Венский вальс

Глава четвертая. Семейная лотерея

В воскресенье, да еще утром, никто мне банк не продаст, тем более, что тесть сказал, что дело это хлопотное и долгое. По оптимистическим расчетам, сам процесс затянется на полгода, но реально — год-полтора.

Можно (да и нужно!) утром по воскресеньям спать хотя бы часов до девяти, а еще лучше — до полудня, что я и делал в свой прошлой жизни, но в этой опять проснулся ни свет ни заря. Наташка, спавшая с краю, беспокойно зашевелилась, пробурчала, что те, кто встает вместе с петухами, пусть побыстрее уматывают, и не мешают честным людям спать. Чмокнув супругу в симпатичный носик, оделся и вышел.

Проходя мимо курительной, почуял запах дыма. Может, пожар, а там мой Серов висит?

Нет, не пожар, это просто мой тесть еще не ложился спать и заодно выкурил добрый десяток сигар, устроив здесь дымовую завесу. Андрей Анатольевич сидел с красными глазами, но довольный и, что-то подсчитывал на листах бумаги. Судя по тому, что вокруг валялось несколько скомканных листов, процесс шел давно. И телефонный аппарат, обычно стоявший внизу, перекочевал в курительную. Вон, провод размотан.

— Вам не вредно? — с беспокойством поинтересовался я, открывая окно. Высунув голову на улицу, с наслаждением понюхал парижский воздух, показавшийся особенно прекрасный, после насквозь прокуренной комнаты.

— А? Что? — спохватился граф Комаровский, не сразу отошедший от своих расчетов или подсчетов. Узнав меня, гордо взмахнул рукой. — Владимир, то есть, Олег, я пристроил половину ваших векселей. Их возьмут по номиналу. А вторую половину берут по восемьдесят процентов.

Опаньки! Я-то рассчитывал, что получу пять миллионов, а здесь получается восемнадцать. Это даже больше, чем вчера говорил тесть. Отличная новость.

— И как вам это удалось? — поинтересовался я.

— Тряхнул старыми связями, — хмыкнул граф. — Те, что берут по номиналу — это векселя одного моего старого знакомого. Месье Ферье. У негособственные склады в портовых городах, есть несколько судов и все такое прочее. Для него десять миллионов не такая и большая сумма, но не хочет, чтобы его векселя ушли на рынок, в третьи руки.Ему их потом все равно выкупать придется, так что — чем раньше, тем лучше. А заодно он возьмет и все остальное. Векселедатели, как я говорил, надежные, у него с ними какие-то свои расчеты. Игнатьев уже давно бы по этим векселям деньги получил, но тянул.

— От меня что-нибудь потребуется? Передаточные надписи, еще что-то?

— Ничего, — помотал головой граф. — Как только деньги получу, отдам их вам. А по поводу покупки банка, как я вчера говорил, будем искать. Я еще пару звонков сделал, надежных людей подключил.

— С этим разберемся, — отмахнулся я, потом спросил с надеждой. — А как бы мне кофе сообразить?

— Кофе? — растерялся граф. — Кофе у нас прислуга варит, но она еще спит. Да и я сам, — зевнул тесть во весь рот, — пойду спать.

Ясно-понятно. В такую рань в этом доме кофе мне не найти, а идти на кухню, искать кофейные зерна, молоть, зажигать плиту, греметь посудой — увольте. Разбужу Наташку и огребу по полной программе. Уж лучше я где-нибудь на стороне перекушу, благо, в Париже есть кафешки, открытые двадцать четыре часа в сутки. И ключ мне от «родительского» дома выдан, чтобы не беспокоить прислугу по пустякам, да и самому чувствовать себя как дома.

В Париже никогда не бывает пусто. Всегда кто-нибудь бродит — хоть ночью, а хоть и днем. А вот по утрам народу гораздо меньше, но все равно, успел по дороге получить предложение от одной потасканной девушки, которой за ночь не повезло с клиентами и она, бедняжка, еще на что-то надеется.

Прошел по Ледрю-Роллен, спустился до Набережной Анри Четвертого, а там и кафешка нашлась. Ночная смена еще не сменилась, все сонные, поэтому, никто не удивился заказу клиента — яичнице из трех яиц с ветчиной, хлебу с маслом и большой чашке кофе.

А после завтрака, уже совершенно проснувшись, решил прогуляться по утреннему Парижу. Гулял я это себе, гулял, прошел-то всего-ничего, минут сорок, а тут уже и Латинский квартал. Решив, что раз так, то можно и в торгпредство пройти — совсем недалеко, наткнулся взглядом на скромную, но новую вывеску «Prosto Maria». Даже не сразу и сообразил, что это написано по-русски, но латиницей. Не удержавшись, подошел ближе, чтобы прочитать надпись на стеклянной двери. Так и есть. Salon d’antiquités de Mademoiselle Semenovskaya, 12.00 — 20.00. И когда же это мышка-норушка успела? И в Латинский квартал переехала, вывеску заказала. А «просто Мария», выходит, я вслух сказал, а девушка запомнила? Ай да мадмуазель Семеновская-Семенцова.

До двенадцати еще часов пять. Решив, что непременно сюда зайти в рабочее время, развернулся и услышал стук по стеклу. Повернувшись, узрел изнутри саму хозяйку салона, улыбающуюся во весь ротик и призывно машущую рукой. Я кивнул, мадмуазель Семеновская открыла дверь.

Магазин еще не выглядел антикварным салоном, так, приготовления — металлические штаги по стенам, свободные от картин, пустые витрины. А, на паре огромных гвоздей висят две гравюры — одна с Сусанной, вторая с Петром Великим, встречающимся с юным королем Франции. И пол весь затоптан, словно здесь прошлась дюжина грузчиков, а весь угол закидан рваными картонками.

— Товарищ начальник, как вы кстати, — выпалила мышка-норушка, забыв поздороваться.

— А что у вас случилось? — начальственно нахмурился я.

— Деньги у меня при себе, и большие, — сообщила девушка. — Между прочем, там и ваша доля.

— Мария Николаевна, вы уже успели ограбить банк? — неуклюже пошутил я. — А мне полагается доля, если я укрою вас в торгпредстве?

— У торгпредства нет дипломатического иммунитета, я справлялась, — хмыкнула Семенцова-младшая. — Так что при ограблении банка брать вас в долю бессмысленно.

— Это да, мы контора исключительно частная, — вздохнул я, а потом спохватился. — Так откуда деньги-то взялись? И сколько?

— Пятьдесят тысяч франков, — гордо заявила девушка. — Правда, — загрустила она, — десять тысяч придется отдать, но останется еще сорок. Ваша доля — или доля торгпредства, как вам угодно, половина, то есть, двадцать тысяч.Я вам вашу долю прямо сейчас отдам, но вы меня до гостиницы проводите, я боюсь с такими деньгами на улицу выходить. А банк по воскресеньям не работает, куда я их дену? Вы же проводите?

— Провожу-провожу, — пообещал я, усаживаясь на табурет — грубый, не соответствующий антикварному салону. — Только вы расскажите вначале, откуда деньги взялись?

— Сейчас все расскажу, — сказала Мария, запирая дверь, а потом усаживаясь на такой же табурет. — Посмотрев на меня хитрым взглядом, принялась рассказывать. — Когда я еще на той барахолке была, ко мне вдруг дядька один подошел, предложил у него картину купить. Дескать, хочет он за нее выручить пять тысяч, а все, что сверху, то мое. Разумеется, картину я покупать не стала — зачем мне кот в мешке, да и денег-то у меня лишних нет, но он согласился отдать мне ее на реализацию. Стала я покупателей искать, за такие деньги никто брать не захотел.

— А что за картина? Кто автор? — перебил я девушку.

— Автор-то так себе, но в моду входит. Поль Сезанн. Слышали о таком?

Я чуть было не присвистнул. Поль Сезанн за пять тысяч франков? Хочу! Впрочем, в эту пору Сезанн еще не стоил так дорого, как это будет потом, через десять лет, а уж про миллионы долларов, что станут платить за его картины, так и умолчу.

— Картина называется «Сент-Виктуар». Кажется, гора такая.

Вона как, еще из самой дорогой серии. Кажется, за такую картину давали не то сто миллионов, не то триста.

— Я поспрашивала, но никто больше двух тысяч франков давать не хотел. Нашелся один маршан. Маршан, это ...

— Торговец картинами, — улыбнулся я. — А еще прочими произведениями искусства.

— Вот, все-то вы знаете, — слегка нахохлилась хозяйка салона. — Так и неинтересно.

— Так мне по должности положено, — хмыкнул я. — И картины довелось как-то покупать.

Я умолчал, что картины покупал не я, а проштрафившийся русский экс-революционер, решивший стать французским буржуа и «замылить» сто тысяч франков денег.

— Мария Николаевна, больше перебивать не стану, рассказывайте, — миролюбиво сказал я

— Маршан этот, Волар его фамилия, сказал, что за Сезанна больше трех тысяч не дадут, а этих «Сент-Виктуаров» как собак нерезаных, так что и три тысячи — это много.

Я покивал, вспоминая, что Сезанн запечатлел эту гору — точнее, горную гряду, считающуюся в мое время природным достоянием Франции, не меньше восьмидесяти раз, а если к картинам еще добавить акварели — так и того больше. Но все равно, каждая работа стоит немалых денег.

— Я уж думала, придется мне картину хозяину возвращать, а потом еще раз подумала, и решила, что можно семейную лотерею устроить. Если обычную лотерею, нужна регистрация, госпошлину заплатить, а если семейная, то законом это не возбраняется. Дала объявление в газете — мол, семейство Семеновских разыгрывает в семейной лотерее картину Сезанна, стоимость билетика пятьсот франков. Билетики заказала с номерами, барабан купила, шарики. Потратилась, правда, двести франков пришлось все про все отдать, но за вчерашний день все билетики раскупили. Волар, тот аж целых десять билетов взял, а были и другие.Вечером разыграли, картина ушла...

— А кому досталась?

— Волару и досталась, — пожала плечиками хозяйка салона. — Десять билетов из ста, шансов у него больше, чем у других. А ведь знал, сволочь, что она не три тысячи, а дороже стоит. Знала бы, что ему, я бы лучше что-нибудь в барабане подкрутила, но не отдала.

— Так Мария, свет Николаевна, и вы не в убытке, — усмехнулся я. — Сто билетов, по пятьсот франков, пятьдесят тысяч. Кстати, а почему вы хозяину собираетесь десять тысяч франков отдать, если он просил пять?

— Я решила, что так правильнее будет, — сказала мадмуазель Семенцова. — Картина, на самом-то деле, десять тысяч и стоит, да?

— Машенька, — позволил я назвать барышню уменьшительно-ласкательным именем, но она протестовать не стала. — Картину я эту не видел, на сто процентов ручаться не стану, но если не десять, то семь тысяч она стоит. Волар заплатил пять, получается —он либо две тысячи франков заработал, либо побольше.

— Тогда я хозяину семь тысяч отдам, а наша доля — по двадцать одной тысяче пятьсот франков.

Вот за что люблю Семенцовых — что брата, а что и сестру, так за их честность. Жулики, они, мошенники, но свои представления о достойном поведении есть. Вспомнить того же Андрея, когда он липовые акции продавал. И сам заработал, но и со мной поделился. Но от своей доли я отказываться не стал. Разумеется, мог бы оставить деньги Марии, но это уже не педагогично.Пусть девушка учится зарабатывать, не надеяться на доброго дядю.

— Со вчерашнего вечера сижу здесь, как дура, деньги караулю. Куда я с такими деньгами, да еще и одна? Половина квартала про лотерею знает. Всю ночь не спала, думала, что кто-нибудь вломится, да ограбит. Ночью не выдержала — ну, надо было... думала, от страха умру.

Понятно. Девочке писать захотелось, а общественный туалет на другой стороне улицы.

— Не хочешь сбегать? — улыбнулся я, кивая на дверь. — Я пока посижу, деньги покараулю.

— Хочу, — с готовностью кивнула барышня, а потом строго спросила. — А когда это мы с вами успели на ты перейти?

— Идите, госпожа Семеновская, идите, — вздохнул я. — Лужа будет, я-то это переживу, но вам ее вытирать придется....

Мария Николаевна вернулась довольная, с просветленным лицом.Тем не менее, выразила недовольство:

— Туалет платный, вода есть, а мыла, чтобы умыться, нет.

— И туалетной бумаги с одноразовыми полотенцами тоже не бывает, — хмыкнул я, потом сказал. — Надо вам, Мария Николаевна, помощника завести.Сейфа здесь нет, картины у вас, гравюры и прочие ценности. А Париж, хоть и столица мира, а грабителей не меньше, чем в Питере.

— Надо, только на помощника я еще не заработала, — грустно сказала Мария. — Я уже прикинула, что вся моя доля на расширение торговли пойдет. Найму помощника... Ну, на месяц, на полгода хватит, а потом? А если не повезет? Да где бы еще надежного человека отыскать? Найму, а он меня сам ограбит, и ноги сделает.

— Найду я вам надежного помощника, сам ему жалованье платить стану, — решил я.

— Кого-то из ваших, из чекистов? — догадалась Мария.

— Не из ваших, товарищ Семенцова, а из наших. Вы не забыли, в каком учреждении трудитесь? — строго спросил я.

— Да уже и думать забыла, — призналась Мария Николаевна. — Начала чувствовать себя торговкой антиквариатом.

— Тоже неплохо, — кивнул я. — Касательно же помощника... В гостинице «Виолетта» кто вам посимпатичнее?

— Так персонал «Виолетты» из ваших, то есть, из наших? Ну и гад же ты, товарищ начальник. Получается, ты, то есть вы, нарочно меня в эту гостиницу поселили, чтобы приглядывать?

То, что я гад, я и без нее знаю. А то, что приглядывать за ней станут, могла бы и сама догадаться, если не совсем дура. А Машка Семенцова дурой никак не выглядела, наоборот. Умная девушка, далеко пойдет. И возмущается, скорее всего, для проформы. Как-никак женщина, да еще у нее на меня планы имелись, обидно. Поэтому, эмоциональную вспышку я прощу. Почти.

— За хамство по отношению к начальнику объявляю вам выговор, Мария Николаевна, — сказал я, а потом, чуть-чуть напустив металла в голос, спросил. — Как положено отвечать сотруднику ВЧК, если он или она получили выговор? Не знаете? — Семенцова только вытаращила глазенки, а я вздохнул. — И чему только в гимназиях учат? Отвечать нужно — есть, товарищ начальник. Все ясно?

— Есть, товарищ начальник, — покорно кивнула Мария.

— А с учетом того, что ранее я вам объявил мысленную благодарность за ... ну, за привлечение материальных средств в фонд отдела, выговор снимаю. Все ясно?

— Так точно, — ответствовала Мария Николаевна, вскинув ладонь к виску. Вот, пришиб бы за такое... Ладно, у нас еще званий нет, прощу.

— В общем, присмотрите, кто из портье потолковее, мне скажете, того и пришлем. Только, имейте в виду, что он не будет знать, кто вы такая. Для помощника вы просто русская эмигрантка, зарабатывающая деньги скупкой и продажей старины, а ваш салон для него — легальная работа. Жалованье вы ему установите, платить сами станете — я потом все верну. Со временем, надеюсь, сами подыщете помощника, а покамест и наш человек сойдет.

Для сотрудников ИНО в гостинице пока нет работы, присматривать им особо и не за кем, а праздное времяпровождение мы не приветствуем.

— Все поняла, — кивнула Мария. Подумав, сказала. — Вот еще интересный эпизод. Не знаю, важно это, или нет. Позавчера ко мне один странный гражданин подходил, интересовался — не могу ли я ему франки на совзнаки поменять? Мне даже и смешно стало — кому в Париже совзнаки нужны? Покумекала, а ведь не для Парижа ему совзнаки нужны, верно? — мадмуазель Семенцова искоса посмотрела на меня и засмеялась. — Товарищ начальник, вы уж меня простите, я в своей жизни всего один раз на охоте была — давным-давно, когда еще папенька в старых чинах ходил, к его приятелю ездили. Так вот — вы сейчас стойку приняли, как легавая.

И какой дурак додумался эту мышку-мартышку в ВЧК взять? Жаль, что это я сам, а иначе убил бы...

— Товарищ Семенцова, давайте-ка без охотничьих ассоциаций, — попросил я, стараясь не зарычать. — Если можно — то покороче. Как выглядел гражданин? Приметы? Сказал, зачем ему совзнаки?

— Сухощавый, среднего роста, — принялась докладывать Мария. — Возраст — чуть больше сорока, может, лет сорок пять, но его старила борода. Впечатление, что борода не своя, а накладная. Усы у него с проседью, а в бороде седины нет. На голове шляпа, но когда сдвигал, то видна лысина. Еще странно — пиджак серый, а штаны в крупную клетку, так не носят. Ладно бы, если пиджак и штаны старыми были — мол, надеть нечего, но они почти новые.

— То есть, первое, что бросается в глаза, борода и штаны? — уточнил я.

— Именно так, товарищ начальник, — подтвердила Мария.

Слава богу, что не стала вспоминать Шерлока Холмса, объяснявшего Ватсону, что когда запоминается борода, то она не настоящая. Есть у нас один кадр, применявший «отвлекающий маневр». Ходил на террористический акт в красных гетрах. Естественно, свидетели потом в приметах указывали только красные гетры.

— И что вы про дензнаки ответили?

— Сказала, что в Париже их вряд ли можно сыскать, но в России проще всего сходить в обменник. А он отвечал, что обменник нежелателен, курс очень низкий.

Ишь, курс низкий. Обменник нежелателен, потому что лишний раз светиться не хочется.

— Я сказала, что можно отыскать надежных людей в Петрограде, кто по выгодному курсу франки, но лучше доллары поменяет. Но для этого время нужно, хотя бы недели две.

— Мария, я бы вас расцеловал, но вы девушка строгая, так что, не стану.

— А я с женатыми мужчинами не целуюсь, — хмыкнула барышня, но по ее мордочке было видно, что приятно. И целоваться бы стала, как миленькая, если бы я настоял. Но настаивать не стану. Женат я, да и шашни начальника с подчиненной никогда до добра не доводили.

— Умница вы, что все запомнили. Но я вас сейчас огорчу. Провожать я вас не пойду, не обессудьте. Одно дело, если начальник торгпредства просто в салон зашел, совсем другое, если мы вместе пойдем. Не думаю, что за вами слежку установили, но лучше не рисковать. Подождите полчасика, я до торгпредства дойду, пошлю за вами человека с машиной.

Мария только горестно развела руками, закрыла за мной дверь, а я пошел, стараясь без нужды не ускорять шаг. Значит, отправить кого-то из легионеров к Марии и срочно составлять шифрограмму Артузову, пусть готовит адреса и надежных людей, кто станет обменивать франки на дензнаки. Придумал ли Артур в этой истории «Трест», не знаю, но если Борис Савинков ищет совзнаки, то он собирается к нам, в Советскую Россию. Пусть коллеги встречают.