Воин Донбасса

Глава 5

— В общем, Лёшка, пока ничего не понятно, — уже когда перешли улицу, глухо, наклонив голову, проговорил Митридат. — Но судя по всему, надо тебе уходить.

Алексей даже сбился с шага. Это как? Куда? И зачем?

И с чего?

— Иди спокойно, — так же тихо, но внятно прогудел из-под воротника Михаил. — В «Бочке» расскажу, что знаю, а пока слушай, чего и там нельзя сказать.

Он сделал вид, что поскользнулся. Чтобы не упасть, опёрся на плечо спутника. Приблизил лицо к уху Кравченко и проговорил быстро и чётко:

— У нас пока не знают, кто завалил Бэтмена. Но поговаривают, что группа Штрауса.

Алексею это не говорило ни о чём. Мишка понял, проговорил ещё глуше, отстраняясь:

— Это спецура из России. Контртеррористическая. Волки такие, что… Батальонную группу разнесут походя… Если таких нацелили на Бэтмена… То дела совсем…

Это Кравченко впитал. О чём так же тихо и доложил другу. Не понял только одного: он-то при чём? Ему отчего уходить надо?

— Ты не тупи, — озлился Мишка. — Все знают, что Буран с Бэтменом дружился. А Бэтмена они — термобаром угостили. По предварительным данным. «Шмелём», итить! Сожгли нахрен! Вместе с броневиком его. И охраной…

Алексей внутренне ахнул. Охранников Сан Саныча он знал. И в броневике у Бэтмена он сиживал и езживал. Типа инкассаторского. «Фольксваген». Да с бронеперегородками внутри. От «Шмеля» он, конечно, — не защита. Но это означает, что исполнители взяли инструмент, точно понимая, с какой защитой будут иметь дело. А значит, информация у них была из очень непосредственного источника. Из близкого, иначе говоря. Знавшего по крайней мере машину…

— Рыся тоже?.. — всё же спросил он. С Сашкой с позывным «Рысь» они пересекались в одной операции, ещё при обороне Луганска. Как раз на той недавней встрече он сидел рядом с Бэтменом и нахваливал Лёхины пельмени. Ел, правда, их с ножа — лишней вилки для него в съёмном «любовном гнёздышке» Кравченко не было…

— Не знаю пока, — дёрнул щекой Митридат. — Шестерых. Все, кто с ним был.

Поглядел исподлобья.

— Ты о себе лучше думай. Если с такими силами на Саныча вышли, значит, его окружение тоже внимательно отсматривают. А ты — его дружбан. Он тебе за отца мстить помогал…

— В общем, смотри, — замедляя шаг перед поворотом на «Бочку», договорил Мишка. — Поводов ликвидировать себя Бэтмен не давал никаких. Значит, это какая-то подстава. Причём, судя по тому, что всё местное руководство затаилось, — на уровне Москвы. Или даже мы не знаем, что Сан Саныч мог сделать, чтобы вызвать такую реакцию. А мы вещи на таком уровне не знать не можем. Значит, снова — подстава. И очень серьёзная, раз информации поверили. Настолько поверили, что Штрауса нацелили. А его ребята, сам понимаешь, на задержания не размениваются. То есть Бэтмена валили изначально и целенаправленно. И я боюсь даже представить уровень, на котором принималось такое решение…

— О, вот и «Бочка»! — воскликнул он громко. — И открыта, ну дают! Вот и поправимся!

И добавил, уже в дверях, краешком рта:

— Вот и смотри… Если у них там распоряжение на зачистку…

В пабе, по новогоднему времени, было пустынно. Народ то ли похмелялся дома, то ли продолжал отдыхать после праздника. Ну, насколько это можно было назвать праздником в условиях войны. Пусть подзатихшей — перемирие всё же. Но стоящей тут, на пороге. И время от времени сотрясающей стёкла окон, словно проверяя, не отворятся ли они, чтобы впустить её в дом…

Но люди уже почти не обращали внимания на глухие отзвуки выстрелов и взрывов. Они казались даже несколько… ну, не уютными, конечно. Но готовно оттеняющими главную тишину, стоящую над Луганском. Вроде как дверь в подъезде железная громыхнула — а ты сидишь в своей спокойной квартире, и тебя не касается, что там бахнуло и кого зачем-то понесло на холод…

Не то, что летом было.

Ох, лето…

Лёшку тогда проводили хорошо. Надо признать. Хоть и начисто уволили всё же из «Антея». С записью соответствующей в трудовой и прочих документах.

Но и одного его не оставили.

Во-первых и в-главных, Ященко сделал царский подарок! Алексей в очередной раз обалдел от осознания подлинных возможностей своего шефа, когда раскрыл переданный им бокс и обнаружил у себя в руках подлинную мечту — винтовку специальную снайперскую 6П29. В просторечии «винторез». В своё время Алексей так и не удостоился получить её во владение — как-то даже до его разведроты не дошла эта прелесть. У осетин, видно, осела. Ибо с ними было так: туда-сюда, смотришь, а у кого-то из их ополченцев такая винтовка уже в руках вертится. Хотя, скорее всего, и не ополченцы это были. Спецура-охрана высших должностных лиц, должно быть. Близко-то не общались — некогда было. Не познакомились. А затем ранение…

Но в руках это оружие Кравченко держал, конечно. Всё же разведчик. Круг его общения включал ребят, которые «винторезом» ещё с первой чеченской пользовались. Пострелять тоже удалось. Ощущения остались… Незабываемые. Будто и не целишься вовсе. А жалишь. Навёл — и вроде само в цель попало. Гиперболоид инженера Гарина. С невидимым лучом. Хотя нет… Не совсем точное сравнение. Но вот ощущение, что ты словно собственным пальцем, нет, щелчком, сбиваешь цель на расстоянии в 300 метров, было весьма реальным.

Растроганный Алексей не знал даже, что сказать шефу. Но взгляд его, видно, был столь красноречив, что тот ухмыльнулся, тоже радостно, и шлёпнул Лёшку по плечу: «Владей, доброволец!»

Вторым важным подарком было выходное пособие. Даже привыкший к более чем сытной зарплате Алексей приятно удивился его размеру. «Это включая премию», — пояснил Ященко. И намекнул: «И чтобы дома твоим было на что жить». Ну, да. По величине деньги как раз приближались к его полугодовому жалованью. С горкой. Которую тот же Ященко порекомендовал потратить на всякие полезные штучки. Начиная от качественного камуфляжа и заканчивая некоторыми полезными «обвесами». Ну, с его пораненной ногой берцы со специальными вставками — вещь крайне полезная. Как и набор линз и защитных очков — с его глазом. Там офтальмологи, конечно, сделали, что могли, включая лазерную коррекцию, но неровное глазное яблоко и лазером не обстругаешь до идеально круглого. Хорошо, что левым глазом целиться не надо…

Наконец, третьим подарком были необходимые бумаги и документы. Загранпаспорт на иную фамилию — оба настоящих паспорта шеф настоятельно попросил оставить дома. Разрешения на оружие. Удостоверение сотрудника постороннего ЧОПа. Легенда биографическая на страничку. Оную рекомендовалось выучить и далее творчески развивать. «Не будем облегчать оппонентам жизнь, — пояснил такую, излишнюю на взгляд Кравченко, секретность Тихон. — Ты там засветишься всяко, а лишнее внимание к нашему доблестному охранному заведению нам ни к чему. Не говоря о большем…».

Алексей подтянулся: понял. Но шеф улыбнулся дополнительно: «В плен ты, рассчитываю, не попадёшь…».

Кравченко ещё прежде и сам для себя это решил. Но холодком по позвоночнику протянуло.

Ну и последним подарком от фирмы была переброска его на «ноль». На машине. Причём сидели в ней трое ребят абсолютно бандюганного вида. Вот как при первом заходе, за отцом. Только те были всё же… Ну, как бы двойного назначения. А эти… Вот просто родом из девяностых! Один вообще колоритен до нельзя. Ростом чуть пониже Алексея, но поквадратнее и помассивнее, с плавными ухватками самца гориллы.

За всю дорогу от Москвы до границы не обмолвились они и тремя десятками фраз. И те — чисто по делу. Говор ростовский. Повадки… Ну, это не опишешь. Высокомерная лихость «крутых» в сочетании с профессиональной предусмотрительной опаской опытных боевиков. И поразительной незаметностью для представителей государственных правоохранительных органов.

При всём своём опыте примерно в такой же мимикрии Алексей не уставал восхищаться этими парнями. При этом совершенно не исключал, что предусмотрительный Ященко действительно мог для переброски своего бывшего сотрудника призанять боевиков у какой-нибудь бандитской структуры.

Кравченко знал, разумеется, что «чистых» таких структур практически не осталось: все в той или иной мере контролируются спецслужбами. Отчего и беспредел в России так зримо поник. Но знал также, что никуда прежний спектр разнообразных «сборищ по интересам» между чистым законом и чистым криминалом не делся. Все на месте — и «чечены», и «даги», и «солнцевские»- «тамбовские», и «отморозки», и «воры», разумеется. И прочие. Просто теперь они привалились к большому бизнесу. Всосали в себя или ликвидировали всё то прежнее мелкое хамло, которое терроризировало рынки и кафешки. И теперь это уже и не бандиты, а… А просто — силовики бизнеса. ЧОПы.

Разве что с разной степенью использования криминала.

На «нуле» всё оказалось проще, чем Алексей ожидал. В прошлый-то раз пришлось постоять, понервничать. На сей раз «бандюганы», не забывшие перед поворотом на границу свернуть на какую-то рембазу и сменить там номера на украинские, протопали к строению, где сидели погранцы. Что-то там, судя по всему, перетёрли.

Потом вернулись к машине, ещё минут десять покурили. А потом просто проехали через открытый на «нуле» шлагбаум.

По логике, теперь Алексей оказался на «минусе».

И, в общем, мог бы оказаться «на минусе» не только по логике, но и на самом деле. Как это потом выяснилось. Если бы опять же не предусмотрительность Тихона Ященко. Ибо за переходом его уже ждал Юрка Семёнов. Дочерна загорелый, живописно обряженный в максимум военно-ценного для современного бойца, светлозубо улыбающийся. И сказавший заветное: «Тихон Иваныч кланяться велел…».

Рядом с ним стояли ещё двое. Тоже ладных, тоже «упакованных» по самое не могу, высоких и даже… ну, грациозных, что ли. Вот как гепард или тигр — совершенной грацией совершенного хищника.

Они-то, державшиеся поначалу, в отличие от Юрки, с холодком, и разъяснили, что по нынешним временам у них «на республиках» можно и впрямь попасть на весьма неприятный минус. А именно — на подвал. Потому как после нескольких весьма досадных случаев в подразделениях вооружённых сил Новороссии уже нет прежнего доверия к «добровольцам» и «волонтёрам». Если тех, понятное дело, не знает кто-то из доверенных своих. «Тех, которые самоходом, — рассказал один из парней, — тех поперву на подвал на недельку. Там допросят. Иной раз и с членовредительством — ежели доверия человечек особого не вызывает». «Потом выпустят, — добавил Юрка, — но часто оружие сразу не дают, а дозволят пока окопчики покопать. И тоже смотрят». «За тебя Злой поручился, — резюмировал третий из встречавших, кивнув головой на Семёнова. — А так бы тебя в оборот взяли. Особенно казачки здешние, — ухмыльнулся он. — У атамана Лозицына порядочки суровые. А по тебе вон видно: в «гражданке», а матёрый. Подозрительный».

Все засмеялись, будто это звучало смешно.

Через час Алексей Кравченко стоял перед Бэтменом, который осматривал его своими светлыми, немного навыкате, холодными глазами. Чем-то схожими с глазами Тихона Ященко…

Митридат позвонил кому-то из своих и объявил по итогам разговора:

— Зачищают уже на «Машинституте»…

«Машинститутом» в Луганске по старой памяти называли национальный университет имени Владимира Даля. Бэтмен держал там базу в девятиэтажном общежитии. Там же, по курсировавшим слухам, были у него и подвалы, где у него сидели всяческие задержанные. Алексей как-то подкатился к Бледнову с пожеланием посетить подвал, поговорить с тамошним контингентом — он уже имел к тому времени определённые сведения о тех, кто участвовал в расправе над его отцом. Но Бэтмен тогда отказал, заявив, что «на подвал» лучше самому не проситься, и пленных там нет, а сидят лишь разные местные, по которым есть оперативные сведения о сотрудничестве с СБУ. Алексей, естественно, настаивать не стал: не мальчик, соображает, что не ко всякой информации стоит требовать доступ.

Что означает зачистка на базе бледновской группы быстрого реагирования, ему пояснять не надо было. Тем более что Мишка сделал ещё один звонок, выйдя на улицу, и дополнил данные тем, что в Красном Луче «бэтменовских» окружили и блокируют, а те вроде бы занимают круговую оборону. В общем, бардак и непонятки — но весьма красноречивые. Для понимающих людей.

Мишка явно нервничал. Судя по всему, не понимал, что происходит и чего ждать. Алексей для пробы запустил в сознание себе мысль, что Митридат для того его и вытащил сюда, чтобы задержать, коли будет приказ.

Непроизвольно напряг руку, почувствовал успокаивающую жёсткость пистолета в кобуре.

Нет, не может Мишка так поступить! После той их августовской встречи в Лутугино. Когда в течение двух минут они друг другу по жизни спасли…

Дело могло бы показаться забавным, если бы не происходило всё на войне.

Кравченко тогда всеми правдами и неправдами выковыривал для своей группы задания, так сказать, «вне строя». То есть с Сан Санычем после вторичных боёв у Металлиста была заключена негласная договорённость, что ДРГ «Буран» действует автономно. Ну, то есть, по приказу, конечно, в рамках боевой задачи, но — автономно. Не в составе линейных подразделений. Впрочем, в тогдашнем луганском ополчении это был отнюдь не редкий случай.

Но в этом же заключалась и важная опасность. По такой автономной группе вполне могли пройтись огнём и свои. Или же она могла повстречаться со своими, но те могли бы принять её за чужую.

Но и другого выхода тогда, летом, не было. Во-первых, все воевали далеко не колоннами. Разве что укры. Ну так их за то и били знатно. Вон как в июле, ещё до прихода Лёшки, под Лутугино положили почти весь состав батальона «Айдар» — тех самых, «кровников». Те шлёпали дуриком, колонной к аэродрому — и с высоток окружающих их класть начали. Они дёрнулись в атаку — потеряли под тридцать человек только убитыми. А если считать ещё с силами ВСУ — то прибавить надо три танка с экипажами, грузовик и бэтр.

А во-вторых, Лёшка ни на минуту не забывал о своей личной войне, а потому гонялся за «айдаровцами» по всем фронтам. Никакого другого формата, кроме отдельной ДРГ, для этого изобрести был нельзя. Поэтому Алексей старался по максимуму добиваться координации своих действий с командованием, но до полной надёжности этого, конечно, сделать было невозможно.

Вот так и произошла тогда новая после Крыма встреча Бурана и Митридата.

Это был уже конец августа — начало сентября. «Северный ветер» прошёлся по Новосветловке, по Новоанновке, по аэродрому. Но у Лутугино укров надо было дожимать самим.

Группа Кравченко шла со стороны Георгиевки, Мишка, который тогда ещё не служил в МГБ, но ходил по делам ЦК с отрядом казаков, — продвигался со стороны Успенки. Ну, разумеется, продвигались они не сами по себе, а в составе соответствующих группировок.

И вот те же высотки, что задействованы были при отступлении, они обсели и на сей раз. В составе троек гранатомётчиков, таких же, которыми Кравченко когда-то командовал в Южной Осетии. РПГ-7 — хорошая штука против Т-64БМ. Особенно, когда вражеская пехота отсекается пулемётным и автоматным огнём. Особенно, когда эта пехота усталая, измученная, а главное — деморализованная лавиной огня. Правда, глушит, зараза, сильно. В армии в комплект к РПГ-7 беруши входили. Но где их тут-то взять, в степях донбасских…

Лёшка говорил как-то с одним знакомым в Луганске. Журналист, но дельный. Познакомились, когда приезжал к ним на позиции. С фамилией забавной — Лето, Саша Лето. Так вот, по его словам, только в аэропорту укры оставили более 300 трупов! Это, конечно, можно без греха делить надвое. Как, впрочем, и умножить. Ибо война. Но судя по тому, что Алексей видел своими глазами, это было недалеко от истины. А уже по словам пленных, которых взяли после выхода из аэропорта, «русские» им поставили ультиматум: «Кто не выйдет, того тут и закопают». Армейцы, как профессионалы, угрозу оценили и ушли. А наглые и глупые нацики из того же «Айдара» решили защищаться. И все легли.

Тогда же там лёг, кстати, один из «кровников» Алексея — некто по кликухе «Лёлик». Из Волыни фашистик…

Но подавленные или нет, а в ситуации, когда их снова окружают и пропускают фактически сквозь строй, укры начали сопротивляться. Дорога после их прохода представляла собой страшное зрелище — обломки и ошмётки всего, чего возможно, остовы сгоревших машин, сорванные башни танков, сами танки, иной раз разбухшие от внутреннего взрыва боекомплекта, словно громадный механический апельсин…

Тем не менее сквозь город укропы прорывались отчаянно, одновременно упорно обороняясь, устраивая огневые точки прямо в квартирах мирных, которых попросту выгоняли наружу. А в промзоне вообще закрепились. В том числе на заводе валков, подорванном ещё в июле, когда «айдаровцы» использовали цеха для складирования боеприпасов.

Вот там и встретились Алексей с Мишкой. Как обычно — случайно. Услышали ожесточённую стрельбу слева — значит, наши там. А наши там и были. Только были они довольно плотно зажаты нацгадами, оказавшись, что называется, между двух огней. То есть дрались уже в практическом окружении.

Тогда Лёшка — а у него под оперативным руководством было уже 11 человек — охватил одну из укропских групп с тыла. И врезал. Те дрогнули, прыснули по сторонам — ну вот точно, как тараканы, когда их тапком гоняешь!

После этого Лёшкин отряд соединился с Мишкиными казачатами, которых уже начали планомерно забрасывать гранатами, — и навалились на оставшихся укров вместе. Вовремя успели: трое Мишкиных уже не дышали, да из семерых «трёхсотых» трое тяжёлых тоже близки были к тому же.

А буквально через две минуты на них наткнулась ещё какая-то бродячая банда нациков. И тут уже Мишка вовремя оттолкнул Алексея за стенку, по которой тут же прошлась укровская очередь. Аккурат по тому месту, где должна была быть Лёшкина голова…

В общем, после такой встряски самой судьбой заповедано им было стать друзьями. Бывает, конечно, и по-другому: мало ли, ну вот не сошлись люди во взаимной симпатии. Да, боевые товарищи, да, жизнью один другому обязан, но — но не тянет друг к другу. А вот Лёшка с Митридатом сошёлся.

Оказалось, правда, что под Лутугино это была случайность, практически эпизод. Ибо Митридат зашёл на Луганск по прежней своей линии ЦК, и в замес попал почти по работе: он там должен был что-то координировать между местным командованием и оперативниками «отпускников». Но… война. На ней разные ситуации случаются. Во всяком случае, в том бою Мишка показал себя храбрым бойцом и надёжным соратником. Каковым неизменно оказывался и впоследствии. Такой станет спиной к спине, нежели в спину ударит.

— «Кобру» помнишь? — спросил Мишка.

Алексей индифферентно пожал плечами:

— Смутно. Я в сентябре под Металлистом был…

В сентябре он продолжал свою охоту за убийцами отца. Совмещённую, естественно, с проведением боевых действий луганскими вооружёнными силами. Да, получалось смешно и глупо, особенно в глазах бывшего офицера, но так, по сути, и было. Так было и, в общем, со всеми. Ну, почти. Война тогда очень точно напоминала Гражданскую в России. Точнее, её 18-й год. А что? Масса отдельных отрядов, банд, подразделений, воюющих кто за что. Кто за «Русский мир», кто за свой посёлок, кто за воссоединение казачьих земель. А кто за своё, шкурное. Это от таких пошло ставшее остромодным словечко «отжать».

Об этом напомнил Мишка, заявив, что «Коброй» звалось тогда подразделение так называемой «ГАИ ЛНР». На деле же «гаишников» задержала и посадила тогда на подвал комендатура по подозрению в убийстве, ограблении банка и присвоении квартир. Без счёта было отжато и машин. Просто пропадали люди, выехавшие из дома на автомобиле — хороший автомобиль означал тогда прямой риск для жизни. Часть удалось вернуть: до сих пор у бывшего салона «Тойота» стояло до сотни свезённых туда машин, конфискованных у незаконных новых владельцев силами МВД и армии. Министры Багров и Хорнет сулились в ноябре найти прежних хозяев авто, а кого не найдут — ну, значит, те машины отдадут раненым и семьям погибших ополченцев.

Судя по тому, что даже сейчас, на начало нового года, то механическое стадо у «Тойоты» особо не проредилось — Лёшка сам недавно видел, проезжая там, — законных хозяев нашлось немного…

Ну, главное всё же, что правоохранительная система республики задышала, и беспредел «ранней гражданской» постепенно пресекли. Так что Лёшке, никогда ничем подобным не занимавшимся, вряд ли что-то могло грозить с этой стороны.

— Тебе — нет, — согласился Мишка. — Но когда на подвал бросили Хасана, то за ним пошли косячком Куба и другие. Я пока ничего не знаю, но если замес с Бэтменом будет продолжаться, то сам понимаешь: логика дела потребует найти за ним грешки. Те же отжатые квартиры. Скажешь, нет за ним таковых?

Алексей поморщился. Ну, есть. Но такое есть практически за любым командиром любого подразделения. Где-то надо ему жить? И надо где-то базу для отряда своего держать?

Вот не уважал Лёша Кравченко чистоплюйства! Сам он квартиру снимал, да. Но у него были на то свои деньги. У большинства ополченцев — не было. И они занимали жильё — да, и забирали машины! — по праву военного времени. По праву людей, защищающих того же обывателя. То есть считать, что вооружённые люди во время войны должны жить в построенных из листиков шалашиках, в то время как гражданская публика будет жить по-прежнему, не неся никаких жертв, — это было неверно. Не реалистично по жизни. И не справедливо по морали.

В общем, не может в военное время не быть военного налога на публику в тылу. Хотя бы и в виде конфискаций.

Иное дело, что всё должно быть оформлено по закону. Должны быть установлены компенсации. Выплачены деньги за изъятое, наконец. Не так и мало осталось собственности от сбежавших в Укропию, чтобы не возместить за их счёт убытки тех, кто остался здесь и нёс все тяжести военного времени и насквозь простреливаемого тыла. Это же, в общем, две части одного организма.

— Подожди, — отмахнулся Алексей от потянувшегося к нему с бокалом пива Мишки. — Сперва позвонить надо. Нет, дай твой!

Тот молча протянул свой аппарат.

Алексей набрал номер Ирины, молясь про себя, чтобы та не побоялась ответить на незнакомый номер. Ответила.

— Слушай быстро, внимательно и делай точно, что велю, — чётко и отрывисто, негромко проговорил Алексей в трубку, когда в ней послышался недоумевающее «Алло!». — Сейчас быстро собираешься и уходишь с квартиры. Ясно?

Ирка что-то пискнула, но Алексей её даже не слушал. Повторил:

— Исполняй быстро. Очень быстро. Уходи дворами на Коцюбинского. Оттуда закажешь такси и быстро уедешь домой. Исполняй немедленно!

Услышав в ответ что-то нечленораздельное, но похожее на начинающийся бабий вой, он проговорил ещё более жёстко:

— С нами всё нормально… Со мной и тобой. Это по моим делам… Но уходить тебе нужно. За ключом я потом заеду. Соответственно, перезвоню. Обязательно. На связи буду через Митридата… — и, игнорируя того скептический прищур, закончил: — Всё, исполняй!

Ничего, Ирка — девочка умная. Мать-одиночка, да на войне… У них инстинкты, как у тех же львиц. Поймёт.

А Мишке показал кулак:

— Ты что, морда, намекаешь, что связи мне не дашь?

Тот пожал плечами:

— Ну-у… Не факт, что я тебе смогу трубу на подвал передать…

Шутит! Мишечка шутит! У-тю-тю…

Лёшка пихнул его кулаком под ребро:

— Куда ты на хрен денешься! Я того не боюсь. Я боюсь, что ты меня из вредности своей заразной, только наутро с подвала вытянешь, злодей!

Мишка хмыкнул:

— А ежели тут Москва замешана?

Алексей задумался. Да, тут уж шутки в сторону. Москва — это серьёзно. Но проговорил, пытаясь внушить самому себе больше уверенности, нежели ощущал на самом деле:

— Москве я без интереса. Я ж с Бэтменом дела не делал. Да и разбежались мы с ним в октябре. Ты ж помнишь…

Мишка кивнул.

В октябре Сан Саныч бурно ушёл в политику, выдвинувшись на пост главы республики. Шансы, в общем, имел… если бы выборы в вакууме проходили. Но за Сотницким стояла Москва, да и нити в республике он в руках своих собрал практически все.

А главное — Кравченко сам не желал бы победы Бледнову. Хороший человек Сан Саныч. Сильный. Командир прекрасный. Но — не политик. И прежде всего — не политик по характеру. С людьми он жестковат. Чересчур. И авторитарен. Чистое создание эпохи войны и бури. Вот на фронте — его место. А в политике он бы дров наломать мог мно-ого…

Политический шанс Бледнова сильно вырос после августовских событий, когда не всё, но очень многочисленное население руководящих структур Луганской Народной Республики, с советниками и даже некоторыми подконтрольными вооружёнными формированиями решило, что всё кончено, и рвануло в Россию. Тогда действительно казалось, что Луганск находится на последнем издыхании: сколь бы упорно ни оборонялись ополченцы и сколь бы дорого они ни продавали украинским войскам свои жизни и метры своей земли — город был в оперативном окружении и стоял перед перспективой оказаться в полном кольце.

Алексей сам видел этот исход. Из Москвы тогда попросили, по словам Сан Саныча, и именно на ГБР «Бэтмен» взять сопровождение некоторых российских специалистов, что помогали налаживать государственность в новорождённой республике. И первой работой Алексея у него — сразу, как прошёл через «ноль», — стало обеспечение гуманитарного коридора для вывоза мирного населения. Которое оказалось, правда, больше представителями новых властей и просто «солидными» людьми, но это ничего не меняло. Это была задача, и Сан Саныч, судя по всему, уже тогда достаточно знал об «охранном» прошлом Кравченко, что сразу, в первом разговоре её ему поставить.

А обстановка была действительно скверная. Последняя, прямо скажем, обстановка была. Георгиевка, бои, передислокация, больше похожая на драп, до Роскошного, тяжелейшая оборона там, метания между ним, Александровским, Юбилейным… А уж когда через два дня укропы, понеся тяжёлые потери под Роскошным, но не пробившись, переменили направление наступления и вместе с нацистами из «Айдара» навалились на Новосветловку, Хрящеватое, Острую Могилу, тем самым перерезая последнюю — ну, почти — дорогу, связывающую Луганск с Россией…

Так что и эвакуация, похожая на бегство, да и бегство само были для многих должностных лиц республики единственной надеждой на жизнь. Они ж гражданские, а тут и казаки вон иные сгинули неведомо куда… Никто ведь ещё не знал о близящемся «Северном ветре»…

Но вот Сотницкий и Бледнов остались на месте. Остались драться. До конца. Нет, не одни. Но эти были в центре. Даже Головной, поднявшийся потом в популярности, тогда с ними не мог ровняться. Не говоря уже о Сонном и прочих казаках.

Ну, Багрова знали, недавно снятого командующего луганской армией. Который стал им с подачи Сотницкого в октябре.

Кстати, тоже там было нечто в пику Бледнову. Этот пост мог бы отойти и ему. Он даже побыл им недельку, Сан Саныч, с 20 по 27 августа. Но в своё время Багров принял «Зарю» после Сотницкого, в июле 2014 стал начальником штаба армии ЛНР. Отсюда логично было дальнейшее повышение, когда тот стал главой республики. Вроде тандема. Вот Багров и сменил Бледнова 27 августа. Что там была за подоплёка, Алексей не знал, а Сан Саныч не говорил. Да он, собственно, и не интересовался.

Собственно, Багров даже и баллотировался в Главы тоже. Точнее, его выдвинули своим кандидатом казаки под руководством Лозицына — характерный стришок. Но через два дня после выдвижения Сотницкий своим указом назначил Багрова и.о. командующего новосозданной Народной милиции ЛНР, и тема выборов здесь как-то рассосалась.

А далее что-то пошло вкось в этом тандеме. В конце ноября, помнится, прошли разговоры о том, что Багров послал Главу едва ли не по матушке, отказав тому в выделении автомобиля из армейского конфиската. Причём сделал это вообще перед журналистами и в присутствии представителей собственного штаба. Да ещё и обосновал свою позицию тем, что не какое-то там руководство главное в республике, а — армия. Которая сила.

С другой стороны, что взять с бывшего «беркутовца», омоновца, по сути, на посту командующего? Он же «набит» на физическое давление, не на хитрые мыслительные комбинации! А тут он ещё и против Минских соглашений, да с Лозицким «вась-вась», да ещё публично по телевизору клянётся «никогда его не предать»! Ну, и плюс заявления те про силу армии против властей…

Словом, это что-то уже близкое к мятежу. Но и то не он. А то, на что он был обменён.

На позу. На болтовню.

Так что в тех разговорах, что прошелестели по армии, Багрову долгий срок в министрах обороны после этого не сулили. А к тому же, как ни крути, при нём луганское ополчение как раз и начало плющить и корёжить — началась реформа. Понятно, что не Багрова в том вина: кто-то мудрый, скорее всего, в Москве, решил воспользоваться Минским перемирием, чтобы успеть хоть вчерне сколотить из самостийных батальонов армию. Более или менее регулярную. А реформа — она дело известное: получится, не получится — а не было ещё, кажется, нигде ни одной, чтобы сперва не расплющило то, что пытались реформировать. Но виноватый был предопределн…

В общем, тогда, в сентябре-октябре было ещё совершенно неясно, кто сможет стать окончательным главой республики после Волокова. И ЦК, судя по всему, определился к тому времени только с тем, что Волоков этим главой уж точно не будет… Собственно, после панической августовской эвакуации почти всего республиканского руководства и его аппарата, да и после предыдущих художеств народ его не просто не выбрал бы, но даже не поверил бы, предъяви ему кто самые убедительные отчёты избирательной комиссии о победе Волокова…

И вот когда удалось отбиться — пусть с помощью «Северного ветра», но всё же, — тогда, видно, и заиграла в мозгу Сан Саныча идея о возможности стать главой республики. А что — уж всяко он не хуже Волокова! Да и Сотницкий… Он был авторитетен, но он был министром обороны, потом Волоков передал ему свои полномочия, — в общем, Сотницкий быстро стал в глазах народа аппаратчиком. И его не так запомнили, нежели блистательного и любимого прессой Бледнова. А поскольку жить было трудно, то теперь Сотницкий стал принимать шишки, а Сан Саныч — растущую популярность. Которая давала шансы потягаться.

Причём это даже не столько его собственные мысли были, сколько привнесённые. Слишком много у него уже с конца августа стало появляться льстецов и просто мутных людишек, которые вдували ему в уши самые сладкие перспективы. Одна Лариока чего стоила…

А ведь надо ещё отчётливо понимать, что такое тем летом — популярный полевой командир на Донбассе. Это ведь построенные на вооружённой силе и прикрытие войной и славой почти необозримые возможности «подняться». Это и завладение брошенной собственностью, это и гумпомощь, это и реквизиции, это и, чего греха таить, прямой отжим. Причём именно Бледнову в этих сладких делах отводилась больше роль символа и прикрытия, а занимались всем совсем другие люди. Но чтобы им этим заниматься, надобно было накачивать Бэтмена и реальным, и добавленным значением.

Как бы то ни было, Сан Саныч, при всём его собственном желании оставаться прежним полевым командиром, и, в общем, по-прежнему живущим достаточно непритязательно и скромно, постепенно, сам того не замечая, раздувался и в собственных глазах, и в глазах общественности. Ну, образ его. Сам-то он, во всяком случае, в общении с Алексеем был прежним — стальным, холодноватым, как его глаза, но доступным человеком и разумным командиром. Но Буран не был слепым. И то, к чему всё шло, ему не нравилось. Ему претило участвовать во всех тех интригах, хотя бы и во спасение Сан Саныча. Его дело — воевать. И как можно лучше. Паркетным «погононосцем» ему быть не хотелось — при всей условности того, что понимать под паркетом в здании студенческого общежития в простреливаемом Луганске…

Вот тогда он и принял решение уходить из ГБР «Бэтмен». И когда в ЛНР начали создавать регулярную армию, попросился туда.

К тому же за Алексеем Кравченко был ещё долг его. Долг за отца. И главные убийцы до сих пор где-то бегает. А тогда, в конце октября, когда началась эта выборная суета… Не мог Лёшка и не хотел себе позволить заниматься выборами, когда должок тот висел на душе. Да и взаимодействовать не хотел со всеми этими Лариоками, Андреями и прочими пресс-секретарями, которые постепенно окружили Бэтмена и творили на нём свой суетливый бизнес.

Но Сан Саныч не то чтобы совсем этого понять не хотел… Не хотел он этого признавать — признавать права для соратника не участвовать в его делах и проектах. Наружно-то не показывал этого, конечно. Но что-то вроде холодка тогда между ними появилось.

Вот Алексей и ушёл. Во 2-ю бригаду. То есть — в бывший батальон главы республики. Миром ушёл: Бледнов внял доводам, что персональную вендетту Кравченко против «Айдара» лучше продолжать на секторе Бахмутки — Счастья. Где каратели укровские в основном и базировались.

И дружить с Сан Санычем они не перестали. Насколько-то можно было с ним дружить… Лучше сказать — не перестали уважать друг друга.

Но из числа доверенной своей команды Бэтмен Лёшку исключил…

Да, но кто об этом знает из тех, кому поручено было исполнить Бледнова?

Так что бережёного Бог бережёт, и Ирке лучше на некоторое время отойти подальше в сторону.

А самому как быть?

— Да что я тебя уговариваю! — взвился Мишка, впрочем, предусмотрительно понизив голос. — Не хочешь, сиди в Луганске, жди, когда придут! Или в штаб вызовут. Там, небось, недалеко — от штаба-то отвести да грохнуть!

— Да успокойся ты! — в ответ рыкнул Лёшка, тоже, правда, вполголоса. — Я тебе доверяю. Только куда я денусь-то, с подводной лодки? Я ж солдат. Вызовут, как ты говоришь, в штаб, чтобы поставить задачу на очередной выход. И всё!

Митридат посмотрел на него исподлобья.

— Вот и остаётся только верить, что обо мне не вспомнят, — продолжил Алексей. — А если вспомнят, то сочтут не опасным. Всё ж по факту я давно не под Бэтменом, а под Бурновым…

— …но ещё надёжнее было бы под Тамбовом, — почти в рифму завершил Михаил. Всё так же исподлобья остро рассматривая собеседника, развернувшись к нему почти фронтально. Но теперь в этом взгляде был вполне определённый намёк.

Алексей задумался.

Тамбов — это был позывной командующего Народной милицией ЛНР. То есть армией республики. Кравченко его ни разу не видел: сам практически не присутствовал на публичных акциях, да и генерал появлялся на них крайне редко. Разве что недавно вручал боевое знамя комендантскому полку. Ну, а по службе командующему и вовсе незачем было пересекаться с командиром отдельной ДРГ…

Он помолчал несколько мгновений. Алексей внимательно слушал.

— Перемолвился я тут с Тарасом…

Тарас был Мишкин приятель из минобороны, отвечающий там за щекотливый комплекс тем, связанных с информацией и контрразведкой. И с прессой, как ни странно — или, наоборот, логично? — это сочетание. Это он вчера — нет, сегодня, потому что через полчаса после полуночи — ввалился к ним на празднество Нового года.

Несмотря на свою подозрительную специальность, мужиком Тарас оказался отличным, грамотным и компанейским. Хотя и не без доли цинизма, которую придаёт нормальному человеку работа с журналистами.

Но поговорить с ним особо не удалось. Так, выпили по одной. Ибо Ирка стала довольно настойчиво искать Лёшкины руки и подныривать под них с весьма недвусмысленными намёками. Да и самого его стало больше растаскивать на женскую ласку, нежели на дальнейшее питие. Потому они скоро откланялись.

А Тарас вон, оказывается, полезный был мужик.

— С нашими согласовал…

Ну, тут и вовсе всё понятно: разведка и контрразведка, хотя бы и армейская, действовала в плотном контакте с госбезопасностью. А там Алексея хорошо знали. Потому как он тоже не одно задание гэбэшников исполнил. Вспомнить хоть давешнее, перед Новым годом…

— …и родилось, в общем, такое предложение, — продолжил Митридат. — Заметь: пока ты с девушкой миловался, о тебе люди думали! — не без ядовитости добавил он. — Так вот. Не пойти ли тебе… До выяснения обстановки… В ОРБ? К Персу заместителем?

Подполковник Сергей Перс был фигурой серьёзной. И очень интересной. Кто понимал. Так звали командира отдельного разведывательного батальона 2-го корпуса. То есть всей Луганской армии. Пойти к нему замом — это было хорошим повышением. И не только повышением. Честью.

Это был хороший вариант, должен был признать Алексей. Себе-то он мог признаться не лукавя и не щадя самолюбия: знал он о некоторых делах Бледнова… Скажем, не парадных. Собственно, даже не о делах самого Сан Саныча. А о том, что творили ближние его…

Поначалу отношения между Бледновым и Кравченко были прекрасными. За Лёшку высказался Злой, уже повоевавший с Бэтменом с июня, с первых боёв под Металлистом. Само собою, сработали рекомендации Ященко и звонок от куратора из ЦК. Сработало и то, что Бледнову очень нужны были серьёзные бойцы. Впрочем, нужны были всякие: время было такое, что вес на политическом поле Луганской республики определялся во многом количеством штыков в подразделении претендента. А Сан Саныч уже тогда, в августе, почувствовал вкус политической деятельности и примерял на себя роль именно претендента.

К тому же организатором он себя действительно показал прекрасным. С дюжиной бойцов, которыми с ним поделился Головной, он в очень короткие сроки сколотил реально боеспособную группу. Как сколотил? А с помощью российских спонсоров и добровольцев. Которые, понятное дело, работали не в вакууме. Какой-нибудь Ященко был и у них, чтобы рекомендовать им идти к Бэтмену, а не, например, к Лозицыну. То есть симпатии со стороны ЦК у него были. И доверенный Сан Саныча Грузин, один из тех, что вместе со Злым встретил на «нуле» когда-то самого Кравченко, — не сам по себе сидел на пункте «Изварино» и регулировал тамошние процессы.

В общем, Алексей застал уже прилично сбитую и умелую боевую группу. Даже не верилось в рассказы бывалых «бэтменовцев» о первых боях под Металлистом, в которых те описывали тогдашние «разброд и шатание», завершившиеся даже бегством.

А поскольку Кравченко изначально попал в боевую часть ГБР «Бэтмен», то, естественно, некоторое время ничего не знал о деятельности так называемого «особого отдела» в группе Бледнова. Слышать слышал, но поскольку к моменту его подключения к войне раскол между «фронтовиками» и «особистами» уже был довольно велик, то никаких подробностей, естественно, не знал. Не говорили о них публично. Тем более не говорили новичку. Да и не до того было: он тогда старался сочетать общую войну с личной. А потому брал себе и вскоре сформировавшейся вокруг него группе задачу за задачей, даже когда сама ГБР отдыхала.

К тому же Сан Саныча в подразделении уважали, в шепотках — это уже потом узнал Кравченко — допускали, что тот про делишки «особистов» сам знал не всё. А при Алексее тему эту вовсе старались не задевать, зная, что Бэтмен его довольно быстро выделил и зауважал. А уважение Александра Бледнова, имевшего в бытность свою милицейским опером больше тридцати вооружённых задержаний, — стоило дорогого.

Но шила в мешке не утаишь. И как раз с углублением «политического процесса» вокруг Бэтмена стали просачиваться и нехорошие сведения о даже не делишках, а серьёзных делах его личных опричиников. Будто бы были с их стороны отжимы, торговля гуманитаркой, рэкет на бизнесах, отъёмы квартир. Митридат как-то поделился информацией, что есть подозрения, будто бэтменовские архаровцы пленными украми приторговывают: освобождают за деньги, передаваемые родственниками.

Во что-то Алексей верил, во что-то нет. Насчёт гуманитарки была, по его мнению, лажа. Отряд Бэтмена был слишком хорошо упакован, чтобы допускать распыл помощи на сторону. Вооружение, обмундирование, питание были на уровне, которым не могли похвастаться подавляющее большинство других подразделений ополченцев. Разве что некоторые крупные командиры и их личные «лейб-гвардии». От остальных, одетых разношерстно, часто в гражданское, а подчас и вовсе оборванных, плохо снабжённых и вооружённых, нередко живших впроголодь бойцы Бэтмена отличались не просто кардинально. Они были на их фоне примерно такими же «зелёными человечками», что откуда ни возьмись выплыли в Крыму и показались всем идеалом современного воинства. Особенно на фоне воинства украинского.

А продовольствием «бэтменовцы» часто даже делились с гражданским населением. И медикаментами тоже. Были излишки…

Нет, вполне возможно, что-то оставалось на руках самого Сан Саныча и его близкого окружения. Но Алексей Кравченко был реалистом и вполне ясно понимал, что без этого ничего не бывает. Во-первых, быть полным бессребреником — вне человеческой природы. Во-вторых, труд руководителя и организатора тоже должен оплачиваться. Либо эту миссию берёт на себя бюджет, либо… Особенно, если бюджет формируется самим руководителем.

А вот то, что параллельно идут отжимы и реквизиции, — это вполне возможно. И даже наверняка. Те же дорогие машины у «особистов» откуда-то брались ведь? Жильё было. В конце концов, та же Лёшкина квартира возникла с подачи именно Бледнова. Правда, конечно, не отжатая — Алексей платил за неё полста долларов в неделю. Но к Ольге, хозяйке, подвёл его именно Сан Саныч. Были, значит, связи соответствующие.

Но и такое положение дел — с реквизициями — тоже было естественным. По мнению Кравченко. Война — это деньги. Это оружие. Это пища. Это жильё. Это, в общем, та же материальная жизнь, что и на гражданке. Только там для всего этого существуют деньги. Которые появляются в результате заработка — наёмного ли работника, бизнесмена ли, неважно. А на войне заработка нет. Война проедает то, что накоплено гражданской сферой. От неё, значит, и запитывается. И защитнику питание это нужно не меньше, нежели нападающему.

Разница только лишь в том, что защитник берёт не всё, берёт на время и обещает вернуть всё после победы. Ну, в целом. А агрессор забирает навсегда и всё, что захочется.

Собственно, потому ещё стал отходить Алексей от Сан Саныча, что постепенно накопилось уж слишком много негативных данных об этой стороне жизни ГБР «Бэтмен». Внутренняя «оправдалка», достаточно массивная поначалу, постепенно истончалась. А Кравченко слишком уважал Бледнова, чтобы разойтись на негативе.

Плюс его раздражал прибившийся к группе Бэтмена Фильчаков с его отрядом русских националистов. Алексей не видел особенной разницы между этими и украинскими националистами. Разве что последние не дорвались до власти и потому не смогли довести Россию до того же, до чего довели Украину местные нацики.

Особых прав по национальному признаку он категорически не признавал, ни для кого! Не одобрял и считал такую постановку вопроса вообще антигосударственной. Россия для русских? А татар куда деть? А мордву? А якутов? Отделить на хрен? То есть оставить от страны русский огрызок в пределах Московского княжества?

В паре дискуссий, которые у него были с людьми Фильчакова, он задавал эти вопросы. Ему отвечали разно. Но самый разумный ответ состоял в том, что, дескать, русские — это не по национальности, а по духу. Дескать, татары — тоже русские, если хотят жить в русском мире. Даже и евреи — есть нормальные, русские, а есть — жиды. Паразиты, то есть.

Тогда чем это отличается от идеи Российской империи, где равны все, независимо от крови? — задавал вопрос Алексей. Тем, разве что, что в империи не требуется от татар или, скажем, от чеченов признания себя русскими или клятвы русскому миру. Достаточно признания себя гражданами империи. Где опять-таки — все равны. Выполняй только её законы — и живи, как обычаи твои велят, ходи зикр, имей четырёх жён, зажигай пахучие свечки Будде, гоняй оленей по тундре или танцуй гопак. Но права у тебя, зарплаты и возможности прибавляются не от того, что ты умеешь плясать гопак или у тебя родители нужной титульной национальности, — а от того, как ты послужил Империи. В Империи нет национальностей. В ней есть граждане. И это, чёрт побери, гораздо более почётная принадлежность!

Вон Кутузов был русским, Барклай-де-Толли — остзейским немцем, а Паскевич — малороссом. Или например Дибич — вообще природный немец, в Пруссии родился. И что? Все четверо — полные кавалеры ордена Святого Георгия. Все четверо — российские фельдмаршалы. Умерли в славе и почёте. Ибо послужили Империи. Которая над всем. В том числе и над частными особенностями граждан, обозначаемыми термином «национальность». Так что? — троих из четверых надо вычеркнуть из списка лучших военачальников империи как не русских?

Ну и, наконец, на этой войне Алексею Кравченко довелось убедиться, что от национализма до звериного и даже инфернального нацизма — воробьиный скок. Национализм неизбежно перерастает в нацизм, дай ему волю и разреши не оглядываться на интересы других людей и других национальностей. И потому Алексей давно уже гонялся за «айдаровцами» не столько из чувства личного мщения за отца, сколько из-за осознанного желания выжечь нацистскую чуму хотя бы там, до чего может дотянуться сам. Как воин и как человек. И как имперец.

Конечно, со своими примиряло то, что в основе своей те под национализмом на самом деле имели в виду ту же имперскую идею. Просто у кого-то мозгов не хватало, у кого-то они были загажены ложными и вредными националистическими вывертами — но если углубиться в суть, то там сидела та же имперскость. Но тем не менее воевать с ними в одном соединении не хотелось. Уж лучше к Головному уйти, под которым собрался подлинный Вавилон — и коммунисты, и большевики, и интернационалисты, в том числе и зарубежные.

Но и этот вариант был плох. Головной был всё же «партизаном», вождём личного войска. Алексею, как армейцу до мозга костей, вливаться в «махновщину» претило. И тут как раз кликнули сбор и формирование регулярных бригад ЛНР. Вот он туда и перешёл со своей группой в одиннадцать человек.

Правда — вот комизм положения! — выдавив для неё тоже, в общем, «махновские» права. Права на относительно свободный поиск. Хотя, конечно, в рамках приказов. По сути, он стал во главе отдельного взвода разведки, подчиняющегося только штабу бригады.

И вот теперь Мишка предлагал перейти под штаб корпуса. Правда, о свободе там уже придётся забыть. Во-первых, штаб корпуса. Не хухры. А во-вторых, заместителем. Значит, ходить под Персом. Непосредственно.

Ну, что ж… Другого выхода всё равно нет. Да и в любом случае вольнице наступал конец. В луганском корпусе всё плотнее закручивали гаечки дисциплины, превращая его в реальную регулярную армию. Закономерно, что уж. Восемнадцатый год Луганск уже пережил. Наступало время года девятнадцатого в той, вековой давности, Гражданской войне. Год формирования регулярной Красной Армии. Ему ли, офицеру российскому, уклоняться от этого процесса?

Одним словом, в этих-то, мягко говоря, довольно стеснённых обстоятельствах, в которых он оказался, уход под Перса был вариантом с большой буквы «в». В ОРБ — тесна армейская среда, особенно в такой маленькой армии как луганская! — собрались, по разговорам, сильные, хорошие ребята. Спецы. Во всех смыслах этого слова.

Его прощупывали как-то недавно на тему, чтобы к ним присоединиться. Но тогда он был предельно занят на Бахмутке, посылал три группы на «минус», сам дважды ходил. Да и не особенно-то рвался терять свой вполне автономный статус — что ни говори об армии, но в некоторой доле партизанской независимости есть своя прелесть. Денис Давыдов не дурак был.

Словом, в ответ отнамекнулся про «тут закончу и поговорим».

А теперь вот всё само и сплелось.

Само ли?

Впрочем, неважно. Выбирать особенно не из чего, даже если Мишка несколько сгущает краски. Однако что-то в Мишкином предложении Алексея напрягало.

Впрочем, в отношениях с ним он мог позволить себе откровенность:

— А что это ты, друг ситный, так об этом печёшься? И когда это ты успел этот вариант проработать? Гэбэшные твои штучки на мне проворачиваешь? Как с Настей?

Так звали девушку, что работала в паре с Мишкой. По меньшей мере ещё с Крыма, где её Кравченко впервые и отфиксировал. И уже тогда — в непонятном качестве. Исполняла она при Миридате функции кого-то вроде секретаря. Или помощницы. Или порученца. Адъютанта, так сказать. Лёшка не спрашивал и не вникал. Меньше знаешь, лучше спишь. Единственное, что — опять-таки про себя — домозговал: постель. А что? — девка красивая, даже очень. Мишка — человек с пропеллером в заднице. А поскольку на деле оного устройства там не торчит, то у подобного рода мужиков его функционал перемещается вперёд. И — удирайте, девки! Или, наоборот — сбегайтесь! Как правило, происходит последнее…

То есть Лёшкино допущение нисколько не заставляло в нём сомневаться. Тем паче, что и он сам сразу высоко оценил внешние качества Насти. Той своей половиной, которая биологическая, мужская. Которая тут же облизнулась, впервые увидев её в кафе, где была назначена встреча с Митридатом. А что — девушка была красивой, во вкусе Кравченко. Девушка оказалась умной, во вкусе Кравченко. И… на том, собственно, и всё. Ибо социальная половина сразу цыкнула на инстинкты: ты человек женатый, она — подруга соратника, у вас важное общее дело…

Вторично увиделись уже здесь, в Луганске. Естественное дело: Настя снова работала в паре с Митридатом. Теперь они трудились в аппарате госбезопасности. Но плюс к тому писали некие «вонючки» — так Мишка называл то ли отчёты, то ли доклады — какому-то ещё «руководству». Что это было за руководство и где сидело, оставалось только догадываться. Мишка, разумеется, не говорил всего — несмотря на их уже давнее, с Крыма, знакомство, и закреплённую в бою дружбу. Как ничего не говорила и Настя. Тоже несмотря, как говорится, на… Ну, скажем, дружбу.

Которая родилась, как ни странно, из-за постельного облома. Но только не в устойчивом понимании этого термина.

Как-то они с Настей остались одни. Причём в квартире Мишки. У которого вдруг нашлись неотложные дела, и он ушёл.

Выпивали терпкое крымское вино, говорили. Среди прочего почему-то о скифах — Настя всерьёз увлекалась этой темой. Ну, и чуть-чуть обменивались флюидами взаимной симпатии. Возникшими отнюдь не сейчас: как позднее призналась девушка, тайные шевеления биологической половины Лёшки для неё секрета не представляли. И, хотя она того не показывала, те находили встречный отклик уже в её душе. Можно было бы сказать: в её естестве. Но, как поведала Настя, она была и покамест остаётся девушкой свободной. А когда сердце женщины свободно, то душа её охотно соглашается с естеством. Если, конечно, мужчина не конченный урод. Ну, Кравченко так оценить было бы затруднительно. На это Настя тоже намекнула вполне прозрачно.

В общем, оказаться в этих условиях в одной постели было совершенно неизбежно. И всё шло к затверженному миллионами лет эволюции финалу, но тут в Лёшке сыграла тревогу одна совершенно неуместная на первый взгляд мысль. Возможно, это была и паранойя. Но полезная, элемент которой всегда держать в себе учил Ященко.

«Не слишком ли быстро?» — подумал Алексей, уже дойдя в ласках до точки — как это у лётчиков? — принятия решения. Ещё точнее — дойдя до позы, предусматривающей однозначное продолжение. И пусть Мишкин контакт и передал ему опытный и хитрый начальник, пусть и определились они с Мишкой относительно «спины к спине», — но «медовую ловушку» всё это не отменяет. При всей дружбе-союзе. Ибо лишний якорёк на партнёре в агентурной работе никогда не помешает. Так, на всякий случай.

И Лёшка сам себя стащил с Насти. Буквально за задницу. Промямлив, что-де очень девушку хочет, но не готов изменить жене. Тем более имея двух деток.

Получилось не очень убедительно, но решения своего он не изменил. И даже заставил уйти возбуждение, сосредоточившись на воспоминании о той засаде у Шатоя. И даже всегда готовую вспомнить о ране ногу заставил заныть.

Он потом не раз жалел — и в то же время не жалел — о той минуте. Ибо Настя продолжала его манить, и где-то в душе он ощущал некий росток привязанности к ней. Знал, конечно, что завёлся он, этот росток, как раз от нереализованного секса. Чем больше женщину мы меньше… Но вырывать его из души не хотел. Да и зачем? Хорошая девчонка, хорошим оказалась товарищем…

Предназначалась ли хорошая девчонка Мишкой в «медовые ловушки» или по своей инициативе решила провести ночь с московским офицером, Алексей, естественно, никогда так и не узнал. Точнее, не узнал наверняка. Правда, когда они сдружились до той степени, что смогли без всякого тайного подтекста подшучивать над своими отношениями и друг над другом, он как-то признался о подлинной причине тогдашнего своего решения. Настя, естественно, над его опасениями посмеялась. И, конечно, всё отрицала — насчёт «медовой ловушки». И без владения телепатией в этом вопросе было уже не разобраться.

Но зато призналась, что так оно вышло даже к лучшему. Потому что она, дескать, рано или поздно начинала плохо относиться к мужчинам, с которыми переспала и рассталась, — чаша испита, кому она нужна, только раздражает своим видом. Такой вот характер. С Лёшкой же расставание рано или поздно всё равно было предопределено — «не из семьи же его уводить, такого хорошего». Зато теперь, без застрявшей между ними двусмысленности завершившейся связи, можно просто и долго дружить, без всякого битья надоевшей посуды и выяснений отношений.

Правда, это она рассказала гораздо позднее. И тогда Лёшка поверил, что с Митридатом Настя действительно не спит, хотя и живёт с ним в одной квартире. Она такая, да… Котёнок, который гуляет сам по себе…

Лишь один раз он её «качнул» — более в шутку, чем с серьёзным намерением, — спросив: «Ну, сегодня-то про меня в «вонючках» ваших ничего не докладывали?» «Нет, сегодня ничего», — на автомате ответила Настя. Отчего Алексею довольно многое стало ясно. Но в принципе в их странной дружбе это ничего не изменило. Ибо от обоих их с Митридатом так густо пахло грифом «Совершенно секретно», что лишний интерес, как говорится, был чреват. А чёрного кобеля не отмоешь добела…

Собственно, и сейчас, в «Бочке», Лёшка больше шутил, нежели всерьёз интересовался Мишкиной мотивацией. Сказывалось пивко.

Но тот посмотрел на него бешено. Потом пригасил взгляд, пожал плечами и демонстративно отвернулся. Допил пиво. Махнул рукой официантке, чтобы принесла ещё. Повернул голову к Алексею. У того аж засвербило немедленно извиниться за глупую шутку. Но Митридат сказал выразительно:

— Чудак ты… На букву «м». И хочется мне послать тебя в задницу. Конспиролог хренов! Тут, блин, ситуация, когда даже… Да всё руководство республики сидит тихо и дышит через раз! Парни Бэтменовские на базе у себя забаррикадировались. И что делать дальше будут, хер кто знает! И здесь, на автобазе на Кулика сорок человек сидят. Круговую оборону заняли! На Первого все стрелки переводят! Да грозят войной на него пойти! На главу республики! А тот, естественно, своих по тревоге поднял.

И тут ты, такой красавчик! Из Москвы, дружбан Бэтмена, диверсант, командир лично сколоченной и преданной только ему группы! Ты сам-то хоть понимаешь, что стал пригодной фигурой для разных комбинаций? Да вот хоть бы даже втёмную тебя разыгрывать!

Он помолчал, набираясь воздуха, как бык. Алексей, в политику здешнюю никогда не лезший, только сейчас начал понимать, в каких раскладах действительно оказался. В ГБР «Бэтмен» он действительно завоевал определённый авторитет. Под ним действительно своя автономная группа, которая опять-таки довольно известна за свои результаты. Он сам со своей личной войной с «Айдаром» достаточно популярен. Хоть и в узких кругах, но тем не менее. И если сейчас по республике начнётся замятня, ему никак не избежать самого разностороннего внимания к себе.

Да, прав был Ященко: оперативник из него средненький… Хотя здесь как раз аналитика, скорее…

Завоевался, в общем. Перестал за политикой следить! А она ведь дама такая… Строгая. Как говорится: «Если вы не занимаетесь политикой, это не значит, что политика не займётся вами»…

— Всосал? — осведомился Мишка уже менее агрессивно. — И посадить ведь тебя можно запросто. И не просто на подвал, а хотя бы и в России. Запросто! С охотой с твоей за айдаровцами. Это ж чистая сто пятая! Или бандерам отдать. Подставить им тебя одного — и амба. И, заметь, это при том, что мы ещё не знаем московских раскладов. А там о тебе помнят, не сомневайся…

На сей раз Алексей даже не попытался схохмить. Хотя сразу пришли на ум те самые «вонючки», которые, поди, не раз давали повод в Москве не забыть о некоем отставном капитане Кравченко…

Не до хохм уже. Прав Мишка! Война тут! А на войне всегда — волки пируют. При необходимости — и тобой.

Если слабину дашь.

— Меня, кстати, в Москву вызывают, — сказал Митридат. — Сегодня в ночь поеду. Настя за тобой присмотрит, герой, блин.

Помолчали.

— Ладно, — проговорил Алексей. — Не обижайся, дружище. Пошутил неудачно. Не хотел. Осознал свою вину, меру, степень, глубину… И прошу меня… как там? А! — направить на текущую войну.

— Дурила из дурил, а как заговорил! — вернул Митридат цитату из того же бессмертного «Федота-стрельца». — Кстати, про «дурилу» — это не шутка. Не совсем шутка, — оговорился, впрочем, чтобы вовсе не обидеть. — Хорошо, что осознал. Потому как лучше всего тебе пока запрятаться как раз на войну…

Эка, серьёзно-то как! Запрятаться! Может, всё сгущает краски Мишка?

Но тот краски не сгущал. Что и обнаружилось уже секунду спустя.

У него зазвонил телефон. Судя по тому, как изменилось лицо Митридата после того как он что-то там выслушал, новости были плохими.

Потом он взглянул на Алексея.

Взгляд был таким, что у того что-то обрушилось внутри.

— Давай, пошли, — скомандовал Мишка, поднимаясь со стула и бросая на стол деньги за пиво.

В ответ на вопросительное вскидывание бровей добавил:

— К тебе летим. Квартиру тебе взорвали. Есть пострадавшие…

Ирка!