Вертолёт, 2011 № 02

Интуиция

Б самом начале 90-х годов прошлого века на территории Германии базировалась наша Западная группа войск, в ее составе – 16-я Боздушная армия. Это было одно из самых мощных авиационных объединений Бооруженных Сил России, укомплектованное передовой на тот момент техникой и высококвалифицированным личным составом.

Ежемесячно в штабе армии проходили военные советы, на которые приглашались все командиры, начиная от командира полка. Присутствовал на них и я – в ту пору командир боевого вертолетного полка. На этих военных советах, как правило, подводились итоги за период обучения, давались рекомендации по организации боевой подготовки, обобщался передовой опыт, там же хвалили и ругали.

Кстати, в сухопутных войсках военные советы, на которых мне приходилось бывать, в основном были предназначены для жестокой «порки» личного состава. Бпервые попав на такое «сборище», я был буквально поражен: командующий общевойсковой армией в течение всего «мероприятия» рвал и метал, раздавал наказания налево и направо, поносил бранными словами и «плющил» всех, невзирая на чины и ранги. Казалось, что после такого разноса честному офицеру не остается ничего другого, как немедленно застрелиться.

Бо время короткого перерыва в курилке, затягиваясь спасительной сигаретой, я поинтересовался у одного из завсегдатаев «шоу»:

– Слушай, я раньше думал, что военный совет – это место, где военные советуются. А тут вон чего. И что, всегда так?

Собеседник с удивлением и некоторым сочувствием посмотрел на меня:

– Да ты что? Сегодня на удивление «мягкий» военный совет. Бсего только двоих с должности сняли и одного уволили!

К счастью, в авиации несколько другие традиции. Там принято «пороть» подчиненных, как бы это сказать, с научным подходом, интеллигентно.

Может быть, именно с этой целью на подведениях итогов в 16-й Боздушной армии вывешивалась специальная схема, характеризующая деятельность командиров частей, с хитрыми условными обозначениями. На ней были указаны фамилии командиров, критерии, по которым оценивалась их деятельность, и непосредственно оценки каждого. Большинство критериев не вызывало вопросов: «Знание руководящих документов», «Личная натренированность в технике пилотирования», «Навыки инструктора», «Организационно-хозяйственная деятельность». Конечно, куда ж командиру без всего этого. Но вот один из критериев вызывал удивление: «Командирская настороженность». Что за «зверь» такой? И чем ее можно измерить, каким аршином? Б тот момент я не нашел ответа на этот вопрос.

Прошло какое-то время. На своем аэродроме Стендаль я проводил учебно-тренировочные полеты по плану боевой подготовки. Отрабатывались полеты, которые начинались днем, а заканчивались ночью. Дело было глубокой осенью. Дневную часть полетов отработали нормально. Бертолеты зарулили на заправку, летчики – в столовую на ужин. Образовалась короткая пауза. Броде все нормально, но меня вдруг начало донимать смутное чувство беспокойства. Поднявшись на вышку КДП, я вышел на балкон, чтобы внимательнее осмотреться, «понюхать», как у нас говорят, погоду. Бидимость наземных ориентиров, состояние облачности и другие параметры вроде бы не сулили опасности.

– Метеоролог, уточни прогноз!

– Простые условия, командир, долетаем смену в простых метеоусловиях.

– Блажность, температура, точка росы?

– Никаких проблем, все нормально!

Однако беспокойство все нарастало.

Чем можно было объяснить его возникновение? Да черт его знает! Может, воздух пах как-то по-другому? Может, еще что- то, только неожиданно для самого себя я приказал:

– Так, Петрович, никому пока запуск не давай. Сам схожу на разведку, потом приму окончательное решение.

Запрыгнул в «восьмерку» и пошел вокруг «точки» по зонам. Пролетая над городом, я обомлел! Уличные фонари были окружены белой ватой формирующегося тумана! Садился я на аэродроме уже в стену надвигающейся пелены. Не успел приземлиться и зарулить на стоянку, как вокруг все световые ориентиры вдруг исчезли! Словно огромной шапкой, туман в считанные минуты накрыл аэродром. На своем УАЗике на стоянку подъехал командир батальона обеспечения.

– Бы что там разлетались, у нас в военном городке из-за тумана уже ничего не видно!

– Спокойно! Уже никто никуда не летает, – ответил я ему цитатой из старого еврейского анекдота.

Конечно, метеорологу тогда здорово попало. Ну, конечно, не так, как досталось бы за аналогичное «прегрешение» в пехоте, но все же.

Б начале 90-х годов нашу армию начали «схлопывать». Не буду вдаваться в политические тонкости причин этого, а только начала она, родная армия, сжиматься, как шагреневая кожа, и в пространстве, и по количеству составляющих ее частей.

Многочисленные группы войск прекращали свое существование, и вопреки красиво прозвучавшей из уст тогдашнего Министра обороны фразе: «Бойска не картошка, в чистом поле сажать не будем», – именно так фактически и получалось. Эшелоны с техникой и имуществом боеготовых еще вчера частей разгружались зачастую в поле чистом, и после этого начиналась жестокая борьба за выживание. Не миновала горькая чаша сия и мой полк.

Бывели нас из внезапно ставшей капиталистической Германии на аэроклубовский аэродром под Курском, где предстояло все начинать с нуля. А годы были лихие, вороватые, да и народ местный – не промах. Поначалу трудно было организовать надежную охрану техники, имущества на открытом для доступа всех желающих пространстве. Бот и не покидало меня чувство постоянной обеспокоенности. Как-то при обходе «вертушек» на стоянках меня посетила смутная мысль, которая к обеду окончательно оформилась в указание. Бызвав начальника парашютной службы, я приказал ему собрать с бортов все парашюты и сложить их в парашютном домике. Заодно и ревизию сделать. Сказано – сделано. Через пару дней начальник службы с понурым видом докладывает, что двух парашютов не хватает! Да чтоб тебе.!

Через какое-то время снова что-то будоражит изнутри. Посреди ночи в мозгу включается тревожная лампочка и высвечивает мысль о том, что первый боекомплект ракет с вертолетов мы сдали, а вот к пулеметам и пушкам ленты с патронами находятся на бортах, в патронных ящиках! Еле дождавшись утра, ставлю задачу инженеру по вооружению договориться с пехотой, чтобы на их складах пока подержать боекомплект к пулеметам.

На следующее утро ко мне в кабинет вваливается делегация из двух ментов, которые ведут за ухо мальца лет восьми, а сзади их подпирает дородная, бесформенная мамаша.

– Бот. Не ваш ли предмет? – интересуются стражи порядка, ставя мне на стол патрон калибра 12,7 мм. – Этот вот мальчонка за жвачку торговал!

– Где взял?

– Тама…, – пацан махнул рукой в сторону стоянки.

– Ну-ка, поехали, посмотрим, – решился я на следственный эксперимент.

Подъехали к одному из боевых Ми-24Б.

– Ну, показывай, как ты патрон доставал!

Мальчуган шмыгнул носом и в один момент ловко извлек патрон из ящика.

– Да откуда ж ты знаешь, как это надо делать?

– Так на борту же все написано: «Бставь ручку, поверни по часовой стрелке, откинь лоток» …

И точно, на правом борту вертушки мелкими буквами давным-давно зачем-то была нанесена инструкция по работе с оборудованием, на которую никто давно и внимания не обращал. Ну что тут скажешь!

Наступила зима. Полк начал летать. Жить стало веселее. Холода не пугали, ведь нам удалось вывезти из Германии замечательные раздвижные домики, в которых на каждой стоянке уютно и тепло. Да и вид они имели очень цивилизованный. Мы ими очень дорожили. Достались они трудно, а процесс перевозки и установки на новом месте был целой эпопеей.

Б один из дней, когда не было полетов, а на технике производились различные работы, подъехал я на стоянку третьей эскадрильи.

Зайдя в раздвижной домик, обжитый техсоставом, обнаружил, что отапливается он старинным авиационным способом: из бака, установленного снаружи, по тонкой металлической трубке в печь-буржуйку подается керосин, а на конце этой самой трубки поджигается и горит.

Очень опасная конструкция. Она уже была причиной множества пожаров. Строго-настрого приказываю инженеру эскадрильи убрать это техническое позорище и к утру доложить! Ночью меня будит звонок дежурного по полку. Докладывает о том, что домик сгорел! Оказалось, что дежурный по стоянке, которому предстояло ночевать в этом домике, уговорил инженера потерпеть с выполнением приказа до утра. А утром, мол, как командир и приказывал, мы печь модифицируем. Ну и разморило от жары прапорщика. Заснул, а когда проснулся, пламя уже бушевало. Выскочил в окошко в одних трусах. Хорошо, что жив остался! После этого, припомнив предыдущие случаи, мои замы решились на разговор со мной:

– Командир, Вы это. как бы сказать. Меньше беспокойтесь, что ли, или, по крайней мере, не озвучивайте свои опасения. А то что ни скажете, то и случается.

И тут вспомнилась мне та самая схема в штабе 16-й Воздушной армии, на которой в числе прочих критериев состоятельности командира была указана «командирская настороженность». Тут и дошло до меня наконец, что имели в виду ее авторы: наверное, умение командира предвидеть возможные опасности и предпринимать соответствующие меры своевременно'.

Значит, мне оставалось доработать именно параметр своевременности!

Ни один из родов авиации так не связан с пехотой-матушкой, как армейская авиация. И в бой она идет буквально «в обнимку» с наземными войсками, обеспечивая их всесторонне, и «бытует» рядом, разделяя все тяготы и лишения совместной боевой службы. Поэтому между командирами вертолетных и сухопутных частей складываются, как правило, по-настоящему мужские, дружеские, доверительные отношения, основанные на войсковых традициях выручки и взаимопомощи.

Во время войны в Афганистане нам часто приходилось летать из Кабула в Газни, где был дислоцирован 191-й мотострелковый полк. Конечно, через пару месяцев мы уже были хорошо знакомы с командирами его подразделений и командованием полка. Однажды, прилетев в Газни в очередной раз, я застал на стоянке чем-то озабоченного командира полка.

– Слушай, такое дело, – переминаясь с ноги на ногу, проговорил небритый усталый подполковник. – Понимаешь, с подвозом продовольствия дело что-то застопорилось. Запаздывают тылы. Жратва у солдат заканчивается, а нам скоро на операцию выдвигаться.

– Ну а я чем могу помочь?

– Да вот, я гляжу, у тебя бомбы подвешены, аж по четыре штуки на каждом борту.

– И что?

– А ты не мог бы случайно уронить одну «бондбочку» во-о-н на то озеро? Там рыбы, говорят, до хрена. Мы бы ее потом подсобрали, и смогли бы ребятишек своих накормить, а?

Н-да. Таких задач выполнять нам не приходилось. Афганцы почему-то рыбу не едят. Ну не то чтобы совсем, просто не в постоянном меню у них этот «продукт». Значит, урона большого мы им не нанесем. Опять же, вокруг озера ни наших, ни местных жителей не наблюдалось по причине удаленности его от населенных пунктов. Ну что ж, была не была, надо же собратьев выручать! Выполнив свое основное задание, сэкономили один боеприпас и на обратном пути выполнили заказ. Через день я поинтересовался у командира, как прошла акция, остались ли они довольны.

– Все нормально, ты положил бомбу, куда надо. Рыбы там действительно уйма. Только очень уж мощный боеприпас у тебя оказался. На поверхности озера только волокна да отдельные кусочки от рыбы плавали. А нет ли у тебя в репертуаре чего-нибудь поменьше, не такой зверской мощи?

– Ну есть. НУРСы подойдут?

– Самое то! Давай попробуй, а?!

Ну что ж. Снова, как и в первый раз, на обратном пути зашли парой на то самое озеро. Выпустив пару залпов ракет по водной глади, тут же зашли на посадку для дозаправки на полевую площадку, где нас уже поджидал «заказчик». Он по рации связался со своей группой добытчиков и спешил поделиться с нами своей радостью:

– Спасибо тебе большое, командир! В самый раз оказались твои НУРСы! Три мешка рыбы набрали, приглашаю вечером на сабантуй!

– Спасибо. Нам вечером уже на другом конце Афгана надо быть.

– Жаль. Ну что ж, Бог даст – свидимся. Найду чем отплатить.

И было нам приятно, что смогли помочь пацанам, которым и так очень несладко приходилось. А когда подбили один из моих экипажей, ребята из 191-го полка, оказавшиеся неподалеку, двое суток вели бой, не подпуская превосходящие силы «духов» к «вертушке», пока мы не смогли эвакуировать всех и оттащить на внешней подвеске технику.

А через полгода нам поставили задачу работать группой из восьми вертолетов с аэродрома Чагчаран, который находится в географическом центре Афганистана. Аэродром – это слишком громко сказано, одна грунтовая полоса, в конце которой валялся разбитый Ан-26 местной авиакомпании. Точка была окружена высокими горами, непреодолимыми большую часть года даже на вертолете. В долине протекала шустрая речка с гордым названием Герируд. Аэродром прикрывал наш усиленный мотострелковый батальон. Вокруг примерно на 300 км, кроме нас, не было ни одной живой души. Топливо, боеприпасы, продовольствие завозились на точку большегрузными транспортными вертолетами Ми-6 раз в полгода – так уж редки были в этой местности дни с хорошей погодой, когда можно было совершить рейс. Вот такая нам предстояла «гастроль». Ну что ж, на то мы и люд военный, чтобы трудностей, аки врага, не бояться. Перелетели благополучно. Обосновались, освоились. Начали работать. Через неделю втянулись в своеобразный ритм боевой деятельности, и время командировки пошло заметно быстрее. Оказалось, что быстрее стали заканчиваться и продукты. Погода в этот зимний период не баловала, и перевалы в течение длительного времени не открывались для прохода «бортов» с продовольствием. Наконец тыловик доложил, что продуктов осталось на два дня.

– Ну, что делать будем, комбат? – спросил я собрата по оружию.

– Как что? На рыбалку поедем, – ответил тот и тут же зычным голосом стал отдавать соответствующие распоряжения.

В батальоне развилась несусветная кипучая деятельность личного состава. Взрыкивая, плюясь черными клубами выхлопных газов, из капониров выбирались танки, БТРы, БМП. В них загружались боеприпасы и другой необходимый скарб.

Проверялось оружие, солдатам выдавались дополнительные запасы патронов, надевались бронежилеты. Лязг, крик, дым!

Наблюдая за всем этим столпотворением, я никак не мог уловить признаков погрузки необходимых для рыбной ловли снастей. Подойдя к комбату, спокойно взиравшему на эту суету, спросил:

– А где снасти-то? Что-то я ни сетей, ни удочек не вижу.

Комбат с удивлением посмотрел на меня:

– А мы на блесну ловить будем.

– Да где же блесны-то?

– А вот. – И комбат покачал в руке гранату Ф-1.

– Да какая же это блесна? – продолжал я допытываться.

– Вот как кинешь ее, как блеснет, так и собирай рыбку-то, – невозмутимо пояснил комбат.

Вечером оголодавшие на скудном пайке экипажи жадно поглощали приготовленную узбеком-поваром свежую речную рыбу.

– Вкуснотища! А как называется рыба?

– поинтересовался я.

– Маринка. Горная форель, – ответил комбат. – У нее, между прочим, вдоль хребта ниточка такая черная идет. Ядовитая. Если не вынуть перед приготовлением, копыта можно откинуть, – заметил он, не прекращая жевать.

Вдруг аппетит как-то сразу исчез. Вспомнились отнюдь не стерильные руки повара-солдата и его сонное лицо с потусторонним взглядом.

Подумалось, а вдруг из какой-нибудь рыбки он не вынул эту самую черную ниточку. Но бог миловал, выжили все.

А через два дня и Ми-6 прорвался к нам, улучив благоприятное окно в погодном расписании.

Венька Соколов, командир Ми-8 из Тульского полка, присланный в составе эскадрильи на усиление моздокской группировки, только что завершил боевой вылет. Зарулив машину в отведенное место на огромном аэродроме и выключив движки, он расслабленно присел у распахнутого люка на откидную сидушку. Наслаждаясь минутой покоя, он попыхивал ароматной забугорной сигаретой, меланхолично поглядывая вокруг. Вдруг Венька почувствовал на себе чей-то взгляд, довольно ощутимо давящий на оголенные войной нервы. Повернув голову по направлению, откуда шли сигналы, Венька увидел небольшого беспородного черного пса, который, склонив голову влево, внимательно за ним наблюдал.

Пес был явно из лиги свободных бродяг. Шерсть на его худых боках свалялась, на хвосте поселилось семейство репейников, чувство острого голода и перенесенных страданий прямо-таки сочилось из его грустных глаз. Веньку поразило, насколько умным было выражение этих глаз, сколько понимания окружающего мира, терпения и готовности к новым страданиям они выказывали. Присмотревшись к дворняге, Соколов нашел псину довольно симпатичной. Острая мордочка, небольшая белая манишка на груди и когда-то белые носочки на передних лапах придавали облику незнакомца некую элегантность. Веня тычком бросил сигарету. Пес глазами отследил траекторию окурка, но с места не сдвинулся. Тогда Венька принялся тихонько посвистывать, постукивая для убедительности себя ладонью по ноге. Пес прибавил внимания к объекту, шевельнул хвостом и дружелюбно «заулыбался». Венька продолжил дипломатические шаги на сближение, удивляясь осторожности животинки. Наверное, и впрямь собаке довелось много чего пережить, коли так недоверчива к людям.

Наконец пес сдвинулся с места. Беспрерывно махая мохнатым хвостом, пес осторожно, не спеша приближался к своей судьбе. При этом он внимательно наблюдал за развитием ситуации, готовый, завидя палку или какой другой опасный предмет, отпрянуть. Венька осторожно спустился по лесенке и медленно протянул руку к незнакомцу. Пес еще сильнее вжался в бетон, понимая, что сейчас наступает момент истины: на живодерню или. Но пилот мягко погладил собаку по спине, пес зажмурился от удовольствия и, если бы природа позволяла, замурлыкал бы, как кот. В знак полного доверия перевернулся на спину и показал живот, и оный также был подвергнут приятному почесыванию. Казалось, полнее счастья не бывает. Но Венька был умудренный войнами воздушный боец и знал, что в обороне главное – харч. Впрочем, и в наступлении тоже. Он что-то крикнул, и вскоре из распахнутого люка показался борттехник с бортпайком в руках. Сделав волшебные пассы, он открыл банку тушенки, выпустив наружу восхитительный аромат мясных консервов. Вот оно, настоящее собачье счастье!!! Банка опустела мгновенно. «Быстро же ты, брат, управился», – произнес сквозь смех Венька.

«Ну и как же тебя назвать?» – раздумчиво произнес борттехник Травкин. Пес продолжал лучезарно, теперь уже искренне, «улыбаться», делая отмашку хвостом так, как будто хотел оторвать его от себя. Надо сказать, что в это время в самом начале была вторая чеченская кампания. Правак Витька Ганушкин, молодой паренек, год назад закончивший училище, предложил: « А что, если нам его Джафаром назвать, смотрите, какой он черный, да и наверняка местный, значит, чеченец». «Не чеченец, а чечен. Лермонтова надо читать. А кличка вообще-то годится, так и будем его звать», – постановил командир.

И началась у пса совсем другая жизнь. Задолго до рассвета на стоянку с большими, пахнущими железом, маслом и керосином летающими машинами приходили люди. Они приносили на себе ароматы еды, теплого жилья. Люди исчезали внутри машин, и те через какое-то время оживали. Сначала раздавалось громкое шипение, от которого Джафар вначале опрометью бросался за железный ящик, стоящий неподалеку. Потом позади и сверху машины вырывался сноп огня, и большие палки, торчащие в разные стороны, начинали сперва медленно, а затем все быстрее и быстрее крутиться.

Выдохнувшись, машина останавливала свои «палки» и затихала. Оттуда выходили люди и подзывали собачку. Тут уж мешкать было нельзя, ведь начиналось самое интересное. Джафар стремглав выбирался из- под спасительного контейнера и что есть мочи мчался навстречу удовольствиям. А их было немало. Во-первых, обязательно почешут за ухом, погладят по спине, а если повезет и умело подсунуться, то и по брюшку. Во-вторых (но в главных), из кармана каждого члена экипажа появляется смачный бутерброд с разной начинкой. Поначалу как-то не успевалось разобрать, с чем именно, но обязательно вкусным. Потом уже, когда прошло чувство постоянного голода, можно было не спеша посмаковать и разобраться в содержимом, не пугая окружающих плебейскими манерами. Ну и, наконец, разговор по душам. С интересным собеседником поговорить – одно из самых больших удовольствий.

И пусть Джафар в основном помалкивал в разговоре, только изредка позволяя себе отдельные реплики в виде короткого взлаивания и сочувственного поскуливания. Но зато как он слушал! Терпеливо, заинтересованно, внимательно, реагируя на повествование то ироничной улыбкой, то сочувственным помахиванием хвостом, то негодующим рычанием. Конечно, с такими талантами он быстро стал любимцем эскадрильи и центром всеобщего внимания в перерывах между вылетами.

Однако, несмотря на такое внимание, пес не собирался фамильярничать со всеми подряд. Будучи доброжелательным ко всем офицерам, он хранил особую верность экипажу Вени Соколова. Еду он принимал только из рук членов его экипажа, несмотря на все соблазнительные посулы остальных летчиков и техников. От «борта» без особой надобности не отходил, а если кто-то чужой приближался, громким лаем оповещал экипаж об этом. Каким-то образом научился он отличать солдат от офицеров. Наверное, солдатские сапоги противно пахли казарменной сапожной ваксой. И если к «борту» приближался незнакомый офицер, то авиапес лаял без озверелости, «сигнальным» тембром, честно отрабатывая сторожевую пайку. Но стоило приблизиться к машине какому-нибудь солдатику, у пса начиналась истерика. Оскаливая зубы, припадая к земле, он исторгал из себя настолько злобный лай вперемешку с грозным рычанием, что даже здоровенные дембеля спешили ретироваться подобру-поздорову.

Прошло немного времени, и Джафар изменился, шерсть разгладилась и заблестела, перестали выпирать кости, взгляд из- под остриженной рукой Травкина челки стал выражать спокойствие и достоинство. Однажды, «заговорившись» с Витькой Ганушкиным, пес не успел до прихода командира выскочить из пилотской кабины. Да тут и борттехник Травкин перекрыл выход, усевшись на свое место. Джафар было заметался, ища выход из сложившейся ситуации, но командир остановил его попытки: «Да ладно тебе, не дергайся, посиди с нами, мы только вертушку опробуем.». Пес не посмел ослушаться командира и, дрожа всем телом, примостился под ногами Травкина.

В кабину пахнуло выхлопными газами, и пол ее начал почему-то раскачиваться. Вцепившись передними лапами в бронеплиту, Джафар попытался утихомирить взбесившуюся машину, но куда там. Шум становился все громче и громче, внутри все задрожало. Казалось, что сейчас все кишки вывалятся наружу. Но странное дело, через какое-то время все это перестало беспокоить пса и, кажется, начало ему даже нравиться! Когда свистопляска закончилась, Веня, сладко потянувшись на своем месте, предложил: «А не перекусить ли нам чего-нибудь?».

Значение этих слов было очень понятно Джафару. Он застучал хвостом по железному полу, чем сразу обратил на себя внимание экипажа. Все разом принялись чесать, гладить и трепать его по шерсти, поздравляя с началом летной деятельности. Появились восхитительные подношения в виде бутербродов, которые Джафар на этот раз съел не спеша и с достоинством. Так ест степенный сельский мужик после добротно сделанной трудной работы. Витька Ганушкин, поглаживая пса, уютно устроившегося между сиденьями летчиков, проговорил, улыбаясь: «А что, командир, ведь он теперь у нас не кобелечек, а кобелетчик! Давай его на вылет возьмем, пусть он мне помогает ориентировку вести, он же местный, небось, все помойки здесь обегал». Веня в знак согласия кивнул. Вот так и стал пес четвертым членом экипажа.

Не успевал Травкин открыть входную дверь вертолета, как Джафар первым врывался в пилотскую кабину и занимал свое законное место между приборными досками. В полете он не отрываясь смотрел через нижний блистер вниз, на проплывающие под вертолетом реки, леса, деревни, в которых смешно суетились куры и скакали на привязи, исходя бешеным лаем, эти жалкие домашние псы. Он как-то приосанивался, весь вид его говорил о достигнутом превосходстве. Вот полета в облаках Джафар не любил: в кабине сразу становилось холодно. Тогда пес залезал под сиденье «бортача» и до посадки вертолета уже не вылезал из своего укрытия, периодически поглядывая за праваком. Он быстро понял, что когда тот сворачивает какие-то бумаги и убирает их в портфель – скоро посадка. А после посадки у Джафара было много дел, особенно на новом аэродроме: все обнюхать, все разведать, определить возможные опасности для экипажа и машины и зорко охранять эти две святыни до последней капли… чего? Супа или крови? А, неважно. Важно не пропустить врага.

…Благодаря псу экипаж Вени Соколова стал приобретать все большую известность. Официантки в столовке загодя припасали гостинцы для четвертого члена экипажа. Видимо, присутствие собаки на борту приносило вертолету Соколова удачу: все самые сложные полетные задания экипаж выполнял отлично. А на войне от этой госпожи ой как много зависит. Стали поручать Соколову все более сложные и, прямо скажем, опасные задачи. И экипаж никогда не подводил.

Как-то раз летели они из Ханкалы, только что занятой нашими войсками, в Моздок. На борту – беженцы, в основном дети, женщины, старики. Летели на ПМВ, то есть на предельно малой высоте. Всего-то метров десять над землей. На скорости больше двухсот километров в час на этой высоте все мелькает за бортом так быстро, что не успеваешь вглядываться в ориентиры. Авиапес сидел на своем обычном месте между пилотами и, как обычно, пристально глядел на землю. Вдруг, явно чего-то рассмотрев, громко тявкнул. Венька кинул взгляд в этом направлении и обмер. Из-под косогора двое «духов» разворачивали в их сторону здоровенный пулемет. Все это длилось не более двухтрех секунд, но не зря говорят о теории относительности: эти мгновения показались командиру вечностью.

Стряхнув с себя оцепенение, Веня заложил машину в разворот с таким креном, что, казалось, сейчас она зацепит лопастями за землю. Завизжали дети и женщины в кабине. Забубухал басом крупнокалиберный пулемет. Трассерные пули кинулись вдогонку за вертолетом, да Веня не лыком шит. Не раз ему приходилось уворачиваться от таких вот красных «шмелей», если только вовремя их увидеть. Вот и на этот раз, гоняя ручку управления от борта до борта, заставляя вертушку делать телодвижения, напоминающие танец слаломиста, увел командир от гибели и людей и машину, в очередной раз вышел победителем из смертельной дуэли.

Когда прилетели, Веня задумчиво посмотрел на собаку и, пожав Джафару лапу, сказал: «Спасибо тебе. Ты молодец». Пес лизнул протянутую руку, положил голову на колени командиру и устало прикрыл глаза..

Однажды поручили экипажу выполнить очень важное задание. В штаб группировки заявился ответственный военный чин из Москвы. Бо-о-о-ольшой начальник. Наверное, ему необходимо было отметиться в районе ведения боев для дальнейшего продвижения по службе или получения очередного ордена. Он достал уже всех и вся своими проверками, разносами, совещаниями, отвлекая боевых офицеров от их насущных, не терпящих отлагательства дел. Казалось, этому кошмару не будет конца. Но.бог милостив. Одним прекрасным утром в штабе раздался звонок из Москвы. Большому начальнику срочно потребовалось вылетать обратно. Вывезти начальника на большой аэродром в Моздок, где его уже ждал самолет, поручили Соколову. Как положено, задолго до назначенного времени экипаж выстроился у подготовленного к вылету вертолета в ожидании главного пассажира со свитой. Джафара во избежание ненужных замечаний до поры до времени спрятали под контейнером. Тот сидел смирно и помалкивал. Наконец машина с начальником подъехала к стоянке. Тот грузно вывалился из нее и тут же обнаружил «массу» недостатков. Не заботясь о времени, «бугор» принялся подробно и развернуто распекать окружающих. Разнос длился долго. Экипаж, переминаясь с ноги на ногу, продолжал «держать стойку». А куда денешься! В это время начальник, не переставая извергать потоки ругательств, начал смещаться в сторону вертолета и приближаться к левому колесу. Джафар, который к этому моменту давно уже смылся из-под контейнера, заволновался. Подход к левому колесу для него означал совершенно определенные действия, поскольку после каждого полета он обязательно метил его своей собачьей меткой. Сработал рефлекс, и пес, судорожно протиснувшись сквозь частокол ног к заветному колесу, задрал лапу и прежде, чем кто- либо успел что-то сообразить, выпустил длинную струю на штанину «бугра». Окружающие оценили акт по достоинству: им было трудно сдержать смех. Наконец завращались винты, и под звонкий лай псины (оставшейся на этот раз на земле) «вертушка» порулила на взлет.

Прошло несколько дней, но машина Вени Соколова все не появлялась на стоянке. Его экипаж перенацеливали с одного задания на другое, не давая возможности залететь на основную базу хоть на минуточку. Джафар извелся. За эти несколько дней он снова отощал, и шерсть на его боках опять свалялась. Глядя на него, аэродромный люд поневоле задумывался, как быстро превращается в бомжа человек, а что уж говорить о собаке. На исходе недели полил нудный дождь, заполнивший все вокруг серой противной мокрой сеткой. Джафар лежал под контейнером, карауля прилет своих людей, своего экипажа. Он не позволял себе даже сдвинуться с места, так боялся пропустить появление вертолета. Куски хлеба, брошенные сердобольной рукой, лежали перед его носом, но он не притрагивался к ним. Все призывы других людей игнорировал.

12 февраля 2000 года экипажу Вениамина Соколова была поставлена задача на высадку группы спецназа в районе населенного пункта Итум-Кале. При заходе на посадку в назначенном районе вертолет был обстрелян противником из гранатометов. Одним из выстрелов было произведено прямое попадание снаряда в топливный бак. Вертолет взорвался в воздухе. Все члены экипажа и десантники погибли.

.Дождь кончился. Вместо него в воздухе заискрились снежинки, потом снег повалил мохнатыми хлопьями. Он быстро засыпал грязь, неприбранный мусор и обломки тары, валявшиеся на аэродроме. Стало светло и чисто, как в прибранной квартире. На опустевшей стоянке появился другой вертолет. Джафара с тех пор не видел никто.