Властители земли

Киро и бай Евстати тесали камень для облицовки, когда прорвало плотину. Было раннее утро: в тени покрытые росою камни казались тусклыми, пепельно-серыми, а на дне долины трава поблескивала влажной зеленью среди окрестных холмов с их выжженными солнцем красноватыми склонами. Услыхав шум воды, оба отложили молоты: кому, как не им, знать, что это за шум. Вода пробивалась сбоку от пропускной трубы, примерно в половине метра от нее; прозрачная, с сильным застойным духом, она сливалась в один поток, скатывалась на дно долины и, образовав ручей, уже начала приминать траву. Киро и бай Евстати взобрались на плотину и увидели обвалы, их было два, совсем свежие, да такие здоровые, что туда свободно могла вместиться целая машина, с кромок еще отваливалась сухая земля.

— Киро! — крикнул бай Евстати. — Давай за Сретенко, а я тут.

Он не договорил, что он тут будет делать один на один с огромной плотиной и привольно разлившимся за ней водохранилищем. А Киро и не спросил, бросился в пеструю тень под раскидистой грушей и, как был, до пояса голый, вскочил на велосипед; не опускаясь на седло, забрал наискосок по холму, поросшему редкими дубами; палящие лучи солнца били прямо в плечи.

Через полчаса явился Сретенко. В рубашке с короткими рукавами, весь растревоженный, выскочил из джипа и, пока машина разворачивалась, оглядел новоиспеченный ручей, даже воду понюхал — ее тяжелый затхловатый запах разносился далеко вокруг, затем проворно стал подниматься вверх по откосу, из-под сандалий сыпались камушки, еще не закрепленные облицовкой. В это время вернулся Киро, запыхавшийся, с блестящими от пота плечами; он, бай Евстати да шофер полезли за Сретенко вверх на плотину, хотя помочь ничем не могли.

— Нет, вы только посмотрите! — изумился Сретенко. — В двух местах обрушилось!

Киро и бай Евстати и сами видели, что в двух, какие уж тут сомнения. Бай Евстати хотел было что-то сказать, да не успел, потому как Сретенко, руки в боки, запричитал, очень уж он был расстроен, прямо не в себе, пот со лба так и лил.

— Я-то чем виноват, я-то что в этом понимаю, а? — вопрошал он, крутя головой во все стороны. — С инженера, вот с кого спрашивать надо. Киро, давай-ка живо к телефону, пускай он собственными глазами убедится, давай! Не будем время терять, пускай убедится собственными глазами!

Киро молча кинулся вниз, к велосипеду, но Сретенко закричал вдогонку:

— На джипе езжай, на джипе, тут дело спешное!

Через минуту джип летел по выщербленному, ощетинившемуся дубами лугу, вдоль неглубокой долины, по дну которой теперь уже уверенно бежал новый, величиной с мельничную протоку, ручей. Сретенко широкими шагами мерил плотину от одного края до другого и вовсю клял инженера. Бай Евстати слушал его, свесивши руки, глядел на убегающее к западу водохранилище и время от времени утирал пот со лба: знойное летнее солнце жарило все пуще. Над голыми берегами стайками носились птицы, садились у самой воды и, напившись, с криками отлетали; от ровной блестящей поверхности поднималось легкое марево — глядеть бы да любоваться, если бы не тревога в душе. «К ответу за это следует притянуть! — кипятился Сретенко. — Где это видано, чтобы этакую плотину прорвало!» Его сиплый голос скользил над спокойной водной гладью и словно поглощался ею.

Бай Евстати молча кивал. Что могли поделать с этим ручьем они с Киро, или Сретенко, или даже сам инженер? Хлещет из громадины плотины, словно радуется, что вырвался из тьмы на волю, и растранжирит понапрасну воду, которую собирали всю весну. Наконец Сретенко притомился кричать, уселся возле ручья, частыми тревожными вздохами вбирая в себя идущий от него застойный дух. Наконец из-за бугра вывернулся джип и, вздымая пыль, стал под грушей.

— Ну что, нашел? — поднялся Сретенко.

— Нашел, — ответил Киро. — Сейчас, говорит, приеду. Чуть было не упустил, а все же нашел. Сейчас, говорит, выезжаю, а вы там приготовьте инструменты.

— Какие еще инструменты?

— Какие, не сказал. Кирки, должно, да лопаты, какие еще? Есть у нас и кирки, и лопаты, вон там сложены, под грушей.

Сретенко снова уселся, стиснув зубы, шофер лениво примостился возле него, покусывая сухую травинку, и Киро тоже сел, только бай Евстати стоял и глядел вдаль. Между холмами на западе раздалось мерное позвякивание колокольчика, но стада не видно. В низком боярышнике, обступившем мысок зеленой травы, верещат сороки. А так тишина кругом и жара; зной, сгущаясь в тяжелые, бесформенные клубы, подкатывает отовсюду к этой попирающей все законы журчащей воде. Сретенко вдруг поднялся, подставил голову под струю и, не вытираясь, уселся на прежнее место; вода стекала по загорелой шее.

— Воняет, — возвестил он. — Сероводородом воняет, значит, с самого дна! — И, помолчавши, угрожающе рыкнул: — Притянуть бы за это к ответу!

Бай Евстати кивнул. Послышался шум мотора, все головы повернулись в ту сторону: не инженерова ли машина? Нет, синий «москвич» остановился невдалеке от плотины, из него выскочили легко, по-пляжному, одетые мужчина и женщина. Не глядя ни на ручей, ни на людей, молчаливо рассевшихся возле него, они, медленно переступая босыми ногами по колючей траве, скрылись за возвышением, и вскоре оттуда послышались плеск воды и смех.

— Чтобы такое водохранилище да протекло! — выкрикнул Сретенко. — Новенькое водохранилище протекает, на что это похоже, я вас спрашиваю?

Никто ему не ответил, на что это похоже, да он и не ждал ответа. Замолчал, свесивши руки между коленями, насупленный и сердитый. Бай Евстати постоял-постоял и вдруг, заскользив вниз на своих резиновых подошвах, уселся на обычное место и принялся готовить камень для облицовки. Никто ему ничего не сказал. Киро кинул пару вопрошающих взглядов на Сретенко и последовал за бай Евстати, поблескивая на солнце голой спиной. У этих двоих свое дело, вот они и пошли его доканчивать; удары молотов вновь огласили долину, мерные, спокойные звуки наполнили зной; уже две недели они оглашают окрестности, с ними свыклась не только тишина холмистого поля, но и вода в озере, и соседние деревья; птицы и те к ним привыкли. Красиво они звучали и мирно, не только потому, что никому не мешали, но и потому, что венчали дело рук человеческих — водохранилище, ставшее уже частью природы со своей плотиной-горой и с ясным чистым озером, благодатно раскинувшимся среди высохших голых холмов. «Расстучались, — с досадой подумал Сретенко и выпрямился, — водохранилище того гляди истечет до капли, а они расстучались, приспичило им с этой облицовкой!» Он было собрался на них прикрикнуть, но на бугристый луг вынырнула долгожданная бежевая инженерова «шкода», возникла вдруг в знойном мареве, как мираж в пустыне. Сретенко облегченно вздохнул, будто с плеч его гора свалилась. «Шкода» остановилась там, где постоянно останавливалась все два года, пока шло строительство: под дикой большой грушей. Оставив дверцы открытыми, инженер направился к ним, щуря от солнца глаза. Сретенко переступил через шиберную трубу, расставив костистые голые руки.

— Илиев, оплошка-то какая вышла! Ты погляди, протекла плотина-то!

Бай Евстати и Киро, отложив инструменты, пошли за инженером, а он, не отвечая, приблизился к ручью, брови нахмуренные, только глаза живо поблескивают в щелочках между ресницами. Опустил в воду руку и понюхал ее, потом по откосу взобрался на плотину, остальные потянулись за ним. Оглядел пробоины, водную ширь, даже тех двоих, что плескались у берега, и наконец изрек:

— Так я и предполагал, Сретенко.

— Чего это ты, интересно, предполагал?

— Шесть письменных распоряжений я тебе выдал, а устных не счесть, и все об одном — не спеши с утрамбовкой, потому что земля отлежаться должна. А тебе все было к спеху…

— Как же не к спеху, Илиев, мне ведь вода нужна, — криво усмехался Сретенко, норовя заглянуть в прищуренные инженеровы глаза, но тот на его заглядыванья не реагировал.

— Вот и залейся теперь, коли нужна! — с тихой злостью, не повышая тона, отрезал он. — Водохранилище строить — это тебе не картошку сажать! Тут технологические нормы, и их соблюдать положено. Ты что, хочешь, чтоб я сел в машину да милицию сюда привез, пусть они тебя под следствие возьмут за хозяйственное преступление. Подумать только, шесть письменных распоряжений! А ругани сколько было, язык у меня стерся с тобой ругаться!

— Это меня, значит, под следствие, а? — Сретенко аж подскочил. — Меня, значит, да? Нет, дорогой товарищ, это тебя под следствие надо упечь, ты ведь у нас специалист…

Они принялись ругаться. Их голоса, заменившие мерный перестук молотов, явственно разносились по долине; с любого из окрестных холмов человек мог слышать их отчетливо, будто в театре, где плотина была сценой, а холмы — огромным, расположенным амфитеатром залом. Но ссорящимся было не до театров. Да и перепалку их слышала только купающаяся парочка, не проявившая к ней особенного внимания. Слушали ее и бай Евстати, и Киро, а когда наслушались, бай Евстати прокашлялся и сказал:

— Хватит, ребята, что было, то было! Теперь говорите, что делать, время-то уходит!

Ссора прекратилась, как по команде.

— Прежде всего надо проверить пропускную башню, — сказал Илиев своим обычным, спокойным тоном. — Потом прощупать шиберную трубу, может, треснула где. Если не треснула, начнем инжектирование каверн: в плотине могли образоваться каверны.

Это была уже целая программа действий. У Сретенко сразу поднялось настроение.

— Киро! — закричал он. — Ну-ка нырни, проверь, нет ли какого повреждения в башне, с нее, я думаю, и начнем.

Илиев объяснил, что и как следует проверять, все столпились у кромки озера с той стороны, где оно было глубже всего, и Киро, как был, в закатанных брюках и до пояса голый, ласточкой нырнул прямо с плотины. Оказывается, он не только камни умел обтесывать, искусник Киро, но и плавал изрядно: в армии научился, задолго до того, как построили водохранилище, в котором и малые дети могли теперь учиться плавать. Он много еще всяких вещей знал, этот парень, необходимых человеку, который постоянно общается с природой и этим общением жив. Киро подплыл к башне, набрал воздуху и нырнул головой вниз; с берега все наблюдали, как он вспарывает воду, точно большая рыба. Потом появился над водой, еще раз набрал воздуху и снова нырнул. Тем временем по приказу инженера шофер на джипе поехал за цементом. Еще не заглох шум удаляющейся машины, а из воды уже вылез посиневший Киро (вода на глубине, как лед!) и, еле переведя дух, объявил, что башня в полной исправности. «Тогда проверим шиберную трубу, — сказал инженер, — нужно в нее влезть и прощупать с одного конца до другого. Довольно неприятное дело, — добавил он, поколебавшись, — но другого ничего не придумаешь. Если труба где-нибудь треснула, то вода именно через трещину уходит».

— Киро, ну-ка лезь прощупай эту трубу! — встрепенулся Сретенко. — Илиев дело говорит, может, и вправду треснула.

Все отправились на противоположную сторону плотины, к отвору шиберной трубы, инженер велел Киро натянуть на себя какую-нибудь одежку, чтобы не пораниться там, внутри; открыли шиберный кран, Киро глубоко вдохнул и полез в трубу, с мокрыми волосами, в мокрых брюках, в рубашке с закатанными до локтей рукавами. Труба была в диаметре семьдесят сантиметров, ее черная утроба точно заглотнула Киро. Она уходила внутрь, в самое основание плотины, тянулась под тысячью тонн глины, камней и щебенки — мокрая, ржавая, затхлая, лишенная дневного теплого света. К тому же она была бесконечно длинной (ведь одолевать ее приходилось помаленьку, сантиметр за сантиметром!) и невообразимо тесной (в ней нельзя было ни сесть, ни согнуть ни руку, ни ногу). И убежать из нее не убежишь, коли испугаешься, хотя чему там было пугаться, в этой металлической узкой трубе. Сретенко с инженером снова пустились уличать друг друга, кто в чем виноват, и только потому не орали в полную силу, что вполслуха караулили, когда же вылезет Киро; оба они понимали, какие беды их ждут, если труба действительно треснула. Прошло десять минут, еще десять, полчаса и еще полчаса. На возвышении появилась новая легковушка с любителями купания. Вернулся джип с пятью мешками цемента. Бай Евстати с шофером сгрузили их, умылись у ручья, высушили руки на солнце. Вдали, на западном берегу озера, приземлилась стая диких голубей, птицы попили и улетели. Сретенко зашагал вдоль трубы, размахивая руками, инженер, прислушиваясь к безмолвной трубе, рассеянно давал указания, что приготовить для заделки пробоин, если окажется, что с трубой все в порядке. Солнце поднималось все выше на ослепительно светлом небе, вода все так же, не убывая, журчала, за холмом на юге глухо звякнул колокольчик. Инженер вытер со лба пот тыльной стороной ладони и принялся несвязно рассказывать, какие аварии с плотинами запомнил он из своей практики; да-а, сказал он, прощупывать трубу — самое трудное. Многие проползут метр-два и возвращаются, очень уж там внутри погано, словно ты в ад по этой самой трубе лезешь, теснотища, темь непроглядная, а ты один-одинешенек. Кажется, вся земля на тебя навалилась, а из темени того и гляди выползет жуть, какой еще в детстве пугался: у кого нервы слабые, от одного этого может получиться разрыв сердца. Я вот и сам, признался инженер, попытался было однажды, да вернулся со второго метра, сердце не выдержало… Он прервал сам себя криком, остальные тоже закричали, сгрудившись у отвора трубы: Киро выползал обратно, ногами вперед, потный, задыхающийся, облепленный тиной и липкой ржавью, одни глаза только и остались у него чистыми, и он помаргивал ими устало и добродушно.

Выкинулся он, точно пробка из бутылки, выдохнул: «Труба в порядке» — и грохнулся в обморок… Спору нет, куда как эффектно было бы приставить к нашей истории такой именно конец. Ведь этот самый Киро чего только не спроворил: и в село-то на велосипеде съездил за Сретенко, и инженера-то разыскал, потом кому-то надо было нырять в ледяную глубь башню проверить, а кому же туда и нырять, как не Киро. И наконец, отправили его в это долгое и тяжкое путешествие по узкой, темной, ржавой и холодной, точно гроб, трубе. Никакого бы дива не было, начни у него силенки иссякать.

Однако силенки его пока еще иссякать не собирались. В обморок он не грохнулся, ни стону, ни жалобы не испустил, ему даже полить никто не догадался — смыть с него ржавую грязь. Вылез он как ни в чем не бывало, одержавши и эту победу, и с усмешкой сказал:

— Целая труба, от конца до конца, ничего ей не сделалось.

Пока инженер соображал, как действовать в прояснившейся обстановке, Киро сбросил грязную рубашку и, снова оголившись по пояс, вымылся под струями ручья. Все ждали, поглядывая на инженера, и, как только Киро с мытьем своим покончил, Сретенко распорядился:

— Киро, берите-ка с бай Евстати кирки и начинайте шахту долбить вверху, где плотину прорвало. А я в село подскочу на джипе, мобилизую еще людей. Давайте.

Киро взял кирку отработанным жестом — царям впору так за свои жезлы держаться, — вскинул ее на голое плечо и медленно тронулся вверх по круче; солнечные лучи заиграли на мокрой, блестящей коже, от всей его фигуры пошло паркое сияние. За ним проворно вышагивал инженер, чтобы показать, где копать.

Перевод Н. Смирновой.