Великий диктатор

Глава 12

— Так, сына. Берёшь за рукоять стебля, поднимаешь его вверх, одновременно зажимаешь спусковой крючок и тянешь затвор на себя. Вот так. Всё, теперь винтовку в сторону, а мы с тобой будем разбирать затвор. Пока всё ясно? Если нет, то задавай вопросы.

— Всё ясно, папа. Только помедленнее, — отец показывает мне устройство моего же карабина, а мне, приходиться притворяться нубом и всему удивляться.

— Ага. Затем вот эту вот хреновину поворачиваешь против часовой стрелки. Чего вы ржёте гады? Я не знаю как личинка называется у итальянцев, — это он уже своим приятелям орёт, дело ведь на традиционных мужских пострелялках происходит.

— Пф, Матти, так и называется, — фыркает со смешком наш сельский полицейский, констебль дядя Раймо. — Или ты итальянский собрался учить?

— Да иди ты, — бурчит отец и продолжает мне объяснять и показывать. — Вывинчиваешь ударник, придерживая курок. Будь осторожен, там очень тугая пружина, её нужно потихоньку… Ай! Пасканмарьят!!! Витту! Витту!

Пружина, как он и предупреждал, выскочила и со всей силой оттолкнула курок, который подлетев вверх, стукнул батю по бородатому подбородку. Мужики вокруг так и легли от хохота. А ведь сам виноват, нет чтобы по трезвому устроить мне урок, так нет, уже по три стаканчика настойки они с мужиками в себя влили. И быстрее всего, больше уже и не будут, но кое-кому и этого было достаточно.

Пьянство и алкоголизм в Финляндии, это сугубо городское. В крестьянских общинах к чрезмерному злоупотреблению горячительными напитками относятся с осуждением. Нет, пьют, конечно, но редко и не ежедневно. И стараются не на виду. Вот как этот кружок охотников. Тех, кто пренебрегает мнением местного сообщества, это самое сообщество очень быстро наказывает. С ними прекращают общаться, приглашать в гости по праздникам, нанимать на работы, помогать. Священник постоянно капает всем на мозги на проповеди о непристойном поведении одного из членов общины. И вся семья любителя выпить, быстро превращается в изгоев. И тогда им одна дорога — сменить место жительства.

— Па! Я понял! Давай я сам, — пришел я на помощь злому отцу.

Осторожно вытащил затвор, разобрал его и, собрав обратно, установил на место. Все знакомо, но приходиться прикладывать заметные усилия, так как у меня пока ещё лапки а не руки. Да и силёнок в моём почти шестилетнем теле немного.

В отличие от фашистского карабина 30х годов следующего века его прототип не имел неотъёмного штыка, что даже радовало. Зато патроны «22 short» калибра 5.5 мм с закраиной можно было найти в свободной продаже, а не заказывать. В обойму снаряжалось шесть патронов, и вставлялась она в винтовочный магазин снизу. При желании можно было добавить седьмой патрон в ствол.

— Стрелок Матти Хухта к стрельбе готов, — шуточно, но серьёзным голосом доложил я отцу, отчего остальная компания опять развеселилась.

— Ну, стрелок, — отец ухмыльнулся. — Стреляй вон в камни. В правое.

В камни? В упор здесь камней не вижу! Да еще и в правое, а не правый…

— Хухта! Ты чему своего сына учишь? Малыш, вон на сосне справа два нароста в виде шаров. В правый шар стреляй, — пришёл мне на помощь наш кузнец, дядя Рикки Сайпанен. — Хм, и вправду на «кивэс» похоже.

А до меня наконец дошло, что пьяненький папашка призывал меня стрелять по предметам похожим на мужские яйца. «Кивэс» это не только камни в нормальном переводе, но и мужские яйца в взрослой речи. Точно, батя пьяный. Как бы опять чего не учудил.

Прицелился куда сказали и расстрелял в ту сторону все шесть патронов. Из шести моих выстрелов, только три пули угодили в крайний левый низ этого, хм, яйца. А целился я в центр и даже немного выше. А значит винтовка не пристрелена, а может даже и отец прицел сбил. С него станется.

6 сентября 1897 года я отправился в школу. В первый раз в первый класс финской начальной школы. Слава местному богу Джумо, что не один. Вместе со мной в первый класс пожелали отправиться парочка братьев-рыцарей из моего ордена «Зеленого меча». Недаром я их учил считать и читать.

Мой кузен Микка и эстонец Яков уговорили своих предков и теперь мы сидим за одной партой. Здесь парты, вернее столы, рассчитаны на четырех человек. Но так как в компанию к малолеткам ни один нормальный ребёнок восьми — девяти лет, а именно с этого возраста начинали обучение в нашей начальной школе, не пойдёт, то и сидим мы теперь сами.

Тем не менее, остальные дети относились к нам дружелюбно. В одном селе живем, да и моя знаменитость не последнюю роль в отношениях сыграла. Надо сказать, что рос я как-то аномально. По росту был примерно равен семилетнему ребёнку. Может, это влияние моего домового, а может, и память о прошлой жизни, в которой я был двухметровым амбалом.

Учёба для меня оказалась очень легкая. В первом классе было всего пять предметов. И не каждый день. Арифметика, чистописание, финский и русский языки, и Закон Божий. Последнего я и опасался больше всего, думал, что придётся учить молитвы, читать жития святых. Но этот предмет оказался самым легким и интересным. Раз в неделю к нам, первоклашкам, приходил наш пастор, отец Харри, который рассказывал всякие забавные истории из жизни святых и не требовал ничего заучивать.

Самым сложным предметом для меня, оказалось чистописание. Все эти палочки, чёрточки, повторы букв, маленьких, больших, строчных и прописных. Но так как мое же стихотворение про чистописание висело на импровизированном плакате возле доски, мне было некуда деваться, а только стараться, чтобы всё получалась красиво и без клякс.

Почти всю первую половину сентября, в школе учились только мы, первоклашки. Остальные дети были на картошке, помогая своим семьям её убирать. Почти как у нас в СССР. Может, мы этой картошкой по осени вместо учёбы заразились как раз от финнов?

Уроков было не густо, два, три в день, после чего мы тоже отправлялись на помощь своим семьям. Ну, кто отправлялся, а я филонил. Бегал в вотчину к дяде Каарло, где наконец запустили паровой дровокол, и я, наблюдая за его работой, раздумывал как эту конструкцию переделать под горизонтальную схему.

Этот американский дровокол использовал самую простую схему. К приводному шатуну крепился эксцентриковый шатун с плоским лезвием на конце. Вверх-вниз, вверх-вниз, успевай только чурки подставлять. И не забывай про технику безопасности. Чурки кололись пополам и их потом нужно было докалывать или на этом чудо-станке, или топором. Паровичок, в качестве топлива, неприхотливо питался корой и ветками.

К концу сентября, я уже всё придумал и даже нарисовал технический рисунок нового дровокола. Но идти с ним к деду было пока рано. Надо было приучить взрослых, что мне не только стихи и сказки по силам, а еще и всякие технические придумки.

Кстати, Ээро Эркко не обманул, и с сентября в «Ежедневной газете» стали появляться главы из моего сказочного опуса «Муммий-тролль и все-все-все». До нас столичная пресса добиралась с опозданием в несколько дней, да и то, только та, на которую наша семья была подписана. Мы бы ничего и не узнали о газетной войне, которую пыталась развернуть Шведская партия, начав высмеивать рупор Финской партии за публикацию всякого бреда. Но ответа на критику не последовало, Ээро Эркко просто проигнорировал оппонентов, тем более что редакцию засыпали письма от восторженных читателей. В основном хвалебные отзывы писали различные женщины преклонного возраста от лица своих внуков.

Все зарисованные мной главные и второстепенные герои также появлялись в виде рисунков в газете. А пошитые Анью куклы были мастерски скопированы и рассылались новым читателям за годовую подписку или старым подписчикам в награду за победы в различных конкурсах. Совершенно неожиданный контент в, казалось бы, сугубо политической газете позволил поднять тираж в два раза и привлечь внимание к финской партии.

Своё обещание дядя Ээро выполнил, прислав мою тетрадь ценной бандеролью вместе с тремя комплектами профессионально пошитых игрушек. Один я подарил Анью, второй оставил себе, а третий, презентовал маме.

Как только выпал снег, ходить в школу пришлось на лыжах. Сначала меня это удивляло и раздражало, но потом я привык, и мне это даже понравилось. Неплохая такая тренировка для укрепления моего тела. Утром я уже делаю гимнастику, эти все, наклоны, приседания, махи и прочие отжимания. Даже приволок несколько небольших березовых чурок с дровника и использую их как гантели.

— Лутку! — и резкий, хлесткий звук пощечины, а за ним и вскрик моей сестры Тю, заставил меня выскочить из библиотеки, где я кое-что клеил.

Злая и раскрасневшаяся мама лупила Тюуне, а рядом, на стульях, сидели такие же, чем-то недовольные деды, бабки и отец. Странно. Как я пропустил такое сборище, ведь дверь была приоткрыта. Неужели так сильно увлёкся процессом создания вертушки?

— Витун хуора! — и новая пощёчина. Тю, даже и не подумала защищаться или как-то отклониться. Просто стояла перед мамой с горящими от ударов щеками и беззвучно плакала, никак не реагируя на побои и грязные ругательства.

Наконец меня заметила бабушка Тейя и поднявшись со стула пошла ко мне. Наверное хотела увести куда-нибудь. Но вмешался дед Кауко и не позволил ей этого.

— Тейя, оставь его. Он старший ребёнок в этой семье. Про клятву помните? Он должен знать.

— Кауко, я всё понимаю. Все эти ваши договоры, клятвы, но он самый младший ребенок в этой семье, зачем ему это видеть? Всё равно завтра он всё и узнает.

— Нет! Молчать, женщина! Я глава клана! Как я сказал, так и будет.

— Слышь, глава клана! Я тебе сейчас корону с головы собью! Ты чего на мою жену орёшь? — тут же подскочил со своего стула дед Хейди и стал закатывать рукава рубахи, как бы показывая, что он не шутит.

— Сына, а ты чего сидишь? — рявкнул на моего отца дед Кауко, видимо стараясь привлечь того на свою сторону в намечающейся потасовке.

Отец слова деда полностью проигнорировал и поманил меня к себе пальцем. А когда я подошел, сказал:

— Твоя сестричка беременна, знаешь что это такое? — и только вблизи я заметил, что отец пьян. Причём сильно.

— Да. У нее внутри маленький человечек, и когда он родиться, то у меня будет очередной племянник или племянница. Только зачем мама бьёт Тю? Или она думает что ударами можно прекратить беременность?

— Вот! Правильный вопрос! Эмма, ты зачем её бьёшь?

Мама посмотрела на нас с отцом как-то странно, а потом рухнула на стул и расплакалась.

— Все плачут! Все рыдают! Эти драться собрались, — презрительно кивнул отец на молчаливо набычивыщихся друг на друга дедов. — Вот ты, Матти, у меня умный. Один единственный. А так как ты мой наследник, вот и решай как поступить со своей сестрой.

Я опешил от этого его заявления, деды прекратили дуться друг на друга и уставились на батю, на которого тут же наехали бабули, что мол так нельзя. Даже мама прекратила плакать.

— Сына! Не тяни! Я спать хочу, и у меня голова болит. Давай, решай, пока эти старые перцы не передрались.

— Это кто тут старые перцы? — попытался возмутиться дед Кауко.

— Вы! Кто же еще? Не Матти же? Это мой дом! Это моя семья! И я решаю кто будет судить мою дочь! Матти, не тяни время, ты умный, ты справишься!

«Это наша корова, и мы её доим» — пришла мне в голову фраза из древнего-предревнего, но здесь еще не снятого сериала. Пф, Матти, решай. Взял и переложил всю ответственность на меня. И что мне теперь делать? Ну, для начала неплохо было бы выяснить кто отец ребёнка. Лишь бы не списком, как было в седьмом классе у моих сыновей. Когда их залетевшая одноклассница составила список потенциальных папаш. Хорошо, что её интересовали только старшеклассники, и мелкие одноклассники в тот список не попали.

Но что я знаю про местные обычаи в данной ситуации? Вообще ничего! Вдруг её за содеянное надо из семьи выгонять или еще какую хрень творить? Не-не, я на такое не подписывался. Хотя, чего я себя грызу? Пойду грызть Тюуне. Вдруг там не всё так плохо.

— Тю, — подошёл я застывшей в ступоре сестре и подергал за рукав кофты. Девчонка вздрогнула, вырвала свой рукав, но глаза на меня опустила. — Кто отец твоего будущего ребёнка. — Спросил я нагло и прямо ей в глаза.

Она от меня отшатнулась и возмущённо надулась, но резкий окрик отца заставил её заговорить.

— Микка Рантанен, — прошипела она обреченно.

Угу. Ясно! Сын нашего почтмейстера, её первая любовь.

— А он об этом знает? Ну, о ребёнке? — мой голос тоже не отличался громкость.

— Знает! — вдруг заорала она на меня с такой силой, что я в испуге отпрыгнул от неё спиной назад, наверное на пару метров. — И отец его знает! И дал согласие на свадьбу! И поговорил с нашим отцом!

— Молчать! — заорал батя.

— Чего молчать? Ты же сам ему ответил согласием! А теперь здесь сказки всем рассказываешь! Зачем? Чтобы помучить меня? — почти истерила Тю. — Не можешь мне простить, что я чуть не убила твоего ненаглядного Матти? Так я и не убила!

«Ну да, ну да. Как же, как же. Не убила она. А я тогда здесь почему?» Но додумать не успел, в разборки вмешалась матушка.

— Ты всё знал? А нам сказал только про беременность? — крик матери перекрыл все возмущенные возгласы. — Да ты! Да ты! Гад! На! Получай! — и ухватив со стола деревянную скалку, ловко метнула её в отца.

Батя не успел увернутся, да и не ожидал ничего подобного. От удара прилетевшего ему по лицу, его повело на стуле, и он рухнул на спину, только ноги в сапогах мелькнули. Меня в это время схватили чьи-то руки и поволокли в сторону. Оглянувшись, я увидел Анью, которая делала мне страшные глаза и продолжала тянуть к лестнице на мансарду.

Весь оставшийся вечер я провёл вместе с сестрой, чутко прислушиваясь к доносившимся снизу звукам и голосам. Как я, оказывается, плохо знаю тех, кого безоговорочно принял как родителей. Что мне теперь делать и как с ними дальше жить? Я не мог найти ответа на свои вопросы. А на все попытки сестры меня растормошить или развеселить, просто грустно молчал.

И только мой тонтту Хиири понял меня правильно и подарил мне легкий и счастливый сон, где я летал по какому-то лугу между больших цветов, как громадный шмель. И было это так прекрасно, что проснувшись, я ещё несколько минут лежал в постели и вспоминал чудесный сон. А потом вспомнил случившееся вчера, и всё хорошее настроение сдуло как ледяным сквозняком.

К моему глубокому удивлению завтрак прошел без эксцессов. Наоборот, все присутствовавшие за столом подшучивали друг над другом и вспоминали яркие моменты вчерашней маленькой гражданской войны.

Батя щеголял с опухшим носом и обоими подбитыми глазами. Еще по одному фингалу обнаружилось у обоих дедов и у матушки. Потери бабуль были не ясны, так как их лица не пострадали, но обе явно, и даже как-то синхронно, хромали на свои правые ноги. На нашей печи обнаружились сколы штукатурки, да и посуда явно тоже пострадала. Зато вчерашняя ударная скалка обнаружилась на самом видном месте. На полочке под прибитым к стене распятием, там где раньше стоял бронзовый подсвечник.

Доел пшеничную кашу с молоком и уже захотел свалить к себе, но не успел. Меня окликнул отец.

— Матти, подожди. Иди сюда, — и мне пришлось обходить стол кругом чтобы добраться до него. А куда деваться? — Надеюсь, ты вчера на меня не обиделся?! — то ли спросил, то ли констатировал отец.

— Нет, па, — а что еще я мог ответить? — Но мне понравилось, как мама умеет пользоваться скалкой, — не утерпел и съехидничал я, запоздало испугался и стоял ждал реакции мужчины.

— Это да. Это я сам виноват! Забыл насколько она хорошо играла в «кююккю» в детстве. Так биту кидала, что сразу фигуру выбивала. Эмма! А помнишь как ты по той собаке по голове попала, которая за Сюзанной гонялась? — и они с матерью принялись вспоминать какой-то случай из своего детства, совершенно забыв про меня.

Чем я и воспользовался, но удирать к себе не стал, а подошёл к деду Кауко.

— Деда, пойдём я тебе что-то покажу.

— Ну, пойдём, неслух. Что ты там еще придумал? — и дед кряхтя поднялся, потопал вслед за мной в мансарду.

Идея бумажной и разноцветной вертушки на палочке деду очень понравилась. Он даже выскочил на улицу сделал несколько кругов по двору с ней. Радуясь разноцветному вращению, как маленький ребенок. Его странные манёвры заметили и другие домочадцы, и тоже высыпали на улицу. Бегать с вертушкой кроме Анью никто не стал, но все тоже похвалили меня за придумку.

А на следующий день дед, поняв что я хочу не сам их клеить и продавать на ярмарках, а предложить запатентовать совместно с заводчиком Гуннарссоном, который производил наши зимние удочки, запряг сани и повёз меня в город.

— Заодно к моему поверенному заедем, — он неожиданно мне подмигнул. — Надоели мне пьяные выходки твоего отца. На тебя наследство перепишу. Только ты — тсс, — он приложил указательный палец к губам и сделал страшное лицо. — Никому! Слышишь, внук?

— Угу, — безрадостно угукнул я.

Вот не было мне печали…

— Лео, ну, это же несерьёзно! Чем мне может помочь этот твой гений? Я бы еще понял, если бы это был взрослый человек с специальным инженерным образованием. Но пятилетний деревенский мальчик чем мне поможет? — Фредрик Идестам, совладелец компании Нокия, с сожалением в глазах покачал головой. — Ну, подсказал он тебе про торф. Так про то, что его можно вместо угля использовать даже я знаю.

— Так почему ты мне не подсказал про это? Почему все нанятые мной инженеры не подсказали мне это? Хотя сейчас утверждают, что давно про это знали! Фред! Все дело здесь не в знании. Поверь мне! А в гениальной удаче! Твои внуки, Том и Алекс, попались мне во дворе, где они гонялись за скалотяпами из сказки, которую придумал этот пятилетний деревенский мальчишка. Я не призываю тебя верить в то, что его совет обязательно тебе поможет. Но я видеть уже не могу, как ты мучаешься с проблемой рифлёного картона. Я правильно произнес его название?

— Да, Лео. Правильно. По английской технологии, мы его получаем слишком мало, а спрос на него очень велик. Если бы я удовлетворил все запросы торговцев, то даже перекрыл бы доход от бумаги. Которую мы поставляем в дюжину стран. Все мои инженеры так и не смогли придумать ничего нового, прорывного.

— Как и я не придумал. Почему-то подсказку решения проблемы мне дал этот пятилетний мальчик. Может и тебе стоит съездить и спросить? Составишь мне компанию? Я как раз собирался туда. Надо же как-то отблагодарить его. Вот поеду и спрошу, чего он хочет. Поехали со мной.

— Пф. Ну, давай. Заодно внуков прихвачу, Пусть пообщаются с автором их ненаглядного Мумми-тролля.