Вервольф. Заметки на полях "Новейшей истории"

Часть 6 - 2

4

А где-то за неделю перед тем случилось общее расширенное заседание руководства силовых структур под председательством президента. Большой зал, в первом ряду – министры, во втором – заместители. Начальник главка в минюсте Герхард Шпеер оказался где-то в третьем ряду. А в коридоре, перед началом мероприятия, столкнулся с замминистра внутренних дел Ватерманом.

– Здравствуйте, Герхард Антонович! – тот поприветствовал Шпеера, как будто ничего и не было. Обычная светская вежливость. Тот сухо кивнул. Не бить же морду этому негодяю при всех? А Ватерман только усмехнулся. Подошёл ближе и тихо произнёс на ухо:

– Будет вам злиться, Шпеер! Перед вами сейчас такие перспективы открываются…

Герхард пожалел, что при себе не было тех денег, что мент дал тогда Санни. Она…

Шпеер вздохнул. Всё-таки президент был прав. Санни – хорошая, добрая, очень чистая девушка. Вернувшись домой тем вечером, она зашла в кабинет дяди и протянула ему пачку. Крупные купюры, перетянутые резинкой. Зарплата Герхарда Антоновича за полгода или даже больше. Он сразу понял, что это за деньги, от кого и за что. А племянница произнесла:

– Надеюсь, тут хватит на первый взнос на квартиру для Васи?

Да тут не на первый взнос, тут на всю квартиру хватит. Другое дело – как их взять? В прежние времена Шпеер и мысли подобной себе не позволил бы. Но со вчерашнего дня всё пошло иначе.

– Санни, но они же твои?..

– Дядя, ты тоже думаешь, что я согласилась… за деньги?

Она повернулась и пошла к выходу из комнаты. Ничего не сказала. Хотя зачем сейчас были какие-то слова? Герхард понял, что невольно обидел девушку. Очень сильно обидел. Она, конечно, простит, но…

– Санни! – он вскочил из-за стола, быстро подошёл, обнял её за плечи. – Прости, я и в мыслях не держал…

– Я всё понимаю, дядя! – она грустно улыбнулась. – Но у меня и так всё есть. А брат университет заканчивает. Ему нужнее.

Вечером он долго сидел за столом и вертел пачку в руках. Его детей Санни – племянница, сирота, взятая им на воспитание, – считает теперь родными братьями. Самому старшему, Василию, деньги нужнее – пора уже отделяться и переезжать в своё жильё. Нет, похоже, его вчерашний гость действительно сказал, что думал, а не какие-то слова, чтобы заткнуть рты семье девушки.

А тогда... Во что это выльется?

Но сейчас – съездить бы Ватерману этой пачкой по харе. Увы, не получится – Санни настояла, деньги пришлось взять, часть пачки уже отдали застройщику, достраивающему многоэтажку в хорошем районе Мошковца, как предоплату за будущую квартиру. Хотя компромиссный вариант нашли: жильё приобретается в совместное владение Василия Шпеера и Санни Флетчер в равных долях каждому собственнику. Ну, хоть так.

Пора идти в зал – заседание скоро начнётся.

– Президент Северной Федерации Джордж ДжорджиевичЛиандер!

Все встают, он занимает место в президиуме, жестом приглашает всех садиться. Обводит зал взглядом. Всё как всегда. Строгий начальник, характер нордический, стойкий. Говорит негромко, мало, спрашивает какие-то деловые подробности. Эта фирменная манера вести заседания. Вот какой-то докладчик чем-то проштрафился. «Это вторая ваша ошибка. После третьей на вашем месте будет сидеть кто-то другой. А пока садитесь!» Строгий профессор на экзамене.

Экзамен сегодня держать в том числе и Шпееру. Всего в повестке дня пять больших вопросов, по четвёртому предусмотрено краткое сообщение Герхарда Антоновича.

– Господин Шпеер, вам было поручение – разработать и представить соображения по улучшению ипотечного законодательства. Жильё должно стать более доступным для наших граждан.

Особенно с учётом того, что у нас до сих пор несколько тысяч военнослужащих, ранее выведенных из зарубежных стран, проживают по общежитиям в военных городках – другого жилья нет. Переселенцы с Севера – та же проблема. Имеете что сообщить?

Спокойный, ровный, бесцветный какой-то голос. Таким же он разговаривал только что со всеми прочими участниками расширенного заседания. Отвечайте, студент Шпеер. Наделаете ошибок – ваше место займёт кто-то другой.

Слава Богу, предложения по улучшению законодательства есть. Шпеер их озвучивает.

– Вот все бы так! – удовлетворённо кивает человек из президиума. – Конечно, не бесспорно, есть моменты, которые надо уточнить, но в целом вы справились. Представьте в письменном виде, позже обсудим на заседании правительства.

Садитесь, студент Шпеер. Следующий вопрос разбираем с другим участником расширенного заседания.

Об усовершенствовании законодательства в сфере защиты личной жизни граждан. Среди докладчиков – генерал МВД Ватерман. Президент слушает. Как и во время доклада Шпеера, иногда делает какие-то пометки в блокноте.

Герхард Антонович поёжился. Решиться – или нет?

Сегодня пятым пунктом, помимо прочего, обсуждают и правовой аспект работы клиник, оказывающих услуги по прерыванию беременности. Абортариев, проще говоря. А Шпеер…

Уже много лет он со своей женой были прихожанами протоиерея Димитрия Смирного, председателя синодальной комиссии по защите материнства и детства. Фамилию, кстати, протоиерей не оправдывал – отличался на редкость бурной публичной деятельностью. И – слаб человек! – пристрастен. Когда-то давно, в тридцатые, расстреляли его деда, тоже священника. С тех пор протоиерей люто ненавидел советскую власть, но его эта ненависть довела до столь же лютого и слепого обожания дореволюционной монархии. Сейчас поп Смирный – один из активистов церковной комиссии, добивающейся канонизации последнего царя, убитого большевиками в 1918-м. Но и это не самое печальное. Ещё он терпеть не может западные ценности, демократию и либерализм. И приходится прилагать массу усилий, чтобы постоянно подчёркивать: нам, семье Шпееров, отец Димитрий – только духовный наставник, личный пастырь, а его политические воззрения мы не разделяем. Или, во всяком случае, разделяем далеко не всё, что он говорит. А он таки говорит. Что ни публичное выступление – то скандал, подогреваемый либеральной тусовкой.

Но ещё есть то, что не видно со стороны. Протоиерей создал и успешно развивает детский дом семейного типа. И, прямо сказать, когда в доме Шпееров появилась сирота Санни – священник очень помог дельными советами. Результат? Да вот он, результат. «Васе на квартиру нужнее». А Вася иначе, как сестричкой, Санни давно уже не называет.

И поэтому – Шпеер не смог отказать в его просьбе. Синодальная комиссия в очередной раз вознамерилась обратиться к главе государства с проектом закона о запрещении или, если этого невозможно, о существенном ограничении абортов в стране. Сегодняшнее расширенное заседание правоохранителей – прекрасный повод подать прошение. Там всё официально: документ от имени синодальной комиссии, с одобрительной визой Святейшего патриарха... Можно было бы и курьерской службой прямо в Кремль доставить. Но в Кремле подобных бумаг всегда ждут и готовятся к их получению. Попадёт прошение к секретарям, сделают для президента краткий доклад, половину переврут. А если попробовать лично в руки? И прихожанин Шпеер обещал попробовать. Документ сейчас у него в портфеле.

Ох, беда-беда, огорчение. Однажды протоиерей Димитрий Смирный, для полного счастья, ещё в нехорошем контексте помянул в проповеди «александрийского попа»: мол, воспользовавшись слабостью нашей Матери-Церкви, разгромленной большевиками, ходят тут всякие иноконфессиональные и паству переманивают. «Александрийский поп» – это, ясное дело, отец Феогност. А переманенный им прихожанин сейчас сидит в президиуме и слушает бодрый доклад Ватермана. Как показывает практика работы МВД с клиниками, производящими аборты, большинство обращений граждан с жалобами на некачественные услуги или причинение вреда здоровью касаются... Поэтому желательно... Шеф слушает, иногда кивает, иногда делает пометки в блокноте.

– Есть вопросы к господину Ватерману? Замечания? Дополнения?

Шпеер решился. Поднял руку.

– Господин Шпеер? Мы вас слушаем.

– Уважаемый Джордж Джорджиевич! Генерал Ватерман хорошо проанализировал детали, но, как мне кажется, картина в целом нуждается в дополнении.

Герхард Антонович вдохнул-выдохнул.

– Мы вас слушаем, господин Шпеер. Что имеете дополнить?

– Как мне кажется, проблему надо решать с главного, а не с деталей. Может быть, имело бы смысл обсудить на заседании правительства вопрос об ограниченни абортов в целом? Тогда многие вопросы отпали бы сами собой. Кроме того, не услышан голос крупных общественных организаций, выражающих мнение значительного числа наших граждан.

– Например? Кого мы не выслушали?

– Взять хотя бы основные религиозные объединения нашего государства, крупнейшее из которых – Нордландская православная церковь. Она объединяет миллионы людей по всей стране.

Если вы позволите, я хотел бы вам передать обращение… Одним коротким жестом президент остановил его речь.

– Обращение ко мне от православной церкви? По поводу абортов?

– Да, Джордж Джорджиевич. Обращение синодальной комиссии по защите материнства и детства, одобренное патриархом.

Те, кто сидел в первых рядах, уже всё поняли. По лицу руководителя страны было понятно – он не хочет этим заниматься. Считает то ли глупостью, то ли чем-то вредным, то ли крайне маловажным, но... Не царское дело.

– Господин Шпеер, а лично вы что можете сказать по поводу этого документа? Вы сами его читали?

– Да, Джордж Джорджиевич.

– И как он вам показался?

– Много дельных вещей сказано. Конечно, это мнение религиозного объединения, оно не бесспорно, но там есть к чему прислушаться.

– Вот у нас сейчас заседание по правоохранительным делам. Как руководитель главка в минюсте, что вы могли бы сказать об этой бумаге? Как юрист?

– Я нашёл в ней много полезных рекомендаций.

– Очень хорошо. В таком случае, думаю, вам стоит подготовить аналитическую записку по этому вопросу и направить её мне через минюст. Не будем нарушать установленный порядок. Вы, как руководитель главка, вольны во всякое время выйти с ходатайством на имя министра юстиции, а министр, если сочтёт ваше обращение заслуживающим внимания, пусть обратится с докладом ко мне. А само обращение церковной комиссии передайте в мою канцелярию, пусть его там зарегистрируют, рассмотрим.

Ещё одним жестом он предложил Шпееру сесть.

Несколько смешков в зале и очень выразительный взгляд Ватермана – почти такой же, как у жулика из комедии об Иване Васильевиче, меняющем профессию. «Ой, дурак!..».

Вот Ватерман – он не дурак. Он точно знает, что ещё в девяносто первом, став главой Службы безопасности президента, Шеф получил доступ к самым секретным досье бывшего Комитета госбезопасности СССР. А следовало из тех досье, что в епископате Нордландской православной церкви гэбэшный стукач – каждый первый. Так что – не надо тут конкретных примеров из жизни батюшек, успешно организующих детдома семейного типа.

Тем более если батюшка, в перерывах между проповедью и детдо мом, ещё на отца Феогноста наезжает.

Кстати, сиротку Санни поп Димитрий так пока и не сагитировал принять крещение в Нордландской церкви. Что-то в отце протоиерее её пугает – наверное, лютая ненависть попа к советской власти, за которую погиб отец Санни. Или горячность. Или глупость. Или всё вместе. Но, во всяком случае, в церковь она заглядывает несколько раз в год, на большие христианские праздники, чисто из уважения к дяде и тёте.

А Шеф между тем…

Тоже вот – его фирменная манера. Оставить всё самое вкусное и сенсационное напоследок. Выдал этакое, что... Уже завтра обсуждать вот это совещание правоохранителей будут во всех отечественных и в большинстве мировых СМИ.

– Уважаемые участники совещания! Я всех вас благодарю за хорошую работу и содержательные выступления. А перед тем как мы расстанемся, я хотел бы вас попросить подготовить и представить мне в письменном виде ваши соображения вот по какому вопросу. Буквально в следующем году мы будем отмечать десятилетний юбилей начала настоящей, а не формальной перестройки нашего общества. Съезд народных депутатов, делегатом которого и мне посчастливилось быть. Широкая дискуссия в печати и на телевидении по самым разным вопросам общественной жизни. Выборы всех уровней из нескольких кандидатов. Многопартийность. Пересмотр давным-давно устаревших догм и систем ценностей. Корень всему – в созыве Съезда в 1988 году. И, как мне кажется, за десять лет наше общество прошло славный, хотя и трудный путь демократизации сознания. Сегодняшний гражданин Нордланда куда свободнее в своих взглядах, суждениях и поступках, чем десять лет тому назад. И было бы неразумно не реагировать на эти изменения. Как мне кажется, пришла пора открыть широкую общественную дискуссию по вопросу о легализации в нашей стране проституции – тем более что это не какое-то невиданное ранее нововведение. Дома терпимости были таким же неотъемлемым атрибутом жизни любого крупного дореволюционного города, как и храмы. Предлагаю всем об этом подумать – и представить мне свои соображения. Всем спасибо, совещание полагаю закрытым.

– Дядя, у тебя неприятности?

Герхард Антонович поднял голову. В дверях его комнаты стояла Санни.

– У меня всё в порядке! – Шпеер заставил себя улыбнуться. – Просто работы много. Устаю.

– Тебе надо отдохнуть. Может, поедем за город на майские праздники?

Что ж, разумное предложение. Во-первых, Шпеер наконец-то достроил и отделал загородный дом. Во-вторых, надо срочно сменить обстановку. А то скоро дебют паранойи наживёшь.

Со времени встречи племянницы с президентом прошло уже два месяца. С девушкой больше никто откуда надо не связывался и на новую встречу не приглашал. Санни тоже вроде бы вернулась к обычной жизни. Ученица выпускного класса, школу в этом году заканчивать, экзамены вскоре. С Ольгой, родной дочерью Шпеера, закончившей школу три года назад, иногда упражняется в математике. Разве что вот новости по телевизору чаще стала смотреть.

На работе тоже всё вроде бы нормально. На фоне предложения главы государства начать работу над законопроектом о легализации проституции мелкий инцидент с письмом церковников и вовсе померк. Если кто и обратил на него внимание – то списали на личные взаимоотношения Герхарда Антоновича с протоиереем Смирным, о которых знали все и давно.

Давний, ещё с советских времён, прихожанин церкви, где протоиерей – настоятель. В те времена начал ходить именно к этому батюшке, поскольку действующих церквей даже в Мошковце было наперечёт; сложились отношения... Но при этом своё увлечение религией не выдаёт ничем, кроме малюсенького образка Богородицы на рабочем столе. Так что... Ну, сагитировал его любимый поп попытаться подсунуть Самому какую-то писулю от церковников, раз уж вышла оказия в виде совещания по вопросу о работе абортариев. Огрёб публично по щам – тоже поделом: знай своё место. Но как там учит наш дорогой и любимый Джордж Джорджиевич? Наказание должно быть разумным. За свою глупость и самонадеянность начальник главка огрёб – и хватит, проехали.

А сомнения всё равно оставались. Встречу Санни и Самого организовал милицейский генерал Ватерман. Он, конечно, умеет молчать куда лучше, чем Шпеер – иначе уже давно бы был закопан под траурный марш в исполнении оркестра МВД где-нибудь на Новодевичьем. Но домыслы, домыслы! Даже не сплетни, не слухи – а догадки и озарения, не основанные ни на чём, кроме фантазии их авторов.

Купили квартиру Васе – не скроешь. Достроили загородный дом – не скроешь. Наверняка не один и не два человека в окружении Шпеера задаются вопросом – а с чего вдруг? Да, дом они строили без малого пять лет, отделки там оставалось до готовности – всего ничего. Да, старший сын вырос, оканчивает университет, пора выпускать его во взрослую жизнь. Но что себе на фантазируют клеветники? Особенно если учесть, что квартира официально, в равных долях, куплена на Васю и на Санни? Хорошо хоть про золотой слиток никто не знает. Лежит себе в домашнем сейфе Герхарда Антоновича кусок металла ценой в зарплату начальника главка и все премиальные лет за десять…

Первым тогда в его квартиру вошёл ведь не президент, а его личный ликвидатор Азраил…

Нет, пожалуй, надо принять предложение племянницы и съездить отдохнуть хотя бы за город.

– Я уже сам об этом думаю, Санни! Обязательно поедем!

А на следующий день, прямо на работе – курьер. Из тех, кто развозит только устные сообщения.

– Герхард Антонович, Джордж Джорджиевич приглашает вас и вашу семью отпраздновать с ним Первое мая. Небольшой пикник в его загородном доме. Форма одежды – свободная, для шашлыков. Отдельно порадуете Хозяина, если знаете какой-нибудь оригинальный рецепт приготовления шашлыка. Да-да, именно с семьёй. Вы, супруга, дети, племянница.

Утром и днём первого мая у президента было несколько официальных мероприятий. Вручить государственные награды за трудовые достижения. Поздравить тружеников (слово «трудящиеся», как явный советский пережиток, из политического лексикона убрали) с профессиональным праздником. На специальной церемонии публично подписать несколько указов и законов, касающихся социальной сферы. А после обеда... На концерт по случаю праздника отправили вице-премьера по социальной политике и министра социального развития. Если уж привык народ видеть кого-то из начальства в первых рядах концертного зала – то не будем ему отказывать.

В половине пятого вечера семейство Шпееров доставили в загородный особняк главы государства.

Президент и в самом деле решил устроить пикник. На лужайке за домом накрыли стол, поставили диванчики, неподалёку на нескольких мангалах готовились разные виды шашлыка.

День был жаркий, так что хозяин принял их в джинсах и футболке. Джинсы самые обычные, а на футболке принт: электрик стоит около рубильника и думает – в какую сторону дёрнуть ручку? Включить – или выключить? И надпись: «Я СВЕТ МИРУ». На одном из диванов уже расположился ещё один гость – толстяк с длинными волосами, в рубахе навыпуск. Певец Александр Борисович Городецкий. А неподалёку прогуливался начальник Службы безопасности президента Жмеровский – сейчас, в обыденной серой курточке, похож на пожилого дачника.

– Здравствуйте, уважаемые! – издали хозяин поприветствовал всех разом. – Проходите!

Идя по лужайке к месту проведения пикника, Шпеер оглядывался по сторонам. А ведь действительно – удивительно скромное жилище для главы этого государства, в котором все власть предержащие так привыкли к роскоши. И поместье не такое уж и большое, хотя и идеально благоустроенное: образцово подстриженные газоны, в отдалении – лесной массив и цветущий сад.

– Здравствуйте, Джордж Джорджиевич!

– Здравствуйте, Герхард Антонович! Вам не жарко?

Шпеер тоже был в пиджаке и даже при галстуке. Хоть и сказали, что форма одежды – для пикника, но... Это хозяин может себе позволить. Кстати, сейчас он совершенно не походил на начальника. Вот вообще ни на какого. Ходит у себя по дачному участку обыватель в футболке, джинсах и лёгких сандалиях, жарит шашлыки для пикника. Жестом предложил – присаживайтесь на любой удобный диван. И снимите уже пиджак, мы тут все свои.

С Васей, Андреем и Антоном – сыновьями Шпеера, поздоровался за руку; Елене Эрнестовне и Ольге – со всей галантностью поцеловал руки. А Санни обнял.

– Рад тебя видеть, солнышко!

Девушка в ответ улыбнулась. Как к нему сейчас обращаться? На «вы»? На «ты»? В прошлый раз они пили брудершафт, и Джордж специально её просил разговаривать на «ты», вопреки его должности. Но сегодня вспомнился Ватерман: «Не называй его

Джорджем при посторонних. Для всех остальных он…» – Проходи, Санни!

И обращаясь уже ко всем:

– Уважаемые гости, я благодарю вас за то, что согласились отметить сегодня Первомай именно здесь и со мной. Рассаживайтесь, где кому удобнее. К сожалению, хозяйка этого дома уже несколько дней пользуется своим законным отпуском за границей, моя младшая дочь с ней, а старшая в Петербурге, у Давида Ароновича Мазалецкого, много лет бывшего её приёмным отцом. Поэтому попразднуем в узком кругу. Если вдруг кто кого не знает, то представляю... Можно, я без регалий буду, а? Итак – Рудольф Владиленович Жмеровский, Александр Борисович Городецкий, Герхард Антонович Шпеер... Антон Герхардович Шпеер, Василий Герхардович Шпеер, Андрей Герхардович Шпеер, Ольга Герхардовна Шпеер и Елена Эрнестовна Шпеер. Кажется, никого не перепутал. И – да, ещё такой момент. Во-первых, давайте сегодня без чинов, а? Забудьте, что у нас есть какие-то должности и звания, хотя бы на сегодня. И второе – с Рудольфом, Сашей и вот этой красавицей, – он указал на Санни, – я когда-то давно уже успел перейти на «ты». Так что давайте не будем изображать засе дание правительства, где все всегда на «вы» и строго по имени-отчеству. Кстати, всех приглашаю познакомиться поближе. И – да, прошу всех к столу!

Шпеер налил себе и супруге вина, положил в тарелку немного еды. Что это за мероприятие? Зачем хозяин решил их сюда позвать, да ещё и всей семьёй?

– Саша, без тебя никак не начнём! – владелец поместья кивнул в сторону певца.

– Мноооооогая лееееетааа!

У него действительно был превосходный голос – а капелла Городецкого разнеслось далеко вокруг. Шпеер и его жена сдержанно улыбнулись, а вот дети и Санни не удержались – рассмеялись. Певец превосходно спародировал церковного певчего.

– За встречу? – предложил хозяин, и все выпили. Кто больше, кто меньше. Герхард Антонович решил пока пригубить – и хватит.

– Уважаемые, я вам сейчас хочу рассказать одну историю! – президент поудобнее расположился на диванчике и заговорил. – О прошлом Новом годе, на ёлку в Кремле впервые выбрался со всей семьёй Герхард Антонович. И когда я их поздравлял, то не мог не обратить внимания на эту юную красавицу! – снова кивок в сторону Санни. Она смущённо улыбнулась и привстала. – Она, как солнышко, озарила наше тогдашнее довольно скучное мероприятие. А потом представилась – Санни. Причём это настоящее имя, по паспорту. От английского «солнечная».

Певец Городецкий довольно-таки выразительно посмотрел на Джорджа Джорджиевича, но ничего не сказал. А тот продолжал.

– И вот мне стало интересно – откуда в семье сотрудника министерства юстиции это солнышко? И выяснилось, что уже довольно давно Герхард Антонович взял к себе на воспитание дочь своего двоюродного брата, оставшуюся сиротой. Причём сделал это исключительно тихо, незаметно, по велению своей души. Мне было приятно это узнать.

Хозяин сделал паузу в монологе. Наверное, надо было что-то ответить, но Шпеер не решился. Поэтому снова заговорил владелец особняка.

– Вот когда мы берём людей на работу в правительство – на что смотрим? На формальную биографию прежде всего. Образование, опыт работы... А вот такие моменты – чаще всего ускользают от нашего внимания. Ну вот, пришёл человек, принёс резюме. Начинаем читать: высшее юридическое образование. Распределён по окончании вуза туда-то. Переведён сюда-то. Назначен на должность. За хорошую работу поощрили. Награждён почётной грамотой. Награждён ведомственной медалью. Награждён орденом... Ну, да, хороший специалист, давай поставим его главком руководить. А за этим фасадом... Семья – один раз и на всю жизнь. Четверо детей. Вшестером живут в квартире из 4 комнат. А когда приходит известие, что после погибшего двоюродного брата осталась дочка-сирота – берёт её к себе чуть не в тот же день. Вот это в резюме не пишут. А жаль. Хотя, с другой стороны – всегда приятно узнавать, что среди твоих подчинённых больше хороших людей, чем ты думал раньше. Предлагаю выпить за Герхарда Антоновича!

Снова зазвенели бокалы. Теперь уже точно надо сказать что-то в ответ.

– Благодарю вас за тёплые слова, Джордж Джорджиевич. Тут ведь дело не столько во мне, сколько... С Роджером... Это мой покойный брат, отец Санни... У меня с ним всегда были хорошие отношения, даже когда мы спорили. Поэтому бросить его дочь, когда его не стало... Я не знаю, как это можно было сделать.

– Молодец! Всё правильно сделал! – это лезет обниматься певец Городецкий. Кажется, он тоже в своё время рано осиротел.

– Санни действительно стала нашим солнышком! – это Елена Эрнестовна.

– Джо, там сигналят – шашлык готов! – это Рудольф Жмеровский. Он с президентом на «ты» и без отчества уже много лет. А сейчас – сидит себе за столом, пьёт, ест... Иногда бросает взгляды на Шпеера. К чему присматривается?

Но в целом... Мероприятие мало-помалу действительно превращается в милую дружескую посиделку.

– А мама у нас тоже поёт! – дочь Ольга похвасталась, не удержалась.

– Оля! – одёргивает её Елена Эрнестовна, но, кажется, певец уже заинтересовался.

– В самом деле? У вас есть музыкальное образование?

Какое там образование, так, в детстве посещала музыкальную школу, хотя учиться нравилось. Разговор уходит в эту сторону и заканчивается тем, чем и должен был окончиться – а не согласится ли наша уважаемая гостья спеть ну хоть что-нибудь? Хоть самое простое? Из школьной программы? В итоге супруга Шпеера запевает «Соловья», ну, того, который голосистый и неизвестно с кем всю ночку пропоёт; заканчивают дуэтом с Городецким. Все в восторге.

А вы, Александр Борисович, как познакомились с Джорджем Джорджиевичем? Хозяин присоединяется к вопросу Елены Эрнестовны, просит рассказать. Городецкий, опуская лишние детали, пересказывает историю о том, как «Балладу об уставшем карауле» ему пришлось исполнять для героя этой самой баллады. В подробности вдаваться не будем, тем более что прислуга уже разносит шашлык.

И – к вопросу о качестве подготовки вроде бы неформального мероприятия.

– Дорогие гости, с позволения Герхарда Антоновича я вам открою ещё одну подробность его биографии. Ещё в советское время, когда это было чревато, особенно для работника юстиции, наш Герхард стал постоянным прихожанином православной церкви. И поэтому, из уважения к его религиозным чувствам, я специально дал поручение приготовить несколько видов шашлыка, в том числе из рыбы и курицы. Да, я в курсе, что по церковному календарю у нас в этом году Первомай пришёлся на шестую неделю Великого поста; с понедельника начнётся Страстная седмица. Поэтому, насколько это возможно, я приготовил ещё и постные блюда.

– Спасибо, Джордж Джорджиевич. Но вам не стоило беспокоиться об этом. Если христианина во время поста приглашают в гости и там подают скоромную пищу, то верующий человек не должен от неё отказываться, чтобы не обидеть хозяина. Это важнее.

На этой реплике Шпеера Жмеровский бросил в его сторону очередной короткий, но внимательный взгляд.

По очереди хозяин и его гости пробуют все виды шашлыка (вкусно, кстати, приготовлено), ещё немного выпивают. Певец Городецкий уже зовёт Герхарда на «ты», причём из большого уважения – молодец, сиротку не бросил, настоящий мужик. Послушав Борисыча, хозяин делает предложение.

– Я понимаю, что должность есть должность... Но давайте тогда хотя бы без отчеств, а? Тем более что у меня оно не родное.

Джорджиевич я меньше десяти лет.

Все улыбаются, предложение надо принимать.

– Как скажете… Джордж.

Хозяин поощрительно улыбается – молодец, Шпеер, так и надо.

И сразу же, как бы между прочим:

– Герхард, вы не станете возражать, если ваше Солнышко завтра заедет ко мне на пару часов? Вот примерно в то же время, как сегодня. Вы, наверное, знаете, что я время от времени вспоминаю, что когда-то был художником. И рисую портреты людей, которые чем-то мне запомнились. Я бы хотел попробовать нарисовать Санни.

– Да, конечно…

А что тут ещё скажешь?

Он посмотрел в сторону племянницы. За всё время застолья она, пожалуй, говорила меньше всех. Только смотрела на хозяина.

А он время от времени бросал взгляды на неё.

Санни сидела, опустив голову и сжав руки. На лице – лёгкий румянец. И это не от выпитого – девушка весь вечер по чуть-чуть отпивала из одного и того же бокала. Украдкой она бросала взгляды на устроителя вечеринки.

А хозяин…

Удовлетворённо кивнув, он предложил гостю присесть рядом, совсем близко.

– Герхард, чтобы все недоразумения снять, да? Я прочёл письмо из синодального отдела, которое вы хотели мне передать на расширенном совещании. И хочу поблагодарить вас за смелость. Я правильно понял, что вы выполняли личную просьбу протоиерея Смирного? Это он вас попросил передать бумагу лично мне?

– Да, Джордж Дж... Джордж.

– Тут вот какое дело, Герхард. У меня есть некоторые принципы, по которым я управляю страной. Один из главных – у меня нет, не было и не будет никакого домашнего Политбюро. Рудольф, – он кивнул в сторону Жмеровского, сидевшего неподалёку, – не может прийти ко мне с какими-то личными инициативами по законодательной части. Жозефина не может. Никто не может. Власть тени не приемлет, Герхард. На троне друзей не имеют. Поэтому...

Передайте отцу Димитрию, что я прочёл его прошение.

– Всё понял! Всё передам.

Рядом со Шпеером сидел обыватель в джинсах и футболке с прикольным рисунком. Сосед по даче, устроивший пикник по случаю Первомая. Довольно симпатичный мужчина средних лет с красивой проседью в волосах, к которому, кажется, неравнодушна Санни – и, наверное, есть отчего. Президент Северной Федерации. Власть тени не приемлет. Нет, не было и не будет домашнего Политбюро. Так, а вот с этого места – поподробнее! В каком смысле – домашнего Политбюро? Санни что? Уже?..

На следующий день устроитель пикника действительно пригласил племянницу Герхарда к себе не более чем на несколько часов. И вернулась она с рисунком. Да, его фирменный стиль, его манера. Портрет на бумаге, выполненный простым карандашом. Окно, за окном садится солнце, на подоконнике сидит Санни. Одетая, только босиком. Впрочем, не в кроссовках же на подоконник залезать? Смотрит на заходящее солнце и улыбается. Ниже, рукой художника, название работы: «Солнышко и солнце».

– Дядя, мы действительно рисовали портрет. Точнее, я позировала, а Джордж рисовал.

И – не расспрашивать же её о подробностях?

Санни ушла к себе. Ей действительно больше нечего рассказать дяде. Пока Джордж рисовал её, он почти не задавал вопросов.

Так, между делом, один раз. Санни, а ты ведь наверняка видела протоиерея Димитрия Смирного. Как он тебе показался? Ну, как показался... Он чем-то похож на тебя. Совершенно не тот, за кого себя так убедительно выдаёт. Твоя маска – суровый начальник, а его маска... Он образованный, но очень глупый человек, голову которого легко забить любой ерундой. Он заботится о сиротах в своём детдоме – но морально готов убивать коммунистов и либералов просто за их убеждения. Он строит из себя мудрого и доброго пастыря – а на самом деле очень злой, закомплексованный человек. Из него вышел бы идеальный предводитель какой-нибудь маленькой секты. Он очень старается казаться заботливым и ласковым духовным отцом, но я ему не верю и никогда не пойду к нему креститься. Вот как-то так.

Портретист дослушал сбивчивую речь Санни до конца, улыбнулся.

– Значит, у него тоже маска. Только наоборот. А кто, по-твоему, я, если не суровый начальник?

Санни напряглась. Опустила взгляд.

– Не бойся, говори. Я не обижусь, обещаю.

– Ты – ангел, которого заставили быть бесом. Не знаю почему, но мне так показалось.

Она испуганно сжалась. Хозяин особняка подошёл и потрепал её по щеке.

– Тебе не показалось. Тем паче что бесы – это бывшие ангелы.

Он улыбался ей. Санни тоже робко улыбнулась и ляпнула:

– А ещё ты лучший первый мужчина, который может быть у девушки.

Нет, ну надо же ему сказать хоть что-нибудь приятное.

На подоконнике, позируя Джорджу, она сидела босиком. А у него слабость. Она даже не раздевалась – довела его до полного блаженства одними только ступнями. Но об этом она точно никому не расскажет.

…Первый рабочий день после Первомая начался с совещания у министра юстиции. Обсуждали какие-то текущие дела, но Шпеер чувствовал – шеф занят только тем, что внимательно присматривается к начальнику главка. О приглашении на пикник в Лиандрополь знали уже все. Сразу же началось гадание – что это и к чему? Надо ждать назначения нового министра юстиции? Или что? Но, во всяком случае, как-то резко прибавилось коллег, желающих приветливо и уважительно поздороваться при случайной встрече.

А часа за два до окончания рабочего дня раздался звонок по прямому номеру.

– Служба безопасности Президента Северной Федерации.С вами будет говорить руководитель Службы безопасности Рудольф Владиленович Жмеровский.

– Я вас слушаю!

– Герхард Антонович, требуется ваша консультация по юридическому вопросу. Нет-нет, не по телефону, личная. Сможете после работы к нам заехать? Машину я пришлю. Спасибо, всего хорошего, до встречи!

Отказ от встречи не предполагается.

– Проходи! – жестом главный охранник страны предложил Шпееру кресло напротив своего. – У меня к тебе один маленький вопрос.

Разговор не телефонный, можно без церемоний.

– Слушаю внимательно.

– У меня для тебя новость. Хорошая или плохая – ты уж сам решай. Твоя племянница чем-то так понравилась… – Рудольф показал куда-то за спину и вверх. Там, на стене, висело большое фото. Тот же самый кабинет, почти та же самая обстановка, только в кресле руководителя сидит тогдашний глава СБП Д. Д. Лиандер, фотография 1992 года, – что он решил включить тебя в свой ближний круг. Моя задача, во-первых, проинструктировать тебя по части техники безопасности…

Хозяин кабинета усмехнулся, а гость невольно вздрогнул. В азиате, явившемся тогда в его квартиру вместе с главой государства, было что-то такое… незабываемо жуткое. Вот уж действи тельно – ангел смерти, Азраил.

Оценив реакцию Шпеера, Рудольф удовлетворённо кивнул.

– Со мной Азраил как-то поделился восточной мудростью. Власть, – говорит, – это как рубашка из огня. Научишься носить – будешь всем кумиром и путеводной звездой. Не научишься – сгоришь.

– Никогда не хотел быть никому кумиром! – поспешил заявить гость. – Звёзд на небосклоне и без меня хватает.

– Разумно! – одобрил хозяин кабинета. – Так что – второй момент. Ты в любом случае уже где-то рядом с Шефом. Вопрос – в каком качестве ты хочешь быть рядом с ним? А точнее. Ты можешь в ближайшее время получить новую высокую должность. Например, стать вице-премьером. Но при этом ты будешь таким же, как и все прочие. Один из свиты. Регалии, какие по рангу полагаются, будут – но ты будешь обыкновенный исполнитель на побегушках. Либо второй вариант – ты останешься на прежней должности, но именно тебя Шеф будет выслушивать в первую очередь. Как он, например, сначала слушает меня, а уже потом – какого-нибудь начальника Государственной службы безопасности. Хотя – кто я такой? Так, возглавляю маленькое ведомство по охране одного человека.

Он рассмеялся.

– Мои советы? А как же... «Власть тени не приемлет!»?

– Молодец, запомнил с первого раза. Но понял не всё. Это в указивках – что и как ему делать – Шеф не нуждается от слова совсем. А советы умных людей ему иногда требуются. А советы очень умных людей – требуются часто. Так что по-настоящему умный человек вице-премьером быть не может. По крайней мере, в этой стране. Чтобы рядом с царём постоянно маячил кто-то умнее и порядочнее царя? Здесь этого не понимают. Или сиди тихо и скромно в кабинете начальника главка, или – просим в думные бояре, но будешь только кланяться и славословить царя. Выбирай – чем хочешь заниматься?

– Рудольф Владиленович, вы же должны понять. Если вдруг завтра меня назначат вице-премьером – вся страна будет шептаться, почему это произошло. И кто-то обязательно докопается до Санни и... Да и не хочу я в думные бояре. Ума мало. Я всю жизнь занимался только тем, что умею делать. Когда-то меня выучили на юриста – и я работаю юристом.

– Похвально! – начальник Службы безопасности удовлетворённо кивнул. – Спасибо за консультацию! А, да, и личное ещё. Вот чисто жизнь упростить нам всем, да? Надеюсь, ты и твои домашние на будущее смогут просто принять как данность, что Санни иногда будет ночевать не дома? Не задавайте ей лишние вопросы, ладно?

Но пока что Санни ночевала дома. Впереди были школьные выпускные экзамены, и она к ним готовилась. Обычная старшеклассница, которая хочет порадовать маму и папу хорошим аттестатом. Как и в прежние годы, они всей семьёй сходили на пасхальную службу в храм протоиерея Смирного, хотя креститься девушка пока ещё не готова – сама не знает почему. Что-то мешает.

У попа, кстати, начались неприятности. На первое июня – День защиты детей – он толкнул очередную проповедь, в которой идейно громил правительство за отказ вывести аборты из перечня бесплатных медицинских услуг, доступных по полису обязательного медицинского страхования. Не называя конкретных имён, повеличал руководство минздрава фашистами. Проповедь показали по церковному телеканалу, после чего…

Похоже, министр здравоохранения таки был умный человек. Подавать в суд на протоиерея он не стал. Вместо этого публично высмеял попа Смирного. Зачем, мол, врать-то, отче, да ещё с амвона? Авторы нынешней политики государства в вопросе прерывания беременности – не некое абстрактное министерство, а два конкретных человека, я и мой консультант, академик Академии медицинских наук. Именно мы в своё время подали главе государства соответствующий законопроект, ставший затем поправкой в общий закон «О медицинской помощи в Северной Федерации». Там наши подписи; фотокопией документа ваша же синодальная комиссия трясёт на каждом углу. Ну, так выйдите и скажите конкретно: ты, мол, министр – фашист. И ты, академик – фашист. Только за слова потом придётся отвечать. А заодно и спорить с доктором медицинских наук на сугубо медицинскую тематику – а это тебе не полуграмотным старухам байки про какую-то там душу у эмбриона травить. В общем, не глава синодальной комиссии, а какой-то брехливый поп! – резюмировал министр.

Теперь «брехливый поп» стало мемом у либеральной тусовки, а под протоиереем шатается кресло главы синодальной комиссии. Хотя... Решать всё Его Святейшеству, а патриарх тоже может на принцип пойти.

А Шпеера не спрашивают. И вообще – это всё как-то сильно смахивает на экзамен. Санни сдаёт выпускные экзамены в школе, а её дядя – приёмные в ближний круг первого человека страны. Первая попытка, с письмом президенту, была провальной, сейчас переэкзаменовка. А третьего шанса, скорее всего, и вовсе не будет. Ох, вот уж воистину: минуй нас пуще всех печалей…

Шпеер как-то даже и не удивился, когда, за неделю до выпускного племянницы, выяснилось: вручать школьникам аттестаты приедет лично глава государства. Само по себе мероприятие – вполне в духе пиар-службы президента. Там особо не мудрят, так что всё, как привычно народу. Девятого мая Первое лицо поздравляет ветеранов; 8 Марта – женщин; на выпускной приезжает вручать аттестаты молодому поколению, вступающему во взрослую жизнь, в одну из школ. А решения о визитах президент вообще регулярно принимает в последний момент. Привыкли уже, хоть и ворчат иногда.

Санни справилась. Когда получала аттестат от главы государства – руки почти не дрожали. Во всяком случае, ничуть не больше, чем у всех прочих мальчишек и девчонок, закончивших школу в том году. Общее фото на память. Первое лицо затем уехало; выпускной продлился до утра. Он позвал девушку к себе в гости на второй день после праздника прощания со школой.

…Наутро они завтракали почти как обычная семья. Даже не переодевались к столу. Санни сидела в нижнем белье и махровом халатике, хозяин – в шортах, шлёпанцах и футболке. Обсуждали будущее Санни. Куда хочешь поступать? В медицинский. А почему именно туда? Ну, биологию девушка в школе всегда любила, а ещё – воспоминания детства, когда жили с папой в гарнизонном общежитии. Там же, в городке, был военный госпиталь, а многие офицерские жёны – соседки, там работали. Хорошие женщины и работа хорошая, хоть и тяжёлая. А дядя что говорит? Одобряет.

В столовую тихо вошёл дворецкий, что-то шепнул на ухо хозяину. Вопросительно глянул – что прикажете?

– Приглашай! – без тени сомнения кивнул Джордж, после чего повернулся к Санни. – Стеф, дочка, приехала. Ты, самое главное, не стесняйся. Всё нормально.

Он встал и встретил гостью в дверях столовой.

– Папа!

Дочь бросилась на шею к отцу, и они обнялись.

Стефани была всего на год моложе Санни.

– Здравствуйте! – племянница Шпеера встала и улыбнулась.

– Упс… Я не вовремя?

– Стеф, ты не можешь быть не вовремя! – отец потрепал её по голове. – Каждый раз, когда ты рядом – у меня праздник. Завтракать будешь? Проходи, присаживайся.

– Я поела, спасибо! Я пока к себе пойду, ладно?

– Как скажешь. Только сначала познакомьтесь. Стефани, моя дочь. Санни, племянница Герхарда, одного из моих доверенных людей.

…Нет, он всё-таки был прирождённым политиком. Это определение Джордж выдал как-то очень легко и естественно. Племянница хорошего человека из ближнего окружения. Что не так?

Его дочь сдержанно улыбнулась и молча посмотрела на Санни.

И в этом взгляде было всё.

– Здравствуйте! – затем произнесла она. – Желаю вам приятного отдыха. Папа, я буду у себя!

Она вышла из столовой, не дожидась ответа. Санни села и опустила глаза. Только не расплакаться сейчас!

Джордж сел рядом и как-то робко обнял девушку.

– Санни, прости. Я не хотел…

Она подняла на него сухие глаза и нашла в себе силы улыбнуться.

– Не надо... Я всё понимаю. Ватерман меня заранее вполне откровенно предупредил.

– О чём?

– Обо всём. Что я буду твоим развлечением. Я это понимаю и сама на это согласилась.

…Только бы не расплакаться!

– Санни! – Джордж смотрел прямо на неё. – Выкинь из головы всё, что тебе наговорил этот мент. Я... Я пока ещё не знаю, как мне тебя называть. Но ты – точно не развлечение. Ты – человек.

Один из немногих, кого я всегда рад видеть рядом... А Стеф... В своё время для меня самого стало самым большим сюрпризом, что она только внешне похожа на Машу, её маму. По характеру она – Лиандер. И я до сих пор не знаю, что с этим делать. Особенно если учесть, что Стеф – моя противоположность.

– Это как?

– Ну, если хочешь, то я – злой Лиандер. Я суровый начальник. А Стеф – на самом деле какая-то удивительно добрая девочка. Но с моим характером. Вот как в поговорке – добро должно быть с кулаками. Плюс от мамы ей тоже много чего перепало. Для Маши это всегда было идеей фикс: один мужчина – одна женщина. Или ты только со мной, или расстаёмся. И, наверное…

Он откинулся на диване и посмотрел куда-то в потолок.

– Наверное, это было правильно. Во всяком случае, пока Маша была рядом – мне не надо было других женщин.

– А Жозефина? Ты ведь тоже её любишь.

– Жозефина – мой ангел-хранитель. Сейчас я уверен точно: мне её послал Всевышний в тот момент, когда я стоял на распутье. Или в нормальную жизнь, или в ад. А чуть позже выяснилось, что, кроме ангела-хранителя, мне необходим кто-то ещё. И в моей жизни появилась ты.

Стефани смотрела из окна. Отец провожал свою юную любовницу. Санни уже была в красивом платье и туфельках; перед тем как помочь ей сесть в машину, Джордж обнял и поцеловал её при обслуге.

– Папа, это правда? – дочь, как всегда, зашла к нему в кабинет без предупреждения.

– Что именно?

Джордж полулежал, откинувшись в рабочем кресле, и блаженно улыбался. Похоже, с любовницей у него всё закончилось хорошо: расставались они нежно, так что явно будет и продолжение романа.

– Жозефина всё знает?

– Да.

– И что? Возражений нет?

Произнесено было, пожалуй, чересчур резко. Однако отец только улыбнулся.

– Стеф, иди ко мне.

Он встал с кресла и нежно обнял девочку.

– Стеф, Жозефина мне – больше, чем жена. Она – мой ангел-хранитель. Это, наверное, трудно объяснить словами, но у нас с ней настолько близкие отношения, что мы можем себе позволить то, что другие называют изменой. Так что – да, она знает про Санни. И не возражает против неё.

– В голове не укладывается… Как?!

– Наверное, как в той притче, которую мне рассказал Азраил во время моего свадебного банкета. Для всех ведь тогда шоком было: в апреле ко мне пришла работать новая секретарша, а в июне я всем сообщил, что мы с ней идём в загс. А Азраил, который был в курсе наших прежних биографий, понял всё сразу. И рассказал мне притчу.

Один мудрец всю жизнь изучал птиц и наблюдал за ними. И однажды он увидел странную картину – рядом летали сокол и журавль. Как это? – не понимал мудрец. Ведь соколы летают с соколами, а журавли – с журавлями. Он долго наблюдал за странной парой, пока однажды не увидел, как обе птицы садятся на землю. И сокол, и журавль были хромые и по земле могли передвигаться, только опираясь друг на друга.

Стефани молчала в растерянности. Джордж погладил дочь по голове.

– Стеф, я всё понимаю. Всё должно было пойти иначе. Мы бы сейчас жили в Варском – я, ты, Маша... У нас была бы обычная семья... Хотя нет. В наших обычных семьях считается, что хороший левак укрепляет брак. А у нас была бы семья, в которой мы с твоей мамой и не думали бы изменять друг другу. Но всё пошло так, как пошло. И поэтому сегодня мы так и живём – две хромые птицы, ты и ещё вот где-то сбоку – моё рыжее солнышко, Санни.

Стефани опустила взгляд.

– Пап, она сильно обиделась?

– Она всё поняла. Я вообще поражаюсь мудрости этой девушки.

5

В дальнейшем некоторые историки шутливо описывали 1997-й как год всеобщей мобилизации. В том смысле, что в Северную Федерацию раз и навсегда решительно пришли мобильные телефоны и сотовая связь, доступная широким слоям населения. От старшего поколения тут же пошли жалобы на молодёжь, уткнувшуюся в экраны. Да и самих телефонов стало много и разных – от китайских моделей до эксклюзива в золоте и платине.

У Санни появилась серебристая финская раскладушка из среднего ценового сегмента. Впрочем, это смотря как оценивать. Это был понятно чей подарок, так что телефон девушка берегла больше, чем только что полученный студенческий билет. Мечты сбываются – Санни Флетчер стала первокурсницей отделения педиатрии Второго медицинского университета Мошковца. Который тут же, по чистой случайности, во всех рейтингах медицинских вузов начал пробиваться на первые места. Страна такая.

А ещё в её комнате появился постер. Неизвестно, кому именно в пиар-службе президента пришла в голову эта идея, но только. В молодёжных магазинах, рядом с постерами, изображающими рок-звёзд, вдруг появилось фото: глава государства в кожаной куртке с заклёпками и расстёгнутым воротником. Смотрелось, кстати, очень логично: президенту недавно исполнилось 36. Несколько раз Герхард заставал племянницу разглядывающей фото. Что с тобой, Санни? Не знаю, дядя. В жизни он – совсем другой человек. Герхард грустно вздыхал – он прекрасно видел, каких сил его солнышку стоило молчать об этом романе. Примерно раз в месяц Санни ночевала не дома.

…В ноябре отмечали 49-летие Саши Городецкого. Большой концерт – для широкого круга почитателей; маленькая тусовка узким кругом – в ресторане, строго для своих. Ближе к концу банкета Джордж отвёл именинника в сторону.

– Не знаю, кому ещё показать. Не Жозефине же... И тем более не ей... Пусть будет нашей маленькой личной тайной, ОК?

Листок бумаги. Почерком Джорджа написано. Без заголовка, без даты. Впрочем, ему ведь никогда не удавались законченные стихотворения. Так, озарение, вспышка, какой-то явный фрагмент. Вот и на этот раз. Кусочек, без начала и без конца.

Ох, забыть бы мне свет сумасшедшей луны, Чтобы стёрся из памяти крик твой и шёпот. Но ни шёпот, ни крик мне ничьи не нужны – Лишь твои поднимают меня так высоко.

Сколько раз умолял я тебя – отпусти.

Сколько раз повторял – нам не надо встречаться.

Но живу во грехе, и назад нет пути –

Потому что нет сил отказаться от счастья.

– А ты ей правда такое говорил? – помолчав, спросил певец.

– Никогда. Не могу я ей этого сказать. Знаешь, у нас с ней когда-то давно был разговор о моих отношениях с женщинами. Я ей рассказал, что Жозефина – мой ангел-хранитель. И затруднился точно сказать, кто мне Стеф. А теперь знаю точно. Жозефина – ангел-хранитель. Стеф – голос моей совести. А она – моё солнце. Или вот как ты поёшь: может, я это, только моложе – не всегда мы себя узнаём.

– Даже не знаю – соболезновать тебе или завидовать… – певец вернул ему листок.

Несколькими днями позднее ошарашенная Санни вышла из кабинета врача. Студентка первого курса педиатрического отделения? Ну и отлично. Вскоре сможете использовать полученные знания на практике. У вас будет ребёнок.

Сейчас надо бы бегом к дяде, но... Она знала, какой будет ответ. У любых отношений есть предел. В её романе с первым лицом страны детей быть не может. И поэтому... Да, наверное, дядя Герхард потом всю жизнь будет себя проклинать. Но на аборт он отвезёт её сам. Как, впрочем, и Ватерман, если обратиться к нему.

А к кому тогда?

«Санни, я сам дам тебе телефон, по которому ты сможешь звонить, когда понадобится помощь». Утро их первой ночи. Визитная карточка, самая простая: плотная белая бумага, чёрные типографские цифры. Только телефон, без имени владельца. Похоже, сейчас самое время звонить.

…Это был очень долгий рабочий день. Сначала Жозефина вообще хотела уехать ночевать на свою старую квартиру, но потом передумала. В расстроенных чувствах, стараясь ничем не выдать своего состояния, она вошла в предбанник семнадцатой квартиры. Посмотрела на часы, висевшие в будке охранников – время шло к полуночи.

Вчера... До этого она только раз видела Гео таким – когда он собрал всех близких людей, чтобы объявить, что у него не будет домашнего Политбюро. И когда с ними, уже успевшими выпить и поболтать за дружеским столом, заговорил не муж, папа или Джо, а глава государства. Вчера почти таким же тоном он кратко известил: Санни Флетчер ждёт ребёнка; Джордж не бедный человек, так что девушка получит более чем достаточное содержание; будем рожать; дядя Герхард уже предупреждён.

Сегодня весь день она старалась уйти с головой в работу, хотя какое там. Скажем прямо – не ждали. От секса бывают дети, но когда она преподносила Гео в подарок юную девственницу из хорошей семьи – не предполагалось, что так далеко зайдёт. Тут же выплыли мучительные воспоминания о своих собственных родах и приговоре врачей – следующая беременность почти наверняка будет с летальным исходом. И... В этом месте она разрыдалась. Гео. Который держал её на руках и ласкал, как младенца. Мой подарок от Всевышнего – это ты. Мне не нужен мир, в котором не будет тебя. Именно ты – моё счастье, а дети и всё прочее – так, приложение. Есть – хорошо, нет – рыдать не будем. И ведь, похоже, не врал. Финка действительно его ангел, без которого ему не нужен этот мир... Была тогда. А вчера – он сообщил ей, как сообщают населению о подписанном президентском указе: раньше было так, теперь будет этак.

Якобы у всех супружеских пар на седьмом году брака наступает кризис отношений. А ещё – Финка уже давно одна из кремлёвских жён, а кремлёвские семьи – это вообще отдельная категория брачных союзов. Кремлёвская жена должна всем демонстрировать теплоту семейного очага и то, что тыл драгоценнейшего руководящего супруга благополучен и нерушим. А отказаться от разного рода метресок и секретуток руководящий муж может только в силу естественных причин – таких, как преклонный возраст, болезнь или нетрадиционная ориентация.

И всё-таки... В голову упорно лезли воспоминания то о днях после родов, то об августе девяносто первого. Наверное, Гео тогда должен был быть где угодно – на пресс-конференциях, на совещаниях у Эльцера... А он как-то умудрялся всё равно оказаться рядом со своей Финкой, шокированной штурмом их квартиры. А вскоре последовала странная ночь, когда он пришёл домой, что называется, ни в одном глазу, но было понятно – впервые за много месяцев он крепко выпил. Ей сказал одну фразу – можешь забыть августовский кошмар. Навсегда. Уже потом ей шепнули на ухо – в ту ночь он лично перебил всех гэбистов, пытавшихся взять штурмом семнадцатую квартиру. Включая бывшего Финки. Хотя, конечно, на тот свет он его отправил не за прежние связи с его женой. И – да: где-то после той странной ночи у него и появилась эта манера вести заседания. Равнодушно-суровый начальник, который иногда напоминает подчинённым об их ошибках и предупреждает об их последствиях. Ещё один косяк – и на вашем месте будет сидеть другой. После чего некоторым делается дурно.

…Семнадцатую квартиру уже много лет охраняли одни и те же сотрудники «Беркута», теперь формально трудоустроенные в Службу безопасности президента. И, конечно, они мгновенно улавливали все тонкости настроения хозяев.

– Добрый вечер, Жозефина Андроновна! – начальник караула сдержанно улыбнулся. Да-да, ничего не произошло. Хозяйка просто немного устала, не следует её нервировать и докучать.

– Здравствуйте! Джордж Джорджиевич дома?

Зачем она это спросила? Меньше всего ей сейчас хотелось болтать с охранниками.

– Так точно, дома. Он сегодня удивительно рано приехал, всех отпустил, даже няню Элегии Джорджиевны.

– Хорошо... Спасибо.

Она прошла на второй этаж.

В квартире царили темнота и тишина. Свет пробивался только через приоткрытую дверь комнаты Стефани, да ночник горел в комнате Элли. Она же их бывшая гостиная, рядом с кухней, совсем недалеко от входа. Оттуда же доносилось тихое пение – единственное, что нарушало тишину.

Місяць на небі, зіроньки сяють, Тихо по морю човен пливе.

В човні дівчина пісню співає, А козак чує – серденько мре.

Пісня та мила, пісня та люба, Все про кохання, все про любов. Як ми любились та й розійшлися, Тепер зійшлися навіки знов.

Это народную украинскую песенку в их дом принёс Саша Городецкий. Он так проникновенно её пел, что в полном восторге была даже Элли трёх лет от роду. После чего маме и папе девочки пришлось осваивать азы мовы, ибо песня стала идеальной колыбельной для их дочери.

– Мама!

Не успела Жозефина заглянуть в комнату, как её заметила Элли. И радостно вскочила на постели.

– Элли! Здравствуй, доченька!

Она подошла, обняла малышку.

– Привет, Гео!

– Привет! – как-то жалобно ответил он.

Он сидел в кресле рядом с кроватью дочки и меньше всего был похож на главу государства, вчера объявившего своим верноподданным монаршую волю относительно беременности девицы Флетчер. Похоже, у него тоже выдался просто ужасный день. Сейчас бы принять снотворное и отключиться до утра, но Элли никак не может заснуть без мамы, а мама задерживается на работе, и поэтому надо сидеть с ней, рассказывать ей сказки и петь любимую колыбельную на щирой украинской мове.

– Мы никак не могли без тебя заснуть… – он попробовал улыбнуться. Вышло не очень.

– А я вам сейчас помогу!

Несколько минут Жозефина убаюкивала дочку. У неё на руках Элли действительно быстро уснула; девочку аккуратно уложили на кровать и накрыли одеялом.

– Пойдём отсюда! – шепнула женщина Джорджу, после чего они вышли и тихо прикрыли за собой дверь.

Из своей комнаты выглянула Стефани. Ей, похоже, тоже не спалось – она читала какую-то книжку, которую сейчас держала в руках. Улыбнулась Жозефине.

– Здравствуй! – тихо прошептала Финка, показывая глазами на детскую – мол, Элли только заснула.

– Привет! – так же тихо выдохнула Стефани.

А может, действительно? Утро вечера мудренее. У них у всех был тяжёлый день…

Жозефина долго стояла под душем. Нет, определённо – сейчас в кровать и заснуть. А утром как-нибудь разберёмся.

– Может, чаю? С печеньками? – на выходе из ванной ждал Джордж.

А ведь она действительно проголодалась.

– Овсяное?

– С изюмом.

Впервые за весь вечер он искренне улыбнулся – похоже, супруга не задаст в ответ направление движения.

– Давай!

Однако первое, что он сделал, разлив чай, – протянул ей бумагу. Официальный бланк, гербовый лист. Довольно мелкий шрифт, строчки путаются перед глазами. Документ от сегодняшнего, вернее уже вчерашнего, числа. Нотариальная дарственная запись. Джордж передавал Жозефине в полное владение свою долю в охранном холдинге «Беркут».

– Как это понимать, Гео?

– Сегодня днём я по-настоящему испугался.

– Чего?

– Того, что ты уйдёшь. А если это произойдёт... Удержать тебя я не смогу, а участвовать в судебном процессе по разделу имущества у меня не хватит сил.

Таким тоном он говорил с ней один раз в жизни. Ночной звонок по телефону. Та самая ночь весной 1991 года, которая раз и навсегда перевернула взаимоотношения исполнительного директора ЧОП «Беркут» и его секретарши. Пожалуйста, Жозефина, не бросайте трубку. Самое мучительное для меня – извиняться. А я был неправ и незаслуженно вас обидел. Простите меня. Через час они уже разговаривали на «ты», через два гуляли на Чистых прудах... Утром проснулись вместе на полу его кабинета.

– Гео, если бы я надумала от тебя уходить, то не взяла бы ничего. Тем более долю в компании, которую ты создавал на двоих с Рудольфом.

– А мне не нужна доля в компании, если из моей жизни исчезнет такая прекрасная управляющая этой долей. Во всех смыслах прекрасная... Утром я это понял, а после обеда вызвал нотариуса в Администрацию Президента. Потому что... Ты могла прийти вечером и сообщить, что между нами всё кончено.

– И что бы ты стал делать?

– Это и было самое страшное открытие. Я понял, что я не знаю, что стал бы делать в этой ситуации. Когда-то я отделывал эту квартиру под себя, а сегодня я не хочу сюда возвращаться, если здесь нет тебя. И отправить Санни на аборт я тоже не могу.

– Почему?

– Я дал ей надежду. Ещё при нашем первом свидании я ей пообещал, что у неё теперь будет ещё один друг и помощник. И она поверила, хотя и не сразу. Если я не могу простить предательство другим – как я прощу его себе? Я ей дал телефон для связи, и она позвонила, надеясь на мою помощь.

Жозефина смахнула слезинку.

– Присядь поближе, Гео.

Она обняла Джорджа.

– Мы вместе затеяли эту игру. Я не могу обвинять только тебя, Гео. Поэтому... Помнишь, на свадьбе Азраил рассказывал притчу о двух хромых птицах? Я без тебя тоже не смогу.

До спальни он нёс её на руках. В комнате напротив по-прежнему горел свет – Стефани читала свою книжку.

– Дочь, открой нам дверь, пожалуйста! – взглядом он показал на вход в спальню. После чего ощутил ещё одни объятия. Стеф сзади обняла его за плечи и прижалась. Похоже, она действительно одинаково любит и его, и Жозефину. Не может уснуть, когда у них всё сложно, и радуется, когда опять всё хорошо.

Первой, разумеется, проснулась Элли. В прекрасном настроении, как будто это не она вчера весь вечер не могла уснуть и искала маму. Потом Стеф – пора было в школу. Потом в квартире появилась няня Элли, а внизу, в предбаннике, обслуга Джорджа: традиционный утренний доклад главе государства о случившемся за сутки, а потом надо везти господина президента в его администрацию. Подождут! – махнул рукой Джордж и отправился с Жозефиной на кухню.

– Гео, ты сегодня завтракать собираешься? Только и делаешь, что разглядываешь меня.

– Вчера в это время я тут завтракал один. Потому что ты уже ушла на работу…

– Гео, я не специально. Честно. Действительно было очень много дел!

Поняв, что соврала не особо убедительно, Жозефина опустила взгляд. Хотя муж только улыбнулся.

– Да, я так и понял. Это и неважно. Важно, что я тут сидел один и думал, что ты... Когда-то давно, ещё в СССР, я повстречал очень храбрую девушку. На кладбище около Георгиевской церкви она пришла защищать от моих охранников свою подружку Иру, а потом полдня сидела и дожидалась меня в «Беркуте», чтобы добиться гарантий её безопасности. Уже после того, как подружка Ира ей пересказала полный набор ужоснахов обо мне от прокурора товарища Заречного.

– Гео! – Жозефина не могла не рассмеяться. – Ты это к чему?

– Вчера я подумал, что если ты уйдёшь, то сделаешь это без скандала, но решительно и бесповоротно. И мне стало страшно. У меня такое уже было. Маша, которая назвала мне условия нашей совместной жизни, при невыполнении которых она уйдёт. Хотя и любит меня. И – она смогла бы. Ты тоже. Наверное, именно поэтому на месте Маши сейчас ты, а не другая. И останешься тоже ты. Если однажды не соберёшься рано утром на работу, чтобы вечером прислать мне уведомление о предстоящем разводе. Тихо, без скандалов, но – это будет окончательное решение, которое я не смогу оспорить. Я знаю, что сильно тебя обидел. Прости меня, Финка. Я просто не знал, как объявить тебе о беременности Санни, – и, похоже, выбрал самый идиотский способ это сделать.

Они сидели рядом на диване. Поэтому Финка просто обняла его. Вместо тысячи слов.

Уже в обед ей позвонили. Одна из тех львиц модной индустрии, с которыми у Жозефины сложилось некое подобие доверительных отношений – насколько это вообще возможно в бизнесе. Ну да, разумеется. Жози, а это правда, что Его Величество отписал тебе какие-то свои активы в «Беркуте»? Люди как люди, обыкновенные. Их интересуют главным образом деньги в чужих карманах. Хотя... Не хватало ещё их в личные дела пускать. Лучше уж пусть считают деньги. Тем более вчера в мире стало на одну бизнесвумен – долларовую миллиардершу – больше. Так что обсуждать будут и в Европе, и за океаном.

А ты телевизор включи! – посоветовала Жозефина подружке. Зная стиль управления Гео, можно не сомневаться – официальное сообщение будет уже сегодня. Информационная служба Кремля уведомляет, что главой государства было принято решение о безвозмездной передаче всех своих активов в бизнесе своей супруге Жозефине Андроновне Тейлор, которая до этого была доверенным лицом, управлявшим теми активами от имени президента. Решение принято в целях наиболее полного соответствия деятельности главы государства антикоррупционному законодательству.

Господи, какой вой будет стоять в дружной стае кремлёвских жён! Простить товарке наличие у мужа постоянной любовницы и даже лицемерно посочувствовать – святое дело. Но простить переход в её владение половины самого успешного охранного холдинга страны с чистой прибылью в сотни миллионов долларов в год – никогда.

На очередной кремлёвской ёлке семью Шпееров усадили за тот же стол, что и год назад. Начальник главка в министерстве – третий ряд власть предержащих. Правда, депутата Эринга в этот раз за другой стол отправили.

– А ваше солнышко всё хорошеет и хорошеет!

Ну да, это же официозное светское мероприятие. Подойти и лично поприветствовать каждого приглашённого, произнести комплименты по поводу прекрасных дам – святая обязанность главы государства. Но – ничего личного. Так. В прошлый раз запомнилась стройная рыжая красавица с необычным именем Санни, племянница замминистра, солнышко этого скучного мероприятия – как же не переброситься с ней парой реплик? Общий смех, комплименты в ответ... Пора уважить и гостей, собравшихся за другими столами.

Тем более что праздновать ночью с 31-го на первое Шпееров приватным порядком пригласили в Лиандрополь. Даже вместе с многочисленным семейством Герхарда Антоновича, в целом ожидается не более 20 человек – только самые близкие люди. И одеться можно попроще, без ухищрений, вроде нарочито свободного широкого платься, скрывающего животик Солнышка.

6

Ночью ему опять снился Варский централ. 1992 год, осень. Руководитель Службы безопасности Президента Северной Федерации решил навестить свою бывшую тюрьму. Зачем? В истинную причину поездки всё равно никто никогда не поверит.

Она тоже была Марковна. Фаина Марковна, заведующая библиотекой Варского централа. Уже тогда, в первой половине восьмидесятых, она была старушкой и давно могла бы заслуженно отдыхать на пенсии. Но то ли скучно ей было в грядках копошиться, то ли тюремное довольствие было хорошее, то ли... Он её запомнил как добрую старушку. Ну, насколько вообще может быть доброй сотрудница тюрьмы, где любое проявление великодушия расценивают как признак слабости. Но – как-то вот сложилось. Что-то человеческое в ней нашлось, и, если мерить тюремными мерками, пожалуй, даже с избытком.

После убийства Маши, расправы над её убийцей и последующего осознания, что всё это было задумано специально... И что об этой догадке надо молчать; более того – ни вор Коростель, ни его приближённые даже и подумать не должны, что кольщик Жора всё понял и люто ненавидит их всех... Или сойти с ума, или покончить самоубийством. Но ещё была старушка Марковна с библиотекой. За три года между второй судимостью и освобождением по амнистии он прочитал больше, чем проходят за пять лет университета. Причём читал не по программе, а по выбору; то, что казалось интересным. Насколько могла позволить тюремная библиотека – история, философия, политика... Потом оно здорово пригодилось на выборах в Верховный Совет: выставленный от КПСС старый пень ждал схватки с полуграмотным уголовником, не способным без мата произнести трёх слов. И получил по полной.

Но это было потом, а тогда он ещё был Маркович, она – Марковна. Так они друг друга и звали. Люди простые, тюрьма кругом, понты только жить мешают. По какому поводу зашёл тот разговор – ей-богу, не вспомнить уже. Ерунда какая-то. Но только старушка тогда сказала – люблю, дескать, пить чай с шоколадными пряниками. Какие-то мелкие радости жизни обсуждали, не иначе. А он ей пообещал – придёт время, я к тебе специально приеду сюда и напою тебя чаем с шоколадными пряниками. В благодарность за всё хорошее.

Осенью девяносто второго она всё ещё работала в Варском централе – Фаина Марковна, библиотекарь. И он приехал. Среди сидельцев вообще принято отвечать за базар. Обещал чай с пряниками – так и делай.

В предбаннике, где толпились посетители, никто даже внимания не обратил: ну, зашли какие-то люди. Три человека в чёрном. Здесь не принято спрашивать, кто по какой нужде пришёл – от хорошей жизни сюда не ходят. Родственники сидельцев упаковывают передачки, адвокаты договариваются о встречах с подзащитными…

– Вы по какому делу? – спросила молоденькая регистраторша в окошке. В восьмидесятых она здесь точно не работала – скорее всего, в школе юной пионеркой была. Потом угораздило пойти в службу исполнения наказаний – теперь вот сидела, сверкая погонами младшего прапорщика, и выписывала пропуска.

Он протянул ей удостоверение в раскрытом виде. Большое цветное фото с печатями-голограммами по краям; чёткий печатный шрифт. Предъявитель сего, изображённый на фотографии, действительно ЛИАНДЕР Джордж Джорджиевич, руководитель Службы безопасности Президента Северной Федерации. Владельцу удостоверения предоставлено право свободного ношения оружия. Контролю и досмотру не подлежит. Пропускать везде. Всем представителям органов государственной власти Северной Федерации предписывается оказывать владельцу удостоверения всякое возможное содействие по первому требованию. Президент Северной Федерации Б. Эльцер. Живая чернильная подпись, гербовая печать Администрации Президента.

У юной прапорщицы отвалилась челюсть.

– Они со мной. Личная охрана! – кивнул посетитель в сторону двоих сопровождающих.

– Ага… – она растерянно кивнула. – Мне… доложить надо!

Пока набирала внутренний телефон, гость подумал, полез за пояс и вытащил пистолет с глушителем.

– Пожалуй, не будем злоупотреблять правом на оружие! – усмехнулся куда-то в сторону. Потом снова обратился к регистраторше. – Оформите, как положено. Пусть пока у вас полежит.

Кто решил в этот день посетить централ, уже понял весь предбанник. И тем более странной показалась гостю эта тишина. Родственники ещё старательнее, не поднимая взоров, начали упаковывать продукты для передачек; адвокаты углубились в чтение бумаг.

– Здравствуйте, Джордж Джр…

Человек в полковничьих погонах. Если уж не новый начальник централа, то, как минимум, зам. Его Джордж тоже не помнил. Впрочем, за прошедшие несколько лет тут вообще сильно перетасовали руководство.

– Здравствуйте. Проводите меня в библиотеку. Хочу поговорить с Фаиной Марковной.

– Слушаюсь!

При полковнике тоже оказались двое сопровождающих. Одного гость никогда раньше не видел, а второй... Он работал тут уже в 82-м. Надзиратель как надзиратель. По жизни, наверное, едва ли меньший негодяй, чем все прочие, но... Вальдемар Хук, бывший глава КГБ, рассказал: указание не прессовать осуждённого Лиандра поступило в централ напрямую из КГБ. Приврал, поди, старый хрен. Но, во всяком случае, какого-то особого давления со стороны вертухаев Джордж действительно не заметил. Обычное бытовое хамство, как и ко всем прочим сидельцам. В том числе и от этого человека, ныне сопровождавшего полковника и кидавшего взгляды на посетителя.

Они шли через тюремный двор, казавшийся пустым. Джордж знал – это обман. За группой людей, идущей к корпусу, где находится библиотека, сейчас следили десятки глаз. И уже наверняка опознали гостя. Жора Палач по какой-то причине решил посетить место своего былого заключения.

Более десятка дверей и решёток. Около каждой – один-два тюремщика. Большинство работали здесь во времена отсидок Джорджа. Тогда для всех он был «ты», зато каждый из них для него – гражданин начальник. Теперь они отдавали ему честь и пытались более или менее громко приветствовать. Впрочем, это он пресёк сразу. Даже слов не понадобилось – несколько жестов. Вертухаи молча отдавали честь и открывали двери и решётки по знаку полковника. И – взгляды. Почти одинаковые. Смесь страха, покорности и ожидания. Они тоже читают газеты, так что в курсе – Палач никому ничего не забыл и не простил. А зачем ещё он может сюда приехать, если не за последним актом своей мести? Бывший начальник централа, вор в законе Коростель, прокурор на его судебном процессе… – они все уже покойники. И та страна, которая его посадила, – её он в августе прошлого года тоже отправил в небытие. Осталась всякая мелкая пакость вроде хамоватых вертухаев из Варского централа.

Все они ловили одинаковый мрачно-серый взгляд и опускали глаза. И это тогда его поразило больше всего. Покорность. Наиболее вероятно, что он приехал составлять свои последние списки на ликвидацию. Скорее всего, он не пощадит никого. Но... Только опущенные взгляды оставшихся позади и задранные к фуражкам руки попадающихся на пути. И – полная готовность баранов отправиться на убой. Им этого очень не хочется, но… что делать?

Вот так кривая вывезла.

Комнатка библиотекаря была в конце длинного коридора. Последняя распахнутая решётка, впереди – ещё метров двадцать.

Он обернулся к одному из привезённых с собой сотрудников СБП. Тот всё понял, полез за пазуху и протянул шефу упаковку шоколадных пряников. Ещё один короткий жест – стойте все здесь, ждите меня.

Тусклый свет, железные двери камер. Можно не сомневаться – из каждой сейчас внимательно следят, куда и зачем идёт гость.

Он постучал в дверь кабинета библиотекарши и сразу же вошёл.

– Добрый день, Марковна!

Она почти не изменилась. Милая на вид седая женщина в скромном платье. Сидела за столом и заполняла какие-то бумаги и книжные формуляры.

– Ох!.. Это ты? Вы?.. Маркович? То есть… Джордж Джорджиевич…

– Для тебя я всегда – «ты» и всегда Маркович. И никак иначе.

Здравствуй, рад тебя видеть!

Он шагнул в кабинет и обнял вскочившую со стула старушку.

– Помнишь, я тебе когда-то обещал, что мы будем пить чай с шоколадными пряниками? Ну вот – пряники со мной!

Надо отдать ей должное – нервы у тюремной библиотекарши были что надо. Пока она заваривала чай, говорила ещё неуверенно, никак не решаясь перейти (вернее сказать, вернуться) к разговору на «ты». Но потом…

– Между прочим, у нас в централе до сих пор самая востребованная библиотека среди тюрем области. Больше всего сидельцев книжками пользуются. Из-за тебя! – хвасталась старушка, отхлёбывая из чашки. – Я им теперь всегда говорю – вот, сидел у нас Лиандер, очень любил читать. Вышел, стал большим человеком! Хотя главный иногда и ругается – тебя теперь велено считать выдающимся государственным деятелем.

Джордж рассмеялся. Подмигнул старушке и спросил:

– А ты сама как думаешь, Марковна? Я – кто? Говори, как есть. Надоело уже слушать дифирамбы от холопов и проклятия от врагов.

Старушка вздохнула.

– Я каждый день хожу на работу и домой мимо бывшего швейного комбината, где работала твоя Маша. Сейчас там всё разорено, стоят пустые корпуса с выбитыми стёклами. И вот я думаю – кому и зачем было надо, чтобы оно всё вот так повернулось? Хорошая же была фабрика, шили одежду для людей. Работал бы сейчас комбинат, работала бы там Маша, ты бы свои картины на дереве делал, растили бы дочку... Вот зачем оно всё так? Когда ты этому… шею свернул прямо в камере – я потом понять не могла, как это. Тебе картины надо рисовать, а не людей убивать. Не должно было ничего этого быть. А получилось... Сначала убийце этому шею свернул, потом стране. Судить тебя не могу, а страну жалко. Съезди на то, что от комбината осталось, – поймёшь.

– Ты тоже думаешь, что страну – это я?

– Ох, не знаю. Не пытай ты меня, Маркович. Чего не знаю – того не знаю. Самой бы кто объяснил – неужели без разрухи этой никак нельзя было обойтись?

…Два впечатления. Этот разговор со старушкой Марковной – и взгляды его бывших вертухаев. Старушка одна всех их стоила. Не люди – холопы. Скажи, что вешать их будешь, – спросят только, мыло и верёвку выдадут аль свои приносить. «Люди холопского звания – сущие псы иногда…» Книжку с этими стихами он брал в библиотеке у Марковны за годы заключения несколько раз, читал и перечитывал.

А комбинат в итоге восстановил. Ради светлой памяти Маши. Она ведь действительно любила шить. Когда у тебя имеется свободная пара миллиардов долларов, не велика проблема – восстановить небольшое швейное производство в провинциальном городке. Швейное объединение «Мария», так оно теперь называется.

А вот холопы... Когда и как он умудрился их недооценить? Псы вонючие…

Они попытались его убить.

Они убили его Солнышко.

И неизвестно, что хуже.

Половина пятого утра. Пытаться заснуть – бесполезно. За окном, по летнему времени, уже достаточно светло. Он тихо встал с кровати, накинул больничный халат и присел за столик у окна.

Профессор категорически одобряет желание пациента вернуться к рисованию простым карандашом. Развивает мелкую моторику рук, а самое главное – приводит в порядок нервы больного.

Взял карандаш, открыл папку с набросками. Вытащил один.

Пожалуй, сегодня он закончит эту работу.

Ещё в начале девяностых, когда на его деньги реставрировали церковь Георгия Кладбищенского, отец Феогност показывал и рассказывал ему о канонах, по которым писали фрески и иконы. В высшей степени любопытный художественный стиль. Теперь вот, в Центральной кремлёвской больнице, появилось время поупражняться в подобной живописи.

Рисунок был почти готов. Сюжет из «Апокалипсиса». А вот над подписью ещё надо поработать. Текст, сопровождающий рисунок, должен копировать шрифты церковных книг XVII века. Каждую буковку надо прорисовывать. А надпись длинная: «И услышал я из храма громкий голос, говорящий семи Ангелам: идите и вылейте семь чаш гнева Божия на землю! …Четвёртый ангел вылил чашу свою на солнце, и дано ему было жечь людей огнём». А в верхней части рисунка, пожалуй, надо сделать заголовок – немногие читали «Откровение Иоанна Богослова». Сюжет называется «Господь изливает чашу гнева Своего на солнце».

7

Под новый, 1998 год они всё-таки встретились за одним столом – Санни и Жозефина. И... Нет, определённо – его женщин посылает ему Всевышний; это такая форма проявления милости Небесной Канцелярии к многогрешному Георгию. Они поняли друг друга. Из всех правил бывают исключения, в том числе и из канонов семейной жизни. Иногда женщине для счастья необходимы несколько мужчин, иногда мужчине – несколько женщин. Санни может дать Джорджу то, чего, к сожалению, в силу нездоровья, не может дать Жозефина – наследника мужского пола. Всё остальное она может дать ему сама, поэтому и уверена в прочности их брака. И раз уж так вышло – может, мы не будем устраивать боёв за мужчину, которого любим одинаково? Да-да, Санни, я и это знаю. По тебе видно – ты его тоже любишь. И поэтому – не добавляй ему стресса скандалами, хорошо? Тем более у тебя тоже будет почти всё. Кроме штампа в паспорте.

К весне они подобрали жильё для будущей молодой мамы. Николина гора. Соседей многовато, хотя, с другой стороны – и неплохо. Видеокамер везде понатыкано. Если кому вдруг захочется последить за жизнью юной мамы и её малыша, чтобы сварганить чернуху из серии «скандалы, интриги, расследования», то отследить правдоруба будет куда легче. Средних размеров участок, обнесённый высоким забором и богато засаженный деревьями. Уютный каменный особняк в два этажа в глубине участка. А чтобы соседи лишний раз с расспросами не лезли – опекуном и распорядителем элитной недвижимостью до совершеннолетия хозяйки определим сотрудника Службы безопасности президента. Кому особо интересно – можете поговорить с товарищем генералом; у него удивительная способность чётко и ясно отвечать на все вопросы – так что вопросов вскоре не останется.

Итог медицинских исследований – у Санни будет сын. Мудрая девушка – она первой предложила компромиссный вариант. Её самый дорогой человек – покойный отец. Джордж – наверное, он и сына хотел бы видеть Джорджем. Поэтому мальчика назовём Герхардом – в честь дяди Шпеера.

Когда у Жозефины случался очередной отъезд за рубеж, они несколько раз проводили вместе ночи, но чаще…

Выяснилось ещё одно совпадение их характеров: Санни, оказывается, тоже любила прокатиться на автомобиле с ветерком. И даже знает очень хорошую песню по поводу. Джордж послушал – ему тоже как-то сразу на душу легло. Так что три-четыре раза в месяц по улицам ночного Мошковца и его окрестностям гонял на большой скорости автомобиль с тонированными стёклами, из которого можно было услышать бодрый ритм и пение очередного кавказского соловья:

Бывает, судьба мне случайно подарит Такие желанные эти часы:

Из аэропорта домой меня катит По мокрой и скучной дороге такси.

И я, вечный раб своего настроенья,

Любуясь мечтами во всей их красе,

Все чувства и мысли отдам на мгновенье Дороге, что ты называешь шоссе.

А мир задыхается в воплях и стонах, Но доживает двадцатый свой век. Себя потеряв во дворцах и в притонах, Я только в дороге ещё человек.

А ты, зная всю мою сущность гнилую, Постарайся не спорить с судьбой: Всё равно я тебя поцелую,

Всё равно я останусь с тобой.

Мне кажется, мы никогда не менялись; Мы все – не такие, как все.

Что люди? Жаль мыслей, что мёрзнуть остались На мокром, холодном шоссе.

Это произошло уже под утро. Их поездка заканчивалась, Санни сидела на коленях у Джорджа и тихо засыпала, автомобиль приближался к особняку на Николиной горе. Заехать, уложить Солнышко в постель – и в Лиандрополь, отсыпаться самому.

Внезапная остановка.

Какого хрена, а? Какой-нибудь дикий гаишник этот автомобиль со спецномерами и мигалкой остановить не рискнул бы.

– В чём дело? – Джордж потянулся, чтобы нажать кнопку, опускающую перегородку между салоном и кабиной водителя, и спросить у него. Не успел.

Открылась дверь с той стороны, на которую во время поездок обычно садился президент. Но сейчас там сидела Санни. Пока они катались, то успели и полюбоваться ночным городом; девушка долго сидела у Джорджа на коленях, а он обнимал её – пожалуй, самое дорогое ему существо в этот момент. Осторожно гладил её животик... Когда остановились, она слезла с колен и оказалась на том месте, куда обычно садился её любимый.

– Приехали! Добро пожаловать в Ад!

…Детали всплыли в памяти уже значительно позже – через несколько недель, в палате интенсивной терапии Центральной кремлёвской больницы. А тогда... Разве что инстинкт сработал. И то, неизвестно ещё – у кого: у него или у Солнышка.

В распахнувшейся двери автомобиля стоял его водитель с пистолетом в руке. Картина, примерно столь же ожидаемая, как налёт Земли на небесную ось. Этого человека отбирал к нему в сопровождение лично Агран – так что внезапное сумасшествие охранника или его тайная работа на зимбабвийскую разведку, давшую поручение устранить главу Северной Федерации, исключались примерно полностью. Или всё же не полностью?

Но было то, что было.

Дверь распахнулась, водитель сказал «добро пожаловать в Ад!» и…

Уже потом эти несколько секунд всплыли в памяти в каком-то замедленном режиме, с поразительной точностью – и заставили его в очередной раз вскочить посреди ночи с криком ужаса.

Санни не раздумывала. Выкрикнув какое-то очень грубое ругательство, она бросилась на человека с пистолетом, пытаясь вцепиться ему в морду. А тот начал стрелять.

Он был не единственным человеком, сопровождавшим маши ну главы государства. Несколько секунд, несколько оглушающих хлопков выстрелов – и всё было кончено. Несостоявшегося убийцу отоварили прикладом по темечку, кинули на землю и повязали. Джордж ощутил боль в правой ноге – кажется, какая-то из пуль в него всё-таки попала. Но самое ужасное…

Санни закрыла его собой. Несколько пулевых ранений в упор в груди и в животе; тёмно-красные пятна, расползающиеся по светлой блузке; струйка крови из уголка рта. Она ничего не успела сказать перед смертью.

Какие-то люди; переговоры по рации; мат охранников. Ему помогают выбраться из автомобиля; на дикой скорости несётся «скорая помощь».

Что это не сон, до него дошло, когда врач реанимационной бригады, поймав его взгляд, скорбно, но твёрдо произнёс: мы – не боги. Четыре ранения, из которых три – несовместимые с жизнью.

Носилки труповозки стояли прямо на асфальте. На носилках лежала Санни, накрытая белой простынёй. Местами на простыни уже проступали кровавые пятна. А лицо... Казалось, она заснула. Какое-то очень спокойное лицо. Только следы крови в уголке рта показывали, что этот сон – вечный.

В этот момент действие шока закончилось.

– Санни? – робко, неуверенно спросил он, обводя взглядом окружающих. – Санни, как это?

И дальше, уже не обращая внимания ни на кого:

– Нет! Солнышко! Не умирай!!! Я не хочу!!! Солнышко!

От труповозки, куда врачи засовывали носилки с телом, его оттаскивал невесть откуда появившийся Агран – остальные откровенно боялись подойти. Кажется, сейчас он свернул бы шею и Рудольфу, но... Чёрная пелена. Просто чёрная пелена.

Окончательно он пришёл в себя в реанимации Центральной кремлёвской больницы. Незначительная боль в ноге. И острая боль в сердце.

– Санни? Где она? Я хочу её видеть!

Он попытался приподняться с кровати. Острая боль в сердце.

Какой-то обжигающий укол, чуть не до потери сознания.

– Лежать! – властный голос откуда-то сверху. – Если ещё раз попробуете встать – умрёте! Поэтому слушайтесь меня! Меня зовут профессор Линдси, и именно я сейчас должен буду вас спасать.

Над кроватью больного возвышался бородатый богатырь – косая сажень в плечах – в белом халате с бейджем ЦКБ. Когда он присел на стул рядом с пациентом, стало можно прочитать, что там написано. Доктор медицинских наук, заведующий кардиологической реанимацией Аполлон Григорьевич Линдси. Строго гля дел на пациента и говорил трубным гласом.

– Обширный инфаркт. Угроза жизни вполне реальна. Поэтому во всём строго слушаться меня. Никаких отступлений от того, что я скажу. Вы меня поняли, Джордж Джорджиевич? Я вам теперь и царь, и бог, и воинский начальник.

Пациент кивнул и тихо спросил:

– Санни?..

– Она спасла вам жизнь, – подумав, ответил доктор.

В первую же ночь к нему вернулся самый ужасный кошмар в его жизни. Удивительно чёткое, ясное и точное воспоминание о пережитом в Варском централе, когда Джордж узнал, что Маши больше нет. Два ощущения. Для первого есть даже медицинский термин – тифлосурдия. Слепоглухонемота. Объективная реальность кончилась и осталась где-то там, очень далеко, в прошлой жизни. И второе ощущение – падение в пропасть. Или полёт в открытом космосе. Космос – он же, в некотором роде, и есть пропасть. Чёрная глухая пропасть, расстояния в которой измеряются миллионами световых лет – падать в неё можно бесконечно. Бесконечное падение в чёрную пустоту…

У постели больного к тому времени дежурили уже два профессора – кардиолог Линдси и старик-психиатр Лазарь Майрановский. Психиатр внимательно выслушал рассказ давнего пациента о ночном кошмаре, посовещался с кардиологом. Вкололи какое-то снотворное. Пока так.

Следующие две недели остались в памяти какой-то сплошной серой пеленой без разбивки на отдельные дни и события. Более или менее сильные боли в области сердца во время бодрствования и кошмары во сне. Почему-то упорно вспоминалась первая встреча с Санни: девушка вздрагивает от неожиданности и проливает красное вино на белоснежное платье. И один и тот же сон, повторяющийся раз в две-три ночи.

Огромное пустое поле, зима, ветер, снег по колено. Ночь, только яркий свет полной луны. Блестит снег, змейкой серебрится полоска льда – видимо, какая-то замёрзшая речка. Вдалеке, за речкой, стоит Санни и улыбается. На ней лёгкое летнее платье и босоножки, но ей не холодно. В отличие от Джорджа – у него какие-то удивительно ясные ощущения холода и пронизывающего ветра. Он бежит навстречу девушке, иногда проваливаясь в снег; при переходе через речку ломается лёд, и Джордж умудряется ещё и воды зачерпнуть. И последняя картина – почти замёрзший, он наконец добирается до места, где стоит Солнышко; хочет её обнять... Но это не Солнышко. Это белый могильный обелиск с её фотографией. Посреди огромного зимнего поля.

Он просыпался в холодном поту и даже не пытался потом за снуть – бесполезно. Ждал, когда рассветёт, и…

Видеть никого не хотелось, разговаривать – тем более. Но лучше эти разговоры, чем продолжение странных видений. Поэтому…

Всё-таки не просто пациент – глава государства. Профессор Линдси, тяжко вздохнув, был вынужден выделить один час в день. Вернее, три периода по 20 минут или четыре – по 15, с обязательными перерывами, на общение больного с чиновниками и прокурорами.

Покушение случилось удивительно вовремя. Или удивительно не вовремя. Но, во всяком случае…

В апреле он принял отставку прежнего премьер-министра. Могучий старик, из советских хозяйственников, он вполне справился со своей задачей – удержать экономику страны от полного краха в эпоху диких перемен. А мимоходом – стал одним из трёх соучредителей газового концерна «Газонефтепром». Именно эта компания уже вскоре станет абсолютным лидером отечественной экономики и самой известной в мире компанией из Северной Федерации. Не до жиру – придётся ещё несколько лет заниматься в основном поставками углеводородов западным потребителям. Через неделю после того, как премьер отпраздновал своё 65-летие, глава государства отпустил его на заслуженный отдых. Вернее, теперь могучий старик вовсю займётся газовыми делами и окончит свои дни долларовым миллиардером, представителем бизнес-элиты мирового уровня. Ну, и дай ему Всевышний долгих лет и крепкого здоровья; заслужил. Расстались очень хорошо.

На место главы правительства был назначен 35-летний выпускник Гарвардского университета, доктор экономики – один из первых граждан Северной Федерации, получивших полноценное западное образование. Вернее, пока он был всего лишь и. о. – утвердить кандидатуру премьера должно было Законодательное Собрание. А там случились разброд и шатание.

Товарищи депутаты и раньше нередко охреневали от законопроектов, которые им спускали на обсуждение из Администрации Президента – без предварительных консультаций, просто потому, что Первое Лицо подумало и решило – пожалуй, пора. И потом довольно долго те вопросы дебатили – как, например, идею о легализации проституции. Иное дело, что тут можно и подождать – пускай поиграются в общественное мнение; откроем первый легальный бордель в Мошковце годом попозже. Опять же, ширнармассы пускай привыкнут, что теперь будет вот так.

Но вот по поводу нового премьера они забузили. Старикашки явно увидели в этом знак скорой и неизбежной смены поколений правящей элиты; совковые недобитки завыли про «иностранного агента, получившего образование на Западе»... В общем, процедура утверждения затягивалась.

А назначенец отнёсся спокойно. И. о. – ну, пусть пока будет

и. о. И в качестве временно исполняющего обязанности главы правительства отправился на очередной международный экономический форум – договариваться о новых кредитах. Вот прямо утром того дня, который закончился последней поездкой с Санни…

И поэтому уже через пару часов после того, как Джордж пришёл в себя в реанимации и получил строгое указание от профессора ничего не делать без разрешения доктора, в палату пробились министр юстиции и министр внутренних дел. Хотя бы одно слово скажите, Джордж Джорджиевич: дальше что? И кто? По конституции временным и. о. президента на время болезни главы государства становится премьер-министр, но у нас – только не утверждённый и. о., да и тот ещё не прибыл домой. Форум-то международный не абы где, а в Австралии – даже самолётом сутки добираться.

Что вообще происходит? – спросил визитёров Джордж. В Мошковце – чрезвычайное положение, – отвечал министр внутренних дел. Подсуетился начальник городской милиции Пузыревич, ввёл на территории города своей властью сразу же, как только получил известие о покушении. Полагаю эту меру излишней, к вечеру отменим. Ни в коем случае! – прошипел Джордж и некоторое время затем лежал, ни на что не реагируя – очередной приступ острой боли. Пузыревич, Пузыревич... Да, фирменный стиль его работы. В августе девяносто первого тоже именно он первым прислал ментов – спасать квартиру Джорджа и её обитателей от налёта гэбистов.

– Джордж Джорджиевич, так что? – министр юстиции заглянул прямо ему в глаза. Взгляд растерянный – похоже, он реально в шоке от произошедшего сегодня под утро.

– Подготовьте указ. На время моей болезни я назначаю и. о. премьер-министра… Герхарда Антоновича Шпеера. Побыстрее напечатайте, чтобы подписать…

– Всё, достаточно! – трубный глас откуда-то сверху. В дверях палаты стоял профессор Линдси с твёрдым намерением лично выкинуть посетителей, если они сами сейчас же не уйдут и не оставят пациента в покое.

Отпечатанный указ президента ему принесли часа через три. Под присмотром профессора – никаких лишних движений, в особенности резких! – поставил свою подпись под бумагой. После чего на пару дней наступила серая пелена. Боли в сердце днём, кошмары ночью; в перерывах – короткие свидания с ближайшими родственниками и общение с Линдси и Майрановским. Им важно знать всё, чтобы правильно лечить пациента.

А потом появился прокурор Заречный. День на третий или на четвёртый.

После провала августовского путча он сам написал заявление об отставке с поста прокурора. Сражение проиграно; страна, по сути, уже уничтожена; исполнительный директор «Беркута» возглавил Службу безопасности президента и разгромил Комитет госбезопасности Союза. Самое время подать рапорт, и... Лиандер ведь не щадит никого.

Тем вечером он планировал застрелиться. Но прежде – надо сделать последнее дело в жизни. Останутся жена и двое детей. Надо договориться с Лиандром об их участи. Я уйду сам, не буду тебе мешать. Но – их не трогай.

Лиандер принимал его в бывшем кабинете председателя КГБ СССР. И не стал затягивать – протянул Заречному его недавнее заявление с отказной резолюцией прокурора республики. Отставку не принимать, назначить Заречного И. Г. заместителем прокурора города Мошковца.

– Неожиданно… – произнёс прокурор и посмотрел на хозяина кабинета. Ещё каких-то полгода назад он открыто говорил тогда ещё всего лишь исполнительному директору ЧОП «Беркут», что видит своей главной задачей пресечь деятельность его банды и что самое время депутату Лиандру вернуться туда, откуда он и попал в Верховный Совет, – в тюрьму.

– Привыкайте, Игорь Германович! – вообще-то они, как два непримиримых, но более-менее равных друг другу врага, давно разговаривали на «ты». Но сейчас Лиандер был официален. – Вам ещё предстоит многое понять и усвоить.

– Новые порядки наводить будете?

– Обязательно. Но есть ещё пара истин, которые вам неплохо бы усвоить.

– Например?

– Человек, облечённый властью, принимая государственные решения, не должен руководствоваться личными чувствами. Ни завистью, ни ревностью, ни местью… ничем. Вы – слуга Закона. Причём идейный. Закон, которому вы будете служить, мы перепишем. А вот таких служителей – ещё поискать. Поэтому идите и приступайте к своим новым обязанностям.

– Но вы хоть понимаете, что я не прекращу своей работы по расследованию вашей деятельности, Ли… Джордж Джорджиевич?

– И не надо. Доведите эту работу до конца. К тому времени, как вы закончите, в Северной Федерации уже будет новое законодательство, и вы лично подпишете постановление прокуратуры о прекращении всяческих действий против «Беркута» и его руководства. Причём не из страха, не из корысти, а именно ради соблюдения законодательных норм. Идите уже, Игорь Германович, и больше ко мне со спектаклем «а что мне будет, если я застрелюсь?» не ходите. Не в такие времена живём, чтобы валять дурака. Новую страну строить надо.

В этом месте Заречный вздрогнул.

– Как вы догадались?

– Тоже мне бином Ньютона! – махнул рукой новый хозяин кабинета главы КГБ. – Я слишком долго с вами общался, чтобы оценить, насколько вы идейный. Такие люди, однажды дав клятву верности Северному Союзу Социалистических Республик, потом способны на что-нибудь такое… эффектное. Например, застрелиться, сидя под красным знаменем уже несуществующего государства. Проблема есть, но мелкая – таких людей ничтожно мало, так что красоту жеста не заметит никто. Так что не надо валять дурака.

– Позавчера застрелился мой хороший друг, майор советской армии. Он не считал, что сохранить верность присяге, которую он приносил перед лицом товарищей, это валять дурака.

– Его право. А мне сегодня довелось сопровождать Бария Никалозовича на военный полигон. Дивизия, больше пяти тысяч человек, как один переприсягала на верность Северной Федерации. Приказ о вашем назначении заместителем городского прокурора получите в прокуратуре Мошковца. Не смею более задерживать, Игорь Германович.

Семь лет спустя он уже возглавлял главк в Генеральной прокуратуре. Именно ему поручили расследование покушения на главу государства.

Именно этому человеку Джордж теперь будет вынужден рассказывать всё. Отношения с Санни. Ночные поездки на автомобиле. Та самая ночь. Заречный задавал удивительно точные и от этого особенно мучительные вопросы. Придётся вспомнить всё. Не помогут ни адвокат Ройзман-младший, племянник защитника на суде 82-го года, ни профессор Линдси. Они оба в обязательном порядке присутствуют при беседах с Заречным и довольно решительно защищают Джорджа. Адвокат протестует против неудобных вопросов, профессор – решительно ограничивает время общения. У него пациент в реанимации с обширным инфарктом – никаких лишних волнений.

Но куда убежишь от себя? От своих воспоминаний? Прокурор уходит, остаются только постоянные сердечные боли и мрачные ночные сновидения. Жозефина приходит и уже не спрашивает, как Гео себя чувствует. Сердечные боли. Только обнять и плакать. Хотя держится героически и даже пытается улыбаться и рассказывать какие-то смешные истории – что в мире делается.

Кстати – а что в мире делается?

Вскоре после подписания указа пришёл Герхард – отчитаться, что вступил в исполнение обязанностей главы правительства. В общем и целом в стране всё спокойно, а подробности... Вы, Джордж Джорджиевич, сейчас не волнуйтесь и выздоравливайте – правильно ваш доктор говорит. Он вообще один из лучших кардиологов мира, обязательно поможет. Иностранные дела все пока отложены; международные партнёры отнеслись к произошедшему с полным пониманием, осудили покушение и желают господину Президенту Северной Федерации скорейшего выздоровления. Внутренние дела идут своим чередом, держимся.

Приходил Агран. Тягостная встреча, на которой оба больше молчали. Несостоявшийся убийца лично проходил проверку у главы Службы безопасности – и ведь прошёл, мерзавец. Тягостное молчание и взгляд вместо тысячи слов – ты мне больше не веришь? Ты считаешь, что это я? Как я могу доказать, что непричастен? – Не знаю как. И вообще – мне сейчас тяжело долго с кем-то разговаривать, зайди попозже.

Теперь ко всем прежним терзаниям добавятся ещё и сомнения – кто? Рудольф? Или… Финка? Один Всевышний знает, что творится в душе у любящей законной жены, которая не может родить наследника – когда совсем рядом молоденькая любовница, беременная мальчиком. Нет, бред. Не сходи с ума окончательно. Это сыграть невозможно. Финка, как и Стеф, похоже, скоро переедут жить в ЦКБ. Похоже, они единственные, кого Линдси готов допускать к пациенту хоть на весь день.

Но всё же они все чего-то недоговаривают. Эти постоянные боли, которые не прекращаются. Не может же сердце болеть всегда, даже после обширного инфаркта? Кроме кардиолога, к нему как по расписанию ходят психиатр Майрановский и психолог, когда-то посоветовавший начать роман с Санни. Кстати, похоже, именно эта чудная троица решила, что лучше всего похоронить девушку побыстрее. Как только провели все необходимые экспертизы – дядя Шпеер организовал церемонию прощания. Тихо, только для семейных. Девушка и её неродившийся малыш лежат на том же кладбище, где и отец Санни. Герхард сообщил об этом кратко, как-то даже испуганно. В присутствии Линдси, тут же подтвердившего – да, это лучший вариант. После выздоровления вы, Джордж Джорджиевич, обязательно сходите к ней на могилу, а сейчас не надо.

Мрачно посмотрел на Шпеера, но – не ругаться же. И так ни самочувствия, ни настроения. Вместо этого... Пускай только попробует отказать в предоставлении сведений!

– Герхард, я пока ещё глава государства. Я желаю знать все подробности о покушении на меня. Прокурор Заречный ссылается на тайну следствия и на мой статус потерпевшего и фигуранта по делу – а ты говори. Ты премьер-министр, тебе докладывают.

По предварительным данным – военные. Верхушка минобороны. А точнее – бывший командующий Даманской дивизией, а ныне первый заместитель министра. И его приближённые. Пока всё предварительно, но я обязательно всё выясню и доложу в подробностях. Чуть позже.

В тот же день пришёл и Заречный – за новой порцией свидетельских показаний. Имеете ли что добавить, Джордж Джорджиевич? Может, вспомнили какие-то подробности? Потом долгая пауза и тихое, но твёрдое: и уймите уже, пожалуйста, Жмеровского, начальника вашей службы безопасности. Он такой же фигурант по делу, а ведёт себя… мягко сказать, вызывающе.

Вот это уже интересно.

Аграна он после тягостной встречи не видел. Формальный повод – прямое запрещение профессора Линдси; нечего пациента волновать. Так что – расскажите, Игорь Германович, а что он там вытворяет?

Активно помогает следствию. В том смысле, что в прокуратуре уже десятки явок с повинной. Их авторы толпятся у кабинетов следователей; некоторые прямо просят их арестовать и отправить в СИЗО – только бы не в Службу безопасности президента. Рудольф рассудил, что покушение на жизнь главы государства относится к его ведомству не меньше, чем к прокуратуре, и…

Главного обвиняемого в преступлении – водителя – прокурору пришлось забирать из реанимации. Туда он попал после непосредственного общения с Рудольфом Владиленовичем. С простреленными коленными чашечками на обеих ногах. К подозреваемому прилагались несколько листков собственноручного чистосердечного признания и усмешка от Аграна. Ну да, мы же его брали на месте преступления. Ситуация экстремальная, пришлось стрелять по ногам. Именно в коленные чашечки случайно попали. Ну да, издержки производства – от боли орал благим матом, пару раз терял сознание. Зато, похоже, рассказал всё, что знает. Вы почитайте, там интересно.

Человека, непосредственно обсуждавшего с убийцей детали покушения, тоже пришлось выцарапывать из СБП. С небольшими телесными повреждениями, которые можно трактовать и как последствия пыток. Он был первым, который заявил Заречному – всё расскажу, что знаю, только не отдавайте обратно Жмеровскому! Хоть в тюрьму, хоть куда – лишь бы не обратно в СБП! И...

Дайте написать явку с повинной!

Уже на третий день в прокуратуру прибежал первый доброволец – сам явился; всё расскажу, только спасите от ареста Службой безопасности президента. Рассказал много нового и интересного о хищениях оружия на складах минобороны, но по части покушения на главу государства просветил не сильно. На вопрос, а зачем тогда пришёл, сообщил, что люди Жмеровского хватают всех, чьи имена слышат от ранее задержанных. А у него двоюродный брат – полковник, вместе склады дерибанили. Но, похоже, у брата проблемы посерьёзнее. Так что – спасите его, Игорь Германович!

Лучше в тюрьму, чем Жмеровский из него инвалида сделает!

И, для полного счастья, журналист. Широко известный чернушник, автор собственной страницы в газете «Комсомольский листок». При новой власти это издание не только выжило, но и распухло до миллионных тиражей. Ибо более жёлтого листка найти было трудно. Каждый раз – густое варево из криминала, порнушки, сплетен и… ура-патриотизма. Да-да, бывшие комсомольцы до сих пор верны державным идеям и ценностям. В общем, как раз для среднестатистического люмпена чтиво. А люмпенов у нас много. У журналиста была своя страница, на которой он очень старательно и со всеми грязными подробностями освещал личную жизнь новой элиты.

…Его тоже привезли из СБП в реанимацию – с простреленным локтем правой руки. Там тоже сначала адские боли, а потом... Придётся секретаря нанимать – сам по клавишам больше особо не потюкаешь.

Вчерашнее то ли золотое, то ли помойное перо на больничной койке завывало особенно жалостно и умоляло отправить его под домашний арест с охраной от прокуратуры. В обмен на обещание всё рассказать. А Жмеровский опять пожал плечами – ну, да, бывает. При задержании оказывал сопротивление, пришлось стрелять. Зато гляньте, какое сочинение на заданную тему написал.

Хватит с меня ваших сочинений! – рявкнул Заречный. – Следствие должно вестись по закону!

И сообщил Джорджу. Потому что объективно: Лиандер единственный, кто может унять Жмеровского. И. о. премьера Шпеер – и тот не суётся, и даже... Публично объявить себя и. о. президента – значит, немедленно оказаться под охраной СБП. Поэтому Герхард Антонович везде пишет и подчёркивает: исполняющий обязанности премьер-министра. Охраняется людьми из МВД.

Джордж перевёл взгляд на сидевшего в той же комнате кардиолога.

– Аполлон Григорьевич, я прошу вас организовать встречу с Рудольфом Владиленовичем Жмеровским. В ближайшее время.

Агран выглядел уставшим. И напряжённым. И поэтому был без церемоний.

– Да, я тоже расследую это дело. Как могу. Хочу успеть хоть что-то до того, как… Он замолчал.

– До того как что?

– Давай начистоту, невозможно уже. Ты ведь подозреваешь и меня тоже. И даже, наверное, в первую очередь меня. Иначе Заречный не таскал бы меня к себе и не допрашивал, как какого-нибудь воришку-малолетку, впервые пойманного на краже. Первое, что ты сделаешь, когда заберёшь власть у Шпеера, – уволишь меня? Это я ведь поставил к тебе в водители... Ну так вот. Я хочу успеть сделать по максимуму. Чтобы потом, когда-нибудь, ты понял, что я никогда не пошёл бы тебя убивать.

– Рудольф, не психуй. Заречный всего лишь профессионал и честно делает своё дело. И сильнее других он донимает меня, вольно или невольно заставляя вспоминать все детали – как погибла Солнышко. А что касается всей этой истории – вы сговорились, что ли? Или наслушались врачей – не надо нервировать пациента, у него и так инфаркт? Какие-то одни общие фразы, отговорки...

Тайна следствия... Вот скажи мне – кто?! Ты знаешь?

– Похоже, да.

– И кто же?

– Бывший командующий Даманской дивизией. По крайней мере всё ведёт к нему. Я вот тут давеча одного журнашлюха задержал... Хотя, наверное, тебе Заречный уже рассказал?

– Из «Комсомольского листка»? Пачкун этот?

– Да. Его подвела расторопность. На его компьютере я нашёл файл с текстом статьи, которая должна была выйти по горячим следам твоего убийства. Вернее, вашего убийства – Санни они всё равно убили бы тоже. Очень похабный текст. Но главное – дата. Наш борзописец сочинил тебе помойный некролог за два дня до покушения. После этого…

Джордж криво усмехнулся.

– После этого он попал в реанимацию с простреленным локтем. Но перед этим успел написать сочинение на тему «Какой я нехороший».

– Вот именно. Вернее, первую половину писал он, а вторую – записывали с его слов. Мне надоело каждый раз ловить писаку на вранье, так что я предупредил: второй выстрел будет в коленную чашечку, третий – между ног. Если ещё хоть раз соврёт. Он понял и больше не врал. И вот если сильно коротко: он ведь не просто журнашлюха. Он – жирная навозная муха, зудящая на всю страну. Поэтому на него с заказом помойной писанины о тебе вышли по максимально короткой цепочке. Почти напрямую от заказчика. Заказчик статьи – нынешний первый заместитель министра обороны, он же – бывший командир даманцев. Если не веришь мне – спроси прокурора Заречного. Он сейчас забрал журнашлюха к себе в прокуратуру и оформляет всё в строгом соответствии с законом.

– А текст? Текст сочинения этого… золотого помойного пера?

– Джо... Ты уверен, что тебе надо это читать? По крайней мере, сейчас?

– Тогда перескажи. Что там про Санни? Говори. Я настаиваю.

– Ну, если коротко, то – мелкий чиновник минюста Шпеер подложил под тебя свою племянницу – малолетнюю проститутку.

У Джорджа потемнело в глазах. И – очередной приступ острой боли в груди. Вбегает Линдси, зовёт медсестру. Укол. Рудольф куда-то исчез.

– Аполлон Григорьевич, когда это закончится? Ведь должны эти боли когда-то закончиться? Скажите, только честно.

Профессор сел рядом.

– У вас сложный случай. Я и профессор Майрановский пока пытаемся понять, как ваше нынешнее состояние связано... С последствиями того укола, который вам когда-то сделали в лаборатории Комитета госбезопасности. Ясно только, что ваше состояние – это не столько болезнь тела, сколько тяжёлая травма души. И поэтому – пожалуйста, послушайте рекомендации врачей. Если уж пока нельзя даже задавать некоторые вопросы – ну так и не задавайте.

– Тяжёлая травма души... Профессор, а что вы скажете насчёт моей встречи с отцом Феогностом? Это священник, мой, если хотите, духовник.

Назавтра в палате появился настоятель церкви Георгия Кладбищенского. И стал внимательно слушать больного.

Отче, вы – мудрый человек! Объясните, почему это произошло? Почему каким-то людям в моём окружении понадобилось убивать Санни? Она ведь действительно была моим солнцем. Когда-то давно Всевышний дал мне Жозефину – и она стала моей путеводной звездой. А потом в моей жизни взошло Солнышко. Кто и зачем его погасил – вы можете объяснить? Кому помешало бы то, что где-то на Николиной горе жила в особняке молодая мама, воспитывала мальчика... Кто может это объяснить?

Грек задумался. Полистал принесённый с собой томик Священного Писания.

– Я не знаю воли Божией. Но насколько понимаю своим скудным умом... Вот послушайте, Джордж Джорджиевич. Это из Псалтыри: «Объяли меня муки смертные, и потоки беззакония устрашили меня; цепи Ада облегли меня, и сети смерти опутали меня. В тесноте моей я призвал Господа и к Богу моему воззвал. И Он услышал голос мой, и вопль мой дошёл до слуха Его. Потряслась и всколебалась земля, дрогнули и подвиглись основания гор, ибо разгневался Бог; поднялся дым от гнева Его и из уст Его огонь поядающий; горячие угли сыпались от Него. Наклонил Он небеса и сошёл, – и мрак под ногами Его. От блистания пред Ним бежали облака, град и угли огненные. Возгремел на небесах

Господь и дал глас Свой, град и угли огненные. Пустил стрелы Свои и рассеял их, множество молний, и рассыпал их. Он простёр руку с высоты и взял меня; избавил меня от врага моего сильного и от ненавидящих меня, которые были сильнее меня. Они восстали на меня в день бедствия моего, но Господь был мне опорою. Он вывел меня на пространное место и избавил меня, ибо Он благоволит ко мне. Воздал мне Господь по правде моей, по чистоте рук моих пред очами Его. С милостивым Ты поступаешь милостиво, с мужем искренним – искренно, с чистым – чисто, а с лукавым – по лукавству его, ибо Ты людей угнетённых спасаешь, а очи надменные унижаешь. Ты возжигаешь светильник мой, Господи; Бог мой просвещает тьму мою. С Тобою я поражаю войско, с Богом моим восхожу на стену. Щит Он для всех, уповающих на Него. Бог препоясывает меня силою и устрояет мне верный путь; делает ноги мои, как оленьи, и на высотах моих поставляет меня; научает руки мои брани, и мышцы мои сокрушают медный лук. Ты дал мне щит спасения Твоего, и десница Твоя поддерживает меня, и милость Твоя возвеличивает меня».

Ночью он опять видел этот кошмар. Поле. Зима. Ветер. Замёрзшая речка. Вдалеке стоит Санни. Остановить бы этот кинофильм, но приходится смотреть до конца. Что там в конце? Он должен очнуться у надгробия посреди зимнего поля? Но в этот раз почему-то было иначе.

Луч. Прямой луч, лунная дорожка с небес на землю. Рядом с местом падения луча стоит его Солнышко и приветливо улыбается. И... Странное ощущение. Полное отсутствие боли и страха.

– Всё? – спросил он девушку. – Всё закончилось? Я тоже умер?

– Нет, нет, что ты! Даже не думай об этом! Твоё время придёт позже. Не бойся.

– А ты как… там?

– У меня всё хорошо. Я успела выполнить главную заповедь: нет больше той любви, если кто положит жизнь свою за други своя. А как твои дела?

– «Они восстали на меня в день бедствия моего». Все те, кого ты не любила. Во главе с бывшим комдивом Даманской дивизии. Ты была права, Солнышко. Скажи, что мне теперь делать?

– Проводи меня.

– Куда?

– Туда, – она указала в сторону луны.

– Конечно. Пошли.

Вечность – это отсутствие времени. Сколько они шли вдвоём по лунному лучу, держась за руки? А какая разница? И слова были не нужны. Солнышко снова была живая, шла рядом и сжимала его руку.

Где-то на середине дорожки они остановились.

– Дальше тебе нельзя, – смущённо улыбнулась девушка.

– Но мы ещё увидимся? Ну… потом?

– Я тоже на это надеюсь.

Санни обняла и поцеловала его.

– Посмотри, какая красота.

По лунному лучу они поднялись на какую-то очень большую высоту. Поле, замёрзшая речка – это всё было где-то далеко внизу. И это действительно было красиво. Вьюга, пронизывающий ветер, треснувший лёд и холодная (вернее, обжигающая своим холодом) вода – остались там. А здесь – только тишина, покой и свет. Наверное, это и называется Божий свет. Луна, луч, а внизу – миллионами искр сияет снег, а среди них змейкой вьётся замёрзшая речка.

«А я искал в недавно выпавшем снегу осколки лета».

…Первое, что он почувствовал, открыв глаза, – полное отсутствие боли в груди. Вот от слова совсем. И вообще – судя по яркому свету в окне, утро уже давно кончилось. Хотя во все прежние дни он просыпался чуть не на заре – кошмары во сне и сердечные боли в реальности.

В углу палаты сидела медсестричка, которая, заметив пробуждение пациента, тут же убежала. Через минуту влетели оба светила медицины – и Линдси, и Майрановский.

– Как вы себя чувствуете, Джордж Джорджиевич?

– Боли… прекратились. Не чувствую. А ещё… спать хочется.

Оба светила выдохнули, словно скинули с плеч груз весом в пару тонн.

– Что вы скажете, коллега? – обратился к кардиологу Майрановский.

– Дай-то бог, чтобы... Выразим осторожный оптимизм.

– Что со мной произошло? – поинтересовался пациент. Профессора сели рядом с кроватью и принялись объяснять.

Сложный, нетипичный случай. Обширный инфаркт плюс отдалённые последствия введения психотропного препарата в экстремальных дозах. Уважаемые врачи пришли к выводу, что помочь может только препарат отложенного действия. Эффект появляется при достижении необходимой концентрации вещества в организме, а вводить надо маленькими порциями со значительными перерывами; раз в сутки. Что они и делали чуть больше двух недель. Вчера ночью, похоже, подействовало. Теперь оба профессора ожидают успешного восстановительного лечения, которое займёт ещё недели две-три. Пациенту всё это время будет очень хотеться спать, но это нормально. Потому что если объяснять совсем просто – организму требуется восстановить запасы нервной энергии, напрочь израсходованные во время минувшего нервного потрясения. Поэтому спите, когда только захочется.

Только вот… тут такое дело. Шум за окнами, который вы слышите – это собрался народ. Толпа в несколько десятков тысяч человек. Настоятельно желают видеть своего президента живьём и выразить ему пожелания скорейшего выздоровления. Те отдельные фото и коротенькие видео, которые последнее время показывали в новостях, население уже не убеждают. Хотят лично. Поэтому собрались и пришли колонной.

Ну, хорошо, только сначала что-нибудь поесть организуйте. И – в каком виде к народу-то выходить? В спортивном костюме, как в палате? Или надо что-то официальное? И – да, ещё – пусть уже приедет прокурор Заречный с нормальным докладом. И и. о. премьера Шпеер – что там в стране-то делается?

Но ещё раньше до него дорвались Стефани и Дава Мазалецкий. Дочь и раньше каждый день заглядывала, а её приёмный отец сумел попасть впервые после госпитализации Джорджа. После дежурных расспросов о здоровье, объятий и пожеланий они гуляли по больничному парку.

– Дава, расскажи, что в стране происходит? Все наслушались моих врачей и не нервируют пациента. А ты говори.

– Тебе как, одним словом или подробно?

– И так, и этак.

– Если одним словом, то – трындец. А если в подробностях... Вся страна вдруг обнаружила, что кроме тебя – никакой легитимной власти нет. Есть не утверждённый депутатами

и. о. премьер-министра Шпеер. Есть начальник президентской охраны Жмеровский, который и раньше-то подчинялся только напрямую главе государства, а нынче... Пока ты в больнице, он не подчиняется никому. И мало, что не подчиняется, так ещё и сам ищет виноватых в покушении на тебя. Всякими весёлыми способами. Есть герой дня прокурор Заречный, от которого все ждут золотое слово – кто же посягнул на царя-батюшку. И который таскает на допросы, как щенков, и Жмеровского, и Шпеера. Все трое друг друга нежно любят и уповают только на то, что ты выздоровеешь и вернёшь всю власть себе. А ещё – видел бы ты очереди, каждый день стоящие у Генеральной прокуратуры и у Службы безопасности президента.

– Доносчики? – догадался Джордж.

– Десятками и сотнями. Одна половина жулья побежала сдаваться Рудольфу, другая – прокуратуре, пока их не повязал Рудольф. Хотя в основном только бардак множат. Большинство доносов – о том, кто какие анекдоты о тебе рассказывал и какими словами отзывался о Санни... Прости.

– Нет-нет, Давид, всё правильно. Говори.

Вечером, перед сном, он читал книжку. Финка принесла.

Сочинения Эдварда Радзиховского на историческую тематику. Театральный драматург, господин сочинитель местами ошибался, зато излагал складно и легко. История отечества для чайников.

– Хочешь, я тебе почитаю? – спросила жена, видя, что Джордж медленно, но верно засыпает. Взяла книжку и начала с места, на котором остановился любимый.

– «Он много читал. И станет образованнейшим государем в Европе. Первое, что он усвоил: князья и бояре – воры, ограбившие не только его казну. Они посмели похитить власть, от Бога данную его роду. В конце 1564 года из ворот Кремля выехал целый поезд саней и возов. Объявлено было, что царь едет на богомолье, но прежде он никогда так на богомолье не езживал. Двигались неторопливо. Только через месяц пути царский поезд достиг Александровой слободы. Здесь царь и остановился. Отсюда он направил сочинённые им в пути две грамоты. Их зачитали, как и было велено царём, на площади – перед всем честным народом. В первой грамоте он огласил список измен князей и бояр, воевод и дьяков, архимандритов и игуменов – на них он положил свой царский гнев. Среди бесконечных, старательно перечисленных обвинений были страшные: в отравлении Анастасии, в том, что замышляли бояре убийство детей его. Вторая грамота была к простым людям, где царь объявлял, что зла на них не держит, ибо вин за ними нет никаких. А вот с изменниками-боярами он жить не желает, отчего и пришлось ему бросить возлюбленный град и уехать скитаться. В страхе слушал простой народ царские грамоты. Бояре, которых должно было уважать, объявлялись изменниками. Но ужас был в том, что царь покинул их – народ лишился священного деспота, заступника перед Богом и угрозой нашествия иноземцев. Кто их защитит? В этом государстве, по словам историка, легче было представить страну без народа, чем без царя. И народ в страхе требовал возвращения Государя».

Жозефина оторвалась от книги и посмотрела на мужа. Впервые за долгое время Гео заснул с улыбкой на лице.

Назавтра последовало официальное заявление лечащих врачей – глава государства нуждается в медицинской реабилитации, которая займёт три ближайшие недели. После этого президент собирается вернуться к управлению страной. Но сначала он хочет выступить с обращением к народу.

Это был прямой эфир, организованный из конференц-зала Центральной кремлёвской больницы. Только за столом президиума сидел один человек, одетый в спортивный костюм. А ещё за прошедшие дни он успел отрастить аккуратную небольшую бороду, в которой явно было видно значительное количество седых волос. Как и на висках главы государства.

– Уважаемые граждане Северной Федерации! Дорогие друзья!

Говорил он тише, чем обычно, но как-то решительнее. И хрипотцы прибавилось. Тяжёлый, потухший взгляд, устремлённый прямо в телекамеру, а через неё – на всю страну.

– Несколько недель тому назад мои личные враги и изменники родины нанесли мне самый болезненный и подлый удар, который они только могли нанести. В силу обстоятельств медицинского характера моя законная жена Жозефина Андроновна Тейлор не могла больше быть матерью. Тогда она совершила, как я считаю, величайший нравственный подвиг, найдя девушку Санни, согласившуюся стать суррогатной матерью моего сына. Чистую, непорочную девушку из хорошей семьи, дочь офицера и защитника отечества.

У нас должен был родиться сын. Но вместо этого случилось покушение и подлое убийство юной девушки и неродившегося младенца. Как сейчас уже вполне достоверно выяснено следствием, организатором преступления был человек из моего близкого окружения, ещё несколько лет назад поддержавший меня в момент, когда надо было сделать трудный выбор. Тогда он пошёл рядом со мной – строить новое государство. Сегодня – ударил мне в спину. Причём мало этого – с его подачи по всей стране распространились грязные слухи о моих взаимоотношениях с Санни. Нет таких грязных ругательств, которые не произнесли бы ей вослед, отправляя её в последний путь.

Исходя из этого, я не мог не задать себе вопроса – а есть ли у меня моральное право возвращаться в кресло главы государства? Может быть, этой стране нужен какой-то другой президент? Тот, которому хотя бы не придётся выслушивать самые отборные помои, льющиеся на память безупречно чистой девушки?

Насколько я могу судить по докладам о ситуации в стране, у нас, слава Всевышнему, всё относительно благополучно и стабильно. Исполняющий обязанности премьер-министра справляется со своей работой, Законодательное Собрание принимает законы, прокуратура стоит на страже тех законов. В этих условиях я нахожу целесообразным не возвращаться к отправлению должности Президента Северной Федерации до того, как народ не подтвердит свою волю видеть именно меня во главе государства. Для этого необходимо подготовить и провести всенародный референдум, о чём я и прошу правительство и Законодательное Собрание. Конституцией предусмотрено прямое народовластие, реализуемое через всенародное голосование на референдуме. Пускай народ скажет, хочет ли он видеть меня главой Северной Федерации или же ему нужен кто-то другой в качестве президента? Спасибо всем за внимание.

8

Свершилось.

На двенадцатый день после обращения к народу, громыхнувшего на всю страну, они явились втроём. Прямо к завтраку. Три заклятых друга: и. о. премьера Шпеер; подчиняющийся только главе государства начальник СБП Жмеровский и не подчиняющийся никому из них прокурор Заречный.

Джордж допивал какой-то травяной чай для сердечников и просматривал утренние газеты. Одна из центральных опубликовала как важное правительственное сообщение – проходящий курс реабилитации президент вернулся к своей былой страсти и занялся рисованием. Уже успел сделать несколько рисунков, явно намекающих, что Джордж Джорджиевич находится в отличной физической форме. На прилагаемом фото – его зарисовка на тему «Откровения» Иоанна Богослова «Господь изливает чашу гнева Своего на солнце».

– Проходите, господа! Рад вас видеть. Присаживайтесь.

Кивок в сторону медсестры – красавица, принесите чаю и моим гостям.

– Джо, я всё понимаю, – первым заговорил Рудольф. – После случившегося ты так и не можешь нам поверить. Особенно мне. Но вот, посмотри – вместе со мной пришёл Игорь Заречный. Ты сам дал добро на то, чтобы именно он вёл официальное расследование. И уж поверь, он в мелочах проработал версию о том, что я мог дать тебе в сопровождение водителя-убийцу, исходя из преступных желаний.

Прокурор молча, но решительно покачал головой – нет, ничего подобного не было. Версия своего подтверждения не нашла.

– Джордж Джорджиевич! – Герхард ещё не успел привыкнуть к своему статусу члена Ближнего Круга и был официален. – Ситуация в стране близка к критической. Если вы не вмешаетесь, это может закончиться…

– Чёрт знает чем это может закончиться! – Рудольф всегда выражался яснее. – Ты такую кашу заварил… – А что происходит?

– После того как прокуратура обнародовала результаты расследования, по всей стране прошли погромы военкоматов, несколько сожжено. Узнав, что большинство заговорщиков из министерства обороны… – это Заречный. – Отмечены также нападения на чиновников и депутатов, в прежнее время известных своим критическим отношением к вам и вашей политике и… образу жизни. Вчера еле-еле удалось предотвратить полный разгром редакции «Комсомольского листка»: толпа прямо озверела от того сочинения, что они готовили к публикации, будь покушение на вас более успешным.

– Джо, короче, такое дело. У Герхарда нет сил в одиночку руководить страной. У Игоря нет сил в одиночку поддерживать законность. Депутаты ничего сделать не могут, так как некому внести в Заксобрание предложение официально утвердить Шпеера премьером, после чего он автоматически стал бы и. о. президента на время твоей болезни. Про себя я вообще молчу, все мои полномочия – до воцарения нового президента и подписания указа о смене главы СБП.

– В стране разброд и шатание, Джордж Джорджиевич. Организовать референдум – надо минимум полгода. А если всё и дальше так пойдёт, через полгода тут будет не страна, а несколько десятков анархических сообществ. Удержать всё от развала может один человек – вы. Пожалуйста, вернитесь. И… отправьте меня в отставку. Я всегда был реалистом, так что говорю открыто – не по мне кресло премьер-министра. Не надо никакого референдума. Закройте больничный и возвращайтесь. Тем более что хотят этого все.

– Так уж и все, Герхард? А наш доблестный комдив?

– Джордж Джорджиевич, прокуратурой допрошены сотни фигурантов дела, – снова заговорил Заречный. – В том числе масса крупных чиновников. Могу вам заявить как человек, лично проводивший допросы министров и губернаторов: выходку вояк не поддерживает практически никто. Причём говорят они это не ради красного словца или чтоб шкуру спасти. Только-только всё более-менее устаканилось после 1993-го. Стало понятно, кто есть кто в нашей бюрократии. Обычная подковёрная грызня никуда не делась, но бунт и новые перетряски, как в начале девяностых, никому не нужны. И тут выскакивает какой-то дебил в генеральских погонах…

– А самое главное – народ. После твоей речи основное настроение – плохие бояре обидели хорошего царя. Да ещё и нахамили самым свинским образом. А уж после того как по ящику показали на всю страну особнячок, который предназначался для Санни, – ты ещё и предмет жалости и почитания чуть не всех наших домохозяек. Не просто какая-то там связь с молоденькой девушкой, а полная забота и обеспечение и ей, и ребёнку... Большинство и от законного-то мужа ничего подобного не видели. Ну и – всё, как Игорь сказал. То военных побьют – царя извести хотели, то депутата какого – не хами... А уж сколько журналюг-чернушников от греха подальше за границу отъехало…

Рудольф тяжко вздохнул и закончил страстный монолог.

– Короче, Джо. Ты сумел выстроить систему госуправления, работающую только на тебя. Без тебя не будет и Северной Федерации. Что-то другое, конечно, будет, но... Ты же сам пострадал от развала совка больше других. Я помню тебя в октябре девяносто третьего. Неужели ты ещё раз хочешь всё это повторить? Развал страны, парад суверенитетов, бойня по окраинам... Закрывай больничный и возвращайся. Об этом просим мы все.

…От больничного корпуса до здания Администрации Президента они ехали около трёх часов. Несмотря на все меры безопасности, народ вышел и заполнил улицы и переулки. После объявления о намерении президента закрыть больничный и вернуться к руководству страной, на всех мировых биржах резко подскочили бумаги Северной Федерации. Личные звонки от президента США, премьер-министра Великобритании, председателя Китайской Республики... Да, им тоже нужна стабильная и предсказуемая Северная Федерация, во главе с предсказуемым лидером.

А ещё он успел заехать к Рудольфу в СБП. И, мягко сказать, несколько обалдел.

На высоких, роскошно отделанных входных дверях висело объявление. Почти как на дверях жилконторы. Листок бумаги, распечатанный на принтере, был упакован в файл, приклеенный скотчем.

К СВЕДЕНИЮ ОБРАЩАЮЩИХСЯ.

Ввиду огромного количества спецдонесений в Службу безопасности Президента Северной Федерации убедительно просим соблюдать следующий порядок подачи заявлений:

– Суть вашего обращения должна быть выражена максимально кратко и по существу на первом листе вашего обращения. Вся дополнительная информация – в приложениях к нему.

– Донесения подавать в печатном виде, объёмом не более полутора страниц основного текста.

– На личный приём к сотрудникам Службы безопасности президента записываться только в крайних случаях, когда имеете особо важное донесение. Если в действительности донесение важным не будет, к обращающемуся будут применены законные санкции.

Руководитель СБП Р. В. Жмеровский

– Что это? – не понял Джордж.

– Это после покушения на тебя от доносчиков отбою нет. Причём девять из десяти пишут «Войну и мир» о том, как сосед рассказывал анекдоты про Лиандра и по пьяни называл его любовницу малолетней бл.дью... Прости, пожалуйста! И вот, когда царя чуть не убили, они просят проверить соседа на причастность. Народ-богоносец, х. ли! Оплот мировой нравственности и духовности. Особенно весело стало, когда в газетах напечатали твой рисунок – Бог выливает чашу гнева на солнце. Народишко просто мгновенно вспомнил всё: и как ты сломал нос Хуку в 91-м, и ракеты по Дому Советов в 93-м... Прикинул перспективы нынешнего происшествия... Хотя, с другой стороны... Пойдём, что покажу.

Какой-то особый кабинет в архиве СБП. Огромная комната за железными дверями, почти полностью забитая папками с бумагами.

– А это – результаты трудов оставшейся десятой части доносчиков. К покушению на тебя тоже не имеют никакого отношения, но... Скажем, когда мы взялись копать Даманскую дивизию и вообще военные гарнизоны Мошковецкой области... Да-да, это только одна область. От прапорщиков, тыривших со складов гранаты, до генералов, возводивших дачи на Рублёвке. В принципе, брать и сажать за воровство можно любого хоть сейчас. Чиновники, депутаты... Олигархи. Помнишь, была такая банда стритрейсеров? Понакупили сынки и дочки новоявленных миллиардеров элитных иномарок и гоняли по столице, как и где вздумается. Вернее, папаши и мамаши им напокупали. На какие шиши? Вот, почитай потом на досуге.

– Заречному отдай. Ему интереснее. Тем более я его планирую в Генеральные прокуроры.

– У него своих таких папок – вагон. Проблема есть, но мелкая. Если пересажать их всех – то в стране из руководящего состава останешься ты, я, Заречный и Шпеер. Да, к сожалению... Вот уж на кого нет ничего – так на нашего Герхарда.

– До сих пор не можешь ему простить, что я его позвал в Ближний Круг?

– Могу – не могу... Спасибо, что разобрался в истории с водителем. И отнёсся к ней как к ошибке. Я никогда не желал твоей смерти. Не будет тебя – не будет и меня. Хотя вины с меня это не снимает. Я не думал, что так аукнется гэбэшное прошлое. Ну да, служил мерзавец в прошлой жизни в «Девятке», партийную элитку охранял. Потом взяли его в СБП. А вот то, что в нём проснётся тоска по угробленной тобой Конторе... Лишний раз убедился, что бывших гэбэшников не бывает, все они немного иудушки брахты. Век живи, век учись, дураком помрёшь.

Агран замолчал и уставился куда-то в угол.

– Так ты предлагаешь определить, кого посадить, а кого не трогать?

– Я этого не... Хотя... Неплохая идея, Джо. Тем более их есть за что сажать.

– И с кого бы ты начал?

– А вот знаешь… со всех этих стритрейсеров. Вот есть же среди них какие-то самые наглые воры, самые циничные жулики... Один недоплачивает налоги с добычи нефти, а другой – ворует казённые деньги, отпущенные на сирот. Кто-то сынка-вы.лядка воспитал, гоняющего по ночам по городу со скоростью 200 километров в час по встречной полосе. Типа папа-миллиардер, так всё позволено. Пора как-то в рамочки ввести. Вот так я как-то думаю. Тем более народ в едином порыве вышел поддержать царя, обиженного плохими боярами. Народ хочет справедливости.

…Заместитель министра обороны генерал-майор Долецкий вытер пот со лба и прошёл в зал заседаний правительства. Недавно он снова избежал свидания с Бледной с косой. Сначала в Афгане – душманская пуля просвистела рядом, не задев молоденького лейтенанта. Потом в девяносто третьем избежал смерти в мошковецкой бойне. А теперь вот…

Долецкого притащил за собой в правительство бывший комдив Даманской дивизии, ставший первым заместителем министра обороны. Сослуживцы. Во время совместных попоек генерал-майор точно угадывал настроение бывшего командира – сколько лет рука об руку. Конечно, и комдив тоже был обыкновенный человек. Карьеризм, приспособленчество… – ничто человеческое было ему не чуждо. На сторону и. о. президента он перешёл, вместе с дивизией, только тогда, когда Верховный Совет уже хе.ачили ракетами с самолёта. Но ведь перешёл, попал в фавор к новой власти, шагнул в замминистры.

С каждым годом бывший комдив всё лютее ненавидел эту власть. Похоже, преемник Эльцера таки реально потащил страну по западному пути. А это было неудобно. Вот прямо со всех сторон неудобно. Тяжело расставаться с мифами о величии и непобедимости «нашей советской родины». Тяжело видеть на полках книжных магазинов переводы сочинений ветеранов вермахта. Иногда невыносимо смотреть, как по Арбату гуляет сисястая проститутка, одетая в мундир советского офицера с боевыми наградами – она тот мундир продаёт. Но, кроме всех этих моралей…

Лиандер уменьшил срок службы по призыву и намеревается вовсе искоренить призывное рабство. А кто будет строить генеральские дачи? А как теперь воспитывать в населении нерассуждающую покорность самым идиотским приказам «отца- командира»? Его финансовые министры самым решительным образом порезали военные бюджеты. На них больше не действуют ох.ительные истории про злобный Запад, стремящийся поработить богохранимое Отечество, у которого всю жизнь были только два друга – армия и флот. Дорогие граждане в фуражках и погонах, вы больше не элита по умолчанию. Вы – такие же служащие, как колхозные трактористы.

Эх, знать бы, под чьи знамёна вставал октябрьской ночью девяносто третьего…

Но в лицо – надо улыбаться. Надо радостно жать протянутую руку. Надо рапортовать товарищу Верховному Главнокомандующему. Убил бы!

А что, если?.. Мысль материальна.

Он настолько презирает «совков» со всеми их ценностями и устоями, что почти открыто завёл себе любовницу-малолетку. Для полного счастья, эта шалава – дочь офицера-даманца. Вслух о романе говорить не принято, но они целуются на глазах прислуги в его поместье. И катаются по ночам на автомобиле на большой скорости – девке это нравится.

А тут ещё – смена премьер-министра, бурления среди депутатов. Чёртов уголовник всегда так действовал. Неожиданно. Быстро. Нагло. Один удар по харе главному гэбисту страны во время пресс-конференции – и прощай, ГКЧП, а вместе с ним и советская родина. Две-три ракеты с боевого самолёта по зданию Верховного Совета – и уже никто не сомневается, кто тут единственный законный преемник покойного Эльцера. Который и сам, посмертно, никакой уже не узурпатор, а единственно возможный законный глава Северной Федерации.

А если? Несколько секунд. Несколько выстрелов. Убийство главы государства вместе с малолетней любовницей, обязательно под камеры наружного наблюдения, во множестве натыканные по Николиной горе – требуется свидетельство для Истории. И. о. премьера – на выезде в Австралии.

Сказать, что бывший комдив пригласил Долецкого в заговор, было бы неточно. Долецкий сам всё понял. И одобрил. И взял на себя нехитрые обязанности – быть готовым по сигналу ввести в столицу Даманскую дивизию. Только и всего.

О провале покушения он узнал одним из первых. Не из новостей и не по звонку – по активности столичной милиции. Подсуетился мент Пузыревич – для полного счастья, ещё и президентский приближённый. Никакой внезапности быть уже не может. Любое поползновение вояк тут же будет отслежено, и... У Службы безопасности президента набор вооружений и квалификация бойцов вряд ли уступают героическим даманцам. Никакого бескровного взятия власти – только очередная бойня в Мошковце с непредсказуемыми итогами. И именно поэтому большинство даманцев даже из казарм не выйдет.

Так что – сиди тихо, не дёргайся. Тем более у следаков, ведущих дело о покушении, раздрай. Официально всё поручено педанту-законнику прокурору Заречному, неофициально – лютует шеф СБП Жмеровский, но у него никаких прав вести следствие нет. Так что грызутся нещадно, и это даёт некий шанс на спасение.

На комдива их вывел газетный бумагомарака, накропавший статью о президенте-негодяе ещё до покушения. Плюс мимоходом разворошили большое гнездо крыс-генералов, воровавших военное имущество и деньги минобороны. Пока выясняли, кто стрелял в Санни Флетчер, а кто просто кирпичи для личной дачи тырил... В общем, никаких обвинений генерал-майору Долецкому никто не предъявлял и с должности замминистра обороны его не снимали. И сейчас предстоит участвовать в торжественном событии – первом заседании правительства после возвращения президента из больницы.

Он появился с чёрного хода. Чёрный пиджак, почти неотличимая от него тёмно-серая рубашка. Он обзавёлся короткой, аккуратно подстриженной седой бородкой. На висках тоже седина. Тени под глазами. Шёл, заметно прихрамывая – одна из пуль всё-таки попала в ногу.

Зал вскочил в едином порыве. Кто-то попробовал аплодировать. Он обвёл присутствующих тяжёлым взглядом, и всё как-то очень быстро прекратилось. Вместо оваций пронеслось тихое, шёпотом: «Железный Хромец!» Тамерлан, да.

С формально-вежливой улыбкой он выслушал приветственное слово и. о. премьера; преподнесённый букет белых роз принимать отказался, жестом предложил поставить в вазу на краю премьерского стола.

– Прошу садиться!

Расселись так же, как и в прежние времена. Разве что – несколько пустых кресел. Их бывшие хозяева сейчас сидят в другом месте. Одно такое, пустующее, было между Долецким и министром обороны. Должность первого зама пока вакантна и... Генерал-майор отогнал от себя шальную мысль. Не об этом сейчас думать надо. Хотя... Заманчиво, чёрт возьми. Переместиться из заместителей в первые заместители…

Но пока речь шла об отставках. Вполне официально, под телекамеры, Шпеер попросил освободить его от исполнения обязанностей главы правительства. «Я понял, что это не мой уровень руководства. Для этого нужны более решительные люди, способные принимать решения государственного масштаба. А моих способностей хватает только на то, чтобы как-то поддерживать существующий порядок». Вы неплохо справились, Герхард Антонович. Но если вы просите... Какую должность вы считаете соответствующей вашим способностям? Нет, обратно в начальники главка – не пойдёт. Вы заслуживаете поощрения. Я прошу вас возглавить министерство юстиции. Что же касается кандидатуры главы правительства – я всё-таки надеюсь, что наши уважаемые депутаты ещё раз всё обдумают и утвердят того, кого я предлагал раньше. Молодой человек с высшим западным образованием. Нам такие нужны.

Выясняется, что в зале сидят и представители Законодательного Собрания. Просят слова. Прямо, конечно, ничего не обещают, но... Мы внимательно изучим ваши предложения, Джордж Джорджиевич. И учтём все изменения, произошедшие за последние несколько недель.

На этом средства массовой информации из зала убрали. Потому что началась обычная рутинная работа. С каждым министерством по его делам. Господин министр внутренних дел, на фоне покушения на меня в стране произошли довольно заметные народные волнения. Конечно, ничего особенного, но на будущее не хотелось бы подобных сюрпризов. Жду от вас предложений по улучшению работы правоохранительных органов с устроителями массовых публичных выступлений. Господин министр обороны, прошу доложить – как работает министерство после... Я знаю, что, когда прокуратура предъявила обвинения в покушении ряду высокопоставленных военных, имели место разные события вплоть до поджогов военкоматов. Каков ущерб? Не отразилось ли это на работе военного ведомства?

Министр отвечал чётко, разборчиво, но в ускоренном темпе – надо проговорить неприятную для Первого Лица информацию. К сожалению, да. Большинство участников подлого нападения на вас, господин президент, составили военнослужащие. Простите, что лично я не уследил за преступными намерениями моего первого заместителя. Его поведение ничем не выдавало злодейских замыслов. По итогам деятельности прокуратуры арестованы несколько высокопоставленных чиновников министерства обороны. Без вашего одобрения я не решился заместить эти должности и прошу вас одобрить кандидатов, которых я намереваюсь вам представить в ближайшее время – если вы найдёте возможным принять меня лично. Кроме арестованных несколько соучастников, поняв, что заговор раскрыт во всей полноте, покончили жизнь самоубийством.

– Похоронить с воинскими почестями, полагающимися их рангу! – тихо произнёс президент. – Они смыли свой позор так, как и положено офицерам.

После чего предложил министру сесть и посмотрел на Долецкого. Сунул руку в карман пиджака и через стол швырнул генерал-майору пистолет.

– Я знаю всё, господин Долецкий. У вас тоже есть шанс быть похороненным с почестями, полагающимися генералу.

Полная, жуткая тишина в зале. Все вздрогнули, да так и застыли. Испуганные взгляды, немые вопросы друг к другу – как это? Что это? Что дальше? А со мной что будет?!

На плечо генерал-майора легла чья-то тяжёлая рука. Он поднял глаза и вскрикнул от ужаса. Раньше об этом человеке ходили только легенды. Невысокий, наголо бритый азиат с неприметным лицом. Подлинного имени не знает никто. Принято называть Азраилом. Личный ликвидатор Самого.

– Здесь! – азиат показал глазами на пистолет, лежавший перед Долецким на столе. – Один. Здесь, – рукой показал на такой же пистолет у себя за поясом, – шесть. Если не справишься, я помогу. Пошли.

– Но я... Джордж Джор... Это клевета! Пощадите! Спросите хоть… – генерал показал глазами на пустое кресло рядом, намекая на его прежнего хозяина, ныне прочно прописавшегося в СИЗО.

– Не могу. По моим сведениям, сегодня днём он как-то умуд-рился отвлечь внимание конвоя и повесился в камере. Впрочем, логично – Иуда... В Аду поговорите.

…Законодательное Собрание утвердило премьер-министра с первого раза. И даже устроили по такому поводу небольшой фуршет – надо же отметить прекращение периода нестабильности и неопределённости. Желали новому главе правительства успехов на новой должности, осторожно выясняли – кого планируется сделать министрами. Поприсутствовав на торжестве для соблюдения приличия, депутат и бывший министр внутренних дел Эринг вернулся к себе в кабинет. И немало удивился – его ожидал гость.

– Рудольф, ты? Чем обязан?

– У тебя ведь есть португальское гражданство? И недвижимость там же. Правда?

– Ну... Ну, есть. А ты это к чему?

– Покойница Санни, царство ей небесное, тебя терпеть не могла. Именно твои люди её папу убили.

– Ну, допустим... И что?

– Шеф решил, что надо исполнить желания его Солнышка. Несмотря на то, что Солнышко закатилось. Тесно вам с ним в одном государстве, Эринг. Да и возраст у тебя почтенный. Не всё ж трудиться – пора и отдохнуть. Ехал бы ты в Португалию, а? Климат хороший, фрукты, тёплое море, загорелые красавицы... Только мемуары не пиши. Не твоё это. У тебя, как у заслуженного ментовского генерала, всегда хорошо выходили только рапорты.