Верный расчёт

5

Два дня прошло без происшествий, и Ингрид уже начала успокаиваться, убеждая себя, что ничего между ней и Ральфом не происходит, а существует только в ее воображении.

Приснившийся мне поцелуй никак не может повлиять на нашу совместную работу, говорила себе Ингрид, сидя утром в своем офисе.

Однако, когда Ральф зашел к ней в кабинет, первое, что она вспомнила, это мучительное ощущение прикосновения его губ.

А что было бы, если бы это случилось на самом деле? — невольно подумала она.

К вящей досаде Ингрид, ее намерение быть холодной и деловитой бесследно исчезло, как только Ральф подошел к ее письменному столу и она снова ощутила чудесный лесной запах его одеколона.

Она сделала глубокий вдох, велела себе опомниться и сухо спросила:

— Разве мы договаривались встретиться?

У Ральфа был такой вид, словно он тоже думает о беглом прикосновении губ, которое горело в ее мозгу как клеймо. Но этого не может быть. Поцелуй ведь ей только приснился…

— Мы будем встречаться каждое утро, пока я окончательно не спланирую и не проведу гонку Тур д'Оберхоф, — решительно ответил он.

Она жестом показала на гору бумаг.

— Сомневаюсь, что смогу уделить вам много времени.

Выражение лица Ральфа говорило, что он с наслаждением смахнул бы эти бумаги со стола.

— У вас нет выбора. В данный момент этот проект является делом первостепенной важности. Я знаю, что Эрих уже сообщил вам об этом.

Откуда он знает, о чем шла речь на совещании с князем Эрихом? Ингрид не сумела скрыть, что идея проведения спортивных соревнований в замке ей не нравится. Однако князь еще раз подчеркнул значение велогонки для будущего благотворительного фонда и предупредил, что программа материальной помощи детям из бедных семей находится под угрозой срыва. Ральф — двоюродный брат князя. Черт побери, кровные узы — дело святое, но на сына Ральфа это не распространяется, подумала Ингрид, радуясь приходу гнева, который помог ей забыть о злополучном поцелуе. Эта дурацкая гонка ей не по душе, но все остальные, кажется, думают по-другому.

Что является причиной ее антипатии — гонка или сам Ральф? Едва ли можно отделить одно от другого. Если бы Ральф выполнил свой долг перед Урсулой и их ребенком, Ингрид отнеслась бы к этой идее без предубеждения. Но она не могла простить Ральфу, что он отвернулся от собственного ребенка, и это отношение распространилось на все их совместные дела.

Пытаясь избежать его взгляда, она потянула к себе какую-то бумагу.

— Князь просил меня помочь вам работать над проектом, но не сказал, на какой срок я должна отложить выполнение своих прямых обязанностей.

Ральф уперся ладонями в крышку стола.

— Тогда я сделаю это сам. Если гонка не будет иметь успеха, то, даже если вы выставите все имеющиеся в замке картины, это ничего не изменит. Поэтому я предлагаю вам отложить все другие планы на сегодняшнее утро.

Она чопорно сложила руки, заставила себя поднять глаза, увидела гневный взгляд Ральфа, и сердце ее сжалось.

— Если время настолько поджимает, то почему вы так долго здесь не появлялись?

И дернул же черт ее за язык! Теперь Ральф догадается, что вчера она ждала его весь день, а когда он не пришел, чуть не умерла от досады.

Со злости она сама провела одну из экскурсий и поймала себя на том, что наблюдает за опоздавшими туристами, предполагая, что Ральф Дикс снова присоединится к ним. Предполагая или надеясь? Я буду счастлива, если ты не появишься здесь вообще! — запальчиво ответила Ингрид на собственный вопрос и почувствовала некоторое облегчение.

Ральф приподнял бровь. Он был заинтригован вызовом, горевшим в ее необычных серебристо-серых глазах. Он не собирался рассказывать, что весь предыдущий день провел в покоях, выделенных ему Эрихом, составляя возможные маршруты гонки и сознательно не желая встречаться с Ингрид. Он сам не знал, почему избегает ее, однако воспоминание о поцелуе было куда ярче, чем ему хотелось.

Тем более что его и поцелуем-то нельзя назвать. Просто легкое прикосновение губ к губам. Беда заключается в том, что после этого ему захотелось большего, но, если бы они проводили много времени вместе, это не пошло бы на пользу делу. Он ничуть не преувеличивал, когда говорил, что Оберхофу без этой гонки не обойтись. Эрих доверил ему важную миссию. Интрижка с Ингрид только отвлекла бы его.

И думать о ней тоже не следует, решил Ральф. У него только два выхода: либо вспомнить про самодисциплину, которая сделала его одним из лучших яхтсменов мира, и относиться к Ингрид только как к коллеге, либо как можно быстрее переспать с ней, а потом выбросить из головы.

Должно быть, выражение лица выдало его мысли, потому что Ингрид слегка испугалась. Остается надеяться, что она не телепат; видимо, его физическая реакция на последнюю мысль оказалась слишком сильной. Черт побери!

Хотя люди считали Ральфа плейбоем, это не соответствовало действительности. Да, у него были романы с красивыми женщинами, но он брал лишь то, что ему хотели дать. И расставался со своими многочисленными любовницами еще до того, как связь успевала стать прочной.

Дважды он зашел чуть дальше, чем намеревался, потому что эти девушки были не только красивыми и страстными, но и умными. Но в конце концов выяснилось, что их интересовал не столько сам Ральф, сколько его титул. Еще одна женщина, искренне нравившаяся Ральфу, некоторое время была неуловимой и заставила его побегать за ней, но это было всего лишь кокетством. Просто ей очень хотелось стать баронессой.

Он твердил себе, что Ингрид ничем не отличается от других, но это не помогало. Ральф не мог избавиться от чувства, что она знает о нем больше, чем говорит, и что это знание ей не нравится. Эта таинственность только усиливала влечение, которое он чувствовал к ней. Несмотря на все попытки не обращать на это внимания, его тянуло к ней как магнитом.

— Я провел вчерашний день, изучая планы замка и поместья и прокладывая маршрут трассы, — сказал Ральф. Черт побери, кажется, он перед ней оправдывается. С какой стати?

Но это ничуть не смягчило Ингрид.

— Я не разбираюсь в трассах велогонок. Так что, увы, ничем не могу помочь.

Ральф сел на угол письменного стола и начал покачивать ногой.

— Вы могли бы посмотреть на составленный мною вариант с точки зрения зрителей и телевизионных камер и проверить, не пропустил ли я самые выигрышные ракурсы. — Он уныло улыбнулся. — А заодно удостовериться, что велосипедисты не будут проезжать по главным местным достопримечательностям.

— Поскольку в замке к достопримечательностям относится все, едва ли это возможно! — отрезала Ингрид.

Ральф сложил руки на груди, борясь с желанием отдать ей приказ. Почему-то ему хотелось, чтобы Ингрид была его союзницей. И дело не только в ее привлекательности. Он чувствовал, что в Ингрид Шлезингер есть что-то еще, и понимал, что не успокоится, пока не поймет, что это такое.

— Значит, гонки карет, которые проходили вокруг замка Оберхоф в конце восемнадцатого века, вы тоже не одобряете?

У Ингрид расширились глаза. Все-таки он удивил ее!

— Я провел кое-какие изыскания, — сказал Ральф, наслаждаясь ее смущением. — И не без удовольствия ознакомился со списком сумм, которые мой пращур Петер выиграл, заключая пари на победителей.

— Эти земли служили для отдыха княжеской семьи, — сказала Ингрид, расстроенная тем, что Ральф опередил ее.

— Поэтому вы считаете гонки карет более благородным зрелищем, чем их современный эквивалент, предназначенный для массового зрителя?

Саркастический тон Ральфа заставил ее нахмурить брови.

— Лошади и кареты не наносили замку такого ущерба, как могут нанести ваши гоночные велосипеды!

Он поднял бровь.

— Вы уверены? Согласно дневнику моего предка, который Эрих любезно дал мне взаймы, старая стена у восточных ворот была повреждена каретой Петера именно во время скачек, когда лошадь вырвалась из постромок.

Ингрид опустила глаза.

— Я этого не знала.

— Не говорите мне, что вы верите в легенду, будто стена была повреждена, когда юная княжна гнала карету на свидание с возлюбленным, с которым отец запрещал ей встречаться. — Ингрид быстро отвернулась, но Ральф все же успел заметить, что она мучительно покраснела. — Значит, верите. Держу пари, вы даже рассказывали посетителям эту историю, всячески приукрашивая ее. — Он театрально вздохнул. — Да, конечно, легенды всегда романтичнее фактов.

— Не издевайтесь.

— И не думаю. Но вы должны признать, что, если бы во времена моего предка существовало телевидение, он построил бы трибуны для зрителей и позволил вести трансляцию. Именно это я и собираюсь сделать.

Наверное, он прав, неохотно признала Ингрид. Она сцепила пальцы и положила руки на стол.

— Почему вы так пытаетесь убедить меня, что это хорошая мысль? Мое мнение ничего не значит.

— Для меня значит. Если мы станем единомышленниками, нам будет легче работать вместе.

— А это обязательно? — спросила она и тут же пожалела о своих словах. Ответ был ясен заранее. Ральф Дикс привык добиваться своего. Он добился этого от Урсулы и не успокоится, пока не добьется того же от нее, Ингрид.

Он лукаво улыбнулся уголком рта, и у Ингрид побежали мурашки по спине.

— Думаю, да.

— Как это возможно, если я ничего не знаю о велогонках?

Ральф слез с письменного стола, выпрямился и властно протянул ей руку.

— Мы это исправим. Прямо сейчас.

Ингрид не собиралась принимать его руку, не желая вступать с ним в физический контакт, даже самый невинный. Но все же их пальцы как-то нашли друг друга, и тепло его прикосновения побежало по ее руке вверх, в конце концов достигнув сердца. Если бы хватка Ральфа не была мертвой, она попыталась бы выдернуть руку. Но он заставил Ингрид встать и, не дав опомниться, потащил к двери.

Она обернулась и беспомощно посмотрела на заваленный бумагами стол.

— Куда мы? У меня куча работы.

— Это тоже работа. Я хочу провезти вас по маршруту Тур д'Оберхоф и выяснить, что вы о нем думаете.

Он уже знал, что она думает: этот план противоречит назначению замка. Показать ей маршрут означало подтвердить ее худшие опасения.

— Вы пожалеете об этом, — предупредила она.

— Сомневаюсь. Разве что вы не доверяете мне как водителю.

Ингрид не доверяла себе, боясь оказаться с ним наедине.

— Я видела, как вы управлялись с яхтой, видела, как вы перепрыгивали на лошади «калитку», так что в вашем искусстве не сомневаюсь. Управлять лошадью труднее, чем машиной.

Ральф посмотрел на нее с новым интересом.

— Я не знал, что вы смотрели трансляции регат.

Нельзя было признаться, что она делала это только из-за Урсулы.

— Однажды я мельком видела вас в теленовостях, — сказала она, пытаясь говорить небрежно.

Но обмануть Ральфа ей не удалось: об этом говорил его пристальный взгляд.

— Этого было достаточно, чтобы узнать меня?

— Моя сестра была болельщицей. Она меня просветила.

Что-то в ее тоне привлекло внимание Ральфа.

— Была?

В горле Ингрид возник комок.

— Она умерла шесть с половиной лет назад.

— Сочувствую вашей потере.

Кажется, он говорит искренне. Но что бы он сказал, если бы узнал, что сестра была его любовницей на одну ночь и стала матерью его ребенка?

— Догадываюсь, что она была совсем молодой. Что это было? Болезнь или несчастный случай?

Ингрид опустила голову и отчаянно заморгала, пытаясь не дать воли слезам.

— Несчастный случай… Мне не хотелось бы говорить об этом. — Тем более с тобой, добавила она про себя.

Ральф остановился у старой стены, взял Ингрид за подбородок и заставил поднять голову.

— Это объясняет ваше нежелание участвовать в организации гонки, — сказал он. — А я было подумал, что проблема во мне.

Ингрид, пытавшаяся отвлечься от ощущения, вызванного его прикосновением, уставилась на замшелые камни, ища следы несчастного случая двухвековой давности, которые она когда-то считала такими романтичными. Какая уж тут романтика… Нет, люди нисколько не меняются, подумала она. Ни предок Ральфа, ни сам Ральф.

— Я вас едва знаю, — тяжело вздохнув, сказала она. — Мое желание или нежелание ничего не значит. Князь Эрих просил меня поработать с вами, и я сделаю все, что в моих силах.

Ральф отпустил ее.

— Но он не смог приказать вам поладить со мной.

— Я не знала, что это обязательно.

— Нет, не обязательно, но нам предстоит долго работать вместе. Все будет гораздо легче, если мы не станем вгрызаться друг другу в глотку.

Мысль о том, что им придется засиживаться допоздна, заставила Ингрид занервничать. На мгновение мелькнула мысль, не подать ли заявление об уходе. Но Ральф уже и так перевернул всю ее жизнь. Нет уж, дудки!

— Хорошо, мы заключим перемирие, — крепясь из последних сил, ответила она.

Ральф смерил ее подозрительным взглядом.

— Что-то вы слишком легко сдаетесь…

— Этого требует логика. Я не поклонница спорта, но работать вместе мы сможем. Я попытаюсь понять, что вы делаете и почему. — Если он отплатит ей той же монетой, не станет расспрашивать о сестре и выяснять происхождение Эрни, ничего страшного не случится.

— Я уже говорил вам почему, — напомнил Ральф.

Она покачала головой.

— Я не про сбор средств для фонда. Мне непонятно, зачем рисковать своей жизнью и жизнью лошади, прыгая через какие-то дурацкие препятствия и доказывая людям, что вы умеете ездить очень быстро.

Ее вопрос заставил его задуматься.

— Я мог бы ответить так же, как горцы: «Потому что я живу здесь». Но тут все сложнее. Зарабатывать на жизнь мне не требовалось. Поэтому я хотел получить то, что мне не могли преподнести на блюдечке. В три года я сел верхом на лошадь. Много лет учился, затем принял участие в соревнованиях и понял, что нашел дело по душе. Для скорости все равны. Когда ты мчишься по дистанции, происхождение не позволяет тебе выиграть соревнования или сохранить жизнь. Ты сам отвечаешь за себя.

Его ответ удивил Ингрид. Она думала, что высокое общественное положение автоматически давало Ральфу преимущество во всех видах человеческой деятельности. Следовало догадаться, что оно предоставляло лишь возможности, но результат зависел целиком от самого Ральфа. Эта мысль ей не понравилась, но делать было нечего.

— А как отнеслась к этому ваша семья? — не в силах справиться с любопытством, спросила она.

По пути к восточным воротам он взял ее за руку так естественно и непринужденно, что Ингрид не сразу опомнилась. Она велела себе отнять руку, но это было выше ее сил. Возможно, это было изменой памяти сестры, но идти с ним рука об руку было приятно.

— Моя мать была в ужасе, — помолчав, сказал он. — После утраты отца она хотела, чтобы я занимался чем-нибудь безопасным и предсказуемым. Я пошел ей навстречу и целиком отдался парусному спорту. Исчезновение отца заставило меня понять, как коротка жизнь. Я не хотел, чтобы она проходила мимо, пока я буду сидеть за письменным столом.

Не поэтому ли он и переспал с Урсулой? Ингрид могла понять, что после исчезновения отца жизнь приобрела для Ральфа новую цену. Но она не могла понять, как он мог отречься от собственного ребенка.

Она нахмурилась. Ральф остановился у машины, припаркованной на стоянке для гостей замка.

— Это ваша? — спросила она. Когда Ральф кивнул, у нее сжалось сердце. Следовало ожидать, что бывший спортсмен любит спортивные машины, но этот двухместный автомобиль казался пугающе тесным. Ральф был крупным мужчиной. Ей не хотелось оставаться с ним наедине в столь узкой кабине.

Но он решил, что Ингрид просто испугалась.

— Не волнуйтесь, сегодня мы не станем ставить рекорд. Признаюсь, два раза в жизни я развивал скорость свыше двухсот километров в час, но это было на идеальной поверхности соляного озера. Обычно я езжу куда медленнее. Честное слово.

Он открыл машину со стороны пассажирского сиденья. Ингрид скользнула на сиденье и убедилась, что ее страхи не напрасны. Когда Ральф сел рядом, они оказались плечом к плечу.

— А машина вам не маловата? — недовольно спросила она.

Он улыбнулся, мельком посмотрел на приборы и включил зажигание жестом, свидетельствовавшим о большом опыте. Автомобиль глухо зарычал и устремился вперед так плавно, что Ингрид и не почувствовала.

— Я вижу, вы никогда не сидели в болиде. По сравнению с ним тут просторно.

Никакого простора Ингрид не ощущала. Она прижалась к двери, но жар тела Ральфа продолжал опалять ее. Когда он переключал скорости, его рука касалась ее бедра, и это ощущение было пугающе интимным. Стремясь отвлечься, она спросила:

— А эта машина годится для участия в автогонках?

Он покачал головой.

— Нет, я сконструировал ее для собственного удовольствия.

— Сконструировали? — Тогда понятно, почему сиденье водителя облегает его как перчатка.

— Не удивляйтесь. Мои таланты не ограничиваются выполнением функций члена правящей семьи, а также умением управляться с яхтой и быстро скакать на лошади.

Мысль о других талантах Ральфа заставила Ингрид покраснеть и отвернуться. Она обратила внимание, что посетители замка поглядывают на них с интересом. Что привлекло их внимание — машина или то, что за ее рулем сидит Ральф? Скорее последнее, решила она. Да, автомобиль существует в одном экземпляре, однако он не бросается в глаза и создан исключительно для удобств его владельца. Но Ральф бросался бы в глаза даже за рулем невзрачного пикапчика.

Ингрид, привыкшая быть в центре внимания только во время экскурсий, перевела дух лишь тогда, когда Ральф проехал через восточные ворота, миновал пропускной пункт и свернул к огромной роще, называвшейся Большим парком. Дворцовые гвардейцы узнали барона, отсалютовали ему, подняли полосатый шлагбаум и пропустили машину.

За исключением двух дней в году и особых случаев, когда парк открывали с благотворительными целями, он был недоступен для публики. Царившие здесь мир и покой ощущались физически. Ральф ехал по дороге, петлявшей между купами деревьев. Шум постепенно стихал, и вскоре рядом не оказалось ни души. Как будто они очутились за тридевять земель от цивилизации.

Ингрид перевела дух; она и не догадывалась, что затаила дыхание. В качестве служащей замка она имела право пользоваться парком и часто приводила туда Эрни на пикники.

— Я люблю это место.

Ральф кивнул и сбавил ход; похоже, он тоже дал волю чувствам.

— Тут очень спокойно. Правда, мне немного не по себе. Кажется, вот-вот по этой дороге понесутся кареты моего предка Петера.

— Тогда лес был гуще, вполне возможно, что тут жили дикие животные. Теперь я знаю, откуда взялись трофеи, украшающие стены замка. Бедняжки.

Ральф засмеялся, и от этого низкого смеха по спине Ингрид побежали мурашки.

— Несчастный случай на дороге. Убийство в стиле восемнадцатого века. А это мысль!

— Нынче уцелевшие дикие животные стремятся держаться подальше от дорог, — продолжила Ингрид, понимая, что болтовня помогает ей справиться с реакцией на близость Ральфа. — Жители все больше вторгаются в Большой парк, и поэтому лунные олени предпочитают оставаться в пределах заповедника. Я рада этому. Они такие красивые, такие грациозные создания.

— Когда я был маленьким и жил в замке, то кормил оленей с руки, — сказал Ральф. — Дедушка говорил, что о них нужно заботиться, потому что олени являются эмблемой Герольштейна. Они были моими друзьями. Я всем говорил, что, когда вырасту, буду работать в заповеднике.

Ингрид не сомневалась, что он действительно хочет сохранить уникальных лунных оленей, которые водятся только на Герольштейнских островах. Должно быть, Ральф не меньше ее радовался, что на них не охотятся уже больше ста лет.

— А потом увлеклись стипль-чезом.

Ральф лукаво улыбнулся.

— Вы должны признать, что стипль-чез куда привлекательнее работы в заповеднике.

— Да. Для мальчика-подростка.

Он тяжело вздохнул.

— Но не для женщины, которая считает идею проведения Тур д'Оберхоф вандализмом.

— Я этого не говорила.

— Но подумали.

Ингрид поняла, что ее выдает выражение лица.

— Я думаю, что такой обстановке больше подошла бы средневековая ярмарка.

— А ваша ярмарка принесет доход фонду Оберхоф?

— Зачем все сводить к деньгам?

— Затем что, нравится вам это или нет, мир стоит на деньгах. Именно поэтому нужны такие организации, как благотворительные фонды.

— Вы правы, — уступила она. — Я сделаю все, чтобы этот план оказался успешным ради фонда. — Это не значит, что ей нравится Ральф и что между ними могут быть какие-либо отношения, кроме деловых, но спорить с ним бесполезно. Ничто на свете не может заставить Ральфа передумать.

Он остановил машину на тенистой поляне, положил руку на руль, повернулся и пристально посмотрел на Ингрид.

— Вот тебе и раз. Чудеса продолжаются. А я уже начал было думать, что вы будете отчаянно спорить со мной из-за каждой мелочи.

Кажется, он разочарован, невольно подумала сбитая с толку Ингрид.

— Князь Эрих ясно сказал, чего он хочет. У меня не то положение, чтобы спорить с вами обоими.

Смуглые пальцы Ральфа легонько поглаживали ее обнаженное предплечье.

— Это единственная причина, которая заставляет вас помогать мне?

У Ингрид бешено забилось сердце. Она хотела отстраниться, но деваться было некуда. А Ральф и не подозревал, что касается ее. Возможно, он делает это чисто инстинктивно. Ингрид тоже хотелось не обращать на это внимания, но его еле заметная ласка вызвала у нее вихрь эмоций.

— А какая же еще? — с трудом пролепетала она.

Ральф приподнял бровь и сказал:

— Я ждал, что вы сами это скажете.

Внезапно воздух сгустился, и она с трудом протолкнула его в легкие.

— Мне нечего сказать.

Он легко провел пальцем по ее щеке, заставив затрепетать.

— Нет? Тогда почему с той самой минуты, как я присоединился к экскурсии, вы смотрите на меня так, словно я сам дьявол?

Несколько минут назад Ингрид радовалась царившей в лесу тишине. Но теперь обстановка коренным образом изменилась и ей захотелось оказаться посреди шумной толпы.

— Это вам только кажется, — упрямо возразила она.

Ральф взял ее руку, поднес к своей груди, и Ингрид ощутила ровное биение его сердца под тонкой трикотажной рубашкой. Он что, снова собирается поцеловать ее руку? Нет, он просто приложил к ее запястью два пальца.

— Тогда почему ваше сердце колотится как у пойманной птички?

Отпираться было бессмысленно. Ингрид отвернулась, продолжая ощущать жар его прикосновения. Во рту пересохло, и она с трудом выдавила:

— Нам не пора вернуться в офис?

— Велосипедисты поедут по этой дороге только через два месяца. В данный момент меня больше интересует, что вы обо мне знаете или думаете, что знаете.

Ингрид попыталась говорить спокойно.

— Я знаю вашу биографию. Так же, как биографии всех членов августейшей династии, имеющих отношение к замку Оберхоф. Это моя работа.

— И вы невзлюбили меня только на основании этих скупых фактов? Ингрид, этого я от вас не ожидал.

Она бросила на него гневный взгляд.

— Вы тоже не знаете меня. Во всяком случае, недостаточно, чтобы судить.

Он прижал костяшки пальцев Ингрид к своему чуть шершавому подбородку, и по ее коже сразу побежали мурашки.

— Я знаю, что вы красивая и умная женщина, страстно любящая свою работу и своего сына. Вы и представить себе не можете, как это на меня действует.

Физические ощущения были такими сильными, что Ингрид плохо соображала. Она решила разыграть досаду.

— Сейчас вы скажете, что я особенно красива, когда сержусь. — Сколько женщин кроме Урсулы клюнули на эти банальности?

— Не скажу, потому что вы не сердитесь. Просто делаете вид. Я чувствую, что вы испытываете ко мне то же, что и я к вам. Но почему-то сопротивляетесь. Я хочу знать причину.

Ингрид откинула голову. Теперь ее действительно переполнял гнев, но не на него, а на себя. Неужели он видит ее насквозь? Она же собиралась быть холодной и неприступной, чтобы выбить оружие из его рук.

— Вы очень высокого о себе мнения, — бросила она.

Но Ральф и ухом не повел.

— Когда все называют тебя «ваша светлость» и с момента твоего рождения стоят перед тобой навытяжку, трудно не быть о себе высокого мнения.

— Я имела в виду не ваше происхождение, а… — Ингрид поняла, что едва не проговорилась, и прикусила язык.

— Да? — негромко, но грозно спросил он. — Что именно? Продолжайте.

— Сегодня такой чудесный день… Ни к чему тратить время на бессмысленные споры, — дерзко сказала она. Черт с ним, пусть думает что хочет.

— Вы правы, — немало удивив ее, согласился Ральф. — Действительно, ни к чему.

Не успела Ингрид ахнуть, как Ральф обнял ее за плечи и притянул к себе, прижав ее свободную руку к своей груди. Ингрид заметила, что теперь его пульс бился тоже далеко не ровно. Казалось, время остановилось.

Ингрид оказалась в его объятиях, но не ощущала страха. Гнев тоже бесследно улетучился. Остались лишь сладкий трепет и возбуждение, вызванные сознанием того, что Ральф собирается ее поцеловать.

Лес превратился в туманное зеленое пятно, птичьи голоса стихли, она ощущала лишь тесную кабину спортивного автомобиля и обнимавшие ее руки. У нее закружилась голова, губы раскрылись сами собой.

Попытка напомнить себе, что Ральф угрожает всему, что ей дорого, не помогла. Когда он прильнул к ее губам, желание накрыло ее приливной волной, вызвав чувства, о существовании которых Ингрид, сначала заботившаяся об Урсуле, а потом об Эрни, и не подозревала.

Поцелуй стал более страстным, объятия Ральфа более крепкими, и наконец Ингрид обвила рукой его сильную шею. Волны бушевали вокруг, грозя сомкнуться над ее головой. Она тонула в море, которое создал Ральф. Он шептал ее имя, и этот шепот действовал на нее, как самая страстная ласка.

— Ральф! — простонала она в ответ.

Она знала, что это случится. Знала с того момента, как увидела его позади группы. Ничто не могло изменить это. Чему быть, того не миновать. Только она не ожидала, что это случится так быстро и так неминуемо, надеялась, что врожденный здравый смысл поможет ей сопротивляться искушению, но…

Кровь шумела в ее ушах, вторя порывам ветра в кроне окружавших их деревьев. Губы Ральфа терзали ее рот так же, как ветер терзал ветви. Его рука скользнула под блузку и легла на пышную грудь. Забыв о сопротивлении, Ингрид прильнула к Ральфу, наслаждаясь теплом его сильного тела.

Унесенная ветром, подумала она, вновь ощутив приступ пронзительного желания. Затерявшаяся в деревьях, неуловимая, как лунный Олесь. Я больше никогда не смогу сопротивляться ему. Он увезет меня, куда захочет, а я позволю это, потому что он дает мне то, в чем я нуждаюсь больше всего на свете. Ради этого можно рискнуть всем…

Мысль о том, как многим она рискует, подействовала на Ингрид словно ледяной душ, и желание сразу угасло. Она вздрогнула. Возвращение к реальности было таким же мгновенным, как охватившее ее желание. Нужно найти в себе силы сопротивляться Ральфу. Если не ради себя, то ради Эрни. Она заставила себя сказать «нет».

Ральф отпустил ее. Ингрид забилась в самый дальний угол, но этого было недостаточно. Она одернула блузку. Руки тряслись, легкие судорожно хватали воздух.

Ральф смотрел на нее во все глаза.

— Вы сами хотели, чтобы я прикоснулся к вам. Станете отрицать?

Она отвела волосы от лица, лишившись возможности спрятаться за ними. Пусть Ральф — особа княжеской крови, а она никто, но тут они равны. Он имеет право знать в чем дело. Вот только почему у него такой грозный взгляд? Она вспомнила висевший в галерее замка портрет одного из предков Ральфа. Этот взгляд снова вызывал в ней желание, снова искушал ее.

— Да, хотела. Но не должна была давать себе волю.

Он потер подбородок.

— Но почему? Какого черта? Мы оба свободны. — Его взгляд стал более пристальным. — Вы ни с кем не связаны, нет? Может быть, с отцом Эрни?

Должно быть, выражение ее лица говорило само за себя, потому что Ральф смягчился.

— Я должен был подумать об этом раньше. Он очень обидел вас, Ингрид?

— Это не ваше дело.

— Нет, теперь мое. Если бы вы не ответили на мой поцелуй, я бы понял, что не нравлюсь вам. Но этот поцелуй выдал вас с головой. Нас влечет друг к другу. Вы поняли это с первого взгляда — так же, как и я сам. Так что вопрос был лишь во времени. И вы тоже знали это, верно?

Она кивнула, не пытаясь лгать. А потом, тщательно выбрав слова, сказала:

— Отец Эрни никогда не любил меня.

— А вы не знали этого, пока не забеременели? — Его длинные пальцы судорожно стиснули руль. — Ингрид, я бы не смог так обойтись с вами.

Убежденность, звучавшая в голосе Ральфа, заставила ее на мгновение забыть о том, как он обошелся с ее сестрой. Убедил ее в том, что любит, переспал с ней и бросил, когда она сказала, что носит его ребенка.

— Это неважно, — без всякого выражения сказала она. — После рождения Эрни я поклялась не иметь дела с мужчинами. По крайней мере, пока мальчик целиком зависит от меня.

Он молча барабанил пальцами по рулю.

— Это очень благородно. Вас можно понять. — И тут Ральф бросил на нее обжигающий взгляд. — А если до тех пор вы узнаете, что такое любовь? Что вы сделаете? Пройдете мимо, зная, что она больше не вернется? Пожертвуете ею ради того, чтобы соблюсти собственную странную клятву, которая может не пойти на пользу вашему сыну?

Ингрид взвилась.

— Вы понятия не имеете о том, что пойдет на пользу моему сыну!

— А вы имеете? Сомневаюсь. Если вы будете держать мальчика в своем душном женском мирке, это не вернет вам то, что забрал его отец.

Его дерзость заставила Ингрид потерять дар речи. И этот человек судит ее? Да какое он имеет право?

— Эрни никого мне не заменяет. Нам с ним и так хорошо. — Во всяком случае, было хорошо. Пока не появился ты, с отчаянием подумала она.

— Я не позволю положить этому конец, — предупредил Ральф. — Нельзя отказываться от того, что нас связывает.

— Нас ничто не связывает. — Черта с два!

— Мы обсудим это завтра, когда я поведу Эрни запускать змея. Я дал ему обещание и сдержу слово.

Она обязана отказать. Ради сына и ради себя самой.

— Нет. Я поведу его сама.

Она увидела, что Ральф тяжело вздохнул.

— Я не так легко сдаюсь. Я понимаю, что отец Эрни причинил вам страдания, но я не он и буду обращаться с вами совсем по-другому.

— Почему мы не можем просто работать вместе и оставить все как есть? — взмолилась она.

— Я задавал себе тот же вопрос и до сих пор не нашел ответа. Мне ясно одно: много лет я позволял себе только физические связи и впервые захотел чего-то большего. Все изменилось в тот день, когда я познакомился с вами и вашим сыном. Но если вы честно скажете, что не хотите этого, я приму приговор. Мы будем работать вместе, как будто этих последних минут не было, и никогда не узнаем, чем могли бы стать друг для друга.

Он не станет ей никем — она этого не допустит. Она не хочет жить так, как жила мать, продолжавшая любить человека, который клялся любить ее, но начал изменять сразу же, как только остыл пыл первой страсти. Все, что она знает о Ральфе, говорит, что он из той же породы. Риск слишком велик.

Ингрид повернула голову, и рука Ральфа погладила ее пылающую щеку. Этого прикосновения было достаточно, чтобы слова, уже возникшие в ее мозгу, так и не слетели с губ. Ральф долго молчал, а потом слегка улыбнулся.

— Я так и думал. Могу поручиться, что вы приняли правильное решение. Не буду обещать не торопить событий. Наша взаимная тяга слишком сильна. Но зато обещаю другое: я буду обращаться с вами совсем не так, как отец Эрни.

— Почему вы так в этом уверены? — не удержалась Ингрид. Ральф не знает этого, но, поскольку именно он отец Эрни, он не может обращаться с ней по-другому. О Господи, почему она не отказала ему, когда появилась такая возможность? Почему?

Ральф погладил ее по волосам и снова взялся за руль.

— Потому что я знаю себя. То, что вам известно обо мне, Ингрид, лишь видимость. Прислушайтесь к своему сердцу.

Она так и сделала. И чем это кончилось? Молчание — знак согласия. Но связь с ним — худшее, что может быть на свете. Нужно было поступить совсем наоборот. Чем ближе они станут, тем легче ему будет узнать тайну Эрни. И что тогда? Ральф мог смотреть сквозь пальцы на рождение ребенка, но это не значит, что он не захочет сделать Эрни своим наследником. Особенно теперь, после смерти Урсулы. О Господи, что она наделала?!

Но брать свои слова назад поздно. Ральф завел двигатель, выехал на дорогу и стал изучать будущую трассу Тур д'Оберхоф с таким видом, словно никакого поцелуя не было. Она слышала какие-то слова о трибуне на поляне, но была слишком занята своими мыслями, чтобы обращать на них внимание. Ингрид отчаянно надеялась, что произойдет чудо и завтра Ральф не придет к Эрни, чтобы вместе запускать змея.