Вервольф. Заметки на полях "Новейшей истории"
Часть 1
АЛЕСЬ ГОРДЕНКО
ВЕРВОЛЬФ
Заметки на полях
«Новейшей истории»
Текст в авторской редакции.
Много лет подряд я писал научные и околонаучные работы по истории богохранимой державы нашей. А однажды решил пофантазировать – а что было бы, если бы... История не знает сослагательного наклонения, но этот текст не из истории. А что это и о чём – пускай судит мой драгоценнейший читатель.
С наилучшими пожеланиями
Алесь Горденко
ИЗВЕЩЕНИЕ
Возрастная категория произведения – 18+.
В тексте присутствует ненормативная лексика, сцены насилия и сексуального характера.
Все описанные события, персоналии, учреждения, организации и географические объекты являются вымышленными и не имеют прообразов в реальности. Любые совпадения с реальными событиями, людьми, учреждениями, организациями и географическими объектами – случайность.
Данное произведение явно затрагивает религиозные и иные чувства, поэтому уважаемого читателя настоятельно просят немедленно прекратить чтение, как только ему покажется, что его оскорбляют.
Автор, создавая данный текст, ставил перед собой какие-то цели, но только не образовательные, воспитательные и цели политической, религиозной и иной пропаганды. Проще говоря, я не собираюсь никого ничему учить, рассказывать, что такое хорошо и что такое плохо, и ни к чему не призываю.
Уважаемого читателя просят помнить: лично я лично Вам ничего не должен и ничем не обязан.
С наилучшими пожеланиями
Алесь Горденко
БЛАГОДАРНОСТЬ
За стихотворения для главного героя, окружающих его персонажей и за историческое чтение автор сердечно благодарит своих великих современников:
– Ефрема Григорьевича АМИРАМОВА;
– Ольгу Викторовну АРЕФЬЕВУ;
– Александра Борисовича ГРАДСКОГО;
– Карена Артаваздовича КАВАЛЕРЯНА;
– Константина Шотаевича МЕЛАДЗЕ;
– Владимира Станиславовича ОКСИКОВСКОГО;
– Симона Абрамовича ОСИАШВИЛИ;
– Эдварда Станиславовича РАДЗИНСКОГО;– Юрия Евгеньевича РЫБЧИНСКОГО.
Я очень старался сделать свой текст достойным ваших произведений.
В тень уйдя от света белого
И устав смешить людей,
Глядя в треснувшее зеркало,
Плакал пьяный лицедей.
Чья судьба была им прожита –
Непонятно до конца:
Отличить и сам не может он
Свою маску от лица.
К. Меладзе, «Комедиант»
Человек – сосуд зла, пороков, нечистот и скверны.
И мне, возможно, не стоило бы помогать, если бы я не был так нужен вам всем –
осиротеете вы без меня, нищие и глупые люди… Бр. Вайнеры, «Лекарство против страха»
Мир объявил меня публичной девкой? Теперь я превращу его в бордель!
Ф. Дюрренматт, «Визит старой дамы»
Когда История намеревается шутить, она никогда не довольствуется усмешками.
Тщеславие капризной дамы Клио может удовлетворить только вселенский сардонический хохот. Бр. Вайнеры, «Евангелие от палача»
ПИР ПОБЕДИТЕЛЯ
Он говорит: силою руки моей и моею мудростью я сделал это, потому что я умён; и переставляю пределы народов,
и расхищаю сокровища их, и низвергаю с престолов, как исполин. «Книга пророка Исайи»
Театральные режиссёры дорого бы дали за право оказаться сейчас в Государственной канцелярии. Современное здание, «дворец из стекла и бетона»; отделка помещений – в лучших традициях головных офисов транснациональных корпораций; люди в европейских деловых костюмах. И при этом здесь происходило нечто вроде приёма турецким султаном иностранных послов в XVI веке. Впрочем, посла принимали сирийского, привычного к падишаху в европейском костюме – у самого такой же имеется.
Подарок от сирийского диктатора лежал на Его рабочем столе и блестел в лучах солнца. Перстень белого золота с крупным чёрным бриллиантом ромбовидной формы. Придётся выплатить в казну полную стоимость драгоценности, но не жалко. В музей подарков главе государства в жизни не отдам – решил Он, как только увидел это чудо ювелирного искусства.
– Я особо благодарю Ваше Высокопревосходительство за то, что вы нашли возможность провести приём в день вашего юбилея… – посол отвесил очередной полупоклон.
В ответ Он благосклонно улыбнулся.
– Отношения с Сирийской Народной Республикой для нас важны настолько, что я никогда не стал бы переносить встречу с полномочным представителем президента Сирии по столь незначительному поводу, почтеннейший. И если вы не возражаете, я немедленно дам ответ Его Высокопревосходительству президенту.
Собственно, для этого всё и затевалось.
Сегодня, в день Его 50-летия, в обиход вводился Его новый официальный дипломатический титул. Едва заметный кивок головой – и вот уже из угла выходит секретарь и начинает важно и торжественно:
– Милостью Всевышнего Творца и волей ста сорока народов, населяющих восьмую часть земной тверди. Мы, Государственный Канцлер Великого Нордланда; Верховный Главнокомандующий вооружёнными силами Великого Нордланда; высший руководитель гражданской администрации Великого Нордланда; гарант Конституции и правопорядка в Великом Нордланде; Герой Северного Союза Социалистических Республик и Герой Великого Нордланда; кавалер высших наград иностранных держав и прочая, и прочая, и прочая.
– Другу и брату нашему, Его Высокопревосходительству достопочтеннейшему господину Президенту Сирийской Арабской Народной Республики, – продолжил Он, в течение следующих пяти минут надиктовав стандартную дипломатическую благодарность.
После чего снова откликнулся секретарь:
– Дано в Великом Нордланде, в городе Мошковце, в Государственной канцелярии 22 июня 2011 года от Рождества Христова и 20 раджаба 1432 года по Хиджре. Государственный Канцлер Великого Нордланда Георг Лиандер.
Проводив посла, Он долго стоял у окна, любуясь перстнем на пальце. Потом спросил у секретаря:
– Равиль, как думаешь, наша эта самая… прогрессивная об-щественность… она сильно о.уеет от моего нового дипломатического статуса?
– А какая разница, Джордж Джорджиевич? Что они могут, кроме трёпа?
– Ещё они мне заискивающе улыбаются на встречах, а потом бегают на «Эхо Мошковца» жаловаться, как я их угнетаю. Ну да Анубис с ними. Что там у нас дальше?
– Приём представителей элиты, Джордж Джорджиевич,по случаю вашего юбилея. Приглашены в полном соответствии со списком, который вы сами и составили. Все уже прибыли и ожидают в приёмной.
– Дай-ка сюда список-то.
Ну да, действительно. Сам давеча составлял. Разумеется, исходя в первую очередь из дипломатических соображений. Видеть в собственный день рождения большинство этих рож не было никакого желания, но не позовёшь – обидки пойдут, пересуды…
Его Святейшество Патриарх Мошковецкий и всего Нордланда Киприан. Когда, три года тому назад, отбыл ко Господу прежний предстоятель, Он лично лоббировал кандидатуру митрополита Киприана как самого негордого и небрезгливого холуя из имеющихся претендентов на патриарший престол. Всякая власть от Бога. Отдавайте кесарю кесарево. Именно Киприан казался ему тогда самым талантливым пропагандистом этих нехитрых идей среди паствы. Увы. Абсолютная власть развращает абсолютно, а абсолютного холуя, видимо, – два раза абсолютно. Старый хрен сам обзавёлся толпой холуёв, наслушался от них с придыханием «Ваше Святейшество!..» – и понеслась арба по кочкам. Уже около него вьются какие-то ряженые казаки и «православные граждане» с наклонностями погромщиков и мелких уголовников... А в рождественском послании к пастве и вовсе отмочил: давай вспоминать про XVII век, когда были «царь и патриарх заедино» и это называлось «симфония властей». Симфонию ему подавай. Реквием не хочет?
Мэр города Мошковца… для Него – просто Сержик. Поскольку сам этого Сержика в Сибири откопал, сам порядкам обучил и сам во главе этого города поставил. И вот вроде бы и претензий к Сержику нет: всё понимает, старается, ворует строго по чину. Но…
В последние лет пять Он вдруг стал жить благостно. Как-то вот взяла ненависть – и ушла из Его сердца. Может быть, это потому, что Его враги уже или числятся за Небесной Канцелярией, или каждый день трясутся от страха, или выяснилось, что это и не враги никакие, а так, мелкие подзаборные шавки. Может, поднялся ещё на одну ступеньку по буддийской лестнице Просветления, где вершина, – это любить всех и ни на кого не злиться.
Может, ещё что.
Но вот город Мошковец Он ненавидел по-прежнему. Он честно пытался его полюбить, читал его историю, ходил в его музеи, любовался его старой архитектурой. Только хуже стало. Идёшь, скажем, по улице Кузнецкой – когда-то тут жили кузнецы. Рукастые и головастые мужики, творившие молотом на наковальне шедевры. Куда они делись? Что произошло с этим городом? Почему прошло каких-то 150 лет – и в этом городе остался в основном человеческий мусор? «Совести нации» и прочие «таланты» с «гениями», придумавшие теперь погоняло «креативный класс». Их противоположность – не просто холуи, а отборнейшие тупицы, с которыми никаких врагов не надо. «Учёные» с липовыми дипломами и диссертациями. И чем дебильнее дебил, тем умнее рассуждает, как надо страной руководить.
…Недавно посетила мысль, которой Он не поделился пока даже со своей Женщиной. Прошлой осенью этим зажравшимся паразитам в очередной раз честных выборов недодали, толерантности недолили и транспарентности недовесили – они побежали на Болотную площадь голосить: «Мы здесь власть!» А если взять и исполнить их желание? В своё время царь Пётр уже наказал этот спесивый, тупой и зажравшийся город, выстроив новую столицу много северо-западнее. В итоге вошёл в Историю как Пётр Великий. Что, если построить новую столицу много северо-восточнее? Может, хоть тогда эти сказочные идиоты откроют уже карту родной страны и сами убедятся, что европейская она от силы процентов на 30, а остальное – Азия пополам с северами? Новая столица… Великий Пётр… Великий Джордж…
А пока Сержик, как умел, руководил старой. Которую Он ненавидел. Хотя Сержик, разумеется, в этом не виноват.
В молчании Он просматривал список. Какие-то банкиры. Какие-то торговцы. Какой-то очередной «выдающийся кинорежиссёр» (только на последний шедевр, разумеется, провалившийся в прокате, чуть не миллиард извёл – действительно талант надо иметь!).
– Равиль!
– Слушаю, Джордж Джорджиевич.
– У меня сегодня день рождения?
– Так точно.
– То есть праздник?– Ну, в общем, да…
На лице секретаря начала отражаться растерянность – чего хочет Шеф?
– Ну тогда гони их всех к х.ям. Только, конечно, вежливо.
– Простите, Джордж Джорджиевич, не понял?
– Ну, объяви, что приёма не будет. Поеду праздновать домой.
– Но как же?..
Он посмотрел на секретаря и улыбнулся. Равиля можно понять. Ему непонятно. Он боится разозлить Шефа и одновременно понимает, что выйдет скандал. Тихий, почти незаметный, но скандал. Какие будут дискуссии под ковром! Какие гадания на кофейной гуще от «ведущих аналитиков»! И, конечно, в жизни никто не поверит, что Он просто решил устроить себе праздник. У Него сегодня юбилей. Полвека. Можно его взять и просто провести с приятными людьми?
– Да, Равиль, ещё свяжись с премьер-министром – возлагать цветочки к Вечному огню сегодня поедет он.
– А вы как же?
– А я, Равиль, не виноват, что родился спустя ровно 20 лет после 22 июня 1941-го. И совершенно не обязан отменять из-за этого свой праздник. И вообще… ты не маячь, как памятник. Давай присядем.
Он встал из руководящего кресла, положил секретарю руку на плечо, провёл его к диванчику в углу, усадил, сам сел рядом.
– Равиль, ты никогда не замечал такого... Как бы тебе это объяснить? Вот ты был холостой, а потом женился – и понимаешь, что у тебя началась другая жизнь. Потом родился ребёнок – и она опять другая. Что-то такое было?
– Конечно, было, Джордж Джорджиевич.
– Ну вот. А теперь попробуй представить, что такое может случиться и в 50 лет тоже. Я вот сегодня в очередной раз начинаю новую жизнь. И у меня по этому поводу большой праздник. И этот праздник стоит всех формальных церемоний типа возложения цветочков к Вечному огню и речей о вечной признательности павшим 70 лет назад. И уж тем более я могу себе позволить сегодня не видеть все эти хари, которые собрались в приёмной.
Ты понял меня?
– Так точно, понял. Но… Вы завтра об этом не пожалеете?
– С чего вдруг?
Он улыбнулся и обнял секретаря.
– Равиль, ты забыл одну вещь.
– Какую, Джордж Джорджиевич?
– С сегодняшнего дня я – милостью Всевышнего Творца и волей ста сорока народов, населяющих восьмую часть земной тверди. А теперь почитай ещё раз этот список. Неужели какой-то обнаглевший монах, пара чиновников, десяток жирных котов и отдельно взятый паразит от кинематографа – это больше, чем воля ста сорока народов, населяющих восьмую часть земной тверди? Иди, Равиль, гони их всех к х.ям… в смысле, сообщи с извинениями, что приёма не будет.
1993, 27 апреля
Чёрная иномарка с тонированными стёклами остановилась на краю пустыря – дальше было не проехать. Бурьян, кучи мусора. Глухая окраина городишки под столицей, позабытая и людьми, и Богом. Несколько деревянных развалюх, расселённых по ветхости. Ни одной целой рамы в окнах, следы выдранных труб и голые крыши – металл отсюда унесли весь. Да и вообще всё, что может пригодиться в хозяйстве.
– Шеф, нам точно сюда?
Шеф ничего не ответил. Вышел, хлопнул дверцей и направился прямиком к крайней халупе.
В таком настроении водитель наблюдал его всего несколько раз, в основном – на кладбище на окраине Мошковца. Там была похоронена любимая женщина Шефа. Совсем небольшой, но густо засаженный плакучими ивами участочек. Посредине – памятник: свеча из белого мрамора, а в пламени – голова молодой красавицы с длинными локонами. Одно слово: «Мария». Ни фамилии, ни дат жизни. Шефу было достаточно. Он разговаривал с ней, как с живой. О чём – этого водитель не знал, ибо к Шефу в этот момент было лучше не подходить. А водитель и так его боялся до ужаса.
В правительственном гараже он работал уже более четверти века. Довелось возить самых разных людей: умнее, глупее, наглее, хитрее. А такой попался впервые. Водитель, конечно, слышал эту байку: когда-то давно Шеф попал в руки гэбистов и те испытали на нём какой-то психотропный препарат, давший неожиданный эффект. Но мало ли чего понапишут в перестроечной прессе про чекистов!
Не смешно стало, когда он заглянул Шефу в глаза. Вернее, Шеф заглянул в глаза водителя. При первом личном знакомстве и рукопожатии. В светло-серых очах Шефа не прочитывалось ничего. А вот его взгляд... Какой там рентген! Что может эта медицинская игрушка?
– У вас нехорошо на душе, – произнёс Шеф вместо приветствия. – Вы боитесь. Чего вы боитесь?
Водитель пробормотал что-то такое про нового пассажира. Шеф не возражал. Улыбнулся.
– Меня можете не бояться. Я хоть и знаю всё, в том числе и про вас, но к человеческим слабостям отношусь с пониманием.
И ведь, похоже, он не шутил. Знал ли Шеф всё – неизвестно, но к его рентгену абсолютно точно прилагались звериное чутьё на любые опасности и полная беспощадность. И очень специфическое везение: с людьми, которых угораздило стать врагами Шефа, как-то очень быстро случались неприятности. Вот жил человек, а потом раз! – и прибрал Господь. Причём по абсолютно естественным для любого судмедэксперта причинам. Так что водитель не сомневался: если однажды Шеф обнаружит за ним слабость, к которой нельзя отнестись с пониманием... Задохнулся угарным газом в гараже, мало ли.
А вообще – Шеф был исключительно вежлив, всегда обращался на «вы». Говорил мало и спокойно, не повышая голоса. Смотрел, в случае чего, с пониманием и сочувственно. Как на большинство из тех, с кем потом случались абсолютно естественные неприятности с летальным исходом.
Что-то человеческое в Шефе, впрочем, тоже было. Не обращая внимания ни на кого (и уж тем более на такую мелкую пакость, как водитель), он мог долго, взасос целоваться со своей женой, которую встречал в аэропорту. Да, вот прямо там, в аэропорту. Или часами разговаривать на кладбище со своей Марией, как с живой. В первом случае выяснялось, что Шеф способен на нежность, ласку и все прочие лучшие чувства, воспетые романтиками; во втором – что самое трудное для Шефа – это кого-нибудь простить. И поэтому лучше не выходить за пределы маленьких человеческих слабостей, к которым Шеф относится с пониманием.
Он захлопнул дверь автомобиля и пошёл прямиком к крайней развалюхе. Водитель запер машину и засеменил следом – за жизнь Шефа он, в некотором смысле, отвечал головой.
Непонятно было ничего. Какая-то совершенно внезапная поездка. Вызов после обеда, посреди рабочего дня, короткое распоряжение «едем в Варский!». Никаких машин сопровождения с охраной – только они двое, в одной иномарке. И почему-то сюда, на заброшенную окраину этого городишки, в царство расселённых халуп и помоек.
Шеф зашёл в крайний подъезд, огляделся. Старый, трухлявый деревянный дом; старая, трухлявая, местами уже разваливающаяся лестница на верхние этажи. Бывшие квартиры с распахнутыми или вовсе выдранными дверями, кучи всякого хлама на полу.
Ветер гуляет…
На первом и втором этажах Шефа ничто не заинтересовало. Стараясь не наступать на гнилые ступеньки, чтобы не провалиться, он поднялся на последний, третий этаж. И произнёс: «Это что за чёрт?».
Одна из квартир верхнего этажа не только сохранила дверь – эта дверь была закрыта. Шеф толкнул её – дверь не поддалась. Заперто? Шеф дал по ней пинка. Дверь затрещала, но устояла.
– Вам помочь, Джордж Джорджиевич? – водитель тоже успел забраться на третий этаж.
Внезапно Шеф сунул руку водителю за пояс и выдернул его табельный пистолет. Передёрнул затвор и высадил три пули в замок.
Старая дверь распахнулась. А ещё – раздались какие-то хрипы, стон и звук падающего тела.
За дверью была малюсенькая квартирка. Прямо – узенький коридор, ведущий на кухню; справа – две смежные комнаты, которые, по идее, должны были быть одной нормальной комнатой. Слева – узкое пространство, в которое умещались вешалка для верхней одежды и отгороженное от неё некое подобие санузла:
унитаз, душ, полтора метра между ними для бельевых верёвок.
На полу коридора лежал бомж. Обычный такой оборванец. Шеф попал куда надо… или куда не надо. Короче – в груди бездомника было два пулевых ранения, на пол уже густо сочилась кровь, а сказать несчастный ничего не мог – только хрипел в агонии.
Шеф шагнул в квартиру. Из крайней комнатёнки донёсся дикий вопль и умоляющее:
– Не убивайте!..
В комнатке обнаружился какой-то полуразвалившийся диван; за диваном пытался спрятаться второй бомж.
– Ты кто? И откуда здесь взялся? – глухо спросил Шеф.
Глотая слова, заикаясь и трясясь от ужаса, бездомный кое-как пояснил – они здесь поселились, потому что бомжи, а эта квартирка показалась им самой благоустроенной во всём доме. Да и верхний этаж – не каждый любопытный пацанёнок залезет. В общем…
– Я ничего не сделал! Не убивайте…
– Вытащи труп в любую соседнюю квартиру и убирайся.
Водитель хорошо знал эту негромкую, но страшную интонацию Шефа. Шеф вообще почти никогда не повышал голоса. Просто вот таким тоном он принимал окончательные решения…
Трясущимися руками бомж поднял тело своего товарища, обхватил и понёс к выходу. Занёс в квартиру напротив.
– Подальше затащи.
Бомж проволок труп до конца коридора, положил на пол, обернулся... Четвёртым выстрелом Шеф уложил его наповал.
К водителю вернулся дар речи.
– Джордж Джорджиевич, что вы делаете?!
От серо-стального взгляда водителю сделалось дурно. Наверное, в войну так же – беспощадно, неумолимо и очень холодно – фашистские каратели смотрели на своих будущих жертв.
Он отшатнулся к стене и совсем было собрался сползти по ней ввиду обморока. Но ему в подбородок упёрся его собственный табельный пистолет. И эти страшные, беспощадные глаза… – Кому ты пишешь на меня спецдонесения?
– Эрингу…
Вот и всё. Эту маленькую человеческую слабость Шеф точно не оценит. Но как было не сказать, в такой-то обстановке? Водитель и подумать ничего не успел; само вырвалось.
– Хм… а ведь логично. Наш любимый министр внутренних дел. Считает, что я занимаю его место рядом с Эльцером. Опять же, мент, то есть испытывает ко мне классовую ненависть. Ретив, горяч, но туповат, как все служаки. Да ещё и совершенно искренне меня ненавидит и потому делает кучу проколов, от горячности. А компромат на меня ему сливает трусливый дурак. Ты не обижайся. Лучше при жизни слушать о себе правду, чем красивые слова – лёжа в гробу. Впрочем, если понадобится – могу организовать и это.
За все полтора года их общения Шеф впервые говорил с водителем на «ты».
– Джордж Джорджиевич… поймите… я не мог иначе. Это условие моей работы. Все так делают, других в правительственном гараже нет! Не убивайте!
Шеф отвёл страшный взгляд. Убрал руку с пистолетом. Водитель благополучно пополз по стеночке и рухнул на пол лестничной клетки, прямо на колени перед Шефом. …Второй бездомник тоже умолял «не убивайте!»…
– Посиди пока тут. Подумай, как будешь сообщать Эрингу, что ты из своего личного табельного оружия пристрелил двух бомжей.
Шеф не спеша протёр пистолет и бросил его на пол рядом с водителем. Зашёл обратно в проклятую квартиру. И началось странное. Эту халупу он рассматривал, как экспозицию в лучшем музее мира.
Квартирка была маленькая; водителю, сидевшему на полу у порога, всё было видно.
Вот Шеф заглядывает в душевую, она же туалет. С какой-то мечтательной улыбкой гладит резные стеновые панели, которыми та околочена – действительно, очень изящные, покрытые лаком досочки с резьбой, явно ручной работы. Потом морщится, как от сильной зубной боли, и что-то стонет. Проходит на бывшую кухню. Там сохранилась какая-то колченогая табуретка; на полу – горы старой посуды, объедки, мусор. Шеф долго смотрит в окно с вывороченной рамой, потом присаживается на табуретку. Долго сидит, низко наклонив голову. Ногой раскидывает хлам на полу. Оживляется – среди мусора нашлась разделочная доска. Замызганная доска для резки хлеба. Её Шеф берёт бережно, долго рассматривает, и опять – сначала улыбается чему-то, потом стонет.
Крайняя комнатка. Она под самой крышей. С крыши давно содрали металл, так что на стенах – множественные потёки воды. От этого обои отстают большими кусками. Отваливаются слой за слоем. Обнаруживается и слой, очень популярный лет десять тому назад. У водителя в квартире были такие же, в детской комнате. Герои мультика тех лет – медвежонок Винни Пух и поросёнок Пятачок с большим красным шаром. Детям очень нравились. Были большим дефицитом. Перед когда-то дефицитными обоями Шеф и вовсе рухнул на колени, уткнувшись в угол комнаты головой. Точно так же он отключался, когда на кладбище разговаривал с памятником Марии. Кажется…
Вот это было уже нечто. Шеф мог быть беспощадным. Мог вести себя, встречая жену, как малолетний влюблённый пацанчик. Но… Никогда водитель не видел его плачущим. Очень тихо, почти незаметно. Только характерные содрогания спины.
Водитель очнулся от своего анабиоза. Подобрал пистолет. Зашёл в проклятую квартиру. В комнату пройти не решился, заглянул на кухню.
На табуретке лежала та самая доска для резки хлеба. Тоже явно ручной работы. Когда-то её выпилили из обычной доски и разукрасили резьбой. А на оборотной стороне – и вовсе картина. Молодая женщина с младенцем на руках стоит у окна, смотрит на восходящее солнышко и улыбается.
Водитель вдруг понял, где он её видел. А он её видел. Это была та самая Мария, без отчества, фамилии и дат жизни и смерти.
Мраморная голова девушки на памятнике.
– О Господи!..
Шеф повернулся. Выглянул из угла. Встал. Пошёл на кухню.
– Джордж Джорджиевич, это ваша квартира?
– Да…
Шеф больше не выглядел ужасным. Растерянный, жалкий человек, который вдруг выяснил, что ему подвластно не всё. Он пришёл на встречу со своим прошлым и увидел, что всё действительно закончилось. Вернуть ничего нельзя. Есть беспощадное время, которому наплевать на твоё положение и возможности.
Если когда-то что-то и было, то прошло; в итоге – расселённая и разграбленная развалюха, и квартирка, загаженная парой бомжей.
– Вы тут жили когда-то?
– Вот именно – жил… – Шеф уткнулся в стену головой. – Здесь я был счастлив... А потом жизнь кончилась.
Отвернулся и заговорил сам с собой.
– Смерть. Сюда пришли люди, которым я ничего не сделал. Но был нужен для решения их личных проблем. И они убили. Всё убили. Ту жизнь, то счастье... Меня тоже. Хотя и не совсем. Я, как ты мог заметить, выжил и сам научился убивать.
На водителя снова смотрели беспощадные серо-стальные глаза эсэсовского карателя.
– Я не хотел ничего этого. Но получилось так, как получилось.
И поэтому…
Страх вернулся мгновенно. Водитель рухнул на колени.
– Джордж Джорджиевич, не убивайте! Да, я... Я писал... Но других людей не берут в правительственный гараж! Вы теперь всё знаете. Я могу писать под вашу диктовку. Не убивайте! Ну, простите меня, в конце концов! Ведь если вот здесь вы были счастливы – то когда-то вы умели это делать!
Всё. На этом силы кончились.
Некоторое время он просто валялся у Шефа в ногах. А тот молча его рассматривал. Этак… заинтересованно.
– А скажи, – прервал Шеф страшное молчание, – с чего вдруг ты стал верующим?
Ну да, великий и ужасный Шеф действительно знал всё. В том числе и то, что вот уже скоро пять лет, как водитель – постоянный прихожанин храма Священномученика Филиппа, митрополита Мошковецкого.
– Бог даёт мне надежду… и утешение. А ещё он милосерден.
Он не разучился прощать…
– А житие митрополита Филиппа ты читал?
– Читал.
– Церковную версию?
– Я не знаю... Ту, которая в брошюрке, которую в храме раздавали.
– Ну, значит, церковную. То есть для дураков.
– А есть какая-то другая?
– Есть. В церковной всё просто и понятно, как в сказке о Колобке. Дескать, жил-был царь Грозный, тиран и самодур. И был у него митрополит, который тиранство и самодурство царя смело обличал. Царю надоело это слушать, и он митрополита удавил.
Так примерно, если вкратце?
– Ну да.
– Так эта версия для дураков. Потому что на самом деле был царь, впервые взявший в руки столько власти, чтобы называться царём. И были бояре и попы, которые не хотели эту власть отдавать. И среди них был Филипп, особо наглый поп, который царю по такому поводу хамил. Царь это слушал-слушал и однажды сказал: «Буду же отныне таким, каким называете меня!» И стал. И первым, кому он это разъяснил, посредством своего любимого опричника Малюты и удавки, как раз и был поп Филипп. Ты понял?
– Нет, Шеф. Наверное, я действительно дурак.
– Ты, Эринг, страна эта проклятая... Вы все... Для вас нет большего удовольствия, чем обсуждать, как криминальный авторитет Жора Палач вдруг стал руководителем Службы безопасности Президента Северной Федерации. Вы приписали мне кучу трупов и заламываете ручонки – ну как же так?! Кого понабрали страной руководить?! Мы-то не такие! Мы-то чистенькие, благородные, человеколюбивые! Где вы все были, со всем вашим человеколюбием, когда вот сюда вломились менты, чтобы уничтожить моё счастье, а? Тогда я ещё никого не убивал... А теперь... Буду же отныне таким, каким называете меня!
Одним рывком он поднял водителя с пола и долго смотрел ему в глаза. Это был уже какой-то иной взгляд… оценивающий, что ли. Потом Шеф усмехнулся и разжал руку.
– Поэтому думай обо мне хорошо. И веди себя прилично.
– Вы… Вы меня не убьёте?
– Дался ты мне... Живи.
Коротким взмахом руки Шеф отправил водителя обратно на лестничную клетку. А сам ещё долго ходил по разорённому бывшему жилищу.
Перед уходом водитель снова взглянул на трупы бомжей. Потом на Шефа.
– Не беспокойся... Я всё сделаю! – мимоходом бросил тот. – Сочини Эрингу душещипательную историю о том, как я в своё рабочее время, используя служебное положение, гонял на казённой машине чёрт-те куда, встречаться со своим прошлым.
У входа в подъезд он вдруг остановился. Опустил голову. Тихо произнёс, обращаясь непонятно к кому:
– Встречаться со своим прошлым... Ну почему с прошлым? Почему? Я ведь... Я ведь честно не хотел, чтобы оно всё вот так... Так получилось и так закончилось.
Перед отъездом Шеф протянул водителю добытую неизвестно откуда фляжку:
– Выпей. Ты сейчас в таком состоянии, что тверёзый точно куда-нибудь не туда въедешь. Да, и ещё... Ты мне никогда не простишь того, что было сегодня. Твоего страха, твоего унижения. Того, что теперь у Эринга ровно столько же причин тебя прихлопнуть, как и у меня. Не хочешь – не прощай. Но хотя бы попробуй это понять: я действительно не хотел ничего этого. Мне хватало каморки на третьем этаже. Но всё получилось так, как получилось. Почему и зачем – я и сам не знаю…
Всю дорогу до столицы он сидел, прижимая к груди старую разделочную доску с рисунком: молодая красивая женщина стоит у окна и встречает рассвет, держа на руках младенца. Разве что прервался один раз на звонок по спецсвязи.
– Эринг? Лиандер беспокоит. Я принял решение насчёт предстоящего Первомая. Подробности лично, но в целом вам понравится. У меня в кабинете через два часа устроит? Отлично, жду.
Вечером по телеканалу «Подстоличье» показали репортаж. Областные новости: в городке Варском бомжи, поселившиеся в расселённых домах на окраине, пытались согреться, развели костёр и устроили пожар. Три ветхие деревянные постройки сгорели дотла, на пепелище найдены останки тел двоих бездомных, погибших при пожаре. В мэрии города пообещали уже на ближайшем заседании рассмотреть вне очереди вопрос о своевременном сносе расселённого ветхого и аварийного жилья.
ОБРЕТЕНИЕ
(ПЕРВАЯ ЖИЗНЬ)
Тот, с кем случается чудо, об этом не знает.
«Талмуд»
1
– Недобрый вечер! Вы позволите?
Девушка подняла глаза.
Вообще-то она специально выбрала этот столик – в самом дальнем углу кафешки. Чтобы никто не мешал. И ей почти удалось. Взяв бутылку самого дешёвого красного вина, она уже почти выпила её, не привлекая ничьего внимания. Пока вот…
Рядом с её столиком стоял человек. В какой-то книжке она однажды вычитала об одном из персонажей: «Никакой какой-то». Вот он и был – никакой какой-то. У него было много особых примет, но, сливаясь воедино, они давали очень даже средний портрет. Незнакомец был явно молод. Коротко стриженные густые волосы тёмно-рыжего оттенка. Прямой нос. Довольно высокий лоб. Тяжёлый подбородок. Одет в импортную чёрную кожанку. Каким-то непостижимым образом всё это, собранное вместе, создавало очень даже невзрачную личность, легко теряющуюся в любой толпе; через минуту и не вспомнить, и не описать. Руки с «музыкальными» пальцами; на среднем пальце правой руки – тяжёлый золотой перстень с каким-то вензелем.
Глаза вот разве что. Незнакомец напомнил девушке Тузика. Когда-то давным-давно к ним, под порог детдома, подкинули беспородного щенка. Парадокс, но он стал всеобщим любимцем. Надо же и детдомовцам кого-нибудь любить? А взгляд у пса навсегда остался грустным. Может быть, он по-прежнему чувствовал, что однажды его предали и подкинули под чужой порог.
У незнакомца вот тоже – был какой-то грустный и немного растерянный взгляд. Поэтому девушка и кивнула.
– Садитесь.
При незваном госте была бутылка хорошего коньяка и большая тарелка с бутербродами. Несколько секунд он смотрел на девушку. Та не выдержала.
– Что вам надо?
– Извините, я не хотел вас обидеть. У вас тоже кто-то умер?
– Нет. Но я вам сочувствую.
Незнакомец налил себе рюмку коньяка, выпил без закуски, поморщился. Произнёс куда-то, как говорят в театре, в сторону:
– Идиотизм какой-то.
Девушка тоже хотела ещё раз приложиться к своей бутылке, но... Кой чёрт его принёс?! Неудобно как-то, при незнакомом молодом человеке. Она потянулась к бутылке, но отдёрнула руку.
Незнакомец понял это по-своему. Подвинул к ней свою бутылку.
– Угощайтесь. Мне тут всё равно много. И потом – если напиваться с горя, то чем-то вроде коньяка.
Он больше не казался девушке похожим на вечно печального брошенного пса Тузика. Она посмотрела на незнакомца ненавидяще. Мало ей… так ещё и этот для полного счастья!
– Кто ты такой и что тебе надо?
– Я не хотел вас обидеть. Не злитесь. Я, наверное, сейчас действительно говорю что-то не то. Это потому, что я впервые оказался в настолько дурацкой ситуации…
Ещё один. Далась она им всем и сразу. Тоже про любовь с первого взгляда врать начнёт?
– И что же у тебя случилось? – на незнакомца пронзительно смотрели карие глаза, полные презрения. Ничему она не поверит. Видела она уже таких. Один из них должен заехать в эту кафешку. От одной мысли девушку чуть не стошнило. Ну и пусть. Она сегодня и налакалась этой красной бурды, чтобы было не так противно. А тут ещё и этот странный тип с коньяком и похоронами. Поубивать бы вас всех!
– У меня умер дед. Он был членом ЦК КПСС. О его смерти даже написали в «Правде» пару дней назад. Но там коротко: смерть вырвала из наших рядов. Мы клянёмся их сплотить ещё теснее. Навеки в наших сердцах. И всё такое. Я помню деда с хорошей стороны. Я бы хотел, чтобы он сейчас был жив. А горевать по поводу его смерти у меня не получается…
Это было уже что-то интересное. Девушка внимательно и настороженно оглядела незнакомца. Чёрная импортная кожанка – страшный дефицит. Тяжёлый золотой перстень на пальце. Дорогой коньяк на помин души безвременно почившего дедушки. Он вполне мог быть внуком члена ЦК КПСС.
– И почему у тебя не получается горевать?
– Потому что я знаю истинные подробности его смерти.
– Да? И что там не так?
– Дед очень любил молодых красивых женщин. Однажды двум своим любовницам он недоплатил, они обиделись, вытащили у него, сонного, партбилет и прямо на чистых страницах написали кляузу в Комитет партийного контроля. Про аморалку и всё такое. И успели отнести куда надо прежде, чем дед прочухался. В общем, пришлось срочно ехать в больницу с инфарктом. Потом в больницу пришла весточка: в партконтроле дело деда разбирает его заклятый друг, так что замять скандал не получится. Пришлось скоропостижно помирать. Ну и, естественно, смерть списала все долги. Пышные похороны, сообщение в «Правде», мы потеряли твердокаменного коммуниста и верного товарища по борьбе... Всё, как положено. Какая-то панихида с канканом в одном флаконе.
Насколько позволяла выпитая красная бурда, девушка собрала мозги в кучу. Посмотрела на незнакомца внимательно.
Похоже, он действительно не собирался её клеить. По крайней мере... Историю про незадачливого дедушку он рассказывал както на редкость буднично, без тени театральных эффектов. Неужели оно и в самом деле так было? А она тогда зачем понадобилась этому странному незнакомцу?
– А я тебе зачем? – спросила девушка. – Какого лешего ты ко мне подсел? Ну, допустим, я тебе поверила. Соболезную. Дальше что?
– Зачем? Не знаю… В эту кафешку я хожу, потому что у меня здесь знакомый официант. Соответственно, и обслужат прилично, и меню куда разнообразнее. Вот этого коньяка – для всех прочих посетителей его сейчас нет, только такое вот, с позволения сказать, вино… – незнакомец взглядом показал на бутылку, стоявшую рядом с девушкой. – Я сюда пришёл потому, что не знаю, как реагировать на смерть деда. И решил немного принять, для лучшего понимания. И увидел вас.
– И что ты увидел?
– Молодую красавицу, у которой случилось большое горе.
Девушка в очередной раз внимательно на него посмотрела. Похоже, он ей действительно сочувствовал. Ну, или по крайней мере в высшей степени профессионально это сочувствие изображал. На всякий случай девушка решила пока не менять тон.
– Ну, увидел, и что дальше?
– Меня посетила дурацкая мысль. Вы что-нибудь слышали про феномен попутчика?
– Про что?
– Феномен попутчика. Представьте – в поезде дальнего следования едут в одном купе два человека. Ехать им, например, неделю. Раньше они никогда не встречались, после поездки, скорее всего, никогда больше не встретятся. И поэтому они друг с другом делятся какими-то своими настолько личными историями, какими ни за что не поделились бы даже с лучшим другом. Я увидел человека, у которого тоже большое горе. И подумал, что, возможно, мне удастся разделить с ним своё горе. И помочь ему разделить его печаль.
– Ты идиот? – девушка воззрилась на незнакомца с искренним изумлением.
– Да, – вдруг как-то сразу согласился он. – Наверное. Во всяком случае, до вас мне этот же вопрос задавали минимум человек пять. Не могут же они все заблуждаться.
С минуту девушка молчала. Вот такого она точно не ожидала. Почему-то вспомнилось: сразу после детдома, пока ей оформляли документы на квартиру, она какое-то время жила в частном секторе, у старушки. Старушка была богомольная, держала в своей комнате иконы. В том числе и икону, изображающую какого-то полуголого человека с длинной запутанной бородой. Юродивый, – поясняла старушка. Девушка сначала смеялась – юродивых она до этого видела только в кино. Там их показывали или просто больными на голову, или хитромудрыми диверсантами, действующими в интересах церковников против трудового народа. Старушка не обиделась. Как могла, объяснила: на самом деле юродивый – это такой особый духовный подвиг. Про подвиг девушка ничего не поняла, зато поняла: юродивый – это тот, у кого мозги как-то не так работают. Не как у всех. Сейчас один из таких, похоже, сидел перед ней.
Она нашла в себе силы улыбнуться. Сказала как можно доброжелательнее:
– Я тебе искренне сочувствую. Помочь ничем не могу. Извини, если не оправдала твоих надежд.
– Может, я чем-то могу вам помочь? У вас ведь тоже какое-то горе.
– Я привыкла решать свои проблемы сама.
– Распитием в одиночку всякой дряни?
Нет, это уже был явный перебор. Девушка выбросила вперёд руку, ухватила незнакомца за воротник, дёрнула на себя. Обожгла ненавидящим взглядом.
– Слушай, ты, идиот! – она каким-то чудом сдерживалась, чтобы не заорать на весь зал; возмущённо шептала ругательства. – Твоё какое дело?! Какого х.ра ты вообще ко мне лезешь?! Я милицию звать не буду, если что! Сама справлюсь!
Она отшвырнула незнакомца обратно на стул. Взяла свою бутылку за горлышко так, чтобы при малейшей оказии отоварить незваного гостя по голове. Встала, намереваясь пересесть за другой столик.
Ойкнула, села обратно.
До этого дня она действительно почти не пила. Тем более вот такую дешёвую бормотуху. Бутылка была большая – 0,7. До прихода юродивого незнакомца девушка успела выпить минимум пол-литра. Одна. Почти не закусывая. Теперь вот… В самый неподходящий момент.
Незнакомец всё понял сразу.
– Держитесь за меня, и пойдём!
Делать было нечего. Впившись в его руку, положив голову ему на плечо, изо всех сил сдерживаясь, она доковыляла с ним до туалета, юркнула в кабинку…
Затем с ней случилась истерика. Очень тихая, но полноценная.
С морем слёз.
– Что вы все от меня хотите?! Ну что вам надо?! Сволочи!..
Она прошептала это, сидя на полу в туалете кафешки. Несчастная, заплаканная девушка, которую только что вытошнило бормотухой. Ненавидяще посмотрела на незнакомца – что, есть повод торжествовать?! И вдруг поняла: того, кто вскоре должен за ней приехать, она просто-напросто убьёт. А потом… Если не получится покончить со всем этим, наглотавшись таблеток – есть и другие способы. Как уже всё надоело. Вот и этот…
– Вот и всё. Всё закончилось! Успокойся. Всё будет хорошо.
Ничего не спрашивая, он поднял её и прижал к себе. Обнял. Погладил по голове.
– Мне от тебя ничего не надо. Просто успокойся. У тебя всё будет хорошо. Чёрные полосы в жизни тоже когда-то заканчиваются.
У него был тихий, успокаивающий и обнадёживающий голос. Сопротивляться ему… Нет, это было невозможно. Он ей улыбался и смотрел ободряюще. Без тени презрения.
– Кто ты такой? Откуда ты взялся?
– Наверное, это судьба... Расскажешь, что у тебя случилось?
Сопротивляться ему было невозможно. Сбиваясь, всхлипывая, она рассказала всё.
Её звали Мария. Кто она и откуда – неизвестно. Когда-то давно к райотделу милиции подкинули кулёк с младенцем, к одеялу была приколота записка: «Мария Красс, 20 марта 1957». Видимо, день рождения. Так потом и записали в документы – Мария Красс. Детдомовская девочка. Выучилась на швею, устроилась на городской швейный комбинат. Начал клеиться комбинатский комсорг. Был послан. Затаил злобу. По сговору с наладчиком оборудования... Короче, есть акт, согласно которому именно Мария виновата в порче фабричного станка, произведённого 60 лет тому назад. Или уголовное дело, или сегодня встретиться с комсоргом и остаться с ним на ночь. Заедет в эту кафешку после работы.
При слове «комсорг» Мария поймала какой-то очень нехороший, мрачный взгляд незнакомца.
– Ну и чем ты мне можешь помочь? – она снова была несчастной, одинокой девушкой, которой хотелось напиться.
– Он приедет сюда на машине?
– Да, у него оранжевый «Москвич».
– Ещё и оранжевый… – незнакомец как-то мрачно усмехнулся. – Что ж, пусть будет оранжевый. Пойдём пока, посидим в зале, подождём. Из окна кафе видно автостоянку. Как только он подъедет, поговори с ним минуты две, а потом выведи его на задний двор кафешки.
– Как?
– Обыкновенно. Скажешь, что хочешь обсудить детали.
– Детали чего?
– Вот и он должен подумать так же. Он же наверняка думает, что ты – обычная детдомовская б..дь, только строптивая. И сейчас будешь торговаться, раз уж всё равно надо ему дать. И он пойдёт за тобой на задний двор.
– А там что?
– Разъяснительная работа.
– А откуда ты знаешь, что он думает и как будет реагировать?
– Потому что комсомольский работник – это особая порода людей. Как и партийный деятель.
– А?..
– Мари, многовато вопросов для первого знакомства. Пойдём, посидим в зале.
Посидеть не удалось: из окна они увидели, как на стоянку около кафе выруливает оранжевая машина.
– Всё, выводи его на задний двор.
Незнакомец, кивнув бармену, исчез где-то в кухне кафешки.
Бармен не возражал.
Ну, и что теперь делать? И что вообще происходит?
Комсюк тихо торжествовал – как торжествуют прирождённые ничтожества. Для приличия, впрочем, произнёс все положенные слова – что он человек чести, все вопросы по испорченному оборудованию будут решены завтра же. Если, конечно, Машка... Хочешь поговорить о деталях? На заднем дворе? Ну, пошли.
Когда они повернули за угол пристройки, за которым и начинался задний двор кафешки, у комсюка потемнело в глазах, и он согнулся пополам. Дикая боль от резкого удара ниже пояса. От второго такого же удара он распластался на земле, после чего ему на горло наступили ботинком. Вот в самом прямом смысле – ботинком на горло.
Над ним возвышался человек в чёрной кожанке с характерной стрижкой работника компетентных органов.
– Здравствуй, дружок! – улыбаясь, произнёс человек. – Это ты сегодня удачно зашёл. Сейчас доставлю тебя к товарищу Блоху, а уж дальше – свою свободу и неприкосновенность жопы будешь выторговывать у него. Статья тебе, в случае чего, сам знаешь, какая корячится. Как говорят в тех местах, позорная... Так что учись кукарекать, петушок.
Это был какой-то полный сюрреализм. Мария ожидала чего угодно, но только не такой реакции. Комсюк мог заорать, попытаться драться… Однако при упоминании некоего таинственного Блоха он побелел, и казалось, вот-вот грохнется в обморок. Незнакомец убрал ботинок с его горла, встряхнул безвольную тушку комсюка, снова улыбнулся.
– Поехали, дружок. Что зря время терять? Всё товарищ Мария про твои сексуальные подвиги уже расписала, товарищ Блох прочёл с удовольствием.
– Не надо!.. – прохрипел комсомольский активист. – Пожалуйста, только не…
– А почему не надо? До девочки из детдома домогаться надо, станок портить надо, а на проработку не надо? Обоснуй, радость моя.
Незнакомец разжал руку, комсюк рухнул обратно на землю. – Не надо!.. Я… Я готов… Чем угодно… как угодно… искупить… Он вдруг ткнулся в ноги девушки:
– Я не знал! Клянусь! Не знал, что ты… что вы… простите меня!..
Мария отшатнулась. Он и раньше-то был ей противен, а сейчас – особенно. Раньше был лощёный слизняк, а теперь – просто слизняк.
– Дюже грешен ты, раб божий комсорг… – печально констатировал незнакомец. – На покаяние тебе надо. В Сибирь…
– Нет... Прошу, не надо! Неужели нет другого выхода?!
Ей-богу, таких отчаянных воплей Мария ещё не слыхала никогда.
– Выход всегда есть… – незнакомец рассматривал комсорга сверху вниз, как удав – кролика. – Кого ты своим нехорошим поведением заинтересовал – ты уже понял. Уровень беспокойства, причинённого тобой важным людям, представляешь. Поэтому…
Он посмотрел на Марию. Потом на комсорга. Потом опять на Марию. Поманил комсорга пальцем. Тот мгновенно вскочил. Незнакомец что-то тихо ему сказал, отчего комсорг побелел, сглотнул, но возражать не посмел.
– А сроку тебе – как в сказке: три дня и три ночи. Будешь дурковать…
В ответ комсорг затряс головой – нет-нет, что вы!
– Ну, тогда – пшёл вон.
– Что это было? – пару минут Мария просто не могла прийти в себя от увиденного. Комсорг, после команды незнакомца, мгновенно уполз с заднего двора, потом рванул к своему «Москвичу» и уехал. А незнакомец стоял, рассматривая асфальт под ногами. На вопрос девушки обернулся к ней.
– Это была разъяснительная работа. Если через три дня он вызовет тебя к себе – то будь ласкова, сходи. Домогаться тебя он точно больше не будет. Может, даже кое-что передаст. Если в самом деле передаст – оставь всё себе. Тебе как раз должно хватить для полного счастья. Извини, если что не так.
Развернулся и пошёл с заднего двора. Некоторое время девушка стояла в оцепенении, потом кинулась следом... В кафешке незнакомца не было, перед кафешкой – пустела площадка, где-то вдалеке шли отдельные редкие прохожие.
2
– Стешка, я вообще ничего не понимаю! И не знаю, что делать дальше.
Сколько Мария себя помнила, они всегда были вместе. Две детдомовские девочки-ровесницы. Она и Стешка. Тысячу раз ссорились, тысячу раз мирились, дружили уже невесть сколько лет. Знали все секреты друг друга. Ну, или почти все. Про домогательства комсорга Мария промолчала – настолько всё это было противно. Но теперь – пришлось рассказать и про них.
При распределении жилья повзрослевшим сиротам девушки добились, чтобы им дали квартиры в одном доме, пусть и в разных подъездах.
Сегодня они сидели на кухне у Марии. На столе лежала куча денег. В самом прямом смысле – три тысячи марок мелкими купюрами. Десять пачек трёшек. Зарплата и все премии швеи Марии Красс за два года работы на Варском швейном комбинате.
Плотный бумажный пакет с трёшками ей сегодня вручил комсорг. В своём кабинете, оставшись один на один. Как раз через три дня после... Был комсорг жалкий, пришибленный какой-то.
Только когда Мария уходила, обиженно пробормотал в спину: – Так бы сразу и сказала, что с гэбистом трахаешься… Впрочем, тут же испугался своих слов, замолк, побледнел.
– Машка, ну ты хоть что-то о нём знаешь? Ну не может же быть, чтобы совсем ничего!
– Он на юродивого похож... То есть... Внешне не похож, а...
И дедушка у него умер, член ЦК КПСС.
– Да-а… тяжёлый случай.
Два года тому назад Стешка вышла замуж. Супруг на своей работе был ещё и агитатором-пропагандистом (доплата – в среднем 40 марок в месяц; деньги в семье с маленьким ребёнком явно не лишние), поэтому тот самый номер «Правды» был найден ещё позавчера. На второй странице. Внизу. В чёрной рамочке. После тяжёлой непродолжительной болезни скоропостижно скончался член Центрального комитета Коммунистической партии Северного Союза Франц Михелевич Лиандер. И дальше – всё, как говорил незнакомец. Смерть вырвала из наших рядов. Навеки в наших сердцах. Являл образец беспримерной верности делу. И ещё шесть строчек столь же бессмысленного формального официоза. Фотография усопшего – действительно чем-то похож на незнакомца из кафе, только старенький, а незнакомец был молодой.
Сначала Мария честно пыталась всё это забыть. Проклятый акт о порче давным-давно трухлявого оборудования был уничтожен… точнее, вдруг выяснилось, что его никогда и не было. Ну, в самом деле – разве могут быть виноватые в том, что сто раз латаный-перелатаный станок производства 1919 года вдруг взял и сломался? После шестидесяти-то лет эксплуатации.
А сегодня вдруг материализовались эти самые трёшки. Три тысячи марок. Явно не такая сумма, за которой никто никогда не придёт. Незнакомец, который предположительно Лиандер (ну, если внук по прямой мужской линии), хоть и сказал «оставь себе»… но это три тысячи. Это не коньяк допить.
– Стешка, ну вот хоть убей! Я попыталась напиться в драбадан. Тут подсаживается он. Начинает говорить. Говорит какую-то ахинею... Про феномен попутчика... Соглашается с тем, что он идиот... Потом это всё... Я даже не спросила, как его зовут!
– Так, Машка... У него знакомый бармен в том кафе. Уже кое- что.
– Да бармен, скорее всего, и разговаривать не станет. Особенно если он действительно… того… из органов.
– Если из органов – то они тобой сами заинтересуются. Так что для начала – убери вот это всё обратно в пакет, а пакет спрячь получше.
Часов до трёх ночи Мария не могла уснуть. Просто лежала в постели и думала. Странное дело – в голову почему-то лез не комсорг и не трёшки эти проклятые. Вот она проблевалась и сидит на полу уборной в кафешке. Ждёт издевательств от этого юродивого. Потому что... Людей, которые её хоть раз по-настоящему пожалели, она могла перечесть по пальцам. Остальные – в лучшем случае не обращали на неё внимания. Вот и этот... Только что она ему хамила, сейчас он, несомненно, отыграется. Он видел её позор. Вместо этого он прижимает её к себе, гладит по голове и успокаивает. Хоть и совсем недолго. И вообще – ей очень редко кто говорил «вы». А он говорил. А потом исчез. «Извини, если что не так». Да всё не так!
…Город Варский когда-то назывался Богородицын. Потому что его единственной достопримечательностью был монастырь, а в монастыре – храм в честь Рождества Богородицы, а в храме – мощи каких-то особо почитаемых угодников, к которым на поклонение ходила вся дореволюционная Мошковецкая губерния. А ещё в городке была уездная тюрьма, в которой при царе умудрился посидеть товарищ Варский – какой-то второстепенный народный комиссар в первом составе Совнаркома. Поэтому при большевиках городок сначала переименовали в честь наркома, а затем поставили уникальный памятник товарищу Мавзолейному. Целая скульптурная группа на центральной площади: заседание Совнаркома; по центру сидит гениальный вождь и учитель трудящихся всего мира; на стене – карта Страны Советов; около карты стоит и что-то показывает вождю нарком товарищ Варский.
Монастырь закрыли, чудо-мощи дели неизвестно куда, а бывшие монастырские здания... Когда-то «оплот религиозного культа» занимал лучшее и самое благоустроенное место в городке. В годы разрух и разных войн в бывшем монастыре понаделали коммуналок, а в более благополучные времена – восстановили старинные здания в их историческом виде и открыли уникальный рынок на бывшей центральной монастырской площади.
От столицы до Варского было километров 50. Как раз удобно возить интуристов. И показывать им миролюбие советских людей. Вот городок, вот, в центре городка – красивая старинная архитектура, а на площади посреди архитектуры – рынок сувениров. Всевозможные игрушки и иные поделки «под старину». Не очень взыскательному интуристу – традиционную матрёшку, более тонкой натуре – всё что угодно, от свистульки до резной расписной шкатулки. Всем – обзорная экскурсия по городу, с непременным обозрением памятника товарищам Мавзолейному и Варскому и с комментарием, что изображено тут начало мирного строительства в молодой Республике Советов, только что закончившей гражданскую войну. И докладывает нарком Варский про то, как, разрухе вопреки, возводятся школы, больницы и жилые дома. Интуристы умиляются, всем хорошо.
Мария тоже любила этот рынок. Может быть, так сказывался комплекс недолюбленной детдомовской девочки, но только она часто покупала тут всякие забавные игрушки; полквартиры успела ими забить.
Сейчас у неё был стресс. Незнакомец, деньги эти проклятые... Нет, определённо – надо сходить на рынок и чем-нибудь себя побаловать.
Ей как-то сразу понравился чёртик, вырезанный из корешка дерева. Он сидел на пеньке и улыбался – одновременно и ехидно, и как-то по-доброму.
– Сколько? – спросила девушка, ища глазами продавца. Столы с игрушками стояли плотными рядами, так сразу не определишь, кто чем торгует.
– Ну, если тебе – то червонец.
Голос продавца раздался откуда-то сбоку. Мария вздрогнула.
Сегодня он был одет попроще. Обычная куртка серо-зелёного, болотного какого-то цвета. Хотя тяжёлая печатка на пальце – по-прежнему.
– Это ты?! – девушка уставилась на того самого незнакомца. – Здесь?!
– А где я должен быть? Это мои поделки, я их продаю.
– Тебя зовут Лиандер? – выпалила Мария первое, что пришло в голову.
– Типа того. Джордж Маркович, если по паспорту. Впрочем, надеюсь, ты никогда не станешь так меня называть.
– Почему?
– Потому что мы с тобой вроде как не на бракоразводном процессе, когда мужчина и женщина демонстративно величают друг друга по паспорту в приступе искренней взаимной ненависти.
Он улыбнулся ей. Почти как чёртик. Одновременно ехидно и по-доброму.
Ах, да, чёртик. Стоит червонец. Ах, да, деньги… – Мне надо с тобой поговорить! Очень надо! Не при всех.
– Подождёшь минут пятнадцать?
Этого времени незнакомцу хватило, чтобы собрать с лотка все свои поделки, кроме чертёнка на пеньке, отнести их куда-то на рыночный склад… – Куда пойдём?
А действительно – куда с ним идти? И зачем?
– Здесь где-нибудь есть место, чтобы поговорить без посторонних?
– Пожалуй, что есть.
В бывшей монастырской трапезной устроили очень даже милый ресторанчик. Правда, в основном для интуристов. Поэтому ресторанчик был дорогой, и Мария сама никогда бы туда не пошла. Но сейчас отказываться было неприлично. Они уселись в «кабинете» – маленькой отдельной каморке.
– Пить будешь? – поинтересовался Джордж Маркович.
– Издеваешься?
– Нет, спрашиваю. У них тут отличная медовуха. Ты когда-нибудь пробовала медовуху?
– Нет.
– Ну вот, есть повод. Только больше одного стакана брать не советую. Очень опасная штука. Жутко хмельная, но пока пьёшь – даже не чувствуется. Так что закусывать тоже будем. Ты что любишь?
Девушка пожала плечами – выбирай сам.
– Слушай, Мари, а ты вообще как – с хорошими новостями?
– Вообще да. Даже, наверное, с отличными.
– Ну, тогда будем портить себе здоровье. Раз у тебя всё хорошо, это надо отметить медовухой и сладостями.
Они опять сидели друг напротив друга. Пока несли заказ, Мария не удержалась – уставилась на Джорджа. Он почему-то не возражал.
– Скажи, наконец, кто ты такой и откуда взялся? Ты свалился на меня, как… я даже не знаю.
– Взаимно. Ты тоже на меня свалилась совершенно внезапно.
– Я? На тебя? Я просто пришла в ту кафешку, потому что… ты знаешь. А вот откуда ты появился? И почему подсел ко мне?
– Ты всё равно не поверишь.
– А ты попробуй.
– Вот все эти фигурки – это мои работы. Так что немного художника во мне точно есть. Ты согласна?
– А то!
– А художник – ну, настоящий, по крайней мере отличается от всех прочих людей тем, что видит не только внешность. Может, мне тогда показалось, но я увидел в тебе, пожалуй, самого несчастного человека на земле. Причём тебе это особенно не идёт. Попробуй как-нибудь рассмеяться перед зеркалом. Или хотя бы улыбнуться. Твоё естественное состояние – быть счастливой. Но что-то у тебя пошло не так. Мне это не понравилось. Я решил, что так быть не должно. Потому что это неправильно.
– Ты странный.… Как будто откуда-то не отсюда.
– Наверное. Но я вижу вот так.
– И поэтому ты решил меня пожалеть? Ну, там, в туалете?
– Нет, не поэтому. Просто есть законы, которые нельзя нарушать.
– Какие ещё законы?
– Если хочешь, моральные, хотя я и ненавижу это словечко. Пожалуй, даже больше, чем фразу «морально-нравственные устои». Ну да ладно, не в том дело. Просто есть вещи, которые делать нельзя. Нельзя делать зло без необходимости. Нельзя грабить нищего. Нельзя бить беззащитного. Даже если бы ты всё же накинулась на меня с кулаками – тебя нельзя было бить. Потому что у тебя была какая-то большая беда, а ты была перед ней беззащитна. Это я понял уже по тому, как ты сидела за столиком и хлебала бормотуху.
– Нельзя бить беззащитного... Нельзя грабить нищего... Ах, да! Знаешь, почему я тебя потащила поговорить с глазу на глаз? Деньги. Позавчера комсорг передал мне пакет, в нём – три тысячи марок мелкими купюрами.
– Успел за три дня и три ночи? Надо же... Неужели я всё так точно угадал?
– А что ты угадал?
– Ну, поскольку ты всё равно об этом спросишь, то лучше сказать сразу. Ты всё равно начала бы допытываться с пристрастием – кто такой товарищ Блох, от упоминания которого обделался твой комсорг? Отвечаю: товарищ Блох – это такой боец невидимого фронта. Его служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд как будто не видна. Это гэбист, только он специализируется не на заезжих в наш городок иностранцах, а на местных ребятах, которым расстрел корячится за их дурное усердие в сфере торговли и производства ширпотреба. Ты сказала, что работаешь на ткацком комбинате, и комсорг оттуда же. То, что ткацкий комбинат работает не только на государство, но и на каких-то сильно богатеньких цеховиков – я уверен на 250 процентов. В официальную рабочую смену вы там шьёте всё, что велит государство согласно плану, а после смены – некоторые остаются, чтобы ещё немного пошить для себя всякого дефицитного ширпотреба. Понятное дело, что таких вот ударников надо отбирать специально и тщательно, чтобы не болтали лишнего. Наверняка занимаются этим естественным отбором и комсорг, и парторг – кто лучше них знает каждого в трудовом коллективе? Понятно, что они делают это не просто так. Исходя из этих догадок, я и подумал…
– Что же ты подумал?
– Номер раз. Товарищ Блох очень любит деньги. Особенно если это деньги всяких жуликов. Потому что, когда ты отбираешь наворованное у жуликов, ты вроде как Робин Гуд. Номер два. Сколько этих жульнических денег крутится около вашего комбината – един Аллах ведает. Но общий порядок цифр – как раз уровня товарища Блоха. Поэтому если взять за хрен не в меру сексуально озабоченного комсорга... Немного его помурыжить... То вскоре многие подпольные миллионеры города Варского станут данниками кого надо. А комсорга-крысу, спалившего всю контору, можно им вернуть ценной бандеролью – после чего его очень быстро уроют… в самом прямом смысле этого слова. Я выстроил такое предположение. Исходя из него, назначил твоему комсоргу на первый раз штраф в три тысячи. После чего, честно сказать, испугался за тебя.
– За меня?
– Могло ведь быть и так, что комсорг тут вообще не при делах. Или даже – что антинаучная фантастика, тем не менее – что Варский швейный комбинат честно трудится на благо родины, а всяких теневиков с цеховиками не подпускает к себе на три версты. И трёх тысяч у комсорга, сидящего на государственной подачке в 150 марок в месяц, нет по определению. И ему ничего не остаётся, как бежать в милицию с кляузой о вымогательстве у него денег швеёй Марией и её подельником. И вот это был бы пи.дец… извиняюсь. Но, слава Эволюции, всё оказалось именно так, как надо. Можешь швырнуть в меня стаканом с медовухой, обматерить и гордо уйти, я всё пойму.
– Почему я должна это делать?
– Потому что я реально переживал за исход этой историис деньгами. Я ведь честно хотел тебе помочь, а вышло бы…
– Вышло всё как надо. У меня дома лежат твои три тысячи,и я должна тебе их отдать.
– Не возьму. Они все твои. Ты их честно заслужила.
– И я не возьму. Если бы ты всё это не придумал... В детдоме меня за то, что я не поделилась с тобой, немедленно объявили бы крысой и побили. Я так не могу.
Бывший незнакомец вдруг поднял на неё глаза и внимательно посмотрел. Мария поёжилась. Так же он смотрел на ползающего у него в ногах комсюка.
– Мари, давай договоримся сразу. Есть какие-то вещи, в которых я не позволю спорить даже тебе. Это моё решение. Ты честно заслужила эти деньги, и они все твои. Делай с ними что хочешь. Лучше всего – истрать на какие-нибудь безделушки, делающие тебя счастливой. И второе – ты ничего не слышала ни про товарища Блоха, ни про всё прочее. Говорю тебе это, потому что если кто-то начнёт об этом болтать – то меня вскоре убьют хулиганы, пожелавшие завладеть моей печаткой. Но ещё раньше тебя случайно переедет в укромном переулке бухой лихач. Это серьёзно, Мари. Поэтому рассчитываю на твою сознательность.
– Я никому не скажу, честно.
– Ну и умница. Будь счастлива, ты это заслужила.
Как всё-таки меняется его лицо. Одна улыбка – и... Напротив Марии сидел весёлый, беззаботный юноша. Наверное, шутник и балагур. И совершенно искренне желал ей счастья.
Они чокнулись. Мария посмотрела на пустой стакан. Медовуха и в самом деле была вкусная и пилась легко.
– Так больше одного стакана точно нельзя?
– Тогда мне придётся тебя провожать до дома. А у тебя наверняка есть, назовём его так, парень. Причём наверняка из самой мерзкой мужицкой породы.
– С чего ты так решил?
– Потому что, если бы у тебя был мужчина, ты бы никогда не сидела в кафе, дожидаясь ненавистного урода, которому надо дать. В лучшем случае, у тебя есть ё.арь... Впрочем, прости, это не моё дело.
– Возьми ещё по стакану. У меня уже год никого не было. Как раз потому, что вокруг много ёбарей, но мало мужчин. Ты, наверное, действительно юродивый. Юродивые умели предвидеть будущее и судьбу.
…Вот зачем она ему всё это говорит?!
– Ну, тогда – за твоё светлое будущее рядом с настоящим мужчиной.
Они чокнулись.
– Юродивый, ты думаешь, я его встречу?
– Обязательно. Иначе и быть не может.
– Почему?
– Подобное притягивает подобное. Ты – очень светлый человек.
И красавица для полного счастья.
Помолчали. Потом Мария брякнула:
– У тебя кто-нибудь есть?
– Я живу у Эльзы. Назовём это так.
– И кто такая Эльза?
– Порочная женщина.
– В смысле?
– Дорогая проститутка.
– Что?!.
Мария поперхнулась медовухой. Да… поворот, однако.
Впрочем, Джордж не смутился от слова совсем.
– Ну, вот смотри. Если сильно коротко. Из своей семьи я ушёл. Из родного села уехал. Жить где-то надо. Здесь, в Варском, я встретил Эльзу – дорогую, чистоплотную проститутку. Ну, поскольку организм требует. Эльза очень любит деньги. Поэтому мы прекрасно сошлись на том, что я ей плачу 50 марок в месяц за право у неё проживать плюс по её обычному тарифу – то есть минимум червонец – за каждую ночь. Обычно она старается на четвертак, поэтому в месяц я ей отдаю марок 150–200.
Да уж... Он умел поразить. Вот как это так – заниматься сексом за деньги? И как это – пользоваться подобными, с позволения сказать, услугами?! Но… не станешь же на него орать и возмущаться?
Не зная, что сказать, Мария сменила тему.
– Из родного села? Это шутка такая? Ты не похож на деревенского.
– Нет, не шутка. Ты, наверное, никогда не видела фильм «Председатель»? Про то, как городской мужик становится председателем нищего колхоза и делает колхоз миллионером…
– А вот и видела. В детдоме мы смотрели всё. Даже фильм «Коммунист». Нас ведь надо было воспитывать в коммунистическом духе…
– Ну, в таком разе сообщаю тебе: «Председатель» – это вольный перепев подлинной истории моего деда по матери. Если сильно коротко, то история такая. Ноябрь сорок первого. Немцы стоят в тридцати километрах от Мошковца. Практически последний рубеж обороны. Его, помимо прочих, удерживает ещё и комбат Феликс Тушер со своим батальоном. Батальон Феликса героически обороняет высоту над деревней Мышино… – Как-как? – Мария улыбнулась.
– Мышино. Впрочем, понимаю тебя... В этом месте все смеются. Ну, в общем, в деревне Мышино – фрицы, на высоте за лесочком – батальон майора Красной армии товарища Тушера. Пятого декабря сорок первого практически в этом самом месте и начинается то самое, что ты проходила в школе по истории как «контрнаступление советских войск под столицей, разрушившее миф о непобедимости вермахта». Батальон Тушера входит в деревню Мышино... И уж не знаю чем, но только она зацепила Феликса. Обыкновенная деревенька, разорённая войной. Сначала фрицы отстрелялись, потом наши... Фрицы ещё и пограбили, пока там стояли... Короче. В сорок пятом уже полковник Феликс Тушер, Герой Северного Союза Социалистических Республик, сорока шести лет от роду, дембельнувшись из армии, поступает в сельхозакадемию. Оканчивает её с отличием и добивается распределения в деревню Мышино, она же колхоз «Новый путь». Где полковника быстро избирают председателем. Дальше много подробностей, как Тушер восстанавливал разрушенную деревеньку, как поднимал тамошнее сельское хозяйство... Короче. В пятьдесят четвёртом, ввиду значительного прироста населения, Мышино официально делают селом, ещё через пять лет – посёлком сельского типа. Колхоз становится миллионером. Его бессменный председатель, в дополнение к Звезде Героя Союза, получает Звезду Героя Социалистического Труда. Ещё через год в посёлке сельского типа Мышино рождаюсь я.
– А дальше?
– А дальше – будем пока считать, что я с моей роднёй не сошлись характерами.
– Как так?
– Обыкновенно. Ты слышала когда-нибудь песенку: «Просто встретились два одиночества, развели у дороги костёр, а костру разгораться не хочется, вот и весь, вот и весь разговор»? Вот както так.
– Всё равно не понимаю. То есть… прости, я не хотела лезть не в своё дело. Не хочешь – давай сменим тему. Хотя у меня не укладывается в голове, из-за чего можно так разругаться с родными.
– Ну, допустим, я-то с ними точно не ругался. Только они со мной. Впрочем, это совсем другая история.
– Чудеса какие-то. Ты не ругался, они ругались…
– Это жизнь, Мари. Она вообще гораздо разнообразнее, чем рассказывают в школе. Эвон, как тебя перекосило, когда я сказал про Эльзу.
– Слушай, ну вот это в самом деле... Перебор какой-то.
– И ты не можешь себе такого представить.
– Нет, не могу.
– А раз ты не можешь себе это представить, то и быть так – не может. И не должно. Правда ведь?
– Джо... Можно так тебя называть? Я иногда действительно тебя не понимаю. Ты... Ты как будто с Марса ё.нулся.
Он расхохотался. Никого не стесняясь. На весь ресторан.
– Мари, ты гений. Только что ты выдала, пожалуй, самую точную характеристику моей личности. Надо запомнить: «С Марса ё.нулся». Вот уж воистину…
– Ты точно не обиделся? Я честно не хотела... Слушай, а почему ты меня называешь «Мари»? Все меня зовут Машей.
– Не могу объяснить. В тебе есть что-то такое... Ты мне кажешься… не знаю. Порядочнее, что ли, чем большинство людей. Если хочешь – чище. К тому же на Маш, Машек и Манек я в родном колхозе насмотрелся. В принципе, если тебе не нравится, я могу звать тебя Марго.
– Марго? Почему?
– Потому что королева.
– Я? Королева?
– Ну, типа того. Просто ты ещё сама это не вполне понимаешь.
Но, надеюсь, однажды поймёшь. За взаимопонимание!
Одним махом они оба допили медовуху. Джордж посмотрел в пустой стакан, потом на Марию, улыбнулся:
– Ну, будь счастлива. И это... Не стесняйся тратить деньги. Это тоже сложно понять, но ты когда-нибудь поймёшь: они не более чем цветная резаная бумага.
– До свидания…
Нет, а что ещё ему сказать? Разве что…
– Всего тебе хорошего, Джо. Я всё понимаю. Тебя ждёт проститутка Эльза.
Вот дура! Ну вот зачем?! Чего тебе, в самом деле, от него надо?
Живёт, как хочет.
Джордж, однако же, не обиделся. Снова сел за столик напротив Марии. На неё, впрочем, не смотрел. Произнёс опять куда-то в сторону:
– Никто меня не ждёт…– А Эльза?
– Эльза сдаёт мне часть своей квартиры и оказывает сексуальные услуги.
…Что он там говорил про «встретились два одиночества»? Ах да, это про его сложные отношения с роднёй. Такой образ, из популярной песенки.
– И зачем тогда тебе такая жизнь, Джо?
– А ты что предлагаешь – покончить её самоубийством?
– Ну, вот зачем ты так? Я... Ну, я опять как-то не так выразилась. Я не в этом смысле…
– Да я понял. Отвечаю: жить с проституткой Эльзой в Варском мне нравится куда больше, чем жить с роднёй в посёлке Мышино.
– Да, конечно... И вообще, извини, я, наверное, действительно зря взяла ещё медовухи. Я не хотела соваться в твою жизнь.
Ну, вот и всё. Сейчас он точно мило улыбнётся, они попрощаются, скажут друг другу какие-то формальные вежливости...
Почему она так этого не хочет?!
– Джо, раз уж тебя никто не ждёт... Про… проводить меня домой после второго стакана – это шутка была?
– А это на твоё усмотрение. И смотря где ты живёшь.
– На окраине… – грустно выдохнула Мария. – Чуть не на самом краю города.
– Слушай, а мне это нравится. Только пойдём пешком. Вот из принципа.
Городок Варский был хорош тем, что из центра до самой дальней окраины пешком можно было дойти максимум за час. Окраина, где жила Мария, была не самой дальней – до неё было где-то три четверти часа. Это если обычным шагом. Но Мария брякнула, что ей хочется подышать воздухом, потому как медовуха действительно пьяная – поэтому они шли примерно час двадцать.
Ещё на выходе из ресторанчика она споткнулась о ступеньку. Джордж это понял так, что спутница, похоже, действительно перебрала медовухи, и протянул ей руку. Она взяла. Даже не так – уцепилась. И сейчас почему-то дико боялась выпустить его ладонь из своей. Надо было заговорить, но о чём? Как назло, все темы для разговоров вдруг закончились. Джордж тоже не проявлял инициативы – молча шёл рядом, поддерживая девушку за руку. Вот сейчас они придут. И дальше что? Звать его к себе? Распрощаться у подъезда?
Тайком она бросала на него взгляды. Первое, что лезло в голову, – это отрывок из недавно вычитанной в каком-то журнале «Сказки про Федота-стрельца, удалого молодца». Этой пьеске пророчат большое будущее и огромную популярность. Хотя действительно складно написано. «Был Федот ни красавец, ни урод; ни румян, ни бледен; ни богат, ни беден; ни в парше, ни в парче – а так, воопче». Джо, судя по посиделкам в ресторане и всё тому же золотому кольцу на пальце, вряд ли был из небогатых. А вот в остальном... «А так, воопче». Нет, больше она не станет пить медовуху. Действительно, лезет в голову чушь какая-то. А Джо – он наверняка сейчас думает, что у неё начальная стадия алкоголизма. …Так, стоп. Ей уже не всё равно, что он о ней думает?
– Мы пришли…
Они стояли во дворе старого деревянного дома. Три подъезда, три этажа. Недавно в очередной раз выкрашен, но даже свежая краска уже не может скрыть всю ветхость постройки.
– Ты здесь живёшь?
– Да. Когда мне исполнилось 18 и надо было выпускаться из детдома, мне предложили на выбор – однушку в хрущёбе на другом конце города или двушку здесь. Я выбрала двушку.
Да, пусть он знает, что у неё есть вторая комната. Хотя зачем?
Джордж тяжело вздохнул.
– Что-то не так?
– Вот б.яди… – произнёс он, в очередной раз не обращаясь ни к кому конкретно.
– Ты о ком?
– Да я, кажется, знаю, кто конкретно разворовал деньги, выделенные на нормальное жильё для сирот. И кто сейчас живёт в тех квартирах. Понимаешь, Мари, есть вещи, которые делать нельзя. Просто потому, что нельзя. Вот этого шедевра деревянного зодчества барачного типа здесь быть не должно. По бумажкам тут наверняка красуется кирпичная новостройка.
– Ну... Я, как въехала, несколько месяцев доводила квартиру до ума... Но, кажется, у меня получилось. Хочешь посмотреть?
Она снова взяла его за руку и потащила за собой в подъезд.
Вот и определилось. А впрочем... Нет, она просто обязана отдать ему хотя бы половину денег комсорга, раз уж все не берёт!
А для этого его надо затащить к себе в квартиру.
– Проходи! Раздеться можно здесь.
Мария с тревогой оглядела своё жилище. Пожалуй, ему действительно не понравится. Очень маленькая квартира. Две смежные очень маленькие комнаты. Очень маленькая кухня. Очень узкий коридор. Даже не предложишь «проходи в ванную, умывайся». Потому что ванной как таковой нет. Выгороженное узкое пространство, куда помещаются унитаз, душ и полтора метра бельевых верёвок. Раковина – на кухне: и умываться, и посуду мыть. Кое-где действительно труха сыплется…
– Слушай, Мари, а я не думал, что ты ещё и Марья-искусница.
Ты всё просто отлично обустроила.
– Ты смеёшься?
– Ни разу. У тебя здесь удивительная гармония. Ты – одинокая детдомовская девочка, как я понял. И ты устроила себе гнёздышко одинокой детдомовской девочки. Чтобы приходить сюда и здесь лечить свои страхи и психотравмы…
Мария оглядела своё жильё. Квартира как квартира. Старенькая мебель – покупалась по дешёвке или вовсе появлялась здесь, когда прежние владельцы хотели выбросить на помойку, хотя вещь ещё очень даже ничего. Стоит почти впритык друг к дружке. Ну, везде покрывала и скатерти – так на то она и швея, сама себе шила. Ну, ещё она регулярно прибирается и вытирает пыль… – А что здесь особенного? – спросила она.
– Ты любишь шить – швейная машинка и покрывала, которые ты делала явно сама. Чистота – значит, уважаешь себя. И вот эта куча игрушек везде, где только можно… особенно мягких. Создаёшь себе детство, которого у тебя не было... Прости, если полез не в своё дело.
– Не на что обижаться. Ты, как всегда, прав. И всё замечаешь. Проходи на кухню! Я сейчас!
Пакет с деньгами лежал в шкафу в дальней комнате, под кучей белья.
– Да не стой, садись!
На кухне умещались только плита, стол, маленький холодильник, раковина и пара шкафов под потолком. Джордж как раз уместился на табуретке между столом и стеной, под шкафами.
– Не хочешь брать всё, возьми хоть половину! Ну, она-то честно твоя!
Мария высыпала пачки купюр на стол. Может, вид денег на него подействует? Сложно отказаться от такой кучи… Джордж улыбнулся.
– Оставь всё себе и больше об этом не думай. Ты мне ничегоне должна.
– Ты так говоришь, будто столько денег видишь каждый день.
– Ну, не каждый… но двести тысяч я видел.
– Сколько?
– Двести тысяч марок. Купюрами по 25. Восемьдесят пачек четвертаков. Они еле-еле умещались в довольно большой чемодан. – И где ты их видел?
– У себя в семействе... После чего понял, что мне с ними точно не по пути. Но это совсем другая история, и я не хочу про это говорить. Давай про что-нибудь хорошее. Скажем, про удачное завершение твоего приключения с комсоргом.
– Это надо отметить... У меня водка есть.
Мария ткнулась головой в дверной косяк. Вот дура! Нет, даже идиотка!
У неё действительно есть водка. В прошлом году на день Октябрьской революции муж Стешки достал несколько бутылок «Сибирской», экспортный вариант. Этикетка отливает серебром, латунная винтовая пробка… все дела. Одну бутылку они со Стешкой время от времени пригубливали на этой кухоньке. По особо торжественным случаям. За полгода выпили всего полбутылки. Потому что вообще-то Мария ненавидит крепкий алкоголь, а у Стешки маленький ребёнок. Но, блин, что сейчас должен думать Джо?!
Она оторвала голову от косяка и виновато посмотрела на гостя.
– Воображаю, что ты сейчас про меня думаешь…
– Я думаю, что твоя история с комсоргом началась не один месяц назад.
– Ну да, больше полугода.
– Ну вот. Полгода он тебя, так или иначе, домогался… приставал… намекал, наверное, что ты – детдомовка и защитить тебя некому... Так?
– И так было.
– Ну вот. Полгода таких издевательств... И вот, твой мучитель унижен и крепко наказан деньгами. Я думаю, это вполне себе повод выпить водки.
– Правда?
– Правда.
Водка пошла хорошо. Мария наполнила рюмки до краёв. Гость выпил вместе с ней, улыбнулся.
– Спасибо за угощение. Ну, вот, наверное, и всё. Будь счастлива, Мари. Я верю – у тебя всё получится.
Действительно – вот и всё. Его надо проводить…
Узкий коридор. На выходе из кухни Мария запнулась… случайно запнулась. От волнения. Забыла, что там порог. Налетела на Джорджа, они вместе – в угол. Рука гостя оказалась на её груди.
Дальше отступать было некуда.
Девушка взяла руку Джорджа и решительно просунула к себе под платье. Посмотрела гостю в глаза.
– Ты чувствуешь?
Он улыбнулся.
– Что именно?
– То есть как это – что?
– Во-первых, я чувствую, как колотится твоё сердце. Во-вторых, как твой сосочек стал твёрдым.
Вот теперь он точно был похож на резного чёртика на коряге.
Тот улыбался точно так же – одновременно ехидно и по-доброму.
– Ну, тогда перестань вы.бываться и пойдём поеб.мся!
Она решительно впихнула гостя в комнату и толкнула на диван.
…Кукушка в часах, висевших в соседней комнате, прокуковала два часа ночи.
– Джо, ты спишь?
– Нет.
Сначала Мария задремала, положив голову на плечо гостя, но ненадолго. Когда проснулась, он вроде бы спал. Стараясь лишний раз не шевелиться, чтобы не разбудить Джорджа, девушка долго лежала и думала всякие дурацкие мысли, которые упрямо лезли в голову. Прежде всего – а вот дальше теперь что? Странный незнакомец Джо действительно как будто свалился на неё с другой планеты... Наконец, просто лежать надоело.
– Тоже нет?
– Тоже нет. У меня есть мысль, и я её думаю.
Девушка присела на край дивана. Довольно светлая весенняя ночь; видно лицо собеседника. Джордж лежал и чему-то улыбался. Ему было хорошо.
– А о чём ты думаешь?
– Надо купить блокнот.
– Блокнот? Зачем?
– Я впервые встретил девушку, которая так изящно матерится. Надо будет записывать. «Хватит выё.ываться, пойдём пое.ёмся!» Это высокое искусство... И про Марс тоже.
– Я постараюсь больше так не выражаться... На самом деле я стараюсь никогда не ругаться.
Она снова легла и положила голову ему на плечо.
– Почему это не будешь? У тебя так красиво получается…
– Ну, это... Я ведь, на самом деле, и пить не люблю. Хотя ты, наверное, не поверишь. Поэтому, когда я выпью лишнего, оно как-то само так получается. И от чувств тоже... Если ты понимаешь.
– Можешь не объяснять. На самом деле, я вот такого не ожидал.
– Чего ты не ожидал? Что… у нас с тобой будет вот так сразу?
– Как бы тебе поточнее объяснить... Сейчас с тобой у меня было как в первый раз. И я никогда не думал, что это возможно – ещё раз пережить то же самое, как тогда. Особенно после большой профессионалки Эльзы. А вот, оказывается, бывает.
– А в первый раз – это как? Тебе понравилось или не понравилось?
– Это... Это открытие какое-то. Не знаю, как точнее объяснить.
– А как у тебя было в первый раз? По любви или... как с Эльзой?
– У меня было с девочкой, которая, похоже, была в меня влюблена. Не так, чтобы серьёзно, но... У тебя же была какая-нибудь подростковая любовь?
– Не только была. Моим первым мужчиной стал человек, в которого я втюрилась. Мне тогда было 15, и казалось, что это огромная-огромная любовь на всю жизнь... А ты любил свою первую девочку?
– Я охренел, когда выяснилось, что она меня любит. Или, как ты выражаешься, она в меня втюрилась. Потому что про неё я точно не подумал бы, что так может быть.
– Почему?
– Потому что она была… вот только не смейся, ладно? Она была нашим школьным комсоргом. Причём, в отличие от вашего, она была идейная. Она прочитала учебник по обществознанию и восприняла всё, что там написано, совершенно всерьёз. А меня уже тогда посещали сомнения, поэтому иногда я её доводил просто до бешенства.
– А что такое ты делал?
– Задавал всякие вопросы. Типа – что такое «родина» и с чего вдруг я ей что-то должен? Представь, как на это реагировала идейная комсомолка лет 15–16 от роду. И я никогда бы не подумал, что она меня утащит со школьного выпускного, приведёт к себе домой, решительно заявит, что родители уехали на два дня... Потом сама первая разденется... В общем, я как-то реально охренел. А потом оказалось, что это и приятно, и несложно. Присуще,
так сказать, каждому от природы… – А потом что?
– Ничего. Потом я уехал из родимого посёлка, и больше мы не виделись. Хотя вспоминаю её с благодарностью.
– А мне немножко стыдно за свой первый раз.
– Почему?
– Потому что у меня было с женатым человеком и отцом маленького ребёнка. Причём очень порядочным. Наверное, ему до сих пор стыдно перед женой, хотя он вряд ли ей что-то рассказывал.
– Понял. Дальше можешь не вспоминать.
– Нет, я всё-таки расскажу. Уже хотя бы потому, что ты мне рассказал свою историю про первый раз. Только я не знаю, с чего начать…
Она приподнялась на локте и посмотрела Джорджу в глаза. Сейчас он опять был похож на того странного незнакомца, который утешал её в туалете кафешки, прижимая к себе. Он точно всё поймёт и не станет смеяться.
– Джо, ты представляешь, что такое детдом? Какие там… отношения между мальчиками и девочками старшего возраста?
– Я много что представляю… и это тоже.
– В общем, однажды ночью два подонка попытались меня изнасиловать. Я сумела не только вырваться, но и порядком изуродовала морду одному из них, у него потом так и остались шрамы. Там было всё ясно, поэтому, чтобы не связываться с милицией, всё списали на несчастный случай. Ну, как будто подонок с лестницы упал и разбил морду. Но вообще, вскоре мне старшие девочки объяснили, что здесь в 14 лет оставаться девственницей не принято. Тогда я решила, что своего первого мужчину я в любом случае найду сама. И нашла. Это был наш школьный учитель физики. Он был молодой, а ещё у него была такая небольшая, но очень красивая бородка. С ней он смотрелся очень внушительно. Я, наверное, и втюрилась-то не столько в него, сколько вот в эту бородку. Если совсем коротко – у меня ушло на всё около года. А потом мы всё-таки оказались вдвоём в закрытой комнате... Я тогда тоже разделась первая, хотя чуть не тряслась от волнения... Ну… у нас было. А потом он почему-то очень расстроился и сказал мне – больше у нас никогда ничего не будет. Чуть ли не выставил меня вон. Знаешь, так плохо мне ещё никогда до этого не было. В каком-то подвале я ревела в голос. Я же его люблю! Ну и что, что мне 15 лет? Что, в 15 лет нельзя по-настоящему любить? Почему он со мной так? В общем, по моему поведению на уроках физики слишком многие стали догадываться, что что-то не так. И тогда он меня вызвал после уроков и сказал – я сам во всём виноват. Я поддался на твои уловки, но это уже не имеет никакого значения. Если хочешь, иди в милицию и всё расскажи. Меня посадят по позорной статье, но я это сам заслужил своей глупостью. Или успокойся и веди себя, как все.
– И что ты надумала?
– Я разревелась и сказала, что просто его люблю. На что он мне показал своё семейное фото: он, его жена и их ребёнок. Что ему очень стыдно за то, что он обманул жену. И сказал, что всё понимает, но со мной никогда не будет. И я поняла, что никому ничего не скажу. Я опять ревела, но... На моём выпускном он сам ко мне подошёл, взял за руку и сказал только одно слово: «Спасибо!» И… я до сих пор боюсь ходить около своей бывшей школы. Вдруг я его встречу. Мне стыдно…
Она уткнулась в плечо Джорджа. Тот погладил её по голове.
– Мари, давай сразу про главное, да? Я пока ещё сам не знаю, что и как дальше будет у меня с тобой. Тебе никогда не приходила в голову такая мысль: каждый человек – это отдельная вселенная? Я оказался в твоей вселенной и пока не понимаю, как тут всё устроено. Но вообще… вообще мне тут скорее нравится.
На этот раз она уснула на плече Джорджа очень быстро и крепко.
– Джо! – он проснулся от того, что Мария его тормошила.– Доброе утро, Мари… – Доброе, доброе!
– Что случилось?
– Джо, прости меня сразу и за всё… но я проспала на работу. Если я через 20 минут не выйду из дома, то точно опоздаю! Вчера я об этом не подумала… – Я всё понял.
Завтракать они сегодня не будут. Право умыться и причесаться гость оставил за Марией. Пока она это делала в очень быстром темпе, Джордж уже собрался.
– Извини, так получилось… – девушка виновато посмотрела на гостя.
– Никаких проблем. Да, это – тебе. Спасибо за всё, я просто не могу не поблагодарить тебя.
Он полез во внутренний карман своей куртки, вытащил довольно солидный ворох разных денег. Нашёл и протянул ей сто марок одной бумажкой. После чего мгновенно полетел в угол.
– Что это?! Что ты делаешь?!
Хозяйка квартиры рванула гостя на себя, после чего опять впечатала в угол.
– Мари, это подарок…
– Какой подарок?! Я провела с тобой ночь, и ты… даёшь мне после этого денег?! За кого ты меня принимаешь?! Я спрашиваю, за кого ты меня принимаешь?!
Скомканная купюра полетела в противоположный угол. На Джорджа смотрели карие глаза, полные презрения, возмущения и, пожалуй, ненависти.
В ответ Мария поймала тот самый убойный взгляд, которым таинственный незнакомец смотрел на комсорга, ползающего у него в ногах. Опустила руки.
– Никогда больше! Не смей!.. – она проглотила остаток возмущённой фразы.
– У тебя всё? Тогда послушай. Постараюсь коротко.
Джордж говорил негромко, но как-то… окончательно и бесповоротно.
– Номер раз. Сейчас у меня с собой нет ничего, кроме денег. Номер два. Я тебя почти не знаю, поэтому совсем не представляю, что тебе дарить. Номер три. Я действительно хочу тебя поблагодарить за всё, что у нас тут было, потому что это было… ну как минимум незабываемо. Поэтому я решил дать тебе соточку, чтобы ты сама себя порадовала. Номер четыре. Даже такой талантливой и негордой проститутке, как Эльза, я никогда не давал за ночь больше четвертака, потому что секс больше не стоит. Так что если бы я тебя считал б.ядью, дал бы марок 20–25. Номер пять. Я тебя услышал. Ничего особенного в твоей просьбе нет. Не хочешь – я не буду давать тебе денег.
Мария даже уже не удивилась очередному резкому перепаду его настроения. Как-то очень бережно он обнял девушку, погладил по голове, улыбнулся.
– Будь счастлива… и беги на работу. Спасибо за всё.
С минуту Мария приходила в себя. А когда пришла – Джорджа уже не было. Аккуратно прикрытая дверь в квартиру. Никого на лестнице. Никого во дворе. Пора бежать на работу…
3
На столе стояла наконец-то допитая до дна бутылка «Сибирской». Мария тихо рыдала в углу, лучшая подруга Стешка смотрела на неё с крайним сочувствием.
– Всё понятно, Машка. Ты опять втюрилась. Как тогда в физика. Ладно, будем искать твоего Джо Марковича Лиандра.
– Что толку?! Даже если ты его найдёшь... Он... Он уже всё понял! Он вообще всё-всё понимает сразу. Он умный. Он наверняка решил, что я алкоголичка, психопатка и б.ядь! А ещё у меня маленькая неудобная квартира, так что на кой чёрт я ему нужна? Проще дать четвертак проститутке Эльзе!
…Медовуха, особенно в сочетании с водкой, действительно оказалась коварной. Похмелье, накатившее часа через полтора после начала рабочего дня, было жуткое. А самое главное – стыдно. Врач в комнате здоровья поняла всё сразу – и расстроилась: «Маш, вот от тебя – не ожидала». Хотя потом и подобрела – когда Мария честно рассказала про ресторанчик, медовуху… соврала только в одном – сидели, мол, с подружкой по детскому дому, которую несколько лет не видела, и вот случайно встретились. Тётя доктор зафиксировала переутомление и со справкой отпустила домой.
Дома Мария вдруг поняла, какая у неё огромная квартира. Огромная и пустая.
В дальнем углу коридора валялась скомканная бумажка. Сто марок одной банкнотой. Несколько минут Мария её удивлённо разглядывала. Дело в том, что она получала 110 марок в месяц. Примерно 70 – получка, примерно 40 – аванс. Как-то один раз, в получку, ей выдали 50 марок одной купюрой. А стольник ей не полагался по определению.
Она вдруг вспомнила: кажется, в той пачке, что Джордж вынимал из кармана, это была единственная сотня. Наверняка он мог бы набрать те же сто марок десятками, пятёрками и четвертаками, но он не стал этого делать. Дал ей одну купюру особо крупного достоинства. Почему? Неужели... Неужели он так демонстрировал Марии своё уважение и благодарность? А она... О Господи!
Он сюда точно больше не придёт.
Ночью она рыдала в подушку; назавтра в поликлинике ей с ходу оформили больничный. И долго удивлялись, как помолодела гипертония. Днём пошла на рынок. Джорджа не было; на все расспросы ей объяснили, что здесь почти нет постоянных продавцов. Заплати местовое за день – и торгуй. А когда торговать – сам решаешь. Хочешь – приходи ежедневно, хочешь – раз в год. Возвращаясь с рынка, во дворе она встретила Стешку…
– Маш, ты извини, конечно, но – чем он так тебя зацепил? Так уж хорош в постели или что?
– Он единственный, кто меня пожалел просто так, ни за что! И козла этого ради меня бить пошёл! И его обнимашки… я не могу забыть, как он обнял меня в туалете. А я его утром, по дурости… Она снова расплакалась.
– Да… всё хуже, чем могло бы быть! Значит так, Машка.Ты, главное, не раскисай. Что-нибудь обязательно придумаем.
Завтра вечером раздался звонок в дверь. Стешка. Вошла, оглядела Марию. Скомандовала:
– Так, а ну, быстро приведи себя в порядок.
– Зачем?
– Затем! У тебя пять минут! И не спорь.
Пожалуй, она права. Если бесконечно страдать – совсем свихнёшься.
Уже из дальней комнаты она услышала шёпот подруги:
– Заходи уже, не отсвечивай на лестнице.
– Кто там? – Мария выглянула в коридор.
– Привет, Мари.
– Джо?!.
– Маш, я ничего не перепутала? Это он? Золотое кольцо на пальце и зовут Лиандер?
– Стешка, как это? Где ты его… – Ну, дальше сами разберётесь.
Лучшая подруга исчезла за дверью.
– Джо, как это?.. Ой, то есть здравствуй. Я... Я тебя очень сильно обидела? Я не хотела…
– Мари, у тебя что-нибудь на ужин есть?
– Наверное... То есть…
Последние несколько дней Марии было плохо и как-то совсем не до готовки.
– У меня макарошки есть… и колбаса. Могу пожарить или отварить…
Вот что за невезение?! Она даже накормить его нормально не может! Ну, и что он должен подумать?
– Что быстрее – то и делай.
– Очень хочешь есть?
– Ага. Я совсем было собрался поесть, когда меня потребовала твоя подружка. А потом всю дорогу до тебя зачем-то по нескольку раз рассказывала мне банальности, которые я и так знаю.
– Я сейчас... Ой, я совсем забыла... Раздевайся и проходи.
Более-менее аккуратно настрогав колбасу и отправив её на сковородку, Мария плюхнулась на табуретку рядом с гостем и сделала первое, что пришло в голову, – уткнулась ему в плечо.
– Я тебя тогда, ну, утром, очень сильно обидела?
– Ты меня тогда очень сильно удивила. Не ожидал от тебя такой быстрой и бурной реакции.
– Слушай, я... Я только потом поняла, что ты хотел сделать мне подарок. Не обижайся. Ну, пожалуйста!
Она подняла голову и заглянула гостю в глаза. То, что перепады его настроения очень быстро отражаются во взгляде, она уже выучила. Даже... Ей, наверное, показалось, но, похоже, это была его особенность: в благодушном настроении глаза Джорджа были скорее зеленоватыми, а когда он злился – приобретали серо-стальной оттенок.
А сейчас он её просто рассматривал. Каким-то таким… светло-серым взглядом.
– Пожалуйста, не злись на меня! Я сама не знаю, как так получилось.
– Мари, я на тебя не злюсь. И не обижаюсь. И вообще – это нормально, когда малознакомые люди притираются друг к другу.
Впечатление было, что думает он сейчас совершенно о другом.
Решает какой-то сложный и важный вопрос.
– А как тебя нашла Стешка?
Гость вернулся из своих мыслей на кухоньку маленькой квартиры на третьем этаже ветхого деревянного дома. Улыбнулся.
– Обыкновенно. Она пришла на рынок, но ломанулась сразу в правление. И срочно потребовала продавца Лиандра Джорджа Марковича, торгующего резными деревянными игрушками. При этом добавила, что дело очень важное и, если будет надо, она придёт с милицией.
– Это на неё похоже… – Мария рассмеялась.
– Короче, эпическое полотно: я сижу в квартире Эльзы, вырезаю очередного чёртика из коряги, никого не трогаю. Собираюсь залезть в холодильник и что-нибудь съесть. Звонит мой знакомый из администрации рынка и срочно требует меня к себе – мол, меня ждёт какая-то полоумная девица. Ну, он ещё конкретнее сформулировал. Пришлось забыть про холодильник и ехать. У входа в рыночную контору стояла девушка, которая для начала сказала «я Стешка». Чего мне было вполне достаточно – про неё ты мне успела рассказать. Девушка, назвавшаяся Стешкой, очень настоятельно попросила заглянуть к тебе и желательно немедленно.
Отказать ей было сложно…
– Я представляю… – Мария снова рассмеялась.
– Ну вот. Это та версия событий, в которую ты поверишь.
– А ещё есть другая?
– Есть. Но…
– Нет, нет, расскажи!
– Ну, если что, ты сама напросилась. Кстати, переверни уже колбасу.
– Да, да, сейчас.
Перевернув жарящиеся куски и помешав макарошки, Мария уселась напротив и внимательно посмотрела на гостя.
– Так что за вторая версия?
– Когда мы с тобой расстались в прошлый раз, я поехал на квартиру Эльзы. Она дама умная и поэтому живёт скромно, а для работы у неё есть квартира подружки – шикарная двушка в центре города. Приём клиентов – там. Обычно Эльза возвращается оттуда под утро и сразу бухается спать. И раньше обеда её лучше не будить. Я приехал, Эльза спит, я тихо пробираюсь на кухню... Самое обычное дело. И вдруг минут через десять – голос Эльзы из комнаты: Джо, ты вернулся? Отвечаю – ну да, это я, спи спокойно. А она вдруг заходит на кухню и спрашивает: ты был у другой женщины? Причём как-то так… расстроенно.
– Можно понять… – мрачно усмехнулась Мария. Вот к чему он сейчас завёл разговор об этой своей… порочной женщине?!
– Нет, Мари, в том и прикол. Эльза – профессиональная проститутка. И познакомился я с ней как клиент, а уже только потом она пустила меня пожить; тогда и выяснилось, что шикарная двушка в центре – это место её работы, а живёт она в однушке на окраине. И вообще – она слишком умная, чтобы закатывать мне сцены ревности после того, как сама несколько часов назад слезла с очередного мужика.
– Ну, так что у вас произошло-то?
– Говорю – да, я был с другой девушкой. Эльза вздохнула и ушла досыпать. А вчера вечером мне захотелось секса. И, знаешь, Эльзу я такой ещё никогда не видел. Это было лучшее из всего, что вообще было между нами. Впервые за все наши отношения я ей дал полтинник за ночь. Совершенно счастливая, она заснула рядом со мной.
– А ты что?
Мария уже пожалела, что начала расспрашивать про вторую версию. Но… не орать же на Джорджа опять? Тем более сама попросила рассказать. Хотя это было мучение: слушать про то, как какая-то девица занимается сексом за деньги… и про то, что Джордж этот секс у неё покупает.
– А я не мог заснуть до половины первого ночи. Потому что вспоминал тебя, Мари. Лучшее, что было со мной, – это ты.
– Готово!
По счастью, как раз в этот момент подоспели макарошки и колбаса. Мария кинулась раскладывать их по тарелкам. Она пока ещё не знала, как продолжить этот разговор.
– Короче, Мари, сегодня с утра меня посетила мысль: надо как-то попробовать продолжить отношения с тобой.
Гость решительно принялся за еду. В то время как хозяйка еле-еле ковыряла вилкой в тарелке.
Вот и как на это реагировать? Сидит напротив человек, который откровенно ей сообщил: ты в постели лучше профессиональной проститутки, поэтому хочу к тебе. Убить его мало. И ведь попробовала уже, с утра, несколько дней тому назад. Потом чувствовала себя просто ужасно, потому что... Когда он увидел её в кафешке пьяную – он ведь просто так захотел ей помочь. И помог. И из большого уважения подарил стольник одной банкнотой. А она... Стыдно-то как. И даже, пожалуй, и сейчас стыдно. Вот за эти серые макарошки и за колбасу... Кажется, она её слегка пережарила. И выезжает сейчас только на том, что Джордж, похоже, всерьёз проголодался.
– А что такого тебе наговорила Стешка?
Гость поднял глаза от тарелки.
– А, ерунда. Она, похоже, очень сильно за тебя переживает – и поэтому наговорила много банальностей. Например, зачем-то минут десять мне рассказывала про твою бутылку водки. Что на самом деле это её муж на прошлый день революции раздобыл в горкомовской столовой, как вы её пили полгода по чуть-чуть... Короче, мужественно пыталась мне доказать, что ты не страдаешь алкоголизмом. Как будто я этого сам не понял ещё в прошлый раз, когда попал к тебе в квартиру.
– А как ты это понял?
– Не могу представить себе алкоголичку, которая будет поддерживать дома такую чистоту и на швейной машинке шить покрывала и накидки для мебели, да ещё и такие миленькие. Хотя больше я удивился другому.
– И чему же?
– Много мягких игрушек. Это при твоей-то биографии. Как ты сумела остаться такой доброй?
– Я? Доброй? Прикалываешься?
– Ни разу. Ты очень добрый человек. У тебя есть какая-то большая и светлая мечта, и ты до сих пор в неё веришь.
Мария вскочила с табуретки.
– Я тебя опять нечаянно обидел?
– Нет, что ты! Просто... Я ничего не могу понять. Ты что – в самом деле из тех органов? Я вам зачем-то понадобилась? Такое впечатление, что ту же Стешку ты допрашивал с пристрастием.
Я ни с кем больше не делилась подобными мыслями, никогда! Но ты прав…
– Я не из тех органов. И никого не допрашивал. Хотя твоя подруга и обмолвилась.
– О чём она обмолвилась?
– Когда я понял, что рассказы про бутылку и всё прочее, скорее всего, запланированы до твоего дома... Я спросил Стешку про главное. Как, мол, так вышло, что до твоей лучшей подруги, с которой вы почти как сёстры, на работе домогается какой-то козёл, угрожает… а ты об этом ничего не знаешь? Стешка чуть не врезалась в ближайшее дерево на аллее, попросила присесть на лавочку и довольно сумбурно объяснила.
– Что? Что она тебе про меня наговорила?
– Только хорошее.
– Да что конкретно?
– Мари, сначала пообещай мне, что ты её не прибьёшь. Уже хотя бы потому, что Стешка старалась для тебя же.
– Хорошо, обещаю.
– Она мне рассказала, что вы росли вместе ещё с дома малютки.
– Ну да, это так.
– И что у вас была одна мечта на двоих. Как однажды приедет мама и заберёт вас. Мари, может, не надо? Тебе, наверное, больно от таких воспоминаний?
– Да говори, всё равно уже.
Мария села обратно на табуретку и заплакала.
– Продолжай, не молчи!
– Ну вот. У вас была мечта, большая мечта одна на двоих. Но происходило это всё в детском доме, где слово «мама» под запретом и за него принято бить. И вообще – в конце концов, вы повзрослели и поняли, что мама не приедет. Но ты не стала отказываться от мечты. И даже наоборот – жила как-то назло всему, что творилось в казённом доме. И до сих пор терпеть не можешь грязь во всех её проявлениях. И поэтому когда на горизонте замаячил похотливый козёл комсорг… есть же вещи, о которых говорить противно.
– И что? Ты ей поверил?
– Разумеется. Потому что сначала я вспомнил твой рассказ про школьного физика, а потом – подробности нашей прошлой встречи. Как ты одним движением руки отправляешь меня на диван, потом заходишь в комнату, зачем-то закрываешь дверь, хотя в квартире никого больше нет. Задёргиваешь шторы. И просишь выключить свет, так что раздеваться приходится в темноте. И начинаешь всё с поцелуя в губы.
– Я... Я не знаю, как так получилось. Сама не ожидала.
Гость улыбнулся.
– Мари, ты себя вела так, будто это у тебя в первый раз. И вот это я вчера и вспомнил. Рядом лежит Эльза – а я вспоминаю тебя…
– Кажется, я поняла, чего ты хочешь. Но я не могу так сразу тебе ответить. Ты… действительно как из какой-то другой вселенной.
– Я и не жду от тебя немедленных ответов. И, честно сказать, сам ещё не всё понимаю.
– Тебе впервые попался кто-то, кроме б.ядей?
Нет, ну а что? Если он так уж хочет откровенного разговора.
– Во второй раз. Впервые – была девушка-комсорг из моей школы.
…Всё-таки не удержалась. Когда завтра вечером на пороге появилась Стешка, Мария первым делом влепила ей оплеуху. Чтобы знала, как разбалтывать личные тайны. Так что сейчас лучшая подруга сидела напротив и оправдывалась.
– Ты ничего не понимаешь! Ты себе нарыла… следователя какого-то, а я виновата!
– С чего вдруг следователя?
– Ну, я не знаю... Короче, идём мы по аллее, я, дура, для тебя стараюсь, рассказываю, какая ты хорошая. Он вдруг оборачивается ко мне, и взгляд такой… почище рентгена. И спрашивает, тихо так: а почему ты, лучшая подруга, ничего не знала про историю с комсоргом? Я чуть…
– Чуть в дерево не влетела! – усмехнулась Мария.
– Натурально! Ты его взгляд видела?
Да, убедила. Мария тот взгляд видела. И может подтвердить. И вообще…
Вчера вечером он заставил её дико злиться. Потом плакать. Потом привёл в полное замешательство. И это всё – каким-то удивительно будничным, повседневным тоном. Будто о погоде разговаривали. Ему что – в самом деле вот так очевидно, что Мария – добрая девушка? Кстати, она разве добрая? Или она ему кажется лучше, чем есть на самом деле?
– Значит так, подруга, рассказывай, что у вас было! В качестве компенсации! – Стешка потёрла щёку рукой.
– Ничего у нас не было.
– Хватит врать. Колись давай.
– Да вот так! Он доел ужин, собрался уходить. Говорит – всё понимаю, тебе надо подумать, поэтому, как минимум, до твоего ответа спим в разных кроватях. А я не хочу его отпускать обратно к б.яди Эльзе. Не знаю почему, но – не хочу. Поэтому говорю – подожди немного, пойдём хоть в комнате на дорожку посидим. Сели рядом на диван, я его спрашиваю – раз уж так вышло, что ты знаешь про мой детдом, расскажи хоть немного о себе. Он рассказал.
– И что у него там было?
– Хреново всё…
– Да ладно! Не похож он на страдальца.
– Он – нелюбимый ребёнок в семье. К тому времени, когда он родился, отношения матери с отцом уже были напряжённые. Они надеялись, что после рождения третьего ребёнка всё наладится, но не наладилось. Родители всё больше не сходились характерами; мать надеялась, что хоть младший сын будет её, а он, наоборот, встал на сторону отца. А потом и с отцом поругались, когда выяснилось, что отец – вор. Точнее, расхититель народной собственности. В общем, первое, что сделал Джо, когда обзавёлся паспортом и школьным аттестатом, – уехал из родного дома куда подальше.
Пока он это всё рассказывал, я подвинулась к нему поближе, и мы обнялись.
– И?!.
– И всё. Я сама в шоке. Никогда не думала, что так можно. До полуночи молча сидеть на диване, обнимая друг друга. С ним так хорошо молчать... Потом я прямо так и уснула. И он тоже. Наутро он оставил мне телефон – позвонить, если я захочу встретиться.
– Звякнешь?
– Не знаю... Стешка, у меня такого никогда не было.
– Даже с физиком?
– Тьфу на тебя. Там совсем другое. Физик... Его легко было полюбить, особенно в 14 лет. Такой умный, столько всего знает. Такой серьёзный. В школе на доске почёта висит. Просто красивый мужчина, в конце концов. Идеал, короче. А тут – я не знаю что. Ну вот как это так, Стешка: «Я живу у Эльзы, потому что удобно». Она не ревнует, потому что глупо ревновать, когда сама работаешь проституткой; она всё понимает; и вообще – ей уже 32 года, так что какие там серьёзные отношения с Джорджем моложе на 13 лет? Нет, ну вот как это?! Другой бы кто у меня давно уже с лестницы улетел.
– Погоди, погоди! Старше на 13 лет? 32 года? Ты хочешь сказать?..
– Стешка, я сама в а.уе, как его паспорт увидела. Он мне дал полистать. Джордж Маркович Лиандер, родился 22 июня 1961 года.
Я старше его на 4 года с лишним.
– Правда, что ли? Хрена се. А посмотришь…
– Вот и я про то же. Я чувствую себя рядом с ним маленькой и глупой девочкой. И вообще не понимаю, как произошло вот это всё.
– Слушай, Маш, а если это судьба?
– Да ну тебя! Скажешь тоже.
На следующий день в обеденный перерыв Мария выпросила разрешение позвонить с фабричного телефона, стоявшего на проходной. И, честно сказать, боялась набирать цифры, которые Джордж вывел на бумажке не особенно ровным почерком.
– Да? – на другом конце провода была женщина.
– Здравствуйте. Мне Джордж… Маркович оставил этот номер телефона для связи. С ним можно поговорить?
На другом конце повисла пауза.
– Алло, алло? Вы меня слышите?
– Слышу. Скажите, кто его спрашивает?
– Мария…
– Значит, вас зовут Мария?
– Да. А вы, простите, кто? Он дал мне этот номер для связи…– Можете называть меня Эльзой.
Да... Очередной повод обалдеть.
– Его сейчас нет. Но когда вернётся – я ему передам, что вы звонили. Вы хотите назначить ему встречу?
Мария продолжала ошарашенно молчать. А трубка усмехнулась.
– Слушайте, Маша, я прекрасно поняла, кто вы такая, ещё неделю назад. Джо, правда, даже вашего имени не назвал, но я не настолько глупа, чтобы не понять, кто у него завёлся. И что однажды это всё равно должно было произойти, раньше или позже. Говорите, чего вы хотите, я ему всё передам в точности.
– Если ему не трудно – пускай он заглянет вечером на днях...
Передадите?
– Так и передам.
– Спасибо. Эльза, поймите правильно. Я…
– Я уже всё поняла. И не дам ему повода для скандала. Пускай решает всё сам. Чёрт бы вас побрал.
Эльза бросила трубку.
Сидевший в проходной охранник изо всех сил старался не расхохотаться – он, как и Эльза, тоже уже всё понял.
– Спасибо… – Мария подвинула к нему телефонный аппарат. Ей было ужасно стыдно. А охранник – седой дядька лет под 60 – улыбался ей.
– Маш, ну, ты чего? Нешто я не человек – не пойму? Дело житейское. Удачи тебе. Может, и ты наконец своё счастье найдёшь.
– Вы думаете?
– Конечно! Давно пора!
…Джордж встретил её у ворот фабрики тем же вечером.
– Можно считать, что сегодня – это на днях?
– Она... Она тебе передала?
– «Звонила твоя прекрасная незнакомка. Представилась Марией. Сказала, чтобы ты заглянул на днях». Всё так?
Мария кивнула.
– Куда пойдём?
– Сначала – на колхозный рынок.
Эта мысль пришла в голову внезапно. В школе она была отличницей по домоводству. И вообще-то очень хорошо готовила. Пусть не думает, что у неё бывают только макарошки и водка. Сегодня она сделает свой лучший ужин. А для этого нужны хорошие продукты – свои, домашние, с колхозного рынка. Будем надеяться, хватит денег в кошельке.
– Мари, не надо мне доказывать то, что я и так уже понял! – Джордж слегка обнял её. – Я знаю, что ты самостоятельная и сильная. Поэтому перестань изображать героиню социалистического труда.
Он решительно отобрал у неё довольно тяжёлую сумку с продуктами и сунул ей в карман куртки три червонца – примерно столько, сколько Мария истратила на содержимое сумки. Сегодня она действительно выбирала всё лучшее. Девушка хотела возразить, но вспомнила случай со стольником и промолчала.
– Тебе понравилось?
Их ужин едва уместился на маленьком столе в кухоньке.
– Пока что это лучший ужин в моей жизни! – одобрил гость. После чего посмотрел на неё.
Похоже, он опять всё понял. Сейчас Мария должна будет дать какой-то ответ на главный вопрос. Но боится. Важное решение. Не бойся, говори.
Девушка вышла из кухни, прошла в дальнюю комнату, через минуту вернулась. В руках у неё были две сильно помятые купюры – стольник Джорджа и четвертак.
– Джо, я должна тебе рассказать. Надеюсь, тогда ты поймёшь меня правильно. Знаешь, что это?
Она положила на стол четвертную.
– Билет Государственного банка Северного Союза Социалистических Республик в двадцать пять марок. Или, проще говоря, четвертак.
– Я храню эту деньгу уже восемь лет. Помнишь, я тебе рассказывала про своего первого, учителя физики? Когда он понял, что совершил ошибку, связавшись со мной – он попытался расстаться поприличнее. А вышло наоборот. Понимаешь, он меня воспринимал как маленькую детдомовку, которую шоколадками не накормили. Поэтому он дал мне четвертак одной бумажкой и сказал – купи себе в утешение ящик леденцов. Типа, пошутил. А я... В каком-то подвале я рыдала от унижения. Я его полюбила, а он… как так можно?!
Сейчас на глаза Марии тоже навернулись слёзы.
– Так значит, когда ты увидела мой стольник…
– Да. Это было очень больно. Только потом я поняла, что это подарок дорогому тебе человеку. Что я чем-то очень тебя зацепила. Но я сейчас не об этом, Джо. Тогда, с физиком... Я тоже всё поняла. И то, что вот это – она показала на четвертную на столе – была не подачка малолетней проститутке, я тоже поняла. И вообще – выяснилось, что я умею переживать очень сильную душевную боль. И поэтому... Пойми меня правильно. Если что – я сумею тебя выставить, даже если сначала полюблю. Мне будет очень больно, но я уже такое переживала. И ещё раз переживу. Ты меня понял?
– Вполне.
– А условие у меня будет только одно.
Мария подняла голову и посмотрела Джорджу прямо в глаза.
– У тебя не должно быть никаких других женщин кроме меня.
Она взяла руку Джорджа в свою. Рука Марии подрагивала от волнения.
– Ты меня понимаешь?
– Да, Мари, вполне.
– Тебе надо подумать?
– Нет. Если ты хочешь ответ прямо сейчас – то пожалуйста.
– Хорошо, говори.
– Номер раз. Как ты уже заметила, источник моего дохода, – это художественная резьба по дереву. Причём все эти чёртики из коряг, которых я продаю интуристам по червонцу за штуку – это так, развлечение. Основное – это портреты на дереве. Людям нравится, и они платят за это настоящие деньги. Позировать мне может не каждый заказчик. Многое я делаю по фото. Поэтому у меня постоянно будут при себе фотографии молодых красавиц. И я не позволю даже тебе устраивать по этому поводу сцены ревности и выносить мне мозги.
– Как ты говоришь, принимается. Что под номером два?
– Номер два. Зачем мне какие-то другие женщины, если ты согласишься дать мне то, что я хочу?
– И чего же ты хочешь?
– Несколько маленьких слабостей, которыми я не злоупот-ребляю, но и отказываться от них не хочу.
– Так… и что там?
– Номер раз. Мне очень нравятся женские ножки и ступни. Особенно такие красивые, как у тебя. Поэтому ты будешь позволять мне их целовать и время от времени будешь доводить меня до блаженства своими ступнями.
Мария усмехнулась. Ну да, должен же и у Джорджа в голове жить какой-то свой таракан по постельной части.
– Согласна. Ещё что?
– И номер два. Моя киска время от времени будет пускать меня к себе под хвостик.
– Что ты имеешь в виду?
– Вот это самое, Мари. То, благодаря чему Эльза получает от меня наутро четвертак, тогда как обычно ночь с ней стоит десятку или пятнашку. У тебя очень красивая попка, и я не вижу ни одного повода от неё отказываться.
Мария молчала. Потом произнесла, глядя в пол:
– Это ведь больно? Я никогда не пробовала…
– Всё когда-то бывает в первый раз. Я не тороплю тебя с ответом. И даже, мне кажется, сейчас мне лучше вообще уйти, чтобы ты могла спокойно подумать в одиночестве.
– Подожди. Я... Я не понимаю, почему для тебя главное именно это? Тебя больше ничего не волнует в наших отношениях?
– Нет. Всё остальное ты уже продемонстрировала. Ты красавица, прекрасно готовишь, любишь чистоту... От того, что ты выросла в детдоме и при этом осталась таким светлым человеком, я, честно сказать, вообще в а.уе – как это может быть? О семейном бюджете как-нибудь договоримся. Остались только мелкие подробности типа степени разнообразия нашего интима.
…У него была железная логика. Мария молчала, глядя в пол.
– Мари, я всё понимаю. Тебе надо время, чтобы подумать.И делать это лучше без моего участия. Я пойду? Телефон, если что, тот же.
– Ну уж нет! Ещё раз разговаривать с Эльзой? Типа, позовите, пожалуйста, к трубочке Джорджа, я тут надумала его у вас увести? Ты в своём уме?
– Ты просто неудачно позвонила. В следующий раз дождись конца рабочей смены на фабрике и позвони из телефона-автомата. Часов в шесть или в семь. Я в это время уже дома, а Эльза, весьма вероятно, отправится в центр города зарабатывать в ночную смену.
– Ты издеваешься, что ли?
– Я просто не вижу другого варианта. Хотя... Сколько времени тебе надо на раздумья? Как в сказке – три дня и три ночи – хватит? Или сколько? Короче, давай договоримся, когда я могу опять встретить тебя у проходной после работы.
– Хорошо. Через три дня – так через три. Только... Скажи, а как бы ты стал решать в подобном случае? Вот не что – а как?
– Я тебя понял. Знаешь, наверное, я бы себе задал вопрос –а хочу я просыпаться рядом с этой девушкой? Вот чтобы каждый день в одной постели. Когда я вижу эту девушку – что мне приходит в голову первым? Наверное, как-то так.
У порога он обнял её. И ушёл.
Мария пыталась уснуть – и не могла. Что первым приходит в голову? В голову упорно приходила одна и та же сцена. Кафешка, туалет, Мария на полу и ей плохо, рядом незнакомец в дорогой чёрной кожанке. Она ждёт оскорблений – потому что почти ничего другого от подобных личностей не видела. А он её обнимает и гладит по голове. И идёт бить морду комсоргу. «Ты создана, чтобы быть счастливой». Это тоже он. Произнесено как-то на удивление обыкновенно, как нечто само собой разумеющееся. «Ты удивительно светлый человек». Тем же тоном – как будто они обсуждают, ехать завтра на пикник или не стоит, потому что обещали дождь. Для него это действительно какие-то самоочевидные вещи?
…Она порылась в кошельке, нашла несколько двушек. Оде лась, вышла на улицу. Прошла до ближайшего перекрёстка, где стоял телефон-автомат. Значит, позвонить вечером, так как Эльза, вероятно, путанить ушла? Ладно, сам напросился. Хотя полпервого ночи – уже не совсем вечер.
– Да?
Это был он. И как-то очень быстро поднял трубку.
– Джо, это я, Маша. Извини, если не вовремя. Просто я…
– Очень даже вовремя. Эльза на работе, а я сижу и вырезаю очередной деревянный портрет. Хотя, извини, ты просто – что?
– Я решила. Приезжай ко мне!
– Прямо сейчас?
– Если хочешь, то – да!
– Тогда уж – приходи. Почти час ночи. Автобусы не ходят, метро закрыто, в такси не содют... Где-нибудь через час у тебя?
– Хорошо…
Марии опять надо было с утра на работу. Поспать она смогла часа три-четыре, но, странное дело, не только не проспала, как тогда, а даже чувствовала себя вполне бодрой.
– Второго комплекта ключей у меня пока нет – поэтому давай так: ты выспись, поешь чего-нибудь и подъедь ко мне на фабрику. Я выйду на проходную.
– Как скажешь…
Джордж её поцеловал и повернулся к стене – досыпать.
…Это было счастье.
Пройдя на кухню, он первым делом оторвал листок календаря. Сунул во внутренний карман. Сегодня у них с Марией начинается новая жизнь. Надо сохранить на память.
Обычный листок из отрывного календаря. Двадцать седьмое апреля 1980 года.
4
– Машка, а твой Данила-мастер сторонние заказы не берёт?
– В смысле?
– Нашу квартиру не возьмётся довести до ума?
В последнее время Стешка стала заглядывать чаще. Любовалась происходящими в квартире Марии переменами и немного завидовала. Джорджа за глаза иронически звала Данилой-мастером. Хотя каменный цветок он не ваял.
Их новая жизнь началась с того, что Джордж осмотрел душевую. Да, та ещё картинка. Влажное помещение в ветхом деревянном доме. За месяц он отскрёб всю труху до более-менее крепкого дерева; обработал его какой-то водоотталкивающей жидкостью; вечерами долго вырезал стеновые панели из досок. К резьбе по дереву у него, похоже, действительно был талант. Когда досочки были прибиты, Стешка обалдела от получившейся красоты в первый раз. Потом Джордж осмотрел кухню и начал доводить до ума и её тоже.
Теперь Мария с лучшей подругой восседали среди деревянных резных узоров.
– Вставай в очередь. Сейчас он отделывает кухню Рейнольда Александровича.
– Ничё се... Как это так вышло?
– На прошлой неделе. Я возвращаюсь вечером с фабрики, открываю дверь и вижу, что на вешалке висит та самая белая куртка. Ты понимаешь, я о чём.
Стешка поняла. Рейнольд Александрович – так звали директора их детского дома. На удивление чуткого и порядочного человека. Насколько мог, он старался быть своим подопечным вместо отца. И стал. По крайней мере, для Стеши и Маши – чем-то ему особенно приглянулись эти две девочки. Настолько, что…
У директора было правило: рано или поздно каждого сироту он брал за руку и вёл в какие-то (малышам они всегда казались чемто грозным и страшным, вроде сказочного злодея) «органы опеки и попечительства». И там дети получали новое отчество. Это было принципиально. Потом, уже подросткам, директор объяснял: это важно. Вы почти все здесь – отказники. То есть ваши биологические родители вас предали. Ну, и зачем вам память о них? Живите своей жизнью и постарайтесь не стать такими же предателями и негодяями. Отчества были самые разные, главное – чтобы не прежние. Но очень редко подопечный становился Рейнольдовичем. А Маша и Стеша – стали.
Мария Рейнольдовна Красс.
Даже Джорджа сумела поразить. Дала ему полистать свой паспорт, он слегка обалдел: ничего себе. В кино без творческого псевдонима сниматься можно.
А ещё – некоторых своих выпускников, уже повзрослевших, директор продолжал опекать. Редко, но находил время заглянуть к ним домой или на работу, поговорить, расспросить о жизни.
Любимой одеждой Рейнольда Александровича в тёплое время года была лёгкая белая куртка, которую он носил уже много лет и очень берёг. Чем-то она ему нравилась. И узнать эту курточку Мария могла с первого взгляда.
Сейчас курточка висела на крючке у неё в прихожей. А из кухни раздавались голоса вперемежку со стуком молотка.
– Нет, не эту доску. Вон ту.
Это Джордж. Отделывает кухню панелями собственного изго товления. А гость, видимо, ему в этом помогает.
– Кажется, Мари пришла.
Это тоже Джордж. А Рейнольд Александрович уже выходит её встречать. Берёт сумку из рук. И вообще, кажется, доволен. Хотя всегда очень строго относился к семейным делам. Вот вы, дети, из-за наплевательского отношения к семье ваших отцов и матерей оказались в казённом доме – вы разве хотите, чтобы с вашими детьми было то же самое? Не берите примера с любителей лёгкой жизни. Семья – это драгоценность, а драгоценности надо хранить и оберегать. Поэтому сначала в загс, а уже потом – сожительство. А в загс Мария попадёт не скоро; Джордж честно её предупредил. И вообще: про шлюх – это у неё больное место. Всякий раз физик с его четвертаком вспоминается, и стыдно, стыдно…
Но почти родной отец Рейнольд почему-то был очень доволен. От ужина отказался, хотя приглашали в два голоса; пообещал ещё зайти; пожелал семейного счастья. Да, вот прямо так – семейного счастья. Мария выскочила провожать. Уже у подъезда вчерашний воспитатель тихо сказал: Маша, береги отношения с этим человеком. Он, может быть, единственный на этом свете, кто тебя любит по-настоящему.
– Вы так думаете?
– И думать нечего, Маша. Слухами земля полнится. Я заглянул узнать, что за ухажёр без прописки и без свидетельства о браке у тебя появился. И увидел, что он сделал в твоей ванной и доделывает у тебя на кухне. Такую красоту можно делать только от большой любви.
Он заглянул через два дня и, несколько смущаясь, поинтересовался, занимается ли Джордж отделкой квартир деревянными стеновыми панелями на заказ и сколько это стоит. А то давно уже собирался и свою кухню облагородить.
– Для вас – каждый раз обед и компенсация расходов на проезд до вашего дома и обратно. И не возражайте, Рейнольд Александрович, не потерплю. Вы уже заранее рассчитались со мной за всё, когда воспитали вот эту девушку.
Марии оставалось только смущённо краснеть и опускать глаза.
– Маш, реально понять не могу: чем он так поразил нашего папу Рейнольда? Хотя... Ну красотища же! Хочу такую же нам!
Лучшая подруга снова оглядела стеновые панели на кухне Марии.
– Стешка, я сама до сих пор столько всего не понимаю... Он на меня действительно будто с Марса свалился. И началось... Я в его паспорт смотрю: Лиандер, Джордж Маркович, 22 июня 1961 года рождения. Охреневаю. Тебе, спрашиваю, ещё даже 19 не исполнилось? О боже, я-то 20 марта пятьдесят седьмого родилась. Он смеётся – возрастом, говорит, определяется только глубина старческого маразма. А потом я думаю, как же всё странно выходит. По паспорту – я его старше на 4 с лишним года. А начинаю с ним разговаривать – и мне кажется, что он меня старше лет этак на тысячу. Такой мудрый змей, по сравнению с которым я – маленькая глупая девочка.
– Как ты сказала? Мудрый змей?
– Во-во, он тоже обратил внимание. Только… он действительно в чём-то змей. Этакий питон Каа из сказки про Маугли. Видит всё на пять ходов вперёд, почти всё знает, практически обо всём догадывается... И уж точно гораздо умнее меня. Даже вот книжек с собой принёс таких, что я и не видывала.
При переезде Джорджа к Марии выяснилось, что вещей у него немного. Одежды где-то на треть шкафа, коробка с разными инструментами и примерно четыре десятка книг. Несколько пособий по резьбе по дереву и деревообработке – это для работы. А для души... Больше всех Марии понравился, как самый понятный, сборник «Мысли и изречения античных мудрецов». Ещё среди книжек обнаружилась та самая Библия. Про неё Мария много слышала – и на уроках научного атеизма, и по истории. Главная книга христиан, которую веками извращали служители культа, чтобы эксплуатировать неграмотных крестьян. А вот почитать...
Да кто её вообще в СССР читал?
А у Джорджа была. И, кажется, прочитанная. С кучей ругательных пометок. Мария попробовала читать сама – как-то мудрёно написано, непонятно. А Джо, кажется, понял и не очень-то оценил. Вот в одном месте Христос разъясняет апостолам, кто его недостоин. Как будто свод правил диктует: «Кто сделает то-то – тот недостоин Меня!» На полях – заметка рукой Джорджа: «А ты меня достоин?».
Хотя распятие ему как-то раз заказали. Вышло очень красиво: резной крест с кучей завитушек, а на нём – распятый человек с каким-то странным выражением лица: он и мучается, и одновременно как-то очень спокоен. Словно знает, что у него впереди, вот именно за эту мученическую смерть, гарантированное место в Истории и благодарная память потомков.
За распятие тогда хорошо заплатили. Джорджу и Марии хватило на настоящее приключение.
После инцидента со стольником Джо предпочитал дарить Марии вещи. Например, отрез великолепной серебристо-белой ткани на платье. Угадал в точности: немного смугловатая девушка великолепно смотрелась в белом с серебряным отливом. Плюс мастерство швеи: платье выгодно подчёркивало красивую большую грудь и делало Марию невероятно сексуальной. Высокая красави ца приятной полноты. Ну, когда шила – для себя ведь старалась.
И для любимого.
Платье надо было выгулять, а тут ещё заплатили за резное деревянное распятие, а тут ещё Мария обмолвилась – жалко, что квартира маленькая, ванной нет, только душ. В ближайшую пятницу вечером Джордж повёл её в лучшую гостиницу Варского, которая в том числе для интуристов. Стольник ушлому человечку за стойкой регистрации – и у них в руках оказался ключ от люкса на все выходные. Паспорта никто не спросил. Для всех прочих потенциальных гостей на стойке красовалась привычная табличка: «Мест нет».
Это был огромный номер с ванной. Но сначала они всё же пошли поужинать в гостиничный ресторан. Сколько Джордж дал официантам, осталось неизвестным, только заказ принесли почти мгновенно, и вообще – были исключительно вежливы и внимательны. А ещё в ресторане играл живой оркестр и были другие посетители.
Цепкий, неприятный взгляд Мария почувствовала сразу. Через два столика от них сидела компания каких-то малосимпатичных мужиков, один из которых внимательно изучал сексуальную смуглую красавицу в роскошном белом платье. Причём, похоже, явно прикидывал – сколько эта шлюха берёт за ночь?
Когда оркестр сделал паузу, неприятный незнакомец встал изза стола и направился прямо к ним.
– Можно вашу даму на один танец?
Спрошено было тоном, не предполагающим отказа. Поэтому Джордж осмотрел незнакомца, привстал и, не тратя времени на пустые разговоры, просто врезал ему по печени. Тип согнулся пополам и тут же, для подстраховки, получил ещё один удар. Как-то очень тихо, без воплей и ругани. Вернее, он-то, может, и хотел бы заорать, кинуться в драку... Но вместо того сполз на пол.
– Ползи к себе и не мешай отдыхать приличным людям, свинья! – тихо бросил ему Джордж и вернулся на место.
– Пойдём отсюда! – Мария собралась вскочить со своего стула, но спутник крепко взял её за руку.
– Ещё чего! Сиди! И отдыхай. Ещё буду я на всяких унтерменшей обращать внимание…
– Джо! Но они... Ты видел, как он на меня смотрел? Как... Как на шлюху!
– Видел.
– Ну, тогда пошли отсюда!
– Слушай, Мари, ты моя женщина или как?
– Конечно твоя. Но при чём тут это?
– При том, что если ты – моя женщина, то беспокоить тебя должно только одно – что о тебе думаю я. А не какие-то мудаки, временно разжившиеся деньгами на дорогой ресторан.
Неприятный тип, между тем, кое-как доковылял до своего столика. Один из его спутников усадил его за стол и… направился к столику Джорджа и Марии.
– Пойдём отсюда! – девушка впилась в руку Джорджа.
– Сиди! – сквозь зубы процедил он, явно готовясь вразумить и второго унтерменша.
Но тот оказался гораздо умнее. Оглядел милую даму, её спутника – мужчину в сером пиджаке с тяжёлым золотым кольцом на пальце…
– Я прошу прощения за поведение нашего приятеля.
– Принимается! – кивнул Джордж.
– Джо, что это было? – ошарашенно спросила Мария.
– Обычные животные с паспортами. Человеческого обращения не разумеют, зато силу понимают прекрасно. Не обращай внимания.
Они доели свой ужин до конца. В перерывах между едой пару раз потанцевали. Во время танцев Мария тоже ловила на себе взгляды, но уже другие – приятные. Кто-то восхищался, кто-то завидовал... Ей было лестно.
А потом они вдвоём лежали в ванне. Номер был люксовый, ванна большая – они нормально уместились оба. Пили шампанское из горлышка.
– Джо, а всё-таки – кто это был? Ну, там, в ресторане?
– Сами себя они называют деловыми. Но вообще – обычные барыги, скорее всего, занимаются перепродажей импортного товара. Существа наглые, но до крайности трусливые.
– Что не мешало тому козлу смотреть на меня, как на шлюху... Знаешь, как неприятно?
– Представляю, хотя и с трудом. Ты всё-таки женщина, тебе положено быть на эмоциях. А я в нём увидел именно что козла. Животину. Он, может, и хотел бы разглядеть в тебе королеву Марго, но мозгов не хватает. Везде видятся только самки. Кстати, насчёт шлюхи... Тут есть интересный момент.
– И какой же?
– Вот сейчас попробуй отключить эмоции и послушай, что я тебе скажу. Если мы с тобой договорились, что ты – моя женщина, а я – твой мужчина, то предполагается, что мы делимся друг с другом всем лучшим, что у нас есть. Ты согласна?
– Ну, в общем, да... Только ты это к чему?
– К тому, что для меня ты должна быть в том числе и шлюхой тоже. На кухне – шеф-поваром, когда шьёшь себе платья – кутюрье, а в постели – шлюхой.
– Чего ты ещё хочешь? Я же и так согласилась на все твои… фантазии?
– Я хочу попробовать объяснить тебе, что это – нормально.
Только и всего.
– Ну, допустим... Я для тебя должна быть шлюхой, и это нормально. А ты для меня кем должен быть?
– Как минимум, защитником и добытчиком денег. Про деньги ты уж сама решай, а что касается защиты... От комсоргов и козлов вроде пока получается.
…Да, он умел перекраивать сознание. Потому что и с деньгами у него тоже получалось. Специально они этот вопрос не обсуждали. Само как-то так сложилось, что Джордж отдавал Марии на ведение хозяйства половину своих доходов. В среднем – марок 200–250 в месяц. Примерно вдвое больше, чем она зарабатывала на швейном комбинате. А на свою половину... Однажды Мария увидела у него на шее золотую цепь. Не цепочку, а именно тяжёлую толстую витую цепь. Царских времён, пояснил Джо. Даже проба золота старая – 56. Восемьдесят граммов весу. Отдал тысячу триста марок. Когда Мария обалдела от названной суммы, усмехнулся – эх, Мари, Мари... Вот пытаюсь же тебе объяснить, что деньги – это не более чем цветная резаная бумага. И нужны только для того, чтобы тратить их на своё счастье.
Одно слово – мудрый змей.
А ещё, тогда, в гостинице, она действительно была для него шлюхой. Целых две ночи подряд. В огромной люксовой кровати.
И, кажется, именно тогда всё и произошло.
Может, сказать Стешке? Вдруг что дельное присоветует?
Но Стешка вздыхала, глядя на стеновые панели. Поэтому для начала Мария её успокоила:
– Я не думаю, что он откажется. Я ему так и скажу – надо Стешке. Моей почти сестрёнке. Да и он к тебе хорошо относится. Так что, думаю, Джо согласится отделать и твою квартиру. Ты для него… действительно кто-то вроде моей сестры.
Обрадованная Стешка вскоре ушла, а Мария грустно вздохнула.
Всё точно. И доктор сегодня подтвердил. Беременность, уже почти два месяца. И как-то вот немного не по себе.
Дня через два после того, как они стали жить вместе, Мария всё-таки развела Джорджа на подробный рассказ о его семейных делах. Даже, для пущего эффекта, устроила так, что он опять сидел на табуретке между стеной и столом, под висящим сверху шкафом. А девушка – с другой стороны стола, спиной закрывая дверной проём. Извини, любимый, но я хочу знать всё, а не только про то, что мама с папой не сошлись характерами и обстановка в семье стала тот ещё пи.дец.
Джордж, впрочем, особо и не упирался. История была такая.
У чудо-председателя Тушера была дочь Гертруда. Потому что сокращённое от «героиня труда». А ещё однажды в колхоз «Новый путь» приехал молодой агроном – первый в истории колхоза специалист с полноценным профильным высшим образованием. Диплом столичной сельхозакадемии, очная форма обучения, с отличием. И заодно сын члена ЦК КПСС. Марк Францевич Лиандер. Агроном, кстати, оказался очень даже толковый; уже в первый год работы сильно способствовал повышению урожайности и росту благосостояния колхоза-передовика. Поэтому когда председатель заметил, что дочка неровно дышит к агроному, то не возражал. И даже успел порадоваться, когда в молодой семье в пятьдесят шестом родилась дочка Ева, а в пятьдесят восьмом сын Джозеф. После чего вскорости умер от ран – боевой офицер всё-таки.
Новым председателем единодушно избрали зятя покойного. После чего…
Внешне всё шло по-прежнему. Урожаи собирали; регулярно завоёвывали переходящее Красное знамя победителя соцсоревнования... Просто в «Новом пути» появился новый бухгалтер, приехавший из столицы, и несколько других работников правления, оттуда же. Ну да – член ЦК товарищ Лиандер не оставлял родного сына своей заботой. И сам приезжал. И всяких важных людей привозил… на пару-тройку дней, отдохнуть.
Всерьёз устроила скандал только жена председателя. Она была дочерью своего отца. Она всерьёз готовилась жить в новом, коммунистическом будущем. Поэтому, когда выяснилось, что изрядная часть миллионов, ежегодно зарабатываемых колхозом, уходит куда-то налево, а по итогам отдыха уважаемых столичных людей колхозные девки время от времени ездят в город делать аборты... Марк знал, как вразумить жену. Её жалоба в ЦК КПСС была демонстративно спущена вниз, на уровень местной партийной ячейки. Которая признала писулю клеветнической и постановила – для начала временно разжаловать Гертруду Феликсовну Лиандер в кандидаты в члены коммунистической партии. До осознания и исправления. А ведь она готовилась жить в стране победившего коммунизма... И вдруг – даже не член партии?!
Старший из сыновей, Джозеф Маркович, послушался мудрого наказа отца и по окончании средней общеобразовательной школы поступил в Высшую партийную школу в столице. С дальнейшей перспективой окончания профильного вуза там же. Естественно, твердокаменный комсомолец.
Хуже вышло с последним ребёнком в семье – вторым сыном, Джорджиком. Откуда в нём всё это взялось – никто точно не знал, только... Отец давно не любил мать, мать давно возненавидела отца. И при этом они оба дружно не любили своего младшенького.
Мать – за то, что Жорик как-то не особо скрывал своё презрение к колхозу и колхозной работе. Вот не то чтобы он презирал сельское хозяйство как таковое. Не по годам умный, сообразительный и проницательный мальчик прекрасно понимал, что безо всех этих ковыряний в земле и выгребания навоза из-под коров на ферме вся страна будет дружно голодать. Просто он был выше этого. Есть люди, созданные для того, чтобы пахать землю и выгребать навоз. И есть Жора Лиандер, который явно для чего-то более выдающегося. Мать помнила своё детство и своё воспитание; как своими руками она того же навоза перелопатила, пожалуй, не один вагон... Нет грязной и позорной работы! Есть! – ни в чём с ней не споря на словах, всей своей жизнью отвечал ей младший.
Отцу такой подход нравился… до определённого времени. Однажды младший сын-подросток прямо заявил, что не пойдёт ни по партийной, ни по сельскохозяйственной (нет-нет, конечно же, именно в качестве руководящего работника от сельского хозяйства! Землю пусть пашут недоучки-трактористы, тут Жорка прав!) карьерной линии. В отчаянии однажды отец показал ему свою долю ежегодного дележа колхозных денег – 200 тысяч марок наличными. Чемодан, плотно набитый пачками четвертаков. Доход среднестатистического колхозника из «Нового пути» лет этак за 150.
– Себе оставь. Однажды тебя за это расстреляют! – как-то без оптимизма заметил сын, чем вызвал у папы одновременно и страх, и ярость.
Ну и, конечно, случай с политруком. Это уже в выпускном классе было, на уроке начальной военной подготовки. Вроде как комсомолец Жора Лиандер поинтересовался у учителя – а что такое родина и с чего вдруг Жора что-то ей должен? «Нет, я вот хочу понять с точки зрения формальной логики. Умом!» – уточнил любопытный ученик. По уму выходило, что родина – это государство, а «священный долг по защите отечества» – обыкновенное рабство. Вернее, не обыкновенное – призывное. Специфическое такое…
В Великую Отечественную военрук был штабным писарчуком, но всё равно типа как боевым офицером. Поэтому скандал раздувать не стали. Ибо если выгонять из школы диверсанта-ученика – то надо гнать и преподавателя, чей трёхэтажный мат слышал весь этаж. Но извиниться потребовали. И в первую очередь – батя.
– Ты уж определись как-нибудь! – Джордж отца уже давным-давно не уважал, а потому усмехался ему в лицо. – Ты у нас в колхозе хозяин или кто?
– Хозяин! – кипятился батя.
– Ну, тогда просто заткни своих холопов – директора и военрука.
Из комсомола исключили, но тихо, без скандала. Аттестат был – серединка на половинку, с кучей троек. Что, впрочем, Джорджа особо не волновало, так как по трудовому обучению стояла твёрдая пятёрка.
Его страсть к резьбе по дереву трудовик заметил уже давно. После того, как старшеклассник Лиандер со своими поделками получил очередной диплом очередного областного конкурса юных мастеров – даже пошутил, перефразировав самого товарища Мавзолейного: «Вам, молодой человек, резать, резать и резать!»
* * *
…У Государственного Канцлера Великого Нордланда, который только за одну октябрьскую ночь 1993 года, на глазах у всего мира, отправит на тот свет две тысячи защитников Дома Советов, будут две любимые шутки для общения с интеллигенцией. Ну, вот со всякими этими лицемерными гуманистами. Чтобы они от этого юмора бледнели и шарахались. Самая убойная будет: «Одного молодого человека не признали как художника – пришлось стать фюрером!» Вторая – вот эта, цитата из любимого школьного учителя-трудовика…
* * *
Из родного посёлка Джордж уехал на второй день после школьного выпускного. Не то чтобы очень далеко, но, в некотором роде, демонстративно. Посёлок Мышино располагался примерно в тридцати километрах от столицы к юго-востоку. Городок Варский – примерно в пятидесяти километрах от неё же, но – к северо-западу.
Впрочем, сначала он попытался поступить в ПТУ на столяра совсем в другом городке. Не получилось – выяснилось, что для того, чтобы быть хорошим столяром в СССР, надо быть патриотом Советской Родины. Чего из характеристики, выданной выпускнику Лиандру Д.М., ну никак не усматривалось. Зато военные – они были не прочь пополнить призывником Лиандром ряды Вооружённых сил СССР.
– Ну, как-то вот так, Мари, – заканчивал Джордж свой рассказ. – Теперь я стараюсь нигде лишний раз не светить свой паспорт, так как не исключаю, что меня ищет родной военкомат. Живу в основном без регистрации на чужих квартирах; продаю свои поделки, в то время как моё место на рынке оплачивается артелью... В общем, в загс мы с тобой не пойдём, по крайней мере, пока.
Сказано было тихо, как-то равнодушно, но при этом так, что Мария поняла сразу – вопрос решён окончательно и пересмотру не подлежит.
– Да я и не хочу в загс! Ты только не уходи – и всё.
Да, Стешка определённо была права – она в него втюрилась, как тогда в физика. Ложась на их теперь уже общий диван, Джордж обычно быстро засыпал, а Мария клала голову ему на плечо и долго лежала, смотря на него, спящего. Он здесь, он рядом, ей хорошо.
Однажды она, впрочем, спросила про армию. Джордж усмехнулся:
– Да я вот как-то у нашей драгоценнейшей родины ничего не занимал, чтобы ей долги отдавать. Опять же, Афганистан… – А что Афганистан?
Про то, что в минувшем году СССР ввёл контингент своих войск в Афганистан, Мария знала. У них даже политзанятие было на фабрике: лекция об оказании помощи братской соседней стране, вставшей на путь построения социализма.
– Эта авантюра добьёт нашу страну окончательно, – как-то удивительно буднично произнёс сожитель.
– Добьёт? Нашу страну?
– Ну да. Ты историю в школе учила? Вспоминай. Была Нордландская империя – закончилась, нет никакой империи. Было Мошковецкое царство – закончилось, нет никакого царства.
С чего ты решила, что СССР – это навсегда?
– А как же?..
– А так же. Если всё прогнило настолько, что даже какой-то вшивый комсорг с какой-то провинциальной фабрики по первому свистку, спасая свою жопу, вываливает три тысячи... То есть на этой самой фабрике явно есть и цех по пошиву левого ширпотреба, и вся прочая мафия. А ещё есть некий пламенный чекист, который выискивает таких вот цеховиков, потому что давно ощутил себя вправе вымогать и при этом ещё мнит себя Робин Гудом... То этой стране пи.дец. Причём, как выражаются в Госплане, уже в среднесрочной перспективе. По моим прикидкам – лет через 15. Догниёт и рассыплется. А у меня, знаешь ли, есть планы прожить подольше, чем 15 лет. Надеюсь, и у тебя тоже. Так что уродоваться в дикой стране, куда сунулись наши идиоты в погонах... Дураков пускай поищут в зеркале.
Мария несколько обалдела от такого варианта лекции о международном положении. Впрочем, больше они о политике не говорили. Вместо этого Джордж отделывал резными стеновыми панелями душевую и кухню; вырезал по заказу деревянного Христа на кресте; решительно отправил на помойку старые кухонные шкафы и установил вместо них новые... В общем, у Стешки теперь был повод заходить чаще и просить уговорить Джорджа заняться и её квартирой тоже. Даже за деньги.
Но вот ребёнок... О детях они как-то вообще не думали. Джордж добывал импортные презервативы в блестящих упаковках; Мария пила таблетки... Что они тогда упустили в номере люкс с ванной? Они ведь там вытворяли такое... От большинства их тогдашних упражнений в постели дети вообще не получаются по определению.
Мария перебирала все возможные варианты этого разговора. Вплоть до совета из сказки, где добрый молодец инструктирует Бабу Ягу: ты сперва гостя накорми, напои, в баньке попарь, а опосля и спрашивай! Нету у неё баньки. У неё маленькая квартирка в старом доме, куда даже ванна не помещается.
Джордж пришёл позднее обычного. Поэтому не удивился волнению Марии. Обнял, поцеловал. Не переживай, я уже дома. Пойдём ужинать, или ты уже поела, и мне ужинать одному?
– Джо, я беременна! – выпалила Мария.
Нет, ну вот дура – так уж дура и есть! Он задержался, голодный, устал, наверное... А тут ещё ты!
Джордж присел на табуретку в углу прихожей. Молчал с полминуты.
– Джо... Я всё понимаю... Ты к этому не готов... Я и сама, честно говоря, боюсь... Но.
Голос девушки вдруг как-то сам собой стал твёрдым. По-прежнему тихий, но твёрдый и решительный.
– Джо, я не могу себе представить, чтобы... Он там живой. Я его оставлю в любом случае. Даже если... Если что – я не могу тебя осуждать. Только скажи сразу, хорошо? Чтобы всё по-честному.
– Нет, ну надо же… – он рассеянно смотрел на пол. – Бывает же…
– Ну да, бывает. От секса бывают дети. И я... Я не откажусь от моего малыша. Я помню, как меня когда-то бросили.
Мария тоже всё ему рассказала. Когда Джорджа и на свете не было, к райотделу милиции подкинули младенца, завёрнутого в одеяло. К одеялу была приколота записка: «Мария Красс. 20 марта 1957 года». С тех пор... Наверное, ей очень повезло. В том детдоме, куда она попала, был очень порядочный и честный директор. Рейнольд Александрович. Некоторым своим подопечным он даже давал своё отчество. Чем ему приглянулась полненькая, немножко смуглая девочка Маша – неизвестно, но и её он тоже записал по документам Рейнольдовной. Он был одним из немногих людей, кто за все годы жизни в детдоме никогда не обидел Марию. И даже... Впрочем, не надо преувеличивать. Таких мальчишек и девчонок у него в подопечных было несколько десятков; дома – своя семья... Каждому сироте вторым папой не станешь просто потому, что времени на всех не хватит.
…В своё время Джордж попросил... Довольно типичная просьба для человека, ё.нувшегося с Марса.
– Мари, можно, я тебе не буду говорить всякие затасканные слова, в особенности словечко «люблю»? А то все только тем и заняты, что любят. На партсобрании – коммунизм любят, в армии – родину-мать, в телевизоре – певицу Соню Ротару и её песенку про горную лаванду... Колбасу любят, мебель, обувь… – Ну хорошо, не говори.
– Я думаю, вот так лучше будет?
Он прижал её к себе. Они долго сидели, обнявшись. И Марии это дико нравилось.
Но это было тогда. А сейчас Джордж сидел на табуретке рядом с входной дверью и рассеянно смотрел в пол.
– Бывает же… – повторил он. Потом поднял глаза на Марию. – Я сегодня задержался, поскольку наконец-то достал... Я всё понимаю. Ты всё равно хочешь чувствовать себя законной женой. Я не могу дать тебе штамп в паспорте, но, по крайней мере... И вот именно сегодня... Я прихожу – и ты мне говоришь, что у нас будет ребёнок... Кстати, с чего ты решила, что это твой малыш?
От тебя в нём только половина. Вторая половина – моя.
– Джо, то есть... ты не против?
– Мари, дай руку. Нет, правую.
Он вытащил из внутреннего кармана маленькую бархатную коробочку. Это было кольцо. Не очень похоже на обычное обручальное, зато... Там был небольшой, но оригинальный бриллиант.
Камушек в форме сердечка.
Ночью она, как всегда, положила свою голову ему на плечо. И наконец-то услышала то, о чём давно мечтала... Нельзя же, в самом деле, всегда быть королевой?
– Я люблю тебя, Машка
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги