Внезапная смерть игрока

ГЛАВА VI. Словоохотливый свидетель

Поручик Роман Межеевский, назначив Янине Потурицкой встречу через полчаса и положив трубку, сразу же отправился с докладом к полковнику Немироху.

– Одна уже раскололась, – смеясь, доложил он. – Через полчаса здесь будет жена адвоката. Я-то думал, что сам адвокат сочтет нужным явиться к нам.

– Возможно, он ее подослал.

– Вы сами будете с ней говорить?

– В этом нет нужды. Моя роль сводилась к тому, чтобы вызвать среди них переполох. Теперь ты для них лицо более предпочтительное, чем я, они охотнее будут обращаться к тебе. Я буду разговаривать лишь с теми, кто станет категорически на этом настаивать. Прошу тебя, после разговора с Яниной Потурицкой тотчас ознакомь меня с ее показаниями.

– Слушаюсь.

– Но имей в виду и следующее, – продолжал Немирох, – все это люди по занимаемому ими положению достаточно влиятельные, имеют вес в обществе или в научных кругах. Знакомы друг с другом долгие годы, за исключением, конечно, англичанина и профессора из Гливиц. Такого рода люди не совершают преступлений без весьма серьезных к тому поводов. Из-за пустяков они не станут рисковать своим положением и карьерой. А если все-таки и идут на это, скажем, ради денег, то идут ради денег больших и не в нашей валюте. Говорю тебе об этом на всякий случай, поскольку не думаю, что доцент располагал такими деньгами.

– У него даже автомобиля не было.

– Ну, это само по себе ни о чем еще не говорит. Я знаю людей, без сомнения более состоятельных, чем доцент, которые, однако, тоже предпочитают пользоваться такси, а не трепать себе нервы в авторемонтных мастерских или автомагазинах нашего «Пальмосбыта».

– Это верно, – рассмеялся поручик.

– Следовательно, между доцентом и кем-то из остальных членов этой компании, вполне возможно, возникли какие-то сложные проблемы эмоционального или материального характера, что и привело к преступлению. Вскрыть это не удастся, если анализировать лишь теперешние их отношения и связи. Займитесь их прошлым. Быть может, даже весьма отдаленным прошлым. Помимо допросов, необходимо всесторонне изучить их биографии. В том числе и Лехновича. Ведь все они, не исключая англичанина и профессора из Гливиц, нахваливают доцента, готовы поставить ему памятник чуть ли не из чистого золота. Он-де и безукоризненный человек, и отзывчивый товарищ, и благодарный ученик, и будущее светило отечественной науки, и вдруг на тебе! – такого идеального человека его же ближайшие друзья потчуют коньяком с цианистым калием. Надо проверить, впрямь ли уж этот «ангел» сотворен из благородного металла, не покрывал ли только снаружи тонкий слой позолоты обычную глину, а то и вообще кое-что похуже. Истоки конфликта между убийцей и его жертвой могут уходить в далекое прошлое. Нам со стороны довольно трудно будет в этом разобраться. Как угадаешь, что в глубине чужой души давно зреет ненависть, притаился страх или дает себя знать оскорбленное самолюбие.

– Ваши указания понял, все будет в точности исполнено. Можно будет попросить вас передать мне акт о вскрытии, его надо подшить в дело. Я даже и не читал его.

– Да, конечно, я совсем забыл о нем. – Немирох выдвинул ящик стола и достал нужный документ. – Обрати внимание, доктор Малиняк, как обычно, верен себе и соблюдает осторожность: констатировав смерть в результате отравления большой дозой цианистого калия, подмешанного, по всей вероятности, в алкогольный напиток, он все же не преминул отметить, что сердце покойного находилось в плохом состоянии, и поэтому не исключает возможности сердечного приступа. Это, конечно, несколько оправдывает доктора Ясенчака, не сумевшего отличить отравление ядом от сердечного приступа. Тут нелишне иметь в виду, что Малиняк и Ясенчак – старые друзья, и я отнюдь не уверен, что наш милицейский эскулап не отметил этого факта намеренно, с целью спасти репутацию приятеля.

– Разрешите идти. Потурицкая, наверное, уже ждет.

– Да, только еще одно: не забудь, Ромек, люди куда откровеннее говорят «не для протокола», а в доверительной форме. Для нас главное – найти убийцу Лехновича, а не строго придерживаться всех формальностей. Поэтому при необходимости можешь позволить себе при допросах некоторые отступления от процессуальных норм. Но лишь в случае, когда этого будут требовать обстоятельства.

Межеевский вернулся к себе, вскоре к нему в кабинет вошла Янина Потурицкая. Поручик вежливо с ней поздоровался, поцеловал руку, как бы давая понять, что никак не считает ее убийцей, усадил в кресло и предложил сигарету.

– Спасибо, я не курю.

Наступило молчание. Поручик умышленно не прерывал его. Ждал, когда Потурицкая начнет сама.

– Мне трудно говорить, – извиняющимся тоном произнесла наконец она, – в прошлый раз… в прошлый раз, когда я говорила с вами, я сказала не все.

– Ну, это пустяки, случается, что свидетель что-то забывает, а потом дополняет свои показания.

– Но вы знаете, мне не хочется, чтобы все сказанное мной или, точнее, хочется, чтобы не все сказанное мной рассматривалось как мои официальные показания и полностью было внесено в протокол. Ведь известно, что с материалами дела рано или поздно знакомится обвиняемый, защитник и судьи. – Потурицкая как жена адвоката знала процессуальный кодекс. – А это все люди нашего круга, где мы часто бываем.

– Я вас понимаю, – поспешил на помощь Межеевский. – Вы хотели бы довести до нашего сведения некоторые данные сугубо конфиденциально.

– Именно. Вы очень точно это сформулировали: сугубо конфиденциально.

– Ну что ж, прекрасно. Поговорим без протокола.

– Спасибо. – Потурицкая облегченно вздохнула. – Думаю, мои наблюдения представят для вас некоторый интерес. А может быть, даже выведут на след убийцы.

– Для нас только это и важно, – откровенно признался поручик.

– Значит, так, – начала свой рассказ Потурицкая. – Как вы знаете, мы живем на Жолибоже, а Войцеховские на Охоте. У нас машина. Польский «фиат-132». Очень хороший автомобиль. Муж на него просто не нарадуется. А прежде у нас была «шкода». На нее тоже не приходилось жаловаться. Но «фиат-132» совсем другое дело. Едешь – одно удовольствие! И скорость, и комфорт!

Поручик не прерывал. Пусть себе выговорится. Возможно, разговорившись, расскажет и то, о чем поначалу хотела умолчать.

– Мы сочли нецелесообразным к Войцеховским ехать на машине: у них всегда подают хорошие напитки и превосходный стол. Зигмунт – человек широкий, хлебосольный, а Эля – хозяйка, каких мало. Одним словом, мы поехали на трамвае и знали, что, кроме нас, на вечере будут еще Ясенчаки. Войцеховский, когда приглашал нас к себе на субботу в гости, ясно сказал, что будем только мы и они.

– Простите, – перебил Межеевский. – Когда именно Войцеховский приглашал вас?

– Это было дней за восемь. В пятницу или даже в четверг на предыдущей неделе. Короче говоря, предупредил заблаговременно, чтобы мы не занимали эту субботу ничем другим. Вы же понимаете, адвокаты – народ зависимый и не всегда вольны в выборе знакомых, а их популярность в большой мере зависит от различного рода личных контактов. Именно поэтому нам часто приходится бывать в гостях и в свою очередь приглашать к себе. И не всегда тех, кого бы хотелось.

– Понимаю, – согласился поручик. – Прошу вас, продолжайте.

– Ну так вот, как я сказала, мы поехали к ним на трамвае. Вышли на Фильтровой и свернули на Президентскую. И тут я вдруг увидела, что впереди нас идет Лехнович с каким-то мужчиной. Это не столько нас удивило, сколько огорчило. Знай мы заранее, что доцент будет у Войцеховских, мы бы ни за что к ним не пошли.

– Почему?

– Вы не знаете, что это за человек! Интриган и сплетник. Муж всегда называл его не иначе как «каналья».

– Они же школьные товарищи.

– Да, но их дружба давно кончилась. Лехнович сделал мужу немало гадостей. Писал на него доносы. У Леонарда из-за этого была масса всяких неприятностей, прежде чем ему удалось отмыться от грязи, которой Лехнович его поливал. Я, правда, не знаю подробностей» всех этих дел – все это происходило еще до нашего супружества, – но мы всячески избегали встреч с этим господином. У Войцеховских в последние годы его тоже не принимали.

– Почему? Он же любимый ученик профессора. Во всяком случае, все единодушно так утверждали в своих показаниях.

– А что нам оставалось делать? Ведь все действительно думали, что у него сердечный приступ. О мертвых, как известно, плохо не говорят. А что касается «любимого ученика», то Лехнович, возможно, и был таким, но очень давно. Потом он стал распространять о своем профессоре такие сплетни, что Войцеховские не только закрыли перед ним двери своего дома, но ему вообще пришлось уйти из Варшавского политехнического института. Будь профессор мстительным человеком, Лехнович не остался бы в Варшаве.

– Что, он приударял за пани Эльжбетой? Распространял слухи о ее изменах? – попытался уточнить поручик.

– Возможно, она, бедняжка, и стала бы изменять, – Потурицкая не была бы женщиной, если бы упустила случай уколоть свою приятельницу, – будь она хоть чуточку красивее, а так, кто на нее позарится? Лицо, как полная луна, ноги, словно тумбы. Муж лет на двадцать пять старше ее и вряд ли может ей соответствовать.

Поручик мысленно сравнивал слова Потурицкой с тем обликом жены профессора, который сохранился в его памяти. Оценка была явно несправедливой. Пани Войцеховскую, конечно, не назовешь красавицей, но зато она была очень женственна, стройна, с удивительно милой улыбкой, ноги у нее, правда, были чуть-чуть полноваты, но отнюдь не как тумбы.

– Лехнович порочил не только Эльжбету, но и профессора. Все это в конце концов дошло до ученого совета и доставило Войцеховскому немало неприятностей. Научная карьера Лехновича висела буквально на волоске. Но ему удалось все-таки как-то выкрутиться. Он, надо сказать, не такой уж простак, настоящий игрок. Но их дружбе пришел конец.

– Любопытно.

– Мы были так озадачены при виде Лехновича, шедшего к дому Войцеховских, что муж просто хотел тут же повернуть обратно. Мне едва удалось его уговорить не делать этого. В конце концов, один вечер можно и потерпеть общество человека, который тебе неприятен. Да и хозяев не хотелось обижать. В кругу наших знакомых упорно ходят слухи, что профессор рассчитывает получить Нобелевскую премию. К счастью, порой мне удается убедить мужа.

– Ничуть не сомневаюсь, – искренне согласился Межеевский.

– Итак, мы шли вслед за Лехновичем и его спутником. Как потом оказалось – англичанином, профессором Кембриджского университета. Они нас не замечали, хотя мы были в трех шагах от них.

– Они разговаривали между собой?

– Да, конечно. Не в моих правилах подслушивать, но волей-неволей кое-что я услышала. По-моему, англичанин немного глуховат и потому, вероятно, говорил очень громко. Я слышала, как он сказал: «Вот уж никак не предполагал, что, приехав в Варшаву, сразу же встречу тебя». Он сказал – «тебя», следовательно, они были прежде хорошо знакомы. И потому меня крайне удивило, что Лехнович, когда мы наконец остановились все вместе возле дома Войцеховских, заявил, что гостю из Англии на редкость повезло: представляете, разыскивая Президентскую улицу, он обратился именно к нему, Лехновичу. А потом они оба в тот вечер обращались друг к другу только на «вы».

– А что ответил доцент на слова англичанина?

– Я не расслышала. Но лицо Лехновича не выражало в этот момент особого восторга. Весь вечер я ломала себе голову: зачем они скрывают ото всех свое знакомство? Но так и не разгадала. Потом этот трагический случай, о разговоре англичанина с Лехновичем я совершенно забыла и только сегодня вдруг вспомнила и решила, что вам это должно быть интересно.

– Да, факты действительно интересные и могут иметь существенное значение для следствия.

– Вот, пожалуй, и все. Больше я ничего не знаю, – проговорила Потурицкая.

Поручику сейчас больше всего хотелось очутиться подальше от этой комнаты и вообще от всей этой атмосферы, но он себя пересилил:

– Могу я просить вас еще об одном одолжении?

– Да, конечно, пожалуйста.

– Вы частый гость в доме Войцеховских и хорошо знакомы с принятыми у них порядками. Не можете вы мне объяснить, что это за особая система у них с бокалами для гостей?

Потурицкая улыбнулась.

– Вы знаете, Войцеховский очень любит, чтобы в доме у него всегда были хорошие напитки. Чуточку этим даже похваляется. Поэтому во время игры в бридж для начала вкатывают небольшой столик на колесиках со множеством всяческих бутылок. Коньяки, ром, ликеры; к этому – подсоленные сухарики, орешки, шоколад. Гостей прежде всего угощают кофе. К нему – домашнее печенье и богатый выбор разных напитков. Профессор обычно сам наливает всем напитки, а бокалы ставит на круглые бумажные салфетки, потом каждый по цвету салфетки легко находит свой бокал. После кофе и светской, так сказать, беседы все ставят свои бокалы только на свои салфетки. Если во время игры кто-то захочет выпить, то подходит к столику, выбирает напиток и наливает себе сам в свою рюмку или бокал. Перед уходом домой все допивают, «дабы благородный напиток не прокис», как любит шутить доктор Ясенчак. Вообще говоря, эти цветные салфетки – идея довольно удачная. Зигмунт привез ее из какой-то своей заграничной поездки. Оттуда же привез и салфетки. Честно говоря, я тоже переняла у Войцеховских этот обычай.

– Судя по вашим словам, любой из присутствовавших в доме профессора мог подойти к столику и, зная цвет салфетки Лехновича, спокойно всыпать яд в его бокал?

– Конечно, мог. За те пять-шесть часов, что мы находились у Войцеховских, каждый хоть раз подходил к столику, чтобы что-нибудь выпить, и, вполне понятно, никто при этом друг за другом не следил.

– Из того, что вы рассказали, следует также, что всыпавший яд в бокал Лехновича мог совершенно уверенно ждать финала, поскольку перед уходом все гости непременно допьют свои бокалы, так сказать, «на посошок».

– Ядумаю, – Потурицкая была женщиной сообразительной, – что обычая пить «на посошок» в доме Войцеховских могли не знать только профессор из Гливиц и англичанин. Они были у них в гостях впервые.

– Вы так полагаете?

– Абсолютно уверена. Как вы понимаете, просидев в гостях шесть часов кряду, притом с обильными закусками и выпивкой, человек неизбежно испытает потребность посетить туалет. Оба гостя не знали расположения комнат, и Зигмунт обоим показывал дорогу.

– Да, – улыбнулся поручик, – из вас получился бы неплохой детектив.

– Вы знаете, все говорят, что я отличаюсь редкой наблюдательностью. – К числу, достоинств пани Потурицкой, как видно, относилась еще и скромность. – Впрочем, это вовсе не исключает, – тут же торопливо добавила она, – что один из них мог оказаться убийцей Лехновича. Им нетрудно было заметить, что доцент любит приложиться к рюмке. Еще до ужина он несколько раз подходил к столику. Следовательно, можно было предполагать, что он не преминет сделать это и позже.

– Вы оказываете нам просто неоценимую помощь, – продолжал расточать комплименты поручик, стремясь вытянуть из нее как можно больше сведений. – В милиции с такими способностями вы бы сделали карьеру.

– Куда уж мне, таких старух в милицию не берут, – кокетничала Потурицкая.

– Если бы все были такие «старухи»… – не сдавался Межеевский.

– Вот уж не думала, что милиционеры могут быть так любезны, – не осталась в долгу пани Янина. – Вы совершенно не похожи на своего грубияна полковника.

– Скажите мне откровенно, сугубо, конечно, доверительно, никто из женщин, находившихся в доме Войцеховских, не состоял в близких отношениях с Лехновичем?

– Любовницей его была эта горе-актриса, Мариола Бовери, но, как я слышала, роман их подходил уже к концу. Лехнович все никак не мог придумать, каким образом выкурить из своей квартиры эту особу, прочно обосновавшуюся у него с намерением надолго бросить там якорь.

– А что, у Мариолы Бовери нет своей квартиры? Ведь она же артистка?

– Она живет с родителями, хотя ей уже под тридцать. Да и какая она артистка! Она все цеплялась за разных псевдорежиссеров и операторов, их было больше, чем фильмов, в которых она играла крохотные роли служанок. Ни на что большее она не способна.

– А супруга Ясенчака? Она ведь совсем недурна собой и могла понравиться Лехновичу. Я слышал, он вообще-то питал слабость к прекрасному полу.

– Слабость – мягко сказано, он был просто бабник. Отвратительный бабник. Говорят, еще в бытность ассистентом в Политехническом институте он принимал зачеты у студенток только у себя на квартире.

– Следовательно, мог клюнуть и на привлекательную супругу доктора?

Янина Потурицкая рассмеялась.

«– Так вы действительно ничего не знаете?

– А именно?

– Ну как же, ведь Кристина была первой женой Лехновича. И лишь после того, как он ее бросил, окрутила Ясенчака. Доктор, правда, намного старше ее, но зато известный врач с положением в обществе и с хорошими деньгами.

– Что вы говорите! Для меня это настоящая сенсация!

– В свое время это был крупнейший скандал в нашем столичном мирке. Все были просто шокированы. Лехнович сделал Ясенчака всеобщим посмешищем.

– Не удивляйтесь моему невежеству – я четыре года провел в офицерской школе в глубокой провинции. Да и потом не сразу вернулся в родную Варшаву, а служил в небольших городках и, таким образом, не мог следить за столичной хроникой.

– Лехнович разделался с Кристиной в один день. Спровоцировал скандал и попросту вышвырнул ее на улицу. По специальности она была медицинской сестрой, и, хочешь не хочешь, пришлось ей пойти работать, чтобы хоть как-то существовать. Попала она в клинику Ясенчака, а он также был падок на молоденьких хорошеньких девиц. Короче говоря, принялся утешать отвергнутую женщину, утешал довольно успешно, и Кристина забеременела. Доктору пришлось жениться, куда денешься? Скандал мог подорвать его удачно начавшуюся карьеру. Ясенчак как раз в то время добивался назначения на должность эксперта при ООН. Ребенок родился всего через каких-нибудь три-четыре месяца после свадьбы.

– Случай не столь уж редкий, – рассмеялся поручик.

– Да, но главная сенсация была впереди. Лехнович обратился в суд с заявлением, в котором просил не признавать Ясенчака отцом ребенка, поскольку тот женился на ней всего лишь за месяц до рождения ребенка и, следовательно, он, Лехнович, является отцом ребенка.

– А в действительности?

– А в действительности он бросил ее за два года до рождения ребенка, но развод свой они официально не оформили. Лехновича вовсе не интересовал ребенок, ему важно было втянуть Ясенчака в скандальную историю. На суде он доказывал, что Ясенчак стар, а он, Лехнович, человек молодой и полный сил. Этот процесс стал подлинной сенсацией в «варшавском свете». Правда, проходил он при закрытых дверях, но в коридорах толпились сотни людей. А сам Лехнович в перерывах между судебными заседаниями пространно комментировал в кулуарах все происходившее в зале суда, все свои выступления и речи. Короче, он надолго сделал Ясенчака всеобщим посмешищем.

– Но процесс, конечно, проиграл?

– Естественно. Не только проиграл, но и вынужден был оплатить судебные издержки. Но главную комедию он разыграл чуть позже, на глазах у всей публики.

– Что же он сотворил?

– При выходе из зала суда Лехнович улучил момент и оказался в дверях одновременно с Ясенчаком. Ни один из них, конечно, и не думал уступать другому дорогу. Они вместе стали протискиваться в довольно узкую дверь. Тогда Лехнович грохнулся наземь и во весь голос закричал; «Спасите! Милиция! Меня бьют!» Прибежал милиционер. Взбешенный Ясенчак сгоряча обругал не только Лехновича, но и ни в чем не повинного капрала. Кончилось все тем, что кардиолога в сопровождении милиционера доставили в отделение милиции, где по решению административной комиссии ему пришлось уплатить крупный штраф. Чуть ли не пять тысяч злотых. Но никакие деньги, конечно, не шли в сравнение с тем позором, на который его выставил Лехнович.

– Зачем ему это понадобилось?

– А в этом как раз вся суть Лехновича. Сделать кому-нибудь пакость. Осмеять человека без всякого к тому повода. И дело тут даже не в какой-то бессмысленной зависти. Просто он – настоящая свинья. Широкую огласку получила и «шутка», которую он сыграл с профессором Политехнического института Стшалецким…

– Я об этом ничего не слышал, – признался Межеевский.

– Стшалецкий хотел получить паспорт для поездки в Соединенные Штаты. В те времена, лет пятнадцать назад, нелегко было получить и паспорт, и визу. Работник паспортного бюро обратился в ректорат института, чтобы уточнить, так ли уж необходима эта поездка. К несчастью, ему попался Лехнович, и на вопрос, не задумал ли, случаем, профессор остаться в «свободном мире», Лехнович, в то время старший ассистент, ни минуты не раздумывая, ответил, что профессор только о том и мечтает и вообще «не такой он дурак, чтобы возвращаться обратно в Польшу». Вы понимаете, что значили такого рода заявления? А Лехнович, когда ему предложили объяснить, с какой целью он бросил тень на репутацию профессора, беззаботно ответил, что он просто пошутил.

«– А как он себя вел в субботу, в гостях у Войцеховских?

– До момента ссоры он был просто очарователен. Дамам расточал комплименты, к Зигмунту всячески подлизывался. Называл его «мой учитель». В разговоре с англичанином неустанно подчеркивал, что всем, чего он достиг, обязан профессору. Словом, это был совсем другой человек. И лишь позже, изрядно подвыпив, не удержался и устроил этот скандал за карточным столом.

– Не заметили ли вы, что в субботу в гостях у Войцеховских кто-нибудь вел себя необычно или неестественно? Вы ведь так наблюдательны.

Такой комплимент не мог не вызвать на лице Янины Потурицкой довольную улыбку.

– Вполне понятно, что и мы, и Ясенчаки на Лехновича поглядывали косо. Войцеховский, улучив момент, объяснил моему мужу, что на его голову внезапно свалились еще два гостя и он оказался вынужденным пригласить Лехновича. Пани Бовери была неестественно оживлена и весела. Она совершенно открыто завлекала англичанина. Но более всего бросилось мне в глаза явно недоброжелательное отношение к Лехновичу со стороны профессора из Гливиц. Он чуть ли не демонстративно отказался играть с ним за одним столом и в разговоре довольно резко его обрывал.

– А Лехнович?

– Все стерпел. И даже, казалось, вообще на это не реагировал, что уж совсем на него не похоже и потому выглядело весьма странным.

– Как вы думаете, кто мог отравить Лехновича?

– Прошу вас, поручик, не заставляйте меня бросать тень на друзей.

– Ну что вы, – Межеевский поцеловал пани Потурицкой руку, – у меня и в мыслях того не было… Просто хотелось бы воспользоваться вашей проницательностью и редкостной интуицией. Только и всего.

– Ну хорошо. Я скажу вам, кто наверняка не повинен в отравлении Лехновича.

– Я внимательно слушаю вас.

– Прежде всего это не я. Кроме мелких сплетен, Лехнович не сделал мне ничего дурного. И не мой муж. Не оттого, что у него не было повода. Лехнович в свое время нанес ему очень тяжелое оскорбление. Но это было много лет назад, а мой муж не настолько злопамятен. Кроме того, чтобы убить человека, надо обладать сильным характером. О, я бы, например, смогла убить, но мой муж – нет. Определенно нет.

– Вы – вне всяких подозрений. Иначе вряд ли бы вы пришли к нам и дали столь ценные показания.

– Наверняка не повинен в убийстве и Войцеховский. Он для этого слишком добрый человек. Притом все интриги Лехновича против него давно перестали его волновать. С тех пор он слишком высоко поднялся. С какой стати профессору подвергать риску свою карьеру? Из мести?

– Да, вы, пожалуй, правы.

– Можно исключить и Эльжбету Войцеховскую. Она не настолько глупа, чтобы всыпать яд в бокал и самой подать его своей жертве. Если бы она сыпала яд, то, вероятнее всего, стала бы ждать, пока Лехнович сам возьмет свой бокал, или предложила бы всем гостям выпить. Как хозяйке дома, для нее это не составило бы особого труда. Она могла бы, к примеру, предложить: «Стах, пригласи, пожалуйста, гостей выпить». Он подал бы гостям бокалы и, пользуясь случаем, выпил бы сам. А Эля тем временем сидела бы как ни в чем не бывало с картами в руках. Собственно, так и поступил убийца. Кроме четырех человек, названных мной, все остальные могли совершить преступление.

– Остается, таким образом, пять человек. Это очень много. Ведь ищем мы одного. Кроме того, по-прежнему неясен нам мотив преступления.

– За исключением меня, пожалуй, у всех остальных, – рассмеялась Потурицкая, – был повод его убить, Да и у меня порой появлялось такое желание.

Не скупясь на комплименты, поручик поблагодарил жену адвоката за «беседу». Респектабельная пани была так очарована молодым офицером, что намекнула даже на возможность встречи «на нейтральной почве». Она обещала, если вспомнит еще что-нибудь, позвонить.

После ухода Потурицкой поручик кратко записал содержание беседы, которая, надо прямо признать, была весьма ценной для следствия. Она по-новому освещала некоторые уже известные факты.

Полковника Немироха крайне интересовало, с чем приходила к ним жена адвоката, и он вскоре вызвал Межеевского к себе.