Вервольф. Заметки на полях "Новейшей истории"

Часть 5

ИЗВЕЩЕНИЕ

Возрастная категория произведения – 18+.

В тексте присутствует ненормативная лексика, сцены насилия и сексуального характера.

Все описанные события, персоналии, учреждения, организации и географические объекты являются вымышленными и не имеют прообразов в реальности. Любые совпадения с реальными событиями, людьми, учреждениями, организациями и географическими объектами – случайность.

Данное произведение явно затрагивает религиозные и иные чувства, поэтому уважаемого читателя настоятельно просят немедленно прекратить чтение, как только ему покажется, что его оскорбляют.

Автор, создавая данный текст, ставил перед собой какие-то цели, но только не образовательные, воспитательные и цели политической, религиозной и иной пропаганды. Проще говоря, я не собираюсь никого ничему учить, рассказывать, что такое хорошо и что такое плохо, и ни к чему не призываю.

Уважаемого читателя просят помнить: лично я лично Вам ничего не должен и ничем не обязан.

С наилучшими пожеланиями

1993, 7 октября

– Господин президент…

Секретарь осторожно тронул его за рукав. Он мгновенно открыл глаза. Да, уснул прямо в кресле, за рабочим столом. Хотя – неудивительно. В последние несколько дней только так и получалось спать – короткими урывками, между десятками звонков, бумаг, докладов и встреч.

– В приёмной ожидают ваша супруга и дочь. Прибыли прямо из аэропорта.

Он рассеянно кивнул.

– Пригласи через пару минут, ОК?

– Как прикажете, господин президент.

Без пяти минут полночь. Темнота за окнами. Кажется, опять дождь. В последние дни он почти не прекращается. Что это? Просто октябрь на дворе, сезон дождей или?..

Ливень разразился над этим городом четвёртого вечером, в те самые минуты, когда он заканчивал своё телевизионное обращение к народу. Хляби небесные разверзлись... Зачем? Смыть уже, наконец, остатки крови и грязи с площади перед Домом Советов, чтобы предать всё забвению? Или наоборот – оплакать? И если оплакать – то кого? Тех, чьи трупы накануне весь день складывали рядами на ближайшем стадионе; для простоты подсчётов – десятками? Десять убитых, двадцать… сто... Ему доложили о двух тысячах уничтоженных мятежников. Народу объявили о трёхстах пятидесяти. А сколько их было на самом деле?

Или... Это рыдания по нему самому?

Уже три дня вся челядь зовёт его «господин президент». Про «исполняющего обязанности» все дружно в секунду забыли. Глава государства.

Глава чего? Нищей, раздолбанной страны, которой сейчас надо договариваться с окружающим миром не о международном дипломатическом признании новой власти Северной Федерации, а о поставках гуманитарной помощи – потому что если оставить всё как есть, то к концу зимы придётся вводить продуктовые карточки. Господи, за что?

Ты умеешь гневаться, Господи. Сначала не оставил иного выхода, кроме как идти до конца к трону – потому что любой шаг влево или вправо означал уничтожение на месте. А когда я дошёл – выяснилось, что трон стоит в зале с полами, залитыми кровью и жидким дерьмом.

За что мне это, Вседержитель? Ты же сам знаешь, лучше других! Ты же Всеведущий. Меньше всего на свете я хотел власти в этой стране. Я хотел резать Твои распятия из дерева по заказу богатых клиентов, а на заработанное красиво жить с любимой женщиной. И в загс бы я с ней в конце концов сходил. И кооперативную двушку в Варском сделали бы. Или сразу уж трёшку – на случай, если у Стефани появилась бы сестрёнка или братик. Сидел бы сейчас дома, смотрел телевизор и ругал правительство.

…Чуть более четверти века тому назад он впервые попал в Кремль. Не как турист, посмотреть на музеи – папа привёз сына в гости к дедушке, члену ЦК КПСС. Уже тогда как-то не впечатлило. Ну, каменные большие здания. Ну, брусчатка. Ну, идеально ухоженные деревья. Зачем-то люди. Очень много каких-то явно лишних людей. Бегают, копошатся. Все какие-то неприглядные – или в строгих протокольных пиджаках неярких расцветок, или в военной форме. Караульные солдаты – огромные ростовые куклы, на лицах – ни одной мысли, никакого выражения.

Уже тогда – не впечатлило.

Посмотрел на своё отражение в зеркальном бронированном окне. Да уж... Хоть бы глазных капель закапать, чтобы не так видна была усталость. И побриться успеть. Финка ведь не выёживается, когда намекает, что ему не идёт вот эта трёхдневная щетина с проседью – она ему действительно не идёт.

Подошёл обратно к столу, сделал секретарю знак рукой – зови. – Папа!..

От неожиданности он вздрогнул. Так сильно, что не удержался – упал на одно колено. Однако девочка восприняла это по-своему. Она стояла в полный рост, он – преклонив одно колено. И в таком положении они были на одном уровне. Лицом к лицу, глаза в глаза.

– Папа! Слава Богу, ты живой!..

Он ждал этого почти полгода. Почти исключительно ради этого максимально приблизил к себе юрисконсульта правительства – адвоката Михеля Борща. У того – двое приёмных детей, он знает, как с такими детьми общаться. Он разъяснил: наберись терпения, Джордж. Первые несколько месяцев будет только напряжённая тишина. Девочка-подросток в очередной раз оказалась в совершенно новом окружении, в новом мире. Она будет к нему присматриваться. Этот мир не всегда дружелюбен, поэтому ей захочется спрятаться. Так что – терпи и не отталкивай её. Придёт время – она обязательно назовёт тебя папой, а в твоей квартире будет раздаваться её смех. Но – не скоро. Наберись терпения.

– Стеф…

Дальше слова были не нужны. Они обнимались, дочь плакала, он утирал ей слёзы.

– Всё, моё солнышко. Всё кончилось. Я живой. У нас теперь всё будет хорошо…

– Папа, я обещала… – девочка опустила глаза. – Папе Давиду...

Что я ему позвоню, как только вернусь. Ты не будешь ругаться?

Он рассмеялся. Господи, какой милый ребёнок.

– Стеф, ты о чём вообще? Вот, иди сюда.

Некогда сейчас другой способ связи искать. Он усадил дочь в президентское кресло и подвинул к ней один из телефонов, стоявших на столе.

– Связь со страной – вот по этому. Только не напрямую. Сейчас ты снимешь трубку и попадёшь на дежурного. Он спросит, с кем соединить. Продиктуешь ему номер папы Давида.

Он наклонился и поцеловал девочку в голову.

– И – да. Не пугайся, когда дежурный обратится к тебе «господин президент». Он думает, что это я хочу с кем-то поговорить. Скажи в ответ: «Я Стефани, соедините меня с Давидом Ароновичем Мазалецким из Петербурга».

Дочь подняла трубку.

– Алло? Здравствуйте, я Стефани. Мне папа разрешил звонить с этого телефона. Соедините меня, пожалуйста, с папой Давидом… извините, Давидом Ароновичем Мазалецким из Петербурга.

Недолгое ожидание.

– Папа?..

Да, ей всё-таки придётся привыкать быть дочкой двух отцов.

– Сефа? Это ты? Откуда ты звонишь?

Ну да, не каждый день в обычной квартире в северной столице раздаётся звонок правительственной связи.

– От папы... От папы Джо. С его работы. Из правительства, кажется... Из Кремля, вот. Папа, я в Мошковце, мы приехали с Жозефиной. Как у тебя дела? Ты в порядке?

Жозефина стояла неподалёку и улыбалась, будучи в полном умилении от происходящего. На мужа посмотрела ласково, влюблённым взглядом. Всё-таки настоящая Первая Леди. Море заботы о том, что Гео не выспался, и надо отдохнуть, и неважно выглядит… – это всё потом. Сейчас она у него на работе, в кабинете его подчинённый, так что – только восторг и восхищение.

Её любимый муж – ещё и глава государства, только что подавивший попытку вооружённого переворота. Так что – только уважение, восхищение и преданность.

А он улыбался ей. Впервые за бог весть сколько времени рядом был человек, которого ему хотелось видеть.

Короткий жест секретарю – пошёл вон. И охране – тоже.

– Финка, может, пойдём в приёмную? Пусть Стеф…

Девочка, сидя в президентском кресле, оживлённо разговаривала с человеком, много лет воспитывавшим её как родную дочь.

Из приёмной он тоже всех выгнал парой коротких жестов. Сел с любимой на один из диванов для посетителей. Наконец-то можно её поцеловать.

– Господи, счастье-то какое... Так, Финка, рассказывай, что у вас было в Италии?

– Ну, если не считать ночи с третьего на четвёртое – то всё отлично. Мои девушки блистали на подиуме Недели высокой моды, а вечерами мы со Стеф гуляли по Милану. Я даже немного освоила разговорный итальянский. Точнее, объясниться вряд ли смогу, а понять, о чём они говорят… Она улыбнулась.

– Оказывается, у них тоже есть мат.

– Ты успела с кем-то поругаться?

– Нет. Мы, как всегда, поселились в маленькой такой гостиничке, её держит одна тамошняя семья. Семейный постоялый двор практически. Но очень уютно, чисто, и, самое главное, как раз хватило на всю нашу группу. Только мы – и хозяева. Вечером совместный ужин, а потом у них молитва. Они, как я поняла, ревностные католики. Так что – всё, как Господь велит. Пока у вас тут не заварилось…

Инстинктивно она сжала руку Гео.

– После твоего последнего звонка я и так была как на иголках, а тут ещё... Какие там местные новости. Прямое включение из Мошковца, где начались бои на улицах. Снова передел власти в ядерной державе. Хорошо их, видимо, при совке напугали: они знают про нас только то, что мы – ядерная держава. И очень боятся, чтобы H-Bomb не досталась какой-нибудь обезьяне с гранатой. Стеф... Господи…

Она взяла длинную паузу. Потом продолжила.

– Вспомнить жутко. Вот вроде бы – ничего особенного, да? Номер в семейной гостинице в Италии, у телевизора сидим я и Стеф, рядышком. Срочные новости – Мошковец показывают. Она... Я её взгляд, наверное, никогда не забуду. Родную маму на её глазах убили, приёмная умерла от онкологии, а теперь ещё того и гляди какая-то красно-коричневая сволочь убьёт папу в Кремле.

Она в меня вцепилась, а я... Я сама боялась до ужаса. Но надо как-то собраться. Я её обнимала и шептала ей на ушко, что всё будет хорошо.

Он обнял жену, поцеловал.

– А ты знаешь... Вот только не смейся, ладно? Кажется, именно это я тогда и почувствовал. У меня уже стоял самолёт в «Шарике». Бросить всё к х.ям – и в Европу. Деньги в банке на Кипре – есть, в Германии – есть, в Арабских Эмиратах – есть, даже в Швейцарии и в Лондоне пара заначек в тамошних банках... Нам бы хватило на троих. А потом... Как озарение какое-то. Ну, бежать – и дальше что? Кто возьмёт власть здесь? Какие у них будут планы в отношении меня? Всю жизнь потом прятаться и просить политического убежища?

Он вдруг улыбнулся.

– «В мире нет бойца смелей, чем напуганный еврей». Я собрался, и... Остальное ты, наверное, видела по телевизору?

– И Стеф тоже. И имей в виду – у тебя дочь – героиня. Она себя вела куда более мужественно, чем многие мужики. А вот хозяйка гостиницы... Она к нам очень хорошо относилась. И вот, представь: мы сидим, смотрим телевизор, вдруг из комнаты хозяев – а это рядом совсем – её отчаянный крик. Что-то вроде «ой-ой-ой, беда!». Ну, мы – к ней. В коридоре сталкиваемся с её мужем, он тоже к ней бежит. Влетаем в её комнату вместе. Дальше было много простонародного итальянского и в очень быстром темпе.

Но основное я уловила.

Она рассмеялась.

– Как раз начали показывать, как твои ребята атакуют Дом Советов с воздуха. И наша хозяюшка: Господь Всемогущий, что же это за пи.дец творится? Красная сволочь убивает синьора Лиандра! Что будет с синьорой Жозефиной и её дочкой? И муж ей в ответ: хватит х.рню нести, глаза-то разуй. Это синьор Лиандер добивает красную сволочь! Ну, а дальше... Тебе, наверное, дипломаты сообщили уже? Не позже чем через час, как всё кончилось, все улочки вокруг нашего отеля были забиты. Кого только не понаехало. Дипломаты, карабинеры, журналисты... У кого-то ума хватило – вызвали скорую помощь. Синьора Жозефина, синьорита Стефания, как вы себя чувствуете и не надо ли в больницу? Я махнула рукой – поехали. Психологическая помощь нужна. О да, всё понимаем. Успокаивающая ванна, расслабляющий массаж, какие-то лекарства... В общем, спали мы со Стефкой на удивление спокойно. А наутро: в холле клиники уже мэр Милана с огромным букетом цветов и поздравлениями; прибыл в экстренном порядке полномочный представитель премьер-министра, чтобы пригласить нас в Рим. В Риме приёмы у премьера и у президента; оба просят передать синьору Лиандру самые искренние поздравления с подавлением мятежа; Его Святейшество Папа служит благодарственную мессу о замирении Нордии в Ватикане... А ещё…

Она загадочно улыбнулась.

– И что ещё?

– Кажется, у твоей дочери появился итальянский кавалер.

У хозяев гостиницы есть сын, Пьетро, ему лет то ли 13, то ли 14.

Он волонтёрит в организации «Больничные клоуны».

– «Больничные клоуны»? Это как?

– Они помогают больным, которым требуется длительное лечение. Ну, например, тем же онкологическим. Они же иногда по полгода в больнице проводят. Чтобы им было как-то повеселее, волонтёры устраивают им спектакли. Что-то типа нашего балагана с Петрушкой. Слов, чаще всего, и вовсе не требуется, и так всё понятно. В общем, посмотрел мальчик Пьетро на меня и на Стефку, позвал своих друзей – и они устроили это представление для нас. И даже смогли нас рассмешить. Короче, Стеф пригласила их к нам в гости на Рождество. Семью Пьетро и его друзей. Так что – организуй что-нибудь.

– На католическое или на наше? Конечно, считай, что я им уже отправил официальное приглашение на уровне МИД. Если соберутся на католическое – Папу Римского обещать не могу, но в Мошковце настоятель католического собора, кажется, именно итальянский кардинал.

Помолчал, добавил, как говорят в театре, «в сторону»:

– Похоже, и я с этими благочестивыми итальянцами помолиться схожу. Сподобил же Господь возглавить страну непуганых идиотов. При этом ещё нищих и озлобленных…

–

ЗИЯЮЩАЯ ВЫСОТА

(ПЯТАЯ ЖИЗНЬ)

Не проворным достаётся успешный бег, не храбрым – победа, не мудрым – хлеб, и не у разумных – богатство, и не искусным – благорасположение, но время и случай для всех.

«Екклесиаст»

1

– Ещё что-нибудь? – он совсем уже было собрался отпустить секретаря после традиционного утреннего доклада, но заметил какую-то нерешительность в его речи. Как будто секретарь чтото недоговорил. Поэтому отложил своё фирменное «не смею более задерживать».

– Вчера получено с вечерней почтой, Джордж Джорджиевич.Секретарь положил на стол вскрытый в канцелярии конверт.

– Там внутри – письмо для сотрудников канцелярии и нечто в особом конверте, написано, что лично для вас.

– И что в письме для канцеляристов?

– «Уважаемые товарищи! Прошу передать моё письмо руководителю Службы безопасности Президента СФ Д. Д. Лиандру, а на словах сообщить, что ему пишет Мая Шиловская, с которой он когда-то учился в одном классе. К сожалению, я не знаю его домашнего адреса и негде его достать, поэтому обращаюсь к нему через вас. Прошу не отказать в моей просьбе. 09.05.1993». Дальше подпись, Джордж Джорджиевич.

– А ещё там что? – он показал пальцем на конверт.

– Другой конверт. Запечатанный. Без марки.

Секретарь вытащил. Да, действительно. Обычный белый конверт без каких-либо надписей, чуть меньшего формата.

– Прикажете вскрыть?

Он рассеянно кивнул.

Да, неожиданно.

Её действительно звали Мая – не Майя. Как-то раз даже комиссия из отдела народного образования, просматривавшая классные журналы, попеняла директору – что это у вас за безграмотность при оформлении официального документа: «Шиловская Мая»? Объяснили – нет, всё верно, ученицу зовут именно так. А ещё она оправдывает это имя, поскольку руководит комсомольской ячейкой класса и является отличницей воспитательно-политической работы. Спортсменка, комсомолка и просто красавица, да.

Единственный, с кем ей не везло в плане идейно-политического воспитания, был её одноклассник Жора Лиандер. Не то чтобы прямо высмеивал официозные лозунги и политинформацию, которую Мая приносила на собрания комсомольской ячейки, а так... Выслушай всех дураков-пропагандистов, покивай и сделай по-своему. Один раз она даже сорвалась на крик и слёзы. Было немного стыдно – уж до слёз-то он Маю точно не хотел доводить. Ну, что поделать – с ней случилась беда. Девушка от корки до корки прочла школьный учебник по обществознанию и восприняла всё, что там написано, совершенно всерьёз. И ведь действительно – складно было написано, что уж говорить. Он вспомнил лицо мамы Жозефины на фотографиях. Анна Михелевна тоже верила в идеалы, прописанные в том учебнике.

А потом…

А потом был выпускной. И она утащила его ближе к концу вечера. И привела к себе, в пустую квартиру. Мама и папа уехали по какой-то срочной надобности.

Она разделась первая. И подарила ему первый секс в его жизни. Не самый лучший, но – первый. И он всегда вспоминал её с теплотой в сердце. И немного жалел. Любовь зла, особенно первая – полюбишь и злостного саботажника коммунистического строительства.

А ещё потом…

Наивная попытка спасти Джорджа от самого гуманного в мире советского правосудия. Письмо-ходатайство в суд с просьбой отдать гражданина Лиандра Д. М., обвиняемого в спекуляции, на поруки его бывших одноклассников и вернуть на место постоянного проживания в посёлок Мышино Мошковецкой области. Написано рукой Маи, первая подпись – её. Затем подписи одноклассника Кости и одноклассницы Тоси.

Одноклассница Тося потом стала Тео, дорогой валютной проституткой, которую ему однажды прислал по вызову тогда ещё всего лишь полковник и начальник райотдела внутренних дел Пузыревич. И которую, несмотря на всю дьявольскую сложность и крайности их отношений, Джордж тоже помнит с благодарностью. Особенно после того, как Финка тоже освоила стриптиз, и время от времени танцует его в ванной, отражаясь в зеркалах.

Грудь у неё поменьше, ростом она повыше Джорджа... Но, слава Всевышнему, они уже давно не в том прыщавом подростковом возрасте, когда любят за размер сисек. Финка – его ангел, и хозяйкой в той ванной будет она. В ванной, которую придумала Тео.

А друг Костя («Костя Первый», так как «Костя Второй» – это муж Стешки) стал одним из первых фермеров Подстоличья. Хотя и не в Мышине, где ему, после той подписи под тем письмом, тоже жизни не было. В одном из соседних районов у него тысячи гектаров сельхозугодий, фермы, небольшие заводики... Он обеспечивает «Беркут» значительной частью продуктов питания, которые компания по-прежнему раздаёт сотрудникам в довесок к зарплате и денежным премиям.

А вот Мая... Стыдно признаться, но он как-то не особенно интересовался её жизнью. Нет, не со зла – просто не до неё было. Так, принесли однажды коротенькую справку: была замужем, в разводе, воспитывает одна двоих сыновей, живёт и работает в городке Твердилове Мошковецкой области. По специальности работает – врач в районной детской поликлинике. Ну, и дай ей Боже нового хорошего мужа, а что касается работы... Она, похоже, тоже видит в этом своё призвание – детский врач в районной поликлинике в небольшом городке. Мая это может, она идейная.

…Секретарь аккуратно вскрыл второй конверт канцелярским ножиком. Ещё одно письмо. Листок, исписанный тем же почерком. Таким знакомым ему почерком.

Жестом он показал – дай сюда. Всё, спасибо, можешь идти.

Жоржик!

Разреши обращаться к тебе так, как я называла тебя в наш выпускной.

Я долго думала перед тем, как написать тебе. Надо ли? И хочешь ли ты вспоминать прошлое – и меня заодно? Но всё-таки решила. Просто чтобы и ты тоже знал.

В нынешнее непростое время мы – несколько девочек из нашего класса – решили поддержать друг друга и устроить пусть маленький, но праздник. В июне исполняется 15 лет нашему школьному выпуску 1978 года. И мы решили провести встречу выпускников. В школе нашу идею поддержали.

Поэтому... Скорее всего, ты не сможешь приехать – у тебя ответственная работа и высокая должность. И с Таисией Кононовной не самые простые отношения – она мне показывала твой ответ на её письмо. Поэтому... Прости, если я тебя обеспокоила понапрасну. Но мы решили, что оповестить надо всех.

Пока планируем встречу на 3 июля – к этому времени в нашей школе должны закончиться все выпускные экзамены и пройти все выпускные балы.

Как бы там ни было, желаю тебе всего самого хорошего.

Мая

…Она действительно называла его Жоржиком. Ну, тогда, когда... В квартире её родителей после их выпускного 1978 года.

Чёрт, а ведь действительно. Юбилей. Пятнадцать лет. Уже 15 лет или… всего 15?

Тогда это тоже было самое начало июля. Школьный актовый зал украсили к торжественной церемонии проводов выпускников. Над сценой висели два больших портрета – товарищ Мавзолейный и верный продолжатель его дела, нынешний генсек товарищ Бережной. И красное знамя – государственный флаг Советского Союза. Вообще традиционно много красного в оформлении.

Старик Бережной... Тогда казалось, что он будет вечен. И его страна – тоже. В весеннюю посевную кампанию школьники традиционно поработали в колхозе, а заработанные деньги перечислили в Фонд мира – врезалась в память цифра: 704 марки 74 пфеннига. И это было офигительно много по тем деньгам. Повод для заметки в районной газете.

Прошло 15 лет – и на 704 марки не купишь одного американского доллара. Марку ФРГ – ещё можно; по последнему курсу они идут что-то в районе 680 нордландских за 1 немецкую. А кто хочет купить доллар – надо припасать уже 850. И страны той нет. И от старика Бережного – только могилка на Красной площади и анекдоты о старом маразматике.

Можно ли уместить всё это в три пятилетки? Первая девочка Мая. Первая проститутка Эльза. Первая настоящая любовь Мария. Первая – и пока единственная – дочка Стефани. Две судимости. Первая стадия алкоголизма. Жозефина – его ангел-хранитель и путеводная звезда. Карьерный рост от резчика по дереву до руководителя Службы безопасности президента. Небольшое личное кладбище: где-то за могилкой Маши – ряды холмиков тех, кто был виновен в её гибели. И тех, кто попробовал помешать ему жить. Включая пышное надгробие: здесь покоится прах Северного Союза Социалистических Республик. –

Помним, а поэтому и не любим, и не скорбим.

…Он нажал кнопку на пульте связи и вызвал порученца.

– Мне нужна полная информация вот по этой милой даме, – показал ему письма Маи. – Адрес по прописке, фактический адрес проживания, условия проживания, адрес места работы, график работы... Короче, всё, что найдётся. Быстро и конфиденциально.

А вечером показал письма своему ангелу-хранителю.

– Я хочу, чтобы ты узнала от меня, Финка. А не от сплетников за моей спиной. Завтра я хочу съездить в Твердилово, пригласить Маю в местный ресторанчик и устроить вечер воспоминаний. Так что будь готова, что уже послезавтра к обеду тебе притащат донос о том, что я проводил время с какой-то красивой женщиной.

Фото ему тоже раздобыли. Актуальное на сегодня фото из личного дела детского врача Маи Карловны Шиловской.

Это лицо... Вот как она до сих пор остаётся без мужика? Они там что, в этом Твердилове, все инвалиды по зрению? Да, выглядит уставшей. Да, простая причёска, недлинные волосы до плеч. Да, смотрится именно на свои тридцать с небольшим. Но это же красота. Почти совершенная красота порядочного человека.

– Ты знаешь, милый, даже если мне и притащат донос – то уж не мне тебе пенять. Сколько вечеров я провожу без тебя в компаниях десятков охренительно красивых мужиков. А лучший на свете – всё равно ты.

Они рассмеялись.

Уже около полутора лет Жозефина не работала в «Беркуте», только управляла по доверенности тамошними активами Джорджа. У неё теперь своё дело.

Он ухмыльнулся про себя.

Всё началось с его маленьких личных слабостей. В их первую ночь, на полу приёмной кабинета исполнительного директора ЧОП «Беркут», они в основном мирились и прихлёбывали красное вино из чайных чашек. Зато во вторую, в семнадцатой квартире…

Эльза определённо не наврала. Гео, конечно, и так был в полном восторге, но... Отныне и навсегда у его Финки должны быть идеальные ножки. А ещё эта его Тео о.уительно делала массаж. А ещё она изумительно танцевала стриптиз в ванной, отражаясь в зеркалах по стенам.

Да, наверное, это не образец скромности – называть свою сеть салонов красоты, фитнесс-залов и модельное агентство в честь себя любимой – «Joss». Но она всё это сделала сама, практически с нуля. От Гео согласилась принять только договор на безвозмездное оказание со стороны «Беркута» охранных услуг. До сих пор выплачивает из прибылей кредиты, взятые на начало бизнеса. Кредиторы, правда, уважают и Финку, и её супруга, так что проценты берут минимальные, а если вдруг случается задержка платежа дня на три-четыре – ну, а у кого тех просрочек не бывает?

Тем более что вообще-то хозяйка «Joss» – образцовый заёмщик.

Со своими девочками-моделями она уже успела побывать на Неделях высокой моды в лучших местах Европы, произвела там прекрасное впечатление. Так что да: по стенам семнадцатой квартиры уже висит масса фото из общей серии «Жозефина без мужа в компании кучи охренительных мужиков». То дизайнеры одежды, то звёзды западного шоу-бизнеса, то знаменитые модели-мужчины.

А в основе всего – да-да, опять. Когда-то Жозефина просто хорошо освоила пэтэушный курс «Секретарское дело». Теперь она просто хорошо изучила все каноны новой профессии. И добивается в ней, шаг за шагом, вполне заслуженных успехов. Вот все бы так – в том числе и заклятые друзья Джорджа из окружения президента Эльцера. А, ладно, не к ночи же поминать эту сволочь.

2

– Стеф, солнышко, добрый вечер!

Он постучался в закрытую дверь пятой комнаты.

Да, всё так, как он и сказал когда-то Финке – здесь теперь живёт девочка Стефани.

Агран, как всегда, был ох.ительно деликатен. Позвонил и сообщил, что было бы неплохо Джорджу подъехать в «Беркут» и поговорить. Хотя... Двадцать третье февраля приближалось, которое в этой стране уже давно отмечали как Международный мужской день. Надо организовать коллективу охранного предприятия поздравительное мероприятие, святое дело. Однако…

– Джо, ты лучше присядь. Сейчас я тебе кое-что покажу.

Он положил на стол несколько фотографий. Снято, похоже, хоть и профессиональным аппаратом, но на улице, в потоке людей.

– Никого не напоминает?

Город он узнал сразу – явно северная столица. Хотя и не центр.

Из калитки школьного здания выходила девочка-подросток.

– Кто это?! – ошарашенно спросил Джордж.

Он узнал её сразу. На каком-то… генетическом уровне. Маша родила дочку, очень похожую на себя. Хотя и от папы кое-что перепало – девочка выросла несколько более худощавой, чем мама, а тёмные волосы отливали рыжеватым оттенком.

– По новым документам её зовут Стефани Давидовна Мазалецкая. Дочь Давида Ароновича Мазалецкого, бизнесмена и бывшего инженера одного петербургского военного НИИ. Он уже готовился к отъезду на ПМЖ в Израиль вместе с приёмной дочерью. Но задержала тягомотина с оформлением визы для бывшего сотрудника военного НИИ, все эти проверки по части секретности.

– Она не поедет в Израиль! Тем более на ПМЖ!

– Знамо дело, не поедет. На этот счёт можешь не беспокоиться. Да и Давид Аронович… как минимум, отложит свой отъезд по уважительным причинам.

На секунду он вышел в коридор. Вскоре вернулся, поддерживая под руку…

…Примерно так выглядят люди, которые потеряли в этой жизни всё. Наверное, Джордж так же смотрелся в Варском централе, когда принесли известие, что Маши больше нет. Пустота. Внутренняя пустота. Бесконечное падение в пропасть без дна. Смысл жизни, планы на будущее... Где теперь это всё?

– Давид Аронович, присаживайтесь. И не надо так волноваться. У вас всё будет хорошо. Познакомьтесь – Джордж Джорджиевич Лиандер, родной отец Сефы.

Всё ещё чернявый, несмотря на свои явные около пятидесяти, мужчина еврейской внешности. Благородное лицо явного петербургского интеллигента. Очки. Потерянный взгляд из-под тех очков. В его жизни, кажется, только что случилась катастрофа. Тем не менее он даже протянул руку для рукопожатия.

– Я знаю, кто вы такой, Джордж Джорджиевич. Я о вас читал в газетах. И поэтому... Я до последнего надеялся, что успею отъехать до того, как…

– Давид Аронович, – говорил по-прежнему Агран. – Отъезд в Израиль вам бы не помог. Давайте сейчас сразу расставим все точки над ё. Найти и вернуть свою дочь – одна из главных жизненных целей Джорджа. Так что мы бы вас и в Австралии нашли, случись такая необходимость. Джордж совершил в своей жизни ошибку, когда не пошёл с Марией, мамой Сефы, в загс и согласился с тем, что она поставила прочерк в графе «Отец» в её свидетельстве о рождении. И потом долго в этом каялся и расплачивался за это, чему я свидетель. Вы, Давид Аронович, тоже совершили ошибку – покупать себе дочь у продажной чиновницы из органов опеки – это неправильно. Исправлять ошибки пришлось бы вам обоим – раньше или позже.

– Когда вы заберёте Сефу? Прямо сейчас?

– Где девочка? – Джордж тоже включился в разговор.

– В Питере. В данный момент, наверное, в школе. И, как по мне, пока ей лучше ничего не знать. Понимаешь, Джо, какая там история... Давид, вы сами расскажете или мне?

– Я сам.

Он говорил короткими, отрывистыми фразами, глядя в пол.

У Давида Мазалецкого была Ольга – его любимая жена. Больше двадцати лет вместе. Только вот – бесплодие. В конце концов, они смирились и начали искать приёмного ребёнка. В идеале – ново рождённую девочку-отказницу, еврейку или похожую на еврейку.

– Сефа была похожа. Чернявенькая красавица…

– Но... Не новорождённая же? Она знала, что у неё была другая мама. И эту маму убили на её глазах…

Господи, за что мне это? Нет, в этой комнате явно не один еврей Давид страдает от воспоминаний.

– Вы знаете... Наверное, это была судьба. Директриса дома ребёнка нам сразу всё о ней рассказала. Мать-одиночка, отец-уголовник… – он опасливо замолчал, покосился на Джорджа, получил одобрительный взгляд Аграна – чего уж на правду-то обижаться, потом продолжил. – Мать недавно зарезал на глазах девочки какой-то бандит в парке, у девочки шок, она почти никого к себе не подпускает. Не ваш случай, Давид Аронович. Давайте поищем другого ребёнка. А мы... Мы уже замучились искать. Оля села на скамеечку в коридоре детдома и просто разрыдалась. А Сефа... Ваша дочь, Джордж Джорджиевич... От прежней жизни у неё осталась игрушка – резиновый котёнок. Когда она нажимала на него, он мяукал.

Глянув на Джорджа, Агран остановил рассказчика. Подошёл к шкафчику, достал бутылку коньяка, решительно налил полстакана, протянул начальнику Службы безопасности президента.

– Пей! А то ты до конца разговора не доживёшь.

Могут ли воспоминания быть настолько болезненными?

У Стефани действительно была игрушка. Её первая игрушка, которую ей подарил Джордж. Резиновый котёнок с мячиком в лапках. Если нажать на животик – он издавал звуки, похожие на мяуканье. Малышка обожала с ним играть... Когда они начали выходить гулять во двор, чтобы игрушка не затерялась, он аккуратненько, бритвочкой, вырезал на ней, в нижней части: «Стеф».

Почти незаметная надпись, но она там была… – И вы, пожалуй, Давид Аронович.

Еврею Рудольф тоже предложил стакан коньяка.

– Продолжайте.

– Это было всё, что у девочки осталось от родной мамы. Она никогда не выпускала этого резинового котёнка из рук. А тут... Этого никто не ожидал, а меньше всего – Оля. Но девочка вдруг сама к ней подошла и протянула игрушку – не плачь, поиграй.

Давид разрыдался.

– Нет, не могу больше.

Продолжил Агран.

– В общем, в тот же вечер у твоей дочери появились новые родители. Чуть позже торговка детьми сделала им все документы. Чисто, не подкопаешься, профессионалка, мать её. По документам Стефани Давидовна Мазалецкая была родной дочерью Ольги и Давида Мазалецких.

– А как ты тогда?.. – Джордж уставился на Аграна.

– Подлинник уголовного дела директрисы детдома ты сам мне приволок, забрав его из сейфа Вальдемара Хука. Пришлось ещё раз всё внимательно прочитать – и потихоньку начать отсев претенденток на роль твоей дочери. Да и свидетели по делу, когда с ними разговаривали мои люди, вспоминали куда более старательно, чем рассказывали ментовскому следователю. В общем, однажды несколько линий поиска сошлись на Давиде Ароновиче, бегавшем по инстанциям в поисках разрешения на выезд в Израиль для себя и для дочери Сефы.

– А Ольга?

Он посмотрел на обоих сразу. Ответил Давид.

– Оля работала со мной в одном НИИ. Там речь шла о разработках ядерных компонентов. Выброс радиации при испытаниях. Она умерла от лейкоза через год с небольшим. А мне потом долго не давали права на выезд как бывшему работнику... И вот, когда до отъезда оставались считанные недели... Я понял всё сразу. Чья дочь Сефа, я узнал ещё из ваших интервью 89-го года, когда вы баллотировались в депутаты. Потом о вас писали в основном в криминальной хронике. Потом вы на глазах у всей страны били морду председателю КГБ, а из вашей квартиры выволакивали трупы гэбэшников, попытавшихся взять её штурмом... В общем, когда сегодня с утра… Он зарыдал.

– Сегодня с утра мы с Азраилом прилетели в Петербург и пришли в компанию «Дава», поговорить с её генеральным директором Давидом Ароновичем Мазалецким. А у него вопросов не было. Вернее, только один. Он оглядел моего спутника и спросил – так это вас называют Азраилом? Журналисты, мать их ети... Сенсации им подавай.

Рудольф положил перед Джорджем тонкую папочку.

– Давид Аронович почему-то хранил это в сейфе. Я б на его месте уничтожил.

Подлинник личного дела круглой сироты Стефани Красс, поступившей в дом ребёнка при милицейском рапорте об убийстве в городском парке её матери – матери-одиночки Марии Рейнольдовны Красс.

– Сам не знаю зачем… – Давид разговаривал скорее сам с собой. – Сам не знаю, зачем я хранил в сейфе эти бумаги. Может быть…

Он вдруг поднял на Джорджа глаза.

– Я всегда гнал от себя эту мысль, как самое ужасное, что может случиться. Что вы придёте – и заберёте у меня Сефу. После всего... После того, как она у нас обживалась... Как впервые назвала Олю мамой, а меня папой... Но... Я читал о вас в газетах и видел – вы привыкли ходить до конца. И вот – дошли…

– А это… гм…

Агран на секунду задумался – а надо ли? Потом решительно налил Джорджу ещё коньяка.

– Сперва выпей! До донышка!

Поставил на стол игрушку.

– Пока Сефа в школе – я временно одолжил, показать тебе.

Резиновый котёнок с мячиком в лапках. В нижней части – полуистёршиеся буквы, вырезанные тонким бритвенным лезвием:

«Стеф». От его «мяу!» Джорджу как-то сильно поплохело.

– Под язык – и рассасывать! – Рудольф сунул ему какую-то таб-летку.

– У вас есть яд? – вдруг спросил Давид. – Какой-нибудь быстродействующий? Пистолет не прошу – всё равно не хватит сил застрелиться. А жить... Она мне больше, чем родная дочь. Я не хочу без неё жить. Если бы не Сефа, я покончил бы, ещё когда умерла Оля.

Джордж обнял его.

– Спасибо вам за мою дочь, Давид. Я вам клянусь – вы будете видеть её когда захотите и сколько захотите. Сегодня же, максимум, завтра вы станете хозяином любого жилья в Мошковце, где вам понравится. Ваши финансовые дела… их ведь тоже можно перевести из Питера сюда?

– Джо, квартира – это потом. Сейчас надо вернуть Давида Ароновича в Питер, пока Сефа не хватилась, где папа. Самолёт ожидает команды на вылет. Да и игрушку надо вернуть в её комнату, котёнок там стоит на самом видном месте.

Через два с небольшим часа они уже были в Северной Венеции. У Давида была квартира в одном из старых городских домов.

– Сиди здесь! Не надо пока! – Агран оставил Джорджа на заднем сиденье неприметной серой иномарки с наглухо тонированными чёрными стёклами. – Я провожу Давида Ароновича.

Ровно в этот момент из-за угла вышла девочка-подросток.

Увидела Мазалецкого.

– Папа!

Потом остановилась, подозрительно оглядев иномарку со специальными синими номерами без обозначения региона и Жмеровского рядом.

– Папа, это... Это кто?

И уже только потом, в сторону Аграна:

– Здравствуйте…

– Здравствуй, Сефа, – Рудольф не растерялся. – Я – приятель твоего папы по прежней работе. Меня зовут Рудольф Владиленович. Я помогаю Давиду Ароновичу с оформлением ваших выездных документов. Вот, мы хотели кое-что обсудить, он пригласил меня к себе.

– Да-да, конечно... Извините, Рудольф Владиленович. Просто папа никогда не говорил, что у него есть друзья в… – она покосилась на номер иномарки.

– А я и сам только недавно узнал, Сефа. Мы с твоим папой давно не виделись, много лет. А недавно он вышел на меня и рассказал, что у вас сложности с оформлением бумаг из-за его прежней работы. Я ему помогаю.

– Спасибо вам. Ой, чего же мы стоим? Проходите!

Все трое скрылись в подъезде. Рудольф вернулся минут через двадцать.

– Знаешь, еле успел. У тебя удивительно воспитанная дочь. Она хотела, чтобы первым руки помыл гость, а сама была готова подождать в своей комнате. Но мы справились. Первой Давид отправил умываться её. Пока Сефа мыла руки, я вернул её любимую игрушку точно на прежнее место.

И уже водителю:

– В аэропорт!

Спустя несколько дней Давид и Стефани появились в столице, в одном из управлений Службы безопасности президента. Из аэропорта их сопровождал Рудольф – якобы затем, чтобы отдать Мазалецкому весь набор документов на выезд из страны. СБП занимала несколько помещений в городе – выбрали неприметное серое казённое здание в довольно глухом переулке.

Мужчина с девочкой вошли в приёмную. Стеф вздрогнула.

Жозефина придумала гениальную схему – всё-таки дочь двух педагогов, что-то такое в крови.

В приёмной сидела Стешка. Конечно, когда муж получил более выгодную работу в Сибири и они уехали из Варского, Стеф была совсем маленькой, только-только готовилась встречать третий день рождения, но... Лучше варианта всё равно не было.

Девочка долго рассматривала тётю, сидевшую напротив.

– Стеф, ты меня не помнишь? – улыбнулась ей эта женщина.

– Папа? – девочка повернулась к Давиду. – Что происходит? Мы... Мы не за документами?

А пожилой еврей только плакал. Вообще удивительно, как он сумел продержаться все эти дни.

– Куда вы нас привезли? Зачем? – девочка посмотрела на Рудольфа. Потом на женщину.

– Я... Я вас видела когда-то очень давно. С мамой. С моей родной мамой.

И тут же виновато посмотрела на Давида.

– Да, так и было! – улыбнулась Стешка и протянула девочке фотографию. – Кого-нибудь здесь узнаёшь?

Старое групповое фото. Стешка, её сын, Маша и Стефани возле их старого дома в Варском.

– Да, узнаю... Но... Откуда вы? И почему здесь?

– Сефа, дело в том, что твой отец по крови… – Давид замолчал, глотая слёзы.

– Папа, но я не хочу! – девочка прижалась к нему. – Ты мой папа! Поехали домой!

Потом всё же посмотрела ещё раз на фотографию.

– Мама…

– Стеф, всё будет так, как ты захочешь. Только... Ты можешь дать шанс своему родному папе? Хотя бы поговорить?

Девочка повернулась и уставилась на Рудольфа.

– Вы?!

– Нет, Стеф. Не узнаёшь?

Стешка протянула ей другое фото. Они втроём. Маша, Джордж, мама держит спелёнатую дочку.

Девочка посмотрела на фото. Потом ещё раз на Рудольфа. Нет, вообще не похож.

– А кто?

– Можно, я тебя провожу? – женщина взяла её за руку. Давид, наоборот, аккуратно разжал объятие приёмной дочери. – Сходи, Сефа.

Рудольф открыл им двери кабинета.

Джордж сидел на стуле для посетителей, рядом с пустующим столом начальника. Встречать дочь, сидя в руководящем кресле? Чушь какая. Встретить стоя? Честно говоря, он был не уверен, что устоит на ногах, когда войдёт девочка. И до ужаса боялся этого момента. Но дверь распахнулась…

– Вы – депутат Лиандер? Я вас видела по телевизору, – Стеф, похоже, была потрясена не меньше.

– Можно и так сказать... Ещё я – начальник Службы безопасности нашего президента. Хотя при этом – пожалуй, самый глупый человек на свете.

– Почему?

– Потому что 13 лет тому назад я сразу должен был жениться на твоей маме. Вот как только она мне сообщила, что у нас будешь ты. Стеф, прости меня, если сможешь.

Некоторое время девочка стояла, крепко держась за руку Стешки. Напротив сидел…

Вот уж на кого он был похож меньше всего – так на депутата, начальника Службы безопасности и вообще – человека из телевизора. Мужчина в форменных серых брюках, тёмной водолазке и порядком помятой джинсовой куртке. Одной рукой, чтобы не дрожала, вцепился в край своего стула, другой – в штанину брюк. С тоской и каким-то отчаянием смотрит на девочку. На солнце, льющемся из окна, почему-то особенно заметны седые волоски в короткой стрижке.

Девочка посмотрела на Стешку.

Да, теперь она точно узнала её. Тётя Стеша, в квартире которой она оставалась, когда мама уходила надолго. Ещё у тёти был собственный сын, мальчик. Какие-то очень смутные, но тёплые воспоминания.

– Это он, Стеф! – тётя слегка подтолкнула её. – Иди, не бойся.

Твой родной папа Джордж.

Девочка подошла, встала рядом. Робко протянула к нему руку.

– Стеф!..

Он обнял её.

– Одиннадцать лет, Господи…

…Назавтра девочка проснулась в комнате со слегка зеленоватыми стёклами. Последнее помещение в семнадцатой квартире обрело своего хозяина. Мебели пока самый минимум, но жена Джорджа обещала, что сегодня они начнут обустраивать комнату так, как нравится Стефани.

Девочка вышла в коридор.

– Стефани, доброе утро!

Жена Джорджа выглянула из кухни и приветливо ей улыбнулась. Похоже, она действительно любит готовить сама. И, кажется, вкусно – если судить по запахам из кухни.

– Доброе утро…

– Не стесняйся, проходи!

Женщина помогла ей устроиться на кухонном диванчике.

– Чем ты обычно завтракаешь?

– Кашей... Макаронами…

– Ну и хорошо. Кашу мы сделаем быстро. Ты какую предпочитаешь?

– Теперь мне вас надо называть мамой?

Жена Джорджа не смутилась такому повороту. Села рядом, обняла девочку.

– Только если ты сама этого захочешь, Стефани. Вообще я Жозефина. Твой папа и моя лучшая подруга меня зовут Финка. На работе я Жозефина Андроновна. А кто я тебе... Когда-нибудь ты сама это решишь. Если по возрасту – то я тебе скорее гожусь в старшие сёстры. Но если ты решишь, что я достойна называться твоей мамой, я буду не против. А ещё – когда кто-нибудь, кто меня не любит, хочет позлить, то они меня зовут «вторая жена Лиандра». Но я не обижаюсь. Потому что «первая жена Лиандра» – это твоя мама Маша. И твой папа её любит до сих пор. А я считаю, что так и надо.

– Правда?

– Правда. Именно твоя мама Маша была первым человеком, кто сумел сделать счастливым твоего папу. А таких людей всегда надо помнить. Не знаю, получится ли у меня сделать счастливой тебя, но я попробую.

Она обняла девочку.

– А вы?..

– Только... Ты мне в этом поможешь?

– А что надо делать?

– Для начала я бы хотела, чтобы мы стали на «ты».

– Я попробую. Но... Я пока не знаю. Боюсь.

– Ничего, Стефани, у тебя всё получится. Хотя и не сразу. Я с твоим папой тоже чуть не два месяца была только на «вы». И совсем не потому, что он был начальником, а я – его секретаршей.

– А почему?

– Стефани, а может, мы сейчас позавтракаем, потом сходим погулять, и ты сама всё увидишь?

– Хорошо. Только... Я папе обещала... Папе Давиду…

– Я знаю. Гео… твой папа мне всё объяснил перед уходом на работу. Мы сейчас позавтракаем, погуляем, пройдёмся по магазинам, а потом пообедаем в гостинице, где остановился папа Давид, вместе с ним. Хорошо?

Большую часть дороги девочка осматривалась. К подъезду ей и жене Джорджа подали два автомобиля – один для перевозки, второй – сопровождение. Вежливые, но молчаливые люди в форме ЧОП «Беркут». Водитель, который распахивает двери и помогает усесться. Куда прикажете везти? – вопрос к Жозефине. Та ему что-то тихо говорит на ухо, водитель кивает. В машине кожаный салон, климат-контроль, напитки в бутылочках... Нравится? – интересуется жена Лиандра. Стефани кивает – да, нравится. Кстати – похоже, эта Жозефина… она приятная женщина. По крайней мере, никаких следов надменности или заносчивости. Вот они проезжают мимо станции метро – «ещё два года тому назад я здесь садилась, чтобы ехать с работы домой, через полгорода».

А приехали они на какое-то маленькое кладбище с церковью.

Конец февраля – как-то особенно неуютно.

– Стефани, а как ты относишься к тому, чтобы зайти в церковь?

Нормально относится. Папа Давид и мама Ольга хоть и были евреями, но иудаизм не исповедовали. Пока идут по дорожке до храма, жена Лиандра успевает рассказать историю. Это особая церковь. Полтора года тому назад её настоятель, отец Феогност, предупредил Джорджа об опасности, тот усилил охрану, и поэтому гэбэшники его не убили. Недавно они передали в эту церковь список с иконы «Чёрный Георгий», которая у папы Джорджа висит в кабинете. А вчера Джордж наконец-то встретился со Стефани, которую разыскивал много лет – так что надо зайти, поставить свечку его небесному покровителю.

В храме тепло и приятно пахнет ладаном. Очень обходительный отец Феогност – улыбается, благословляет, а с расспросами не лезет.

Они выходят из храма и снова идут по кладбищу. Ещё лежит снег и растительности никакой, но вот эти две могилы... Это могила мамы Маши. Её твой папа до сих пор любит как живую. Она была первым человеком в его жизни, сделавшим его счастливым.

Жозефина и охранники отходят на почтительное расстояние, оставляя девочку один на один с памятником. Похоже, депутат действительно любил маму – сделать такой красивый памятник можно только от большой привязанности. Его нынешняя жена помогает девочке вытереть слезы, и они идут к другому памятнику. Надгробие в виде раскрытой книги. «А здесь – мои мама и папа. Они погибли в один день в автомобильной катастрофе». И вот как-то так получилось, что впервые мы встретились здесь. Я пришла к моим родителям, а твой папа – к своей любимой женщине. Поэтому я и не обижаюсь на дураков, называющих меня «вторая жена Лиандра». Когда мы встретились, было плохо и ему, и мне. Мы поддержали друг друга, и, кажется, у нас получилось создать семью.

Во время обеда в гостинице с папой Давидом Стефани уже сидела задумчивая. Может, всё-таки попробовать немного пожить у этих людей, у Джорджа и Жозефины? Пока – хотя бы на выходных. Конец февраля – пускай девочка спокойно доучивает свой учебный год в питерской школе, живёт с папой Давидом – а в пятницу вечером Джордж будет присылать за ней самолёт. Да, он может себе это позволить. А ещё – не надо стесняться. У папы Давида должно быть своё жильё в столице, и Джордж с Жозефиной ему купят это жильё. Пускай приезжает, когда захочет, и встречается с дочерью. И вообще, огромное вам спасибо, Давид Аронович. Если бы не вы и не ваша, царство ей небесное, покойная супруга – неизвестно как повернулась бы судьба Стефани.

Вечером они ужинали на кухне 17-й квартиры. Нет, у Жозефины, похоже, это не блажь. Когда она не в разъездах и нет никаких срочных дел – она всегда готовит сама.

Стефани садится с ней рядом, почти вплотную, и тихо говорит – простите, но я боюсь называть вас мамой. У меня была мама Маша – её убили. Потом появилась тётя Ольга, которая тоже стала затем мамой – она умерла. Я боюсь, что если я буду называть мамой тебя... Ой…

Ну вот, – улыбается ей жена Джорджа, – на «ты» мы уже перешли. Хочешь, я буду тебе старшей сестрой? А тётя пусть будет Стешка – они с твоей мамой Машей были как сёстры.

Хорошо, давай попробуем. Ты мне поможешь... Пойми меня правильно, я знаю Джорджа Джорджиевича почти исключительно по тому, что о нём пишут в газетах. А там пишут… всякое. Ему я боюсь так сразу сказать «ты». Прекрасно тебя понимаю! – улыбается Жозефина. – Я его тоже сначала боялась. Потому что знала о нём по рассказам моей лучшей подруги, работающей в прокуратуре. А потом выяснилось, что он одинокий человек с трудной биографией и больше всего хочет поддержки со стороны близких людей, которых у него всегда было немного.

В этот момент звонит телефон: Финка, организуй поздний ужин. Я буду не один. Да-да, ты поняла всё правильно. Лично Барий Никалозович. Сегодня сам, лично, поздравлял и согласился приехать с нами поужинать. За Давидом в гостиницу я уже отправил машину, так что готовь на восемь человек – за Стешкой, её мужем и сыном я тоже уже послал.

…Назавтра Джордж специально заехал в Дом Правительства. Без особых церемоний прошёл в кабинет юрисконсульта правительства, видного адвоката Михеля Борща.

– Привет, Охранник! Ты чего это сегодня как настёганный?

Правительство – между собой они все давно были на «ты».

– Номер раз. При первой же удобной оказии ты берёшь под белы руки свою дражайшую супругу, и вы идёте ко мне на ужин.

– Ого! С чего такая честь? Обычно ты и на правительственные пьянки не ходишь, под предлогом, что ты в завязке.

– С того. Про то, что я наконец-то нашёл свою дочь, ты уже в курсе. И не ври, что ничего не слышал – все только и делают, что обсуждают мой вчерашний семейный ужин с Самим. Так вот, Михель. Я знаю, что ты усыновил двух мальчишек-сирот, подростков. У моей Стефани тоже та ещё сиротская биография... Короче. Мне нужны твои советы – как наладить отношения с дочерью-подростком, которая... Я так и не понял – простила ли она меня или нет.

Один из первых советов юрисконсульта был – не жди от девочки, что она тебя мгновенно признает в качестве папы. Когда мы привели наших мальчишек к себе домой – первые полгода у нас в детской стояла почти полная тишина. Смех раздался потом.

Наберись терпения – и жди.

Вот он и ждал.

– Стеф, солнышко, добрый вечер!

– Добрый вечер!

Что ж, если верить юрисконсульту, всё идёт по графику. Сказать ему «ты» и назвать его папой дочка ещё не готова. Говорить «вы» уже стесняется, видя, что Джорджу от этого как-то не по себе. И нечего прикидываться; ребёнок, похоже, чувствует всё. Поэтому старается отвечать вообще как-то… безлично. Как твои дела? Спасибо, всё хорошо. Что сегодня делали? Ездили с тётей Стешей смотреть, как идёт ремонт квартиры для папы Давида.

Погуляли во дворе. Там всё зазеленело и стало очень уютно.

Он обнял девочку. Ну, слава Всевышнему, хоть с обнимашками у них в порядке. Как там оно у психологов называется? Тактильный контакт, кажется.

А в остальном – сам виноват, олух царя небесного. Предателем, кажется, дочка его всё же не считает. А вот пресветлый образ, сваянный газетами и телевидением... Он был идеально хорош для подчинённых.

Толком историю с полным исчезновением целой группы спецназа КГБ «Омега» никто и расследовать не стал – до того ли, когда надо торопиться отпилить самые лакомые куски от бывшего общенародного достояния. Про неё, группу эту, и до этого почти никто не слышал. Так что – а может, и вовсе её не было?

А вот слух остался.

Разумеется, вживую многоуважаемого Джорджа Джорджиевича за расстрелом тринадцати человек никто не видел. А вот то, что злить его лучше не надо, – усвоили все. На заседаниях коллегии ещё ни одного повода не дали хоть на кого-то повысить голос. Господа, попрошу вас выполнить… – вполне достаточно. Министр внутренних дел Эринг, говорят, завидует люто: он своих ментовских генералов только что х.ями не кроет, а толку – шиш без масла. Такого расцвета преступности не видели с Гражданской войны.

3

Нет, этого следовало ожидать.

Революции, в общем и целом, всегда происходят одинаково, даже если они почти бескровные. Вскоре после восторга приходят бедность, если не сказать, нищета и разочарование.

Вот, вспомнилось тут давеча про 850 марок за один американский доллар. Как руководитель Службы безопасности Президента Северной Федерации Джордж последние два месяца получал, после очередной индексации, миллион триста тысяч нордландских марок с мелочью. Руководитель одной из важнейших спецслужб страны с зарплатой в 1500 долларов в месяц. После того как девочки-модели из агентства «Joss» произвели фурор на подиумах Европы, иные из них сподобились получать по 3–4 тысячи долларов за один вечер высокой моды.

И ведь это ещё – с чем сравнить. Вот, справку ему принесли – детский врач в районной поликлинике Мая Шиловская получает в месяц зарплату 83 тысячи нордландских марок. С задержками.

Исполняющим обязанности главы правительства уже почти год работал Егор Гонтарь. Вроде и плохого о нём ничего не скажешь, но... Видимо, знания бывают разные. Жозефина всего лишь добросовестно училась в ПТУ по специальности «Секретарское дело» – и стала превосходным личным секретарём. Доктор экономических наук Егор Гонтарь столь же старательно прочёл все переводы учебников по экономике для западных вузов и…

В июне 1992-го он одним махом упразднил все обменные курсы валют, кроме рыночного. Должна же невидимая рука рынка сама всё урегулировать, как говорят нобелевские лауреаты по экономике, писавшие учебники для Оксфорда, Йелля и Кембриджа. Курс вечнозелёного «вашингтона» за полдня подскочил в 222 раза. Как не случился бунт пенсионеров – Джордж до сих пор не понимал. Наверное, только потому, что старые дураки перед этим бóльшую часть своих «гробовых» сняли со сберкнижек, чтобы вложить их в акции одной из финансовых пирамид, наперебой обещавших кто 200, кто 400, а кто – сразу 1000% годовых. Сейчас первые пирамиды уже лопаются, оставляя совковых буратин с длиннющим деревянным носом – а в ближайший год, максимум, полтора явно лопнут со столь же громким треском и все остальные.

М-да, деликатный вышел момент…

Ещё в начале девяносто второго Джорджа посетил один призрак из прошлого. Джон Карпентер, он же Ванька-Главбух, сидел в Варском централе за махинации с оборотными средствами довольно крупного областного казённого треста. До расстрельных десяти киломарок не доворовал, но на приличный срок хватило.

Его разглагольствования о гениальном финансовом проекте Джордж слушал недолго.

– Вот смотри, Джонни, какое дело. Я тебе – не директор твоего совкового треста. Если в деньгах ты обидишь меня – я в суд не побегу. Если ты проглотишь мои деньги так, что их нельзя будет вынуть через глотку – я их вытащу у тебя через жопу. Причём клизму буду лично вворачивать штопором. Если тебя это устраивает…

Год спустя финансовая компания «Гермес» демонстративно честно выплатила своему корпоративному клиенту – ЧОП «Беркут» – его вклад. Два миллиона долларов США основной суммы и тридцать процентов годовых. Всё, как и обещала в своих рекламных роликах, которые каждые полчаса крутили по ТВ. Узнай нобелевские лауреаты по экономике – авторы учебников, которым так старательно следовал Егорушка Гонтарь, что в стране с переходным законодательством, галопирующей инфляцией и всеми прочими ништяками переходного периода возможно получать 30% годовых по вкладам в долларах США, когда ни один американский банк больше 5% по тем вкладам не даёт…

Ну и плюс всякие милые бонусы от инфляции. Те два миллиона в феврале девяносто второго были внесены в «Гермес» нордландскими марками по тогдашнему официальному курсу – 78 пфеннигов за доллар. Полученные два миллиона шестьсот тысяч долларов США наличными по рыночному курсу шли уже по 800 марок… ой, извините, уже по 850.

Спустя две недели «Гермес» лопнул. Джон Карпентер сейчас обретается где-то в так называемой Турецкой республике Северного Кипра с тамошним паспортом на совершенно другое имя. И с несколькими десятками миллионов долларов, собранных с отечественного дурачья, захотевшего купить на грош пятаков.

Ещё в правительстве имелся глава Комитета по управлению государственным имуществом Алик Хок. Практически ровесник Джорджа, только родился в Казахстане, в семье депортированных туда поволжского немца и дочки сибирского крестьянина-кулака. Как человек – вполне симпатичный. Может, потому что чем-то похож на Джорджа. Тоже в основном тихо сидит в своём кабинете, делает своё дело, исключительно вежлив в формальном общении. Знает цену себе и своей должности и умеет ценить должности других. Договариваться приходится долго, зато если уж договор заключён и компромисс найден… идеальный деловой партнёр.

Чтобы хоть кое-как свести концы с концами нищего бюджета 1992 года, предложил и провёл широкую программу приватизации государственных предприятий. Разумеется, по остаточной цене – не до жиру тут.

Провёл грамотно, никто не ушёл обиженным. Примерно каждый двадцатый доллар, сегодня выручаемый на мировом рынке за отечественный металл, оседает на счетах в зарубежных банках в десятке стран по всему миру. Причём официально. Счета, правда, не на имя настоящего владельца этих денег, царёва главохранника Джорджа Джорджиевича. Там уже что-то под 400 миллионов, к концу года есть все шансы стать неофициальным долларовым миллиардером.

Как тут недавно написала одна красно-коричневая газетёнка «сын двух жертв политических репрессий, своей программой приватизации Хок отомстил родине сразу и за всё».

На Джорджа, кстати, тут тоже недавно карик нарисовали.

При всей своей нелюбви к жёлтому золоту, он снова начал носить ту самую толстую золотую цепь 56-й пробы. А на ней – кольцо Маши с бриллиантиком в форме сердечка – как вдовцы носят на шейной цепочке кольцо умершей любимой супруги. Финка, умница, спасибо ей в который уже раз, всё поняла и одобрила.

А потом... Попал на какую-то фотографию на мероприятии, где был без галстука и в рубашке с расстёгнутым воротом. Напечатали в газете.

На листовке «советских патриотов» был изображён памятник Освободителям Мошковца в 1612 году. Вот те самые двое – Князь и Гражданин. Гражданин, как всегда, протянутой рукой указывал на Кремль, только... Вместо указующего перста рука была сжата в кулак, крепко держала толстую золотую цепь. На ней, как в петле, болталась крыса с характерными человеческими чертами мордочки, с пистолетом в одной лапе и в не менее характерном пиджаке любимого изумрудно-зелёного цвета. С литовским орденом Трёх Звёзд на лацкане, который Джорджу, наравне с Эльцером, вручили к первой годовщине независимости Прибалтийской республики. Из кармана пиджака торчала пачка мятых американских денег. Существо испуганно поджимало хвост, а Гражданин обращался к Князю:

Гляди-ка, Князь, какая мразь

В стенах кремлёвских завелась!

Будь это просто личный выпад – и внимания бы не обратил.

Но…

Первые массовые акции протеста, организованные «советскими патриотами», прошли уже на Первомай 1992 года. Весьма многочисленные, хотя и не критичные. День Победы в том году однозначно был за Эльцером: все положенные слова о подвиге защитников отечества были произнесены, встреча с ветеранами прошла превосходно…

А что бы ей и не пройти, когда примерно каждый второй писатель-фронтовик на новом изгибе Загогулины вдруг вспомнил, как ему плохо жилось в тоталитарном СССР. И ведь, похоже, некоторая часть это вспомнила даже и искренне. Специально отобранные по этому признаку умы и совести нации и цветы культуры были торжественно встречены в Кремле, много говорили о величайшей победе в мировой истории, одновременно хваля и приветствуя дорогого Бария Никалозовича и начатые им реформы. Нужное количество раз прозвучало из чьих надо уст с былой репутацией: мол, в сорок первом выстояли, а сегодня и подавно все трудности переживём.

Эффект от 9 мая 1993 был уже куда меньше. С той стороны, из разного рода красно-коричневых листков, точно такие же писатели-фронтовики столь же громко и решительно завывали о «предателях нашей Победы». А под Первомай и вовсе понадобилось…

Нет, всё-таки неплохо учили в высших партийных школах. Нечего в них плеваться и их недооценивать. Коммунист есть руководитель, вдохновитель и организатор.

Они сумели подготовить достойный ответ.

Повод – идеальный. Первомай. День международной солидарности трудящихся. А гляньте, товарищи трудящиеся, что вам принесли два года свободы и демократии. Нищенские зарплаты, кое-где задерживаемые по полгода. Выросшая как на дрожжах новая буржуазия, которая не то, что не стесняется – кажется, наоборот, соревнуется, кто более смачно публично плюнет в «совковое быдло». Новая элита общества – торгаши и проститутки.

И т. д.

Во главе протеста – депутаты-коммунисты Верховного Совета. Абсолютно легитимная, демократически избранная законодательная власть страны. Минимум частных политических заявлений – почти сплошь декларации от депутатских групп. Смотрите – нас много, мы – сила, наш голос – голос трудового народа.

В первых рядах – ветераны. Старики, полвека назад отстоявшие родину от немецкого фашизма, вновь встали в боевые порядки, чтобы отстоять её от внутренних врагов. Их усиливает сводный хор так называемой патриотически настроенной интеллигенции. Ярких, известных, знаковых фигур в их рядах – прилично наберётся.

Джордж поморщился.

Этого человека он честно пытался выкинуть из памяти. Б.ядин сын Карлушка. Вернее, Карл Генрихович, учитель начальной военной подготовки средней общеобразовательной школы посёлка Мышино. Фактически он был в войну не то писарчуком – штабной крысой, не то тыловиком-снабженцем, не то заградотрядовцем. Но в школе значился исключительно как наш дорогой и любимый ветеран, боевой офицер в отставке Карл Генрихович, военрук. Это у него Джордж однажды попытался выяснить, когда, где и что именно он задолжал некоей абстрактной родине. Матюги учителя, скандал, испорченный аттестат.

Аттестатом можете подтереться, не в нём дело. Не только у школьников в конце июня выпускной. Руководителю Службы безопасности Президента Северной Федерации в те же дни в зубах принесут из Академии госслужбы при том же самом президенте диплом о высшем образовании. Всё законно: по заочной форме у них можно получить высшее за два года. Или даже раньше – может же найтись особо одарённый студент, способный за одну сессию сдать экзамены за весь год. Нужна вам для отчётов эта филькина бумажка – получите и успокойтесь, господа всевозможные кадровики и любители порыться в чужих биографиях.

Но вот помимо аттестата…

Карлушка был единственный, кто явился на суд восемьдесят второго года живьём. И свидетельствовал об антисоветских высказываниях своего бывшего ученика. А под конец раздухарился и выдал пассаж: дескать, этот негодяй нашёл себе сожительницу и заделал ей выб.ядка, лишь бы в армию не ходить! Судья Ульрих выпроводил свидетеля из зала и оштрафовал на сто марок за неуважение к суду и нецензурную брань.

Ладно, чёрт с тобой, сиди в своём Мышине. Но... Уже почти год, как драгоценнейший Карл Генрихович – одна из знаковых фигур красно-коричневого протеста. И обретается в основном здесь, в Мошковце. Ему это так – чисто прославиться и денег в довесок к пенсии срубить. Но…

На Первомай 1993 года красно-коричневые запланировали в столице демонстрацию в несколько сотен тысяч человек. И... Это что? Не репетиция ли государственного переворота?

По этому поводу было совещание силовиков у Эльцера. Что будем делать? О том, что пора напомнить красной сволочи, кто в стране хозяин – достигли консенсуса довольно быстро. Ибо в так называемой патриотической оппозиции сброда – с каждого бора по сосенке. Десяток видов коммунистов, анархисты, монархисты, национал-большевики... Объединяло их всех одно – решимость уничтожать врагов безо всякой пощады. Просто одни дрочили на расстрельные подвалы тридцать седьмого года, другие – на «столыпинские галстуки» царя-батюшки, третьи – на крестьянские самосуды как высшее проявление истинной народной свободы.

А кто будет разгонять?

У министра внутренних дел Эринга в столице – что-то под 60 тысяч милиции и спецназа, но публика, прямо скажем, морально неустойчивая. У министра обороны – несколько дивизий, но ввод армейских частей в столицу... Не выйдет ли так, что он, наоборот, спровоцирует свору на открытый бунт? А что у нас со спецслужбами? Советский КГБ разделили на несколько самостоятельных служб. Пограничники, например – отдельное ведомство. С миру по нитке собирать? Среди личного состава бывшей дивизии имени Феликса – опять же одна сплошная моральная неустойчивость. А что у нас со Службой безопасности президента?

Да, не такая уж многочисленная – что-то около трёх тысяч человек бойцов, со службами обеспечения – четыре с небольшим тысячи. Но. Вы ж сами, Барий Никалозович, в пример ставили – учитесь работать у Лиандра. Он на своих подчинённых и голос-то не повышает, а исполняют всё и по первому приказанию. Хотя мало, конечно. Три тысячи человек – а напротив толпа минимум в полмиллиона, настроенная весьма боевито и решительно. А что если…

Помните, как его «беркуты» вломились на пресс-конференцию ГКЧП – и тем самым превратили его в сборище клоунов? Частное охранное предприятие, блин! Но – преданное своему исполнительному директору. Что если…

Личный состав столичных подразделений «Беркута» уже приближается к 15 тысячам человек – охрана в Мошковце теперь много кому нужна. Но… «Беркут» – это личные бойцы нашего уважаемого Джорджа Джорджиевича.

Президент тяжко вздохнул, посопел и уставился на своего главохранника. Заставить «беркутов» разгонять акции протеста – правового механизма нет, они не на госслужбе. Тебя, Эринг, вообще давно уже выгнал бы из министров внутренних дел: это у тебя под ружьём сейчас должны были стоять 15 тысяч лично преданных ментов и омоновцев. Что скажешь, Джордж Джорджиевич?

Ввязываться в эти дела он не хотел до ужаса.

– Дайте два дня подумать.

Эльцер снова посопел – и махнул рукой: чёрт с тобой, думай.

Всё равно нельзя к этому привыкнуть. Он – Президент. Глава государства. Джордж…

Лиандер понадобился Эльцеру ещё в восемьдесят девятом – как депутат Верховного Совета с яркой биографией, публичная фигура. Да и интересы общие: Эльцер хотел стать полноправным хозяином республики, для чего надо было ликвидировать СССР, а Джордж просто терпеть не мог советскую власть и с удовольствием поработал бы её могильщиком. В девяносто первом... Чёрт, может, у него действительно дар предвидения? В последний момент подготовиться к штурму спецназа КГБ, отбить его, вломиться на пресс-конференцию путчистов... Эльцеру оставалось только подобрать с земли власть. Ну и, конечно, приблизить к себе Лиандра. Непонятно, друг он или враг, но – друзей держи близко, а врагов – ещё ближе.

Президент приехал к нему в полуразгромленную семнадцатую квартиру ближе к ночи. Хозяин жилища пребывал в расстройстве.

– Джордж Джорджиевич, к вам товарищ Эльцер… – кинулся было докладывать один из его охранников, дежуривших внизу, у вывороченной входной двери.

– Какой, на.уй, Эльцер?! – раздалось в ответ со второго этажа чуть не на всё здание.

– Барий Никалозович…

Кухня, кажется, пострадала меньше всего. Или в ней в первой прибрали. Следы от пуль на бронированных окнах, конечно, остались; электричество пока что тоже было от своего генератора.

– Проходите, Барий Никалозович. Извините, жена отдыхает, у неё нервный срыв. Так что – чем бог послал.

Печенюшки и чай из пакетиков.

– Пойдёшь ко мне начальником службы безопасности? – взял быка за рога президент. – Доверять «Девятке» больше никак нельзя, да и…

Да и СССР скоро больше не будет – хотел он добавить, но не стал.

Хозяин квартиры посмотрел на гостя. Меньше всего ему сейчас хотелось с кем-то что-то обсуждать. Весь день по этой квартире х.р знает кто шаро.бился, собирал и изымал вещдоки, обезвреживал взрывчатку… оставьте уже его в покое, а?

– Я недавно пить бросил. Можно считать, что совсем. Иногда позволяем себе с женой шампанское, пиво и кагор – церковный, отец Феогност поставляет. Если вас это не смущает – то почему бы и нет?

Что ж, пожалуй, это и было главное. Сам-то Эльцер к крепкому алкоголю был неравнодушен. И множество решений принимал, беседуя с ходатаями за стаканом.

Придётся сделать исключение. Этого за стаканом не уговоришь. Хотя можно и потерпеть. И вообще, личный охранник точно лучше трезвый, чем пьяный.

Вот сейчас пригласить бы его к себе в кабинет, холуи принесут стаканы, водку... К третьей бутылке и уговорил бы дать бойцов «Беркута» на разгон демонстрации. А вот шиш. Дайте два дня – буду думать. И ведь приходится давать. А пока... Если Эринг не наберёт потребное количество преданных ментов – отправлю не в отставку, а прямо в СИЗО!

…Министр внутренних дел сидел у себя в кабинете мрачнее тучи. Президент с ним, что называется, поговорил по душам. А тут ещё и охранник этот, чёрт бы его побрал. Ни с того ни с сего сразу после обеда вызвал машину и, только в сопровождении водителя, без охраны, унёсся куда-то в сторону городка Варского. Что у него в голове творится? А ведь если завтра он скажет «нет»?

Звонок по прямому номеру. Министр снял трубку. Судя по всему, охранник звонит из машины, по спецсвязи.

– Эринг? Лиандер беспокоит. Я принял решение насчёт предстоящего Первомая. Подробности лично, но в целом вам понравится. У меня в кабинете через два часа устроит? Отлично, жду.

При народе и по телефону он со всеми всегда был на «вы».

В его приёмной было пусто. Едва вошёл главный мент страны, Лиандер жестом выпроводил даже личного секретаря. Воззрился на адъютанта Эринга.

– Выйди! – тот тоже выпроводил подчинённого.

– Чай будешь? Чёрный, зелёный?

Насколько министр внутренних дел успел изучить привычки начальника Службы безопасности, это хороший признак. Крепкий алкоголь Лиандер почти не пьёт. В исключительных случаях, обычно связанных со стрессами – понемногу красное вино. А зелёный чай... Это – нервы успокаивать. Он уже пережил все внутренние волнения, принял окончательное решение. Теперь надо только собраться с мыслями и тихо, спокойно, в окончательной редакции его изложить.

Зелёный чай себе и гостю начальник СБП приготовил сам.

– Ты решил? – спросил Эринг, сделав первые глотки.

– Да, вполне. Я... Я съездил встретиться со своим прошлым – и всё стало на свои места.

Ох уж это его прошлое! Ну, было дело, влюбился по молодости в бабу, но... Но надо набраться терпения и молчать. Хочешь попасть к Лиандру в личные враги раз и навсегда – отпусти самую безвинную шуточку про его Машу. Или про Жозефину. А может, ему просто сказочно повезло не только в карьере? За десять лет – две любимые бабы подряд. Причём реально так любимые, без дураков. И обе в ответ любят его. Эринг вспомнил свою благоверную и поморщился. Если в молодости они все – весёлые, симпатичные красавицы, то откуда потом старые стервы берутся?

Хозяин кабинета молча положил перед министром внутренних дел фото. Карл Генрихович. Бывший школьный военрук Лиандра. Со своими воспоминаниями о мерзавце-ученике – звезда протестных митингов и оппозиционных газет.

– Я тут посчитал. Они заявили шествие по проспекту Мира и потом по центру вот по этим улицам…

Лиандер водил остро отточенным карандашом по плану города Мошковца.

– Вот здесь, здесь и здесь их всего удобнее встретить и взять в кольцо. Обязательно надо перекрыть станции метро в этих местах. Транспортной милиции, надеюсь, найдёшь потребное количество?

Даже если их выйдет, как они грозятся, полмиллиона человек протестующих – подавить их и сломить решимость к сопротивлению вполне хватит 7–8 тысяч человек на всё про всё. Столько преданных «беркутов» у него есть. От Эринга требуются дуболомы, которые потом, во втором ряду, начнут лихо проводить задержания и распихивать арестованных по околоткам.

Уж с этим-то справятся! – усмехнулся Эринг.

Ну и отлично. Моим людям из специальных средств МВД – единовременное вознаграждение. Месячный заработок старшего офицера МВД каждому. Если будут раненые или, не приведи Эволюция, убитые, то компенсации... Да, а ты как думал? Не из средств же «Беркута» я им буду платить за работу, которую они делают вне рамок своих контрактов. Они охранниками нанимались, а не буйных коммуняк вместо милиции разгонять.

И ещё.

Он вынул из рабочего стола листок бумаги. Показал на фотографию своего бывшего военрука. В полной тишине нарисовал на бумаге крестик.

Эринг тоже нередко так делал. Он знал эту игру в знаки и символы в полном молчании. В Кремле вообще хорошо её знали, в особенности руководители высшего ранга.

Этот человек не должен вернуться с демонстрации живым. Его следует задержать за сопротивление милиции, но задержать так, чтобы живым он не ушёл. И при этом чтобы внешне всё было законно. Поэтому задерживать должны именно милиционеры и так, чтобы не было никаких явных признаков убийства по заказу. Но если его смерть будет мучительной – я ничего против не имею. Да, разумеется – с меня благодарность. Свои люди – сочтёмся. Ну, не мне тебя учить деталям.

Покрытый малопонятными знаками листок успешно прошёл кремацию в большой пепельнице на краю стола.

Значит, они хотят Первомай отметить? Будет им Первомай.

Сегодня 27 апреля – всё успеем подготовить.

Министр внутренних дел заглянул в пустую чайную чашку.

– А хорошо чайку попили! Всегда бы так, а?

Хозяин кабинета понимающе улыбнулся и протянул руку на прощание:

– Как говорят философы, на свете нет ничего невозможного.

Нет, мы так сразу не сдаёмся. Бывших кумиров советского читателя, зрителя и слушателя и в наших рядах немало. В том числе и тех же фронтовиков. А ещё – у нас есть телевидение и центральные газеты. Так что нашу интеллигенцию народ всё равно услышит и увидит в первую очередь. И фильмов новых снимем. И книг новых напишем.

…В этот раз, считай, пронесло. Из заявленных красно-коричневыми полумиллиона демонстрантов вышло около половины, даже чуть менее – накругло насчитали примерно 230 тысяч протестующих. Разгоны, конечно, потребовались, но до большой крови не дошло. Побитых при задержаниях, доставленных в больницы – около трёх сотен, погибший один. И тот сам виноват. Бывший учитель-военрук всегда отличался некоторой истеричностью и суетливостью. Вот и тут – как очумелый кидался на правоохранителей.

В День Победы, когда президент Эльцер снова держал патриотические речи, а Мая, как выяснилось, писала письмо Джорджу – бл.дина сына Карлушку похоронили на поселковом кладбище в Мышине. В закрытом гробу. Задерживали буйного старичонку так, что переломали ему все рёбра.

4

Нечего народ зря смущать.

За несколько минут до прекращения приёма к районной детской поликлинике в городке Твердилово подъехал «вольво» тёмно-зелёного цвета с тонированными стёклами.

– Сиди, я сам! – пассажир с заднего сиденья лично открыл дверь и вышел.

Мужчина средних лет, среднего роста, в джинсах и лёгкой белой курточке – май всё же был не настолько тёплым, чтобы в рубашках ходить. На голове – белая бейсболка. Чтобы узнать – надо сначала приглядеться, а потом ещё и поверить – да, действительно, тот самый Лиандер, собственной персоной.

Кабинет Маи был в самом конце длинного коридора. Слава Эволюции, не надо толкаться среди последних посетителей. Прошёл к кабинету, присел на лавочку. Пять минут до окончания рабочего дня – последний посетитель у неё в кабинете, новых не ожидается.

Дверь распахнулась, вышла седая женщина. В слезах. Под руку – маленький мальчик, скорее всего, внук. Как-то неестественно худ для своего возраста и лицо чересчур… даже не бледное, а прозрачное какое-то.

А следом – Мая. Погладила женщину по плечу:

– Не сдавайтесь! Я всё понимаю, но вам сейчас надо бороться. Идите до конца. Я уверена, что на этот раз вам обязательно дадут квоту. Они же там… тоже люди!

– Спасибо…

Посетительница взяла мальчика за руку, и они пошли. Как-то очень медленно. Обычно в таком возрасте малыши, наоборот, бегают, а тут…

– Вы тоже ко мне?

– Да, Мая, я к тебе.

От неожиданности она плюхнулась на скамейку рядом.

– Джо? Как это?..

Он улыбнулся.

– От столицы до Твердилова – меньше семидесяти километров. Я получил твоё письмо и решил приехать. Сейчас я отвезу тебя домой, ты переоденешься и… ты ведь не против устроить небольшой вечер воспоминаний?

– Мне в магазин ещё. И Жорика из продлёнки забрать.

Он улыбнулся куда-то в сторону.

В подробной справке было всё. За сухими строчками сведений из бюрократических инстанций – вся биография Маи.

У неё двое детей, мальчишки. Старший, Джонни, родился в восемьдесят первом, ему уже 12 лет. Младший, Джордж – в восемьдесят пятом. Ему восемь, учится во втором классе, а ещё у них там есть продлёнка для учеников начальной школы. Мама на работе – Жорик в продлёнке. С отцом мальчишек она развелась, вернула себе девичью фамилию, сыновья – тоже Шиловские. Бывший муж переводит ей почтой алименты, но Мая их не получает. Сама, сознательно, отказывается получать переводы.

Да, она по-прежнему была той самой девочкой. Гордая? Нет, пожалуй. Скорее, это чувство самоуважения. Она не возьмёт денег от мужчины, не сумевшего стать достойным мужем и отцом. Даже на детей. Сама их будет кормить на восемьдесят тысяч нордландских марок в месяц. С задержками в выплате.

– Собирайся, Мая. Магазин отменяется – у меня в багажнике три пакета разной еды для тебя и твоих мальчишек. Жорика из продлёнки заберём. По дороге как-нибудь объяснишь ему, что сегодня у тебя – что-то вроде внепланового дежурства. У него же мама – доктор, так что время от времени она остаётся на суточное дежурство на работе. Жду тебя у входа!

Нечего внимание народа привлекать.

Он вышел и недолго бродил вдоль поликлиники. Вдали шла пожилая женщина с неестественно худым мальчиком.

– Мая, кто эти люди? Твои последние посетители, я имею в виду.

Она посмотрела на него и вздохнула. Потом села в его машину и кратко рассказала.

Бабушка – бывшая работница городского хлебозавода. У неё дочь – до недавнего времени работала продавщицей в галантерейном магазинчике, но была вынуждена уволиться, так как надо ухаживать за больным сыном. Муж дочери – в недавнем прошлом рабочий на местном автозаводе, сейчас завод почти банкрот, муж уволился, перебивается кое-как подработками в автосервисе. У мальчика рак. Спасти пока ещё можно, но операция дорогая. В нашей стране – только по специальной квоте, которую надо получить в департаменте здравоохранения. Они просили – им отказали. У дочери с мужем была квартира, они её продали, чтобы найти сыну на платную операцию за границей. Заграничная операция и курс реабилитации стоят сорок тысяч долларов США. Они хотели спасти деньги, вырученные от продажи квартиры, от инфляции – и положили всё на счёт в компании «Гермес». Компания «Гермес» оказалась финансовой пирамидой и лопнула. Решение суда о взыскании денег у них на руках, но шансов на его исполнение – ноль. Как они всё это пережили – Мая сама не понимает. Только что она выписала повторное направление на комплексную комиссию врачей-онкологов, которая должна дать рекомендацию провести операцию по квоте. Но... Она сильно сомневается, что дадут. Если не сделать операцию в течение года, ребёнок умрёт. А она, как обычный терапевт из поликлиники, больше сделать ничего не может.

Джордж глянул в окно автомобиля.

Ну что, идиот? Опять сам напросился. Вот и получай теперь. Они хотели спасти от инфляции деньги на платную операцию для сына и вложили их в «Гермес». «Гермес» лопнул. Живут теперь все вместе в квартире бабушки.

– Мая, ты знаешь их адрес и имя бабушки?

– Ты что – можешь им помочь?

О Вседержитель, помоги мне это пережить! Я же живой человек, в конце концов! Мая спросила это без малейшей издёвки или мрачной иронии – хотя наверняка успела прочесть в газетах о том, что «Беркуту» «Гермес» выплатил всё. И вскоре лопнул. Вот так, просто – ты можешь им помочь?

Да, и немедленно.

– Связь организуй! – это уже водителю.– С кем желаете поговорить?

– «Беркут», бухгалтерия. И притормози.

«Вольво» аккуратно съехал на обочину.

– Ганс Альбертович, добрый вечер! Лиандер. Уже домой собираешься? Ну и правильно. Вот сделай последнее дело – и домой. Объяснять детали долго, прими как указание. Я сейчас в городе Твердилово. Должен быть в местном ресторанчике «Созвездие». Срочно пришли мне туда курьера, при нём – из наших спецфондов, запишешь на моё имя. Документ завтра. Сто тысяч долларов США наличными. Ну, вот и выгреби из сейфа всю наличность, чёрт бы тебя побрал! Ладно, извини. Всё, пока. Подробности – завтра, заеду с утра.

Обернулся к Мае.

– Слушай, а… им хватит и на операцию, и на новую квартиру?

Или надо ещё?

Она смотрела на него, как на восьмое чудо света.

– Что это было, Джо?

– Пока что – только разговор. Поехали, заберём из продлёнки твоего Жорика. Ну, не смотри на меня такими глазами. Я не самый богатый человек в этой стране, но иногда могу себе позволить потратить сто тысяч зелени на благие дела.

– Спасибо!

Она крепко сжала его руку.

– Напиши мне на бумажке их адрес и как зовут бабушку.

До школы доехали за две минуты. Потом, до дома Маи, ехали молча: рядом с ней сидел мальчик. Он хотел, но боялся спросить; Мая хотела объяснить, но не знала, как; Джордж…

Как-то тяжело далась ему эта история с больным ребёнком. Сам от себя не ожидал. А и поделом. Твои отношения с Маей всегда строились ой как непросто – вот и не суйся лишний раз, куда не надо. Не тревожь старые душевные раны – свои и её. Хотел, олух царя небесного, поинтересоваться мимоходом – в честь кого она назвала младшенького Джорджем. А то сам не догадался. И вообще – в твоём возрасте уже пора называть вещи своими именами.

Мая тебя любила. Горячо и искренне. Может быть, и сейчас…

Его первая любовь сидела рядом. Её лицо – близко. Нет, ну как можно не увидеть эту красоту? У вас тут что, в этом вашем Твердилове – остались одни малолетние долбоёбы, для которых предел мечтаний – девица из порножурнала? Мая могла бы стать идеальной спутницей жизни – попадись ей настоящий мужчина. И была бы прекрасной матерью. Жорик, сегодня нас отвезут домой. Садись в машину и не шали. И Жорик сидит и не шалит. Симпатичный мальчик, кстати. Одет недорого, но чисто и аккуратно. Время от времени поглядывает на мужчину, сидящего по другую сторону от мамы.

Интересно, будь Жозефина в разводе с двумя детьми на руках – как сложились бы их отношения?

Мая тоже жила в хрущёбе. Массовое жилищное строительство, что уж там.

– Жорик, помоги донести сумки.

Мальчик решительно взял два больших пакета с едой. Третий взял Джордж. Пускай хоть сегодня Мая не бегает по магазинам, а заодно и на продуктах сэкономит. А может... Гм. А ведь это никогда ещё не приходило ему в голову.

Может, купить им сразу и новую квартиру? Явный плюс бытия участником… или всё-таки соучастником? – приватизации госимущества. Вот эта красавица 15 лет тому назад стала его первой женщиной. Сегодня живёт не очень. Может, отблагодарить её, купив ей квартиру? При его нынешнем уровне доходов – трата, не сильно отличающаяся от расходов его охранников, когда те бегают в ближайший ларёк за сигаретами.

Дверь открыл мальчик-подросток. Удивлённо уставился на незнакомца, пришедшего с мамой. Вернее... Он-то сразу его узнал.

– Здравствуйте. Вас зовут Лиандер?

– Джонни, как тебе не стыдно? У любого человека есть имя. Нашего гостя зовут Джордж Джорджиевич.

– Всё нормально! – он улыбнулся старшему сыну Маи. – Да, меня зовут Лиандер. Давай познакомимся.

Рукопожатие подростка оказалось неожиданно крепким.

– Значит так, мальчишки. Я – очень старый знакомый вашей мамы. Мы с ней много-много лет учились в одном классе. А ещё – она сделала мне очень много хорошего. Поэтому я решил к ней приехать и сходить с ней погулять. Вы нас отпустите?

Оба сына его первой любви заулыбались.

– Да, конечно, отпустим.

Скромно обставленная, но очень чистая, ухоженная квартира. Две комнаты. В одной явно живёт Мая, в другой – её сыновья. Пока его первая любовь переодевалась, Джордж был в комнате мальчишек. На диване, где, по всей видимости, спал старший – книжка. Серия «Школьная библиотека». «Повесть о Зое и Шуре».

Он её тоже когда-то давно читал. Та самая литературная байка, на основе которой сложился миф о героической девушке-партизанке, ставшей живым символом мужества советского народа в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками. Миф, так стремительно рухнувший в последние годы. Вот не тянул на воинский подвиг поджог нескольких крестьянских изб ноябрьской ночью. Единственное, что сумела сделать типа героическая как бы партизанка, – оставить в самом прямом смысле этих слов с голой жопой на морозе несколько семей простых крестьян. И вот эта

якобы речь перед казнью – мол, всех не перевешаете…

Джордж сглотнул. Не самое приятное воспоминание.

Несколько человек из «Омеги» были ранены. Пулями. Он их не пытал. Не выводил голыми на мороз. Не хлестал плетью. Не избивал прикладами винтовок в четыре руки. Просто раненые. Мужики-спецназовцы, прошедшие полный курс военной подготовки. Из них никто не смог сказать ничего. Страх. Ужас. Отчаяние. Ожидание смерти. Вот это последнее умоляющее «не хочу!» в глазах – хотя уже понятно, что всё равно будет. А вы... Пламенная речь, в письменном варианте – чуть не на страницу, произнесённая перед повешением? После ночных пыток? Хватит врать.

– Джон, и как тебе книжка? Нравится?

– Хорошая книжка, Джордж Джорджиевич. Я её и Жорику читал.

– Нам мама велела! – сообщил младший.

– Мама велела? А что так?

– Ей не понравился учебник, который выдали Джонни! Там неправильно написано.

– Да? А что там написано?

– А вот!

Старшенький взял со стола и подал ему учебник. Четвёртый класс школы. Рассказы по отечественной истории. Что-то вроде введения в школьный курс исторической науки. Потом начнётся более подробное изучение: история Древнего мира, история Средних веков... Рабовладение, феодализм, капитализм. Проходили.

Джордж снова невольно поморщился. Под чутким руководством Таисии Кононовны проходили. Не утерпела, старая сволочь. В 12 часов дня отбила, от имени школьного коллектива, телеграмму в Мошковец – горячо приветствуем госкомитет по чрезвычайному положению. А около семи вечера Джордж пришёл на пресс-конференцию, сломал нос председателю КГБ и идейно похоронил всю затею. А в двенадцать... Когда старая сука отбивала телеграфом свои приветствия, у него на руках тряслась в ужасе Финка, а по дому шатались стаями какие-то совершенно левые люди. Менты, следователи, адвокаты, взрывотехники, врачи, работники труповозки... Мерзость разорения после погрома, устроенного чекистами.

Эээ, ладно. Всё в прошлом. Сейчас он сидит в квартире Маи и рассматривает учебник по истории, который ему подал Джонни, её старший сын. Новое издание, этого года. Яркая, красочная обложка. Ничего особенного: вид Красной площади Мошковца, одна из башен Кремля, на башне – триколор Северной Федерации. «Рассказы для детей по родной истории».

– И что именно не понравилось вашей маме, парни?

– Ох... Всё не понравилось! – женский голос над ухом.

Мая уже вернулась. Простое, скромное, чем-то напоминающее традиционный народный костюм, длинное платье синего цвета. И в нём она была восхитительна. Нет, вот как можно не заметить такую красавицу?

– Так, вопросы истории – на потом. Мальчишки, я иду гулять с вашей мамой.

Под руку вывел её из подъезда, помог сесть на заднее сиденье «вольво», сам сел рядом.

– В ресторан «Созвездие».

Не удержался.

– Мая, прости, если что... Не могу не спросить. Ты же красавица. И дом ведёшь превосходно. Неужели рядом не оказалось ни одного приличного мужика?

Она подняла на него глаза.

– Джо, один раз я уже вышла замуж назло. Хватит.

Действительно – хватит. Вопрос закрыт. Она вышла замуж вскоре после того, как Джордж нашёл своё счастье в лице Марии. Неужели – до сих пор? И что она в нём такого нашла? Но это – позже, позже. Самому тяжело от таких разговоров. Поэтому… – А что с учебником не так?

– Новый, очень прогрессивный учебник. С плюрализмом мнений, – она не скрывала злой иронии в голосе. – Детишкам, например, сообщают, что когда наши войска освобождали Германию, то местное население в ужасе бежало в американскую зону оккупации, потому что советские солдаты отличались особой жестокостью.

Помолчала и всё-таки закончила.

– А в Прибалтике вообще немецкая оккупация сменилась советской, только и всего.

Ещё пауза. Мая ведь наверняка в своё время прочла «Альтернативное экспертное заключение народного депутата Лиандра о событиях в Вильнюсе». И про его награждение литовским орденом Трёх Звёзд сообщали в новостях по телевизору.

– Поэтому я им строго-настрого наказала прочесть для начала «Повесть о Зое и Шуре». Плюрализм – так уж плюрализм, правда?

– Пускай читают, хорошая книжка. Я бы, правда, им ещё рассказал... Помнишь, у нас в школе был стенд с фотографией моего деда Тушера в военной форме и с фрагментами его воспоминаний о войне?

– Да, был такой.

– Ну, вот и пересказала бы мальчишкам. Про сожжённую деревню. Про людей, которые зимой в тридцатиградусный мороз выживали в лесу в землянках... Короче, а какого хрена наступающим советским бойцам было любить немецкое население? За какие заслуги? За наших парней и девчонок, которых они у себя эксплуатировали как рабов? Вот солдатики фрицев и не любили.

Ибо не за что было.

Ответить женщина не успела – автомобиль парковался у ресторана.

– «Санитарный день». Джо, у них…

– Мая, для всех прочих у них сегодня действительно санитарный день. Пойдём!

Это был не самый большой ресторан города. Но всё равно – сидя в зале только вдвоём с Джорджем, Мая чувствовала себя как-то неуверенно.

– Как ты это сделал, Джо?

– Обыкновенно. Ресторан теперь частный. Хозяину позвонили из службы безопасности главы государства и поинтересовались – сколько он в среднем получает прибыли за один вечер работы ресторана? Не обижать же человека. Когда ему предложили аналогичную сумму, он и вовсе решил, что со спецслужбами надо дружить. И сообщил, что отныне всегда готов по первому звонку. – Зачем тебе это?

– По-твоему, Мая, вечер с тобой не стоит пары тысяч американских денег? За встречу!

Они звякнули бокалами.

– И вообще, если хочешь знать, я чувствую себя немного виноватым. Эту встречу надо было устроить значительно раньше.

– А почему вдруг ты захотел меня увидеть?

– Во-первых, ты написала мне письмо, с которого удивилась вся моя канцелярия. Они не ожидали, что кто-то, ради выхода на меня, просто возьмёт адресно-телефонный справочник Мошковца, найдёт там адрес Службы безопасности президента и напишет по нему. Потом почта доставит письмо... У нас на фасаде здания стоят камеры наружного наблюдения – так забавно порой смотреть, как прохожие, заметив, мимо чего они идут, прибавляют шаг. Инстинктивно как-то.

– Справедливости ради, я бы тоже прибавила шаг.

– Но вместо этого ты села и написала мне письмо. Потому что вот такой я тебя и помню. По решимости ты всегда давала фору многим мальчишкам в нашей школе.

– Нет, ты знаешь... Первое, что я сделала, когда отправила тебе письмо, то подумала – ну вот зачем? Я же тоже газеты читаю, телевизор смотрю. Я знаю, какие у тебя отношения… с прошлым.

А тут – зовут на встречу выпускников.

– Вот я и подумал. Зачем мне встреча выпускников, если единственная, кого я хочу видеть, – это ты. Костю Первого я исправно вижу минимум раз в квартал, когда он приезжает в «Беркут» с договорами на поставку сельхозпродукции. Тео… в смысле – Теся вообще какое-то время была моей любовницей. И только с тобой не виделись. Короче, я подумал – и решил. Встречу выпускников мы устроим с тобой отдельно, а что касается школьного мероприятия... Составьте список – чего и сколько надо. Какой выпивки, какой еды, в каком количестве. Я организую. И – не возражай. Имею право помочь бывшим одноклассникам в проведении встречи выпускников.

– Осталось уговорить Таисию Кононовну всё это принять.

Джордж не выдержал – рассмеялся.

– Мая, ты всё-таки неисправимая идеалистка. Была бы Таисья той, кого она из себя корчит – новый учебный год в сентябре 1991-го начался бы с новым директором школы и новым учителем истории. В той ситуации, в которой она оказалась, настоящие идейные садятся и пишут заявление по собственному – не желаю, мол, с вами, иудами, дальше дела иметь. Вот вам моё громкое фэ и вагон презрения – и расстанемся. Так что – не переживай.

И поставленного мной шампанского выпьет, и закуски отведает.

Мая тяжело вздохнула.

– Не мне тебя судить, Джо. Хоть ты и ошибаешься. Что я о ней знаю, говорит о другом.

– Да? И о чём же?

– Ну, например, в нашей школе до сих пор работает пионерская организация. Конечно, уже не как часть всесоюзной, а как местное объединение. И учебники там ещё советские. А почему она осталась... Чтобы хоть сюда, в её школу, не допустить… – она замолчала.

Джордж улыбнулся.

– Ты хотела сказать – не допустить никаких альтернативных мнений о событиях в Вильнюсе? Мая, не надо меня бояться. Я уже давным-давно взрослый мальчик и, пожалуй, лучше других представляю, сколько народа в этой стране желает моей смерти, потому что считает меня предателем. Только... Я той стране войну не объявлял. Служить ей я не хотел никогда – это правда. Не собирался ей отдавать никакие «долги перед родиной», потому что ничего у неё не занимал – тоже правда. Но воевать? Жили бы как соседи по даче, друг друга не трогая. Но ей не хотелось жить в добром соседстве. Ну что же – это был её выбор. Как говорил кумир нашей Таисьи товарищ Стальной, если немцы хотят истребительной войны – они её получат. Вот и получили. Извини, я опять о чём-то не о том заговорил.

Он взял женщину за руку.

– Мая, можно два личных вопроса?

Она подняла глаза и кивнула.

– Скажи, а зачем ты написала то ходатайство в суд в 82-м? Там ведь всё написано твоей рукой, то есть инициатива была твоя.

Она снова опустила взгляд.

– Несправедливость, – произнесла после долгой паузы. – Это была какая-то вопиющая несправедливость. Ты этого не заслуживал. Я не знаю, что надо было с тобой делать. Может... Может, надо было бы отправить тебя на срочную службу в армию, но – не под суд. Это была огромная, трагическая ошибка.

– И ты попробовала её исправить.

– Да. Что я ещё могла сделать? Вот как с этим мальчиком... Что я ещё могу, кроме как выписать ему направление на обследование особой медицинской комиссией? Но если не выписать… Кстати, да. О мальчике и его бабушке.

К их столику незаметно приблизился охранник.

– Джордж Джорджиевич, по вашему распоряжению прибыл курьер с деньгами.

– Пригласи.

Молодой человек в форме «Беркута» с инкассаторской сумкой.

– Всё точно?

– Ровно сто тысяч долларов США наличными.

– ОК, иди, погуляй пока.

Он протянул сумку Мае.

– Передай им это сама.

Женщина раскрыла сумку и некоторое время ошарашенно смотрела внутрь. Да, плотные пачки американских денег, в основном – крупного достоинства.

– Да, и это... Наверное, о твоей безопасности и безопасности этой семьи тоже надо подумать. У вас-то в квартирах нет сейфов и охранников при входе.

– Спасибо… – растерянно произнесла Мая.

– Не стоит благодарности. Если я могу себе это позволить – то почему бы и нет? Лучше скажи мне…

Он выдержал паузу. Всё-таки непросто такие вопросы задавать.

– Мая, а вот тогда, 15 лет назад – что ты во мне такого нашла?

Ты же даже ростом была выше.

Это определённо было какое-то проклятие в его жизни. Большинство 175-сантиметровых мужиков прекрасно живёт с этим всю жизнь, и никто им никогда ничего не скажет. Мужчина среднего роста. А их класс…

Выше всех, чудо-богатырь, был Витька – сто девяносто один сантиметр. Когда на физкультуре мальчиков строили по росту, Джордж был пятым. А когда по росту строили весь класс – восьмым. Девочки у них тоже были высокие. Мая в общем строю была шестая. В Маю был влюблён Витька. Поэтому, когда ему показалось, что девушка как-то чересчур много смотрит на Джорджа, он вмиг припомнил народную мудрость: твой номер восемь, будет надо – спросим.

А потом…

Это ему уже Костя Первый рассказывал, когда они обмывали договор с «Беркутом» на поставки фермерской продукции для сотрудников. Джордж весь вечер потягивал из стакана слабую концентрацию виски, смешанного с содовой, а Костя угощался от души. Порядочно захмелев, рассказал всё.

Первым мальчиком Маи всё-таки стал Витька. За полгода до Джорджа. И это был предел мечтаний чудо-богатыря. Как он удержался от того, чтобы разболтать всё сразу? Наверное, боялся только того, что не будет продолжения. Мая дала понять – хоть слово скажешь, больше меня не увидишь. И чудо-богатырь терпел. А Мая... Ей нужен был опыт, чтобы стать первой девочкой Джорджа.

На следующий день после выпускного и их ночи Джордж уехал из родного посёлка. А Витька... Деревня всё-таки, не скроешь. Он узнал всё вечером. Впервые в жизни серьёзно напился, прихватил в гараже монтировку и пошёл убивать Джорджа. Который уже был в другом городе. Тогда пьяный Витька заявился под окна Маи и громко, на всю улицу, высказал всё, что о ней думает. В подобающих случаю выражениях. Соседи, от греха подальше, вызвали участкового, так что утреннее похмелье настигло Витьку в камере предварительного задержания.

Витька готовился поступать в военное училище, в десантуру. Поэтому и извинения были, и магарыч участковому, чтобы спустил всё на тормозах. Чудо-богатырь очень быстро свинтил потом в десантное училище, а дальше... Окончание училища с отличием, Афганистан. Сейчас Витька – безногий инвалид, ветеран боевых действий. Орден Красной Звезды ему выписали. Так что, Джо, если вдруг ты с ним пересечёшься – то не надо. С ним судьба уже рассчиталась за всё и сразу.

Но сейчас – сейчас они сидели в ресторане с Маей.

Она опустила глаза. Сейчас бы вскочить и убежать под благовидным предлогом, но… доллары для мальчика и его бабушки.

Нет, уйти нельзя.

– Сначала мне было очень тебя жалко, Джо. Посёлок же маленький, и все всё знали. Даже если не говорили вслух. Не было в вашей семье ни мира, ни лада, ни любви, ни согласия. Внешнее благополучие – да. А твои мать с отцом друг друга терпеть не могли. И оба они не могли терпеть тебя. Твоя мама тебя родила в надежде спасти семью – и быстро поняла, что ничего из этого не выйдет. А ты уже был.

Она отпила из бокала и продолжила.

– Наверное, я была плохой комсомольской вожатой. И так и не смогла тебе объяснить. Что есть твой папа-жулик – и есть наша страна, наша Родина. И партия, которая родиной управляет. И партия – это больше, чем два негодяя, даже если один из них – член ЦК. Ты не любил их, не любил свою мать – идейную коммунистку – и через них не любил всю нашу страну. И это меня очень задевало, потому что было несправедливо и неправильно. А ещё – я видела, что ты ни в чём этом не виноват. И пыталась тебя перевоспитать. Но объяснить тебе тихо – ты не слышал, а кричать громко – ты тут же воспринимал меня как копию твоей мамы. Будто я такая же.

Она не выдержала – в глазах блеснули слезинки.

– Мая, извини, если я тебя обидел. Но... За что ты меня полюбила?

Он взял руку женщины в свою.

– Пойми меня правильно, Мая. Я терпеть не могу даже мыслями возвращаться в те времена. Мне это больно. Но... Среди той боли была ещё и ты – пожалуй, единственное светлое пятно. И раз уж выпал такой случай – я хочу попробовать понять, как оно так получилось? Жалость, сочувствие... Это я понимаю и благодарю тебя. Но... Из жалости не становятся первой женщиной. Значит – ещё что-то было?

– Твои поделки из дерева. Резной портрет директора школы твоей работы – он до сих пор в школьном музее на видном месте. Это было твоё. Ты мог бы стать самым завидным женихом и самым лучшим мужем в нашем посёлке. Не из-за папы-председателя. Ты нашёл своё дело, и ты его любил. У нас с тобой могла бы получиться замечательная семья. Но вышло иначе.

Он передвинул стул, сел рядом. Мая уткнулась ему в плечо и расплакалась.

– Мая, прости меня. Я и предположить не мог, что…Она улыбнулась сквозь слёзы.

– Не ты один. Большинство людей вообще мало что видят, кроме себя.

…Домой Жозефина приехала около двух часов ночи. Для хозяйки модельного агентства и сети салонов красоты – не такая уж и редкость.

В кухне горел свет. Джордж... Похоже, он заснул прямо на их любимом диванчике. Сидел, что-то делал – и заснул. Жена осторожно подошла к нему.

Карандаши, листки, наброски на бумаге. Творческими делами он нередко занимался именно на кухне. И по ночам, да.

– Гео…

– А? – он проснулся почти мгновенно. – Финка?

– Доброй ночи, любимый. Я приехала с работы, а ты здесь.

Она присела рядом. Спросила совершенно серьёзно:

– Милый, ты в порядке? Как прошла твоя встреча?

– Вот как-то так…

Он взял со стола один из листочков и протянул жене.

Ага, опять его любимое – наброски карандашом. Силуэт – молодая женщина-врач в медицинском кабинете. И несколько строчек ниже.

Ты не пиши мне о любви,

Ведь сердце жгут воспоминанья. Все наши детские страданья Судьбою купаны в крови.

Оборвалась тугая нить.

Наш праздник так похож на траур.

И в лабиринтах Минотавра

Нам вечно суждено бродить…

5

А в Мышино он всё-таки приехал. Как время позволило. В начале июня.

И то сказать – давно собирался, но... То некогда, то настрой не тот.

Около двух лет тому назад сестра Ева подарила ему родительский дом. Иных совладельцев к этому времени не осталось. Папашу сначала осудили с конфискацией, а вскоре расстреляли; брата Джозефа – тоже осудили с конфискацией, и он погиб в колонии; несчастный случай на производстве. Мать повредилась умом и умерла в психушке. Оставались Ева и Джордж.

Сестра хотела с ним увидеться, он не стал этого делать. Да, в отличие от брата и матери, она не давала на него обличительных свидетельских показаний; протоколов её допросов с её подписью в деле не было. И даже вроде не придерёшься – Ева в тот момент училась в другом городе, осваивала профессию. Но... Впечатление было такое, что она просто хотела спрятаться, отстраниться от всего происходящего. И он отпустил её с миром. Иди своей дорогой.

Она, похоже, расценила его молчание иначе. На фоне всех публикаций о внезапных смертях участников его дела... Сейчас она монахиня, матушка Евстолия. Патриарх Мошковецкий сплавил её восстанавливать обитель километров за 600 от столицы. А дом… Он до сих пор не решил, что с ним делать.

Выстроив большинству жителей «Нового пути» каменные двухэтажные домики, себе председатель Тушер оставил большую крестьянскую избу-пятистенку с приусадебным участком и огородом. Причём располагалась она на холмике в самом центре посёлка. Местные шутили – это для того, чтобы председателю всё было видать, что в колхозе творится. Впрочем, вид получался живописный: въезжаешь на центральную улицу посёлка, а тут изба как игрушка, всё Мышино украшает.

Потом дом наследовала дочь председателя и его зять, Марк Лиандер; потом... Конфискованную долю отца Еве разрешили выкупить у государства в своё владение, долю матери она унаследовала; брат Джозеф к тому времени уже успел погибнуть в колонии, брат Джордж почтой прислал отказ от наследства в письменной форме. Чтобы потом принять по дарственной весь дом.

Сейчас чудесная изба была скрыта глухим железным забором около трёх метров высотой, выставленным по периметру участка. Проживал здесь по доверенности, заодно и охраняя дом, дальний родственник Рудольфа, поляк Мацеевич.

Хозяина он принял со всем возможным почтением. Да, вельможный пан, всё, как вы говорили. Сад обихаживаю, дом поддерживаю в должном состоянии. Вот квитанции об уплате всех налогов и сборов.

Джордж долго ходил по дому. Ветхость и запустение. Мацеевич, похоже, действительно старается поддерживать дом, но... Это жильё изначально строилось для большой семьи. Одному человеку не углядеть. Да и время своё дело делает. Разрухи в доме нет, а пыли – много. Какая-то совершенно незнакомая мебель и обстановка. Опять же – когда у арестованного за хищение государственного имущества в особо крупных размерах председателя «Нового пути» изымали ворованное – здесь прошёл основательный обыск со вскрытием полов и прочими подобными действиями. А по описи вывезли почти всё ценное имущество, конфискованное по решению суда.

Сжечь бы всё к х.ям! – мелькнула первая мысль, но... Рука не поднимается, чёрт возьми. Хотя идёшь по комнатам – хоть бы одно приятное воспоминание, а? Нет, увы. Тут вечно ссорились с матерью. Это бывшая комната отца – здесь он показывал Джорджу двести тысяч марок наличными, а сын усмехнулся и ответил – себе оставь, тебя за них расстреляют.

А вот из садовых яблок Мацеевич готовил неплохой сидр. Угощал, Джорджу понравилось. Х.р с вами, живите пока. Вышел на улицу.

Странное дело!

Деревня же – новость о том, что кто-то чужой приехал, разлетается мгновенно. И обязательно найдётся пара-тройка пейзанок, а то и мужиков – полюбопытствовать: а кто приехал-то? Да о жизни порасспросить, о городских делах…

Служебную чёрную иномарку со специальными номерами опознали, похоже, все. Кто приехал? Понятно кто. И поэтому... Проходи, проходи, иди по своим делам, не задерживай.

Когда он успел их всех так напугать? Презирали бы, считали бы, раз уж в тюрьме сидел, бандитом – хоть бы кто, да подошёл бы какую-нибудь гадость под видом приветствия сказать. Никого! Ходят люди по своим делам, зыркают, а потом – дальше идут.

Какое-то чужое, совершенно незнакомое место. Такое впечатление, что если когда его и видел – то только по телевизору. Можно же, например, посмотреть какой-нибудь фильм-путеводитель для туристов, рассказывающий, ну, например, о Париже – а потом приехать во французскую столицу и довольно свободно в ней ориентироваться. Ага, в фильме показывали. Здесь эта улица пересекается вот с этой, а налево – тот самый знаменитый переулок, где жил великий... А пройди пешком один квартал – будет площадь, а на площади – памятник гениальному... Вот посмотрел когда-то фильм о посёлке Мышино. Куда идти – понятно. А в целом – абсолютно чужое место.

Объяснил водителю, как проехать на кладбище на окраине посёлка. Припарковались. Вышли.

И ровно в этот момент грохнули выстрелы. Где-то далековато.

Залп.

– Шеф! – охранник в секунду впихнул Джорджа обратно в салон и выдернул из кобуры табельное оружие.

Следующий залп. Потом третий.

– Ложная тревога! – усмехнулся Джордж. – Знаешь, что это было? Это залпы над могилой. Какого-то офицера хоронят. Пойдём посмотрим.

Одёрнул на себе водолазку. Июнь, жарко, оделся легко. Впрочем, водолазка особая – из пуленепробиваемого материала. Глава одной из важнейших спецслужб страны – по должности положено.

Водителя оставил на месте, двое охранников шли по бокам.

Новых похорон в тот день не было. Просто у недавней могилы стояли трое парней в десантных тельняшках и беретах, а четвёртый, безногий, сидел в инвалидной коляске. Все при пистолетах. Из них, похоже, они и давали залпы, отдавая последние почести военному покойнику.

– Шеф?.. – второй охранник посмотрел на него столь же вопрошающе – типа, надо ли вам туда? Получив в ответ взгляд, что надо – на всякий случай демонстративно расстегнул кобуру с табельным оружием, вытащил свой пистолет, передёрнул затвор. Десантники обернулись на знакомые звуки опасности как один.

– Мир вам, уважаемые! – обратился к ним охранник. – Пожалуйста, уберите ваше оружие. Служба безопасности Президента Северной Федерации. Давайте обойдёмся без недоразумений.

– Да мы и не собирались! – спокойно отвечал один из десантников.

Они убрали свои пистолеты.

Да, всё верно. Свежая могила принадлежала учителю Карлу. А отдать ему долг памяти пришёл Виктор. Со своими, надо полагать, боевыми братьями, ныне помогавшими безногому инвалиду-колясочнику в его передвижениях.

– Здравствуйте! – кивнул им Джордж, ближе подходя к могиле бывшего учителя. Парни кивнули в ответ и подвинулись.

Могила как могила. Свежая. Рыхлый холмик земли, еловые венки с лентами, в холмик воткнута деревяшка с прибитой к ней фотографией покойника.

– Ты тоже приехал почтить его память? – в голосе колясочника была слышна плохо скрываемая издёвка.

– Можно и так сказать.

Джордж обернулся и посмотрел на бывшего одноклассника.

Без ног Виктор, конечно, был значительно короче своих былых ста девяноста одного сантиметра. Но видно – сдаваться не собирается. Как минимум, регулярно качается в спортзале на тренажёрах.

– Мне дорога память о нём, – продолжал Джордж, спокойно глядя на бывшего школьного чудо-богатыря. – Помню его страстное и волнительное выступление на моём суде 82-го года.

– Ну, и как тебе результаты работы твоих карателей? Рассчитался за пламенное выступление?

– Витька!.. – один из сопровождавших его десантников попытался успокоить колясочника, а охранники Джорджа приблизились на максимально короткую дистанцию. Жестом Джордж остановил их.

– Спокойно, не нагнетайте. Виктор, конечно, очень хочет меня убить – но не здесь и не сейчас. Правда, Вить? Мечтаешь о трибунале по обвинению меня, Эльцера, Гонтаря, Хока и прочих – в измене Советской Родине? С последующим повешением по приговору где-нибудь на Лобном месте?

– Парни, вы чего? – самый, по-видимому, благоразумный из десантников попытался встать между Джорджем и колясочником.

– Вообще начать надо с гниды Горбатого! – спокойно отвечал инвалид. – А потом – да. До всех руки дойдут.

– Твоё дело, Виктор. В августе девяносто первого вы уже попробовали.

Повернулся к могиле бывшего военрука.

– Покойся с миром, Карл. Помню – поэтому не люблю и не скорблю.

Совсем было собрался уходить, но снова услышал голос Виктора.

– Вот одного не могу понять... За что мне – это (он показал на свою коляску), а тебе – всё остальное? Даже Майка в школе втюрилась в тебя. Хотя – ну что в тебе такого? «Твой номер восемь – будет надо, спросим!»

– Очередь моя подошла, Вить. Восьмого номера. Так что теперь спрашивать буду я. Бывай здоров!

Только когда уже почти подъехали к столице, охранник, сидевший спереди, решился спросить:

– Джордж Джорджиевич, а как вы научились так разговаривать с подобной публикой?

– Так – это как именно?

– Ну, они же были при оружии. И явно агрессивно настроены против вас. А вы их успокоили буквально парой слов.

– Против меня сегодня агрессивно настроена хренова куча народу. Только они все забывают: эта страна – уже не их страна. Так что не им мне указывать, что и когда я должен говорить.

– Извините, – охранник замолчал, полагая, что разозлил Шефа.

А Джордж, наоборот, находился в хорошем расположении.

– А ещё, – он тронул охранника за плечо, – есть такая легенда. Перед тем как стать единоличным владыкой Великой Степи, Чингисхан должен был сначала подчинить себе все прочие монгольские племена. И однажды состоялась решающая битва – кому быть в степи хозяином? Едва она началась – в степи разразилась сильнейшая гроза. А прикол там в том, что монголы жутко боялись грозы – они считали, что это великий бог Тенгри так гневается на людей. И старались от этого гнева спрятаться и переждать его. А Чингис – наоборот: крикнул «вперёд!» и повёл за собой свою армию. Естественно, он выиграл сражение. Уже после один из его приближённых спросил: великий хан, а как так вышло, что ты не боишься грозы? На что Чингис ответил: слишком часто я оказывался в степи в грозу без крова и совсем один. Вот и пришлось перестать бояться.

6

Первого сентября 1993 года Стефани пошла в новую школу, в Мошковце. А Барий Никалозович, что называется, отмочил.

Заполучив, по итогам Беловежского договора, себе в полную власть Северную Федерацию, Эльцер не собирался делиться этой властью с парламентом – Верховным Советом республики. А Верховный Совет…

До 1990 года в стране и президентов-то никаких не было. И, может, не было бы и дальше, не яви Михель Горбатый пример – власти генсека партии ему показалось мало, и в конце 1990-го он стал ещё и Президентом СССР. Тогдашний зампредседателя Верховного Совета Северной Федерации Барий Никалозович взял идею за образец; провёл точно такие же выборы уже в республике... Звёздный час, однако! Девяносто три процента голосов – не кот начихал. И вот после этого – вчитываться в какое-то там республиканское законодательство советских времён, из которого следует, что Северная Федерация вообще-то парламентская республика, а её президент – фигура скорее техническая? Идиотов поищите в соответствующих отделениях психоневрологических интернатов.

Первого сентября 1993 года Эльцер подписал указ № 1400 «О поэтапной конституционной реформе». Если одним словом: полномочия Верховного Совета прекратить, сам Совет распустить, на декабрь назначить референдум по новой конституции страны, превращающей Северную Федерацию в президентскую республику. Впрочем, затягивать двоевластие дальше тоже было смерти подобно: демократические реформы всё больше озлобляли резко обнищавший народ, а Верховный Совет…

Законодательство 1990 года предусматривало ещё и должность вице-президента страны. На которую в тогдашней суматохе определили отставного армейского генерала Хруцкого. Политических заявлений он почти не делал, охотно колебался вместе с Генеральной Линией. Большинство – за Эльцера и за реформы? Ну, и я за Эльцера и за реформы. Серая посредственность, ноль без палочки. Отставной козы победитель в позорной Афганской войне: лично в бой ходил, проявил мужество и отвагу... Вот только война от этого не стала менее проигрышной и менее позорной.

Увы, видимо, не зря придумали псевдонауку нумерологию. Отставная армейская серость Хруцкий, встав за спиной председателя Верховного Совета Руслана Имранова, дал примерно тот же эффект, который даёт ноль, ставший позади единицы. То есть удесятерил её.

Имранов, Имранов... Он идеально вписался в Перестройку и новое мышление. Этнически он был представителем одного из кавказских народов, репрессированных в сорок четвёртом. Плюс темперамент. Плюс внешние признаки учёности: Руслан Хасбулатович был доктором экономических наук и профессором; работу в Верховном Совете успешно совмещал с преподаванием в Мошковецком государственном университете, где заведовал кафедрой.

Плюс природное криводушие восточного человека.

Перемены вынесли его на должность Председателя Верховного Совета республики. Где он быстро оседлал волну народного протеста против обнищания и «прихватизации», устроенной Хоком. Он ведь даже из КПСС не выходил; партбилет до сих пор в наличии. Так что же вы, товарищи депутаты-коммунисты, от меня шарахаетесь? Я ни Партию, ни нашу Советскую Родину, считай, и не предавал – в отличие от... И вскоре они перестали шарахаться.

А переманить на свою сторону Хруцкого – много ли для этого надо? Что нам с тобой делить, генерал? Я от Советской Родины и коммунистической партии не отрекался; ветеранов Афганистана всегда называл исключительно героями и защитниками отечества... И вообще, соображай уже, портупея, куда ветер дует. Эльцером восхищались три года назад, а теперь от того восхищения – только злоба на дикую инфляцию, массовое закрытие заводов и фабрик, задержки пенсий и зарплат... Ты же допетрил тогда, в девяностом, что раз народ за президента – то и тебе надо быть за президента? Вот и теперь – должен скумекать, чью сторону принять.

А ещё есть такой могучий стимул для дружбы, как одна на обоих ненависть и презрение к алкашу Эльцеру, соплежую Егорке

Гонтарю и этому…

И Имранов, и Хруцкий в равной степени не могли терпеть президентского главохранника. У отставного генерала при упоминании имени этого негодяя, ещё в школе высмеивавшего понятие долга перед Родиной, сразу начинали зудеть все раны, полученные от моджахедов. А профессор Имранов... Он что, правда должен уважать это ничтожество с десятью классами образования?

И, конечно, оба люто завидовали. Нет, ну вот почему так? Один поход этого скота на пресс-конференцию ГКЧП, один удар по носу председателю КГБ – и нате получите: гарантированное место в мировой истории! Могильщик Советского Союза. На этом месте должен был быть я!!!

Первого мая «беркуты», личная гвардия этого мерзавца, быстро и решительно подавили красно-коричневые выступления в столице. Охранник снова отвесил им обоим смачную оплеуху. Нет, хватит это терпеть!

А ещё... С той приснопамятной осени 1991-го Охранник делал всё, чтобы не светиться в политическом пространстве. Громкие заявления о переменах, проекты реформ – пускай их озвучивают другие. А мы – мы так, Бария Никалозовича от беды бережём.

Технические служащие. И вообще – не до заявлений нам.

Как вице-президент страны, Хруцкий тоже имел доступ к сведениям повышенной конфиденциальности. Недавно в речь Охранника вошёл новый афоризм: когда он хотел сказать «не поспоришь», то говорил: нержавеечная логика! Да, когда эльцеровские приближённые дерибанили вывоз металлов из страны, то договорились, что большинство доходов от экспорта нержавеющей стали и родственных ей сплавов будут оседать именно на счетах, де-факто принадлежащих Джорджу Джорджиевичу. В качестве ответной любезности: полное невнимание господина Лиандра к экспорту алюминия, меди и медных сплавов, никеля… – на них свои желающие есть.

А ещё он называет армейскую службу по призыву не иначе, как призывным рабством. И ладно бы только называл. Вон тут Эльцер давеча брякнул на всю страну: к двухтысячному году у страны должна быть полностью контрактная армия! Это Алкаш сам допетрил, американские советники напели или?..

И ещё в ту же степь, сугубо личное. Бывший сослуживец по Афгану недавно поделился рассказом. Вчетвером, включая безногого героя Витьку, они ездили на кладбище в посёлок Мышино – отдать последние офицерские почести Витькиному учителю-военруку, убитому ментами при разгоне первомайских демонстраций. Точнее, по всем признакам, убитому по личному заказу Охранника – в обмен на предоставление им своих «беркутов» для разгона митингующих. И столкнулись на кладбище с Охранником, приехавшим, по всей видимости, заценить качество работы мусоров президентского главмента Эринга. Сдержанно, но гневно пересказав, как Охранник глумился над памятью покойного и издевался над инвалидом Витькой, сослуживец, в конце концов, вдруг выдал неожиданное: ты знаешь, а он, похоже, шайтан. Обычное уголовное быдло, в последние пару лет везде повылезавшее из грязи в князи, так себя не ведёт – ему наглости не хватает. Не дворовой борзоты, а именно наглости. Похоже, Охранник действительно уверен, что он победил окончательно и теперь Северная Федерация – это его страна. Ну, или Эльцера и его. А мы все – грязь под их ногами.

И ведь было что-то в этих словах.

Сам генерал Хруцкий Охранника не видел уже довольно давно. Весь последний год Эльцер почти не приглашал его даже на обязательные протокольные мероприятия и совещания. Переметнулся к Имранову – вот и сиди в Верховном Совете, засранец, а дела государственной важности без тебя решим. А по проекту новой конституции должность вице-президента вообще не предусмотрена.

А вот когда звали…

Охранник обычно сидел где-то в дальнем конце стола и голос почти не подавал. Сидит, слушает, иногда делает какие-то пометки в блокноте. Время от времени обводит взглядом весь стол. Мужчина средних лет, среднего роста, средней комплекции... Даже его любимые изумрудно-зелёные пиджаки в последнее время стали какого-то иного оттенка, более болотного, что ли.

И чаще всего ближе к концу заседалища, голос президента:

– Джордж Джорджиевич, а ты что скажешь?

А про Эльцера давно известно, что у него мнение последнего посетителя его кабинета.

А ещё – кажется, именно Охранник и есть самый эффективный силовик в окружении Алкаша. О том, как он проводит заседания коллегии Службы безопасности президента, ходят легенды. Кажется, он ещё ни разу ни на кого не повысил голоса на тех заседаниях. В крайнем случае, может посмотреть на провинившегося и сообщить таким тоном, каким сообщают о погоде на завтра: это уже вторая ваша ошибка. После третьей – вас здесь не будет. Да-да, исправить и доложить. Каким способом исправить? А вот это уже не мои проблемы. А когда тебе говорит «завтра вас здесь не будет» человек, по некоторым, весьма упорно циркулирующим слухам, за один раз лично перестрелявший целую группу спецназа КГБ... Эринг, вон, на своих коллегиях на ментовских генералов чуть не матом орёт – а толку шиш без масла.

А сегодня Эльцер открыто объявил войну. Верховный Совет распустить, назначить на 12 декабря всенародный референдум по проекту новой конституции страны.

Хруцкий снял трубку. Да, надо срочно вызвать на конфиденциальный разговор Альберта. Он, конечно, сукин сын, но без него не обойдёшься.

У Эльцера есть одно неоспоримое преимущество: вокруг него сложилась команда, не на жизнь, а на смерть объединённая общими интересами. То, что эти интересы в основном корыстные или даже воровские... Оставьте эти разговоры о морали в пользу бедных. Вокруг Алкаша – крепкая, сплочённая шайка, понимающая, что они все в одной лодке. Поэтому тот же министр внутренних дел Эринг может сколько угодно не переносить на дух Охранника, но, как только понадобится, съездит к нему и перетрёт за использование «беркутов» в разгоне красно-коричневых демонстраций. И Охранник даст ему людей. Что же касается Верховного Совета…

Эльцер допёк много кого. Его не любит вчерашний актив КПСС – за то, что «предал партию». Его не любят радикальные леваки – за то, что повернул страну к капитализму. Его не любит население, сильно обнищавшее за последнюю пару лет. Его терпеть не могут невесть откуда вылупившиеся монархисты и православные активисты – они от президентских реформ ждали поворота к святой Нордии-матушке, а получили союз с безбожным Западом. Его не могут терпеть анархисты, потому что они вообще никакую власть не любят. Его не могут терпеть фашисты, потому что вокруг Алкаша то евреи, то немцы, то какие-то мутные персонажи типа Джорджа Джорджиевича, при рождении бывшего Джорджем Марковичем.

И вот давайте оставим пафосный бред из общей серии «все патриоты Отечества встали в едином строю против антинародного режима!» для пропагандистов. Этот красно-коричневый сброд встал в тот единый строй только по одной причине: есть Эльцер, против которого можно дружить. Убери этот раздражитель – и начнётся такая резня промеж «победителей», что Гражданская война начала века покажется детскими сказками. Но здесь и сейчас – да. В одном строю и тоскующие по тридцать седьмому году красножопые недоумки, и ряженые казачишки с хоругвями и иконками «святого царя-страстотерпца, умученного безбожниками-большевиками». И ещё где-то сбоку нацик Альбертушка.

Объективности ради – он ведь тоже из отставных военных. Бывший армейский генерал-майор Альберт Мак-Алестер. В последние годы просветившийся всевозможными «протоколами сионских мудрецов» и превратившийся в довольно заурядного фашиста. Но буйного, умеющего зажигать толпу национал-е.анатов на митингах. Он может, случись надобность, собрать в короткое время и выставить до тысячи молодых, здоровых, агрессивно настроенных боевиков-нациков. И поэтому сейчас он нужен.

Втроём они собрались в кабинете Имранова в здании Дома Советов. Работал телевизор; в вечерних новостях транслировали обращение президента Эльцера к народу с разъяснением сути и мотивов подписания им указа о конституционной реформе. Вполне ожидаемый текст, ничего сенсационного. Последние годы страна, порвавшая с советским прошлым и взявшая курс на самостоятельное развитие, идёт по пути демократических преобразований. В этом её поддерживают правительства и народы соседних стран – бывших союзных республик. Возврат в СССР невозможен; всякий, кто об этом мечтает и строит подобные планы, потерял разум. Однако внутри страны до сих пор значительны силы, мечтающие о реанимации Союза. Их главная опора – законодательство страны, во многом остающееся советским. Такая ситуация недопустима, поэтому поэтапная конституционная реформа, начало которой кладётся здесь и сейчас указом № 1400, есть не роскошь, а необходимость, главная насущная потребность сегодняшнего дня. И, в конце, знаменитое президентское заклинание: верю! Верю, дорогие нордландцы, что вы не хуже меня понимаете необходимость реформы, а поэтому поддержите её и отвергнете безумные идеи, ныне царящие в Верховном Совете страны. Верю в вас и в ваш разум.

– Значит, что мы имеем на данный момент? – Хруцкий всё-таки был самым рассудительным из всей троицы, поэтому взял слово.

Де-факто Барий Никалозович Эльцер только что совершил государственный переворот и грубо попрал действующую Конституцию страны. Но оформить это соответствующим актом должен Генеральный прокурор Северной Федерации. Эту должность сейчас занимает Виктор Ильюшенко – вполне лояльный нам товарищ, в 1991 году поддерживал КПСС и ГКЧП. Так что, полагаю, организовать его публичное выступление в Верховном Совете с предъявлением обвинений Эльцеру прямо с трибуны проблемой не будет.

Проблема у нас в другом. Точнее, две проблемы.

Имеющихся в наличии активных сторонников Верховного Совета (не употреблять же слово «боевиков», правда?) в столице достаточно только для того, чтобы не допустить его принудительного роспуска и разгона силовиками, лояльными Алкашу. А нам нужны силы, достаточные, чтобы, случись такая необходимость, можно было осуществить полноценный захват Мошковца. Чтобы всё по классике: почта, телеграф, телефон, банки, газеты. И, конечно, телевидение! Сейчас оно целиком под контролем Эльцера. Поэтому – срочно необходимо стянуть в столицу все лояльные нам силы. По амбарам и по сусекам наскрести всех, кого только можно. Вплоть до национал-бандитов, превративших часть Молдавии в «Приднестровскую народную республику». Да, Альберт, этим придётся заняться тебе.

И второе – кворум. После доклада Генерального прокурора Верховный Совет должен своим решением немедленно отстранить Эльцера от власти и назначить исполняющим обязанности президента нынешнего вице – Хруцкого. Который первым делом отменит указ № 1400 и продлит полномочия Верховного Совета. А для принятия подобных решений нужен кворум: не менее двух третей от наличного состава депутатов Совета должны находиться в зале и не менее двух третей от присутствующих должны одобрить и доклад прокурора, и отстранение Эльцера, и назначение Хруцкого исполняющим обязанности.

И – агитация. Всеми доступными способами. Везде. Охватить все целевые аудитории.

…Всё-таки Академия Генерального штаба, успешно оконченная когда-то Хруцким, – не кот начихал. Генерал – это, как и настоящий коммунист, в первую очередь – вдохновитель, руководитель и организатор.

Так что – срочно. Немедленно. Сей же момент. Установление контактов со всеми депутатами, разъяснительная работа с каждым; кто ещё не вернулся из летних отпусков – вытребовать в столицу любой ценой. Явных сторонников советской власти среди нынешнего состава – около половины всех депутатов; многие в отпусках и у себя в регионах. Чуть менее 30% – это представители либеральных фракций, лояльных Эльцеру. Они, скорее всего, немедленно согласятся с самороспуском и ни на одно заседание не придут, чтобы не было кворума. Но... Они же индивидуалисты. И проповедуют идеологию индивидуализма. Поэтому – работа с каждым, персонально. Грозить, подкупать, уговаривать. Наверняка найдутся те, кто, из страха или из корысти, придёт на решающее заседание.

А ты, Руслан Хасбулатович, немедленно садись и пиши обращение к коллегам и к народу. Первая подпись должна быть твоя – Председателя Верховного Совета.

7

– Что с тобой?

Джордж вздрогнул. Пока ещё непривычно.

Юрисконсульт Михель Борщ оказался прав: время и труд. Несколько месяцев молчания закончились. Уже неделю Стефани обращается к нему на «ты». Папой пока не зовёт, но…

Поздний вечер. Жозефина опять задерживается: у неё в модельном агентстве полным ходом идёт подготовка к первому настоящему выходу в свет. Её девушки-модели должны пройтись по подиумам европейской Недели высокой моды в Милане. Хотя... Пожалуй, оно и к лучшему. Пускай торчит ночи напролёт на работе, чем сидеть здесь, на их любимой кухне, и…

Она очень остро всё чувствует. У Гео опять что-то не так на работе. Вернее, понятно что.

Уже две недели вся страна живёт какой-то странной, двойной жизнью. Провинция в основном угрюмо молчит, а в столице…

Здание Верховного Совета, так называемый Белый дом, окружено милицией министра Эринга, но окружение недостаточно. Да и моральная обстановка среди ментов... Большинство – уже люди новой формации, служат за деньги и личные выгоды. Пока что денег хватает, чтобы платить им столько, чтобы они сохраняли лояльность. Но чисто психологически... Сколько ещё будет длиться эта странная... Её даже осадой не назовёшь – верные Верховному Совету боевики регулярно прорываются группами и в город, и обратно в здание.

Эльцер не решается на крайние меры; в основном выступает по телевизору. «Опасно двоевластие, вдвойне опасно безвластие!» – это вчера выдал.

В расположенных в городе и пригородах армейских частях – разброд и шатание. Прямо перейти на сторону мятежных депутатов вояки ещё не решаются, но «дерьмократическую» власть в основном ох как не любят. Спасаемся силами прикормленных элитарных частей – Даманской дивизии. Этим есть что терять. Сейчас они – столичный гарнизон, на отличном довольствии. А случись переворот – тогда что? И куда? Значительная часть красно-коричневого сброда активно бредит немедленным восстановлением СССР силовым путём – так что... Давно на фронте не были, где-нибудь на дикой кавказской окраине бывшего Союза, да?

Каждый депутат Верховного Совета стал на вес золота. Отловить его первым, пока не попался конкурентам. Убедить сидеть дома – либо, наоборот, сулить ему златые горы, лишь бы пришёл и помог свергнуть президента-узурпатора. Просто переловить их всех... А дальше что? Физическая расправа с любым обладателем «корочек» вызовет мгновенную, бурную и совершенно непредсказуемую реакцию. Уж не Джорджу это объяснять – сам за этими «корочками» прятался от прокурора Заречного, КГБ и прочих пакостей не один год.

А прокурор – сука. Который Ильюшенко, то есть Генеральный. У него сейчас усиленная охрана: и из своих, прокурорских, и из боевиков Верховного Совета. И уже готов доклад о президенте-преступнике. «Особое мнение о событиях в Вильнюсе», мать его. Выучились, суки, на передовом опыте депутата Лиандра.

Джордж сидел на кухне, уставившись в одну точку где-то в дальнем углу. Ещё для полного счастья и пить бросил. Хорошо Эльцеру – опять к вечеру как свинья нажрался.

– Что с тобой?

Он не заметил, как проснулась Стефани. Зачем-то пришла на кухню. Увидела его.

Как же она всё-таки похожа на Машу. Маша точно так же смотрела на него во время длинных свиданий в тюрьме. Страдалец ты мой. Нет, не беспокойся, у меня всё в порядке, Стеф жива-здорова, очень ждём тебя домой. Потерпи, уже недолго осталось.

И это пакостное чувство для полного счастья. То, которое появилось тогда, в августе 1991-го, после разговора с отцом Феогностом. Ничего конкретного, Джордж Джорджиевич, просто другой наш уважаемый прихожанин сказал... Не проснись он тогда неведомо почему в пять утра… – Всё в порядке, моя радость.

Заставил себя улыбнуться. А девочка обняла его.

Слава Богу, хоть с обнимашками у них всегда было хорошо.

– Точно в порядке?

– Конечно, дочка. Особенно когда ты рядом.

Она ещё крепче обняла его. Наверное, вот как-то так же она в своё время протянула свою любимую игрушку незнакомой тёте, тихо плакавшей в коридоре детского дома: не плачь, поиграй. После чего надолго стала Сефой Мазалецкой. Жалость – естественное человеческое чувство. Очень светлая девочка Маша родила дочку, очень похожую на себя.

Из кухни они выходили вместе. Стефани – в свою комнату, Джордж – в спальню. Кое-как заставил себя скинуть верхнюю одежду, рухнул в огромную кровать и мгновенно заснул. Утро вечера мудренее. Всё проходит – и это пройдёт. И – да: в свою итальянскую поездку Финка обязательно должна взять с собой падчерицу. Ну, или, как она выражается, младшую сестричку. Неизвестно, чем всё тут закончится, но повторения августовского ужаса 1991-го он точно не допустит. Если и придётся ещё от кого отстреливаться – то одному, а не с перепуганной насмерть Финкой под кроватью.

Или…

А ну его всё к х.ям? Эту чёртову страну непуганых идиотов и быдло, её населяющее? Ещё ведь не поздно – тоже в Италию, а? Или хоть в Турецкую республику Северного Кипра, под бочок к бухгалтеру Джонни, основателю финансовой пирамиды «Гермес»? Что мне – всю жизнь коно.биться с этими стадами недоумков? Если им так хочется – пускай хоть на вертеле друг друга жарят, отыскивая, где же правда и кто их доведёт уже наконец до светлого будущего.

Эту мысль он додумать не успел – организм как-то сам собой вырубился.

Через три дня его любимые девчонки улетели в Италию. И прямо в аэропорт заявился курьер: Джордж Джорджиевич, вас срочно вызывает в Кремль господин президент.

Эльцер уже был изрядно навеселе. Хотя, кажется, в этот раз алкоголь делал его только мрачнее и злее.

– Проходи, Джордж Джорджиевич!

Он указал рукой на кресло за столом для заседаний. В кресле напротив сидел министр внутренних дел Эринг.

– Я только что подписал указ об отставке Гонтаря с постапремьер-министра. Сегодня у нас не экономика главное. Страну спасать надо. Поэтому второй указ на сегодня – исполняющий обязанности премьера теперь ты.

– Мои поздравления, Джордж Джорджиевич! – на роже Эринга читалось огромное облегчение. Слава тебе, Господи! Теперь есть кто-то повыше меня, с кого можно спросить за трусливых ментов, а заодно и за колеблющихся вояк, и за задержки пенсий, и за закрывающиеся десятками заводы и фабрики, и за…

Джордж не рухнул в обморок, не упал с кресла. Мрачно обвёл тяжёлым взглядом обоих.

– Пару дней на подумать не дадите?

– Не дадим! – отрубил президент. – Некогда сейчас думать, страну надо спасать!

– И вариант отказаться – не предусмотрен?

– Извини, Джордж Джорджиевич! – Эринг тоже перешёл с ним на «ты» при президенте, чего раньше никогда себе не позволял. – Не предусмотрели. Да и куда тебе ещё идти? Не будет у тебя должности, дающей неприкосновенность, – сам понимаешь... Опять же – кто, если не ты? Я бы вот, например, обосрался за один раз лично перебить тринадцать человек, а ты – сумел. Нержавеечная логика, правда?

– Гонтарь уже в курсе. Иди к нему, принимай дела. Задача номер один – заставить Верховный Совет самораспуститься и довести конституционную реформу до конца! – махнул рукой президент.

…Так называемая Турецкая республика Северного Кипра была странным государством – пожалуй, даже более странным, чем Северная Федерация. Официально никто в мире её не признал, а по факту – единожды заняв северную половину Кипра, турки и не думали оттуда уходить. Тем паче эту землю удалось превратить в один из первых на планете офшоров. Там хранили наворованное и доживали свой век наиболее удачливые мировые мошенники и проходимцы. Кстати, очень даже неплохо доживали – приятный, тёплый климат, красивые виллы на морском берегу... И всех в мире это устраивало – кроме разве что официальных властей Кипра.

Формально никакого посольства или консульства самопровозглашённой республики в Мошковце не было. Так, стоит в одном из тихих старинных переулков города особнячок конца XVIII века, бывшая дворянская усадебка. Над ней висит флаг псевдореспублики. А в особнячке живёт и работает турецкий гражданин Селим Карауста и небольшая канцелярия при нём.

Обитатели особняка как-то даже особо и не удивились, когда в их двери позвонили в три часа ночи. В этой стране, проходящей через приватизацию несметного бывшего всенародного достояния, имелось множество людей, предпочитающих ходить сюда по ночам – для пущей конспирации. Впрочем... Вот этого человека здесь точно не ждали.

Буквально накануне, в вечерних новостях, господин Карауста видел его. Состоялась отставка премьер-министра Северной Федерации. На смену кругленькому, лысенькому колобку Гонтарю пришёл суровый человек в серо-зелёном костюме с суровой биографией. Кажется, одно это фото на память – премьер уходящий и премьер назначенный – уже способствовало значительному скачку цен на акции нордландских компаний на биржах всего мира. Непонятно, почему президент Эльцер не сделал этого назначения ещё две недели тому назад? Вновь назначенный и. о., как всегда, на слова был скуп, говорил негромко, а смотрелся внушительно. Конституционная реформа есть жизненная необходимость, никакой отказ от неё невозможен, будем её проводить всеми доступными нам способами. Ага, в августе девяносто первого видели «все доступные способы».

Но тот был – человек из телевизора. А сейчас в холле особнячка в кресле сидел невысокий мужчина, переодетый в форму рядового сотрудника частного охранного предприятия «Беркут», явно давно нормально не спавший и, похоже, порядочно испуганный.

– Господин посол ожидает вас! Пожалуйста, проходите!

– Вы, кажется, предпочитаете зелёный чай? – господин Карауста знал и такие подробности. Кивнул прислуге – мгновенно перед ним и его гостем появились чашки с ароматным напитком.

– Благодарю вас, достопочтенный посол.

– Чем я могу быть вам полезен?

– Мне нужен паспорт Турецкой республики Северного Кипра.

В максимально короткие сроки.

Турок внимательно посмотрел на гостя. Да... Задавать вопросы смысла не имеет – и так всё ясно умному человеку. И. о. премьера не имеет ни малейшего желания продолжать играться в эти политические игрушки, а это значит... Других людей, способных обеспечить победу демократов во главе с Эльцером, в этой стране просто нет. Впереди очередной бунт, разброд и шатание. Надо срочно уведомить своё правительство – нет, не игрушечное, которое на Кипре, а нормальное – Анкару. Пора задуматься об обеспечении интересов Турции на Кавказе, в Причерноморье и других местах, граничащих с пока ещё Северной Федерацией.

– Ознакомьтесь, достопочтенный посол! – гость протянул ему несколько документов.

Финансовые бумаги. Если им верить, уже более полутора лет гость складывает изрядную часть своих… гм… незадекларированных доходов в банках Северного Кипра. Сколько там по последней выписке? Ого! Вообще-то при таких объёмах вложений и ему, и всей его семье немедленно полагаются так называемые золотые паспорта, гарантирующие невыдачу даже по запросам Интерпола. Ну, если только хозяин паспорта однажды сам не захочет покинуть территорию непризнанной островной республики. – Я могу рассчитывать, господин Карауста?

– Я прямо сейчас свяжусь со своими властями и поставлю перед ними вопрос о вашем гражданстве.

– Ещё один момент – в дальнейшем такое же гражданство должны получить моя жена и дочь, которые в настоящее время находятся в Италии.

– Если вам одобрят паспорт – то лично я не вижу ни одного препятствия для получения гражданства Северного Кипра вашей семьёй. Купите виллу на берегу... Вы ведь не всё вложили в наши банки?

– Как говорят англичане, не следует складывать все яйца в одну корзину. Так что... Впрочем, если ваша корзина окажется самой удобной – почему бы и не сделать исключение из этого правила?

– Я немедленно пошлю запрос своим властям. Разумеется, сохраняя все меры конфиденциальности. ООН, к сожалению, не спешит признавать наше государство, но это не значит, что наша дипломатия и специальные возможности не на высоте. А ещё у нас есть доброе имя, и мы очень им дорожим. Не будь его у нас – я не имел бы чести вас сейчас принимать.

Впервые за весь разговор напряжённый гость улыбнулся.

– Только, если можно, побыстрее.

– Моя депеша отправится центральным властям через пять минут после вашего ухода. Со всеми необходимыми комментариями. Скажите только, на чьё имя оформлять паспорт? Вы желаете сохранить своё нынешнее или?..

– Или, господин Карауста. Паспорт должен быть на новое имя, не оскорбительное для меня. Чтобы по-турецки оно не означало что-то непотребное.

– Мы не занимаемся такими вещами. Каждого, кто к нам обращается, мы принимаем как самого дорогого гостя и относимся с полным уважением.

…Следующих трёх дней для него, считай, не было. Конфликт между президентом и парламентом тихо, но неуклонно переходил в горячую стадию. В аэропортах и на вокзалах столицы всё чаще перехватывали молодых людей бойцовской комплекции и повадок, которых пока что задерживать было не за что. В лучшем случае – на 48 часов до выяснения личности, с последующим штрафом за несвоевременную регистрацию в Мошковце. Незваные гости вели себя тихо, платили исправно – не придерёшься.

Посетить Даманскую дивизию.

Встретиться с творческой интеллигенцией. Да, это важно. Более полусотни корифеев советского искусства: поэты, актёры, режиссёры, писатели, в том числе и фронтовики – наконец-то согласовали и подписали предельно жёсткий вариант открытого письма – обращения к народу. В девяносто первом заигрались в демократию и поспешили простить красно-коричневых недобитков – в итоге фашизм сегодня стоит у ворот нашего дома. Хватит либеральничать.

Единственное светлое пятно – вечерние разговоры с Финкой и Стефани. Неделя высокой моды проходит отлично. Наши девочки всех поразили своим мастерством, это сенсация. Вечерами гуляем со Стефкой по Милану – очень милый город. А у тебя как дела, милый? Мы здесь смотрим в отеле CNN – репортажи отрывочные, не очень понятно, что у вас там происходит.

Краткое сообщение – господин Селим Карауста готов вас принять по интересующему вас вопросу в любое удобное для вас время.

– Поздравляю вас с получением гражданства Турецкой республики Северного Кипра! – посол протянул ему паспорт.

Его цветное фото. Надписи на английском и турецком языках. – Эльх… – он начал читать имя, написанное латиницей.

– Эльхареф Абдалла Байрактар. Ваше новое имя. Позвольте пояснить. Ваше родное имя – Джордж, от греческого имени Георгий, то есть в буквальном переводе – земледелец. По-арабски «земледелец» звучит как «эльхареф». Абдалла – «дар Аллаха». А «байрактар» – это в буквальном переводе знаменосец. Когда-то вы попытались принести в эту страну ценности демократии, выступили кем-то вроде знаменосца. Господин Байрактар, мы рады видеть вас в числе наших соотечественников. Я уверен, что Кипр вскоре станет вашим любимым местом на земле. И... Отдельная благодарность за позавчерашнее пополнение ваших счетов в наших банках. В высшей степени разумное решение.

Конечно, перевод денег провели грязновато, что уж говорить. Сумма с восемью нулями; переброшена в кипрские офшоры большими кусками и по упрощённой схеме. Но – не оставлять же нажитое непосильным трудом этому вечно бунтующему быдлу и засранцам вроде Эльцера, которых оно исправно выбирает себе в вожаки? Спасать ваши поганые шкуры я не подряжался. Два года тому назад наши интересы совпадали – мы шли вместе, одной дорогой, плечом к плечу. А сегодня вы захотели, чтобы я прикрывал ваши жопы от взбесившегося населения этой Папуасии? В обмен всего лишь на то, что вы и дальше будете делать вид, что ничего не знаете о казни «Омеги» и об операциях с нержавейкой?

Нет, чудаки, на х.й – это туда.

Вчера ночью он решил всё окончательно. Как всегда в последнее время – его рабочий день закончился в третьем часу ночи. Сил – только-только доехать до дома и рухнуть в постель. А сон почему-то не шёл. Усталость – вот она, пожалуйста, а заснуть не получается.

Он встал и долго ходил по квартире.

Это ведь было не так давно, каких-то три-четыре года назад.

После пожара, устроенного коммунальным забулдыгой, здесь остались одни стены. Толстые, крепкие кирпичные стены добротной постройки середины прошлого века. Всё остальное сгорело дотла. Поставить железные перекрытия. Подвести дом под крышу. Вырубить в стене первого этажа заезд для автомобилей и выгородить гаражное помещение. Штукатурные, покрасочные, ещё х.р знает какие работы. Финишная прямая: поставить дубовые комнатные двери, воплотить в жизнь идеи Тео по части ванной.

Он сам это всё делал.

А теперь – бросить это всё, чтобы досталось неизвестно кому?

А с другой стороны…

Странное чувство, которое не объяснишь словами. Чтобы ему хотелось просыпаться в этой спальне – крайне желательно, чтобы рядом спала Финка. Чтобы не казалось, что комнат слишком много – в последней из них должна жить Стефани. Без его любимых женщин это огромный, хотя и очень благоустроенный склеп.

Что же касается девчонок... Вот и дальше – всё то же самое? Круглосуточно обеспечивать им охрану от злобной биомассы вокруг, считающей его предателем, а их – соучастницами его якобы преступлений? В конце концов, не на такую уж широкую ногу они и живут; того, что сейчас лежит на Северном Кипре и в других местах им, всем троим, хватит на всю оставшуюся жизнь. А местные скоты пускай и дальше играются в революцию, у которой есть только начало, но совершенно отсутствует конец.

…Он глянул на икону в углу кабинета. Ну что, Чёрный Георгий? Ты мне по-прежнему хранитель или уже нет?

Mr. EL-KHAREF ABDALLAH BAYRAKTAR. Так написано в его новом паспорте. В буквальном переводе с арабского: «Земледелец-знаменосец, посланный Всевышним». Куда посланный? Или кому?

Нет, переправкой иконы на свою новую родину он обязательно озаботится. А вещички поменьше вывезет сам, лично. Столь дорогие Жозефине альбомы с фотографиями её родителей. Любимую игрушку Стефани, резинового котёнка. Свою золотую цепь и кольцо Маши с бриллиантиком-сердечком. И толстую платиновую цепь с крестом от Тео тоже надо захватить. Остальное – потом как-нибудь. И, конечно, оружие. Любимый британец – подогнанный ему ещё в девяностом через посольство США пистолет английских спецслужб, заряжаемый пулями со смещённым центром тяжести, его спаситель 19 августа 1991-го.

…Интересно, там, на новом месте, Финка его теперь Эльфом будет называть? Или как? «Мистер Эльхареф Абдалла Байрактар». Волосы, что ли, начать подкрашивать чёрным: и на турка больше похоже, и проседь на висках убрать.

Следующий день начался со срочного совещания у Эльцера.

Докладывал Эринг.

В Верховном Совете испугались назначения Лиандра

и. о. премье р-министра и тоже перешли к активным действиям. В помещение Совета уже прибыл и остаётся там (ему выделили отдельный кабинет со спальной комнатой) Генеральный прокурор Ильюшенко. При нём два чемодана документов – в том числе, видимо, и доклад об отрешении президента Эльцера от власти за попытку государственного переворота. Большинство депутатов из так называемых патриотических сил тоже уже в здании Совета, где провели всю ночь. Собственно, ночью большинство из них туда и прорвались через стоящие на подходах к Верховному Совету кордоны милиции. Похоже, они таки собрали депутатский кворум.

– Как всё это произошло? – трезвый Эльцер был грозен и особенно зол.

– Вчера вечером мы не смогли найти Джорджа Джорджиевича и получить от него необходимые санкции! – не моргнув глазом, выпалил министр внутренних дел. – Я не могу использовать специальные подразделения быстрого реагирования без санкции главы правительства.

Вот зря он это сказал. Не надо переходить красные линии.

Не дожидаясь, пока красный от ярости Эльцер начнёт задавать вопросы, Джордж криво усмехнулся и посмотрел на Эринга.

– Ты можешь только использовать моих «беркутов» для разгона демонстраций, да, засранец? Может, мне теперь, для полного счастья, ещё съездить в Генштаб, переговорить с армейской верхушкой? Пока наш дорогой и любимый Верховный Говнокомандующий (он специально исковеркал это слово) у себя в кабинете квасить будет?

– Эээ… – у президента отвалилась челюсть.

– Знаете что, мудаки?

Вот уж чего сам от себя не ожидал – так не ожидал, так это вот этой борзоты. Как там, в частушке? «В мире нет бойца смелей, чем напуганный еврей». А с точки зрения окопавшегося в Верховном Совете коммуно-фашистского быдла, Джордж – стопроцентный еврей. Даже, можно сказать, эталонный жид. Поэтому…

В секунду вдруг выяснилось, что они все, включая и сидящего во главе стола президента, – самые обычные люди. И жутко боятся за свои шкуры. А бояться есть чего, потому что вот Кремль, вот река Мошкова, а в аккурат напротив Кремля, через речку – здание Верховного Совета, оно же Белый дом. И там уже собралось достаточное количество депутатов, чтобы законно отрешить Эльцера от власти – и, по всей видимости, достаточное количество всякого вооружённого агрессивного сброда, чтобы исполнить это депутатское решение. И до кучи – Генеральный прокурор, который всё это узаконит окончательно. И поэтому…

Краснота и ярость лица Эльцера вдруг сменились бледностью и дрожащими губами. Эринг... Судя по его роже, у него сейчас было единственное желание – немедленно превратиться в таракана и заползти под самый дальний плинтус. Ещё какие-то генералы, заместители министров, руководители комитетов... С большинства рож можно снимать образец – вот так выглядит эталонный белый цвет.

– Знаете что, мудаки? – Джордж смотрел прежде всего на Эльцера и Эринга. – Когда вы назначили меня и. о. премьера, чтобы я кинулся спасать ваши жопы, вы, как всегда, малость недодумали. Надо было ещё одновременно снять меня с поста руководителя Службы безопасности президента. Поэтому вот здесь и сейчас – вся охрана подчиняется мне и исполняет мои приказы. И поэтому я отсюда уйду быстро и свободно. А вы... Впрочем, вас тоже никто задерживать не станет. Разве что боевики Хруцкого и Мак-Алестера.

– А ты куда пойдёшь? – ошарашенно спросил Эльцер.

– А я со вчерашнего вечера гражданин Турецкой республики Северного Кипра. Моя семья в Италии, активы – на Кипре. У меня даже имя новое, я теперь Эльхареф Абдулович. Так что – е.итесь с этой б.ядской страной сами. Ты, Барий Никалозович, хотел её получить в полное личное распоряжение? В декабре девяносто первого твоя мечта исполнилась. Наслаждайся теперь.

Спокойной, уверенной, хотя и быстрой походкой он покинул здание, у чёрного входа сел в автомобиль, подмигнул водителю – домой. И побыстрее – сегодня ещё многое нужно успеть.

У семнадцатой квартиры отпустил казённую машину – в аэропорт лучше ехать на одной из неприметных серых иномарок «Беркута».

Заскочить домой – не более десяти минут. Слава Всевышнему, два кейса с документами, деньгами, личными вещами жены и дочки уже собраны. Быстренько нацепить платиновую цепь с крестом, подаренную Тео. И – не оглядываться. Долгие проводы – лишние слёзы. И вообще.

Даже его личные охранники из «Беркута» ни о чём не знают. И говорить им лучше не надо. Агран сообщит.

– Парни, я обязательно вернусь. Вы уж тут присмотрите за вещичками, ладно?

Улыбнулся. Охранники тоже заулыбались – хозяин шутит.

– В лучшем виде приглядим, Джордж Джорджиевич!

Так. В аэропорт. Чартерный рейс.

Но перед этим... Наверное, это глупая сентиментальность. Но не заехать нельзя.

Личная охрана, кажется, уже начала смутно догадываться, но вопросов пока ещё не задаёт. Трое самых проверенных ребят из «Беркута»; один из них защищал семнадцатую квартиру в августе девяносто первого.

– Парни, если что – валите сразу всех. Поверьте, я найду способ вас отблагодарить.

Посмотреть на прощание в глаза Маши. Сказать ей несколько слов. Он всегда разговаривал с ней, как с живой.

Да, моя милая, я всё знаю. А если чего не знаю – то подсказывает твоя почти родная сестрёнка Стешка. Наверное, ты действительно радуешься Там, глядя, что мне встретилась на жизненном пути Финка. Или ты мне её и послала? А, неважно. Я знаю, что и сейчас ты поддержала бы меня. Надеюсь, однажды я снова к тебе приду. Мы со Стефкой вместе к тебе придём... А сейчас…

Нет, как это всё-таки мучительно больно – расставаться. Даже с мёртвыми, если они – любимые.

За спиной раздались характерные звуки – передёргивание пистолетных затворов. «Беркуты», как могли, прикрыли шефа, а невдалеке, на кладбищенской тропинке…

Эринг и с десяток ментов. Все при оружии.

– Ещё раз здравствуй, Эльхареф Абдулович. Извини, но выезд на Кипр не состоится.

– Это ещё почему? И как ты… меня нашёл?

– Мне до твоего хитромудрия, а тем паче до удачи по жизни – как до Пекина раком. Но и я иногда кое-что соображаю. Тем более... Я ведь, откровенно сказать, и сейчас тебе завидую. Хотел бы я, чтобы меня так любили, как ты – Машу. Но, увы... Впрочем, все эти сентиментальные подробности мы с тобой обсудим как-нибудь после. На пьянке в честь победы, например. А сейчас – тебе придётся проехать со мной.

– Парни, уберите оружие! – это Джордж своим охранникам. – Куда ты хочешь меня везти?

– В Кремль.

– На кой чёрт?

– После того как ты нас покинул... Барию Никалозовичу вообще было лучше с утра выпить, как всякому нормальному алкоголику. Он этого делать не стал, хотел, так сказать, трезво всё оценить. Потом твой спич. И понимание, что теперь у нас нет даже

Службы безопасности президента… – Короче?

– Обширный инфаркт. У Эльцера. Скоропостижно, на шестьдесят третьем году жизни. Ты, как и. о. премьера – исполняющий обязанности Президента Северной Федерации. Теперь это твоя б.ядская страна, тебе с ней и е.аться. Если, конечно, удержишь власть. Иначе – пи.дец всему. И всем. И, поверь, теперь либо ты – либо ублюдок Хруцкий на пару с Имрановым достанут тебя, вместе с твоими девчонками, хоть на Кипре, хоть где. Сомневаешься – вспомни, как красножопые обходились с белоэмигрантами.

– Садись ко мне в машину, рядом со мной. Водителя за руль можешь посадить своего.

Едва министр внутренних дел уселся рядом, ему в бок уткнулся глушитель.

– Извини, у меня нет других вариантов. Если всё, что ты сказал, – брехня, то, скорее всего, у меня будет только несколько секунд. Их хватит только на то, чтобы забрать и твою жизнь тоже. Причём там – пули со смещённым центром тяжести. Умирать будешь долго и мучительно, а твои кишки эксперты будут соскребать по салону чайной ложкой. Так что если ты пошутил…

– Не смешно. Но я тебя понимаю. Ты – действительно и. о. президента, Джо. Или звать тебя новым именем? – Пока зови старым.

8

Нет, не шутка. Ещё каких-то два или три часа тому назад Эльцер был багрово-красный и яростный. Сейчас на диване в президентском кабинете лежало бледное, холодное тело.

Джордж впервые сел в президентское кресло. Обвёл взглядом присутствующих. Они сбежались все. Бледный, со сцепленными руками Алик Хок. Трясущиеся губы лысого колобка Гонтаря. Угрюмо-напряжённый Эринг. Стая товарищей. И все теперь – в одной лодке. Или выгребемся, или... Об альтернативном варианте лучше не думать.

– Соедините с Верховным Советом. Сначала с Имрановым, потом с Хруцким. Они там оба... Немедленно в письменном виде мне на подпись – указ. Вступая в исполнение обязанностей Президента Северной Федерации, я, на основании проекта новой конституции страны, до одобрения её всенародным референдумом, распускаю правительство и отстраняю от должностей руководство всех правоохранительных и силовых ведомств. Министры остаются те же с приставкой и. о., военное командование то же, отставного Генерального прокурора Ильюшенко обязываю немедленно покинуть пост и сдать дела своему бывшему первому заместителю, назначаемому и. о. Генерального прокурора. Мне на подпись быстро и тотчас же объявить народу по радио и ТВ. О случившемся с Барием Никалозовичем уведомить через МИД все иностранные державы, с которыми у нас есть дипломатические отношения. Анонсировать в ближайшее время расширенный приём послов иностранных держав, где я подробно расскажу о текущей обстановке в стране и о том, как мы будем выходить из кризиса. Вызвать ко мне немедленно командующего Даманской дивизией и... Аграну я сам позвоню.

…Руслан Имранов застыл около своего рабочего стола, держа в руке трубку телефона. Оттуда уже раздавались короткие гудки. Краткое, почти телеграфным стилем сообщение-звонок от Охранника. У Эльцера обширный инфаркт, Эльцер умер, Охранник – и. о. Президента. Вести переговоры смысла не видит, предлагает немедленно распустить депутатов по домам и допустить в здание Верховного Совета представителей МВД, чтобы те опечатали все помещения и входы.

Зато Хруцкий чрезвычайно оживился. Эльцер мёртв? Ну, тогда... Это просто праздник какой-то. Тогда не только теоретически, но и по факту – именно вице-президент генерал Хруцкий теперь и. о. главы государства.

Мак-Алестер! Альберт, чёрт бы тебя побрал! Где тебя носит?! Немедленно стягивай к Белому дому всех своих боевиков. Всех! И пока мы с депутатами слушаем доклад прокурора Ильюшенко и голосуем передачу исполнительной власти мне – захватить мэрию столицы, аэропорты, вокзалы, редакции газет, радио... А самое главное – телебашню!

…Информационные сводки приносили каждые 15 минут. В центре Мошковца развёртываются полноценные уличные бои между боевиками, лояльными Верховному Совету, и милицией. Ей обещаны суточные в размере месячного оклада и повышения в званиях и должностях – поэтому обороняются довольно эффективно, хотя... К полуночи захвачена и разгромлена мэрия столицы. Аэропорты пока не захвачены, но там – паника хуже любого бунта. Цены на билеты на любой рейс за границу, хоть куда, взлетели до десятков тысяч долларов; толпа беснуется; давка; десятки пострадавших. Кремль пока в относительной безопасности, но, похоже, только потому, что мятежники отложили его на потом. Главная цель – контроль над телебашней и радиостанциями. Кровавая стычка с десятками убитых у входа в высотку, где располагается редакция главной демократической радиостанции страны «Эхо Мошковца»; по приказу главреда активирована «антитеррористическая кнопка» – особый механизм, позволяющий в течение пары минут привести в полную негодность всю аппаратуру и вырубить радиовещание. Будет приведена в действие немедленно, если красно-коричневые прорвутся в редакцию и потребуют эфир.

И…

«Господи, убереги меня от страха полунощного»!

Совершенно непонятно, удастся ли отстоять город. Разношёрстная толпа анархистов, монархистов, марксистов, троцкистов, фашистов и чёрт ещё знает кого уже опьянена кровью и безнаказанностью. Спасибо низменным человеческим страстям – изрядная доля мятежников, захватив мэрию и некоторые другие правительственные здания, ударилась в обычное мародёрство.

Может, всё-таки надо было бросить всё к х.ям и рвануть-таки на Кипр?

Господин президент, до вас уже около часа пытается дозвониться ваша жена; вы приказали соединить, если позвонит... Голос Финки дрожит, она, похоже, в таком же ужасе, как была тогда, утром 19 августа... Джо, что там у вас происходит?! Как у тебя дела? Что с тобой?

– Финка, сиди в Италии и не дёргайся! Береги себя и Стефку!

Один раз мне уже повезло, повезёт и сейчас... Всё, я сам позвоню. Очередные новости.

Боевики Мак-Алестера захватили Объединённый штаб вооружённых сил Содружества суверенных государств. При штурме погиб молодой офицер, старший лейтенант Максим Григорович, сохранявший верность президентской команде. Боевиками захвачено несколько десятков автоматов и боеприпасы к ним.

Порядка полутора тысяч вооружённых мятежников пытаются штурмовать телецентр, вход в него таранят бульдозерами.

В город продвигается Даманская дивизия, но настрой бойцов непонятен. Отрицательно повлияла новость о смерти легитимного президента и назначении исполняющим его обязанности Лиандра – вчерашнего охранника главы государства. Командующий дивизией распорядился запросить о складывающейся ситуации и Кремль, и Верховный Совет. Формально – для прояснения картины и принятия решения о дальнейших действиях дивизии, основанного на законах.

Депутаты Верховного Совета заслушали доклад прокурора Ильюшенко и проголосовали за назначение Хруцкого и. о. Президента на основании действующей редакции конституции страны.

А ведь самолёт был так близко... Всевышний, за что мне всё это?! Жозефина, Стеф... Что с ними будет?!

Два года назад его спас Чёрный Георгий. Сейчас икона висит в его квартире. Что хоть там с квартирой происходит, а? Неужели опять?! У этих ублюдков хватит ума ломануться по месту его прописки – если уж не его взять живым или мёртвым, так хоть помародёрить.

Святой Георгий! Я знаю, я очень хреновый верующий. Но если ты слышишь…

А ведь самолёт был так близко…

Последняя сводка на столе. Бои за телебашню. Готовность редакции вырубить «Эхо Мошковца». Штурм штаба войск на.ер никому не нужного филькиного объединения «Союз суверенных государств», в своё время спешно сваянного на обломках СССР как ширма: мол, поиграемся ещё в братские народы. Убит старший лейтенант Григорович…

Самолёт. Григорович. Григорович. Самолёт.

Святой Георгий, если это был ты – то с меня, после подавления мятежа, собор! И мечеть Аллаху заодно – если это была помощь Земледельцу Абд-Аллаховичу. Потому что это, похоже, последний и единственный шанс.

Самолёт.

Во время международных визитов личный лайнер Президента Северной Федерации в обязательном порядке сопровождали два истребителя. Которые в девяносто первом, от греха подальше, тоже передали из армейской авиации в Службу безопасности Президента. Командиром экипажа одного из них был человек вот с этой музыкальной фамилией – Григорович. Пожилой дядька. Кажется, у него единственный сын пошёл по стопам отца, окончил военный вуз... Это его убили там, при штурме этого циркового штаба?

– Секретарь!

– Да, господин президент?

– От кого угодно… как угодно… срочно мне справку. Может ли армейский истребитель, заточенный под сопровождение борта главы государства, поражать наземные цели? Быстро!

…К середине ночи выяснилось: телебашню так сразу не возьмёшь. Необходима перегруппировка сил и новый, более массированный удар штурмовиков. Генерал Мак-Алестер вернулся на площадь перед зданием Верховного Совета и вплотную занялся сбором и перегруппировкой боевиков.

Странное дело, однако.

Когда Эльцер приказал парламенту самораспуститься, то, для пущей убедительности, в здании отключили воду и электричество. Чтобы провести заседание по официальному назначению Хруцкого и. о. главы государства – включали свой внутренний генератор энергии. А тут вдруг…

За последние два года центр Мошковца преобразился. Железный занавес рухнул, иностранцы попёрли толпами, надо соответствовать. Ночами Кремль, Кремлёвская набережная и Дом Советов на противоположном берегу реки Мошковы сияли яркими огнями иллюминаций. Сейчас Кремль был погружён во мрак, а Верховный Совет вдруг засиял.

К чему это?

Над столицей летел армейский самолёт. За штурвалом сидел полковник Григорович. Сегодня днём боевики Мак-Алестера убили его единственного сына. Юноша погиб, не оставив вверенного ему поста. И. о. президента уже подписал указ о присвоении ему звания Героя Северной Федерации посмертно. И вообще... Два года перед этим Григорович знал этого человека как своего шефа – начальника Службы безопасности президента. При всех своих недостатках, шеф всегда отвечал за свои слова. Общаться с людьми не любил, держал подчинённых на дистанции – однако хамства себе не позволял. И вообще – СБП в этой расхристанной стране, похоже, осталась единственной спецслужбой, где был порядок. Благодаря её руководителю.

А сейчас вот этот человек сидел напротив полковника Григоровича и... Он не просил, не заискивал, нет. Он просто сказал: или вы нам поможете, или здесь будет анархия. Заставлять вас я не могу, скажу только – от вашего решения сейчас зависит будущее страны. Сейчас Северная Федерация хоть какая, но – есть. Завтра утром её может не быть – никакой.

И полковник сел за штурвал самолёта.

Под крыльями – четыре ракеты. Как ими распорядиться? Сидевший напротив него и. о. президента сказал кратко: победителей не судят. На проигравших навесят все грехи.

На мониторе чётко обозначилась картинка: здание Верховного Совета. На уровне четвёртого этажа... Его и балконом-то не назовёшь. Выход из зала заседаний Совета на огромную площадку, где легко помещаются сотни людей. Можно подойти к бордюру и говорить речи – будут слышны на всю площадь перед зданием. Чем, собственно, мятежные депутаты и занимались. Хруцкий, Имранов, всё руководство фракции коммунистов. Громкая связь отключена – по очереди пытаются кричать в мегафон.

А вот – площадь перед Домом Советов. Множество народа. Идёт построение каких-то колонн из крепких молодых мужиков.

Командует…

Оборудование самолёта было не настолько точным, чтобы отражать лица. Но вот армейская форма в сочетании с фуражкой с огромной тульей... Альберт Мак-Алестер, да. Он любил эту фуражку, на всех митингах в ней блистал. А полдня назад его боевики убили Макса.

Победителей не судят? Ну, хорошо. Тогда первый удар… Григорович нажал на гашетку.

Свист в небе, вспышка огня.

Этого не ожидал никто. Всё что угодно можно было предположить, но только не это.

Удар с воздуха? По зданию напротив Кремля, в самом центре столицы? Нет, бред какой-то. Антинаучная фантастика. Да и... Где Охранник возьмёт авиацию? Даманская дивизия с её танками – и та стоит и выжидает.

…Мятежные депутаты, сгрудившиеся на балконе в ожидании выхода к народу с речами, шарахнулись в ужасе: снизу на них полетели какие-то непонятные ошмётки. Потом кто-то истошно заорал: глянули с балкона вниз и обнаружили: там, где ещё минуту назад стоял Мак-Алестер, раздавая команды на построение, и толпились боевики, – зияла огромных размеров воронка, вокруг которой корчились в агонии те, кто не попал в эпицентр взрыва. А то, что осталось от попавших в эпицентр – некоторая часть этого как раз и долетела до балкона.

Первым всё осознал Хруцкий – и рванулся с балкона в зал заседаний. Следом – наиболее ретивые депутаты. Имранов несколько замешкался – его внесла в зал паникующая толпа. После чего вторая ракета снесла половину балкона и часть стены зала заседаний.

…Как и в девяносто первом – первыми подоспели американские журналисты. Кровавую трёпку, происходившую в столице Северной Федерации, на весь мир в прямом эфире транслировали сразу несколько тамошних телеканалов. В отличие от мониторов истребителя, они давали чёткую картинку прекрасного качества. И Джордж увидел…

В здании Верховного Совета собрались не только боевики и депутаты. Много так называемой патриотически настроенной интеллигенции и гражданских активистов тоже были там. В самый ответственный час они должны были по очереди выходить на край балкона и кричать свои слова к народу, агитируя его за Верховный Совет. Несколько довольно известных актёров, узнаваемых писателей. Но… Мая?

Увы, наличие при ней двух мальчишек расставило все точки над ё. Не надо недооценивать партийный актив. Настоящий коммунист, тем более армейский коммунист, – есть руководитель, вдохновитель и организатор. Всё учесть и предусмотреть – его обязанность.

В толпе ожидавших выхода к мегафону, в задних рядах, стояла Мая Шиловская. Его Мая. Его первая девочка. Как мятежникам удалось её сагитировать? Что они ей сказали, пообещали, чем запугали? Но только – она там тоже была. В одном строю с мятежниками. А с ней – её дети. Оба мальчика. Младший, Жорик, испуганно жался к маме.

После первого ракетного удара Мая некоторое время стояла в изумлении. Потом её толкнули, поволокли ко входу в зал заседаний – не стой, дура, тут сейчас пи.дец начнётся!

Она была уже у самого входа, когда вторая ракета разнесла балкон и часть стены зала заседаний.

– Нет!!! Мая-ааа!..

Секретарь, охрана и прочая челядь в секунду сбежались на этот ужасный, утробный вопль и. о. царя.

…Вскоре он пришёл в себя. А, ну да. Он сидит в кабинете Президента Северной Федерации – потому что он теперь и. о. президента. На столе стоит большой телевизор. По телевизору американские корреспонденты ведут прямой репортаж о событиях в Мошковце. Жуткая ночь, всполохи огня, какие-то вопли.

В кабинете уже собралась вся стая товарищей. Все замерли в тревожном ожидании – что это с исполняющим обязанности? Врач, охранники, секретарь. Эринг, Гонтарь, Алик Хок. Откуда-то успели материализоваться комдив Даманской дивизии и Агран. Рудольф весь день собирал «беркутов» для организации отпора мятежникам, а комдив, похоже, наконец-то нашёл правильное решение, не противоречащее законам. Ракеты Григоровича подсказали.

– Джо, что с тобой? – это Рудольф.

Он встал. Шагнул к нему, а заодно и к комдиву.

– Подавить. Пленных не брать. Совсем не брать. Ясно?

– Так точно, товарищ Верховный Главнокомандующий! – в критических ситуациях комдив соображал удивительно быстро.

– Идите!

А сам – вырубился. Хватит! – сказал организм и отправил Джорджа спать. Вот прямо здесь – на диванчике в президентском кабинете.

Когда он открыл глаза, за окном уже стоял серый октябрьский рассвет. Мелкий дождик моросил. В приёмной дожидались Агран, комдив и Эринг. С докладами.

– Приглашай по очереди! – это секретарю.

После авиаудара среди мятежников началась паника. Хренову кучу народу просто затоптали и задавили в толпе, пытаясь спастись. Панических настроений добавили танки Даманской дивизии, выехавшие на набережную перед зданием Верховного Совета. И чётко, последовательно отработавшие каждое окошко – не осталось ни одного, куда бы не послали снаряд. Боевых хватало не всегда, поэтому время от времени палили зажигательными. В итоге здание сейчас частью в руинах, частью выгорело. Был Белый дом – стал Чёрный.

А дальше…

Тела мятежников и их прихвостней до сих пор вытаскивают из руин и свозят на ближайший стадион: ведомственные морги МВД и прочих специальных служб принимают только трупы убитых при подавлении мятежа милиционеров, военных и сотрудников «Беркута». По предварительным данным, в частном охранном предприятии около сорока убитых, около семидесяти раненых, их развезли по больницам, некоторые в реанимации. В целом силовиков погибло около 200 человек, мятежников перебито от полутора до двух тысяч.

Лично Агран может пояснить судьбу основных фигурантов дела. То ещё было приключение – шарахаться по полуразрушенному, горящему зданию; пришлось вспомнить все навыки, полученные при обучении на ликвидатора.

Окна кабинета Председателя Верховного Совета Имранова выходили не на набережную, поэтому разрушения там незначительны. Так, стёкла повылетали... Сам Руслан Хасбулатович прятался под столом, когда его оттуда выволокли, – именем Всевышнего просил о пощаде. Ввиду нецелесообразности оной Агран одним выстрелом отправил его на прямые переговоры с Богом.

Хруцкому повезло меньше: танковый снаряд угодил точно в его кабинет, так что спастись мятежник пытался ползком – полз по коридору, так как одна нога была сломана. Заметив людей в форме «Беркута», попытался отстреливаться, но – кинули в ответ гранату... Фрагменты тела уже собраны в отдельный мешок и отвезены в морг МВД.

Мак-Алестер... Ну, это ты, наверное, по американскому ТВ и сам видел. Каким-то чудом под утро нашли сильно рваную фуражку с высоченной тульей, а в ней – малую толику биологических отходов. Если потом сильно приспичит – может, ещё какие фрагменты тела удастся найти, хотя после попадания ракеты – вряд ли.

Депутатов в живых осталось 72 человека из 426, бывших в здании Совета во время голосования по утверждению Хруцкого и. о. президента. Их сволокли в подвал, туда же отправили выживших представителей так называемой патриотически настроенной интеллигенции. Проверив документы и сверив со списками, на месте пристрелили одиннадцать депутатов, отличавшихся во время противостояния наибольшей активностью. Пи.деть меньше надо было, да. Телегентишек не трогали, за исключением одного заслуженного деда. Писатель-фронтовик, между прочим. Его повесть имеется в школьном учебнике литературы для старших классов. Оказывал активное сопротивление, орал: вы не смеете, я ветеран, вы все на моих книжках росли... Кто-то из ментов ему хорошо ответил: ага, именно. На твоих книжках воспитаны, в которых ты, старая сволочь, воспеваешь войну и расписываешь, как это круто – умирать за советскую родину. Так что или заткнись, или... Дед не заткнулся, приложили прикладом в висок, ему хватило.

Азраил вот тоже пошутил. Когда депутатов шмонали, у одного из штанины потекло. Долго причитал, что он никаких заявлений не делал, прокламаций не подписывал, в мятеже не участвовал.

По списку посмотрели – действительно не участвовал. Так, чисто проголосовать за Хруцкого пришёл. Думал, что генерал новым президентом станет. Геннадий Зюгенфельд депутата зовут. Сперва тоже шлёпнуть хотели, но Азраил спохватился – нужна ведь нам будет какая-нибудь левая оппозиция, правда же? Приподнял обоссавшегося, в глаза выразительно так посмотрел, пистолет в аккурат к центру лысины приложил. Запомни, говорит, моё лицо, Геннадий Зюгенфельд. Меня зовут Азраил. Я злой ангел, прихожу забирать души грешников. Ещё раз согрешишь – потом не обижайся. Это лысое чучело кивнуло этак понимающе – и в обморок со страху.

– Мая? – коротко спросил Джордж.

– Нашли её, – столь же коротко отвечал Рудольф.

Она самая. Мая Шиловская, твоя первая любовь. И двое мальчишек, её дети, вместе с ней погибли. Тела сейчас пока на стадионе – в моргах места ищут, всё переполнено.

– Поехали. Покажешь мне её.

– Джо, а может... Ты и так уже ночью нагляделся.

– Я сказал – поехали!

…Года три тому назад именно на этом стадионе зажигал народный целитель всея Союза Анатолий Апшеронский. По его приказам из телевизора люди десятками входили в транс, выходили из него; валились на землю, а потом вставали как ни в чём не бывало. Вся страна пёрлась с фокусов целителя; сотня миллионов носителей лучшего в мире советского образования во время телепередач Апшеронского ставили на телевизор банки с водой – для её энергетической подзарядки.

А сейчас сюда свозили трупы. Со всего города. Убитых мятежников везли от телецентра, из аэропортов, из ранее захваченной бандитами мэрии Мошковца. Но больше всего, конечно, из Верховного Совета.

Для простоты подсчёта тела складывали небольшими рядами по десятку. Так, здесь десять, клади в новый ряд!

Десять. Двадцать. Пятьдесят. Сто. Двести. Пятьсот. Тысяча?

Да, тысяча. И ещё выкладывают новые и новые ряды.

Сортировщики не справлялись. Приказано отбирать и рассылать по ведомственным моргам тела убитых милиционеров, военных и «беркутов». А по факту. Вот милиционер. Вот боец Даманской дивизии с характерным шевроном. А вот... Какие-то молодые мужики в камуфляже с непонятными нашивками в виде красных звёзд. Скорее всего – очередная банда леворадикалов, явившаяся поддержать мятежных депутатов, а заодно и помародёрить. А между ними – мужчина в форме «Беркута». Перед Смертью все равны, все в одном ряду.

– Вот она.

Особо изуродованные останки лежали, прикрытые брезентом. Не особо изуродованные представляли собой тяжкое зрелище. Огнестрельные ранения, рваные раны... С краю очередного такого ряда лежала Мая. Какая-то удивительно… чистая. Только немного крови на виске. По всей видимости, её убило камнем или кирпичом, отлетевшим от здания при ударе ракеты и угодившим точно в висок. А потом уже другой, огромный, кусок рухнувшей стены прикрыл её тело.

Джордж невольно застонал.

Мая, как это всё произошло? Почему вечером третьего октября 1993 года ты оказалась в Белом доме? Ты должна была быть в районной детской поликлинике в городке Твердилово, Мая! Ты должна была принимать маленьких пациентов. Но... Ты всегда была идеалисткой. Неисправимой идеалисткой. Что наплели тебе эти негодяи про защиту отечества, про родину в опасности, про гражданский долг, а? Как они заманили тебя в своё логово, Мая? – А дети? – глухо спросил он.

Агран показал на два куска брезента неподалёку. Нет, Джо, стой, не ходи туда. Там такое, что тебе лучше не смотреть. Иначе не прикрыли бы брезентом.

Он опустил взгляд. И невольно вздрогнул.

С утра моросил мелкий дождик. Кое-где на стадионе были лужи. А ещё тут было много трупов. И кровь. Сейчас он стоял в такой вот луже. Дождевая вода – и кровь. Красноватая жидкость под ногами. Он невольно шагнул в сторону – да. Красные следы.

Поднял глаза в серое небо.

Господи Вседержитель! За что мне это? И для чего? Ну, ладно, людишки… но Ты? Ты – всеведущий, Господи. Знаешь все наши дела и все наши помыслы. Никогда я этого не хотел – тем более такой ценой! Мая сейчас должна была бы сидеть в своём кабинете и принимать маленьких пациентов! Тётя доктор! А я... Я хочу проснуться, Господи! Я согласен! Не нужна мне квартира в два этажа! Я хочу проснуться в маленькой комнатке, в крохотной квартирке на третьем этаже деревянной халупы в городишке Варском. Чтобы рядом, на стареньком диване, спала Маша, а в соседней комнатушке, в колыбели – маленькая Стеф. И чтобы от меня требовалось только встать, поесть, сесть за стол и закончить деревянное резное распятие с Твоей фигурой, Вседержитель! И забыть ночной кошмар, где…

– Джо, кроме шуток – нам лучше уехать отсюда. Поехали, а? Я сейчас дам распоряжение – тела Маи и её мальчишек отвезут в ведомственный морг МВД.

Это не сон. Он сейчас стоит на стадионе, заваленном трупами. Под ногами лужа крови, а рядом – Рудольф. Когда-то давно он пошёл совсем другим путём – и дошёл. Вершина пирамиды. Выше в этой стране подниматься уже некуда. И. о. президента Д. Д. Лиандер. Кровавая дорожка привела его к трону. Оно ему надо?!

…На десять вечера было анонсировано обращение исполняющего обязанности Президента Северной Федерации Джорджа Джорджиевича Лиандра к народу. Текст написали хороший. Вы, Джордж Джорджиевич, главное, поувереннее и строго по бумажке. Ну, с Богом. Прямой эфир, поехали.

– Уважаемые граждане Северной Федерации! Дорогие друзья!

Два года тому назад наша страна, впервые в своей истории, встала на путь построения истинно демократического государства, в котором высшей ценностью должна стать жизнь каждого отдельного гражданина, его здоровье, благополучие, свободы и права. Это трудный, тернистый, неизведанный путь. Насколько возможно, всё это время мы старались перенимать передовой опыт ведущих демократических государств мира. Но… Он отложил написанный текст.

– Но жизнь не вписывается в учебники и методички, дорогие друзья. Мы все оказались не готовы к столь решительным переменам. Я – первый из тех, кто до сих пор толком не знает, что нам делать и куда идти. Мы идём на ощупь и часто ошибаемся. Но это не самая большая беда. Самое главное – мы так и не смогли услышать друг друга. Или не захотели. В результате…

Вчера наше молодое государство пережило самую страшную ночь в своей истории. Множество погибших с обеих сторон противостояния, начинавшегося как политическая дискуссия, а закончившегося как кровавая бойня. Их кровь вопиет к нам, к живым. Мы все виноваты, и в первую очередь – я. Наверное, и от меня что-то зависело ещё задолго до того, как дискуссия переросла в бойню. Здесь, сейчас, перед лицом всего народа нашей огромной страны, я свидетельствую: два года тому назад, опьянённые успехом, мы отказались слушать все прочие голоса. Наш народ, запутавшийся в странных и диких законах переходного периода, униженный бедностью, бесправием, требовал справедливости и уважения своих прав. Мы его не услышали. Зато его услышали красно-коричневые ублюдки, воспользовавшиеся народной бедой для реализации своих безумных проектов.

Сейчас у нас только один путь – вперёд. В новое, свободное общество. Которое мы никогда до этого не строили, не знаем и не умеем его строить. Но иного пути нет. Только явные безумцы могут мечтать о возрождении СССР, и только абсолютные кретины – о возрождении какой-то там святой монархической Нордии-матушки. Вчера ночью эти буйнопомешанные объединились и устроили неслыханное по своим масштабам кровавое побоище. Я ощущаю свою личную вину за то, что не вскрыл этот гнойник ранее. Простите меня, дорогие друзья, если сможете.

Впереди у нас – общественная дискуссия и всенародный референдум по проекту новой конституции страны. А затем – нам надо будет принимать новые, чёткие, ясные законы, по которым мы будем жить. И поэтому самое главное сегодня – мы должны услышать друг друга. Сесть за круглый стол и спокойно поговорить. Иначе мы будем только хоронить наших убитых.

Сегодня я был в морге, куда свозили тела убитых вчерашней ночью. Самые разные люди. Их объединяло одно. Большинство – это молодые, здоровые мужчины и женщины. Они должны были сейчас жить, радоваться, любить, рожать детей... Вместо этого их свозили в холодильник в чёрных полиэтиленовых мешках.

Может, хватит уже? Давайте попробуем услышать друг друга?

Мы же люди, в конце концов…

Он подал знак – прекращай трансляцию.

…Надо бы ещё что-то там дочитать по бумажке. А надо ли?

За окном громыхнуло. Чёрное осеннее небо прорезала молния. Весь день сегодня мелко моросило – и вот, к ночи, разразилось грозой. Ливень обрушился на Мошковец.

– Ох... Ну вы и дали, Джордж Джорджиевич.

Какой-то телевизионщик.

– Считаешь, я всё провалил? Надо было говорить по бумажке?

– Я не знаю... Но, как по мне, главное вы сказали. И именно так, как надо.

Он говорил что-то ещё, но Джордж уже не слушал. Стоял у окна и смотрел на улицу.

Сильнейший ливень. Потоки воды бегут по асфальту и блестят в свете фонарей.

Всевышний, что это? Что Ты хочешь мне сказать? Это плач или уборка? И если плач – то по кому? Вразуми, Господи!