Глава 2 ПРОНИКНОВЕНИЕ, 1945-1952 гг.


И Восток, и Запад начали полномасштабный военно-морской шпионаж и тайные операции уже в первые два года, последовавшие за крахом Германии. В то же время обмен информацией между советским ВМФ и американскими ВМС продолжался. Советским ученым и офицерам даже разрешалось посещать оборонные предприятия на континентальной части США для исследований и закупок. Однако по мере ослабления Большого Альянса ВМС США стали понемногу прикрывать свои двери.

В январе 1946 г. американское правительство потребовало от своего московского посольства и военно-морского атташе в СССР подтвердить факт убытия из Советского Союза всех американских технических специалистов, работавших там в некоторых ключевых областях (электронные лампы, радио, РЛС, инфракрасное и ультрафиолетовое оборудование), а также тех, кто занимался медицинскими, физическими и химическими исследованиями. Вашингтон также запросил у посольства список компаний, продолжающих вести бизнес в СССР.

В январе 1946 г. растущие опасения относительно активной советской разведки вынудили ВМС США предупредить флотские командования за границами Соединенных Штатов о недопустимости использования обычной почты при передаче секретных документов через районы, «находящиеся под влиянием русских». Однако первое подлинное признание о размахе советского шпионажа в Северной Америке было получено от шифровальщика ГРУ (Главное разведывательное управление), который работал в посольстве СССР в Оттаве. Показания Игоря Гузенко, Канадской королевской конной полиции и ФБР (Федеральное бюро расследований) были первым звоночком для безопасности ВМС США. Гузенко рассказал, что доктор Ричард Стейнберг, работавший в исследовательской Лаборатории ВМС США, передал советскому агенту в Канаде секреты новейшего дистанционного взрывателя, благодаря которому, считали многие специалисты, была выиграна Вторая мировая война. Дистанционный взрыватель являлся радиолокационным устройством, разработанным в исследовательской Лаборатории ВМС США, он в двадцать раз повышал точность стрельбы зенитной артиллерии, а в доработанном инфракрасном варианте использовался для подрыва атомной бомбы. Работа доктора Стейнберга в исследовательской Лаборатории ВМС была связана с дистанционным взрывателем, однако не совсем ясно, обладал ли он полной технической информацией для компрометации этого секрета. Ученый-атомщик и шпион Юлий Розенберг был обвинен в передаче копии дистанционного взрывателя Советскому Союзу и вполне мог быть основным источником этой утечки. Сегодня представляется забавным, что министр ВМС США Джеймс Форрестол 01.11.1945 г., то есть всего за несколько дней до появления признаний Гузенко, отдал разведке ВМС распоряжение «проводить расследования среди личного состава ВМС и гражданских лиц, подчиненных ВМС, по фактам реального или возможного шпионажа, саботажа или подрывной деятельности, и в тех случаях, когда дело касается безопасности секретной информации ВМС».

После этого распоряжения Форрестола отдел борьбы с саботажем, шпионажем и подрывными действиями, входивший в офис военно-морской разведки, приступил к детальным и нешумным расследованиям, сделав упор на организации, которые назойливо призывали личный состав ВМС стать их членами.


«ВЕНОНА»

Тем временем все яснее становился масштаб советской подрывной деятельности. Общественное мнение Великобритании вроде бы приняло теорию советского саботажа для объяснения того, каким загадочным образом могли загореться двенадцать судов, включая лайнер «Куин Элизабет», всего за несколько первых месяцев года. Британская военно-морская разведка сообщала о том, что советское МВД (Министерство внутренних дел) интенсивно использует бывших эсэсовцев и активных нацистов в качестве шпионов. В одном из сообщений говорилось о том, что немецкие матери ищут помощи у Красного Креста в Берлине, пытаясь найти следы «тысяч» мальчиков в возрасте от тринадцати до семнадцати лет, которые исчезли и, как говорят, находятся в учебных лагерях, где их, согласно новой идеологии, готовят к недостойным поступкам. Казалось, паутина советской разведки была наброшена на весь земной шар. Из раскрытых японских шифрованных сообщений выяснилось, что во время войны Токио получил доступ к очень важным американским документам, касающимся деятельности возглавляемого генералом Дугласом Макартуром командования

в Юго-Западной части Тихого океана. Японцы смогли это сделать, перехватывая сообщения советской разведывательной сети, активно работавшей тогда в Австралии по английским программам атомного и биологического оружия, а также управляемых ракет, которые должны были испытываться в австралийских пустынях. В Австралии дело с безопасностью было поставлено плохо, особенно в лабораториях, где проводились детальные исследования.

Однако худшие опасения подтвердились в июле 1946 г., когда Мередит Гарднер, криптоаналитик из подразделения радиоразведки сухопутных войск США, начал аналитическим способом восстанавливать шифровальную книгу НКВД (советская секретная полиция). Расшифрованная информация получила кодовое наименование «Венона». В период с августа 1946 г. по май 1947 г. то же подразделение радиоразведки расшифровало перехваченные советские радиограммы, которые указывали на прямую связь операций НКВД в Латинской Америке с «манхэттенским проектом» и министерством обороны США. Некоторые из этих радиограмм указывали на наличие советских «кротов» в этих двух организациях. Были обнаружены и идентифицированы сотни конспиративных имен, за которыми скрывались агенты, организации, люди и географические пункты. Конспиративное имя «Капитан» было присвоено президенту Рузвельту, за «Вавилоном» скрывался Сан-Франциско, министерство обороны США являлось «Арсеналом», «манхэттенский проект» назывался «Энормоз», а за именем «Антон» прятался Леонид Квасников, руководивший шпионскими операциями советского НКВД по «манхэттенскому проекту». «Антон», кроме того, руководил сбором разведывательной информации, касающейся реактивных самолетов, РЛС и управляемых ракет ВВС сухопутных войск и ВМС США. В серии радиограмм раскрывались действия НКВД по слежке за советскими матросами, покинувшими свои торговые суда в разных американских портах. Многие расшифрованные сообщения рассказывали о том, как вербуются для шпионской работы американские граждане, публично заявившие, что они коммунисты. Это расходилось с бытовавшим ранее мнением, что советские спецслужбы не будут прибегать к услугам коммунистов из опасения быстро попасть под наблюдение. К сожалению, ни одна из радиограмм «Венона» не была расшифрована в реальном масштабе времени, и приходится только гадать об истинных масштабах коммунистического проникновения.

Офис военно-морской разведки девятого августа 1946 г. потребовал от американских военно-морских атташе, разбросанных по всему земному шару, «собирать любую возможную информацию, относящуюся к политическим убеждениям видных ученых в странах их аккредитации». Офис военно-морской разведки мотивировал свои требования тем, что «ученые с коммунистическим уклоном держат Москву в курсе не только относительно своих работ, но и другой информации, которая становится им доступной». Офис военно-морской разведки был особенно обеспокоен тем фактом, что ученые стремились делиться своими идеями со своими коллегами, невзирая на их политические пристрастия, и это, по сути дела, являлось идеальной воронкой для «сливания» информации в Москву.

Принимая дальнейшие меры защиты от советского проникновения, министр ВМС Форрестол нацелил усилия сил безопасности ВМС на следующие направления: расследование подрывной деятельности и проведение расследований по биографическим данным с целью определения подлинной лояльности гражданских работников, занятых в ВМС. Службы безопасности ВМС и ФБР внедрили информаторов на американские торговые суда для выявления членов экипажей, подозреваемых в подрывной деятельности. В октябре того же года правительство запустило федеральную программу по избавлению от лиц, подозреваемых в нелояльном поведении. При обнаружении свидетельств нелояльности ВМС передавал дело для дальнейшего рассмотрения в ФБР. Соединенным Штатам требовались квалифицированные ученые, не имевшие сомнительных биографий. Необходимость в таких ученых усиливалась по мере ускорения темпов разработки новых и все более сложных видов вооружений. Эти медленно проводившиеся тщательные расследования серьезно затруднили набор персонала для работы по важным программам. В июле офис военно-морской разведки впервые ввел проверки на детекторе лжи (полиграф). Это электромеханическое устройство используется для обнаружения и записи психологических изменений, которые возникают у человека в результате его эмоциональной реакции на некоторые вопросы и являются, в большинстве случаев, непроизвольными.

Офис военно-морской разведки посчитал, что применение только полиграфа для проведения проверки на безопасность является недостаточным и он должен использоваться просто как ценное вспомогательное средство. Офис военно-морской разведки признал также, что эффективность полиграфа может быть снижена при проверке человека, подготовленного надлежащим образом. Как результат, службы безопасности не могли использовать результаты проверки на полиграфе в качестве доказательств в суде.

Полиграф еще не нашел широкого применения, когда Джозеф Барр начинал работать в компании «Сперри джайроскоп», являвшейся важным субподрядчиком ВМС и ВВС сухопутных войск и участвовавшей в совершенно секретных исследовательских программах по наведению ракет и РЛС. В 1946 г. Барру было тридцать шесть лет, и он был инженером по военной электронике. Кроме того, он был талантливым музыкантом и ярым коммунистом, в оперативном отношении подчинявшийся Юлиусу Розенбергу. Как позднее признал Розенберг, Барр передал ему и в СССР исчерпывающее описание американских исследований по системам наведения ракет. Больше года Барр имел доступ к совершенно секретной информации, хотя никто не проверил его биографию. В июне 1947 г. «Сперри джайроскоп» попросила ФБР сделать проверку Барра, в результате которой были выявлены его коммунистические связи. Компания разорвала контракт с Барром, и в январе 1948 г. инженер подыскал себе более безопасное место в Скандинавии и Франции, намереваясь в конце концов переехать в Советский Союз.

Барр отдался своему увлечению музыкой и поддерживал дружеские отношения с французским композитором Оливьером Мессианом. Однако арест двоюродного брата Ю. Розенбсрга 16 июня заставил его навсегда уехать на восток. В Москве он стал новым человеком по имени Джо Берг из Южной Африки, затем его отправили в Прагу, где он стал работать в государственном тресте электроники и телекоммуникаций. Берг, он же Барр, позднее был отозван в Москву, где он под руководством главнокомандующего советского ВМФ С. Горшкова разрабатывал новейшие боевые системы. Несколько десятилетий американская разведка была в полном неведении относительно местонахождения Барра. Когда через месяц после его бегства атташе по правовым вопросам американского посольства во Франции заехал к нему по его месту проживания в Ноилли-сюр-Сен, то ему сказали, что тот отсутствует.

Один случай, которым занималось ФБР, касался офицера ВМС, чья деятельность впоследствии широко освещалась. Лейтенант Эндрю Рот, офицер резерва ВМС, обладал широкими связями в ВМС, работая для прикрытия журналистом. Было установлено, что он использует свои многочисленные связи газетчика для сбора информации о последних военно-морских разработках.

В феврале 1947 г. министерство ВМС США стало разыскивать Рота. По некоторым сведениям, он в то время совершал кругосветную поездку в качестве представителя газет «Нью-Йорк нейшн», «Монреаль Стар уикли», «Телепресс» и «Иомиури-Хочи». Сообщалось, что он является «антибританцем» и что «у офиса военно-морской разведки есть веские основания считать, что он работает на коммунистическую партию». От военно-морских атташе потребовали осторожно проинформировать американских послов и министров тех стран, в которых они были аккредитованы, «с тем, чтобы те были в курсе дела». Рот позднее избежал обвинения, выдвинутого против него Большим жюри в августе 1948 г. после того, как он был взят ФБР при передаче секретных документов Филиппу Джаффе, советскому шпиону. Джаффе являлся редактором нью-йоркского журнала «Амерэйша». Рот избежал тюремного заключения, потому что ФБР использовало против него незаконные методы слежки. Ему удалось бежать в Англию, где он стал обозревателем газеты «Гардиан».

Осознавший размах советских проникновений Запад столкнулся с другой трудностью — проблемой контрразведки. Тысячи расследований и проверок безопасности перенапрягали ресурсы ФБР и офиса военно-морской разведки. Так, в феврале 1948 г. офис военно-морской разведки имел в общем 15 000 незаконченных расследований, каждый месяц к ним прибавлялось еще 850 расследований, и большая их часть так и осталась незавершенной.

Среди самых запутанных дел того времени был случай с американским моряком, уволенным из ВМС с диагнозом «психопат». Пройдя курс лечения, он сумел устроиться в торговый флот с твердым намерением действовать впоследствии как агент офиса военно-морской разведки. Во время заходов его судна в порты Копенгагена и Хельсинки он контактировал с американскими атташе на предмет его вербовки. Эта попытки окончились неудачей, а его поведение привело к тому, что всех американских атташе в странах, расположенных на берегах Балтийского моря, призвали остерегаться фаната профессии разведчика.


МОРЯКИ И РЫБАКИ

Торговые и рыболовные суда Советского Союза и стран Восточной Европы были подходящими платформами для проведения разведывательных операций, поэтому очень часто они использовались для высадки или взятия на борт агентов в различных уголках земного шара. Эти судна могли также вести разведку вблизи военных баз и сообщать по радио о любом встреченном ими американском, британском или другом западном военном корабле. Потенциальные возможности торгового судна или же траулера для участия в тайных операциях стали в тот период абсолютно очевидными для западных разведывательных служб. В связи с увеличившимся количеством донесений о том, что агенты востока проникают в Соединенные Штаты, офис военно-морской разведки в начале 1947 г. мобилизовал своих военно-морских атташе на отслеживание советских агентов и революционеров, тайно перебрасываемых в Западную Европу, Соединенные Штаты и Латинскую Америку на советских и восточноевропейских торговых судах. Шестнадцатого сентября 1947 г. Вашингтон информировал своих военно-морским атташе в Москве, Афинах, Риме, Париже и Мехико о том, что в конце февраля пароход «Россия» доставил в Нью-Йорк 13 агентов НКВД. Позже тот же пароход высадил 12 агентов в Мексике; наконец, в июле, группа из 17 оперативных работников, спрятанных среди пятисот евреев из Хайфы, проникла якобы в Соединенные Штаты. В целом пароход «Россия» мог доставить в разные страны Запада около 190 агентов. Помощник военно-морского атташе в Одессе прислал имена подозрительных лиц, проживающих в США, которые контактировали или же намеревались установить контакт с прибывающими в США из Одессы советскими судами.

Седьмого марта 1947 г. атташе сообщил имена двух человек (Владимир Руль и Григорий Кересман), предположительно, коммунистов, которые встречались со старпомом советского торгового судна «Сухона» в терминале Клермонт в городе Нью-Йорк. По информации военно-морского атташе, сестра Кересмана была в Советском Союзе майором МВД. Офицер одесского атташата сообщил имена еще трех человек, которые, предположительно, являлись советскими агентами и уже проникли в США. Этими людьми были Кокиян, Поторжинский и Барановский; первый из них работал на каком-то оборонном предприятии, второй был шпионом поважнее и вращался в театральных кругах Нью-Йорка, а третий ушел на нелегальное положение.

Многочисленные польские перебежчики открыли уникальную картину организованного Советами шпионажа, ведшегося с польских судов. Один из перебежчиков рассказал ведшим опрос сотрудникам отдела разведки при командовании ВМС США в Германии, что в польском торговом флоте все дела, связанные с радиосвязью и электроникой, контролируются организацией под названием «Морска обслуга радиова», или «МОРС», головная контора которой располагается по адресу: 5—7, улица Зигмунта Августа, Гдыня, Польша:

«Все суда обязаны иметь радиооператора-поляка; это касается даже тех судов, которые идут в Китай с командой, набранной исключительно из китайцев. В целом для этой работы подбирают только испытанных коммунистов, поскольку помимо их действительной работы радиооператором они занимаются разведывательной работой. Они имеют оборудование для передачи собранной ими разведывательной информации в разведывательные управления ВВС и ВМС Польши, а также в управление контрразведки. Дополнительно к этому от них требуют собирать за рубежом информацию о технических разработках и опыте. Эти радиооператоры высоко ценятся польскими разведывательными службами, потому что, как говорят, они выполняли важные задачи. Все ремонты радиоаппаратуры на находящихся в польских портах иностранных судах проводятся служащими «МОРС». Этим ремонтникам даны указания проверять блоки РЛС, радиостанции, эхолоты и компасы с целью обнаружения новых разработок, которые надо учитывать».

Другой польский перебежчик вспоминал о том, как на его судне, которое называлось «Гуго Коллонтай» и направлялось в Южную Америку, случилась странная подмена штатного политработника. Новичок оказался агентом и обычно пропадал на берегу все время, пока судно стояло в порту:

«Совсем неожиданно 28.08.1951 г. наш политработник собрал свои вещи и покинул судно, заявив, что в этом плавании у нас будет другой политработник. Новый человек появился незадолго до отхода. Это был мужчина среднего телосложения, ему было около 35 лет, с черными волосами и тонкими чертами лица. Звали его Микласс. Кажется, он совсем не переживал по поводу своих обязанностей политработника, и его можно было видеть то что-то пишущим, то принимающим солнечные ванны, то просто болтающимся поблизости. Когда судно заходило в Дакар, Рио-де-Жанейро, Сантос, Монтевидео, он обычно покидал судно и возвращался на него незадолго до отхода. Из Сантоса он на поезде ездил в Сан-Пауло, где находилась большая польская община. Источник (моряк) и многие другие моряки считают, что этот человек был специальным агентом. Однажды источник подслушал разговор между главным стюардом Сетовским, который был секретным сотрудником контрразведки, и кем-то еще.

Они называли Микласса майором... Приятель источника с польского судна «Ольштын» рассказывал, как команде были приданы в качестве учеников три молодых человека, но они ничего не соображали в навигации. В Греции они сошли на берег и возвратились перед самым отходом, приведя с собой какого-то мужчину, которого поместили в специальную каюту. Он не покидал каюты, пока судно не прошло Кильский капал».

Был еще случай, когда восточногерманское полувоенное подразделение, базировавшееся в Засснице и состоявшее из молодых парней, выдававших себя за рыбаков, посетило на своих траулерах южную Швецию и Данию. Они прибыли в Копенгаген 26.11.1951 г., намереваясь идти дальше к проливу Каттегат. Подозрительным обстоятельством явилось то, что они вошли в Копенгаген через очень узкий и малоиспользуемый пролив между островами Зеаланд и Амагер, а не воспользовались коммерческим проходом восточнее Амагера. Они заявили, что сбились с пути, но тут же появилось предположение, что они выбрали пустынный проход для тайной высадки людей. Траулеры были взяты под стражу полицией, и командам не разрешили выход на берег. Суда покинули Копенгаген 28 ноября.

Осенью 1951 г. советские траулеры расширили географию рыболовства и появились в необычных местах, а именно у восточного и южного побережья Исландии, вызвав подозрения относительно истинных целей их пребывания в территориальных водах Исландии, всего в нескольких милях от базы ВВС США в Кефлавике. Легкое возбуждение местного значения в связи с арестом одного траулера береговой охраной Исландии усилилось после случайного появления на сцене двух эсминцев ВМС США, которые встали на якорь с обоих бортов советского рыболовного судна. Местные сплетники прокомментировали быстроту, с которой здесь появились эсминцы; однако эсминцы не знали национальную принадлежность траулера. Пресса сообщала, что члены команды траулера были преимущественно блондинами скандинавского типа, а капитан показал себя бывалым путешественником, неплохо говорившим по-английски и наверняка раньше уже ловившим рыбу в исландских водах, поскольку он хорошо разбирался в условиях местной навигации. Проанализировав разные сообщения, офис военно-морской разведки констатировал, что траулеры действительно занимались ловлей сельди, поскольку влезли на исландские рыбные банки со своими большими сетями и нарушили территориальные воды, случайно не попав в руки исландской береговой охраны. Однако близость двух траулеров к побережью с обеих сторон полуострова Рейкьянес заставила офис военно-морской разведки предположить, что они могли также попытаться нанести на карту отмели вдоль береговой черты и сделать промеры глубин для возможной в будущем амфибийной высадки.

Одним из судов, которые были наиболее активно вовлечены в разведывательную деятельность, являлся польский лайнер «Баторий». «Плавучий шпионский центр на Балтике» — под таким заголовком шведская газета «Стокгольм тиднинген» опубликовала интервью с матросом Станиславом Крефтом, который бежал из коммунистического рая и выпрыгнул за борт «Батория», когда тот стоял в порту Копенгагена. Крефт рассказал о настоящем предназначении судна:

«Команда судна удивляется тому, что «Баторию» до сих пор разрешают заходить во многие западные порты, и что так много пассажиров из капиталистических стран продолжают пользоваться этим судном, так как на нем они чаще, чем в другом месте, оказываются под бдительным оком полиции безопасности. Одним из объяснений того, почему так много англичан добираются из Индии в Англию именно на «Баторий», может быть превосходное питание на борту этого лайнера. Но никто из пассажиров даже и не подозревает, что на борту судна есть таинственные личности, хорошо говорящие на иностранных языках и состоящие на службе в Бюро военной разведки. Для примера назову двух фотографов, которые работают на Бюро, в особенности одного из них, который в каждом порту повсюду шныряет со своим немецким фотоаппаратом «Лейка» и имеет прекрасную возможность на самом судне найти удобное место для съемки береговых укреплений, входов в порты, фьордов, топливохранилищ и т.д. Однажды ему поручили сфотографировать Хаммерфест, для выполнения этого задания была организована «неполадка в двигателе», и он имел возможность находиться на берегу».

В греческом торговом флоте было много судов и множество моряков, среди которых скрывались агенты запрещенной компартии Греции, которая у себя на родине вела кровавую гражданскую войну. Офис военно-морской разведки оказал услугу греческому министерству торгового флота, предоставив списки членов компартии Греции, работавших на судах восточноевропейских стран. Такие же списки были переданы береговой охране США для координации действий с офисом военно-морской разведки.

Представители компартии Греции и их оперативные центры были выявлены в большинстве портов Средиземного моря и Европы. Было организовано наблюдение за капитанами судов, подозреваемых в симпатиях к коммунистам; также тщательно отслеживались маршруты тех судов, среди членов команды которых были коммунисты.


«КРОТ» ВО ФРАНЦУЗСКИХ ВМС

ВМС США не были одиноки в борьбе с явным наплывом агентов разведок коммунистов. Офис военно-морской разведки констатировал в декабре 1951 г., что проникновение коммунистов во французские ВМС представляется «малым по сравнению с другими французскими службами». В 1953 г. насчитывалось одиннадцать или чуть больше «ценных агентов КГБ», работавших во Франции. Великобритания, еще не в полной мере осознавшая масштаб советского проникновения в ее собственный аппарат безопасности, поддерживала эту точку зрения американцев: «ВМС Франции можно считать самыми безопасными, сухопутные войска менее безопасными, и ВВС, где больше всего проникновений, наименее безопасными». Помимо «интенсивного проникновения коммунистов в политическую систему Франции» и «естественной склонности болтать как черты французского характера», осуждению англичан подверглось «отсутствие у французов чувства безопасности».

В книге бывшего историка КГБ Василия Митрохина и британского ученого Кристофера Эндрю «Архив Митрохина и секретная история КГБ», изданной в Лондоне в 1999 г., изложены конкретные факты проникновения советской разведки в руководящие военные структуры Франции, включая консервативные ВМС:

«Резидентура КГБ в Париже руководила большим числом агентов — обычно не менее пятидесяти — по сравнению с любой другой резидентурой в Западной Европе. Наиболее значительным достижением парижской резидентуры в период Пятой республики (1946—1958 гг.) был прорыв во французское разведывательное сообщество, в особенности в Службу контрразведки. Неполный список особо «ценных агентов» в 1953 г. в бумагах КГБ включал четверых сотрудников Службы контрразведки, зашифрованных под агентурными псевдонимами "Носенко", "Широков", "Кораблев" и "Дубравин"), и по одному человеку в Службе внутренней безопасности ("Горячев"), в Службе разведки ("Гиз"), в МИД ("Извеков"), в министерстве обороны ("Лавров"), в министерстве ВМС ("Пижо"), и в прессе ("Жигалов")».

Ярким примером глубокого проникновения советской разведки в высшие французские круги служит эпизод, о котором рассказано в книгах Р. Мюзелье «Адмирал Мюзелье», изданной в Париже в 2000 г., и Д. Флери «Де Голль: от детства до воззвания 18 июня»[5], вышедшей в Париже в 2007 г.:

Второго марта 1942 г. генерал де Голль вызвал в свой лондонский кабинет вице-адмирала Эмиля Мюзелье. Мюзелье вышел в отставку в 1939 г., присоединился к де Голлю в Англии и признал его верховенство, невзирая на то, что был выше де Голля по званию. Адмиралу было поручено командовать ВВС и ВМС «Свободной Франции», и он только что выполнил приказ де Голля о занятии Сен-Пьер и Микелон[6] — вишистского аванпоста у побережья Канады. Де Голль был в ярости. «Я все знаю о проделках Лабарта и Море, — сказал он касательно заместителей Мюзелье. — Я знаю также, что, согласно процедуры, вы выйдете из Национального комитета и выразите несогласие с моей политикой. Но я не позволю им (Лабарту и Море) делать так, как они хотят. У меня имеются ваши телеграммы и шифровки». Мюзелье не потерял выдержки: «Если вы хотели видеть телеграммы кэптена Море, я с большим удовольствием вам их покажу, — нашелся он с ответом. — Но даже если они будут у вас, то я очень сомневаюсь, что вы их сумеете расшифровать». После этого он напомнил де Голлю предшествующий несправедливый случай, когда англичане арестовали адмирала на основании фальшивки, свидетельствующей о сговоре между Виши и Мюзелье. В ответ де Голль начал слово в слово цитировать содержание посланий Море. Мюзелье побледнел и поклялся себе расследовать это нарушение мер секретности. Как оказалось, он был предан одним из своих подчиненных. На следующий день он выступил в Национальном комитете против де Голля и подал прошение об отставке, которое было принято. Однако его явная попытка сместить де Голля с помощью Лабарта и Море провалилась.

Эмиль Мюзелье был сомнительной фигурой. Во время Гражданской войны в России он служил во французской эскадре на Черном море. Его патрульный катер был здорово поврежден большевиками при неясных обстоятельствах. Во французском флоте многие долго задавались вопросом о том, как он сумел вылечить у большевиков раненых членов его команды и потом вернуться с территории, которую контролировали красные. Мюзелье был известен своими либеральными симпатиями, которые помогли ему сделать карьеру в 1924 г., когда левые победили на выборах. Потом ходили слухи, что у него имеются русские друзья, а Питер Райт, бывший глава британской разведки, считал, что он был коммунистом.

Возможно, Мюзелье обвиняли незаслуженно, однако Андре Лабарта материалы перехвата «Венона» выдали с головой как советского шпиона. Первоначально он работал на ГРУ и сообщал о скромных разработках «Свободной Франции» в военно-технической области, потом, после увольнения из технического отдела «Свободной Франции», он был переподчинен НКВД. Одним из коллег Лабарта в Лондоне был кэптен Раймонд Мулек по прозвищу Море — помощник Мюзелье в Лондоне и его тесный друг после отставки. Лейтенантом он превосходно показал себя на должности военно-морского атташе в Испании, где в это время шла гражданская война. Советским военно-морским атташе там был младший Море на два года «коммодор Никола» — не кто иной, как будущий главком советского ВМФ Николай Кузнецов. В Лондоне «красный тандем» Мюзелье-Море, поддержанный Лабартом, попытался взять под свой контроль разведку «Свободной Франции», которой руководил прославленный, но малоопытный коммандант Пасси. Историку Терри Уолтону рассказывали, что Лабарт позднее признался французской контрразведке, что именно он представил Море Вениамину Белецкому, резиденту НКВД в Лондоне и что Море-Мулек передавал Советам военную и стратегическую информацию. Откровения Лабарта являются единственным доказательством обвинения против Мулека, и оно не убедительно. Однако из вышесказанного получается, что через Лабарта Москва попыталась поставить во главе секретной службы «Свободной Франции» человека, симпатизирующего коммунистам.

После производства в контр-адмиралы Море-Мулек в 1946 г. ушел в отставку и стал советником по военным и военно-морским вопросам у Мориса Тореза, лидера коммунистической партии Франции. Мулек публично выступил против французских колониальных войн и поддержал старшину Анри Мартина, которого судили за саботаж на французском эскортном авианосце «Диксмюд». Его часто видели в окрестностях Тулона на прогулках вместе с Мюзелье, когда тот уже был в отставке. Но к тому времени Море-Мулек уже не служил в ВМС, и его не могли снова призвать на службу за его публичные высказывания против войны в Индокитае. Он не мог быть Пижо, советским «кротом» в министерстве ВМС. Личность Пижо не установлена по сей день.


ПОДДЕРЖКА ОСВОБОДИТЕЛЬНЫХ ДВИЖЕНИЙ

Восточный блок не был единственной стороной, которая практиковала рекогносцировку и последующее внедрение своих разведчиков в запрещенных районах, не был он одинок и в тайных операциях в поддержку своих национальных интересов. Коммунистический переворот в Праге в марте 1948 г. и последовавший потом Берлинский кризис летом 1948 г. утвердил Лондон и Вашингтон в мысли о том, что подход их разведок к «холодной войне» был, возможно, чересчур мягким. В сентябре начальник штаба вооруженных сил Великобритании заявил кабинету министров, что Великобритания должна стремиться «ослабить хватку русских в тех районах, где тогда доминировал Советский Союз» и что «должны использоваться все возможные средства, за исключением войны». В Вашингтоне состоялась встреча министра обороны Д. Форрестола с адмиралом Роско Генри Хилленкоттером, первым директором ЦРУ, на которой обсуждались возможности расширения тайных операций США по ту сторону «железного занавеса». Финансирование тайных операций с двух миллионов долларов в 1948 г. увеличилось к 1952 г. до двухсот миллионов. Тайные операции, которыми тогда занимались в Госдепартаменте сотрудники Джорджа Кеннана, в октябре 1950 г. были отданы ЦРУ (именно тогда Уолтер Бедел Смит сменил Хилленкоттера на посту директора ЦРУ). Для Кеннана был не так важен индивидуальный успех одной конкретной операции, как оказание постоянного нажима на коммунистов. Другие официальные лица из военной среды хотели практических действий и подготовки к более масштабным тайным операциям, которые будут проводиться в будущей неизбежной войне с СССР.

Несмотря на создание ЦРУ, офис военно-морской разведки сохранил свои органы агентурной разведки. Посредством опроса перебежчиков и матросов торгового флота и через сеть атташе офис военно-морской разведки также обычно собирал имена и информацию, которая могла пригодиться в будущих тайных операциях. Растущее число сообщений с той стороны «железного занавеса» от агентов, работавших преимущественно на США и Великобританию, говорило о низком моральном духе в СССР и о том, что в 1948 г. только три процента населения СССР были членами компартии. Брешь, которую война пробила в сталинском обществе, была сравнима с интеллектуальным брожением в головах русских офицеров, побывавших в Европе в ходе войн с Наполеоном. По этой причине, говорилось в аналитическом документе офиса военно-морской разведки, многие сотрудники разведслужб Запада ожидают нового восстания Декабристов, которое может произойти и угрожать сталинскому режиму:

«Сопротивление «советизации» оказалось очень сильным в трех балтийских республиках — Эстонии, Латвии и Литве, и Советы безжалостно депортировали так много уроженцев этих стран, что появляется некоторая тревога относительно потери ими своей национальной индивидуальности... Многие украинцы рады принять немцев как освободителей от Советов, и даже с большей радостью ждут освобождения с помощью Америки... Народы Белоруссии не стремятся выразить себя в единой национальной сущности так, как отчетливо заметно у некоторых других народов, но они едины сейчас в своей ненависти к «советизации». Страсть к национальной независимости ярко пылает также в трех малых, но стратегически важных республиках — в Грузии, Армении и Азербайджане. Возможно, эти народы не испытывают ненависти к Советам в такой степени, как украинцы, потому что Советы не вымотали их своими пятилетними планами, или же из-за того факта, что Сталин и очень много партийных руководителей являются выходцами отсюда. Но им больно сознавать, что, когда их собственные цивилизации были в расцвете, русские являлись примитивными кочевниками; вот почему они и сегодня глядят с пренебрежением на русскую культуру. Естественно, они глубоко недовольны абсолютным контролем Советской России и ждут дня освобождения».

В январе 1948 г. Госдепартамент США и американские военные и военно-морские атташе в Москве разделяли мнение о том, что, как выразился один атташе, многие советские граждане являются «людьми, которые относятся к войне как единственно возможному освобождению от нового деспотизма». Такие подавленные духом граждане встречались не только на вновь приобретенных территориях и в странах-сателлитах, но и во многих местах самого Советского Союза в значительных количествах. Помощник американского военно-морского атташе в Одессе Дрехер сообщал, что, несмотря на разруху и трудности, которые принесла с собой нацистская интервенция, людей, придерживающихся таких взглядов, на Украине очень много.

Один американский инженер, который возвратился на родину после того, как шестнадцать лет проработал в районе Новосибирска и Омска, заявил в недвусмысленных выражениях, что «народ в том регионе смотрит на Америку как на единственную надежду на выход из их нынешнего состояния». Очевидно, люди, работавшие в регионах Севера и Сибири, были доставлены туда против их воли, но помощник военно-морского атташе в Одессе считал, что подобные настроения широко распространены по Советскому Союзу:

«Уже в первые недели моего пребывания в Одессе я стал слышать разговоры о неудовлетворенности, неприязни и даже жгучей ненависти к режиму. Люди были уверены, что война совсем близко, и хотели знать, что я думаю об этой ситуации. Когда я спрашивал, о какой войне они говорят, то мне отвечали, что они думают о войне с Америкой, и многие ждут ее как освобождение от Советской власти. Поначалу я считал тех людей, которые говорят мне такое, контрразведчиками, старающимися вынудить меня согласиться с ними, а потом взять меня за шкирку, поэтому я относился к ним с чрезвычайной осторожностью... Но год проходил, а я слышал о неудовлетворенности и ненависти с все увеличивавшейся частотой и при таких обстоятельствах, когда общение вряд ли могло быть чем-то иным, чем подлинным и действительно случайным, и я понял, что это надо понимать так, что подобные сентименты действительно сильны и распространены в Одессе... Однажды вечером я зашел в бар одной из главных гостиниц города и уселся рядом с двумя советскими подполковниками. Вскоре мы уже обменивались с ними шутливыми замечаниями. Вопрос о вашей национальности был неизбежен. И я, говоря, что являюсь американцем, всегда внимательно наблюдал за собеседником, чтобы, по возможности, заметить его мгновенную реакцию. В этот раз в этом не было необходимости. Собеседник скривил лицо, изображая крайнюю тревогу, и комично огляделся по сторонам. Я улыбнулся и сказал: "Да, я знаю, что это очень плохо — разговаривать с американцами, поэтому давайте просто прекратим разговор". Собеседник снова огляделся — стулья за спиной его товарища были свободны, а бармен был от нас метрах в трех. «Нет. Послушай меня, американец. Ты меня никогда больше не увидишь. Л если мне опять случится встретиться с тобой, я тебя даже не узнаю. Ты знаешь». Он поднял руки, и, наложив указательный и средний палец одной руки на те же пальцы второй руки, поднес их к глазу — символ, который я так часто видел в России: за решеткой! Ты понимаешь. Но уж если ты здесь, я хочу с тобой поговорить. Я хочу тебе кое-что сказать. Девяносто пять процентов из нас — за вас. Но действуйте сейчас, пока это легко. Не ждите, пока Советы настроят еще самолетов, танков и пушек. Действуйте сейчас". Мы говорили еще пятнадцать минут, и я поинтересовался его биографией. В подобных случаях мне хотелось знать, кто мой собеседник — еще один несчастный украинский националист, или кулацкий сын, или же у него есть особая причина ненавидеть режим. Однако в этот раз моим собеседником оказался урожденный москвич, продукт режима и, как офицер, подверженный наиболее интенсивному политическому внушению. И вес же его ответ был именно таким. Мне вспомнилось письмо, которое в одном из советских черноморских портов в 1949 г. было передано матросу иностранного судна с просьбой отослать его в какую-нибудь американскую газету для публикации. Написанное па английском языке школьного уровня, оно содержало такое предложение: «нам становится радостнее и радостнее всякий раз, когда мы читаем в газетах о какой-то очередной подготовке Америки к войне».

Подобное чувство было широко распространено и в других восточноевропейских странах. Вернувшийся из румынской Констанцы капитан торгового судна докладывал в отделении ЦРУ в Сиэтле, что румынское подполье находится под контролем организации лоцманов. Источник отметил, что лоцманы всегда находят отговорки для того, чтобы задержать вход советских судов в порт, однако сокращают трехчасовую проверку прибывающих и убывающих западных торговых судов до пятнадцати минут, что подтверждает влияние подпольного движения. Источник выяснил, что забросить агентов в Румынию или забрать их оттуда с помощью торговых судов явится легким делом, и уверился в полной поддержке некоторых людей, которые покажут себя, когда представится случай свергнуть коммунистов.

В Польше была в ходу такая шутка: у студента на экзамене спрашивают, что такое Польша. Польша — это моя мать, отвечает студент.

Отлично, говорит экзаменатор, а кто такой Сталин? Великий Сталин — мой отец, находится с ответом студент. Превосходно, экзамен закончен. Пожалуйста, одну секунду, просит студент. Можно мне заметить, что я буду счастлив видеть моих родителей разведенными?

Однако польский информатор американской военно-морской разведки был более осторожен. Он сказал, что, по его мнению, поляки окажут сопротивление коммунистам и Советам только в том случае, когда будут заранее уверены в успехе. Насколько он знал, действующих организаций подпольного сопротивления не было, а некоторые случаи мелкого промышленного саботажа не имели особых последствий. Поляки, сказал информатор, глубоко разочарованы тем, как Ялтинские соглашения повлияли на Польшу, и хотя они остаются преимущественно прозападными, в основном проамериканскими, не склонны рисковать своей жизнью. Информатор был убежден, что если наступит кризис, то католическая церковь обеспечит сопротивление готовой организационной структурой. По его словам, пока продолжает действовать католическая церковь, Западу нечего беспокоиться по поводу создания организации внутреннего сопротивления.

Моряки торгового флота давали офису военно-морской разведки бесценную агентурную информацию по диссидентам, которые могли оказать какую-то помощь по ту сторону «железного занавеса». Среди инакомыслящих были проститутки, зачастую преследуемые властями за операции с твердой валютой внутри страны. Через опросы моряков офис военно-морской разведки отслеживал проституток и бары, где люди собирались, чтобы выразить свое отрицательное отношение к коммунизму. В польском городе Гдыня «бизнес-девочки» были настроены антикоммунистически, поскольку их активно преследовала полиция. Увольнение на берег для большинства матросов из Скандинавии, Великобритании и США заканчивалось в «Гранд-Отеле», где можно было выпить и потанцевать. Женщины очень умело водили за нос полицию и всячески старались не быть замеченными в компании с моряками на выходе из отеля. Некоторые из них были хорошо известны морякам, регулярно заходившим в Гдыню, они были опытными и ловкими менялами, с готовностью менявшими валюту знакомым матросам. Что касается полиции, то она с рвением задерживала женщин, имевших при себе иностранные деньги. Одна из самых известных проституток была известна под именем Жанетта, ей было двадцать пять лет, она говорила по-польски, по-немецки и по-французски и на ломаных английском и скандинавских языках. Другую звали Люсия, ей было тридцать пять лет, и она пользовалась большим спросом у моряков. Обе действовали в «Гранд-Отеле» и считались настоящими антикоммунистами. На противоположной стороне улицы, рядом с консульством Дании, имелось другое танцевальное заведение, которое было любимой ночной «точкой» для членов партии. Тамошние проститутки считались ненадежными.

В Веймаре (ГДР) самым популярным притоном являлся ресторан «Затвор шлюза», который принадлежал вдове в возрасте пятьдесят пять лет. Там работали семь или восемь женщин; частыми посетителями ресторана были рыбаки и моряки торгового флота, а сотрудники морской и народной полиции заглядывали туда от случая к случаю. «Мамкой» в этом заведении была Эрна М. Ей было около тридцати пяти лет, она была привлекательной особой, замужем за стариком, который ни во что не вмешивался. Фрау М. характеризовали как надежного и абсолютно прозападного антикоммуниста. Информатор сообщал, что она предоставит убежище и окажет помощь людям, спасающимся от коммунистического режима; чтобы убедить ее в вашей искренности, следует передать ей привет от Кристиана Б.

Однако внедрение агентов по ту сторону «железного занавеса» было непростой задачей. Когда судно стояло на якоре, на него прибывали вооруженные револьверами группки сотрудников безопасности и таможни и производили обыск. На это время вся команда собиралась в одном помещении и зачастую поголовно пересчитывалась. Фотокамеры, бинокли, корабельные радиостанции и огнестрельное оружие закрывались на ключ и опечатывались. Вся валюта проверялась как по прибытии, так и по убытии. На весь период нахождения судна у стенки рядом находилась вооруженная охрана. Подобные процедуры выполнялись и в Китае, зачастую под наблюдением советского чиновника или в его присутствии. Очень часто для обыска небольших отсеков, недоступных для взрослых людей, привлекался маленький мальчик.


ПОЛЕТЫ «ФЕРРЕТ» И РАДИОТЕХНИЧЕСКАЯ РАЗВЕДКА

Именно агентурная разведка подсказала офису военно-морской разведки перенацелить усилия на радиотехническую разведку, т.е. на ту грань разведывательного ремесла, которая была на стыке научной, оперативной и стратегической разведок. Опыт Второй мировой войны подсказывал, что сбор и анализ излучений РЛС противника может стать основным приоритетом для военно-морской разведки. И все же только в 1949 г., когда опрос советского перебежчика из Министерства кораблестроения заставил взглянуть на советские разработки под иным углом, ВМС США взяли с места в карьер и стали стремиться улучшить средства радиоэлектронного противодействия (РЭП) и модернизировать средства радиотехнической разведки (РТР) с целью превзойти аналогичные советские перспективные средства. Военно-морские аналитики изучили перечень радиолокационного оборудования по ленд-лизу, закупленного СССР на открытом рынке. Западным атташе было дано указание фотографировать советские радиотехнические антенны и оборудование.

Германские достижения в радиопеленгации, приемниках перехвата и магнитной записи были теми рельсами, на которых исследовательская Лаборатория ВМС США начала производство чувствительных датчиков приема и оборудования РЭП. Отдел противодействия исследовательской Лаборатории ВМС определил, в чем заключается уязвимость американских РЛС, и выполнил исследовательские работы по перехвату сигналов и их анализу, а также исследовал оборудование, применяемое для определения местоположения, с целью создания средств электронного противодействия электронному противодействию, предназначенных для поражения советских систем РЭП. Под руководством Говарда Лорензена Лаборатория также разработала оборудование радиоперехвата для ведения разведки с кораблей и авиационных средств; это оборудование покрывало весь диапазон частот от нескольких герц до нескольких мегагерц.

Для сбора радиотехнических данных о сети советских РЛС начали выполняться полеты самолетов радиотехнической разведки и сбора информации. Программа получила название «Ferret» («Хорек»), самолеты, летавшие в рамках этой программы, направлялись непосредственно к границе СССР и затем совершали полет вдоль советской границы. Использовавшиеся в программе «Хорек» самолеты ВМС США «P2V» «Нептун» и «PB4Y» «Меркатор» и надводные корабли, например, тяжелый крейсер ВМС США «Колумбус», были оснащены разработанной в Лаборатории аппаратурой перехвата. Летчик морской авиации А.Л. Дуайер, приданный офису разведки (военно-морской район Аляска), первым начал полеты по радиоэлектронной разведке вдоль советского побережья Камчатки и Берингова моря; полеты производились в 1949—1951 гг. Сигналы, которые он перехватывал, принадлежали преимущественно РЛС метрового диапазона и береговым РЛС контроля воздушного пространства (диапазон E/F). Частота РЛС метрового диапазона составляла 72 мегагерца, а частота диапазона E/F — 3000 мегагерц. Это была уникальная информация об оборонных мероприятиях СССР.

Одно из первых происшествий в ходе выполнения подобных опасных полетов случилось в апреле 1950 г. с самолетом ВМС США «PB4Y» «Privateer» («Капер»), Этот большой самолет, экипаж которого составлял 10 человек (из них 6 человек были техниками радиоэлектронного оборудования), поднялся в воздух с аэродрома Висбаден в Западной Германии восьмого апреля 1950 г. и направился в Копенгаген. В 14:40, находясь над Бремерхавеном (Западная Германия), он в последний раз вышел на радиосвязь. Как заявил СССР, самолет, который был классифицировал как бомбардировщик, был отмечен на экранах советских РЛС над Лиепаей, которая находится примерно в 350 милях от Копенгагена, т.е. на 7 миль углубился в воздушное пространство СССР. Самолет был тут же перехвачен парой советских истребителей, которые отдали ему приказ совершить посадку. Советы заявили, что нарушитель открыл огонь по истребителям, которым пришлось его сбить. Все свидетельства заставляют предположить, что бомбардировщиком был пропавший «Капёр». Сообщалось, что его оборудование было поднято советским водолазами, поэтому можно считать, что самолет упал над Балтийским морем.

В Средиземном морс первые надводные операции ВМС США по радиотехнической разведке и сбору информации были направлены против Албании, Болгарии и Югославии. Пять эсминцев с подготовленными операторами блоков аппаратуры морской связи, предназначенными для перехвата и записи всех электромагнитных излучений, приступили к сбору информации. ВМС тем временем создали специальную экспертную группу, входившую в состав объединенного комитета по связи и электронике, с целью обмена информацией о возможностях СССР по радиоэлектронной борьбе между тремя видами вооруженных сил США. В рамках операции «Возвращение дракона» были проведены опросы немецких и австрийских ученых, отработавших в СССР как военнопленные. Ученые рассказали, что Советы дублируют немецкий коротковолновый пеленгатор с антенной решеткой «Ткач», который применялся нацистами для радиоразведки и борьбы с подводными лодками противника. Объединенным комитетом по связи и электронике готовились ежегодные доклады, в которых содержались свежие данные о порядке боевого применения советских РЛС. В докладах также приводились перечни корабельных радиоэлектронных комплексов и аппаратуры распознавания «свой—чужой», которая сортирует электромагнитные сигналы от радиоэлектронных средств своих войск и войск противника. Управление планирования ЦРУ (позднее стало называться оперативное управление) также расширило масштабы радиотехнической разведки. В результате объединенных усилий разведчиков и аналитиков вскоре было установлено, что советские РЛС были гораздо лучше, чем предполагали скептики, утверждавшие, что в области электроники СССР сильно отстает от США.

В одном инциденте, относящемся к электронике и радиоразведке, Седьмой флот США противостоял коммунистическому Китаю, пытавшемуся забить помехами один из кораблей связи флота. Согласно статьям договоров 1949 г., Соединенные Штаты продолжали иметь доступ в китайские порты. В Циндао, порту и военно-морской базе Китая на Желтом море, находился специально оборудованный американский корабль связи, который обеспечивал связь между стоявшими в китайских портах американскими военными кораблями и командованием ВМС США в зоне Тихого океана. Однажды радиосвязь была нарушена какой-то необычной помехой. Предположив, что радиосвязь специально глушат, американские военные моряки отправили на поиски источника помех небольшой корабль с пеленгаторами, а также дали приказ морским пехотинцам уничтожить китайский передатчик-постановщик помех, что морские пехотинцы и сделали.


НАДВОДНАЯ И ПОДВОДНАЯ РАЗВЕДКА

Вскоре после окончания Второй мировой войны американская военно-морская разведка обратилась с просьбой к командирам военных кораблей и капитанам торговых судов, включая суда под иностранным флагом, вести разведку на море, которая заключалась бы в опознавании проходящих советских и китайских военных кораблей и докладе о них.

На этих торговых судах имелись особо подготовленные люди, которые следили за специфической деятельностью в портах стоянки и впоследствии докладывали об этом. Офис военно-морской разведки снабдил некоторые торговые суда фотокамерами и организовал тщательно разработанную систему опросов, которые за рубежом проводились военно-морскими атташе, а на континентальной части США — региональными офицерами разведки. Специально составленные кодовые обозначения скрывали подлинные имена «наблюдателей» с торговых судов. В то время эти доклады были просто бесценным материалом и одним из немногих источников информации о перемещениях советских кораблей.

Центр обработки фотоматериалов ВМС США, расположенный на реке Потомак, близ Вашингтона, анализировал и накапливал важные снимки, которые пригодились позднее, в 1962 г., во время кубинского ракетного кризиса, когда советский торговый флот участвовал в масштабных морских перевозках. Помимо задач РТР и сбора информации, которыми в Средиземном море в период 1949—1951 гг. занимались специально оборудованные эсминцы, к разведке подключились и подводные лодки, которые стали патрулировать советское побережье. В мае 1948 г. первой подобную задачу выполнила ПЛ ВМС США «Си дог» («SS-401»), которая прошла вдоль побережья Сибири. На борту лодки находился офицер разведки из объединенного штаба на Аляске; для обеспечения ведения радиоперехвата он сообщил последнюю разведывательную информацию по позывным советских радиостанций, их рабочим частотам, а также предполагаемым пунктам нахождения баз советских ВВС.

В августе 1949 г. две подводные лодки ВМС США — «Таск» и «Кочино» — начали первые операции вдоль Кольского полуострова, целью которых являлся поиск доказательств проведения испытания атомной бомбы в СССР. Члены команды «Кочино» наверняка не имели никакого желания относительно того, чтобы про их лодку сообщалось в заголовках центрального органа Министерства обороны СССР газеты «Красная звезда», однако в ходе операции их лодка затонула из-за взрыва аккумуляторной батареи. Экипаж лодки был спасен шедшей поблизости ПЛ «Таск». Именно в этом месяце Советский Союз запустил растянувшуюся на многие годы цепочку пресс-релизов, осуждающих «подозрительную учебную» деятельность американских подводных лодок у советского побережья.

В тот самый напряженный послевоенный период гонки за информацией британская разведка начала серию разведывательных акций вдоль советского побережья. Операция «Хорнбим» — слежка британского рыболовного флота за советским Северным флотом — организовывалась при активном участии коммандера Д.Г. Брукса, старшего офицера разведки британских королевских ВМС. Если считать правдой слухи о том, что экипажам траулеров из Гулля и Гримсби за каждую ходку к советским берегам выдавали награду в 10 000 фунтов, то рыбацкая разведка деятельности советского военного флота в Баренцевом море становилась и его персональным бизнесом. В течение пяти лет, начиная с лета 1949 г., траулер «Лэнсер» совершал в общей сложности сорок пять шпионских походов к советским берегам. Во время первого плавания к полярному кругу траулер поднял фюзеляж, неповрежденные фотоаппараты и пленку с разбившегося американского самолета-разведчика. В июне 1950 г. траулер выловил советскую боевую торпеду длиной 7,3 м и доставил в Англию.

Траулеры вели запись передач корабельных и авиационных средств связи и фотографировали военные корабли советского Северного флота, зачастую с близкого расстояния. Один раз траулеры, находясь на границе трехмильной зоны советских территориальных вод, высадили несколько групп британских морских разведчиков, которые на каяках добрались до берега и спрятали там приемники радиосигналов. Эти приемники были размещены в нескольких местах на советском Кольском полуострове, начиная с точки к западу от мурманского фьорда и заканчивая входом в Белое море. Приемники должны были записывать сигналы местных радиосредств, после чего пленка изымалась и передавалась в разведывательный центр в Питриви (Шотландия). В октябре 1950 г. капитан второго ранга Бахмутов, начальник разведки Северного флота советского ВМФ, так характеризовал британскую деятельность:

«В октябре 1950 г. в водах Баренцева моря отмечено 65 английских рыболовных траулеров, которые периодически приближались к берегу и несколько раз находились в наших территориальных водах. Так, например, 26 сентября, в наших территориальных водах был арестован траулер «Н-42» «Свонелла». Капитан судна, предположительно, говорящий по-русски, вел систематическую регистрацию советских торговых судов и военных кораблей, входящих в Кольский залив и покидающих его.

ВЫВОДЫ:

1. Визиты английских военных кораблей в Баренцево море и проходы рыболовных судов вдоль мурманского побережья производятся, преимущественно, с целью изучения оперативного района, условий моря и метеообстановки.

2. Систематические визиты в Баренцево морс английских военных кораблей, их проходы вдоль мурманского побережья и частые нарушения наших территориальных вод английскими рыболовными траулерами свидетельствуют об активном сборе разведывательной информации па этом театре действий.

3. Предположительно, на некоторых английских траулерах находятся офицеры разведки британских королевских ВМС».


НАЦИСТСКИЕ ПИРАТЫ И БОРЦЫ ЗА СВОБОДУ

На Балтике, помимо решения других задач, английские военно-морская разведка и секретная служба СИС (МИ-6) руководили также деятельностью агентов, используя для этого суда бывших подразделений немецких кригсмарине (ВМС) времен Второй мировой войны, действовавших в новой обстановке под «крышей» «Британской службы защиты рыболовства в Балтийском море». Первым послевоенным координатором северо-европейского управления МИ-6 являлся Г.Л. Карр, которому подчинялся Балтийский отдел во главе с А. МакКиббином. Организационно отдел состоял из трех секций — эстонской, которую возглавлял бывший полковник СС Альфонс Ребане, латвийской, во главе которой стоял бывший офицер люфтваффе Рудольф Силярис, и литовской, начальником которой был профессор истории Стасис Змантас. В 1946 г. три секции начали операцию «Джунгли», в ходе которой производилось внедрение агентов в каждую из названных республик и в Польшу, где они устанавливали связь с антисоветскими элементами. В Эстонии сотрудничавших с западной агентурой местных жителей называли «лесными братьями». Вышеназванные секции МИ-6 совместно с секретными службами Скандинавских стран, включая шведское «Бюро Си», организовывали в этих республиках антисоветски настроенных граждан на ведение наблюдения и сбора разведывательной информации и выполнение особых актов саботажа против коммунистической номенклатуры. Для переброски этих агентов сотрудник МИ-6 коммандер Энтони Кортни завербовал в мае 1948 г. бывшего офицера кригсмарине, который превосходно знал побережье балтийских государств. Этим офицером был бывший капитан-лейтенант нацистского флота Ганс-Гельмут Клозе, который в последние месяцы войны командовал на Балтике Второй флотилией торпедных катеров и занимался эвакуацией высокопоставленных немецких офицеров из латвийской Лиепаи. Клозе до своей вербовки британской военно-морской разведкой и МИ-6 уже успел поработать на англичан в 1946—1947 гг., занимаясь разминированием в проливе Скагеррак и Норвежском море.

В октябре 1966 г. в серии газетных статей, опубликованных в ГДР, было впервые рассказано о британских операциях, в ходе которых для перевозки пассажиров и наблюдения за деятельностью советского флота на Балтике использовались быстроходные торпедные катера бывшего нацистского кригсмарине постройки компании «Лурссен» («катера «S»). Это было правдой. Задача Клозе заключалась в доставке агентов на побережье Польши, Литвы, Латвии и Эстонии вблизи Штольпмюнде, Паланги, Узавы, Вентспилса и Сааремаа. Агенты проходили подготовку в Англии и доставлялись оттуда на континент самолетом. Потом они занимали свои места на двух торпедных катерах Клозе («S-130» и «S-208»), которые брали курс на датский остров Борнхольм. После получения сигнала из Лондона катера уходили в территориальные воды Польши или СССР, где агентов высаживали на берег с резиновых лодок. Начиная с 1954 г. американское ЦРУ и подчиненная ему западногерманская «Организация Гелена» присоединились к МИ-6 и стали переправлять своих людей через Клозе в рамках операций «ЭйИСиЭйчЭйЭмПи» и «Ред Фокс». Потом к катерам добавились два бывших корабля западногерманской пограничной службы, получившие новые названия «Штормовая чайка» и «Серебряная чайка», которые после 1955 г. были заменены на новые конструкции производства компании «Лурссен». Подобная деятельность не считалась нарушением международного права, поскольку Запад не признавал советской оккупации Эстонии, Литвы и Латвии. Этим тайным операциям войны, ведшейся за кулисами, активно противодействовали советские разведывательные службы. Начиная с 1951 г. советская разведка добилась ряда успехов в своей контроперации «Лypcceн»-«S», названной так по типу катеров, которые использовал Клозе, и арестовала 42 британских агента. Великобритания заплатила свою цену за предательство Кима Филби и четверых его коллег, двое из которых — Гай Берджес и Дональд Маклин — только что сбежали в Москву. Эта секретная война вызвала в государствах Балтии и Польше смерть 75 000 гражданских лиц, 30 000 бойцов подполья и примерно 80 000 советских солдат — преимущественно в государствах Балтии, Восточной Германии и Польше.


Загрузка...