Внутренние дела

Глава пятая

— Боже, Ли.

Хотя свет в комнате не горел, и ее нельзя было видеть с улицы, Мейбл Паркер отпрянула от окна квартиры 5-С дома номер 116 по Семьдесят первой улице, практически напротив дома номер 119, где разыгрался весь этот спектакль.

Звуки сирен, переговоры по рации, пульсирующий цвет полицейских мигалок — все это звучало и сверкало совсем рядом. Мейбл проснулась около полуночи. Она подремала еще до двенадцати часов тридцати двух минут в соответствии с часами, стоящими возле кровати, после чего ей стало ясно, что спектакль еще не скоро кончится. Она встала и начала смотреть представление.

Актеры большей частью находились внутри дома, Мейбл мало что удалось услышать, а то, что она услышала, ничего ей не говорило, но, когда она увидела в окнах фигуры весьма известных персонажей, она настроила радио на Си-Би-Эс, чтобы узнать, что же происходит. Как только она узнала, ее уже нельзя было оттащить от окна. Было настолько жарко, что Мейбл не стала надевать даже футболку.

Прошло уже много лет с тех пор, как Мейбл смотрела фильм «Окно, выходящее во двор». Она плохо помнила эту картину, но не сомневалась в том, что квартира, принадлежащая Джимми Стюарту (или эту роль играл Гарри Грант?), и квартира убийцы располагались гораздо ближе друг к другу, чем номер 119 к номеру 116 — так называли эти дома Мейбл и Норман, после того как городской дом Стори стал называться в газетах по его номеру. Да, дома в кино стояли гораздо ближе один к другому, потому что за номером 116 имелся еще один двор (впрочем, двор — это слишком сильно сказано, просто покрытая бетоном площадка), примыкавший к номеру 119, двор которого был даже не двор, а скорее сад с бархатистой зеленой травкой, вьющимися растениями на стене, мебелью из тика на лужайке — столами, стульями, скамейками. Тут же находились итальянский зонт, каким пользуются торговцы на рынке, каменная урна, аквариум, терракотовые сосуды, террариум, установленный самым изящным образом под мостиком из красного дерева, медный фонтан, сине-золотая парусиновая палатка. Шесть дней в неделю садовник восточного вида ухаживал за травкой, растениями, птицами, используя инструменты, которые блестели на солнце, как скальпель хирурга.

А может быть, это только казалось, что дом убийцы находился ближе к дому Стюарта, потому что тот наблюдал за ним, пользуясь телефотокамерой с оптическими стеклами? (Джимми Стюарт или Гарри Грант играл фотографа). Мейбл очень хотела, чтобы у нее были оптические стекла, но она могла воспользоваться лишь «Пентаксом» с увеличительными линзами, ибо Норман не занимался фотографией — он занимался увеличением.

Имелась также видеокамера с оптическими линзами, но Мейбл не решалась трогать ее, так как боялась, что Норман заметит и начнет кричать. Норман всякий раз, когда она трогала журналы на журнальном столике, включала радио, настраивая его на какую-либо неджазовую программу, или клала зубную пасту на полочку не слева, а справа, ела желе из блюда, стоящего на телевизоре или брала спички, лежащие на подоконнике, начинал орать на нее, требуя объяснений, зачем она это делает, замечая при этом, что умные люди так не поступают — они ничего не трогают или же кладут все на место. Он все замечал и донимал ее придирками.

Его самого донимала придирками жена, вот почему он вступил в связь с Мейбл. Именно по этой причине он пошел на большие затраты и снял эту квартиру, где они могли бы встречаться. Все это доставило ему немало хлопот и влетело в копеечку. Кроме того, он здорово рисковал (Норман являлся членом арбитражного суда и знал, что такое риск), ибо ради того, чтобы они могли проводить вместе как можно больше времени, их гнездышко находилось в здании, расположенном всего в нескольких кварталах от дома, где Норман жил со своей женой. Это был роскошный дом на Парк-авеню, в то время как номер 116 представлял из себя унылое зрелище — привратник тут исполнял роль портье, лифтер отсутствовал, жильцы состояли либо из неопытных юнцов, только еще вступающих в жизнь, либо из старперов весьма среднего достатка. Короче, не люди, хотя и соседи. Норман боялся, что, наткнувшись на него в лифте, они начнут расспрашивать его про жену. Мейбл, однако, считала, что Норман сам кого угодно мог достать своими идиотскими придирками.

Скажем, если бы Норман находился в данный момент рядом с ней, он обязательно стал бы говорить ей, чтобы она не лезла не в свои дела и не простужалась, стоя у окна (в такую жару?), и не привлекала к себе внимание всяких сексуальных маньяков. Он обязательно стал бы говорить ей нечто в этом роде, этот Норман. Но его, разумеется, рядом с ней не было. Как обычно, он ушел домой в тот момент, когда ей вновь захотелось заняться сексом. Он долго возился с кассетами, вынимая их из видеокамеры, перекладывая в кожаный портфель, где уже лежали хлыст, наручники и стартовый пистолет. Он говорил ей, что смотрит эти кассеты дома, когда его жена спит, но Мейбл не верила ему. Он притворялся, что устал и как бы забывал о том, что она все еще привязана к кровати кожаными ремнями, а потом делал вид, что хочет уйти, оставив ее привязанной.

Но как бы поступил Норман — ей нравилось думать о том, что сделал бы член арбитражного суда, любящий рисковать, — узнай он о том, что видела она за несколько часов до этого, стоя у окна, покуривая сигарету «Карлтон», потягивая «Амаретто», одетая только в кожаные туфли на высоких каблуках и кружевные чулки?

Было очень темно из-за этих черных туч, которые, подобно грязному, раскаленному брезенту, окутали весь город. В частных домах на Семидесятой улице горел свет, что создавало ощущение неправдоподобия. Казалось, свет включается там автоматически или это делают слуги, которые тотчас же после этого спускаются в свои каморки под лестницей: ведь обитатели этих домов не такие дураки, чтобы проводить уик-энд в городе, где идет дождь, если у них есть возможность отправиться к морю.

Мейбл тоже приглашали к морю. Ее звал к себе врач, одно время лечивший ее и имевший дом в Лоунвилле на Файр-Айленде. Они стали большими друзьями. Родители звали ее к себе, в свой дом в Джеймспорте. Сестра приглашала ее к себе в Сэйсвиль, где она жила с мужем, четырьмя детьми, тремя собаками, черепахой, морской свинкой и змеей. Она отказывалась от всех этих приглашений, потому что Норман не поехал в Сэг-Харбор из-за того, что его жене необходимо было срочно закончить книгу, в которой она писала о себе как о необыкновенной женщине.

Глядя из окна, Мейбл увидела женщину. Высокую, худую, в длинном коричневом плаще и в такого же цвета шляпке, белых штанах или джинсах, голубых туфлях. Женщина вышла из номера 119 через черный ход, куда вели деревянные ступени, начинавшиеся во дворе и заканчивающиеся на небольшой веранде, которая издалека походила на прихожую, где люди оставляют обувь и одежду, заперла дверь и спустилась вниз по ступеням. Затем пересекла двор и исчезла. Через минуту она появилась в крохотном зацементированном дворике дома номер 116, прошла вдоль забора, огораживающего дворик, и вновь исчезла. Мейбл слегка замешкалась, поднимая сетку от насекомых, из-за своих длинных ногтей, которые так нравились Норману, а когда она наконец подняла ее, женщина уже пропала. Она, должно быть, скрылась в проходе, о существовании которого Мейбл и не подозревала. Этот проход, по-видимому, вел к воротам, через которые можно было попасть на улицу.

Мейбл решила, что это грабитель. Потом она подумала: но ведь у женщины ничего нет, ее руки — в карманах плаща. После чего Мейбл решила, что это вор, специализирующийся по драгоценностям, которому точно известно, что где лежит. Затем она подумала о том, что у этой женщины должны быть ключи от дома. Она, наверное, служанка, горничная, уборщица или повар. Она приходит, чтобы убирать или готовить, в то время как владельцы дома отдыхают в Хэмптоне, Вайниарде или на Кейпе. Она уже закончила свою работу и коротким путем спешит к метро на углу Семьдесят пятой улицы и Лекс-авеню или к автобусной остановке на Лекс-авеню, Мэдисон-сквер или Пятой авеню.

Прежде чем Мейбл успела подумать о чем-то еще, например, о том, что эта женщина не может быть поваром, потому что она очень элегантна, явно следит за своей фигурой и походкой, в дверь постучал Норман: да-да-да-дам! Как обычно. И, как всегда, Мейбл притворилась, будто не знает, кто это мог быть, и открыла дверь, не снимая цепочки, а Норман стал прикидываться детективом, у которого есть к ней несколько вопросов по поводу убийства, имевшего место в этом доме. Мейбл впустила его, а он спросил ее, не будет ли она возражать, если он снимет их беседу на видеокамеру. Она не возражала и села в кресло, закинув одну ногу на ручку кресла, в то время как он устанавливал камеру и доставал из портфеля разные вещи. Она спросила, не хлыст ли у него в руках, и он ответил, что да, это хлыст. Тогда она осведомилась, не служит ли он в конной полиции, а он улыбнулся и сказал, что служит там в неслужебное время. Она попросила у него разрешения потрогать хлыст, и он разрешил ей, после чего она взяла хлыст и слегка ударила им по руке Нормана, а он вынул из портфеля наручники и стартовый пистолет и сказал, что наденет на нее наручники, если она будет плохо себя вести. Мейбл ударом хлыста выбила у него из рук стартовый пистолет и схватила его, опередив Нормана. После этого она навела на него пистолет и велела ему надеть наручники себе на руки и держать за спиной, прикрепив их к железным перилам, имевшимся в углу гостиной. Затем она вновь села в кресло, закинув ноги на обе ручки кресла, и начала очень медленно вставлять хлыст в свое влагалище. Все как обычно.

Узнав по радио о том, что случилось, она почувствовала себя обязанной сообщить властям, что видела, как кто-то тайком покидал дом, где было совершено убийство. Сделать это Мейбл должна была не просто как сознательная гражданка, но и как помощник прокурора нью-йоркского районного суда. Именно потому, что она работала в суде, Мейбл могла даже на расстоянии опознать таких людей, которых ни за что не опознали бы обыкновенные граждане: первого заместителя комиссара полиции (а теперь и исполняющего обязанности комиссара, согласно информации радиостанции Си-Би-Эс) Филиппа Гриняка, главу департамента полиции Джона Уолша, шефа детективов Антони Амато, капитанов Рута Пауэла из отдела по расследованию убийств и Ричи Маслоски из ОВД, а также многих других полицейских, которых она знала по именам или по фамилиям: Фаст, Колдвел, Пьетро, Яньяк, Каллен, Циммерман, Сонин, Никола, Липпо, Глеттер, Кэсиди, Лорбер, Альберт, Даттон, Банта, Боб, Тим, еще один Боб, Элвис, Люси, Тай, Ноэль, Пигпен, Джим, Кристин, Уайти, Мик и Нэнси, еще один Боб, Джефри (не Джеф), Джеймс (но не Джим), Уильям (но не Билл) и Амаль.

Мейбл, конечно же, узнала мэра Сидни Лайонса, когда он показался возле номера 119. Она слышала его голос, который транслировался по радио: «Глядя вам всем прямо в глаза, я могу сказать, что Чарльз Стори был отличным комиссаром полиции, лучшим из тех, которых когда-либо имел наш гигантский город…» И, конечно же, она узнала свою начальницу — прокурора Нью-йоркского районного суда Левитт.

Ли Левитт.

Жену Нормана.