Во власти мракобесия

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ. 1–10 ЯНВАРЯ 1995

Смеляков посмотрел на жену и осторожно провёл тыльной стороной ладони по её щеке.

– Что-то не так? – спросила Вера.

– Всё, как всегда, прекрасно. Просто иногда на меня накатывает нестерпимая нежность и хочется расцеловать и удушить тебя в объятиях.

– Расцелуй…

Они стояли на лестничной клетке перед дверью в квартиру Жуковых. Виктор привлёк Веру к себе и прижался губами к её лицу. В тот же момент замок громко щёлкнул, дверь распахнулась.

– Ага! – воскликнул возникшая на пороге Лена. – Вот я и застукала голубков. Столько лет женаты, а всё целуетесь.

– Долго не открываешь, подруга, – улыбнулась в ответ Вера, – вот нам и приходится развлекать себя.

– Проходите.

– С Новым годом! – Виктор протянул Лене шампанское и коробку шоколадных конфет.

В коридоре появился Борис, как всегда, подтянутый, однако во взгляде его сквозила печаль, от былого боевого духа ничего не осталось.

– Привет, ребята. Сто лет не виделись, – проговорил он. – Рад, что вы заехали.

– С Новым годом, Боречка! – Вера поцеловала его в щёку.

В комнате они увидели незнакомого человека чуть старше тридцати.

– Это Алексей Нагибин, – представил его Борис.

Смеляков пожал Нагибину руку. Лицо Алексея показалось ему знакомым.

– Мы раньше не встречались?

– Не припоминаю, – признался Нагибин.

– Он на телевидении работает, – пояснил Борис. – Может, ты репортаж какой-нибудь на Петровке снимал? – подсказал Жуков. – Виктор до недавнего времени в МУРе трудился.

– Я там не раз бывал, – сказал Нагибин. – Могли и пересечься где-то…

– Да, где-то я вас видел.

Нагибин был знаком с семьёй Жуковых давно. Его отец служил в КГБ с Николаем Константиновичем, отцом Бориса, но нелепо погиб, когда Алексей ещё учился в школе. Николай Константинович считал своим долгом оказать Алексею протекцию и помог при поступлении на факультет журналистики МГУ, затем пристроил его в газету «Московский комсомолец». Там Нагибин мог бы просидеть до конца жизни, пописывая незатейливые статейки, но после августовского путча 1991 года произошли такие крутые перемены в жизни страны, что они затронули всех от мала до велика. Президент России объявил о создании нового телевизионного канала «Россия», и Алексея пригласили в объединение «Республика» в программу Александра Радова «Nota Bene», он стал много ездить по стране. Программа рассказывала обо всём: язычниках, политиках, экстрасенсах, наркоманах, ночных клубах, однако, несмотря на почти полную вседозволенность, «Nota Bene» потихоньку загнулась. Впрочем, Алексей не удивился произошедшему: он видел, что на Российский канал отовсюду хлынули не профессиональные журналисты и режиссёры, а все, кому по той или иной причине хотелось сменить обстановку и сделать карьеру на новом месте, пробившись на телевизионный экран. И если Алексею нравилось осваивать премудрости новой специальности, проводить ночи напролёт за монтажным столом, учиться операторскому искусству, чтобы стать настоящим мастером своего дела, то иные его коллеги чувствовали себя вполне удовлетворёнными, стряпая скороспелые «жареные» сюжеты. Алексея направили на новый проект, называвшийся «Будни». Нагибин рассказывал о повседневном труде рабочих, художников, милиционеров, крестьян, побывал и в кабинетах Лубянки, и на подмостках эротических театров. Всюду ему было интересно. Не вдохновляли только одни люди – политики. Алексею выпало брать интервью почти у всех молодых политиков, но ни Григорий Явлинский, постоянно оглядывавшийся на своего советника, ни Анатолий Чубайс, говоривший с вдохновенной убеждённостью о сказочных перспективах приватизации, ни Борис Немцов, взахлёб рассуждавший об открывшихся перед ним политических горизонтах, ни все остальные не внушили Алексею доверия. Наоборот, от них разило нестерпимо знакомым комсомольским пустословием, правда, их речи звучали в основном энергичнее, чем выступления партийных вождей советских времён, но обещания были столь же сладкими и огромными. И это отталкивало.

– Где-то я вас определённо видел, – убеждённо повторил Смеляков, глядя на Алексея. – Но никаких интервью я вам не давал…

Нагибин пожал плечами.

– Давайте-ка все за стол, – позвала Лена. – Я всего накупила… До чего ж удобно стало: всё в магазине есть. В любом киоске можно и ветчину купить, и вино, и торт.

– Да, – согласилась Вера, – пять лет назад о таком красивом столе можно было только мечтать…

– За встречу, – предложил Борис, когда все собрались за столом.

– И после этой рюмки перейдём на «ты», – добавил Нагибин, обращаясь к Виктору и Вере.

– Интересно было бы знать: чем дышит телевизионный мир? – спросил Виктор. – Мне эта область совершенно незнакома.

– Телевидение? Купается в страстях, – сказал Нагибин. – Жаждет денег. Но знаете, наше объединение «Республика» на сегодняшний день единственное, где нет рекламы.

– Скоро и вам впихнут её, – мрачно хмыкнул Борис.

– Пока держимся.

– Реклама приносит бешеные деньги. А сейчас деньги – единственная цель для подавляющего большинства. Мир сошёл с ума…

– Согласен, – кивнул Алексей. – Сейчас очень много мелких частных фирм появилось, которые делают рекламные клипы и всякую прочую заказную продукцию. А так как телевизионная аппаратура стоит очень дорого, то бандиты просто начали охоту за телевизионщиками.

– То есть?

– Нападают на съёмочные группы, отнимают телекамеры, – сообщил Алексей. – Знаете, сколько стоит «бетакам»?[9] Примерно двадцать пять тысяч долларов. Четыре удачных нападения – вот тебе и сэкономленные сто тысяч «зелёных». Как нам защитить себя? Моего приятеля исколотили так сильно, что он в больницу попал… Многие отказываются выезжать на съёмку без охраны. Но ведь мы не инкассаторы. Кто нас охранять будет?

– Вот вам и законы капитализма, – произнёс Борис.

– Не сваливай, пожалуйста, в одну кучу капитализм и бандитизм, – сказала Лена.

Борис проигнорировал слова жены и посмотрел на Виктора.

– Знаешь, раньше были хоть какие-то нормы морали. Люди спорили о том, что такое хорошо и что такое плохо. Сейчас такого вопроса в нашей стране просто не существует. Вопрос ставится иначе: выгодно или невыгодно. Этим определяется каждый шаг. Разговоры о нравственности – чушь. Если безнравственность приносит выгоду, то все без колебания ведут себя безнравственно.

– Тут ты перегибаешь, – не согласился Виктор. – Есть ещё нормальные люди.

– Назови…

– Совесть и честь для меня многое значат.

– Ты же понимаешь, о чём я… Один или два человека во всей стране или даже в одной Москве – не в счёт. Ну пусть даже десяток или даже несколько сотен… Нет, мораль умерла.

– К сожалению, у нас сейчас ненормальная экономика, – вставил Алексей. – Отсюда проистекает большинство проблем. Сейчас выгодно воровать и быть жуликом. Иначе не выжить.

– Да при чём тут экономика! Экономика вторична! – Борис вдруг взвился и громыхнул кулаком по столу. – У нас нет гражданского общества! Сейчас каждый живёт и борется только за себя. А в Советском Союзе было гражданское общество!

– Что-то раньше я от тебя такого не слышал, – удивился Виктор. – Не ты ли клеймил позором нашу социалистическую державу?

– Критиковать недостатки и хотеть изменить жизнь к лучшему – вовсе не жажда революции. Нет, Витя, я никогда не был революционером, потому что всякая революция несёт разруху. Но когда случился путч, этот проклятый ГКЧП… Я пошёл к Белому дому и стоял там всю ночь… Я дал себя обмануть. Поверил, что Ельцин сможет трепотню Горбачёва превратить в настоящее дело. Я ждал, что «свободный рынок» принесёт нам процветание… Святая наивность! Прав был отец, когда говорил, что частная собственность приведёт страну только к бешеному обогащению одних и к абсолютному обнищанию других. Ты ведь помнишь, Витя, с какой убеждённостью я стоял на своём. И вот мы получили «процветание». Сплошное узаконенное воровство. Ельцин развалил всё, что можно было развалить… Когда в октябре девяносто третьего я снова пошёл к Белому дому, опять на что-то надеялся… И уж никак не ожидал, что Ельцин посмеет стрелять в людей. Из автоматов, из пулемётов, из танков!

– А я рада, что Ельцин тогда разогнал депутатов, – жёстко сказала Лена. – Мне было страшно смотреть на озверевшую толпу под красными флагами… Прекрасно помню перекошенное от злости лицо Хасбулатова, когда он кричал с трибуны и весь сотрясался от ненависти к Ельцину. А Руцкой? Тоже мне герой! И ведь как рвался к власти! При законном президенте не постеснялся провозгласить себя президентом. За народ они, видите ли, радели, за спокойствие в стране… А чего ж тогда Руцкой орал в рацию, чтобы лётчики всюду поднимали самолёты и летели бомбить Кремль, а это значит бомбить Москву? Нет, они получили по заслугам. Ещё не известно, что бы они со всеми нами сделали, случись им стать победителями. Один Макашов чего стоит! И Баркашов тоже! А мой дорогой муженёк вдруг полез защищать этих ублюдков…

– Я не Хасбулатова и не Руцкого пришёл защищать, – погасшим голосом отозвался Борис. – Я выступал против Ельцина и его шайки!

– Но ведь поначалу ты был на его стороне… Собрались там, цирк устроили… Вот теперь и пожинаете плоды своего коллективного «демократического» творчества.

– Замолчи! – Борис подался вперёд, словно намеревался дотянуться до жены через стол.

– Лена, – проговорил Смеляков, – но ведь там невинные люди погибли. Много людей.

– Нечего было на стороне сволочей выступать.

– Мы лишь требовали соблюдать законность! Ельцин всех нас в грязь втоптал! – воскликнул Жуков.

– Милый мой… – На лице Лены появилась злая улыбка. – Ты этому Ельцину сам власть в руки вложил. Сам за него голосовал.

– И обманулся…

– Что ж, такое бывает, – закончила Лена и с агрессивной иронией добавила: – Только не надо было людей к оружию призывать.

– Я никого не призывал! – возмутился Жуков.

– Но ведь началась стрельба!

– Это потому, что в Белый дом понаехал всякий сброд! – Борис потупился. – Какие-то боевики из Приднестровья, баркашовцы всякие и прочие…

– А что же вы не погнали их в шею? Да разве только они имели оружие? Личная охрана Хасбулатова была вооружена до зубов! Да вы там ещё какие-то ополчения сколотили! Вот и получили своё!

– Лена, остынь, – сказала Вера. – Борис-то ни в кого не стрелял. Что ты набрасываешься на него?

– Я набрасываюсь? Да мне вообще плевать на всю эту дребедень!

– Дребедень? – Жуков резко поднялся и опрокинул стул. – Там людей расстреливали! Во дворе соседнего дома! В подвале! На стадионе! По-твоему, это дребедень? Моего отца в спину застрелили! В упор!

Смеляков вздрогнул при этих словах. Он не был близко знаком с Николаем Константиновичем, всего лишь несколько раз беседовал с этим умным человеком. Но отец Бориса успел завоевать уважение Смелякова. И вот, оказывается, его убили, расстреляли в упор, как утверждал Борис…

– Никого там не расстреливали, – убеждённо ответила Лена. – Это всё враки. Не верю!

– Да я собственными глазами видел! Меня самого к стенке поставили!

– Тебя отлупили хорошенько, вот ты и присочинил для красивого словца о расстрелах, чтобы стыдно не было с синяками возвращаться.

– Ты просто дура! – крикнул Борис.

– Хватит вам! – не выдержал Смеляков и посмотрел на молчавшего Нагибина. Тот поднял на Виктора глаза.

– Да, хватит. – Алексей покачал головой. – Криком ничего не добьётесь, только глотки сорвёте.

– А тебя не спрашивают, – сурово отозвалась Лена и грозно свела брови.

«Какая она стала властная, – подумал Смеляков. – Раньше казалась ласковым котёнком, а теперь, похоже, готова голову отгрызть».

– Лен, возможно, ты в ближайшем будущем станешь моей хозяйкой… – заговорил Нагибин после напряжённой паузы.

– Не хозяйкой, а начальником, – строго поправила она.

– Как тебе больше нравится, – кивнул Алексей. – Ты станешь моей начальницей, только это не означает, что я не имею права на собственное мнение. И уж тем более это не означает, что я должен вычеркнуть из памяти то, что я видел собственными глазами… Я снимал из окна пятого этажа, как в соседнем дворе расстреливали людей. Били прикладами по голове, били в лицо, по рукам и ногам колотили, а потом стреляли в них…

– Это он меня подобрал на улице, – сказал Борис, кивнув на Алексея. – Иначе мы тут не сидели бы сейчас.

– Я думаю, что надо эту тему закрыть. – Нагибин взял бутылку.

– Согласна. – Вера подставила рюмку.

– Теперь мы живём в заявленных обстоятельствах, а что к ним привело – уже не имеет значения, – сказал Алексей.

– Имеет! – возразил Борис.

– Хватит, Боря. – Алексей взял его за руку.

– Давно пора прекратить этот бессмысленный разговор, – подхватила Лена.

Чуть позже, когда Жуков и Смеляков вышли на лестничную клетку, Борис сказал с грустью:

– Мы с ней совсем чужие стали. Ничего общего. Она пользуется жизнью вовсю, а во мне что-то сломалось. Не хочу ничего… Наверное, мы на развод подадим…

– Вы были потрясающей парой.

– И мы жили в потрясающей стране. Только не понимали этого… Нет, не думай, что я идеализирую СССР. Я помню обо всех его недостатках и ничуть не отказываюсь от прежней критики в его адрес… Но теперь-то ещё хуже. Только говорить и можно, даже на площадь можно выйти и покритиковать верховную власть. Всё остальное простым людям не разрешается, их лишили даже права на жизнь. Право на жизнь имеют только бандиты, члены организованных преступных группировок. Разве можно согласиться с этим?

– Скажи, а тебя на самом деле чуть не убили в Белом доме? Кто?

– Омоновцы. Дали по башке прикладом, загнали во двор… Они же в жопу пьяные были, озверели… Впрочем, чего от них ждать? Их натаскивают на убийство. Рефлекс вырабатывают. Команда «фас!» – и они несутся вперёд. Ничего другого они не умеют…

– Ты сказал, что Алексей подобрал тебя…

– Редкая удача. Мы же давно знакомы. Его отец служил вместе с моим в КГБ. Но он погиб, машиной сшибло насмерть… Когда создавалось Российское телевидение и туда стали набирать людей, Лёшка решил попробовать себя на новом поприще… Он снимал на камеру из окна жилого дома и случайно увидел меня, когда я выполз на улицу. Сделал наезд трансфокатором и на крупном плане разглядел мою рожу. Кинулся вниз, приволок в подъезд, проторчали там до утра, потом он поймал такси и отвёз меня домой… Мы с ним тогда по бутылке водки высосали, никак не могли в себя прийти…

– А что он говорил про Лену? Почему она будет его начальником?

– Она переманивает его с телевидения к себе в агентство. Деньги у них там крутятся шальные, а ему сейчас нужно много денег. – Борис посмотрел на Виктора и пояснил: – У Лёшки жена тяжело болеет. Он хочет её в Германию отправить на лечение…

К начальнику отдела охраны Белого дома Смеляков пришёл в начале рабочего дня. Вениамин Хромов радушно улыбнулся и вышел навстречу.

– Здравствуйте, Виктор Андреевич. Как служба? – Он широким жестом указал на кресло.

Обращаясь к Хромову, Смеляков, привыкший на прежнем месте работы доверять своим товарищам по службе и рассчитывать на их помощь в случае необходимости, полагал, что начальник охраны Белого дома отнесётся с должным пониманием к нуждам коллеги. По оперативной необходимости Смелякову требовалось попасть в кабинет Пет-лина. Беспрепятственно и не вызывая ненужных вопросов провести его туда мог, конечно, начальник отдела охраны.

– Осмотреть кабинет Петлина? – Хромов насторожился. – Обыск?

– При чём тут обыск, Вениамин Петрович?! – Сме-ляков изобразил искреннее возмущение. – Просто посмотреть, что у него за помещение. Есть такая оперативная необходимость.

– Обычный кабинет. Комната отдыха есть. Всё как у всех. Не понимаю, зачем вам это, Виктор Андреевич.

– Таковы мои обязанности. Но не хочется, чтобы у кого-либо, и в первую очередь у самого Петлина, возникали ненужные подозрения. Вот мы с вами коллеги, а вы уже косо смотрите на меня, хотя понимаете, что я не ради корыстных интересов к вам пришёл.

– Вовсе не косо. – Хромов нахмурился. – Просто можно взять схему, изучить план всех помещений на бумаге…

Смеляков укоризненно покачал головой.

– Вениамин Петрович!

Хромов долго молчал, постукивая пальцами по зеркальной поверхности стола.

– Ладно, – согласился он наконец и поднялся с видимой неохотой.

Смеляков тоже встал. Он уже понял свою ошибку: Хромову доверять было нельзя.

– У вас какие-то подозрения, Виктор Андреевич? – Хромов доверительно понизил голос и подошёл вплотную к Смелякову.

– Вениамин Петрович, мы же с вами каждый в своём деле специалист. Вы же должны понимать, что, будь у меня подозрения, я ни в коем случае не обратился бы к вам…

Начальник охраны Белого дома чуть заметно покивал:

– Да, да, правильно… Вы уж поймите меня… Просто подозрителен я не в меру. Профессиональная болезнь…

– Мне ли этого не понимать. – Смеляков дружески коснулся локтя Хромова.

– Что ж, пойдёмте…

Петлина они повстречали в коридоре, и Хромов шепнул Смелякову на ухо:

– Это и есть Петлин.

Руководитель секретариата премьер-министра поприветствовал Хромова. Петлин был приземистый, гладко причёсанный, с прозрачными глазами, безучастно взиравшими на мир из-за толстых стёкол очков. Он приятельски похлопал Хромова по плечу и перевёл взгляд на Смелякова. Хромов поспешил представить Виктора.

– Значит, отдел «П»? – Петлин наморщил лоб и уставился на Смелякова, в уголках рта обозначились резкие складки. – Да, Черномырдин что-то говорил об этом. Только я думаю, что Коржаков перестраховывается. Ничто нам не угрожает. А если в каждом посетителе видеть шпиона, то уж я не знаю.

Руководитель секретариата театрально развёл руками.

– Совершенно с вами согласен, Геннадий Васильевич. Было бы непростительно глупо, даже опасно подозревать каждого, кто приезжает сюда по делам, – заверил Смеляков.

– Может, заглянете ко мне? – предложил Петлин. – У меня есть немного свободного времени. С удовольствием поболтаю с вами за чашкой чаю.

Виктор не мог упустить такого случая и принял приглашение. Попрощавшись с Хромовом и пообещав зайти к нему, Смеляков последовал за Петлиным. Тот уверенно шагал по коридору, непринуждённо рассказывал всякую чепуху. Во всём его облике чувствовалась хозяйская твёрдость. Про Петлина говорили, что он обладает феноменальной памятью, без труда может вспомнить содержание любого документа, который когда-либо подписывал Черномырдин. Все единодушно утверждали, что голова Петлина наполнена всякого рода ценнейшей информацией. Неудивительно, что премьер столь высоко ценил его. Главе правительства был нужен именно такой помощник – незаметный, исполнительный, расторопный, с глубокой памятью. Он был правой рукой премьера. Он знал о премьере всё. Или почти всё.

С таким противником надо держать ухо востро.

Войдя в приёмную, Петлин велел секретарше подать чай.

– Или вы предпочитаете кофе, Виктор Андреевич?

– Лучше чай, – попросил Смеляков.

– Наташа, сделайте нам два чая… Проходите в мой кабинет, Виктор Андреевич… Погода сегодня мерзопакостная. – Он уставился на мокрый снег, залепивший огромное окно. Казалось, кишевшая за окном серая муть заворожила его на несколько секунд. Затем Петлин встрепенулся и обратил взор к Смелякову. – Располагайтесь. Обитель у меня скромная, обыкновенная чиновничья, но посидеть тут можно уютно и в спокойствии.

Виктор кивнул, однако садиться не спешил, осмотрелся, цепким взглядом схватывая все детали помещения: где расположен стол, стулья, шкафы, картины.

Петлин всё ещё стоял у окна.

– Я как-то надеялся, что после Нового года наступит нормальная зима, с морозцем, хорошим скрипучим снегом, солнцем. Нет, ну вы только взгляните на это безобразие, Виктор Андреевич. Тут ведь даже не снег валит, а просто грязь!.. Кстати, вам календарь на этот год не нужен? У меня есть отменный календарик! Приходили ко мне ребята, забросили несколько упаковок. Шикарные календари.

– Календарь? Спасибо. Красивый календарь всегда пригодится.

– Сейчас найду.

Петлин шмыгнул в соседнюю комнату, предназначавшуюся для отдыха, и начал рыться на полке шкафчика. Смеляков неспешно проследовал за руководителем секретариата, сунув руки в карманы, и оглядел помещение. Диван, столик, шкаф, два кресла, музыкальный центр…

Геннадий Васильевич повернулся на каблуках.

– А, вы тут, Виктор Андреевич. Вот календарь, уверен, что вам понравится. Бумага прелестная, краски! И женщины тоже чудесные. Вы только взгляните на них! Роскошные тела, изумительные лица. А позы! Позы-то как выбраны! Восхитительная работа… Пойдёмте, теперь угощу вас чаем. Или вам чего-нибудь покрепче?

Смеляков пролистнул огромные глянцевые страницы, на которых причудливо изогнулись обнажённые красавицы, и бросил озабоченный взгляд на часы.

– Спешите? – спросил Петлин.

– Да, пожалуй, мне пора идти. Время поджимает. А уж в другой раз загляну и с удовольствием посижу подольше.

– Жаль, познакомились бы поближе.

– Не обижайтесь… Как-нибудь в другой раз.

На улице горели костры. Тёмные фигуры, укутанные в обтрёпанную одежду, теснились возле огня, усевшись на сложенные в несколько раз картонки. Отблески пламени падали на грязные лица, руки, сальные волосы.

Сквозь забрызганное мокрым снегом боковое окно «жигулёнка» Трошин с тоской смотрел на скучившихся бродяг. Каждый раз, когда Сергей видел этих нищих вокруг костров, он содрогался. Он отказывался верить, что это – его страна, что на дворе – конец двадцатого века. Больше всего это было похоже на средневековье, время тяжелейшей смуты, разрухи, разбоев, отчаянья. Народ смотрел на власть как на главного врага. Может, так и было в действительности. Власть не могла навести порядок, защитить, обеспечить… Власть проворовалась…

Он надавил на педаль, и «жигулёнок» лихо сорвался с места…

«Нечего время терять, скорее домой, – подгонял он себя. – Надо ещё в магазин заскочить…»

Сегодня он ждал Женю. Она обещала приехать к восьми, так что в запасе у Сергея оставался час.

Но когда он готов был уже переступить порог своей квартиры, соседняя дверь распахнулась и оттуда ударила шумная волна голосов и музыки.

– Ой, Серёжа! Здравствуйте!

Он увидел соседку. Вытирая руки о фартук, та пыталась сдуть упавшую на лицо прядь седых волос. Анастасии Никитичне было лишь сорок пять лет, выглядела она очень молодо, но когда месяц назад узнала о тяжёлом ранении сына, поседела за одну ночь.

– Добрый вечер, Анастасия Никитична.

– Серёжа, как хорошо, что увидела вас. У меня Ни-китка вернулся! Пойдёмте к нам, пойдёмте. У нас гости собрались…

– Спасибо, Анастасия Никитична. Я очень рад за вас, большое спасибо, только я устал очень… – Он выразительно приложил руку к груди. – Да и ко мне сейчас приедут…

– На минуточку… Я так счастлива… Давайте, пожалуйста… Радость-то какая! Хотите, сюда рюмочку вынесу…

– Ну что вы! Что вы! Ни к чему такое. Я зайду к вам, но только на минуточку…

Он поставил пакет с продуктами на пол и снова запер дверь.

– Знаете, какое это счастье… – Соседка вдруг заплакала. – Хоть он и с покалеченной ногой, зато живой…

Официально власти России не признавали, что в Чечне велась война, но все знали, что в этой северокавказской республике горели танки, рвались авиационные бомбы, гибли люди. Телевидение, будто наслаждаясь видом настоящего горя, в подробностях показывало, как умирали солдаты, как истязали пленных, как разрушались города и сёла. Чечня, как и все другие республики, избрала своего президента, но Джохар Дудаев не смог дать чеченскому народу ничего. При Дудаеве Чечня провалилась в удушающий мрак средневековья. По всей республике рыскали вооружённые отряды бандитов, всюду похищали людей и торговали ими, открыто существовало рабство, набирал силу религиозный фанатизм. Ельцин долго заигрывал с Дудаевым, но в конце концов ввёл в Чечню войска…

– Хоть и покалеченный, но живой, – повторила Анастасия Никитична, прижимая руки к груди.

За её спиной появился лохматый парень. Она смахнула слёзы и спросила:

– Вовка, а ты чего тут один?

– Так… постоять захотелось… Наедине с собой…

– Хватит уединяться. Иди ко всем… Ишь хмурый какой. Никогда не улыбнётся… Сегодня у нас праздник, все должны радоваться…

В комнате густо плавал сигаретный дым.

Во главе стола, облепленного молодыми людьми, сидел Никита. На его совсем ещё юном лице лежала печать холодной злобы, выразительно играли желваки. Возле Никиты сидела, прильнув к его плечу, девушка, в которой Тро-шин сразу узнал Ларису, ту самую уличную проститутку, с которой разговорился на днях возле табачного киоска.

– Наша авиация перепахала бомбами весь Грозный, – рассказывал Никита, часто моргая и подёргивая щекой, – а над Старопромысловским районом ни разу не прошла. Вот суки!.. Соображаешь?.. И нам запретили там тяжёлую технику применять. А всё потому, что там чей-то нефтеперегонный завод. И принадлежит этот заводик тому, кто может даже на министра обороны гаркнуть: «Цыц, падла! Моё, мол, добро не трогать!..»

Трошин остановился в дверях, но Анастасия Никитична подхватила его под локоть и потянула к столу.

– Проходите, Серёжа, проходите.

Трошин придвинулся к её уху и шёпотом спросил, указывая глазами на Ларису:

– А вон та барышня кто?

– Ларисонька? Они с Никитой со школы дружат. Трудно ей, дома мать больная да отчим каждый день пьяный…

– Мне кажется, я видел её как-то раз.

– Так она тут за углом живёт.

– Сволота поганая! – воскликнул чей-то пьяный голос. – И они хотят, чтобы мы там костьми легли…

– Обычные бандитские разборки, просто покруче, – жёстко произнёс Никита. – Один пахан «кинул» другого, тот взъерепенился и послал свою «братву» разбираться, благо есть кого послать – целая армия под рукой… А тот, чеченский пахан, сразу о независимости завизжал. И понеслось… А народ как стадо… Му-му…

Анастасия Никитична посмотрела на Трошина и сказала:

– Целый день сидят, никак не наговорятся.

– Они ещё долго не наговорятся. Это всю жизнь болеть будет. Потом ещё ребята вернутся, ещё… Долгое возвращение, долгая память. Новое военное поколение…

– Господи, помилуй! – Она протиснулась к столу. – Никита, посмотри, вот Сергей зашёл поздравить тебя с возвращением.

– Спасибо. – Молодой человек холодно взглянул на Трошина. – Выпьете с нами?

– Мальчики, налейте, – засуетилась хозяйка.

Дзынькнула бутылка о край стакана, булькнула водка. Лариса подняла глаза на Трошина, но не узнала его и, пьяно-ласково улыбаясь, смотрела сквозь него. За столом наступила какая-то напряжённая тишина.

– Сволочи… – едва слышно проворчал всё тот же пьяный голос из дальнего угла.

– Вот, Серёжа, выпейте…

Трошин поднёс стакан ко рту и сказал:

– Давайте за всех, кто ещё там. И пусть им посчастливится.

Все дружно загудели. Трошин залпом влил в себя содержимое стакана и медленно выдохнул.

«Чёрт, теперь разить от меня будет… У меня ведь Женька…»

Кто-то подёргал его за рукав, предлагая присесть. На диване стали тесниться.

– Спасибо, не нужно, – остановил их Сергей. – Я буквально на минутку… Анастасия Никитична, поздравляю с возвращением сына, но, вы уж извините, я всё-таки пойду.

– Может, ещё…

– Честное слово, я пойду. Устал сегодня. Да и у ребят тут своя компания.

– Ну… Что ж… Спасибо, что заглянули, Серёжа. Уважили… Спасибо… – Соседка опять начала плакать. – Не обращайте внимания, Серёжа… Я теперь так рада, что никак не могу совладать с собой…

Трошин поспешно вышел из комнаты. Позади возобновился прерванный разговор.

– Они, наверное, думают, что народ не понимает, что происходит? Подонки… Все эти Чубайсы, Грачёвы, Березовские… Стрелять таких надо…

– А Ельцин твой, что ли, лучше? Продался с потрохами. Срать он на нас хотел с кремлёвской стены…

Одинокий парень всё еще стоял на лестничной клетке, погружённый в свои мысли, и задумчиво смотрел в потолок. Трошин звякнул связкой ключей и отпер дверь. Подобрав оставленный на полу пакет с продуктами, он поспешил на кухню, на ходу сбрасывая куртку и поглядывая на часы.

«Ничего приготовить не успею. И шампанское не охладится…»