Великосветское убийство

Глава 2 ЕЖЕВИЧНОЕ ВИНО

Танцы на приёме в доме будущего министра финансов в тот вечер так и не состоялись. Причина сего прискорбного факта крылась в отсутствии тех, кому подобное времяпрепровождение доставило бы радость. Кроме Вила и Рики одной лишь хозяйке дома не сравнялось тридцати лет, поэтому потанцевать не вышло.

Чародейка смотрела в окно магомобиля на ночные улицы Артанской столицы и размышляла, поцелует ли её четвёртый сын Дубового клана на прощание. После того злосчастного штрафного поцелуя Вил как-то отстранился. Даже случайных касаний стало гораздо меньше. Внешне его поведение никак не поменялось: он также шутил, был неизменно корректен и предупредителен, но всё же, чего-то недоставало. Рика назвала бы это «что-то» дружеской непринуждённостью, когда Вил мог запросто потянуть её за руку, весело хлопнуть по плечу. Уже неделю ничего подобного не случалось. Она вздохнула.

— Как вам показался приём? — нарушил молчание коррехидор.

— Вы оказались полностью и безоговорочно правы. Хоть и бал — развлечение не из самых весёлых, тут же вообще кошмар, скука смертная. Ваш дядюшка Джейк и его весёлый приятель хоть скрасили уныние вечера, обязательного к посещению. Но мне показалось, что глава Дубового клана не особенно благоволит к родственнику. Ведь Джейк, насколько я поняла, брат леди Мирай?

— Да, младший из Дакэ́ма, — кивнул Вил, — наше положение схоже. И он, и я — самые младшие сыновья. В минувшие эпохи таким как мы светило бы отправление в жрецы. Старший сын наследует титул и положение главы клана, второму — прямая дорога в армию. Третьи сыновья шли в статскую службу. Они становились дипломатами, получали придворные должности, а вот младшим надлежало посвятить себя служению богам.

— Печально, — покачала головой чародейка, — безбрачие и жизнь при храме — такое должно быть по зову сердца, а не потому, что тебе не посчастливилось появиться на свет раньше других.

— Однако ж, в наши дни влияние духовенства на жизнь древесных кланов далеко не то, что прежде, посему младшие сыновья предоставлены сами себе, — он свернул на улицу Колышущихся папоротников, — чем я и пользовался, покуда моему родителю не пришла в голову идея отправить меня служить. Хотя, — Вил остановил машину, — к Королевскому гвардейскому полку меня приписали лет в пять, так что через двадцать один год, вместе с должностью коррехидора я обрёл и чин полковника.

— А господин Джейк Дакэма чем занимается?

— О, мой любимый дядюшка — личность в Кленфилде легендарная. В молодые годы он вместе со своим другом господином Сюро много путешествовал, жил на континенте. Он — убеждённый холостяк, обожает карты и выпивку. При этом и в первом, и во втором ему просто нет равных. В молодые годы активно дуэлировал, имеет вполне заслуженную славу отличного стрелка и неутомимого фехтовальщика. Кстати, именно Джейк научил меня стрелять. Но вот к фехтованию у меня таланта не наблюдается. Я, как любой древесно-рождённый, держу в руках саблю, и неплохо, но до дядюшки мне, как до звёзд.

— Его друг во всём похож на него?

— Вне сомнений. Про них не раз говорили: два сапога — пара. При всём при том Сюро стал опекуном своей младшей сестры, когда умерли его родители. Случилось это довольно давно, тогда Томо едва сравнялось четырнадцать. Он обожает сестру и очень дружен с её мужем. Хотя тут уж остаётся только удивляться, потому как более противоположных людей трудно отыскать, — коррехидор усмехнулся, — поневоле вспомнишь сентенцию про сходящиеся противоположности. Я с Харадой прежде знаком не был, знал его только со слов дяди. Идеальный пример молодого политика, начавшего с низов и сделавшего прекрасную карьеру. Безупречная репутация (тут я имею в виду не только то, что он не замешан в скандалах со взятками и проталкиванием в парламент сомнительных законов, но и о строгих правилах обыденной жизни). Отец его называет «Нравственным маяком» для молодёжи, и не раз ставил мне в пример.

— Понятно, — Рика оттягивала прощание, — любопытно наблюдать за людьми. Мне показалось, что господин Сюро был прежде знаком со звездой приёма госпожой Фань. Они беседовали карточными намёками.

— Не факт, — Вил повернулся к чародейке, — обычный великосветский флирт. Знаете, эдакая игра ума, когда ты говоришь малознакомой или даже практически незнакомой даме вроде бы обыденные вещи, а при этом подразумевается нечто иное, порой доходящее до неприличных двусмысленностей. Но вся прелесть такого флирта в том, что дама вольна как ответить и показать своё расположение, так и сделать вид, что не понимает намёков. Тогда беседа ограничится несколькими фразами о картах, скачках, даже о погоде можно говорить с подобной целью. Джейк и Санди — оба мастера высокого флирта. Думаю, Сюро прощупывать почву для нового романа.

Рике ужасно хотелось спросить, прибегает ли Вил к подобным приёмам, но вместо этого она с деланым безразличием произнесла:

— Выходит, под всеми этими ставками, блефами, взятками скрывались любовные намёки?

— Я бы сказал, скорее, интимные, нежели любовные. Свет легко прощает человеку страсть, но порицает глубокую привязанность. Привязанность, любовь — это предмет брака, а не флирта. Однако, час уже поздний, а я и так бессовестно занял ваш вечер, лишив законного отдыха, — Вил вытащил часы, которые показывали первый час ночи, — не смею задерживать вас.

Чародейка помедлила секунду, и вышла из магомобиля.

— Доброй ночи, — махнул на прощание рукой коррехидор, — и пусть вам приснятся самые приятные сны.

Снов этой ночью Рика не видела вовсе. Слишком уж устала и слишком была разочарована банальным прощанием. И чародейка твёрдо решила выкинуть из головы все эти дурацкие мысли о поцелуях и прекрасных глазах цвета спелых желудей.

За завтраком Эни Вада на пару с квартирной хозяйкой, дожаривавшей тосты, потребовали полнейшего отчёта о вчерашнем приёме. Естественно, разболтала Эни, не помогло никакое честное слово. Промолчать об участии подруги в главном приёме сезона было выше её сил. Рика вздохнула и принялась рассказывать.

— А платья? Какие там были платья? — перебила Эни, подавшись вперёд от возбуждения, — какой цвет станут носить этой весной?

— Кроме меня и хозяйки приёма там не было ни одной молодой дамы, — с мстительным удовольствием ответила чародейка, — а мы обе были в артанских платьях. Ты ж видела моё у меня в комнате. Да и вообще дам было раз две, и обчёлся. Госпожа Фань тоже национальное платье надела.

— Ты видела госпожу Фань Суён? — в один голос воскликнули обе женщины, а тётушка Дотти даже уронила на пол тост, что собиралась положить на тарелку.

Под ахи и охи тост был отправлен в мусорное ведро, и квартирная хозяйка потребовала не начинать рассказ, покуда все румяные кусочки хлеба не окажутся на столе. После этого она налила себе большую чашку чая и устроилась напротив, дав понять Рике, что готова послушать о встрече со знаменитой красавицей.

— Только умоляю, — проговорила она, — не упускайте ни единой детали. Какая она? Высока ли ростом?

— Да нет, — пожала плечами чародейка, — как я примерно, или чуточку повыше.

— А лицо? Она и правда столь же хороша, как пишут в газетах?

— Мне сложно сравнивать невнятные восторги Руко Нори с реальным впечатлением от человека. Могу сказать лишь, что черты лица у неё правильные, макияж искусный, а какова она после того, как умоется, не знаю.

— Какие у неё волосы? — это уже была Эни. Она недавно подстриглась, следуя моде, но не была целиком и полностью уверена, что не поступила правильно.

— Тёмные, — пожала плечами чародейка, — причёска замысловатая со множеством шпилек, заколок, украшений, а ещё…

Слушавшим раскрыв рот женщинам так и не довелось узнать о том, что же ещё: раздался мелодичный звонок магофона, который вчера установил и подключил отчаянно молоденький чародей из гильдии Прикладной магии. Госпожа Призм поднялась и с достоинством подплыла к аппарату:

— Меблированные комнаты Призм, — проговорила она избыточно громким голосом — вполне понятная ошибка многих людей, впервые разговаривающих при помощи чуда магической мысли, — вас слушают.

В трубке что-то проговорили, пожилая женщина кивала, потом повернулась к жиличкам:

— Рикочка, это вас, — она зажала трубку свободной рукой и многозначительно кивнула на верх, — он!

Рика уже хотела было ядовито поинтересоваться, не сам ли бог смерти Эрару почтил их своим вниманием, но выражение лица квартирной хозяйки было столь счастливым, что она оставила эту затею. И так понятно, звонил Вилохэд Окку.

— Да, — ответила она, — я слушаю. Здравствуйте.

— Эрика, — голос четвёртого сына Дубового клана был взволнованным, — сейчас за вами заедет сержант Меллоун. Собирайтесь. У нас труп. Очень странный.

И повесил трубку.

Меллоун приехал даже быстрее, чем чародейка успела подготовиться. Когда она спустилась из своей комнаты, сержант ерзал на стуле в прихожей.

— Скорее, — поторапливал он, — господин полковник уже на месте. Дело важное.

— Почему все важные убийства не могут происходить посреди недели? — раздражённо размышляла чародейка, зашнуровывая свои ботинки на толстой подошве, — непременно нужно кого-то пришить в воскресенье. Впору объявления по Кленфилду расклеивать: так, мол, и так, господа убийцы, насильники и маньяки. Сделайте любезность, творите свои грязные делишки в рабочее время. Коронер королевской службы дневной безопасности и ночного покоя — тоже человек, и тоже хочет выходные дни провести дома, а не в прозекторской.

— Вы можете толком объяснить, кого убили? — спросила она уже на улице. Слышать подробности двум любопытным особам не следовало.

— Я и сам толком не понял, чего полковник так всполошился, — Меллоун распахнул дверку знакомого фургона, на котором прежде красовалась надпись: «Турада — перевозки в радость», ныне заклеенная скромной информационной надписью с гербом их службы. Фургон этот подарила семья адъютанта Тимоти Турады после бесславной остановки городских часов в тщетной попытке отловить в Часовой башне вампира, — позвонили, сказали, помер какой-то древесно-рождённый. Вроде бы своей смертью помер, но сказали, что крови больно много. Шеф услыхал фамилию, побледнел и помчался на место происшествия, а мне велел вас забрать. Турады нет, ему повезло, уехал в имение ещё в пятницу. Оттуда, если и вызвонишь его, то только к вечеру подъехать сможет.

На лице сержанта читалось искреннее сожаление, что он не догадался поступить также.

Они проехали мимо бульвара Кружащихся бабочек, свернули за Торговым кварталом вправо. Меллоун явно плохо представлял, куда именно нужно ехать. Он выглядывал в окно, сверяя название улиц со смятой бумажкой из кармана, чертыхался и, в конце концов, вынужден был спросить дорогу. Всё дело было в том, что нужная им улица — улица Жасминная, прерывалась, а продолжалась совершенно в другом месте за поворотом. Поэтому-то и особняк под номером 65 Меллоун никак найти не мог.

Особняк оказался совсем небольшим, аккуратным и ухоженным. Сержант испустил вздох облегчения, издалека увидев знакомый магомобиль, небрежно припаркованный возле парадной двери.

— Прошу вас, — пригласила чародейку и сержанта в дом симпатичная, статная женщина в форме горничной. Глаза её покраснели от слёз, — проходите.

В особняке царила та особенная атмосфера, какая бывает в доме, куда внезапно заглянула смерть. Из кухни высунулась встревоженная голова кухарки и тут же убралась обратно. В гостиной сидел Вилохэд с папиросой в руке, а возле него стоял мужчина средних лет в национальном артанском платье и что-то негромко говорил. Вил увидел вошедшую чародейку и жестом остановил рассказ.

— Что так долго? — нахмурился он, — магомобиль сломался, и вам пришлось идти пешком?

— Никак нет, господин полковник, — отрапортовал Меллоун, который, когда волновался, переходил на не всегда уместный армейский стиль общения, — улицу не могли найти.

— Да, да, — встрял недавний собеседник коррехидора, — у нас это — вечная проблема. Кто не знает, как пройти или проехать, долго ищут. Сначала две улицы было: Первая Жасминная и Вторая Жасминная. Они даже в разные стороны вели. Потом кто-то из градоначальников возмутился таким разнообразием Жасминных улиц и повелел объединить в одну безо всяким там цифирей. Так вот и вышло, по сути улиц две, а считается, как одна.

— Ладно, — кивнул Вил, — Меллоун вы за труповозкой, а госпожа чародейка за мной, — он встал, — чрезвычайно неприятная ситуация.

— Вил, — Рика видела искреннее расстройство четвёртого сына Дубового клана, — скажите, наконец, что случилось?

— Как? — искренне удивился он, — я разве не сказал по магофону? — чародейка отрицательно мотнула головой, — умер Санди Сюро. Пойдёмте, взглянем вместе.

Рика ожидала чего угодно, только не этого. Не прошло и десяти часов, как они сердечно распрощались с этим ещё сохранившим львиную долю своей мужской привлекательности человеком. Он улыбался, шутил, отпускал двусмысленности по поводу Древесного права (куда ж без этого!), а теперь вдруг умер. Посвящённая богу смерти с пяти лет Рика прекрасно могла распознать печать смерти на лице человека. Да для этого порой и не нужно быть некромантом. Если человек болен, и ему осталось недолго, это видно невооружённым взглядом. Только родственники подчас изо всех сил стараются не видеть этого. Вчера ночью господин Сюро не имел на себе подобной печати, в этом чародейка готова была поклясться под присягой.

— Сюро редко возвращался домой раньше трёх часов утра, — говорил Вил бесцветным голосом, — поэтому и вставал не раньше десяти. Камердинер, вы видели его в гостиной, в это время приносил ему ячменный чай. Сюро страдал язвой желудка. Но сегодня он на стук не откликнулся. Через пятнадцать минут Ми́чия повторил попытку, после чего заглянул в спальню и обнаружил господина мёртвым. Я не видел ещё тела, но он говорит, что крови много, очень много. Мичие вспомнились зимние убийства во сне, он напугался и позвонил в коррехидорию. Я поспешил сюда, а Меллоуна послал за вами.

Мичия, прислушиваясь к их разговору, вёл на второй этаж, где остановился перед закрытой дверью господской спальни.

— Вот, здесь, — он проглотил комок в горле, — поверить не могу.

Рика решительно отворила дверь. В небольшой уютной спальне здорово пахло кровью. Побледневший Вил заставил себя идти за девушкой. На широкой кровати на две, или даже три, персоны навзничь лежал Санди Сюро. Лицо его было перекошено от боли, а подушка почти свалилась на пол. И, действительно, крови было в изобилии. Она застыла густыми коричневатыми сгустками около рта. Чародейка знала, так выглядит кровь из желудка и печени. Однако, сразу бросалось в глаза, что из носа вытекала алая лёгочная кровь.

Вил подавил стон.

— Откройте-ка покуда окно, — попросила девушка, поскольку к запаху крови примешивался запах человеческих испражнений, — и постойте там. Я осмотрю тело и буду вам говорить, что да как.

Вил, совершенно подавленный, кивнул.

— Я понимаю, — проговорила чародейка, надевая фартук и засучивая рукава платья, — одно дело видеть убитым постороннего человека, а совсем иное — того, кого хорошо знал.

— Вы полагаете, всё-таки убийство? — окно скрипнуло, поддалось и рама отъехала вбок.

— Сначала я подумала о прободении язвы, — чародейка откинула полы пижамной куртки, — мне запомнились ваши слова о ячменном чае и язве желудка. Знаете, — она стянула с покойника пижамные штаны, в которых тоже была кровь, — иногда прободение язвы приводит к обильному внутреннему кровотечению, что, в свою очередь, если не оказана помощь вовремя, к смерти. Но эту версию опровергает светлая лёгочная кровь. Как бы не прорвалась язва, лёгкие тут не при чём. Пускай кровотечение было обильным, кровь смешалась с рвотными массами, пускай даже хлынула носом, но она будет при этом той же самой тёмной кровью из желудка. Значит, перед нами убийство, — она перевернула труп на бок, чтобы осмотреть затылок, спину и ягодицы, — только я не вижу ран, что могли породить всё это. Она возвратила бедного господина Сюро в первоначальную позу, — и потом, прободение язвы — вещь болезненная. Предположим, Сюро много выпил накануне, а я сама видела, как он налегал на коньяк, и крепко заснул. Но даже в этом случае он бессознательно свернулся бы клубочком, а не лежал навзничь, словно его проткнули копьём в спину.

— Значит, ран нет? — коррехидор заставил себя поглядеть на распростёртое на кровати окровавленное тело, совсем недавно бывшее ещё жизнерадостным мужчиной в расцвете лет, — тогда что его убило?

— Кожные покровы и мышцы не имеют следов проникающих ранений, — констатировала чародейка, — однако запах соответствующие выделения свидетельствуют о том, что кишечник также был повреждён. Пока ничего определённого сказать не могу, кроме того, что смерть наступила часов семь назад. Точнее скажу после вскрытия.

Девушка вернула пижаму в предыдущее состояние и накрыла труп одеялом с головой.

— Вам не плохо?

— Держусь, — Вил постарался унять предательскую дрожь в голосе, — давайте поговорим с прислугой, а там Меллоун заберёт тело.

Дворецкий и личный камердинер Мичия сказал, что господин Сюро возвратился около трёх ночи.

— Он всегда звонит мне, когда возвращается… возвращался, — грустно поправился Мичия, — я привык уже.

— Ничего странного или необычного вы не заметили? — спросила чародейка, видя, что коррехидор пока не способен вести следствие, — погодите.

Она сходила на кухню и велела сварить крепкого кофе и добавить туда сахар и хорошую порцию бренди. Узнала по ходу дела, что кухарка приходящая. Вчера ушла вообще рано, а сегодня пришла к восьми и поставила печься хлеб, тесто для которого приготовила ещё с вечера, и заварила ячмень для господина.

Кофе, действительно, помог. На лицо коррехидора возвратились краски, и он начал больше походить на самого себя.

Мичия дождался, когда к нему снова обратятся с тем же вопросом и продолжал:

— Господин вроде обычный вчера был. Сказал, что выиграл прилично денег, выгрузил из кармана банкноты, посмеялся ещё, что семёрка пик там затесалась. Проговорил что-то про длинные тени у старых грехов и пошёл спать. Даже ванну брать не стал. Сказал, что с выпивкой перебрал сегодня, что последнее точно пить не надо было, мол голова трещать станет утром, но потом махнул рукой, мол, ничего не поделаешь, сделанного не воротить, и пошёл спать. Деньги я в кабинет отнёс и в шкатулку сложил. Он туда всегда свои выигрыши складывал. После этого я тоже спать отправился. И всё.

— Вы раздеваться ему не помогали? — спросил Вил.

— Нет, — покачал головой камердинер, — не признавал он этого. Только уж, коли совсем напивался, тогда да, — вздох, — но пить господин умел. Я его всего-то раза три раздевал за всю жизнь.

— Понятно. Про утро я уже слышал. Кто ещё в доме?

— Кухарка, — начал перечислять Мичия, — женщина порядочная, мать четверых дочерей на выданье, здесь не живёт, приходит по утрам. Потом горничная Ги́са, у неё комната возле моей, дворник и я. Дворник живёт по соседству.

— Вы ночью ничего подозрительного не слышали?

— Нет. Господин не звонил. Никаких посторонних или подозрительных звуков я не слыхал, а сон у меня чуткий. Можно даже сказать, дрянь, а не сон. Бывает по половине ночи глаза в потолок луплю. Так что, коли кто чужой в дом забрался, я бы непременно услыхал.

Горничная ничего нового к рассказу камердинера не добавила. Она легла спать рано, хозяина по ночам видела редко.

— Ежели господин пожеламши был чаю испить, — шмыгая носом, сказала женщина, — то Мичия собственными руками чай заваривал. У него ещё травки всякие имеются. Ведь, господин наш, — снова не то вздох, не то шмыг, — желудком последние пять лет страдал. Иной раз его крепенько так скручивало. Потом вроде отпускало. Вчера? — глаза женщины увлажнились, — не было ничего необычного. Господин Сюро только рубашку велел выгладить самую дорогущую. Сказывал, важный приём у ихней сестры, хотел быть на высоте.

Послышался топот, приехал Меллоун со штрафниками, что отрабатывали недельные сроки заключения на общественно-полезных работах. Кто-то подметал улицы и помогал городским мусорщикам, а иные были приставлены к старенькому крытому фургону, на нём перевозили трупы.

— Можно забирать? — сержант запоздало сдёрнул с головы берет.

— Да, — разрешила чародейка, бросила взгляд на коррехидора и увидела, что тот совершенно расклеился, — пойдёмте, потянула она его за рукав. Более мы здесь ничего не узнаем. Чтобы двигаться дальше, нужны результаты аутопсии.

Вил кивнул, поблагодарил всех за содействие и вышел. В магомобиле он посидел какое-то время, собираясь с мыслями.

— Извините меня, Эрика, — проговорил он, — но я вынужден попросить вас потратить ещё какую-то часть выходного дня и сделать вскрытие Сюро.

— Даже не думайте извиняться, — решительно заявила чародейка, — у меня всё одно никаких планов не было, да и жутко интересно, отчего умер друг вашего дяди. Я заснуть не смогу спокойно, пока не увижу всё своими глазами.

— Хорошо. А меня ждёт то, чего я всеми силами желал бы избежать, но не получится, — он резким жестом откинул отросшие волосы со лба, — нужно сообщить госпоже Хараде о смерти брата.

— Может, Турада позвонит ей и скажет?

— Нет. В случае совершенно чужих мне людей я со спокойной совестью перепоручил бы сие Тураде, но теперь. Придётся ехать и разговаривать лично.

Чародейка видела душевное смятение четвёртого сына Дубового клана. Ей вдруг захотелось обнять его и утешить, совсем как утешала её бабушка, когда залётный коршун растерзал любимого Рикиного котёнка.

— Вил, — проговорила она, впервые обратившись к нему неформально, сокращённым именем и без титулов, званий, — я отлично понимаю, что вы сейчас чувствуете, — на неё взглянули страдальческие карие глаза, — и мне очень хочется помочь вам. Знаете, некромантов с детства учат воспринимать смерть правильно. В ином случае чародей просто угробит здоровье, как физическое, так и духовное. Мне было пять, когда бабуля преподала мне первый урок. Да и случай подвернулся удобный. За пару недель до этого дедушка принёс домой котёнка. Беленького, пушистенького с разноцветными глазками и коротенькими лапками, такими, что всё время казалось, будто он припал к земле. И вот на него-то чёрный коршун и налетел. Котик у нас и месяца не прожил. Я отогнала птицу палкой, однако ж, поздно. Мой Мада́ру лежал мёртвый и весь в крови. Я рыдала над любимцем и всё никак не могла успокоиться. Порой мне казалось, что ощущаю его предсмертный страх, жгучую боль от переломанных костей и разрываемых мышц. Это было невыносимо. Бабушка забрала трупик котика, вымыла его и магией высушила шёрстку. Затем положила мне на колени и научила самому главному в жизни некроманта: отстранению от смерти. И теперь я хочу научить этому вас.

Коррехидор кивнул.

— Было бы здорово. Я-то, глупец, успел возгордиться. Уже три месяца меня не тошнило в вашем кабинете и при осмотре трупов. Хотя и сейчас дурноты нет; с Санди совсем иное: никакого отвращения, только острая, почти физическая боль в душе.

— Именно с этой самой болью вы должны проститься навсегда, — решительно заявила чародейка, — давайте руку. Рука была прохладной, — теперь запоминайте, а я чутка подкреплю магией. Ваш амулет нагреется, но не пугайтесь, просто одарю вас капелькой магической энергии. Хорошо?

Вил в ответ лишь крепко сжал руку чародейки.

— Вы должны, — она закрыла глаза и замкнула одну магическую цепь, — раз и навсегда отстраниться от чужой смерти. Не сочувствовать, не пытаться представить, каково было покойному, не сожалеть о том, что вы чего-то не сделали или не сказали ему. Смерть господина Сюро не имеет к вам никакого духовного отношения. Отпустите все чувства, эмоции, мысли, что связывали вас с ним. Давайте.

Вил не знал, каким образом осуществить то, что велит сжимающая его руку девушка. Но он много читал и обладал живым воображением, поэтому он представил себе, как выпускает из своего сердца целый рой призрачных сверкающих бабочек, каждая из которых уносила на своих крыльях кусочек болезненного сожаления и скорби о Сюро Санди. Ему даже показалось, что Рика видит этих самых бабочек, потому что глаза чародейки пристально следили за чем-то в воздухе. Когда последняя, алая, как представил он, бабочка выпорхнула сквозь лобовое стекло магомобиля, ему резко полегчало. Ощущение было похоже на вдох после долгого пребывания под водой, снятого пекущего горчичника, уход ночного внезапного страха или резко прошедшую мигрень.

— Вот и отлично, — Рика практически физически восприняла чувства коррехидора и отпустила руку, — проделывайте подобное всякий раз, когда чья-либо смерть породит у вас паразитную духовную связь.

— А что было с котёнком?

— Котёнком?

— Ну да, тем, беленьким с разными глазами. Он стал Тамой?

— Нет, — качнула Рика головой, — тогда мне не под силу было создать себе фамильяра. Да и детям делать такое запрещено. Мадару я похоронила с лёгким сердцем, а вечером дед повёл меня к фермеру, у которого как раз окотилась кошка. Второй котёнок был не столь красив, но прожил долгую счастливую жизнь. Вы позволите мне поехать вместе с вами к Хараде?

— Не хочу ещё больше занимать ваше время, — попытался возразить он.

— Я настаиваю. На аутопсию вместе с магическими тестами мне вряд ли потребуется больше двух часов, — серьёзно заявила девушка, — вы как раз съедите домой пообедать, а когда вернётесь, я вам всё расскажу и можно будет двигаться дальше.

— Увы, — вздохнул Вил, — но на сегодняшний вечер я ангажирован отцом. В «Красных и зелёных клёнах» состоится совет клана.

— Совет Дубового клана в казино? — искренне удивилась чародейка.

— Советом или собранием мероприятие именуется лишь для виду. На самом деле мужчины клана весь вечер будут пьянствовать, веселиться, играть в карты, а в промежутках между этими занятиями обсуждать политическое и экономические перспективы. «Четвёртое четвёртого» — то есть четвёртое апреля. Если эти иероглифы прочесть на старинный манер, получится «два жёлудя». Посему сегодняшний день — это праздник Дубового клана.

— Странные ассоциации вызывает название, — усмехнулась Рика, — возможно, я безнадёжно испорчена, но два жёлудя наводят на мысли об орешках, бубенцах и прочих эвфемизмах мужского достоинства.

— Да, это так, — подтвердил коррехидор, — в былые времена именно четвёртого апреля в Дубовом клане праздновали взросление мальчиков. Поэтому по традиции на всеобщее веселье не допускаются дамы, кроме гейш и работниц кварталов развлечений.

— Ах, так вот о каком виде взрослости идёт речь!

— Не только. Юноши раньше участвовали в поединках на мечах, силовых упражнениях и должны были выпить положенную долю спиртного, не свалившись при этом под стол. Сейчас это — просто пирушка в чисто мужской компании друзей и родственников. А поскольку все мои братья разъехались по делам, сопровождать герцога Окку поручено мне. Так что результаты вскрытия завтра. И огромное спасибо, что предложили поехать к госпоже Харада.

Томо Харада встретила их удивлённым взглядом.

— Я рада, господа, что вы решили нанести мне визит, — она поклонилась и жестом пригласила войти в дом, — к сожалению, мой супруг на службе. Чаю?

Вил отказался. Он никак не мог подобрать слова, чтобы сообщить этой симпатичной утончённой молодой женщине о смерти близкого человека. Дядя Джейк рассказывал, что с подросткового возраста Санди Сюро заменил своей сестре отца.

— Ещё только апрель на дворе, а можно подумать, лето настало, — проговорила госпожа Харада, чтобы заполнить повисшую паузу, — впору надевать летние наряды. Как вы думаете, эта дивная погода долго продержится.

Рика сделала глубокомысленное замечание о благоприятных условиях для урожая риса.

— Госпожа Харада, — собрался с духом Вилохэд, — я, как Верховный коррехидор Кленфилда, должен сообщить вам о смерти вашего брата, господина Сюро Санди.

— Что? — до Томо не дошло сразу, о чём идёт речь, — вероятно, это — какое-то недоразумение. Я виделась с Санди не далее, как в полночь минувшей ночью. Он был совершенно здоров. Полагаю, произошла либо ошибка, либо все мы стали жертвой глупого розыгрыша. Я сейчас же позвоню ему, и вы сами убедитесь в моей правоте.

— Не стоит, — остановил её порыв Вил, — мы только что из дома вашего брата на Жасминной улице, шестьдесят пять. Сюро Санди был убит ночью в своей постели. Кем и каким именно образом мы пока сказать не в состоянии. Тело для погребения можно забрать завтра ближе к полудню. Я соболезную вашему горю, госпожа Томо.

— Ну почему! — яростно прошептала женщина, и глаза её оставались сухими, — кому он мог помешать? Я с детства была уверена, что раз так сильно люблю Санди, моя любовь защитит его от любых бед. Почему он не захотел ночевать у нас! Ах, если бы я только знала…

Томо встала, прошлась по комнате, налила себе воды и выпила залпом почти целый стакан. Потом сцепила за спиной руки и подошла к Вилохэду.

— Господину Дакэмо вы сообщите сами или же это сделать мне? Джейк был его единственным настоящим другом моего брата.

— Не беспокойтесь, госпожа Харада, я не посмею взваливать на ваши плечи ещё одну тяжесть. Дяде Джейку с позвоню сам.

— Решено, — женщина не плакала, но чувствовалось, что она вся, как на иголках, — сначала необходимо связаться с Бартом, потом съездить в похоронное агентство, заказать цветы и церемонию… господа, если у вас ко мне нет пока вопросов…

— Вопросы, несомненно, будут, но несколько позднее, — коррехидор встал и поклонился, — не смеем далее обременять вас своим присутствием. Ещё раз выражаю самые глубокие соболезнования. Если возникнут какие-либо сложности или же проблемы, смело обращайтесь к Дубовому клану.

— Благодарю, — ответный поклон, — поддержка столь влиятельного клана — большая честь для нас.

— Сильная женщина, — заметила чародейка уже на улице, — на вид хрупкая и беззащитная, а в душе — кремень. Ни единой слезинки не пролила, ни тебе истерики, заламывания рук, обмороков. И особая благодарность за покровительство вашего клана. Жена политика до мозга костей.

— Именно таких женщин поэты эпохи Воюющих кланов называли стальными гвоздиками. Прекрасный цветок, но из стали. Тогда считалось нормой, что женщина с клинком в руках защищала дом и детей от врагов, — проговорил Вилохэд, — Томо Харада — как раз из таких.

Вил отвёз чародейку в коррехидорию, и купив на углу целый пакет хрустящих треугольников с крабами, курицей и овощами, сунул ей в руки. После чего уехал готовиться к вечерним торжествам в Дубовом клане.

В коррехидории царила обычная, сонная, воскресная тишина. Дежурный кивнул, едва оторвав взгляд от дамского романа, скромно обёрнутого газетой, и Рика пошла к себе.

Освобождённый от окровавленной пижамы труп друга дяди Джейка лежал на холодном мраморе стола в прозекторской.

— Аутопсия начата в тринадцать часов сорок семь минут, — привычно пробормотала чародейка. Произнесённое вслух время запоминалось, словно бы даже записывалось в памяти.

Она ещё раз осмотрела кровь, обильно вытекавшую изо рта и носа убитого, и снова отметила, что к тёмной, похожей на кофейную гущу, крови из желудка примешивается алая, богатая кислородом, кровь из лёгочных артерий. Обычно встречалось либо одно, либо другое. Кровь в заднем проходе свидетельствовала о кровотечении в брюшной полости.

Чародейка непонимающе вздохнула и чарами убрала всю внешние загрязнения тела. Теперь перед ней был мужчина около сорока лет, в хорошей физической форме с практически безволосой грудью. Какие-либо внешние повреждения на теле отсутствовали, если не считать уже пожелтевшего синяка на правой голени. Скорее всего стукнулся о кровать. Вооружившись средним скальпелем, чародейка сделала классический надрез от кадыка до паха. Очень скоро девушка поняла, что ложка для измерения жидкостей ей сегодня не пригодится. Крови было много, очень много. Она практически заливала всю полость. Никакой речи о естественных причинах смерти быть не могло. Создавалось ощущение, что внутри Сюро Санди что-то взорвалось, разрезав и проткнув практически все внутренние органы от лёгких до толстой кишки. Печень выглядела так, словно её напластали поварским ножом, в лёгких зияли дыры, как будто кто-то шутки ради истыкал и их, и диафрагму стилетом. Чародейке не то, что видеть, даже читать о подобном не доводилось.

Она вымыла руки, удалила защитную плёнку (в перчатках, даже самых лучших, терялась чувствительность пальцев) вызвала Таму и взялась за зеркало Пикелоу. Тест на магию не показал ровным счётом ничего. Господин Сюро не пользовал магию даже для здоровья. Поверхность зеркала, по прихоти чародея прошлых веков, обычно радовавшая похабной визуализацией стихий, оставалась нетронутой и спокойной. Колыхнулась лишь стихия воздуха, она среагировала на охлаждающее заклинание в морге и прозекторской. При этом не существовало никакого способа естественным путём нанести подобные повреждения. Невольно пришли на ум куклы и их способность проникать в сны. Но все куклы завершили свой цикл существования, а ни демонов, ни каких иных потусторонних тварей зеркало также не показало.

Вспомнив суровое лицо Дубового герцога, выговаривавшего ей в начале зимы по поводу неподобающих занятий для незамужней девице, Рика усмехнулась и сделала все необходимые манипуляции, дабы убедиться в том, что минувшей ночью господин Сюро физической близости с женщиной не имел. Оставалось содержимое желудка. Чародейка припомнила, что за ужином в доме Харады убитый пил крепкое спиртное и ел сравнительно мало, в основном, его занимали морепродукты в соусе из жидкого соевого сыра. Анализ показал, что именно это и находилось в желудке, точнее в сравнительно целом его кусочке, да и то лишь потому, как убитый лежал на спине. Так: коньяк, его больше всего; бренди, кальмар, креветки, подсушенный хлеб, петрушка, сыр, крохи чего-то сладкого. Видимо, десерт. Нет, не десерт. В кювете, над которой Рика творила свои заклятия, а Тама крылышками прогоняла в её сторону дымок, что под воздействием чар преобразовывался в конкретные образы, медленно пузырилось содержимое желудка. Кровь? Понятно, кровь попала в туда уже после смерти, что же ещё странно сладкое, жидкое, чуть тягучее. Ничего похожего за обедом на приёме не подавалось. Рика вздохнула, вооружилась стеклянной палочкой, обмакнула её в кювету, произнесла необходимую формулу и перенесла образец на язык.

— Хорошо, что Вилохэд не видит этих манипуляций, — подумала она, — иначе и я сама, и некромантия здорово упадём в его глазах.

Перед мысленным взором возникли густо-фиолетовые, отдающие в черноту ягоды ежевики. По закону контагиона всплыло и то, с чем они соприкасались: дубовая бочка, стекло зелёной бутылки, бокал, удобно ложащийся в руку, губы, язык, пищевод и кислота желудочного сока.

— Ежевичное вино! — обрадовано воскликнула чародейка, — от пил ещё ежевичное вино.

Она тщательно прополоскала рот, сжевала один из треугольничков, он был, вроде бы с курицей, и села за написание отчёта.

Ежевичного вина, сладкого напитка, который обыкновенно принято считать чисто женским, на приёме в доме будущего министра финансов точно не подавали. Оно было слишком тёмным, чтобы не бросаться в глаза. Стоп. Рика встала и возвратились в прозекторскую. Она никогда не зашивала труп прежде, чем закончит отчёт. Мало ли что придётся уточнять. Да, всё как она и думала: в светло-красной лёгочной ткани посторонние примеси фиолетового цвета. Выплеснулось выпитое вино? Те же следы были в кишечнике. В какой-то момент чародейку осенило, как был убит Сюро Санди. Магия, конечно, но магия амулета или артефакта. Тогда следов не будет. Убийца активировал артефакт и заставил жидкость в желудке жертвы превратиться в лёд, да, об этом свидетельствуют следы обморожения, которые она сначала приняла за воспалённую от гастрита слизистую. Потом ледяной комок разлетелся на множество лезвий, практически изрезав внутренности жертвы изнутри. Рика измерила глубину поражений. Да, всё верно, достаточно, чтобы убить, но ни одно не дошло до кожи. Затейливое убийство, ничего не скажешь.

Рика написала отчёт, зашила труп, проверила заклятие, предотвращающее гниение, и загорелась мыслью немедля отправиться в Академию магии. Она уже знала, к кому ей следует обратиться, дабы получить всесторонние разъяснения по поводу способа убийства. И этим человеком был глава кафедры Магии Амулетов, профессор Вакато́ши Шо. Он славился своей феноменальной памятью, увлечённо коллекционировал артефакты и амулеты, к тому же каждое лето угнетал своих студентов археологическими раскопками в Артании и на континенте. Говорили, что получить у него отличную оценку без выезда на полевые работы практически невозможно. Рика сослалась на обязанности жрицы бога смерти и сумела отвилять от трёхнедельной поездки в заброшенную горную деревню, житья в палатках, приготовления еды на костре и усердного копания в земле по восемь часов за день. Сдала зачёт она легко, при этом Вакатоши с пристрастием расспрашивал её о применении амулетов в некромантии и выразил сожаление, что она не выбрала его кафедру. Лекции его походили на театр одного актёра с демонстрациями, забавными или страшными историями из жизни магов, а его анекдоты на грани фола снискали ему непроходящую популярность среди мужской части студентов. Словом, этот живой, невысокий мужчина, бривший голову дабы скрыть лысину, являлся светилом с мировым именем в области Магии амулетов.

— Надеюсь, господин Вакатоши припомнит меня, — бормотала чародейка, закрывая кабинет, — я показала ему свою перепелиную яшму с заключённым в ней духом ласточки, и он пришёл в совершеннейший восторг, расспрашивал, насколько долго амулет перезаряжается, сколько у ласточки вылетов, и зависит ли сила амулета от возможностей владельца.

Уже почти на остановке кэбов она вспомнила, что сегодня — воскресенье, и господин Вакатоши Шо навряд ли сидит в своём кабинете в Академии магии, и, как бы Рике не хотелось обсудить странности убийства друга дяди Джейка, придётся всё же подождать до завтра.

Чародейка решила идти домой пешком. Погода была отличная, пели птицы, расцвела сирень, и лёгкий ветерок был в радость.

— Всё завтра, — сама себе сказала она, — и доклад коррехидору, и ежевичное вино. Но где и с кем пил его господин Сюро? Ведь вино-то женское, вряд ли в карточном клубе, куда он поехал после приёма, подают такое. При этом с женщиной он не был. Ещё одна странность в целом букете странностей, окружающих это убийство с самого начала.