Великая Октябрьская

«Есть такая партия!»

В старой России, как известно, календарь расходился на 13 дней с календарем, принятым в других странах и действующим ныне. 18 апреля соответствовало, таким образом, 1 мая. В этот день рабочие и солдаты отмечали свой праздник, проводили демонстрации под лозунгами мира и свободы. Но в этот самый день министр иностранных дел Временного правительства лидер кадетской партии П. Н. Милюков подписал ноту, излагавшую правительственную позицию по вопросу о войне. «Продолжать мировую войну до решительной победы» — таково было содержание этого документа.

«Война до победы» — так говорили царь и его министры. «Война до победы» — так заявил министр Временного правительства. Английский посол в России Джордж Бьюкенен мог быть доволен: Временное правительство твердо стояло на стороне англо-франко-американских интересов.

Демьян Бедный язвительно писал в те дни:

Когда рабочие и солдаты узнали о ноте Милюкова, их возмущению не было предела. Политика правительства, до этого маскировавшаяся туманными, неопределенными фразами, предстала перед народом во всей своей неприглядной наготе.

Как отмечал В. И. Ленин, массы «были удивлены, возмущены, исполнены негодования. Они почувствовали— они не поняли еще этого вполне ясно, но они почувствовали, что они оказались обмануты»^{30}.

Утром 20 апреля из казарм выступили солдаты Финляндского полка. Они несли плакат с надписью: «Долой захватную политику!» К ним присоединились другие части Петроградского гарнизона. Собравшись у Мариинского дворца, где заседало Временное правительство, демонстранты потребовали немедленной отставки Милюкова.

На следующий день демонстрации продолжались. До 100 тыс. рабочих и солдат вышли на улицы столицы с лозунгами: «Долой войну!», «Вся власть Советам!».

Массовые митинги и демонстрации проходили 21 и 22 апреля в Москве. Рабочие и солдаты запрудили Тверскую улицу (ныне улица Горького). Перед зданием Совета состоялся грандиозный митинг. Многотысячные толпы собрались также на ближайших площадях — Театральной (ныне площадь Свердлова) и Воскресенской (ныне площадь Революции). Всюду звучали горячие речи, раздавались призывы покончить с войной, передать всю власть Советам. «Москва 21 апреля была неузнаваема, — сообщал корреспондент «Правды». — Она бурлила в котле политических страстей, она горячо старалась выработать свое отношение к развивающимся событиям… В этот день настроение Москвы напоминало кипящий Петроград».

Громкое эхо апрельских событий разнеслось по многим промышленным центрам страны. Иваново-Вознесенск и Харьков, Нижний Новгород и Ревель (Таллин) стали свидетелями революционных выступлений.

Бурно выражали свое возмущение солдаты на фронте. Солдаты 436-го Новоладожского полка (Северный фронт) на митинге 22 апреля не только осудили внешнюю политику Временного правительства, но и предложили Петроградскому Совету не идти ни на какие уступки буржуазии, обещая, если понадобится, «помочь штыками».

Массовый митинг на Юго-Западном фронте от имени 30 тыс. солдат потребовал «приступить к скорейшим мирным переговорам, дабы долее не лились потоки крови»^{31}.

Это был апрельский кризис — первый политический кризис после Февральской революции. Широкие массы выразили свое недовольство политикой Временного правительства. Правда, значительная часть солдат, требуя отставки Милюкова, не понимала, что дело не в той или другой личности, а в классовой природе правительства.

Барственная фигура Милюкова — вождя либеральной буржуазии, за свои статьи и речи о захвате черноморских проливов получившего прозвище «Милюков-Дарданельский», — вызывала особую ненависть солдатских масс. Они полагали, что уход его с политической арены может привести к изменению правительственной политики. Разумеется, это было чистейшей иллюзией.

Петроградский Совет имел полную возможность взять всю власть в свои руки. Но соглашательское руководство Совета отказалось от этого. Меньшевистско-эсеровские вожди поспешили на помощь буржуазной власти. Они послали своих представителей в правительство, чтобы поддержать его.

Правительство было реорганизовано. Оно стало коалиционным. Среди министров наряду с премьером помещиком Львовым появились меньшевики и эсеры. Но эти перемены ничего не меняли. Ушли Милюков и Гучков, но политика правительства осталась прежней. Министры-социалисты проводили линию министров-капиталистов.

Эсеры и меньшевики пытались изобразить свое вхождение в правительство как благо для революции. «Не должно быть никаких опасений за действия министров-социалистов!» — восклицал на заседании Петроградского Совета эсер А. Р. Гоц. «Не в плен к буржуазии идут они, а занимать новую позицию выдвинутых вперед окопов революции». На деле новые министры Чернов и Церетели, Скобелев и Пешехонов, не говоря уже о Керенском, и ранее входившем в состав правительства, были призваны укрепить окопы контрреволюции.

Эсеры и меньшевики вошли в открытую коалицию с буржуазными партиями. Россией стал управлять, по выражению В. И. Ленина, «блок двух блоков, союз двух союзов», т. е. «блок эсеров с меньшевиками и блок этого блока с кадетами, которые в блоке со всеми, стоящими правее их, политическими партиями»^{32}.

«Причины кризиса не устранены, и повторение подобных кризисов неизбежно», — указывал Центральный Комитет партии большевиков в резолюции, написанной В. И. Лениным^{33}.

Не прошло и двух месяцев, как разразился новый, еще более мощный и грозный политический кризис.

18 июня в Петрограде состоялась грандиозная демонстрация рабочих и солдат. В ней приняло участие около 500 тыс. человек. Полмиллиона! Такого еще не видела революционная столица революционной России. В этот воскресный день людские потоки, казавшиеся нескончаемыми, текли с утра до четырех часов пополудни к Марсову полю.

Меньшевики и эсеры приложили немало усилий, чтобы демонстрация прошла под лозунгами доверия Временному правительству. Они считали и надеялись, что массы еще верят их обещаниям и пойдут за ними.

Но народ решил иначе. Над бесконечными колоннами демонстрантов, стекавшимися к центру со всех концов города, реяли знамена с большевистскими лозунгами. Это была, по словам Ленина, «мерная поступь рабочих и солдатских батальонов»^{34}.

«Вся власть Советам!» — говорили знамена, говорили плакаты. «Вся власть Советам!»— говорили сотни тысяч рабочих. «Вся власть Советам!» — говорили солдаты.

«Контроль над производством!», «Долой министров-капиталистов!» — вот что сказал народ, рабочие и солдаты, которые пошли за большевиками», — так писала газета «Солдатская правда» о демонстрации 18 июня.

Даже меньшевистская «Новая жизнь» признавала: «Воскресная демонстрация обнаружила полное торжество «большевиков» в среде петроградского пролетариата и гарнизона». А «Известия» — официальный орган Петроградского Совета —20 июня 1917 г. констатировали, что большевистские лозунги преобладали, что рабочие и солдаты со «злостью рвали то там, то здесь знамена с лозунгами доверия Временному правительству».

И опять, как в апреле, трудящиеся Питера были поддержаны революционными выступлениями в Москве, Киеве, Твери, Минске, Воронеже, Томске и многих других городах. В Риге в демонстрации участвовали 50–60 тыс. человек. Демонстранты несли лозунги: «Долой 10 министров-капиталистов!», «Мир между народами!», «Мир без аннексий и контрибуций!», «Немедленное перемирие!».

Временное правительство, не имевшее массовой опоры, вновь оказалось перед лицом серьезнейшего кризиса.

«Политический кризис, по признанию самих эсеров и меньшевиков вечером 18 июня, разразился бы наверное, если бы его не перерезало наступление на фронте», — писал В. И. Ленин^{35}.

Да, в день демонстрации 18 июня, когда народ требовал мира, на Юго-Западном фронте заговорили пушки. Русская армия после двухдневной артиллерийской подготовки перешла в наступление. Сотни батальонов двинулись по украинским полям на позиции австро-германских войск.

На организации этого наступления давно и упорно настаивали представители Антанты. Цель этих «верных союзников» России была проста: отвлечь к русскому фронту возможно большее количество германских дивизий, ценой русской крови облегчить победу над Германией.

Российскую контрреволюцию не волновали новые жертвы и страдания народа. Она рассматривала наступление как беспроигрышную лотерею: если на фронте будет достигнут успех, то под гром победных литавр легче обрушиться на революционные силы, выступавшие против войны. Если же наступление провалится, то это легко использовать как предлог для разгрома большевиков, обвинив их в разложении армии.

«Едва ли можно сомневаться, — писала 20 июня кадетская «Речь», — что наступление нанесет внутреннему врагу — большевикам — не менее тяжелый удар, чем внешнему врагу».

Плохо подготовленное, неумело организованное, проходившее вопреки желанию солдат, наступление окончилось неудачей. С большими потерями русские войска, вначале продвинувшиеся вперед, были вынуждены отступить под контрударами противника.

Все факты говорили о том, что революционное движение в стране растет, массы решительно требуют коренных перемен в политике и экономике. Их можно было осуществить только путем перехода всей власти в руки Советов.

Однако меньшевики и эсеры вели курс на подчинение Советов Временному правительству. Почти весь июнь в Петрограде шли заседания I Всероссийского съезда Советов. Свыше тысячи делегатов представляли Советы рабочих, солдат и крестьян страны. Никакая сила не могла бы помешать съезду взять власть в свои руки. Но на съезде верховодили меньшевики и эсеры: им принадлежало большинство среди делегатов. Они, возглавляя в то время Советы, фактически их обезглавили.

«Переход всей власти к Советам рабочих и солдатских депутатов в переживаемый период русской революции значительно ослабил бы ее силы, преждевременно оттолкнув от нее элементы, способные еще ей служить, и грозил бы крушением революции» — так витиевато говорилось в эсеро-меньшевистской резолюции, принятой съездом.

На съезде отчетливо и громко прозвучал голос большевиков. Они заявили о необходимости передачи всей власти Советам, о том, что партия большевиков готова принять на себя ответственность за судьбы страны.

4 июня на заседании съезда Советов шло обсуждение вопроса о власти. Докладчик — один из лидеров бундовцев и меньшевиков, Михаил Либер, — обосновывал позицию эсеро-меньшевистского блока, доказывал «невозможность» взятия власти Советами и «необходимость» коалиционного правительства. Вслед за Либером на трибуну поднялся Ираклий Церетели — новоиспеченный меньшевистский министр почт и телеграфа во Временном правительстве. Он повторял доводы о неподготовленности России к социализму. Коалиция с буржуазией необходима также и потому, утверждал Церетели, что в России отсутствует партия, которая была бы готова взять на себя бремя власти: «В настоящий момент в России нет политической партии, которая говорила бы: «Дайте в наши руки власть, уйдите, мы займем ваше место». Такой партии в России нет».

В переполненном зале огромного здания Кадетского корпуса на Васильевском острове, где проходил съезд, было тихо. И вдруг тишину прорезал громкий голос. Стенограмма съезда зафиксировала только одно слово реплики, раздавшейся в ответ на слова: «Такой партии в России нет» — «Есть!». Это слово бросил из глубины зала вождь большевистской партии Ленин.

Выступив затем с трибуны, он изложил предельно ясно и четко программу спасения страны. Советам нельзя идти назад, стоять на месте — можно идти только вперед. Советы могут взять власть, обуздать капиталистов, развернуть действенную борьбу с разрухой, борьбу за демократический мир. Отвечая Церетели, Ленин сказал: «Он говорил, что нет в России политической партии, которая выразила бы готовность взять власть целиком на себя. Я отвечаю: «есть!» Ни одна партия от этого отказаться не может, и наша партия от этого не отказывается…»^{36}

Этот эпизод недаром стал хрестоматийным, вошел во все учебники. В нем, как в капле воды, отразилось коренное различие между дряблой, пропитанной духом неверия в революцию, прислужничества перед буржуазией позицией эсеро-меньшевиков и динамичной, смелой, решительной, подлинно революционной линией большевиков-ленинцев.

Между тем напряжение нарастало. Лавину народного возмущения нельзя было втиснуть в придуманные эсеро-меньшевиками рамки, отвлечь новыми пышными декларациями и обещаниями, игрой в парламентские учреждения. Неустойчивое равновесие сил, воплотившееся в двоевластии, не могло продолжаться долго. Новый взрыв становился неизбежным.