Величайший дракон

8 ГЛАВА

С юга принесло хорошую погоду, и следующие несколько дней в городе Марнери стояла изнурительная жара. Уличные булыжники мерцали. Белые стены сверкали в солнечных лучах. Народ сбросил теплую одежду. Листва на деревьях Фолуранского холма начала вянуть. На Крепостном холме роскошные магазины растянули на всю длину свои навесы.

На третий день жары, около полудня, заболела маленькая Фанни Нурьят. Она жила в требующей ремонта старой квартирке на Рыбном холме. Как раз в это утро она оплакала свою кошку, которая внезапно умерла от таинственной болезни. Девочке было всего семь лет, и она была очень привязана к своей кошечке. И все же она даже не смогла похоронить свою Дего. Ее отец забрал тело кошки и продал его за фартинг старьевщику. Теперь оно пойдет на корм сторожевым собакам на Пенчемской пристани.

А через несколько часов у Фанни началась лихорадка, и она почувствовала себя совсем больной. Мать уложила девочку в кровать и ужасно удивилась сильному жару. Затем Фанни начало рвать, рвота продолжалась даже тогда, когда рвать уже было нечем. Позже, днем, мать обнаружила под мышками и в паху у ребенка черные бубоны. А еще через час Фанни умерла.

К этому времени мать и сама стала плохо себя чувствовать.

То же относилось и к брату девочки, Вальтеру.

Отец девочки, Эльбен, отправился в аптеку для бедных. К несчастью, работавший там клерк не воспринял его слова серьезно. Эльбен выпил слишком много пива, а эта его привычка была всем хорошо известна Его семья кое-как перебивалась за счет казны, Эльбен никогда не задерживался долго ни на одной работе. Он находил случайные заработки в доках и был известным симулянтом.

На этот раз Эльбен был в отчаянии и так просто не сдался.

Он оставался в аптеке, споря с клерком, около получаса. Но внезапно почувствовал себя плохо, и его начало рвать. Его на руках понесли домой.

Тут-то и обнаружили, что дом Нирьятов превратился в убежище смерти. Тело Фанни лежало в общей комнате. В спальне, явно умирая, лежала мать девочки. В углу на полу, свернувшись клубочком, лежал маленький Вальтер. Клерки из аптеки запаниковали, но было уже поздно. Все трое умерли в течение полутора дней.

Тем временем тетка Фанни, Джикла, выползла из дома Нурьят и заковыляла к «Сломанной шляпе», местному питейному заведению, популярному среди пожилого населения. Чувствовала она себя не очень хорошо и решила, что пинта рисового вина пойдет ей на пользу. Она заказала вино, но выпить его не успела. Пока несли ее заказ, у нее внезапно начались конвульсии и рвота. Спустя час она, в окружении друзей и знакомых, так там и скончалась. Когда на ней расстегнули одежду, то обнаружили по всему телу черные блестящие бубоны.

В этот вечер Релкин и Эйлса, наконец-то встретившись, гостили в Сторожевой башне, в обширных апартаментах Тарчо. У Лагдален и Холлейна был личный небольшой уголок из нескольких комнат во внутренних покоях. Тетушка Кири была на кухне вместе со старой служанкой Хабу.

Вечер был теплый, и сквозь открытые окна они могли слышать счастливое щебетание ребят, играющих во внутреннем саду у фонтана. Узкая гостиная превратилась в столовую, едва передвинули стол. Несколько стульев позаимствовали в соседних комнатах, и теперь все расселись для прекрасного обеда: жареной цесарки, отварной лососины и прекрасной бутылки вина «Спириани» из Арнейса. Еда, вино и радость от того, что они снова собрались вместе, поддерживали приподнятое настроение, которое не испортилось, даже когда они пустились в воспоминания о прошлом.

Эйлса на вид полностью поправилась. Они с Релкином, явно влюбленные, весь вечер держались за руки. С тех пор, как Эйлса приехала в Марнери, они с Релкином проводили как можно больше времени вместе. Тетка Кири немного расслабилась, пока была в Видарфе, но все же постоянно крутилась поблизости, что заставляло молодых людей держаться на расстоянии друг от друга, если не считать, конечно, нескольких там и сям украденных поцелуев.

Для них это было ужасно обременительно, зато вполне удовлетворяло тетку Кири.

И все-таки они были явно счастливы, счастливы до исступления. Лагдален, радуясь за них, украдкой обменивалась незаметными улыбками с Холлейном. Он улыбался ей в ответ.

«Клянусь Рукой! – подумала про себя Лагдален. – Должно быть, сама Великая Мать заботится о нас. Холлейн мог умереть на гладиаторской арене в Туммуз Оргмеине. А вместо этого сидит здесь, живой, сильный, красивый, ее муж и отец ее детей».

У Релкина был все тот же вид человека, открывшего свое предназначение. Лагдален впервые увидела его таким после возвращения из Эйго. Ребенок в нем почти исчез. В его смехе где-то в глубине чувствовались невеселые нотки.

Внешне Эйлса казалась спокойной и вполне пришедшей в себя, но Лагдален чувствовала, что под безмятежностью все еще сохраняется тьма. Девушка провела лишь очень короткое время в прямом физическом контакте с Сауронлордом, но за это время он изнасиловал ее мозг и отнял у нее частицу ее сознания.

А сама Лагдален? Ей-то каково? Мать двоих детей, перегруженная работой, с обширной юридической практикой и множеством социальных проблем, с которыми еще разбираться и разбираться, подумала она, грустно улыбнувшись.

– Ну, давайте-ка оставим воспоминания о тех не самых лучших наших днях, – сказала она, когда Релкин с Холлейном кончили вспоминать бои в Урдхе. – А как обстоят дела у наших могучих друзей из Стодевятого?

– О, они слишком долго задержались в городе, вот и все. Даже Гриф, похоже, успокоился. Никто и не пожаловался на него, когда я вернулся. Джак и Энди выиграли немного денег, так что теперь живут на широкую ногу. Новое белье, новые сапоги, новая драконирская форма. Альсебра этим, конечно, очень довольна. Пурпурно-Зеленому наскучила казенная пища, и он мечтает провести немного времени за городом. Через три недели мы должны перебраться в «Чащу». Он надеется, что там ему будет повеселее.

– Почему они держат вас в Марнери? – спросила Эйлса. – Я думала, к этому времени вы уже отправитесь в Кенор. Вы ведь должны были отправиться туда?

– Не знаю. Когда я выезжал из Андикванта, то слышал, что нас отправят в Эхохо.

Ему в голову пришла кошмарная мысль о том, что случилось бы, попади Базил в горы, при постоянном холоде и ветреной погоде, с Курфом. С таким уходом дракон ни за что бы не выжил.

– Однако похоже, что нынче никто не представляет, что с нами делать.

На десерт повар принес келут и сладкие бисквиты, после чего объявил, что леди Лакустра, мать Лагдален, принесла печальные новости.

В комнату вошла Лакустра с белым от паники лицом.

– Лагдален, дитя мое, дитя мое! Мы должны немедленно уезжать.

– В чем дело, мама? У нас что, пожар? – Лагдален подошла к матери и взяла ее за руку. – Ну, в чем дело? А?

– Слушайте все. У меня ужасные новости. Мы должны немедленно бежать из города. Прямо этой же ночью.

– Почему, мама?

– Чума! На Рыбном холме бубонная чума. Там уже есть дюжина покойников и еще больше больных.

Четверо друзей обменялись взглядами. Кристально ясно перед их глазами предстали ужасные сцены из лаборатории Сауронлорда.

– Что еще за чума? – поинтересовался Холлейн, молясь про себя, чтобы это оказалось чем-нибудь безобидным, просто напрасно всполошившим Лакустру.

– Крысиная болезнь, – всхлипнула она. – Бубоны под мышками и в паху.

Их лица стали пепельно-серыми. Это была черная чума, самая ужасная и мучительная в мире.

– Что предпринимают?

– Ведьмы совещаются. Вот и все, что мне известно. Послание, которое я получила, было кратким. Сегодня ожидается объявление карантина. Надо предупредить Томазо, но я не знаю где он и как с ним связаться.

– Оставить город? – спросила Лагдален.

– Пока это еще не стало невозможным, – ответила мать. – Никто из нас еще не заражен, в этом все мы уверены. В башне крыс нет.

– И куда мы направимся? – спросила Эйлса.

– Ты поедешь обратно в Видарф, – быстро ответил Релкин.

– Не думаю, что это стоит делать.

– Как мы можем покинуть город в такое время? – в шоке пробормотала Лагдален.

– Если это черная чума, то мы должны перебить всех крыс. Это единственная вещь, которая может действительно остановить заразу, – сказал Холлейн, вспомнив исторические прецеденты.

– У нас в клане Ваттель чумы не было. Или, по крайней мере, я никогда об этом не слышала.

– Ага, – мрачно кивнул Холлейн, – она редко поражает малые популяции, потому что распространяется крысами. Она и раньше случалась в наших городах, но это было лет сто, а то и более назад. Еще до короля Ваука.

– Что мы можем сделать, чтобы хоть как-то помочь? – спросила Эйлса.

– Покинуть город, – вполне определенно решил Холлейн.

– Но как же с больными и умирающими?

– О них позаботятся ведьмы и храмы. Они знают, как это делается.

– Это бессердечно – покидать город, когда в нем нуждаются в помощи больные люди.

– Поверь мне, самое лучшее сейчас – покинуть город. Ты не можешь помочь, не став сама жертвой болезни, а таким образом ты только прибавишь работы остальным. Если начнут призывать добровольцев, тебе об этом тут же сообщат.

– Ну нет, мои дорогие, коли уж вы выедете из города, я запрещу вам возвращаться обратно, – леди Лакустра вполне определенно не собиралась позволить своей дочери заразиться черной чумой.

– Мама, если наш город будет в нас нуждаться, то мы должны предоставить ему все, что имеем, вплоть до наших жизней. Этот урок я хорошо заучила. Это та цена, которую мы платим за титул Тарчо, за привилегию жить в Сторожевой башне.

– О, дорогая, я все это знаю, но я не вынесу, если вдруг теперь потеряю тебя.

Лакустра была на грани слез.

– Мама…

Лагдален обняла ее и повела в одну из внутренних комнат.

Все восприняли это как сигнал расходиться. Молодые люди поспешно попрощались, покинули покои Тарчо и начали спускаться по главной лестнице Башни. Выйдя наружу, Релкин, несмотря на протесты тетушки Кири, проводил Эйлсу до самого дома на Фолуранском холме. Всю дорогу он пытался уговорить ее немедленно покинуть город. Она поинтересовалась, а где он сам собирается быть все это время? Он признался, что должен быть в Драконьем доме. Тогда она заявила, что тоже останется на Фолуранском холме. Она сомневалась, что на Фолуранском холме так уж много крыс. Для этого там было слишком много кошек.

На верхней ступеньке крыльца, перед самыми дверьми дома, Релкин сорвал поцелуй прямо на пылающих негодованием глазах тетушки Кири.

– Пожалуйста, уезжай из города, Эйлса.

Она ничего не ответила, только поцеловала его в ответ и, вырвавшись из его объятий, поспешила в дом.

Он ушел, и первые сто ярдов его зрение было не очень-то четким, потому что глаза были необъяснимо горячими и влажными.

Странный гнев рождался у него в сердце.

Возвращаясь по Башенной улице, он почувствовал запах спешки, висевший в воздухе. Торопливо грузились повозки. Несколько мужчин проскакали мимо на хороших лошадях, в Северных воротах царило оживленное движение. Несколько повозок стояли у подножья Сторожевой башни.

На карауле у ворот Драконьего дома стоял воин из Первого полка Первого легиона.

– Эй, драконир, какие у тебя новости о чуме? – Часовой был не намного старше Релкина, и вид у него был явно напуганный.

– Те же, что и у тебя, солдат. На Башенной улице грузятся повозки. Подозреваю, что бо́льшая часть верхнего города будет пуста еще до того, как объявят карантин и закроют ворота.

– Клянусь Рукой, крысиная чума – самое страшное. В нижнем городе, с его трущобами, складами и пристанями, полно крыс.

– Нам предстоит уйма работы, – посочувствовал Релкин.

– Пусть Великая Мать присмотрит за нашими душами, – пробормотал караульный.

В Драконьем доме Релкин узнал, что драконопасов уже определили охотиться на крыс. Свейн успел где-то обзавестись терьерами, а Джак притащил от своих друзей из квартала Эльфов ручных хорьков.

– Уже что-нибудь нашли? – спросил Релкин, когда присоединился к друзьям.

– Пока только пару. Под плетеной корзинкой в угловой кладовке. Должно быть, жрали там кожу.

– Они были больны?

– Нет.

– Будут и еще крысы.

Так оно и было. Крысы могли прятаться в самых неожиданных местах. Но вскоре стало ясно, что чума пока не просочилась ни в Драконий дом, ни в Сторожевую башню. Все крысы, которых они поймали, были здоровыми и резвыми, верный признак того, что зараза до них еще не дошла.

Охота на крыс и в остальных районах города шла полным ходом. Где это было возможно, добровольцы из эльфийского народца безжалостно убивали крыс. В отличие от людей, к лесному народцу чума не приставала.

Но, к несчастью, люди продолжали заболевать. Их помещали в карантинные помещения внутри закрытых дворов. Мертвых тут же собирали и вывозили из города; поспешно разрабатывались планы массовых захоронений.

В эту ночь еще больше людей умерло от чумы на Рыбном холме и еще больше жертв было замечено в других районах города, однако ни на Башенной улице, ни на Фолуранском холме болезнь пока не наблюдалась.

Охотники на крыс спускались в подвалы домов. Они срывали солому с крыш. Они обыскивали чердаки и погреба. Они приводили с собой терьеров и хорьков.

За два часа до рассвета к Западным воротам подлетел отчаявшийся всадник. Он привез новости из Кадейна. Чума вырвалась на волю, и светопреставление началось.