Воин Донбасса

Глава 14

Переночевал Алексей в расположении, в офицерском кубрике. Слава Богу, что Злой с Еланчиком остались где-то в городе — что-то говорить им после всего происшедшего не было сил. Душевных прежде всего. Как тому же Юрке пояснить, как и из-за чего Настя его прогнала? Нет, злорадствовать и издеваться тот, конечно, не стал бы — но как ему в глаза смотреть?

Так что всё прошло тихо и нормально. Пообщался с ребятами, почистил, наконец, оба пистолета, заодно и по винторезу прошёлся, и по автомату своему. Нервы привёл в порядок.

А наутро Алексей уже стоял перед командиром, изучавшим приказ о переводе капитана Кравченко в отдельный разведывательный батальон корпуса Народной милиции.

Были сборы недолги, что называется. А что собирать-то? После разгрома квартиры всё уцелевшее, включая разбитый нетбук, умещалось в одной сумке. Да там ничего особо и не было, на квартире-то. Комок оставался здесь, в располаге, гражданская одежда была на нём, мыльно-рыльные уцелели и теперь тоже лежали в сумке. И Алексей, забрав необходимые бумаги, поехал на новое место службы.

Оно оказалось вполне на внятном армейском уровне, что ему сразу понравилось. Бывший военный городок, судя по всему, стандартно-добротная советская казарма в три этажа, отдельное штабное здание, плац с разметкой для строевой и даже спортгородок. Рядом высилось пятиэтажное здание, то ли недостроенное, то ли растащенное — без окон, без дверей, что называется. Зато в нём — надо будет узнать — можно устраивать тренировки по бою при захвате зданий. Хорошо устроился товарищ Перс, и порядок явно поддерживает.

Ну, а дальше — представление новому командиру, суровому, плотно сбитому, словно излучающему мощь, новым сослуживцам, парочку из которых Алексей знал по прежним контактам. Постановка на довольствие, место в казарме — обычная армейская упорядоченность, пусть и с непременным налётом привычной партизанщины. Или нет, скорее, семейности, что ли. Да и понятно оно: ещё два месяца назад вся луганская армия представляла собою набор отдельных самостийных отрядов, сплочённых не столько дисциплиной, сколько чем-то вроде «понятий» и ощущением общего дела и общего риска. Ещё недавно сам Алексей жил и воевал в подобном отряде. Да и давно ли у них по располаге народ слонялся чуть ли не в трусах, но с автоматом. Ну, не в трусах, потому как октябрь и уже прохладно, да и поварихой у них была тётка Ганна, которая иной раз и тряпкой могла наладить меж лопатками за, так сказать, «неуставной вид»…

Эх, времена были… Чистый военный коммунизм! А вспомнить, как такие же добро-строгие «тётки Анны» кормили бойцов прямо в подвале обладминистрации! Конечно, своих, в основном, кто в охране-карауле, но и пришлым солдатикам в миске макарон по-флотски не отказывали. Алексей тогда несколько раз оказывался по делам в администрации — там же тогда, считай, вся государственно-социальная жизнь бурлила, как в Смольном. Вот его пару раз в ту «столовую» и затаскивали. Которая, кстати, для всех действовала, по талонам каким-то…

В общем, у Перса была ещё не российская армия, но уже армия. Вот только сферы компетенции своих офицеров командир вынужден был разводить вручную. Отсюда и возник тот странный разговор о том, каким оружием владеет Буран, чтобы сразу нарезать ему кусок службы, где он не пересекался бы с другим замкомбатом. Что ж, тем лучше. На новичков во всех армиях всегда поглядывают со здоровым недоверием. А уж начинать с конфликта — последнее дело. Да и не по нраву это было самому Кравченко. Лучше товарищам офицерам поляной проставиться, по обычаю, мудрыми предками ещё при царях заведённому.

Чем Буран и занялся вечером после службы.

Алексей двумя пальцами взял газетный лист за уголок, вытянул руку. Потом отпустил газету и тут же ударил по ней кулаком правой. Кулак пробил в газете дыру и вышел на другую сторону.

А не так проста эта единственно выжившая в прифронтовом Луганске газетка под забавным почему-то названием «XX век». Бумага мягкая, норовит облепить кулак, а не сопротивляться ему.

— Это упражнение первое, — оглядел он внимательно наблюдавших за его манипуляциями бойцов. — Упражнение второе — разделить этот лист пополам и так же прорвать его ударом кулака.

Продемонстрировал половинку прежнего листа формата А3 — стало быть, теперь формат А4, как обычный машинописный. Точно так же подвесил его перед собою в воздухе и резко пробил.

Физическая форма не подвела, несмотря на ставшие более редкими возможности потренироваться в упражнении, которое им давал в училище преподаватель по физо.

— Упражнение третье — ещё раз пополам и опять бить, — проговорил Алексей. — Честно скажу, мужики, не уверен, что сейчас у меня получится. Давненько не упражнялся. Но попробую.

Сосредоточился, пару раз мысленно прогнал удар перед сознанием, намечая ту точку за листом, в которую надо пробить. Чтобы энергетика удара воспринимала преграду не как конец работы, а просто как незначительную помеху. Тем же макаром их учили и кирпичи голой рукой пробивать. На деле — для девушек, конечно, упражненьице. В том смысле, что производит на них неотразимое впечатление и помогает дамам положительно решить дилемму «дам» или «не дам». Практической надобности в таком ударе нет — не стенки же им пробивать, да и на кирпич ещё посмотреть. Силикатный, белый, к примеру — так его не проломишь, только руку сломаешь.

А вот этот вроде бы детский, невинный удар в лист бумаги как раз здорово оттачивает резкость удара. Что разведчику куда как полезно в его службе. Пусть и говорил их препод в училище, что все эти боевые единоборства в современной армии — так, для развлечения, ибо судьбы нынешних боёв решает хорошее наведение с помощью электроники и правильно применяемая огневая мощь. Но для полевой фронтовой разведки рукопашка была и оставалась одним из ключевых звеньев подготовки хорошего бойца.

А подготовка в отдельном разведбате в этом смысле как раз несколько хромала. Что, в общем, естественно: подразделения здесь собирались не из «волков» спецназа ГРУ ГШ ВС РФ и не из десанта или морской пехоты. Ну и, плюс, это всё же не регулярная армия. Многие явно пришли с гражданки, выглядят и ведут себя соответственно. Панибратством не назовёшь, но, как и во всей новосотворённой армии ЛНР отношения здесь больше напоминают партизанские. В обоих смыслах, в том числе и в том, когда в армию на сборы запасники призываются, которые «партизаны» в кавычках. С тем плюсом, что здесь всё же так не пьют.

Разумеется, совсем уж механизаторов тут было мало, но… и они тоже были. И всего остального — сборная солянка. То есть и десантники, конечно, и морпехи, и бывшие войсковые разведчики тут присутствовали, но в целом «боёвка» в ОРБ несла на себе те же родовые пятна, что и вся ещё только сколачиваемая Народная Милиция. Да батальон и создан был пару месяцев назад, 5 ноября! То есть в нём служат парни с разной подготовкой. И с разными сроками, что прошли после настоящей армии, с разным опытом участия в боевых действиях.

В общем, понятно, отчего Перс сразу бросил нежданный кадр на подтягивание боевой у батальона. Потенциал у ребят хорош — это Алексей уже выявил, просмотрев с утра все подразделения, — но нужно его выводить на единый для всех уровень. Желательно — высокий.

Проверку огневой, естественно, он за первый день в части устроить не мог, но по физике основу просмотрел внимательно. И в целом остался доволен. А потом отобрал командиров взводов и отделений и решил с ними прокачать несколько начальных уровней, чтобы те потом стали работать с бойцами. Упражнение с газеткой — баловство, конечно, но как раз очень полезное на начальном этапе. Тем более что им можно заниматься вне графика физподготовки, который ещё предстояло изучить и откорректировать.

За секунду до удара Алексей выгнал из организма зацепившуюся за спинной мозг опаску, что не выйдет пробить этот вшивый листочек. Мыслишка такая — сродни паникёру в бою, немедленно лишает тело уверенности в победе, хотя бы и над четвертушкой бумаги с оборванной подписью: «Учредитель и главный редактор — Юрий Юр…». Хороший, наверное, дядька, раз продержался сам и сохранил газету свою в это тяжкое для Луганска лето. Прости, что придётся тебя стукнуть от души…

Хотя при чём уж там душа. Подготовка — а сколько раз с ребятами на спор вот так дрались с газетками, обрывая их на четвертушки и восьмушки — не подвела. Чутку смухлевал, правда: ударил не кулаком, а костяшками пальцев — для меньшей начальной площади соприкосновения с объектом, — и пробития добился.

В группе офицеров и сержантов послышался рокоток одобрения. Но кто-то с наглецой произнёс:

— Это любой может. Это ж газетка!

Алексей живо обернулся:

— Кто сказал?

Выдвинулся один, молодой. Крепкий.

— Лейтенант Охрименко, позывной Куляб.

Да и морда с наглецой, да. Вчера не видел парня, не было его на «поляне»..

— Попробуйте, товарищ лейтенант, — по-уставному продемонстрировал дистанцию Кравченко, желая с самого начала окоротить наглеца. — Попробуете сразу с третьего упражнения или с начала пойдёте?

— С третьего, — не стал отступать лейтенант. — Мы из десанта, смогём.

Десантура тут, как заметил Алексей, себя держала «первой среди равных». Щеголяла в своих голубых беретах — неважно, из каких времён и стран. В смысле — кто с российским триколором на левом ракурсе, кто в «чистом» — это явно украинский флажок на помойку пошёл. А один, пожилой уже, седатый дядька вовсе с советским флагом берет носил, вполне лихо заломленный. На фоне ушанок у прочих бойцов десантники смотрелись отдельной корпорацией.

Один, правда, чёрным беретом морпеха себя этой корпорации в ОРБ противопоставлял.

Майор Куга, начальник штаба, задержавшийся, чтобы посмотреть на первые шаги нового замкомбата, хмыкнул с подзадором, пригладив щегольские, «дудаевские» усики:

— Давай, давай, Петька, только не опозорься…

Кстати, сам Куга тоже в десантском берете тут стоял.

Куляб взял листок газеты небрежно, снисходительно. Ударил хорошо, подготовленный парень, видно сразу. Ударил — и удивился. Газетный лист спланировал на пол.

Пара человек захихикали. Алексей промолчал. Не хотелось сразу заводить какие-то трещинки в отношениях с новыми сослуживцами.

— Ещё разок, — с несколько искусственной широтой ухмыльнулся лейтенант.

Но не удалась и эта попытка.

Охрименко с вызовом взглянул на Алексея:

— Ладно, капитан, сдаюсь. Покажи, в чём секрет.

Вызов в его глазах, однако, не погас и совершенно контрастировал со словами Куляба. Непростой, похоже, парень.

— Да секрета особого нет, — тем не менее, миролюбиво ответил Буран. — Это, в общем, не физо, а так, для отладки техники удара. Надо только не с силой бить, а резко. Как змея бросается. Мы в училище тоже поначалу фокусом посчитали бесполезным, а потом мне пару раз на выходах это дело пригодилось…

Но про себя думал: «Не хлебнуть бы с этим парнем лиха. Эх, ребят бы моих сюда…».

При всех достоинствах действительно мощного парня Перса, батальон — хотя какой там батальон, по сути, усиленная мотострелковая рота — он держал в руках. Но не больше. В том смысле не больше, что армией ОРБ становился… ну, через давление. Бойцы командира уважали, слушались, да и дисциплина была на уровне, но — как бы на личном уровне. Лично командира. Лично его приказы. Лично его дисциплину. Не стали они той машиной, которая и выделяет армию из всех других человеческих институтов. Бойцам вполне искренне казалось, что раз на выходах и боевых у них в порядке, потерь нет, — то служба идёт как надо. А на деле это являлось не службой, нет — а… Неким вооружённым бытованием, что ли. Пусть и во имя защиты родины.

И так было, собственно, и по всей луганской армии.

Но проблема заключалась в том, что бытование — оно и есть бытование. Вооружённость и участие в боях лишь придаёт ему неповторимый аромат мужественности. Мужественности в изначальном смысле слова — мужской жизни настоящих мужчин. Ибо если ты вооружён и охотишься — кто ты ещё? Не шпак же городской? — а такие тут тоже были. Понятно, уже бывшие, как раз и захотевшие уйти из города в жизнь мужчин. Но, как говорится, можно девушку забрать из деревни, а вот деревню из девушки… Вот так и город из иного очкарика — и такие тут были, несмотря на принадлежность к разведке, — не уходил никак. В смысле его суетливости и необязательности — он ведь приучает, город, к определённой расслабленности. Ибо громаден. А потому снисходителен.

Словом, жизнь тут была сродни казацкой — настоящая дисциплина только в строю и в бою. В остальное время — пионерлагерь. И Кравченко, который сумел поставить подобие армейской дисциплины в своей бывшей роте, с некоторой критичностью оценивал то, что видел покамест здесь.

Но не это беспокоило капитана Кравченко. Его волновал вопрос, как бы не перегнуть палку в самом начале новой службы, не восстановить против себя ветеранов. Ну, пусть ветеранов в небольших кавычках, ибо самому подразделению двух месяцев ещё нет. Но ведь эти люди взялись тут не с неба, а вышли из боевых действий лета. И при самых благих устремлениях новый человек быстро и через колено переламывать сложившиеся порядки не может. Да и не должен. Во-первых, верно говорят: если работает, не ломай. А во-вторых, он сам сейчас под десятками придирчивых глаз, и каждый его перегиб будет неприятно отзываться на его отношениях с сослуживцами.

А ему с ними ещё ходить на выходы.

Но и тютей показаться нельзя. Это армия. Иначе сядут и не слезут. Свесят ножки, да ещё и за уши дёргать будут. Мужское общество — тут всегда идёт гласная или негласная битва за лидерство.

Поэтому услышав от уверенного в себе Куляба — «всё равно херня, детские игрушки, у нас в десанте такой ерундой не занимались», — Алексей спросил:

— А ты кем был в десанте, лейтенант?

Охрименко смерил его взглядом едва ли не свысока:

— Командиром отделения спецназа.

Ага, значит, лейтенанта уже здесь получил. Вроде как Еланец при своей «Ноне». А на службе был старшим сержантом.

— А сам откуда?

— Из туркестанских русских, слыхал про таких? Из Ташкента с родителями выехали в Россию. А там Воронеж, хрен догонишь. А зачем тебе это?

Алексей помолчал, внимательно изучая его лицо.

— Да просто думаю я, лейтенант, что полагаешь ты себя круче яиц. А главное — круче меня, — затем медленно, с нажимом произнёс он, глядя парню прямо в глаза. Оно ведь так — чтобы не плодить конфликтов в мужской среде, надо сразу поставить себя. На подобающее место. И если это место будет… хм, на подобающем месте, то и другие согласятся не только с тобой, но и с твоей расстановкой уже их по соответствующим местам. Если перегибать палку в службе с первых шагов действительно не стоило, то перегнуть её с одним и в чисто мужском разговоре — это даже необходимо.

— Но я тебе берусь доказать, что это не так, — продолжил Кравченко. — И что херня в моей сфере ответственности, а что — нет, буду решать я, а не ты. И одобрения моих решений я буду ждать только от командира, а не от тебя. Что, готов принять мои доказательства этой мысли?

Лейтенант побледнел. Не от страха, конечно, — от охватившего его гнева.

Ответил, тем не менее, сдержанно:

— Вы начальник, товарищ капитан, вам виднее.

Но добавил, приметно усмехнувшись:

— Конечно.

— Не понял, — протянул Кравченко. — Ты что, струсил, лейтенант? Мы же здесь не в строю. У нас вроде как физо. И я тебе предлагаю честно побороться и проверить, чьи приёмы — херня, а кому ещё надо им поучиться. Ну? Вот, в присутствии начальника штаба заявляю тебе, что на данный момент я тебе не начальник, а спарринг-партнёр. Победишь меня — делай, что хочешь, я больше в твою подготовку не лезу.

— А если нет? — дерзко поинтересовался Охрименко. Дерзость напускная, явно: то, что он поинтересовался, что будет в случае его проигрыша, говорит в первую очередь о том, что он этот проигрыш допускает. В отличие от того же Бурана.

— А если я — ты мой с потрохами, — отрубил Алексей. — И бойцам своим пояснишь, что в боевой подготовке «херни» не бывает. По крайней мере, у меня. Принял?

И стал демонстративно расшнуровывать берцы.

— Принял, — после паузы ответил Куляб.

Вообще, если честно, в глубине души Алексей давил сомнение, то ли он делает. Парень незнакомый, подготовка его неизвестна. Спецназ десантуры, пусть и на уровне сержанта-срочника, — это серьёзно. Конечно, с приёмчиками, отработанными в «Антее», одолеть такого противника есть все основания, — но это если биться по-настоящему. Недолгая мясорубка на блоках, во встречном движении прорываясь через удары начавшего наступление оппонента, — и ценой некоторой боли ты его вырубаешь. Особенно полезно при битве на ножах, которую никогда лучше не затягивать, — во избежание ненужных случайностей.

Но сейчас-то этого всего не будет. Надо отмахаться от десантника на кулачках, что называется. Причём быстро, эффектно, но без тяжких телесных. Это надо думать. А как, не зная манеры противника?

Ладно, бой покажет.

Бой показал. На деле вышло не очень серьёзно.

У парня была вполне надёжная, но кондовая подготовка. Ну да, из той серии, что дают солдатам. Что он сам своим давал: «Делай — раз! Делай — два!». Примерно, что те же десантники на показательных демонстрируют — «шаг вперёд, шаг назад, шаг в разные стороны». Но сверху у Охрименко было наложено нечто более качественное. Что, видно, и помогало парню поддерживать свой авторитет, в том числе и в собственных глазах, — но тоже не выходящее за рамки чисто армейских единоборств.

Так что Алексей уже через десяток секунд приноровился угадывать следующий выпад оппонента и начал его довольно эффективно встречать, добавив в свою оборону элементы из той квази-восточной смеси, что они отрабатывали ещё в училище. И чуть-чуть из казачьего, из того, что то ли сам Ященко, то ли кто-то до него переложил из сабельного боя на ручной. Изобретение на самом деле гениальное, ибо в «ручных» единоборствах привычка к холодному оружию как раз больше мешает: привыкает рука к инструменту, а мозг — к дистанции. Но если уж отработал такое переключение-подключение, то вот эта манера не отбивать чужую руку, как и чужой клинок, а отжимать — она даёт определённое преимущество.

Поэтому схватка их со стороны, должно быть, выглядела забавно. Лейтенант старался достать и забить Алексея ногами и руками, напирая буквально пыром. Но каждый раз промахивался, не понимая, отчего. Бедняге Охрименко не хватало прежде всего комплексности: он не очень умел переводить одно движение в другое без пауз и слома общего рисунка. У него получалось, как в кино про каратистов — серия разных ударов. Но именно серия, — а не один многоэлементный удар, как надо.

Так что Алексей вскоре нащупал манеру Куляба, а затем определил и свою для данного боя. Он уклонялся, плавно, но быстро отжимая руки-ноги оппонента в неудобных для него направлениях, отчего тот терял равновесие. Он встречал движения лейтенанта и по-айкидошному провожал их дальше, опять-таки заставляя соперника отлетать в сторону и тем вызывая усмешки и покачивания головой у зрителей. Какому-нибудь гражданскому вообще должно было казаться, что лейтенант сам пролетает мимо Кравченко. Наконец, Алексей тоже проводил удары — только обозначая их, конечно, звонким хлопком, в основном, по спине.

Нет, парень был хорош, чего уж там. Просто с другим уровнем. И, прежде всего, с другим уровнем натренированности. Реакция его явно была слишком размягчённой для, скажем, ежедневно проводимых отработок. Оно, конечно, и сам Алексей здесь, на войне, тоже не каждый день уделял время подобным тренировкам. Но всё же на прежнем месте службы он добился активного внимания ребят к физо, особенно к отработке приёмов единоборств. И сам с ними занимался. И ещё у него был Злой, с которым они спарринговали если не каждый вечер, то раза четыре в неделю точно.

И надо отдать должное Кулябу ещё в одном отношении. Он не стал бычить, как только понял, что проигрывает. Он остановился, тяжело дыша, — что ж, и чемпионы мира по боксу нуждаются в отдыхе через три минуты поединка, — потом наклонил голову и произнёс, делая паузы на вдохах:

— Всё… убедили… тащ капитан… Прошу прощения… был неправ…

Алексей протянул ему руку:

— Да ладно, проехали… Работаем?

— Работаем! — улыбнулся Охрименко.

Вообще говоря, это было важно — заполучить доброжелательный контакт с подобного вот рода энергичными, пусть с наглинкой, бойцами батальона. Потому что уставов в луганской армии пока ещё не было — ходили лишь неопределённые слухи об их разработке, — а потому организационную структуру своих частей и подразделений каждый командир определял едва ли не самостоятельно. Ну и делалось это, естественно, с опорой на уставы вооружённых сил прежде всего России. А там командиру батальона никакого зама по боевой подготовке не полагалось. Там вообще два офицера в управлении — начштаба и зам по вооружению. А поскольку Перс сам был офицером родом из российской армии, то и оргструктура у него была похожа на ту.

И в ней Буран оказывался фигурой… ну, несколько левой. Едва ли не дополнительной. А потому рассчитывать на одно лишь формальное положение в структуре ОРБ не стоило. Авторитет надо было ещё завоевать. И именно — неформальный, человеческий. Личный.

В этом смысле Алексей сделал всё правильно, что пошёл на небольшое обострение. Конечно, до первого боя или выхода к нему будут приглядываться, не даря ещё окончательного доверия. Ну, это обычно в армии. Но вот подловить одного-двух заводил в офицерское среде на заветное, мальчишеское — подраться, определиться, кто круче, — это было правильным шагом в правильном направлении. Во всяком случае, Петька Охрименко смотрел не угрюмо, а вполне светло, и на него, похоже, можно будет рассчитывать в поиске первоначальной опоры в подразделении. А если он, Лёшка, и ошибся — что ж, и с этим как-то придётся жить…

День проскочил, словно заяц перед трамвайным контролёром, — вот он вроде весь перед тобой, а вот его уже и след простыл. Знакомство с личным составом, приём дел, приём оружия, бумаги одни и бумаги другие… И разговоры, постоянные разговоры с постоянным прощупыванием. Да что тут такое, в этом ОРБ, реинкарнация НКВД, что ли?

Нет, этот интерес не назвать было враждебным. Но вот изначально критическим — вполне. Хотя некоторые тут о нём слышали и плохого вроде бы не говорили. От этого Кравченко несколько терялся, хотя не показывал вида. Пожалуй, такой приём он ощущал впервые в жизни. Разве что когда лейтенантом впервые в войска пришёл. А так дальше его сопровождала либо чья-та доброжелательная характеристика, либо — вот как при переходе от Бэтмена в бригаду — уже собственная известность.

А здесь ни командир ничего неформального не сказал, представляя личному составу, ни «поляна» вчерашняя особо не сблизила, хотя и была, конечно, принята к сведению. Разве что Куляб помог своей борзотою — после спарринга с ним разведчики стали с несколько большим уважением относиться к профессиональным заходам нового замкомбата. Не по должности, что называется.

И только под вечер Алексей догадался о причинах того холодка, с которым его приняли, — когда начштаба, после разговора о ближайших планах боевой подготовки, спросил как бы вскользь:

— На тебя вообще надолго рассчитывать? Или покуда с Бэтменом не утихнет?

Кравченко воззрился на него поражённо. Нет, армия, конечно, — большая деревня, а уж особенно такая маленькая армия как луганская. Но чтобы вот так понять его перевод в ОРБ!..

Нет, вообще Серёга Куга оказался нормальным парнем. Когда Алексей выдал в ответ идиоматическую фразу, выражающую, как обозначают в цензурной литературе, крайнюю степень удивления, тот предложил «нацедить коньячку», обосновав это туманным «раз уж всё равно вместе служить», и попросил пояснений.

Как выяснилось в ходе разговора, против Алексея сыграли два обстоятельства. Что команда насчёт него пришла из штаба корпуса — это так-сяк, хотя ни в какой армии не любят блатных офицеров, приходящих по командам из вышестоящих штабов. То, что отдельный разведывательный батальон никак нельзя было назвать тихой тыловой синекурой, и перевод сюда означал перевод на остриё боевых действий, самих разведчиков, естественно, ни в чём не убеждало. Своё подразделение всегда кажется центром мира, и появление в нём чужака «по блату» всегда встречается с насторожённостью.

Но гораздо больше негатива вызвало то, что до комбата в штабе корпуса дошло, будто Бурана в его батальон требовала засунуть ГБ. Дальше офицеры, до которых, конечно, дошли слухи о чьей-то расправе с Бледновым, прикинули, как сказал Куга, хрен к носу и вывели цепочку: Буран был с Бэтменом — Бэтмена убивают — Бурана ГБ прячет под Персом в ОРБ. Кто в чём виноват, не ясно, но подстава для Перса очевидная.

Так вот почему сам Перс разговаривал с ним так колюче!

Да, подтвердил Куга, слух прошёл нехороший. И сводился он к тому, как сформулировал начштаба после ещё одной «соточки», что Буран как-то связан с ГБ, и то ли подставил Бэтмена, то ли бегает от тех, кто подставил Бэтмена. То ли вообще шашни имел с его замшей Лариокой, отчего и свалил из ГБР «Бэтмен». Но в любом случае по факту он сейчас подставляет ОРБ и Перса лично. А за Перса тут любому горло порвут и не почешутся.

Н-да, вот так попал, сокрушённо подумал Лёшка, аж зажмурившись от такого известия. Слуха вообще липкая вещь, а в армии — особенно. До конца не отмоешься никогда. Тут твой лейтенантский залёт могут вспомнить и через двадцать лет, когда в какую-нибудь академию Генштаба нацелишься. А уж слухи…

Тем более что по факту-то так и есть! Это Мишка договорился с Тарасом о том, чтобы действительно спрятать Бурана в ОРБ. И спрятать именно из-за дела Бэтмена! И с Лариокой были проблемы и тёрки — когда поднакопилось за ней разных звоночков по поводу слишком уж вольного — или, точнее сказать, тёмного — обращения её, фактически зампотылу Сан Саныча, с жалованьем ополченцев и гуманитарной помощью. Причём усугублялись проблемы и тёрки тем, что сама Лариска инициативно делала телодвижения навстречу Алексею — то ли с женским интересом, то ли подставить хотела по мужской линии перед Сан Санычем…

Вообще подобного рода бабы с какой-то угрюмой закономерностью возникали возле популярных командиров ополчения, особенно на первом этапе. Начиная со Смелкова и заканчивая Головным, о начальнице информотряда которого Жанне Мишка вообще отзывался как об агенте СБУ… Ну, видимо, имел основания: и так многие знали, что её муж, журналист из родного Кравченко Алчевска Юрий Буков добровольцем вступил в тот самый батальон «Айдар». Митридат сказал, что информацию тому сливала наводчица из Луганска, некая Нарфоломеева — и очень похоже на то, что сливает информацию и жена.

Майор, видя подавленное состояние Алексея, набулькал ещё по одной.

— Не, ты, Лёша, не думай, что тут все тебя за гэбэшника блатного считают, — раздумчиво сказал он. — Есть ребята, которые тебя при Лутугино видели, в Хрящеватом. Про Цветные Пески слыхали, грамотно засаду устроили. Рассказывали, что у Смелого ты крови укропам немало повыпустил. Просто на людской роток не накинешь платок. Ты же от Бэтмена почему-то ушёл сразу после боёв под Смелым. А теперь вообще непонятно что вокруг Бэтмена происходит. И вот и есть некое сомнение: что, мол, хвост за тобой именно от него и тянется. И занесли его сюда ребята из МГБ. Опять же никто не против — и там есть свои парни. Да только что думать остаётся людям? Что ты в каких-то операциях госбезопасности работаешь? Тогда с чем, с какой операцией к нам пришёл?

Алексей слушал эту спутанную — как, видимо, и сами слухи были, — речь Куги и несколько ошалевал. Он никогда не рассматривал свою биографию здесь, на Луганске, с такого угла. Для него-то всё было личное. Практически случайное. С Сан Санычем расстались по-дружески, разошлись, но не расплевались же. И Лариока навредить не успела. В бригаду попал — так она как раз заканчивала формирование, офицеры класса Бурана там всяко нужны были. А что она, бригада вторая, политически, типа, из-под Сотницкого выросла, а Бледнов с ним со времени выборов в контрах был, — так и что? Бледнов и с Головным в контрах был, аж с мая, по разговорам, отношения были разорваны. Политика — одно, а война — выше неё. Вот с Фильчаковым у Алексея дело до горячей войны едва не дошло, но это же не мешало ту же засаду у Цветных Песков вместе спланировать.

Хотя… Да, помешало — именно командир русских националистов настоял на том, кривом, варианте, из-за которого не весь «Айдар» удалось завалить.

Ну, неважно. Короче, какие у него могли быть умыслы-замыслы во всех этих переходах? То, что ему «айдары» квартиру размолотили, — это, что ли, его умысел? Или в том, что кому-то он, Лёшка Кравченко, может быть нужен в видах отработки связей Сан Саныча?

В общем, только руками развести.

Алексей и развёл:

— Понимаешь, Серёжа, я-то сам хренею с такой трактовки. С другой стороны, да, наружно так и получается. И что такое слух в армии, знаю прекрасно. Потому бегать и рассказывать, что хвостик за мной не гэбэшный, а «айдаровский», не стану. Пусть будет, как будет. На боевых само всё проявится…

Но начштаба уже впился в него глазами:

— Ну-ка, ну-ка? Это что за хвост «айдаровский»? Не секретный, надеюсь?