Весть 1888 года. Справочное пособие в форме вопросов и ответов

Миннеапольская газета «Journal» 13 октября 1888 г. назвала адвентистов «особым народом, который соблюдает субботу как воскресенье, почитает пророчицу и верит в то, что конец света близок». 19 октября в «Journal» сообщается, что адвентисты «так тщательно и прилежно вникают в свои трудные богословские вопросы, как рачительный хозяин аккуратно складывает поленницу дров». В газете говорилось и о том, что они проявляют дух смирения по отношению друг к другу в своей теологической полемике. Но произошло то, чего так опасалась Елена Уайт, — проявление агрессивного духа. Но прежде чем говорить об этой ситуации и событиях, которые привели к ней, нам нужно остановиться на повестке дня совещания 1888 года.

10. Что нам известно о повестке дня совещания, состоявшегося в Миннеаполисе в 1888 г., и из каких источников заинтересованные лица могут почерпнуть сведения Миннеаполисской сессии Генеральной конференции?

Сессия Генеральной конференции проходила в здании новой адвентистской Церкви в Миннеаполисе, штат Миннесота, с 17 октября по 4 ноября 1888 г. Перед официальным открытием совещания в период с 10 по 17 октября проходили краткосрочные курсы для служителей. На повестке стояло две категории вопросов: деловые вопросы и богословские вопросы. Если рассмотрение деловых вопросов было ограничено совещанием Генеральной конференции, то обсуждение теологических проблем началось на этих курсах и было продолжено совместно с делегатами на заседаниях Генеральной конференции.

Перед открытием этих курсов Смит представил список тем, которые следует обсудить: «Десять царств в исторической перспективе»; «Божественная природа Христа»; «Исцеление смертельной раны»; «Оправдание по вере»; «В какой мере мы можем использовать мудрость змея»; «Предопределение»[54].

Однако вследствие затянувшихся дебатов по трем из предложенных тем не все из них были полностью рассмотрены или представлены на совещании в Миннеаполисе. Незадолго до завершения совещания Ваггонер отметил, что в числе рассмотренных вопросов были следующие: «Пророчество о десяти царствах в седьмой главе Даниила», «Папство», «Реформа национального правительства», а также «Взаимосвязь закона и Евангелия в контексте оправдания по вере»[55].

В ряде материалов, которые были недавно обнаружены, подтверждается отчет Ваггонера об обсуждавшихся темах. Среди этих материалов известны такие, как «Бюллетень Генеральной конференции» (General Conference Bulletin), разделы в «Ревью» и «Знамениях», проповеди Джоунса о религиозной свободе, проповеди Елены Уайт и папки с перепиской семьи Уайт. Весьма примечательно, что в списке существующих документов отсутствуют проповеди Ваггонера. Вероятно, их постоянно изымали, несмотря на утверждения об обратном.

Однако мне удалось найти еще два важных источника информации о совещании Генеральной конференции в 1888 г.: это дневник Р. Девитта Хоттела, в котором содержатся ежедневные записи о ходе совещания, а также две записные книжки У. Уайта. В них подробно описывается все, что обсуждалось на собраниях. Записи У. Уайта особенно ценны, поскольку он приводит библейские тексты, к которым обращались в процессе дискуссий.

Помимо этих материалов необходимо указать, что в 1987 г. Совет попечителей литературного наследия Елены Уайт опубликовал книгу в четырех томах под названием «Материалы Елены Уайт по 1888 году», в которую вошли ее переписка и рукописи, относящиеся к конференции в Миннеаполисе, а также проповеди, с которыми она там выступала. На следующий год Совет попечителей литературного наследия Е. Уайт выпустил документ объемом в 591 страницу: «Рукописи и воспоминания о Миннеаполисе». В этом сборнике находятся письма от разных участников встречи в Миннеаполисе, копии церковных отчетов и газетных материалов об этом совещании, «Бюллетень Генеральной конференции 1888», избранные статьи из периодической печати, записи дневника Хоттела и двух записных книжек У. Уайта. «Рукописи и воспоминания о Миннеаполисе» при всей своей ценности содержат лишь небольшой процент имеющихся документов, которые проливают свет на происходившее в Миннеаполисе. Переиздаются, однако, наиболее важные и интересные документы.

11. Какое влияние оказала дискуссия относительно истолкования пророчества о десяти рогах из седьмой главы Книги Даниила на ход совещания в Миннеаполисе?

Не вдаваясь в существо вопроса, можно сказать, что полемика об истолковании пророчества о десяти рогах перед самым началом конференции в Миннеаполисе способствовала разжиганию страстей и, несомненно, усилила разногласия по другим вопросам. Как и ожидалось, с докладами по этой теме выступили Джоунс и Смит.

Пятнадцатого октября, когда Смит — поборник традиционалистского подхода к этой проблеме — заявил, что обсуждение этого вопроса само по себе «зло» и «крайне нежелательно», стала очевидна трудноразрешимость данного вопроса. Такая позиция, подчеркнул он, «подрывает старую истину», которая «выдержала испытание длиною в 40 лет». Почему бы не испытать временем любое новое истолкование до его официального принятия?

Смит не собирался

Джоунс, главный оппонент Смита по вопросу истолкования пророчества, в запальчивости не уступал ему. В самом начале встреч молодой проповедник выпалил:

Для Елены Уайт это было уже слишком, и она упрекнула его, написав:

Согласно миннеапольской газете «Трибьюн» от 18 октября некоторые друзья Смита пытались провести голосование и таким образом решить проблему истолкования пророчества о десяти рогах, но Э. Дж. Ваггонер воспрепятствовал этому, заявив, что делегаты не должны проводить голосования до тех пор, пока тщательно не исследуют данный вопрос. «Споры на эту тему продолжались далеко за полдень и захватили время перерыва», — сообщала «Трибьюн».

Несмотря на трудность ситуации, Смит в редакционной статье журнала «Ревью» объявил о своей победе. «Мнение подавляющего числа делегатов оказалось, — возвещал он, — на стороне старых воззрений, установленных прежде принципов истолкования пророчеств». Эта редакционная статья весьма огорчила У. Уайта, который отметил, что Смит не удосужился сообщить о том, что делегаты к концу дискуссии проголосовали за решение о том, «что все должны глубоко изучить этот вопрос в течение года». Уайт усматривал в статье Смита хитрость. Он писал:

Вряд ли нужно говорить, что подобная интрига не способствовала установлению гармонии в отношениях между участниками конференции.

12. Какое отношение имели дискуссии относительно закона в Послании к Галатам к вопросу о праведности по вере?

Одной из интересных особенностей совещания Генеральной конференции в 1888 г. был тот факт, что хотя спорящие стороны и начали заседание с обсуждения одного из наболевших вопросов — Закона в Послании к Галатам, но в результате дискуссий акцент сместился на вопрос праведности по вере. Как это случилось, для многих так и осталось загадкой.

Следует отдать должное Э. Дж. Ваггонеру за то, что он дал новое направление дискуссии. Он принял стратегическое решение не просто вести полемику о Законе в Послании к Галатам, но поднять более широкую тему спасения с позиции Закона и Евангелия, а затем обсуждать Послание к Галатам в этом контексте.

Таким образом, хотя Ваггонер и сделал около девяти докладов по теме «Евангелие и Закон» на этом совещании, первые пять или шесть докладов были посвящены праведности по вере. Только после этого он приступил к более детальному рассмотрению Послания к Галатам.

В результате стратегического решения Ваггонера рамки дискуссии расширились так, что вскоре вопросы, относящиеся к Посланию к Галатам, стали иметь второстепенное значение для многих, в то время как вопросы, связанные с тем, как человек спасается, выдвинулись на передний план. Поэтому мы слишком мало слышим о конфликте относительно Закона в Послании к Галатам после совещания 1888 г.

Согласно теологии Ваггонера десятисловный закон или детоводитель приводит нас «ко Христу, дабы нам оправдаться верою»[59]. Елена Уайт, хотя и не соглашалась со всеми тезисами Ваггонера, тем не менее по этому центральному вопросу поддержала его. Она сказала делегатам:

В этом отрывке Елена Уайт особо указала на один из важнейших вкладов Ваггонера в адвентистскую теологию. Он построил мост между законом и Евангелием, прояснив евангельскую функцию десятисловного закона (привести человека ко Христу, чтобы получить прощение и оправдание). Такая связь закона и Евангелия, как мы увидим это в главе 5, заняла центральное место в ее понимании Откровения 14:12 и в ее восприятии вести 1888 г.

Батлер, опасаясь последствий, которые может вызвать новая теология Ваггонера и Джоунса, довел себя до состояния нервного истощения, не мог по болезни присутствовать на этих заседаниях Генеральной конференции. Его традиционную точку зрения на закон в Послании к Галатам представлял Дж. Моррисон, президент Айовской конференции, который был искусным полемистом. Моррисон заявил, что адвентисты всегда верили в оправдание по вере. Он, однако, переживал, что этот тезис был «излишне подчеркнут», и боялся, что закон может потерять свое важное место в адвентистской теологии. Выступая после Ваггонера, Моррисон сделал по меньшей мере семь докладов по вопросам, связанным с Посланием к Галатам, на этой конференции[61].

Как в 1886 г. при обсуждении спорных вопросов в Послании к Галатам и в первые дни в Миннеаполисе во время дискуссии по проблеме истолкования десяти рогов, фракция Батлера—Смита—Моррисона и теперь стремилась путем голосования сформулировать твердую богословскую позицию Церкви по вопросу взаимоотношения закона и Евангелия. Джоунс позднее писал об этом так:

Эта попытка не удалась. Слова Елены Уайт на заключительном заседании не были просто шуткой:

Излишне упоминать, что дискуссия в Миннеаполисе относительно закона в Послании к Галатам внесла такой же раскол в ряды участников, как и споры об истолковании пророчества о десяти рогах. Фактически уже спустя более ста лет с тех пор эти проблемы все еще остаются предметом полемики. Далее в нашей книге мы сосредоточим свое внимание на этих спорах.

13. Каким образом предстоящее принятие национального закона о воскресном дне и религиозной свободе повлияло на атмосферу встрече 1888 г.?

В отличие от острых дискуссий относительно Послания к Галатам и истолкования пророчества о десяти рогах в Дан. 7, по вопросу религиозной свободы среди адвентистского руководства в Миннеаполисе не было разногласий. Все были едины во мнении, что предложенная поправка к конституции, дающая право преподавать христианские дисциплины в государственных школах, и законопроект Блэра о воскресном дне являются зловещими знамениями в пророческой истории, подтверждающими правильность адвентистского истолкования Откр. 13 и 14 (см. вопрос 4). В этих условиях делегаты не спорили по поводу проповедей А. Т. Джоунса на тему религиозной свободы. С другой стороны, Елена Уайт была удручена тем, что его вести об этом кризисе из–за напряженной дискуссии по другим вопросам не привлекли к себе такого серьезного внимания, какого заслуживали»[64].

Вопреки противодействиям некоторых проповеди Джоунса вкупе с реальностью, с которой столкнулась адвентистская Церковь, побудили делегатов к действию. Среди принятых ими решений три были особенно важными. Во–первых, было решено опубликовать проповеди о религиозной свободе, представленные Джоунсом на этом совещании Генеральной конференции. Они вышли из печати с некоторыми редакционными правками в 1889 г. под общим названием Гражданская форма правления и религия, или христианство и Американская конституция. Во–вторых, Джоунс посетил Бостон, Чикаго и другие города, где выступал с лекциями на тему религиозной свободы. И, в–третьих, он возглавил делегацию из трех человек, которая выступила на заседании сенатской комиссии по образованию и труду против двух законопроектов Блэра. Таким образом, в конце миннеапольской конференции Джоунс стал на путь защитника религиозной свободы — на этом поприще он внес один из самых весомых своих вкладов в миссию адвентистской Церкви.

14. Что можно узнать, глядя на происходившее в Миннеаполисе и связанные с этим события, относительно авторитета, достаточного для решения богословских вопросов?

15. Каков был «дух Миннеаполиса» и как он повлиял на Джоунса, Ваггонера и Елену Уайт?

Елена Уайт «в самом начале совещания в [Миннеаполисе] почувствовала тяжелую атмосферу, которая «давила» на нее: этого прежде она никогда не ощущала, общаясь с руководителями Церкви и с рядовыми служителями. Ее очень беспокоило то, что

Она определила враждебность как дух Миннеаполиса или дух фарисеев.

У. Уайт тоже признал эту проблему. Через три недели после окончания совещания в Миннеаполисе он написал, что на этих встречах происходило то,

Разобраться в том, какой дух царил в Миннеполисе, для нас важно, если мы хотим понять, какое влияние он оказал на совещание 1888 г. и на последующий ход адвентистской истории[76].

К описанной Е. Уайт духовной атмосфере, царившей на совещании в Миннеаполисе, необходимо добавить еще несколько штрихов. Во–первых, сарказм и шутки в адрес тех, кого сочли здесь реформаторами. Так, Ваггонера некоторые назвали «любимчиком сестры Уайт». Во–вторых, дух Миннеаполиса был пронизан критицизмом. В–третьих, зараженные этим духом проявляли зависть, подозрительность, ненависть и ревность. В–четвертых, он способствовал развитию «жестких, неприязненных» взаимоотношений. В–пятых, его обладатели были «отравлены духом сопротивления» голосу Святого Духа. В–шестых, витавший в Миннеаполисе дух побуждал тех, кто обладал им, воспламенять страсти, вступать в перепалку с теми, кто придерживался противоположных воззрений на вероучение. В–седьмых, он порождал распри и полемику по вопросам вероучения вместо проявления духа Иисуса. По выражению Елены Уайт, дух Миннеаполиса возбуждал «человеческие страсти» и «вызывал чувство горечи, поскольку некоторые братья отважились поддержать идеи, которые шли вразрез с представлениями других… и которые рассматривались как посягательства на давно установленные и закрепившиеся доктрины». В–восьмых, это привело к тому, что в спорах о доктринальных проблемах было много «словесной игры» и «словесных ухищрений». Другими словами, дух, проявленный в Миннеаполисе, «не отличался учтивостью, хорошими манерами и не был Христоподобным»[77].

Необходимо особо подчеркнуть, что в основе ситуации, сложившейся в Миннеаполисе, лежало стремление во чтобы то ни стало сохранить незыблемыми «столпы» адвентистского вероучения и особенно преувеличенную идею, связанную с традиционным воззрением на закон в Послании к Галатам. Елена Уайт горько сожалела по поводу того, что «различное понимание некоторых библейских отрывков заставляет людей вообще забыть о своих религиозных принципах». Когда она увидела, какими методами пользуются и с какой неприязнью защищают традиционалисты свою позицию по отношению к закону в Послании к Галатам, то «впервые» начала осознавать, что они заблуждаются в своих воззрениях, «поскольку истина требует иного духа для своей защиты». «Бог избавляет меня от ваших идей, — заявила она традиционалистам, — если восприятие этих мыслей также возбуждает во мне нехристианский дух, слова и дела», как и в них[78].

Одна из самых больших трагедий Миннеаполиса заключалась в том, что в стремлении защитить чистоту адвентистского вероучения и традиционное истолкование Библии, руководство Батл–Крика потеряло свое христианство. Подобно фарисеям во времена Христа, они больше интересовались сохранением традиционных воззрений, чем стремились познать истину во всей ее полноте и руководствоваться христианскими принципами в решении церковных проблем.

Этот нехристианский дух был проявлен не только по отношению к Джоунсу и Ваггонеру, но и к Елене Уайт, поскольку она поддержала их и их учение. В миннеапольской газете «Трибьюн» от 21 октября было написано, что «миссис Уайт считается пророком, и все, что она говорит, адвентисты седьмого слушают с благоговением», — но она–то знала, что это не так. Она видела, что слушатели по–иному реагируют на ее слова. Своей невестке она писала, что ее свидетельство оказывает самое минимальное влияние на многие умы, чем когда–либо» в ее жизни[79]. У. М. Хили она написала такие строки:

Участники совещания обвинили ее в том, что она изменила свою теологию по вопросу закона в Послании к Галатам, а также открыто выразили свое сомнение в ответ на отрицание ею какого–либо сговора с Джоунсом, Ваггонером и собственным сыном. Е. Уайт теряла свое влияние[81]. Стоит ли удивляться, что она всегда с чувством смятения вспоминала сессию Генеральной конференции в 1888 г. Она видела, что конференция сулила много перспектив, но все закончилось крахом.

16. Каким образом так называемый «калифорнийский заговор» воспламенил «дух Миннеаполиса» и способствовал развитию отторжения?

Как говорилось в вопросе 9, становлению и укреплению духа Миннеаполиса с его враждебным отношением к Джоунсу, Ваггонеру и Елене Уайт, во многом способствовало письмо Уильяма Хили (пастора из Калифорнии) Джорджу Батлеру в конце сентября, в котором сообщалось, что руководство Западного отделения Церкви разработало план изменения адвентистской теологии[82].

До получения письма Хили Батлер, во всей видимости, был эмоционально спокоен. Ему не хотелось выносить на обсуждение дискуссионные вопросы по Книге Даниила и Посланию к Галатам, но августовские письма Уильяма и Елены Уайт убедили его в необходимости разрешить это обсуждение. Однако его в целом довольно спокойный настрой резко изменился, когда он получил буквально за несколько дней до открытия совещания в Миннеаполисе сведения, которые показались ему свидетельством организованного заговора. Перед его взором сразу же всплыли события двухлетней давности. Причина, по которой Уайты так упорно настаивали на необходимости выслушать Джоунса и Ваггонера с их новой теологией, коренилась в том, что они тоже участвовали в общем заговоре. Разумеется, Батлер рассудил, что этот заговор самым серьезнейшим образом угрожает проверенному временем адвентистскому вероучению.

Это придало Батлеру бешеный прилив энергии: он не только повелел напечатать заново свою книгу «Закон в Послании к Галатам», но и сплотил все силы, чтобы противостоять западной коалиции и разослал серию телеграмм и писем делегатам, предупреждая их о заговоре и призывая их «встать на защиту завоеванных рубежей». Помимо этого, он написал огромное, более чем на 40 страниц, письмо Елене Уайт, датированное 1 октября, в котором он обвинял ее за свое разбитое здоровье и указывал на У. Уайта как на тайного вдохновителя этого заговора. К концу второго дня совещания новости об этом якобы имевшем место заговоре распространились среди всех сторонников Смита и Батлера[83].

Между тем Уайты, Ваггонер, Джоунс и другие делегаты из Калифорнии и не подозревали о том, что коалиция в Батл–Крике считает их заговорщиками. Как свидетельствует У. Уайт, он был «невинен, как младенец», ничего не знал об этой проблеме, в то время как его «старые друзья в Б [атл] К [рике] говорили, — пишет он, — обо мне самые ужасные вещи»[84]. Неведение относительно подозрения со стороны своих восточных коллег полностью отдало их в руки тех, кто вообразил себе этот заговор, поэтому у них не было оснований быть сдержанными в своих выступлениях или давать какие–либо объяснения. В результате появился дух Миннеаполиса и возникла широкая неприязнь в отношении Джоунса, Ваггонера и Уайтов.

Но это бедствие в Миннеаполисе не стало гибельным для вести о праведности Христа, которую Джоунс, Ваггонер и Елена Уайт начали провозглашать на сессии Генеральной конференции в 1888 г. Они уехали из Миннеаполиса, чтобы начать возвещать это послание о Христе, Его любви и Его праведности адвентистской Церкви (см. вопрос 43).