моргнула, окончательно запутавшись в паутине, которую пыталась сплести Кеторин.

— Я не понимаю. Ты говорила, что там Старейшины попытаются меня использовать, чтобы повлиять на Демьяну.

— Попытаются, — кивнула Кеторин.

— И сделают меня пленницей междумирья.

— Непременно.

— Тогда я что-то не улавливаю сути. Почему ты предлагаешь мне прятаться в Шарпе?

— Потому что, когда я стану главой ковена, Шарпа станет для тебя самым безопасным местом. Тихой гаванью с карт-бланшем на вход и выход. Старейшины никогда не пойдут против своей главы признав её.

— Но госпожа Клементина… — начала протестовать Джилс, но Кеторин перебила её:

— Клем — Глава лишь на словах, и я убедилась в этом, когда последний раз была в Шарпе. Ковеном управляют Старейшины, одна из которых вскоре отойдёт от дел на длительный промежуток времени, — встретившись с полным непонимания взглядом Джилс, Кеторин пояснила. — Она беременна. А я слишком хорошо её знаю, и с уверенностью могу предположить, что не пройдёт и месяца, как она возьмёт отвод и полностью растворится в ребёнке. Поэтому ситуация складывается следующая: освобождающееся место Старейшины и пустующее место Главы. Всё, что мне нужно, — убедить Клем отступиться от места Главы в мою пользу.

— И стать Старейшиной, — дополнила Джилс, которая начала понимать ход мыслей Кеторин.

— Именно. А для этого нужно её найти.

— А для этого тебе нужна я… И ты согласна обеспечить мне полную защиту, если я помогу?

Кеторин кивнула.

— А Элиот?

— Что «Элиот»?

— На него твоё предложение распространяется?

— Не вижу ничего зазорного в том, чтобы королева привела своего протеже в Шарпу.

— А если он не захочет там оставаться? — выдохнула Джилс, покосившись на спящего и вымотанного донельзя мужчину.

— Сомневаюсь, что не захочет, — хмыкнула Кеторин. — Но при таком раскладе я обвешу его защитами, как ёлку на Рождество, и отправлю в мир.

— С возможностью вернуться, когда он пожелает, — потребовала Джилс.

Кеторин закатила глаза и нехотя ответила:

— Хорошо.

— Тогда по рукам, — ответила Джилс, ощутив под ногами твёрдую почву.

Возможно, план Кеторин и не был идеальным. В нём было слишком много «если» и слишком много того, что могло пойти не так: Старейшина могла не уйти на покой, госпожа Клементина могла не отказаться от места Главы, другие Старейшины могли выступить против Кеторин.

Но даже самый шаткий план лучше, чем его отсутствие. И Джилс охотно ухватилась за предоставленную возможность, даже умудрившись выторговать для себя и Элиота небольшие привилегии. Она чувствовала себя ответственной за этого мужчину, и если не ради себя, то ради него — человека, помогающего ей практически безвозмездно — она готова идти дальше.

— Мы можем включить в сделку пункт о бензине? — спохватилась Джилс.

— О бензине? — Кеторин удивлённо посмотрела на Джилс. — О каком таком бензине?

— Я обещала Элиоту оплатить бензин, — неуверенно пробормотала Джилс. — За то, что он довёз меня сюда. У меня нет денег, чтобы оплатить…

Кеторин выпучила глаза, а затем громко рассмеялась.

— Какие меркантильные нынче принцы пошли, — она покачала головой. — Ладно, оплачу я ему бензин. Только пусть чеки предоставит. Я надеюсь, лошадь ему покупать не нужно? Ну, там, для подвигов каких-нибудь…

— Не нужно, — сконфуженно буркнула Джилс, не видя никаких поводов для веселья.

***

Коул чувствовал себя немного… Немного злым, немного расстроенным и немного неуверенным, идя по отвратительно чищенным дорожкам к «Ведьминой обители» вслед за Алистером Рудбригом.

Он злился на Марту. Он злился на два коротких слова — «Мегги» и «расчёска» — заставивших их повернуть назад практически возле самой «Ведьминой обители» и вернуться домой, чтобы найти расчёску — маленький розовый гребень, в котором запутались светлые длинные волосы, а потом вновь проделывать путь по снегу.

Ему хотелось встряхнуть Марту, и при этом он жалел её. И нынешние чувства шли в разрез с теми, что он испытывал ещё месяц назад. Как же он скучал по тому времени, когда его эмоции были чистыми, без примеси других. Если злость — то злость, если грусть — то грусть, если счастье — то счастье. А как быть, если ты испытываешь злую грусть? Когда тебе жаль человека, но все его поступки вызывают у тебя желание взять его за плечи и хорошенько встряхнуть, чтобы аж зубы застучали, чтобы мозги встали на место.

Поглощённый своими чувствами и попытками их проанализировать — что и раньше у него получалось довольно посредственно — Коул буквально врезался в мистера Рудбрига. Тот стоял напротив входной двери и стучал в неё кулаком.

Прошло несколько минут, прежде чем Коул услышал из-за закрытой двери голос Марты:

— Знаете, я не удивлюсь, если волк придёт сюда на своих двоих. Или «на своих четырёх»? — В голосе девушки, казалось, даже звучали нотки тихого, скрытого под толщей отчаянья, веселья.

А затем дверь открылась, и Коул стал зрителем странной сцены. Он видел Марту, которая распахнула дверь. Её взгляд был живым, хоть и грустным, а потом, стоило её глазам встретиться с глазами отца, их заволокло поволокой, лишившей их каких-либо эмоций. Стой Коул чуточку дальше, он никогда бы и не увидел этого. Голос Марты стал таким же безжизненным — из него на секунду пропали все краски, прежде чем смениться полным безразличием.

— А, это ты. Расчёску принёс?

И, удивительное дело, ещё минуту назад мистер Рудбриг спешил, бежал на помощь свой «маленькой тучке», а сейчас стоял, как истукан, и даже не подумал обнять дочь, которую давно не видел и которую — Коул был в этом уверен — любил.

И голос мистера Рудбрига стал таким же до смешного безэмоциональным, когда он ответил:

— Да, принёс.

Коул обогнул мистера Рудбрига и встал между ним и его дочерью так, чтобы видеть обоих. Взгляд мужчины оказался зеркальным отражением пустого взгляда Марта. Вот только когда отец и дочь посмотрели на Коула — его прошиб озноб, потому что в их глазах вновь появились эмоции.

Марта смотрела на него со смесью недовольства и, кажется, вины, а мистер Рудбриг — взглядом, полным благодарности. И Коул понял одну простую вещь — что бы между этими двумя ни происходило, Алистер знал о причинах, но, похоже, не считал нужным делиться информацией ни с Мартой, ни с кем-либо ещё.

— Что, дружки-охотники не приняли тебя обратно? — не без яда в голосе спросила Марта.

Коул растянул губы в широкой улыбке.

— Ты такая милая… как куст крапивы.

— А ты всё такой же ас в комплиментах, — копируя его улыбку, ответила Марта и отступила, пропуская их внутрь бара.

И Коул вошёл. Вошёл, широко расправив плечи, словно ему здесь было самое место, словно его тут ждали. А правда была в том, что ответ Марты — эта её подколка или же ответ на его подколку — словно ластиком стёр его напряжение. Они будто ступили на проторённую дорожку, по которой ходили не один год, и на этой дорожке ему было спокойней, на этой дорожке он чувствовал себя уверенно. А вот стоило им с неё сойти — и Коул уже не знал, что ему делать. Так что пока он решил придерживаться этого пути и надеялся, что Марта тоже с него не свернёт.

— О, комплименты — это моё всё, — усмехнулся Коул. — Однажды за комплимент мне вылили кружку чая на голову. А я всего лишь сказал, что у девушки красивые глаза.

— Дай угадаю, ты сравнил их с лошадиными?

— Нет, — покачал головой Коул. — Сказал, что они такие же потрясающе большие, как у коровы.

Марта коротко рассмеялась, а Коул поймал на себе ещё один очередной полный благодарности взгляд Алистера, словно для него сам факт, что его дочь может смеяться из-за слов человека, возводил этого самого человека в ранг небожителя. Интересно, а если бы Марта рассмеялась громко и заразительно, до колик в животе, возвёл бы мистер Рудбриг Коулу храм для поклонения? Коулу казалось, что да.

— Даже не знаю, почему я не удивлена, — протянула девушка.

Коул послал ей ещё одну полную самодовольства улыбку. Эта Марта была лучше злой Марты, лучше уходящей Марты, лучше Марты, которая отказывалась его даже слушать.

Парень уже собирался выдать ещё какую-нибудь столь же абсурдную реплику, когда заметил старушку — слепую хозяйку академии «Мария-Роза» — и закрыл рот. Вряд ли пожилая женщина оценила бы дурь, которую он мог излагать часами.

Хотя какими часами… Раньше он мог излагать чушь годами. В их семье он занимал позицию смешного близнеца, в то время как Аде отводилась роль разумного.

Ада.

Коулу хотелось поговорить о ней, даже несмотря на то, что от этого ему становилось больно. Но Марта должна знать, что он не какой-то там фанатик, у которого нет причин для ненависти к ведьминскому роду. Он ненавидит ведьм — хотя, возможно, уже и не всех ведьм — не потому что так надо, а потому что Ада умерла из-за них.

— Мы можем поговорить? — спросил он у Марты.

— А сейчас мы что делаем? — вопросом на вопрос ответила она.

— Без театральных постановок и хлопанья дверьми. И без того, чтобы ты применяла ко мне магию.

Марта нахмурилась.

— Я, — она облизала потрескавшиеся губы. — Сегодня я была немного не в себе. Мне жаль. Иногда я бываю чересчур резка на поворотах.

— О, я заметил. Но извинения приняты, — пожал плечами Коул. — Так что? Мы можем поговорить?

Задумавшись на секунду, Марта кивнула.

========== Глава 42. Кровавые жертвы ==========

Марта предложила поговорить в кабинете Кеторин, раз уж Коул отказался выносить их разговор в массы. Сама же она не видела никакого смысла в подобной секретности — что такого Коул может рассказать ей, чего не посмеет открыть другим? У них, в конце концов, не такие отношения, чтобы под покровом ночи делиться секретиками и изливать друг другу душу. Марта вообще сомневалась, что способна на такое.

Света в кабинете Кеторин было так мало, словно главная люстра отказывалась светить в этом направлении. Марта не нашла выключатель, чтобы заработали настенные светильники, зато нашла спички и зажгла свечи, которых у Кеторин имелось так много, что можно было осветить целый квартал в случае отключения электричества. И при тёплом свете, отбрасываемом пляшущими огоньками, обстановка стала ещё интимнее, чем при полном его отсутствии. Настолько интимной, что Марте захотелось развернуться и спуститься вниз, а, может, даже выйти на улицу и поговорить там, где морозный ветер выдул бы всю дурь из головы.

Но девушка заставила себя сесть за стол и спрятала руки под скатертью, чтобы Коул не увидел, как дрожат её пальцы.

Она не могла понять, что с ней не так — вроде бы извинилась, признала свою ошибку… По всем правилам ей должно было стать легче. Но нет — на деле Марту била мелкая дрожь.

«Нервы, всего лишь нервы, — попыталась мысленно успокоить себя девушка. — Это нормально — нервничать».

— О чём ты хотел поговорить? — спросила Марта, буквально ощущая, как при каждом звуке стучащие зубы цепляют язык. Да уж, не хватало ещё и язык себе прикусить для полноты картины.

— Не поговорить, — поправил её Коул, садясь напротив. — Рассказать.

«О, так мне не придётся говорить? Чудесно!» — подумала Марта и стиснула зубы. Она кивнула, поощряя парня продолжить.

Коул глубоко вздохнул и выпалил:

— Это касается Ады. Моей сестры-близнеца.

Он дробил слова, словно выдавливая их по капле, как сок из очень жёсткого лимона. И кривился он так же, как если бы пытался одновременно ещё и есть этот самый лимон.

— Так, с чего бы начать? — задал вопрос сам себе Коул, и Марта не стала вмешиваться.

Она сидела напротив него и просто ждала, пока парень соберётся с мыслями. Прошло ещё немало времени, прежде чем он наконец начал рассказ. Сухой, без лишних подробностей, но всё же задевающий за живое.

— Если честно, я не знаю, как правильно начать. Ада никогда не была идеальным человеком, да и редко о ком можно сказать, что он идеален полностью. Ада была вздорной натурой, и ей нравилось быть любимой, ей нравилось создавать образ, который мог понравиться всем и каждому. В этом мы с ней оказались абсолютно разными. Я всегда любил свою сестру, но могу откровенно сказать, что она росла двуличной и даже чуточку лживой. Надеюсь, ты поймёшь меня правильно: членов своей семьи мы любим не из-за чего-то, а вопреки этому, — Марта кивнула, мол, да, я понимаю. — А Аду можно было любить только вопреки всему. И я никогда не мог подумать, что мою сестру можно любить так самозабвенно, принимая со всеми её недостатками. Так я думал, пока не увидел Сэма. Такой из себя абсолютно обычный парень, далёкий от стандартов Ады настолько, насколько это вообще возможно. Когда я впервые его увидел, я никак не мог понять, почему моя сестра смотрит на него с таким обожанием и чуть ли не с ложечки кормит этого парня; собственно, он от неё не особо-то отличался в такие моменты. Знаешь, есть такие парочки, которые своей слащавостью вызывают в тебе чувство отвращения и желание облить их холодной водой? — Когда Марта кивнула, Коул продолжил. — Вот они были именно такими, и меня это очень злило. Сейчас-то я понимаю, что просто глупо приревновал к нему свою сестру из-за того, что мы с Адой ведь всегда были вдвоём — так сказать, едины с момента зачатия. Да, между нами случались ссоры, да, мы частенько не сходились во мнениях, и да, я частенько её ненавидел; и она отплачивала мне той же монетой. Однако это не меняет того факта, что мы всегда были вместе.

Марта заворожённо смотрела на Коула, напрочь позабыв и о трясущихся руках, и об интимности обстановки, и даже о Мегги. Коул говорил так складно, так правильно, так… Его было интересно слушать. От тембра его голоса, от того, как он ставил ударения, у Марты по коже побежали мурашки. Она и подумать не могла, что Коул умеет так говорить. Наверное, потому что никогда раньше Коул Томсон не говорил с ней так откровенно и так честно.

— Наверное, ты думаешь, что это глупо — ревновать свою сестру к мужчине, которого она любит?

— Глупо, — тихо подтвердила Марта, которая между тем понимала его, проецируя каждое слово на себя и Мегги.

Коул грустно улыбнулся, едва заметно кивнув.

— В тот момент я увидел, что больше ей не нужен, потому что Сэм дополнял её, делал своего рода целостной. — Коул тяжело вздохнул. — И я обиделся, как пятилетний ребёнок: надул губы, забрал свои игрушки и сказал, что мы больше не увидимся.

Марта подавила улыбку, представив Коула маленьким, с выпяченной нижней губой, с плюшевыми игрушками в кулачках и крупными бусинами слёз на щеках.

— И я ведь сдержал своё нелепое обещание… Не отвечал на звонки, избегал встреч, даже с матерью поругался. Ох, как она тогда разозлилась! Даже сковородкой по хребту огрела!

— Ты слишком упёртый, — вторила ему Марта.

— Всё верно. Непробиваемый тугодум. «Как бык: упёрся рогами — и вперёд!» — так мама говорила, — уголки губ Коула дрогнули в горькой полуулыбке. — Я избегал сестру два года. Но даже у моей упёртости может истечь срок годности. С одной стороны — тотальная бомбардировка сообщениями — Ада буквально писала и слала мне фотографии по сто раз на дню, иногда ещё и карауля под дверью. А с другой — мама и слезливые увещевания. И я даже не знаю, что из этого хуже. В итоге, когда мне пришло приглашение на свадьбу, я сдался и решил пойти. Даже подарки купил. И ей, и Сэму. Вот только волею судьбы опоздал на бракосочетание — смешно, правда?

Марта ничего смешного не видела. А от взгляда Коула, полного боли и тоски, стало и вовсе тошно.

— В тот день в квартирном комплексе, где я снимал жильё, отключили свет, а я в этот момент был в лифте. Застрял, наверное, часа на два. Заняться было нечем, и я играл в игры на телефоне, так что к тому моменту, когда меня вызволили, он разрядился. А потом я ещё и по пробкам добирался до отеля примерно столько же, сколько сидел в лифте. В итоге, когда я наконец достиг места назначения, мои подарки были уже никому не нужны — разве что можно было бы отдать их уборщицам вместо чаевых за то, как оперативно они смывали кровь моей сестры с паласов.

Марта вздрогнула. Коул сжал челюсти и ненадолго закрыл глаза, борясь с воспоминаниями. Собравшись с силами, он продолжил:

— Какая-то сумасшедшая вырезала моей сестре и её новоиспечённому мужу сердца, почки и желудки. Она даже оставила костную пилу, которой вскрывала грудную клетку Ады, на месте преступления — наверное, считала, что её не смогут наказать.

Марта хотела что-то сказать, как-то утешить Коула… Но тут раздался полный сочувствия и слёз возглас Джилс:

— О ужас!

Марта вздрогнула от неожиданности. Она настолько погрузилась в историю, что не заметила девушку на лестнице. А теперь увидела и разозлилась, ведь глаза Джилс блестели и буквально сочились состраданием, на которое Марта была просто не способна.

Марта сцепила зубы, недовольная присутствием девушки.

— Подслушивать нехорошо, ваше величество, — процедила она, взглядом перебегая с Джилс, стоящей на лестнице, на Коула, сидящего вполоборота и во все глаза смотрящего на королеву кровавых ведьм.

Щёки Джилс запылали, и Марта немного отстранённо заметила, что, даже зарёванная, ведьма выглядела эффектно.

— Я не специально, — принялась оправдываться Джилс, обильно жестикулируя руками и качая головой, словно все её суставы в миг превратились в разболтанные шарниры куклы, которые не могли надолго удержать выставленной позиции. — Кеторин попросила позвать вас поесть, и я услышала ваш разговор. Не весь, — зачем-то уточнила она.

Коул слегка нахмурился и спросил:

— Боюсь показаться невежливым, но вы кто?

— Её высочество или же её величество — я не сильна в терминологии — королева кровавых ведьм, — выпалила Марта, прежде чем Джилс успела что-либо сказать. А та так и застыла с открытым ртом.

Коул побелел, а затем покраснел и подскочил на ноги. А Марта испытала чувство удовлетворения, поняв, что благосклонность парня распространялась не на всех ведьм. Пока он озирался по сторонам, явно ища что-то, чем можно было обороняться, Джилс смогла переступить через удивление и наконец-то закрыла рот. Но ненадолго.

— Просто Джилс. Я лишь на словах королева, на самом деле чудом выжившая в день собственной коронации, — на её губах расцвела робкая улыбка. — Так что не думаю, что заслуживаю хоть какого-то титула.

Коул на секунду замер.

— Чудом выжившая? — спросил он у Джилс, а затем посмотрел на Марту, словно ища поддержки или подтверждения.

— Угу, — кивнула Джилс.

— Сядь ты уже, — вторила ей Марта. — Опальная она. И к тому же согласилась помочь найти Мегги.

К немалому удивлению Марты, Коул сел и даже слова лишнего не сказал, хотя обычно всегда выказывал своё недовольство.

Джилс немного потупилась, а затем произнесла:

— То, о чём ты говорил… О вырезанных сердцах, желудках и почках. — Лицо Коула перекосилось, но Джилс продолжила. — Это может показаться абсурдным, но… У кровавых ведьм есть одно зелье, оно очень сложное в плане поиска ингредиентов. Я даже не знаю, варилось ли оно когда-нибудь… — она закусила губу. — Хотя, если рецепт записан, наверняка варилось — правильно же?

— Боги! — воскликнула Марта. — Джилс, пожалуйста, по существу!

— Да, точно… В общем, есть родовое зелье, способное снять проклятие. Любое проклятие, насколько я знаю. И его основными компонентами являются сердца, желудки и почки пары комплементалов.

Повисла такая глубокая тишина, что Марта даже расслышала, как бьются сердца всех присутствующих. А на другом конце нити, связывающей её с Коулом, огнём вспыхнула боль.

Коул издал сдавленный, полный ужаса звук — что-то среднее между смешком и всхлипом.

— Я знал, что это дело ведьминых рук — учитель мне всё разложил по полочкам. Грустно, конечно, что мы с ним так и не нашли ведьму, которая могла совершить подобное, но ничего — жизнь у меня долгая, глядишь и отыщу гадину.

— Учитель? — выгнула бровь Джилс.

— Он охотник, — пожала плечами Марта.

Джилс попятилась и чуть не слетела с лестницы.

— Опальный, — выпалил Коул. — Или не совсем опальный, но хотя бы не настолько категоричный, как все остальные.

Марта подавила смешок. Коул как раз-таки и был категоричным. Ей вспомнилось, как он чуть ли не с пеной у рта доказывал ей, что она — недостойное жизни жестокое существо. Удивительно, но в этот момент воспоминания о прошлом не вызывали страха — только капельку смеха и чувство торжества, ведь Коул всё-таки изменился и больше не желал ей смерти.

— Да? — неуверенно спросила Джилс. По ней было видно, что она готова бежать без оглядки. — Точно?

— Точно, — ответил ей Коул, только от Марты не укрылась запинка перед его ответом. Всё-таки ему было сложно перебороть себя.

— На твоём месте я бы всё же держала свою шею подальше от его рук, — встряла Марта, за что получила недовольный взгляд Коула.

— Да, я охотился на ведьм — и нисколько не стыжусь этого: те, кто мне встречался, заслуживали смерти.

Марта только хмыкнула в ответ.

— Приятно знать, что меня к ним не причислили, — Джилс неуверенно улыбнулась и поднялась на несколько ступеней вверх. — Хотя ведьмы, похоже, считают иначе. Ах да, так вот, родовые зелья… Дело в том, что они работают…, — девушка сделала паузу, нервно закусив губу, — в общем, такое зелье может подействовать только на членов семей комплементалов, принесённых в жертву. Для остальных оно бесполезно, — быстро выпалила Джилс; в её взгляде, как вино, плескалась вина.

Коул онемел, собственно, как и Марта. Джилс била фактами наотмашь, и каждый удар оказывался сильнее предыдущего. В голове Марты начала складываться картина, и она ощутила боязнь того, как на эту новость отреагирует Коул, когда всё осознает и переварит.

— Подожди, — он вскинул руки. — Ты же не хочешь сказать, что кто-то из членов семьи Сэма… был ведьмой? Кровавой ведьмой? Потому что, уж поверь мне, в нашей семье никого подобного не было и быть не может — я бы знал!

Джилс стушевалась под отчаянием, проглядывающимся за словами Коула, однако твёрдо повторила:

— Для других оно бесполезно. Поэтому я и думала, что это зелье вряд ли кто-то варил — я не знаю никого, кто мог бы принести в жертву кого-то из членов своей семьи или ребён… — краска отхлынула от лица Джилс, и в её взгляде появилось понимание. — Ты сказал «Сэм»? Жениха твоей сестры звали Сэм? Случаем, не Самуэль Страмбл?

Для Марты это имя не значило ровным счётом ничего, но, судя по тому, как округлились глаза Коула, Самуэль Страмбл был тем самым «идеально подходящим Аде» Сэмом. И, как будто имени Джилс было недостаточно, она принялась перечислять его внешние характеристики — быстро, сбивчиво, а под конец по её щекам вновь покатились крупные слёзы, потому что Коул, как болванчик кивал, вторя каждому слову.

— Совсем немного выше меня, — она показала ладонью насколько выше. — Курносый нос. Глаза голубые, хотя, скорее, больше зелёные. Он ещё всегда носил очки с толстыми стёклами, потому что ни черта не видел дальше собственного носа — не знаю, как ему права вообще выдали с его-то зрением… Всегда гладко выбрит, а на подбородке шрам шириной с палец. Он когда мелким был — расшиб его об острый валун. А ещё… ещё…

Джилс рыдала в голос, обхватив себя руками. Голосила так, что могла бы посоперничать с сиреной скорой помощи, и всё повторяла «а ещё… ещё… а ещё…».

У Марты не нашлось сил, чтобы попросить Джилс успокоиться — сложившаяся ситуация выбила почву из-под ног даже у неё.

— А ещё у него были короткие курчавые волосы, которые топорщились в разные стороны, — тихим, лишённым каких-либо эмоций голосом произнёс Коул.

— Да что у вас там творится? — донёсся с первого этажа возглас отца, и Марта вздрогнула.

Не прошло и минуты, как Алистер Рудбриг уже стоял за спиной Джилс. Марта даже подумала, что сейчас её чёрствый отец-сухарь начнёт утешать ведьму, но Джилс удивила её. Развернувшись на сто восемьдесят градусов, она побежала вниз по лестнице, заставив Алистера посторониться.

— Это что такое было? — удивлённо спросил Алистер. Марта, пожалуй, ещё ни разу не видела у отца такого ошарашенного выражения лица.

— Это Джилс, — ответила она ему и встала из-за стола. — Королева драмы.

— Марта, — не без осуждения в голосе произнёс отец, слегка покачав головой. — У девочки явно горе.

Марта от такого высказывания даже слегка обалдела. С круглыми, как блюдца, глазами, она спросила:

— А у нас — нет? Она рыдает из-за мужика, который умер неизвестно когда! А Мегги пропала недавно. Только я почему-то не мотаю сопли на кулак, словно это единственное возможное решение проблемы!

В носу начало щипать от подступающих слёз.

«Ну, отлично, — со злостью подумала она. — Джилс на меня дурно влияет! Слёзы, похоже, заболевание, передающееся воздушно-капельным путём!»

— У тебя эмоциональный диапазон, как у зубочистки, — буркнул Коул, поднимаясь на ноги. — Не говори о том, о чём потом пожалеешь, Март. Может, для неё это — единственный способ справиться с болью?

— Разрыдаться?

— Да, разрыдаться, — пожал плечами Коул.

— Я надеюсь, ты это не серьёзно? — нахмурилась девушка.

— Все мы разные. Ты вот, к примеру, свою боль и обиду срываешь на других. И, поверь мне, лучше бы ты рыдала.

— Ну, отлично! — всплеснула руками Марта. — Пойду поплачу в уголке. Глядишь, мои волшебные слёзы притянут Мегги обратно. Они же такие — работают, как телепорт.

Марта развернулась и на полных парах понеслась вниз по лестнице вслед за Джилс, минуя отца.

— Кажется, ты сказал что-то не то, — донёсся ей в спину голос Алистера.

— Вам не кажется, — буркнул Коул и, судя по скрипу половиц, тоже пошёл вниз. — Марта, чёрт тебя дери, подожди!

Когда Марта была уже на первом этаже, Коул схватил её за руку и притянул к себе. Девушка оказалась настолько огорошена… чёрт возьми, попросту обезоружена этим действием, что даже не стала отбиваться.

Марта застыла, затаив дыхание и уткнувшись носом Коулу в грудь. От него пахло потом. Вот только у девушки этот запах не вызывал отвращения. На секунду ей вспомнились слова Кеторин о том, что ей будет нравиться запах её комплементала, но они быстро потонули в голосе Коула.

— Послушай, мы тебе не враги. Не нужно на нас злиться или от нас защищаться, — пока парень говорил, его грудь слегка вибрировала в такт словам, и было в этом нечто успокаивающее. — А Джилс… забей на неё. Пусть рыдает столько, сколько влезет. Главное, чтобы она помогла вернуть твою сестру. Может, она своими слезами будет глушить охотников, как рыб ультразвуком.

Марта едва заметно хмыкнула.

— А так можно?

— Током точно можно, а вот по поводу ультразвука не уверен, — пожал плечами Коул и отстранился. — Успокоилась?

— Что-то вроде того, — ответила Марта и огляделась по сторонам.

Её взгляд зацепился за Джилс. Проклятую Джилс, которая стояла возле Джослин и продолжала размазывать сопли по лицу. И казалось бы утихший гнев начал закипать в Марте снова.

— Дыши глубже, — прошептал Коул, который тоже смотрел на Джилс. Вот только в его взгляде не было злости — он смотрел на неё так, как мог бы смотреть на младшую сестру: столько покровительства и сострадания было в этом взгляде.

Неужели общее горе и правда сближает? Интересно, кем был этот «Сэм» для Джилс?..

— Дышу, — ответила Марта и сделала театральный глубокий вдох и выдох. — Достаточно глубоко?

Коул закатил глаза и покачал головой.

— Знаешь, — протянула Марта, — теперь я понимаю, почему ты злился, когда я так делала.

— Не прошло и десятилетия! Так и до статуса нормального адекватного человека недалеко, — парировал Коул.

— Кто бы говорил!

И в этот момент Джилс рухнула на пол, как подкошенная. Ухватившись за колени Джослин, она продолжала рыдать, уткнув лицо в колючую ткань шерстяной юбки и, казалось, даже не замечала этого. Джослин ощупью нашла голову девушки и принялась успокаивающе гладить ту по волосам.

— Тише-тише, девочка. Успокойся, и я всё тебе расскажу. Обещаю. Только не плачь. Я знаю, что сын Демьяны был тебе дорог, но горевать уже поздно. Слезами тут не поможешь. Не рви себе душу.

«Картина маслом, — не без зависти подумала Марта. — Добрая бабушка и безутешная внучка».

Наблюдать за развернувшейся сценой, как ни странно, оказалось для неё тяжело. Паскудно на душе становилось. Марта не могла не думать о своей бабушке, которая сейчас лежала в больничной палате совсем одна в окружении трубок и электрических приборов, которые поддерживали в ней жизнь. Но Марта затолкала свои чувства куда поглубже. Коул был прав: от её гнева, который она распыляла, как садовник гербициды, никому не было пользы.

Прошло ещё довольно много времени, прежде чем Джилс успокоилась. К тому моменту из-за бара вышли Кеторин и Джуди с подносами в руках, на которых стояли тарелки супа и корзиночки с хлебом.

— Давайте поедим, — предложила Кеторин. — Только, пожалуйста, не роняйте слёзы в мой суп. Это не подходящий гарнир для него!

Джилс поднялась с пола и, воспользовавшись носовым платком, который ей протянула Джослин, принялась вытирать лицо. Глаза у неё были настолько опухшими, а щель между век настолько маленькой, что в голове у Марты проскользнула самое нелепое сравнение со сморщенным изюмом, которое мог выдать только воспалённый мозг художника, и она постаралась от него отделаться.

Когда они расселись за одним из столиков, самым большим и подходящим для их компании, из-за бара вышел Рой в сопровождении огромного Элиота. Мужчина явно был не при смерти, отчего ранние истерики Джилс и пролитые слёзы, которыми вполне можно было бы наполнить ванную, показались Марте просто нелепыми.

***

Сидя за столом, Элиот не чувствовал себя пятым колесом в телеге. Нет. Он просто мысленно бронировал себе место на встрече анонимных алкоголиков. Вернее, на её волшебной вариации.

«Здравствуйте, я Элиот, и я ужинал с ведьмами. Нет, не подумайте, я не наркоман. Ведьмы — они вполне себе реальны. О чём мы говорили за ужином? О, о многом. О чём конкретно? Ну, например, о том, что бывшего парня девушки, которую я подобрал на дороге, расчленила собственная мать. Что? Думаете, мне пора в дурку? А, ну правильно думаете, я и сам уже не против».

Элиот не привык к такому: ни к ведьмам, ни к охотникам на ведьм, ни к пистолетам. Он огнестрельное оружие видел только в кино, и то лишь тогда, когда случайно наталкивался на боевики. Вся эта движуха вообще не про него. Элиот даже в самом страшном сне не мог представить, что окажется в подобной ситуации, в подобном месте и в подобной компании.

А компания была… скажем так, далека от его обычного круга общения. Слепая старуха с жутким шрамом, разрывающим глаза. Мужчина преклонных лет, которого иначе как «интеллигентным джентльменом» не назовёшь — настолько правильное впечатление он производил. Побитый жизнью бродяга, который, наверное, забыл, как правильно пользоваться бритвой; о душе он, скорее всего, тоже забыл. Миниатюрная блондинка, во взгляде которой читалось желание убивать — правда, Элиот так и не понял, кого, но мурашки по спине всё же побежали. Брюнетка… эх… красивая, но неприятная. На таких вот смотришь — и уже понятно, что с ней ничего и никогда не светит, кроме траты денег и нервов. Таких женщин Элиот избегал ещё с подростковых времён.

Из всех присутствующих более-менее нормальное впечатление у Элиота было о Джилс, парне с невероятным голосом — Рое — и его младшей сестре Джуди. От них хотя бы не хотелось убежать. Ну, и интеллигентный джентльмен, вроде, ничего так.

Остальные же — это мрак кромешный. Как они умудрялись есть суп и обсуждать расчленёнку, для Элиота осталось загадкой. Ему в этот момент хотелось блевануть прямо на стол, прямо на тарелочку с действительно вкусным хлебом.

— Не знала, что у Демьяны был сын, — рассуждала красивая брюнетка, которую все называли Кеторин. — Этим вы меня, конечно, удивили.

— Он никогда не жил в городе Кровавых Вод, — пояснила старуха со шрамом. — Когда мальчик родился, Демьяна сбагрила его отцу, как только поняла, что в нём нет никакой силы. Иногда забирала, когда хотела поиграть в мать, а потом отправляла обратно. Госпожу Гертруду это дико злило — всё-таки мальчик был частью ковена, хоть и не обладал магией. Тогда-то она и приказала его забрать в город. Демьяна забрала… но мальчик не продержался и пары месяцев — мать из Демьяны была не ахти. В итоге мальчик оставался в городе лишь на летние месяцы, а остальное время жил с отцом.

— В голове не укладывается, — устало произнёс заросший бродяга Коул. — Жених моей сестры был сыном ведьмы.

Элиот толкнул его локтем здоровой руки и спросил:

— А ты сам, случаем, не колдун?

Коул выпучил глаза. Выглядел он, как человек, для которого столь простой вопрос оказался унизительным. Словно его подозревали чуть ли не в сговоре с дьяволом или кем-то подобным.

— Нет, конечно!

— А он? — Элиот кивком головы указал на джентльмена.

— Тоже нет.

— Отлично, — протянул Элиот, чувствуя себя чуточку увереннее. Всё-таки он не один здесь в качестве обычного человека. — А кто вы тогда? Я вот бухгалтер.

— Я-то? — в голосе Коула прозвучали нотки чёрного юмора. — Собирался стать охотником на ведьм. Скажем, чуть-чуть не дотянул до сдачи экзамена. А мистер Рудбриг… м-м-м… отец ведьмы. Но, кажется, он тоже бухгалтер.

Элиот со свистом втянул воздух.

— Ну а Рой? Он-то хоть обычный?

Коул рассмеялся, привлекая к себе внимание остальных.

— Ну да, обычный… обычный ведьминский принц.

— Я не принц, — возмутился Рой.

В тот момент Элиоту очень захотелось домой. Сесть в Рольф и уехать, куда глаза глядят.

— Ну да, не принц. Так, сын королевы.

Кеторин тяжело вздохнула.

— Глава Шарпы не имеет статуса королевы, да и короны у неё нет. Вот только это к делу не относится, — поправила она, прежде чем вернуться к разговору. — Это зелье, о котором говорит Джилс… Я впервые о нём слышу. Зачем оно вообще Демьяне? Не помню ни одного слуха о том, что кто-то из кровавых Старейшин был проклят. Она что, сделала его про запас?

— Вполне в её духе, — безжизненным голосом произнесла Джилс. Взгляд у неё был потухшим. — Воспользовалась подвернувшейся возможностью.

— Это неприемлемо! — возмутилась Кеторин, ударив рукой по столу так, что часть её супа покинула тарелку.

— У нас часто убивают детей, — Джилс устало потёрла переносицу. — Я понимаю, как это звучит. Но раньше это было для меня нормой. Дети ковена принадлежат ковену. Кровь в их жилах также принадлежит ковену.

Элиот содрогнулся. В каком жутком месте выросла Джилс, если ребёнком считала, что убивать детей во имя общего блага — это норма. Элиоту было её жаль.

— Нет ничего удивительного в том, что Демьяна воспользовалась этим шансом.

Элиоту показалось, что Джилс готова была вновь разрыдаться. Но она столько плакала за последние дни, что, похоже, её слёзные железы просто не могли вырабатывать такое количество слёз. И потому она лишь горько вздыхала, закусывая нижнюю губу так, что, не ровен час, могла её и прокусить.

— Я никогда не встречался с родителями Сэма. Ада говорила, что он не особо распространялся по поводу своей семьи. Не удивлюсь, если со своей свекровью она познакомилась лишь незадолго до смерти.

— Сомневаюсь, что даже тогда твоя сестра знала, кто именно её убивает, — Джилс подпёрла подбородок ладонями, склонившись над тарелкой супа, к которой так и не притронулась.

— Это ещё почему? — удивился Коул.

— Когда я видела её в последний раз — а это было меньше недели назад — она выглядела немногим старше меня. Хотя на деле она не многим младше моей бабушки.

Слова Джилс, казалось, не удивили в этой комнате никого, кроме Элиота. Чувствуя себя новичком на продвинутом курсе информатики, он спросил:

— Это как?

Он думал, что ему ответит Джилс, но эту роль на себя взяла старуха. Она с невероятной точностью нашла его за столом и, обратив к мужчине лицо, принялась растолковывать:

— Это всё магия. Для ведьмы это главный источник жизненных сил. Если её много, то ведьма остаётся молодой долгое время; стареет, конечно, но очень медленно. Вот только стоит магии, скажем так, перестать вырабатываться или по каким-то причинам начать вырабатываться в меньшем количестве, и процесс старения продолжается, а иногда даже ускоряется. Однако если запас силы изначально мал, то процесс старения не многим отличается от обычного человека или же не отличается вовсе.

— И сколько вам лет? — спросил Коул.

Морщинистые губы ведьмы изогнулись в улыбке.

— Столько, насколько я выгляжу, — она подняла руку и сложила большой и указательный пальцы, а потом развела их так, что между ними появился небольшой зазор. — Магии во мне самые крохи. Хватает на то, чтобы поддерживать это тело живым, да на какие-нибудь лёгенькие заклятия. Только на кой оно мне? Двадцать лет в темноте отучили меня и от магии, и от времени. Ещё, быть может, пару лет протяну — погляжу, как Маргарет третирует своих внуков — и уйду на покой.

В словах Джослин сквозила такая усталость, что Элиоту стало немного не по себе. Так мог говорить лишь человек, который смертельно устал от жизни и которого уже ничего толком на этом свете не держит. Марта — девушка со злым взглядом, как изначально показалось мужчине — с тоской и сожалением молча смотрела на пожилую женщину. Поймав взгляд Элиота, она лишь пожала плечами и уткнулась в свою тарелку, которая тоже была наполовину полной. Всё происходящее в той или иной степени напоминало театральную постановку «Делаем вид, что мы едим».

Элиот внимательнее осмотрел стол и понял одну вещь: он и Коул оказались единственными людьми, которые действительно ели. Остальные же были в таком эмоциональном раздрае, что им кусок в горло не лез. Элиот не мог сказать, что нервничал меньше остальных — чёрт возьми, за каких-то пару дней его привычная жизнь встала с ног на голову и помахала ему свободной рукой, другой тщетно пытаясь удерживать равновесие!

Да уж, сменил место жительства, ничего не скажешь.

Коул, кстати, тоже был напряжён. Только они с Элиотом явно относились к тому типу людей, кто любой стресс заедает. И брюшко над поясом джинс Элиота это подтверждало, в отличие от подтянутого и худощавого телосложения охотника.

***

Волков привезли поздно вечером. Сидя на лестнице, Элиот сквозь перила наблюдал, как четверо мужчин в рабочей одежде без каких-либо опознавательных знаков затаскивали в «Ведьмину обитель» клетки, накрытые брезентом. Волки оказались небольшими. То были далеко не гордые и величественные животные, которых рисуют на картинах. Эти волки явно и леса-то никогда не видели. Апатичные и слабые, с намордниками. Шерсть у них была линялая и какого-то непонятного грязно-бурого цвета. Элиот никогда не был борцом за права животных, но даже он испытывал к ним жалость. И на секунду, даже на долю секунды, обрадовался, что сегодня их жизнь оборвётся.

Мысль о том, что эту жизнь заберёт Джилс, его не радовала. Когда ведьмы за столом начали обсуждать поисковый обряд и все тонкости его проведения, Элиот старался не кривиться и не подавать голоса. А высказаться ему хотелось. Потому что никто из присутствующих, казалось, не замечал, как трясёт Джилс от каждого их слова. Только слабое подобие улыбки, которую она ему послала, заставило мужчину сдержаться.

— Почему они выглядят так, словно умрут, стоит их только выпустить? — возмущалась Кеторин, стоя между двумя клетками. Руки она положила на верхние прутья, нисколько не боясь, что ей могут оттяпать пальцы. Хотя волки были настолько апатичными, что и правда вряд ли могли бы голову поднять, да и намордники не дали бы им открыть пасть. Так что бояться там действительно было нечего.

— Ты же не говорила, что тебе нужны здоровые волки в самом расцвете сил. Ты сказала, что подойдут любые, главное — быстро. Вот я и искал тех, кого можно забрать быстро. Эти ребятки списаны из зоопарка; по документам прошли, как умершие. Так что можешь делать с ними всё, что хочешь, — ответил ей один из мужчин, заносивших клетки. Лицо у него было настолько невыразительным, что такое сразу же забываешь, когда за человеком закрывается дверь. — Надеюсь, ты не собираешься их есть? Я не вникал в список их болезней, но в случае, если надумаешь готовить из них рагу, знай, что пищевое отравление тебе обеспечено.

— Фу, нет, конечно, — послышался брезгливый ответ Кеторин.

К Элиоту же подошла Джилс и села на ступеньку рядом, и он сразу же перестал следить за разговором той парочки. Джилс всё ещё продолжало трясти. Она обхватила себя руками, пытаясь то ли согреться, то ли успокоиться.

— Ты как? — тихо спросил Элиот, не желая, чтобы их разговор подслушали остальные.

— Нормально, — ответила Джилс и, подвинувшись, положила голову ему на колени. — Ты не возражаешь, если я полежу так? Я очень устала.

— Без проблем, — ответил Элиот на её запоздалый вопрос. Пальцами здоровой руки он принялся перебирать волосы девушки. Они были немного жёсткими, но пропускать их между пальцами оказалось даже приятно. — Не возражаешь?

— Нет, — устало вздохнула Джилс. — Я люблю, когда трогают мои волосы. Меня это успокаивает. В детстве, когда мама меня причёсывала, мне казалось, что я словно впадаю в транс.

— Понятно, — протянул Элиот, накрутив прядку на палец; потом отпустил её, и та идеальным колечком упала ему на колено. Он взялся за другую прядь. — Ты уверена, что хочешь в этом участвовать? Происходящее тебе, кажется, не шибко нравится.

Элиот подбородком указал на клетки с волками, и Джилс вздрогнула всем телом.

— Не нравится. Абсолютно не нравится. Но выбора у меня нет — я должна им помочь, чтобы они помогли мне. Баш на баш, как говорится.

— Если ты делаешь это из-за Сэма…

Джилс покачала головой.

— Нет. Не из-за него. Он был моим первым другом, моей первой любовью, и в моём сердце он занимает большое… значимое место. И это больно — узнать о случившемся таким образом, но я делаю это не из-за него. А из-за Демьяны.

— Месть? — удивился Элиот.

Джилс горько усмехнулась.

— Разве я похожа на мстительницу? Я трусиха, каких поискать. И помогаю им из страха. Демьяна от меня просто так не отступится, — Джилс повернула голову, и их глаза встретились. — Раз она использовала собственного ребёнка, как разменную монету, то я для неё — лишь маленькое препятствие на пути. А умирать мне не хочется.

— И они смогут тебя защитить?

— Надеюсь. Меня и тебя.

— Меня-то им с чего защищать? Я же не ведьма.

— И не колдун, — улыбнулась Джилс. — Но я втянула тебя в это и не могу оставить теперь. Я в ответе за тебя. Поэтому попросила Кеторин защищать ещё и тебя.

— Да уж, ведьмы меня ещё не защищали… Даже не знаю, что чувствовать по этому поводу.

— Надеюсь, тебе понравится, — усмехнулась Джилс, а Элиот лишь хмыкнул, продолжая перебирать её волосы.

К этому времени Кеторин уже распрощалась с невзрачным мужчиной и, закрыв за ним дверь, принялась ходить по бару, собирая всё необходимое для обряда. Она разобрала несколько досок в полу, под которыми скрывалось выложенное в земле своеобразное кострище или же очаг. Элиоту, наверное, стоило бы удивиться, но он был морально вымотан и, пожалуй, по-настоящему хотел лишь одного — сесть в «Рольфа» и уехать отсюда. Однако по ему самому непонятным причинам, он продолжал сидеть на ступенях и гладить Джилс по волосам.

Волков выволокли из клеток, чему они нисколько не сопротивлялись, и посадили на цепи в очаге. Элиоту стало немного не по себе, и он заметил, с каким ужасом смотрит на животных Джилс. Она глубоко дышала, пытаясь успокоиться, что у неё не особо получалось.

— Как же я это ненавижу, — пересохшими губами произнесла она, не сводя глаз с Кеторин, которая умелыми движениями продевала цепи в специальные кольца, вмонтированные в бетонные плиты, на которых раньше лежали доски пола.

Такие кольца могли удержать и кого-то посущественнее, чем больных волков, и Элиот даже боялся думать, зачем этой женщине нужны такие вещи. Он даже мысленно начал анализировать все бары, в которые ходил с друзьями пропустить по кружечке пива. Вдруг их хозяйками тоже были ведьмы? Вдруг это целая подпольная организация, которая спаивает мужчин, а потом использует их слюну с кружек для каких-то своих магических целей?

От подобных мыслей Элиота всего передёрнуло, и он постарался отмахнуться от них. Так недолго и параноиком стать.

Кеторин подошла к ним, сжимая в руке деревянную ручку огромного старого ножа, всё лезвие которого было в рытвинах и ржавчине. Элиот с опаской покосился на нож. Он сомневался, что им можно резать кожу человека. Он вообще сомневался, что человека можно резать хоть чем-то, что не было предварительно простерилизовано, не боясь при этом получить столбняк.

— Сцена готова, — выпалила женщина, похоже, даже не замечая, насколько нелепыми могли показаться её слова. — Пора погреться в лучах рампы.

Джилс кивнула, явно не разделяя энтузиазма Кеторин, и поднялась на ноги. А Элиот остался сидеть на ступенях, следуя указанию Кеторин — не приближаться к месту обряда. Вскоре к нему подошёл Коул, заняв место Джилс. Он молчал, и Элиот тоже — говорить им было совершенно не о чем.

Марта с Роем сидели на барных стульях и во все глаза смотрели за действом, разворачивающемся на земле очага. Кеторин же, скрестив ноги, разместилась на самом краю кострища, в то время как Джилс, Джослин и Алистер с маленькой сестрой Роя спустились вниз, к волкам. Бедные животные даже не смотрели в их сторону, положив головы на лапы и тяжело дыша.

Джилс сделала несколько глубоких вдохов и её лицо лишилось всяких эмоций. Она словно смотрела перед собой, но при этом ничего не видела. Элиоту было странно и дико смотреть на то, как Джилс шагнула к одному из волков и, схватив того за холку, приподняла голову. Животное не успело издать и звука, прежде чем единое плавное движение старого ножа перерезало ему глотку. Второй волк протяжно завыл, опустившись на брюхо; воздух наполнился тошнотворным запахом сырого мяса, а шерсть на груди волка стала мокрой от крови.

Коул выругался сквозь зубы. Джилс, не теряя времени и не отпуская холку волка, схватила с пола чашу и подставила под рану на горле животного. Элиот видел, каких усилий ей стоило оставаться на месте, удерживая умирающее животное.

Наверное, Элиоту стоило бы испытывать отвращение — умом он это понимал, — но он испытывал только жалость к бедной девушке и животным.

Казалось, это длилось несколько часов. Затем — пульсирующий поток крови и болезненный, полный страдания вой второго волка.

Но вот тело животного обмякло, а кровь больше не вырывалась толчками. Джилс отпустила холку, и туша безвольно упала на пол. Не дав себе времени на раздумья и даже не обтерев нож — что уж говорить о кипячении лезвия, — Джилс полоснула себя по незабинтованной ладони. Кровь закапала в чашу, смешиваясь с волчьей.

Затем настала очередь мистера Рудбрига, и Элиот уже не удивлялся тому, что никому в голову даже не пришла идея хотя бы протереть нож спиртовыми салфетками.

Когда кровь мистера Рудбрига смешалась с кровью в чаше, Джилс положила туда несколько белых мутных кристаллов, и они вместе со слепой старухой, держа чашу между собой, принялись нараспев читать нечто вроде молитвы на незнакомом Элиоту языке. Он понимал, что сравнение с молитвой может быть неуместным, но это было единственным, что пришло ему на ум.

В какой-то момент странной песни — Элиот не запомнил, в начале, в конце или в середине, — Марта тихо воскликнула:

— Они светятся!

Кеторин шикнула на неё, приложив палец к губам. Но Элиот так и не понял, что именно светилось. Единственное, что он заметил, так это то, что, когда Джилс опрокинула чашу, кристаллы, оказавшиеся на полу в луже разлившейся крови, стали красными, словно рубины, и слегка подрагивали, как стрелка компаса.

Затем всё повторилось ещё раз лишь с небольшими отличиями. Перепуганный насмерть волк ползком на животе пытался отползти от Джилс, борясь за свою жизнь, тихо поскуливая. В этот момент Джилс вновь начала плакать. Крупные слёзы скатывались по её щекам. Перерезая горло, она судорожно всхлипывала и причитала: «Прости… прости… прости…» Элиоту показалось, что, будь у неё свободная рука, она принялась бы гладить животное, пытаясь хоть как-то облегчить его страдания.

Когда маленькой сестрёнке Роя пришлось резать ладонь, она выглядела ничуть не лучше. Бледная, чуть ли не зелёная, она хватала губами воздух, стараясь сдержать рвотные позывы.

И снова странная песня-молитва.

Когда кристаллы оказались на земле, Джилс вылетела из очага и со всех ног понеслась в сторону туалета, зажимая рот перебинтованной ладонью. С другой руки капала кровь, оставляя за ней своеобразный след.

Элиот поднялся и пошёл за девушкой. Общественный туалет бара «Ведьмина обитель» был маленьким: лишь унитаз и раковина справа. Джилс склонилась над унитазом, выблёвывая туда содержимое желудка.

Элиот приподнял её волосы, чтобы она не испачкала их.

Через открытую дверь мужчина краем глаза видел, как Кеторин расстилает на полу огромную карту и раскладывает на ней кристаллы. Но это Элиота нисколько не волновало — склонившись над Джилс, он гладил девушку по спине, надеясь, что это хоть как-то ей поможет.

Вновь обернуться к двери его заставил лишь протяжный и полный ужаса вопль сестры Роя:

— Что там делает мама?!

========== Глава 43. Все дороги ведут в лечебницу… ==========

Прогремевший выстрел вернул Мегги в реальность. Для девочки он прозвучал, как раскат грома где-то вдалеке, но на деле выстрел был куда ближе, чем ей показалось.

Вивьена отскочила в сторону, забрав с собой и боль, которая секундой ранее прожигала Мегги вены.

Собственные ноги не удержали девочку, и она завалилась назад на утрамбованный снег, больно ударившись попой и ободрав ладони. Мегги чувствовала себя, как человек, которого только что разбудили, и толком не понимала, что творилось вокруг — а происходило многое.

— Отойди от девчонки, иначе следующий выстрел уже не будет предупредительным, — пригрозил знакомый голос.

Вивьена зашипела не то как испуганная кошка, не то как змея, потерявшая добычу. Мегги вскинула голову. Перед глазами всё расплывалось, но она точно смогла определить, что всё ещё находится во внутреннем дворе, а невдалеке возвышается колокольня. Сколько прошло времени с того момента, как Вивьена прикоснулась к ней, она не знала. Но на улице было всё так же темно — значит, не так много, как девочке казалось.

— Отойди, — повторил свой приказ мужской голос.

Мегги повернулась в его сторону и своим затуманенным взором смогла всё-таки разглядеть Джона. Он стоял на параллельной дорожке. Из-за сугроба девочка видела лишь верхнюю часть его тела и лицо: холодный и злой взгляд — ни намёка на улыбку, даже поддельную. Этот взгляд куда больше вязался у Мегги с настоящим Джоном, чем приторная фальшивая улыбочка, которую он то и дело дарил Марте.

За спиной мужчины маячили грозные фигуры, словно группа поддержки. Своеобразная группа, надо заметить. Вместо помпонов — пистолеты, и все дула направлены на Вивьену.

Если каждый нажмёт на спусковой курок, Вивьена превратиться в решето. И никакая магия не поможет. Мегги на секунду представила себе эту картину и внутренне содрогнулась от того, насколько рада была бы увидеть ведьму ничком на красном от крови снегу. Мегги отогнала от себя эти мысли, отказываясь принимать в себе подобную жестокость по отношению к кому-либо, и Вивьена не исключение, несмотря ни на что.

Однако женщина даже не вздрогнула, спокойно стоя под дулами пистолетов, словно те были игрушечными и не могли причинить ей никакого вреда. Уголки её губ подрагивали в намёке на улыбку.

— Опустите оружие, мальчики, — снисходительно предложила она. — Не думаю, что госпоже Демьяне понравится ваше обращение с её послом доброй воли. Вы нарушаете уговор.

— Так же, как и ты, — ответил Джон, даже не думая убирать оружие в наплечную кобуру. — У тебя нет разрешения прибегать к своим… способностям в стенах Церкви.

— Разве?

— Ты не имеешь права пытать наших пленных, — продолжал Джон. — И у тебя тем более нет права свободно расхаживать по Церкви. Тебе выделили комнату, в которой ты должна находиться. Отойди от девчонки, и мы сопроводим тебя в покои.

— Мне кажется, ты что-то путаешь, — зло сощурилась Вивьена. — Я ваша гостья, а не ваша пленница. И я требую к себе подобающего отношения.

Они продолжили ругаться ещё некоторое время. Из Вивьены так и лилась желчь, словно её рот был истоком водопада, а отвратительные слова — бушующей рекой. Джон же вновь спрятался за своей улыбкой вежливого и доброго человека, как за щитом, отгораживаясь от нападок ведьмы.

Но всё это не то чтобы сильно волновало Мегги, как не волновало её и то, что она сидит на снегу и начинает замерзать. Разумнее было вслушиваться в слова своих пленителей, подмечать их распри и недовольство, но в этот момент девочка не могла поступать разумно — её внутренний взор, всё её нутро сосредоточилось на маленькой точке — искорке света в глубине естества.

Магия.

Марта была не права, говоря, что Мегги обычная девочка. Да, её магия не была бездонным колодцем, из которого можно черпать, не останавливаясь, но это была маленькая искорка силы, как только что разожжённый огонь, в который нужно подложить поленьев, чтобы он не потух.

— Девчонка моя, а не ваша! — сощурив глаза, прошипела Вивьена. — Я могу делать с ней всё, что захочу.

— Не в этих стенах, — протянул Джон, продолжая улыбаться. Кому-то другому эта улыбка могла показать обворожительной, Мегги же захотелось сжаться в комочек и спрятаться где-нибудь, где он её не увидит.

Что будет, если они узнают о её искорке?

Мегги боялась представить подобное развитие событий. Её искорка слаба. Такую силу не противопоставишь огнестрельному оружию. А потому Мегги молчала и старалась не привлекать к себе внимания, надеясь, что Вивьена уйдёт и ничего не заметит.

— Тогда я заберу её, и мы уйдём!

— Сомневаюсь, что госпоже Демьяне понравиться ваше своеволие, — пожал плечами Джон и, заметив, как вздрогнула от его слов Вивьена, убрал пистолет в кобуру. — Пройдите в свои покои, а я отведу девочку туда, где ей надлежит находиться.

Мегги внутренне злило это иносказание. Покои. Туда, где надлежит находиться. Нелепо. Почему не называть вещи своими именами? Ведь и ей, и Вивьене предлагали вернуться в клетки — с той лишь разницей, что клетка ведьмы была обставлена получше и давала большее уединение.

Вивьена то ли хмыкнула, то ли фыркнула и, развернувшись, пошла по дорожке, по которой привела сюда Мегги. Из-за спины Джона вышли двое охотников, и, не опуская оружие, направились вслед за ведьмой. Никто из них даже не взглянул на Мегги, что на секунду обрадовало её, пока она не поняла, что осталась наедине с Джоном.

— Идти можешь? — сухо спросил он, стерев с лица все следы той притворной тошнотворной улыбки.

Мегги сомневалась в своих силах, но всё равно кивнула и поднялась на ноги. Несколько шагов сделали её похожей на новорождённого оленёнка; мышцы била мелкая дрожь, колени, казалось, забыли свою изначальную функцию и отказывались работать, как надо.

Семь шагов до Джона — и она чуть не рухнула. И рухнула бы, если бы охотник не протянул руки и не подхватил её.

Мегги боялась, что сейчас мужчина начнёт глумиться над ней. Она не знала, откуда у неё вообще появились подобные мысли и ожидания, но она внутренне сжалась, готовясь к витку унижений. Возможно, из-за Вивьены, женщины, которая только и умела, что доказывать свою значимость, принижая других.

Однако Джон не произнёс ни слова.

А когда, хмуро изучив её лицо, он полез в карман своей толстовки, Мегги и вовсе испугалась. Она не знала, чего ожидать от этого человека. Если Вивьена и её неуравновешенность были хотя бы понятны, то Джон… Джон был странный.

Мегги чувствовала странное замешательство, когда мужчина достал из кармана всего лишь лейкопластырь, когда, не произнеся ни слова, заклеил ей рассечённую губу и когда подхватил на руки, словно она ничего не весила.

Мегги напряглась, словно стала натянутой тетивой. А Джон этого, казалось, вовсе не замечал. В полном молчании он нёс девочку по тёмным коридорам. Тёмным и настолько однотипным, что Мегги не сразу поняла, что к камерам на подвальных этажах они идут другим путём. Те же бетонные стены, те же полы, те же двери — всё, что она видела, больше походило на старую лечебницу для душевнобольных, а не на военную базу секретного ордена охотников на ведьм.

Вскоре коридоры объединились, и Мегги узнала лестницу, по которой ей уже приходилось и спускаться, и подниматься. Возмущённый ор Клементины Мегги услышала прежде, чем Джон начал спуск. Та буквально разрывала горло, требуя вернуть девочку обратно. Истошные хриплые крики перемешивались с надсадным кашлем и лязгом цепей. Мегги очень хотелось успокоить Клементину, сказать той, что с ней всё в порядке, но она сомневалась, что ведьма услышит её, даже если Мегги будет так же истошно кричать. Да и девочка вообще сомневалась, что способна на такой крик — для этого нужен либо талант, либо врождённое умение, хотя Мегги сомневалась, что между этими двумя понятиями есть существенная разница.

С каждой ступенькой крик Клементины становился всё пронзительнее. Эта женщина оказалась горазда на выдумки и угрозы.

Внизу их встретили всё тот же коридор с камерами по одну сторону и тот же охранник, что пытался не особо рьяно отстоять Мегги у Вивьены. Он сидел на небольшом складном стуле в дальнем конце. Бледный как смерть, он затыкал уши пальцами, стараясь хоть немного прикрыться от звуковых атак Клементины.

Заметив Джона с Мегги на руках, он облегчённо выдохнул и, подскочив на ноги, распахнул решётку камеры, которую Мегги уже считала своей.

— Изуверы! Монстры! Когда-нибудь я вас прокляну так, что вы все умрёте в самых страшных муках, — надрывалась Клементина.

Мегги показалось, или Джон вздрогнул от слов ведьмы? Даже если так, охотник сумел сдержать себя, ничем более не показав своего страха перед пленницей. Проходя мимо её камеры, он не позволил себе даже посмотреть в сторону Клементины. А Мегги посмотрела — и увидела в глазах женщины одновременно и ужас, и облегчение.

— Ты в порядке? — разом растеряв весь запал для крика, чуть ли не шёпотом спросила Клементина.

Мегги неуверенно кивнула, не находя в себе силы, чтобы произнести слова вслух. Потому что она была не в порядке. Далеко не в порядке.

Джон внёс её в камеру, положил на тюфяк и, всё так же не произнеся ни слова, вышел, захлопнув дверь. На этот раз он даже закрыл дверь на ключ.

***

Марта во все глаза смотрела на светящийся красный кристалл, движущийся по карте. И то было необычное сияние, как могла бы сиять обычная лампочка — нет, свет исходил из кристалла равномерными толчками, словно бьющееся сердце. И наблюдать за этим нехитрым действом было даже интересно.

— Он может отследить её только по карте? — спросил Коул, наклонившись через плечо Марты к предмету общего интереса. Его дыхание лишь слегка задевало её макушку, заставляя волосы едва заметно шевелиться.

— Подобного рода поисковые заклятья работают несколькими способами, — принялась разъяснять Джослин, которая сидела в отдалении на стуле и крутила в руках набалдашник трости. — Если его настроить так, как это сделала Кеторин, он будет работать с картой. Но обычная, купленная в магазине, не подойдёт. Нужна такая, как у Кеторин. Я, даже не видя её, чувствую магическую пульсацию.

Марта тоже её чувствовала. Это была карта Великобритании и перешейка, соединяющего её с материком — широкого и протяжённого, соединяющего остров с Норвегией. Именно здесь располагался Рупи. Вот только эта карта, нарисованная от руки и без каких-либо чрезмерных деталей — лишь строгие линии, да названия городов, обозначенных крохотными точками — имела ряд отличий. Ни на одной карте мира Марта никогда раньше не видела яркой точки Города Кровавых Вод, расположившегося где-то за Эдинбургом. Как и не видела, чтобы на карту наносились только избранные города и деревни.

— Её нарисовала моя мать, — ответила Кеторин, которая в это время укладывала на карту поисковые кристаллы своей сестры. Те светились куда слабее, и их цвет был не ярко-алым, как у Мегги, а скорее грязно-алым или даже винным. С чем это было связано, Марта не знала.

Джослин благовейно вздохнула, а вторил ей страдальческий вздох Джилс из общественного туалета. Там её выворачивало уже минут пять, не меньше. Марта не знала, как бы она сама себя чувствовала, если бы ей пришлось совершить нечто подобное, поэтому в сторону мёртвых волков, тела которых так и лежали возле ведьминого очага Кеторин, она старалась не смотреть. В сторону отца Марта тоже не глядела.

Алистер стоял у барной стойки и перебинтовал руку Джуди. Его движения были по-отечески нежными. И то, с какой добротой он относился к едва знакомой девочке, заставляло Марту злиться.

— Невероятная вещь, — протянула Джослин.

Кеторин отошла в сторону от карты, следя за движением кристаллов. Она то и дело хмурилась и поджимала губы, словно её что-то очень сильно тревожило.

— Мать сама замешивала краски и заговаривала холстину. Художник из неё был не ахти, но в заговорах она своё дело знала.

Марте показалось, что Кеторин пытается скрыть под пренебрежением то же неподдельное благоговение и преклонение перед чужим талантом, что испытывала Джослин.

— По карте мы можем отследить только город, — пояснила начальница. — А дальше всё будет зависеть от мальчика Коула и того, знает ли он местонахождение базы в этом конкретном районе. Потому что, если нет, то вам придётся блуждать по городу вместе с кристаллами и искать место, куда они ползут. Это второй способ поиска: когда кристаллы оказываются вблизи объекта поиска, они перестраиваются и начинают двигаться лишь в его направлении.

— Похоже на смесь компаса и навигатора, — хмыкнул Коул, выпрямившись. — Самоперенастраиваемая магия — такого я ещё не видел.

Марта пожала плечами. Её познания в магии по большей части были интуитивными: что-то она знала, о чём-то даже не догадывалась, а в чём-то была уверена вопреки здравому смыслу, который отчаянно сопротивлялся этому знанию.

— Я бы не стала использовать подобное слово, — ответила ему Кеторин. — Но суть ты уловил.

Алистер вернулся к карте; Джуди шла за ним. Марта старательно отгоняла от себя мысли о том, что Джуди вполне могла бы сойти за дочку Алистера.

«Ты ревнивица, — подумала Марта. — Чёртова ревнивица».

Девушка прогнала из головы нежелательные мысли и продолжила следить за кристаллами, как и все присутствующие. И чем дальше они двигались, тем более хмурыми становились все вокруг.

Начав своё движения в разных углах карты, кристаллы уверенно приближались к одной точке на севере — у самого конца перешейка.

А, когда они столкнулись, слегка завибрировав, Джуди, стоявшая чуть поодаль, в ужасе воскликнула:

— Что там делает мама?

Голос её дребезжал, отчего казался ещё более детским, чем обычно. Марта с Кеторин переглянулись, и по взгляду ведьмы стало понятно, что она так же шокирована, как и все присутствующие.

— Возможно, она просто находится в том же городе? — предположила женщина без малейшей уверенности в голосе.

— Вы же сами не верите в это! — крикнула Джуди.

Она обожгла Кеторин таким полным ярости и отчаяния взглядом, каким мог смотреть только загнанный в ловушку зверь. Рой подошёл к ней и, обхватив сестру за плечи, притянул к себе. То ли защищая, то ли предлагая поддержку.

— Не верю, — кивнула Кеторин. — Но ты же не хочешь, чтобы я озвучила другие причины, по которым она могла бы там оказаться.

Джуди всхлипнула.

— Мама не предательница. Мама бы никогда не…

— Я этого не говорила, — тихо осадила её Кеторин. — Давай не делать преждевременных выводов.

Джуди развернулась и уткнулась лицом брату в грудь. Она всхлипывала, а плотный свитер гасил её страдания.

«Всё-таки Джилс заразна», — подумала Марта и покосилась на Роя, боясь, что он тоже поймает «плакса-вирус». Ей казалось, что подобное поведение было полностью в его характере, но парень удивил Марту: он гладил сестру по волосам, пытаясь успокоить, а у самого во взгляде не было и намёка на слёзы — он хмурился, что-то обдумывая.

Марта ткнула Коула локтем под рёбра, привлекая к себе внимание. Он, вскинув бровь, посмотрел на неё вопрошающим взглядом.

— Что это за место? — спросила она, стараясь не обращать внимание на разворачивающуюся драму чужой семьи. Ей было вполне достаточно своей. — Ты бывал там? Знаешь, где находится база в этом городе?

Марта испытала невероятное облегчение, когда после небольшой заминки Коул всё-таки кивнул.

— Там находится главный корпус. Что-то вроде основной базы. Там проходят смотры рекрутов и принятие в братство, — отвечал парень нехотя, словно всё ещё решал, стоит ли рассказывать всё Марте.

И оттого, как он выдавливал из себя слова об охотниках, Марта почувствовала себя самую малость уязвлённой. Она постаралась отделаться от этого чувства и не дать ему пустить в ней корни. Сейчас ничего не имело значения, кроме Мегги.

— Значит, там много охотников? — задала насущный вопрос Марта. — И мы не можем просто зайти, забрать мою сестру и выйти?

Коул горько усмехнулся.

— Отличный план. Но нежизнеспособный. Незамеченными мы туда не попадём ни под каким видом. Входов несколько: либо через парковку — но тогда нужно пройти КПП, либо через вход больницы. Что у одного, что у другого входа — охрана и камеры.

— Вход больницы? — переспросила Марта, не совсем поспевая за ходом повествования.

— Официально главный корпус является частной клиникой для душевнобольных.

У Марты отвисла челюсть.

— А кто прикидывается больными, когда приходит проверка? — не удержалась Марта. — У вас там есть врачи? Вам платят зарплаты, как медбратьям?

Коул поджал губы, недовольно пыхтя.

— Если не прекратишь ёрничать…

— Назначишь мне консультацию у психиатра в клинике для душевнобольных? Надеюсь, он будет копаться в моих мозгах метафорично, а не буквально после того, как отрежет мне голову.

— Смешно, — буркнул Коул.

— Не очень, — пожала плечами Марта.

— Можешь набросать мне план помещения? — спросила Кеторин и, не дожидаясь ответа, всучила Коулу альбом и несколько цветных карандашей, которые принесла вместе с картой ранее. — Схематично. Стены, двери, окна. Основные переходы. Всё, что знаешь и помнишь. Сомневаюсь, что у вас есть идеи, как нам туда попасть, так что план действий остаётся за мной.

Коул принял листы и, кивнув, отошёл к столу, где принялся рисовать. Кеторин же достала телефон из кармана своих лёгких брюк и присвистнула.

— Время уже позднее, друзья. Думаю, нам всем пора разойтись и хорошенько выспаться.

— Но… — попыталась протестовать Марта.

— Девочка моя, — укоризненно протянула Кеторин. — Мы с тобой не спали почти двое суток. И не поспим, если двинемся в путь сейчас. Скажи на милость, как мы ей поможем, если прибудем на место выжатые, как лимоны? Я не пытаюсь тебя нравоучать, но две ведьмы против сотни охотников — ничто. А сотня — число, взятое из воздуха. Их там может быть и тысяча. Нам нужен план. Действенный план. А не путёвка в камеру с видом на бетонную стену.

Марта устало выдохнула. Умом-то она понимала, что Кеторин говорит правильные вещи. Но ум — это ум, а сердце требовало действовать немедленно.

— Кристалл связан с ней. Он светится, пока она жива и здорова. Посмотри на него, — Кеторин ткнула пальцем в ярко-алый кристалл. — Он пылает жизнью.

Марта вновь посмотрела на карту и на пульсирующие кристаллы. Ярко-алый — Мегги — и грязно-алый — Клементины. Тихо, чтобы её не услышала Джуди, Марта спросила:

— Она умирает?

Кеторин пожала плечами и так же тихо ответила:

— Возможно.

Джилс, бледная, как моль, с зарёванными глазами и пересохшими губами, похоже, наконец распрощалась со всем содержимым своего желудка и теперь решила почтить их своим присутствием.

Элиот внушительно возвышался за её спиной. Для Марты, которая была ниже Джилс на целую голову, Элиот действительно воспринимался горой. Если Коул для девушки был просто высоким, то Элиот, за счёт массивных плеч и не менее массивных ног, казался непробиваемой стеной. Если бы на неё упала подобная туша, Марта вряд ли бы смогла сдвинуться с места. И какой же диссонанс вызывал добрый лучистый взгляд этого мужчины! Таким бесхитростным взглядом, по мнению Марты, могли смотреть только персонажи детских мультиков. Отчего-то вспомнилась шайка бандитов с добрыми сердцами из любимого мультика Мегги. Вспомнилось, как каждый раз сестра подпевала им и кружилась по всей гостиной.

«Живёт мечта!»

При воспоминании об этой милой песенке о мечте и счастье Марте захотелось вздёрнуться. Она сомневалась, что, когда Мегги вернётся домой, она будет так же кружить по гостиной, так же будет петь песни и так же будет верить в лучшее в людях.

— … простите, но я не пойду в логово охотников, — сиплым от слёз и рвоты голосом, говорила Джилс, а Марта поняла, что что-то упустила и прислушалась. — Охотники ищут меня. И это будет верхом идиотизма — заявиться к ним.

— Я понимаю, ты боишься, — увещевала её Кеторин. — Но и ты нас пойми: неужели ты думаешь, что две ведьмы — потому что мы не можем приплюсовать к нашему уравнению Джослин, по понятным причинам, — справятся с целой ватагой охотников? Нам нужен каждый.

— Я пойду! — воскликнула Джуди, услышавшая их.

— Никуда ты не пойдёшь! — прикрикнула на женщину Кеторин. Резко и грозно. Марта аж вздрогнула.

— Там мама, и я должна ей помочь, — лицо Джуди стало пунцовым. Она рванула к Кеторин, но Рой, схватив её за запястье, удержал девушку на месте.

— Нет, милая, ты должна включить здравый смысл и не лезть к чёрту на рожон. Я ещё не настолько безумна, чтобы вести детей против вооружённых людей.

— Я не ребёнок! — крикнула Джуди.

Марта думала вмешаться и прекратить эту нелепую свару, потому что была полностью согласна с Кеторин. Ей совесть не позволила бы взять с собой ребёнка. Она уже открыла рот, когда поймала на себе взгляд отца. Алистер предостерегающе покачал головой, и Марта закрыла рот.

— Да, конечно, ты уже не ребёнок. Но ты не понимаешь своей ценности и значимости. Ты будущая Глава, девочка, и я на пушечный выстрел не подпущу тебя к этому месту, — Кеторин ткнула пальцем в карту.

— Я пойду, — сквозь зубы процедила Джуди.

— Только если в спальню. Вам с Роем уже давно пора по кроваткам.

У Джуди округлились глаза. Марта была уверена, что она сейчас бросится на Кеторин и расцарапает ей лицо или и того хуже. Но тут Рой схватил сестру и, несмотря на всё её сопротивление — а Джуди рьяно брыкалась и извивалась, — уволок её на второй этаж.

Когда за ними закрылась дверь, Кеторин облегчённо вздохнула.

— Несносная девчонка. Надеюсь, Рой её успокоит. В их дуэте он всегда был самым разумным. А ей, к сожалению, достались все худшие качества нашей семьи, — произнесла она, буравя хмурым взглядом дверь.

— Разве ты была не такой же? — в голосе Джослин появились нотки ностальгии.

Кеторин рассмеялась. И её смех был настолько неуместным, что разрядил обстановку.

— Я-то? Я была ещё хуже. И у меня никогда не было противовеса — того, кто мог бы удержать меня от необдуманных поступков. Поэтому и по голове я получала гораздо чаще, чем Джуди, — в её взгляде мелькнула тень былого стыда. — Так, ладно. О чём мы говорили?..

— Если Джилс не хочет помогать нам дальше, — вклинилась Марта, — мы не можем её заставить. Она помогла нам — спасибо, — но дальше нам придётся решать вопросы самим.

После этих слов Марта поймала на себе полный благодарности взгляд Джилс. А Кеторин же просто хмыкнула.

— Я, конечно, считаю это дуростью, но попробую что-нибудь придумать.

***

Коул вновь оказался в гостевой спальне на втором этаже. Теперь он не был пленником и мог спокойно покинуть комнату, мог покинуть дом, и его никто бы не остановил. И пусть умом Коул понимал, что никто не станет подрывать шаткое доверие, выстроившиеся между ним и семейством Рудбригов, воображение подкидывало свои образы.

Он чувствовал себя дураком, четыре раза проверив, не заперли ли за ним дверь.

Первый раз — сразу же после того, как вошёл. Хотя его никто не провожал в спальню и не караулил на лестнице, чтобы повернуть ключ в замке. Второй раз он выглянул в коридор полуголым, потому что, когда раздевался, чтобы принять душ, ему послышался скрип половиц. Он мог доноситься откуда угодно.

Коул понимал, что доверие не появляется в одночасье, а потому проверил дверь в третий раз сразу же как искупался.

В четвёртый раз Коул не просто проверил дверь — он вышел в коридор и спустился по лестнице, услышав громыхание с первого этажа.

Услужливое воображение подкинуло несколько картин: от охотников, разбивающих окна и врывающихся в дом, до Марты, поедающей последний йогурт из холодильника. Так что он решил не оставлять звуки без внимания и всё проверить, прежде чем к нему в комнату ворвётся группа вооружённых людей, и ему придётся отбиваться от них подушками.

На всякий случай Коул захватил с собой старую деревянную художественную марионетку с отломанной рукой, которую заметил на полке в коридоре. Невесть, конечно, какое оружие, но всяко лучше, чем без него. Запоздало он подумал, что стоило бы спросить у мистера Рудбрига, куда он дел всё оружие Коула, с которым тот ворвался к ним в дом.

Как давно это было…

Оружие ему не понадобилось. На кухне действительно сидела Марта — в пижаме и с мокрыми после душа волосами. Её лицо освещалось только тусклыми светильниками от вытяжки над кухонной плитой. На столе перед ней исходила паром кружка с чаем.

— Не спится? — спросил Коул, поставив марионетку на стол и сев напротив ведьмы.

Марта покачала головой.

— Совсем. Стоит закрыть глаза, и мысли начинают буквально орать в голове. И это сводит с ума, — устало ответила она.

— А отец?

— Спит. Он всегда спит, когда происходит нечто из ряда вон выходящее. Мама называла это защитной реакцией. Она говорила, что его организм просто отключается, когда не может справиться с накалом страстей.

— Отличная способность, — кивнул Коул, действительно так думая.

— Ага. Всяко лучше, чем не спать ночами и накручивать себя. Чай будешь?

Коул с сомнением посмотрел на чашку девушки. У поверхности плавали листочки и какие-то веточки.

— Не смотри ты так. Нет там никакой отравы. Я же пью.

— И что там?

— Ромашка, шикша и капелька гречишного мёда, чтобы притупить горечь. Мама всегда поила меня им, когда я не могла спать. А ещё подкладывала под подушку лавандовые мешочки, — ответила Марта. — Ну, так что, будешь?

— Это зелье что ли? — с лёгкой смешинкой спросил Коул.

Марта была слишком усталой, чтобы поддаться на его провокацию, а потому лишь пожала плечами и пододвинула к нему свою кружку.

— Можешь дорассказать свою историю, — предложила Марта. — Возможно, это отвлечёт меня от ненужных мыслей.

— Это далеко не радужная история, Март. Сомневаюсь, что она поможет тебе отвлечься.

— Можно хотя бы попытаться. Ты же знаешь обо мне и моей семье.

«Даже больше, чем ты сама», — подумал Коул, но вслух не произнёс ни слова.

— Когда мне было около одиннадцати, мой старший брат, Чарли, разбился на машине вместе со своей женой. Насмерть.

Было странно рассказывать Марте о Чарли. О человеке, ради спасения которого она кого-то убила. Но ещё страннее было то, что во взгляде Марты не мелькнуло даже намёка на узнавание при звуке его имени.

— Мы с Адой у родителей были поздними детьми. Для отца Чарли был кем-то вроде путеводной звезды. Его дорогой первенец. И его смерть больно ударила по папе. Инсульт. Так что к моим двенадцати годам мы потеряли двух членов нашей семьи. Наверное, даже трёх, если считать Сьюз. Жену брата я никогда не жаловал — как бы сказать, — Коул смочил горло горьковатым чаем, — она всегда была себе на уме.

Марта подпёрла щёку кулаком, просто слушая Коула. Не задавая вопросов. А парень вновь ощутил то же чувство, что и в «Ведьминой обители». Марта оказалась отличным слушателем, и ей было легко рассказывать.

— Мама всегда была сильнее папы. Смерть Чарли не сломила её. Хотя я до сих пор помню, как она рыдала за стеной — наверное, думала, что мы с Адой не услышим истошного рыдания ночью. Вот только то, что не смогли сделать смерти Чарли с отцом, с лёгкостью сделала смерть Ады.

— Ваша мать умерла? — с трепетом спросила Марта.

Коул покачал головой.

— Нет. Но и назвать жизнью её нынешнее существование сложно, — Коул сделал паузу, прежде чем пояснить. — Кома, Март. Она в коме. Год или около того. После смерти Ады она боролась. Пыталась жить дальше. Пыталась вывести своего никчёмного сына из запоя. А потом упала с лестницы и ударилась головой.

Говорить об этой части его прошлого было тяжело.

— И ты не навещаешь её?

— Обычно навещаю. Раз в месяц или около того. От моих приходов ей ни жарко, ни холодно. Уже примерно полгода врачи предлагают отключить её от оборудования. Она старенькая, Март. Очень старенькая. Если мне не изменяет память, они с твоей бабушкой ровесницы.

— Почему ты не говорил об этом раньше? — спросила девушка, и её голос был полон сочувствия.

— А что бы это изменило? Ты душила бы меня помягче? Или чаще приносила бы мне стейки?

— Не говори так — ты же знаешь, я не жестокая.

— Теперь знаю. А раньше не знал. Поэтому и рассказываю сейчас. В начале нашего пути я бы ни за что не раскрыл тебе свои секреты.

Марта тяжело вздохнула.

— Если хочешь, могу рассказать о чём-нибудь весёлом.

— Например?

— Как-то раз я прятался в ванной музея, карауля сестру на её первом свидании. Идиот ей, конечно, тогда попался — повести такую девушку, как Ада, в музей, это надо догадаться. Моя сестра никогда не была любителем искусства. Вот сплетни, скандалы и интриги — это про неё.

— Так ты тогда не шутил? — во взгляде Марты зажегся крохотный огонёк веселья.

— Как видишь.

И Коул рассказал полную историю, а затем дополнил рассказ о своей жизни тем, как прогуливал уроки, а потом получал от матери такой нагоняй, что не мог сидеть на попе ровно ещё неделю или около того.

Парень рассказал и о том, как Ада воткнула ему ручку в ногу после того, как он опозорил её перед мальчиком, который ей нравился. Наверное, и правда не стоило рассказывать её ухажёру о том, что у прекрасной Ады Томсон есть собственная градация вкуса козюлек.

Марта также узнала, как на выпускном балу ему пришлось танцевать вальс одному, потому что ни одна одноклассница не оценила щедрости его невероятного приглашения. Видимо, рассылать всем одноклассницам записки, распечатанные на принтере, было не лучшей идеей.

Коул ещё много чего рассказал, и иногда Марта даже смеялась.

В какой-то момент он заметил, что девушка заснула. Всё в той же позе, подперев щёку кулаком.

Марта была настолько вымотана, что даже не проснулась, когда Коул подхватил её на руки, чтобы отнести в спальню. Нужную комнату получилось найти с четвёртой попытки: сначала парень натолкнулся на кабинет, потом едва не вошёл в спальню мистера Рудбрига, следом на его пути оказалась детская, ну а четвёртая комната наконец оказалась верной.