A батюшка-то наш хитрющий-прехитрющий. Вызвал меня вчера по Закону Божьему, я ему Иова [20] с шиком отрапортовала, «двенадцать», конечно, поставил. Сегодня, не успел хитрюга этот в класс войти, как сейчас же:
— А ну-ка, чернокудрая Мусенька, может, сегодня соблаговолите мне что-нибудь про пророка Иону рассказать?
Хорошо, что я вчера урок все-таки выучила, а то бы скандал вышел. A он еще дразнится:
— И какой этот батюшка нехороший, второй день подряд бедную деточку мучает.
Опять «двенадцать» поставил. A Таньку Грачеву все же подцепил: ее тоже вчера вызывал, она и лапки сложила, да на сегодня книжки и не открывала.
— Слабо, Танюша, слабо, кралечка моя, — говорит. — В будущем на батюшкино добродушие не надейтесь, a чтобы этот прискорбный случай крепче в головке остался, мы для памяти в журнал «семерочку» поставим. Нечего делать, видно, придется Татьянушку в третий раз побеспокоить, a то четвертная отметка неважная выйдет.
Страсть милый наш попинька, a Таньке — поделом.
Ермолаева нас на Законе тоже насмешила. Ответила батюшке новый урок, a потом он ее и спрашивает:
— Куда был послан пророк Иона проповедовать?
Она не знает, a соседка ее, Романова, шепчет:
— В чужие страны.
— По Туркестану, батюшка, — не дослышав толком, ляпает наша толстушка.
Батюшка рассмеялся, a про нас-то и говорить нечего.
— В другой раз, Лизочка, вы не верьте своим ушам, a верьте лучше глазам. Да в книжечку до урока загляните, a то уж больно новые вещи вы сообщаете — вот я живу-живу, a про это еще и не слыхивал.
Потом Ермолаевой проходу не давали, то одна, то другая пристает:
— Слушай, Ермолаша, a хорошо бы по примеру Ионы по Туркестану попутешествовать!
Но та и сама смеется. Ужасно она добродушный теленок, но пошалить иногда тоже умеет.
Вот на русском так у нас настоящий скандал приключился.
На четвертой и пятой скамейке сидят наши самые долговязые, да ленивые. Надежда Аркадьевна их «кумушками» называет, потому что они вечно трещат и о чем-то торгуются. Вот кумушки-то и влетели.
Была диктовка. Мало того, что красавицы эти все время советовались да друг к другу в тетрадку заглядывали, — они лучше придумали: разыскали преспокойно в книге кусочек, что диктуют, да и списывают. Даже не слушали, прямо до конца все и списали, да на беду перестарались, одну фразу лишнюю и всадили.
Взяла Барбоска тетради, просматривает и говорит:
— Дети, разве я диктовала вам эту фразу? — уж не помню какую.
— Нет, — говорим.
— Так отчего же она у Марковой написана?
Маркова ни жива ни мертва стоит, как рак вареный красная. Барбос допрашивает, а она молчит, глазами хлопает.
Просматривает Ольга Викторовна другие листки, a у Липовской, Андреевой и Зубовой то же самое.
Тут за них и принялись. Четыре соседушки — «кумушки» и у всех-то одинаково — значит, друг у друга списали. Ну a первая-то откуда взяла?
Заглянула Барбоска в книгу, a фраза эта там целиком так и сидит. Влепили им преисправно по единице за диктовку и по «девятке» за поведение, да еще длиннющее замечание в дневник написали.
Вот Барбоска зла была! Да и Евгения Васильевна тоже, вся красная-красная. Они обе предобрые, шали́ сколько хочешь, никогда по-настоящему не рассердятся, так только, больше страху нагнать. Но за ложь обе просто из себя выходят, Женюрочка чуть не дрожит вся. Да оно и правда, ведь это уже не подсказка, a совсем гадость.
Не любят этих красавиц в классе, дерзкие, распущенные, бранятся.
Ну, и подняли же они рев! Два урока, не переставая, хныкали, но на рукоделии опять разгулялись, благо учительница отметки выставляла.
За рукоделие-то мне «семь». Не знаю, отчего моя работа какая-то серая, неаппетитная, a ведь руки у меня не грязней, чем у других. Надо будет домой взять простирать.
A мадемуазель Линде третий день не приходит. Неизвестно, она ли больна, или с сестрой что приключилось.