— Грасиела, — сказала девочка со стаканом в руке, — хочешь ли монаду?
На ней белая блузка, джинсы, сандалии. Довольно длинные черные волосы схвачены желтой лентой. Очень белая кожа. Лет девять, не больше десяти.
— Сказано тебе, не зови меня Грасиелой!
— Почему? Разве это не твое имя?
— Мое, конечно. Но ты меня зови мамой.
— Хорошо, только я не понимаю. Ты же зовешь меня не дочкой, а Беатрис.
— Это другое дело.
— Ну ладно, лимонаду хочешь?
— Да, спасибо.
Грасиеле на вид года тридцать два, а то и все тридцать пять; наверно, так оно и есть. Юбка на ней серая, кофта — красная. Волосы у нее каштановые, глаза большие и выразительные, губы яркие, почти без помады. Говоря с дочерью, она сняла очки, а теперь надела и опять читает.
Беатрис ставит стакан на столик, где уже стоят две пепельницы, и выходит из комнаты. Через пять минут она возвращается.
— Вчера мы подрались в классе с Лусилой.
— А!..
— Тебе неинтересно?
— Вечно вы с ней деретесь. От любви, что ли… Вы ведь дружите?
— Да.
— Так что же?
— Иногда мы деремся в шутку, а вчера серьезно.
— Вон что!..
— Она сказала про папу.
Грасиела снимает очки. Теперь ей интересно. Одним глотком она выпивает лимонад.
— Она сказала, если папа в тюрьме, значит, он преступник.
— А ты что ответила?
— Я сказала — нет, он политический. А потом подумала, что и сама не понимаю. Все время слышу, а толком не знаю, что это такое.
— Потому ты и подралась?
— Да, и еще она сказала, ее папа сказал, что политэмигранты отбивают хлеб у здешних людей.
— А ты что?
— Я не знала, что ответить, и я ее ударила.
— Теперь ее папа может сказать, что дети политэмигрантов бьют его дочь.
— Ну, я не била, а немножко ударила. А вот она полезла драться.
Грасиела наклоняется, чтобы поправить чулок, а может — чтобы подумать или оттянуть ответ.
— Это плохо, что ты ее ударила.
— Наверное, плохо. А что же мне было делать?
— Правда, ее папе не стоило говорить так. Кто-кто, а он-то должен знать.
— Почему это он должен?
— Потому что он разбирается в политике.
— А ты в ней разбираешься?
Грасиела смеется, расслабляется немного и гладит дочь по голове.
— Немножко. Мне еще далеко…
— До чего?
— До того, например, чтобы стать такой, как твой отец.
— А его посадили в тюрьму за то, что он разбирался в политике?
— Не совсем… Скорее, за политическую деятельность.
— Он что, убил кого-нибудь?
— Нет, Беатрис, никого он не убивал. Политическая деятельность — это другое…
Беатрис молчит. Кажется, она сейчас заплачет, но она улыбается.
— Принеси-ка мне еще лимонаду.
— Хорошо, Грасиела.