Весьма безрассудно

Глава 32

Энцо

— Нам нужно поговорить, — говорю я Хоуку, глядя на него с противоположной стороны кухонного острова, где он сидит, склонив голову и ссутулив плечи. Он был сломлен.

— Я провалился, — пробормотал он. — Я не смог защитить ее.

Блэйк по-прежнему лежала в той же кровати, где мы провели всю ночь, не смыкая глаз. Девон заверил, что она будет в порядке: немного ослабнет, и боль будет сильной, но терпимой. Ей повезло, что пуля лишь задела мягкие ткани, и Девону удалось ее подлатать. Теперь она была в безопасности, но вопрос, терзавший меня, оставался открытым.

Почему брат Скотта и Хоука искал ее?

Что она делала в Нью-Йорке двенадцать лет назад?

Я потираю лоб.

— Ты не провалился, Хоук. Это была ловушка.

— Ее подстрелили! — рычит он. — Не делай вид, что все в порядке, когда я знаю, что ты был чертовски разочарован тем, что я не защитил ее лучше.

— Я не виню тебя, Хоук.

— А должен! — мужчина резко встает, сбивая табуретку, на которой сидел, на пол с громким стуком. — Я знаю, что должен, блядь!

Я медленно встаю и иду туда, где вышагивает Хоук, его руки сжаты так сильно, что кожа на костяшках побелела. Я кладу руку ему на шею, и встречаюсь с его темными глазами, полными боли, сожаления, гнева и вины. Он был разбит, но все, что я мог сделать, это притянуть его к себе.

До этого он всегда говорил мне, что прошлое не изменить, что содеянного не поправить. Но он всегда был рядом, поддерживал меня всецело, без страха и лжи.

Теперь настала моя очередь сделать тоже самое. Может, я и спас его от Скотта в Нью-Йорке, но на самом деле это Хоук спас меня.

Габриэль и все остальные Сэйнты — они были моими братьями, но Хоук был моим спасательным кругом. А теперь еще и Блэйк.

И нам обоим еще многому предстоит научиться, но в одном я был уверен: мы с ним всегда будем вместе.

— Ты мог потерять ее снова, — шепчет он.

Мой лоб прижимается к его, дыхание мужчины обдает мои губы, и эти слова оседают между нами.

— Дело не в “ты или она”, - говорю я ему. — Дело в “ты и она”. То, что произошло, не было твоей виной, так же как не было твоей виной и ее ранение.

— Почему они там были? — спрашивает он.

— Они ищут ее, и мы должны знать, почему.

— Ей сейчас нужен отдых, — вздыхает Хоук. — Должно быть объяснение. Я не видел ее, когда мой брат работал на Скотта.

— Они опасны, — говорю я, наконец отрываясь от него. — Она должна оставаться здесь, пока мы не разберемся с этим.

— Непросто будет ей это объяснить, — качает головой Хоук.

— Тэлон все еще расследует это, но вряд ли что-то найдет, учитывая ее умение заметать следы. Скотт же настолько одержим, что поставил метку на ее досье. Теперь, если кто-то случайно его откроет, он получит сигнал о ее местоположении.

— Она нужна ему, — соглашается Хоук, — но зачем?

Внутри меня бурлил тугой клубок беспокойства, и я никак не мог выпустить его наружу, не желая покидать подвал, Хоука и Блэйк. Она все еще отдыхала, а Хоуку нужно было чем-то себя занять. Он работал в баре, пока я готовился к выходу на ринг. Это был мой способ расслабиться, пока я ждал дополнительной информации о Скотте и его людях.

Я убью его. Просто и ясно.

К черту мир, который Габриэль хочет установить между городами, к черту все правила, касающиеся войн, я убью его.

Никто не угрожает моим людям. Никто не угрожает ни Блэйк, ни Хоуку, ни Сэйнтам. Это был мой гребаный город, я был Силовиком, зверем, гребаным монстром.

Если моей репутации недостаточно, чтобы держать их подальше, то я, блядь, покажу им, почему со мной нельзя связываться.

Я не для того пятнадцать лет возносил себя на вершину, чтобы они пришли и решили, что могут меня поиметь.

Хоук и Блэйк были моими.

Моя обязанность — защищать их.

Я не потеряю ни одного из них.

А Скотт и понятия не имеет, что сделал, разозлив меня.

Хрустнув шеей, я заканчиваю обматывать руки и запрыгиваю на ринг, чтобы проскользнуть через канаты и встретиться взглядом с моим противником.

Он был частым бойцом, с которым я сталкивался много раз и никогда не проигрывал, но этот ублюдок был упрям и полон решимости одержать надо мной победу.

Он переминается с ноги на ногу, похоже, такой же неугомонный, как и я. Его красные глаза смотрят на меня, а лицо искажено ненавистью.

Что-то в нем было не так. Мы никогда не общались, поскольку у меня не было друзей, но я предполагал, что между нами есть уважение, а здесь он смотрел на меня так, словно готов был вырвать мое сердце.

Я не собирался жаловаться.

Если он хочет, чтобы сегодня в этом бою все было по-настоящему, тогда ладно. Мне не страшно убивать на ринге. Я делал это раньше, сделаю и снова. Одного убийства может быть достаточно, чтобы подавить эту жгучую ярость, которую я испытываю к Скотту и нападению, чтобы остаться здесь на время, пока эта чертовщина не распутается.

Поддается гудок, и бой начинается под рев нетерпеливой толпы. Он сразу же бросается в атаку, в его слепом нападении нет ни стратегии, ни тактики. Я подпускаю его поближе, приседаю и бью кулаком в грудь, выбивая из него воздух. Мужчина врезается в канаты, задыхаясь, но потом приходит в себя и, оскалив зубы, бросается на меня.

Я блокирую первый удар, затем второй, разворачиваю ногу, чтобы достать его лодыжки, но он уклоняется, отпрыгивая в сторону, прежде чем его локоть попадает мне в шею.

Ублюдок.

Я разворачиваюсь, кулак сталкивается с его лицом, и он падает на мат, суставы коленей хрустят, а из разбитого носа брызжет кровь.

Наш судья выходит вперед, готовый закончить бой на этом, но парень встает, вытирая окровавленный и теперь уже кривой нос. Когда он снова бросается на меня, в его глазах горит решимость, и я мгновенно перехожу в защиту, блокируя его удары. Его кулаки обрушились на мои руки, не достигнув цели — моего лица.

Кровь продолжает капать, падая на коврик под нашими босыми ногами, и я уже собираюсь замахнуться, когда где-то в подвале раздается громкий, пронзительный крик. Отвлекшись, я переключаю внимание на то, что происходит позади меня, в то время как громкие звуки начинают проникать сквозь аплодисменты.

Выстрелы!

— Энцо! — кричит кто-то, и я снова обращаю внимание на своего противника, опустив глаза на нож, который он нацелил на мое горло.

Я едва успеваю увернуться от удара, лезвие пронзает мое предплечье.

Ублюдок!

Позади меня в подвале царит хаос и резня, раздаются крики и взрывы, но я не могу отвлечься от парня, который находится со мной на ринге.

Он снова бросается на меня с ножом, и я уклоняюсь, поднимая руку, чтобы схватить его за запястье. Крик вырвался из его горла, когда я резко вывернул его руку, заставив нож выпасть.

Внезапным рывком я прижимаю его к земле, оказавшись сверху. Мои руки тянутся к мужчине, а затем я обхватываю его шею, сдавливая трахею. Он борется, бьет руками и ногами, выгибает бедра в надежде сбросить меня, но я не отступаю.

И под звуки криков, боли и насилия я чувствую, как его трахея ломается под давлением моих рук. Но я не отступаю, ни когда его ногти впиваются в мою кожу, ни когда по руке течет кровь из раны, которую он оставил, ни даже когда все кровеносные сосуды в его глазах лопаются от напряжения, и кровь хлещет из носа.

И внезапно он замер. Движение остановилось, дыхание стихло. Жизнь в нем, словно улетающая птица, покинула его, растворившись в окружающем хаосе.

— Энцо! — голос Хоука совсем близко, а затем его руки оказываются на мне, оттаскивая от парня. — На нас напали!

Наконец отпустив мертвое тело, я притягиваю Хоука к себе, наполовину прикрывая его, пока я разворачиваюсь, оценивая ситуацию. Армия людей кишит в подвале, убивая всех, кто попадает под руку. Тела лежат, разбросанные по полу, кровь покрывает стены.

— Блэйк, — шепчу я. — Где Блэйк!?