Воинство болот

Глава 4 Ночь в джунглях

Сон принцессы напоминал медленное погружение в топкий омут, где глохнут звуки и умирают жесты. Вокруг клубилась зеленая мгла, из которой высовывались оскаленные рожи, снабженные устрашающим арсеналом острых клыков, витых рогов и костяных ушей. При попытке повернуться к личинам демонические хари расплывались мутным облаком и вновь собирались где-то за пределами видимости, издавая мерзкое хихиканье.

Дух принцессы давно покинул поляну перед особняком и несся над просторами материка, над которым распространялась крылатая тень Нечистого.

Как это часто бывает в беспокойном сновидении, Лучар переживала целый букет чувств и эмоций, недоступных ее сознанию в бодрствующем состоянии. Ее душа сплелась с истерзанной войнами землей в единый клубок. Принцесса с отвращением и ужасом ощущала неземной холод, в который погружались целые области, которых касалась тень Нечистого, слышала, как дрожит и стонет земля от поступи многочисленных лемутских орд. Бесконечно долго ее сознание одновременно было в стадах баферов, в ужасе бегущих на север, в косяках рыб, устремляющихся из искрящихся водоемов в зловонные болота, чтобы лечь на илистое дно омутов и затаиться, пока безмолвные фигуры некромантов прошествуют мимо.

Омерзительнее всего показались ей земли несчастного Д’Алви. Даже столбы пыли, взметенные на дорогах сапогами солдатни Зеленого Круга, и те вопили о помощи и корчились, словно живые.

Пока одна часть разума принцессы созерцала картины мерзости запустения, воцарившегося на разгромленных землях, другая бодрствовала. Коротко звякнул серебряный колокольчик, знак опасности, и Лучар постаралась вынырнуть из кошмара.

Теперь она знала, что все увиденное ею есть лишь дьявольское наваждение, морок, нагнетаемый усилиями десятков чернокнижников и колдовскими машинами. В этой паутине черного отчаяния человек мог биться бесконечно, теряя всякую надежду, становясь обессиленной страхом жертвой.

— Свет да одолеет Тьму, — прошептал в голове знакомый, с характерной хрипотцой голос брата Альдо, и наваждение отхлынуло.

Парящий над континентом дух Лучар купался в лучах чистого звездного света. Под ней расстилались девственные просторы лесов, где билась ночная жизнь, многоликая и разнообразная, которой дела не было до войн двуногих. Порхали над вершинами деревьев причудливые тени, в лунном сиянии ветвистая сетка лесных рек казалась потоками расплавленного серебра, в которых сверкали алмазной россыпью косяки рыб.

Мир ночных шорохов и приглушенных звуков был океаном, вечным и мудрым, в котором жалкие клочки, отвоеванные Нечистым, тонули, словно бабочки-однодневки в пруду. Природа продолжала свое непостижимое бытие. Для нее свершения адептов Нечистого — не более чем легкая рябь на бесконечной толще воды.

Отчаянье отступило, уступив место безмятежности.

Пьянящий восторг охватил принцессу, и она понеслась над континентом к северу, куда дорога Нечистому заказана.

Переход от болот и лесов к водной глади показался внезапным. Внизу разверзлась незамутненная зеркальная гладь, в которой отражались гроздья крупных звезд и дрожала необычайно крупная луна.

Во сне Лучар громко вздохнула, захлебнувшись восторгом. Внутреннее Море казалось волшебным щитом древнего героя, отразившись в котором любая нечисть превращается в камень. Не существует оков, что можно наложить на эти воды, поняла принцесса. И действительно, призрачные крылья Тьмы, силясь распространиться над морем, таяли и умалялись, словно ночная дымка от столкновения с первыми утренними лучами.

По болотистому берегу брели маленькие фигурки, один взгляд на которые словно загипнотизировал принцессу. Ее сознание из поднебесья устремилось вниз, навстречу идущим вдоль полосы прибоя силуэтам.

Принцесса вскрикнула, да так, что рядом с палаткой послышался топот встревоженной стражи. Некоторое время гвардейцы шепотом переговаривались, не решаясь заглянуть в палатку, пока один из них, седой ветеран, не откинул полог клинком, и не убедился, что последняя надежда народа Д’Алви лежит на своем ложе, разметавшись по плащу, со счастливой улыбкой на губах.

Проглотив проклятье и утерев со лба холодный пот, стража разбрелась по углам палатки, а ветеран уселся у костра и воспользовался своей привилегией, дарованной еще Дэниелем за верную службу: находясь на посту, хлебнул пару раз из горлышка небольшого кувшина.

Лучар признала в путниках, которые брели между вод Внутреннего Моря и краем Великого Пайлуда, спутников Иеро и самого пера Дистина.

Первым брел, опустив могучие рога к самому мокрому песку и аппетитно хрустя водорослями, огромный лорс. Его бока, забрызганные липкой грязью до самого седла, тяжело вздымались. Похоже, совсем недавно ему пришлось несладко. На мгновение перед внутренним взором Лучар мелькнули его удивительно умные и внимательные глаза, которые бросали короткие, прицельные взгляды по всем восьми сторонам света. Вкусная еда и усталость не сделали из боевого быка метсианской кавалерии беспечного жеребенка. Он был и оставался бдительным часовым, готовым в любое мгновение превратиться в не знающего пощады могучего воина.

Следом трусил небольшой медведь, измазанный тиной еще сильнее, чем его рогатый друг. Горм с явным неудовольствием следил за тем, как чуткие ноздри лорса находят тронутые тленом водоросли, а бездонный рот, снабженный набором великолепных зубов методично перетирает их в жвачку, роняя на песок зеленоватую пену.

Некоторое время медведь сторонился пенных хлопьев, но не справившись со своей склочной натурой, громко чихнул и принялся оставлять свои пахучие метки.

Голова лорса медленно поднялась от большой кучи плавника, и медведь едва успел отскочить в сторону, иначе копыта задних ног Клоца размозжили бы ему череп.

Отпрыгивая в сторону, Горм ударил идущего последним человека своим мохнатым задом, и тот полетел в лужу. Вторично медведю пришлось проявлять недюжинную прыть, когда разгневанный воин-священник попытался пнуть его сапогом.

Коротая время в обычной возне, к которой Лучар в свое время, во время совместного путешествия, успела привыкнуть, маленький отряд направлялся к югу.

«Неужели муж не знает, что Лантическое побережье захвачено? — пронеслось в голове принцессы.

Она попыталась позвать Иеро, напрягая все свои ментальные возможности, но видение истаяло, словно дымка.

Она вновь парила над просторами Внутреннего Моря. В юго-восточной части акватории бились тугие силовые линии, от которых исходила явственная эманация зла. В девичье сердце словно вонзилась раскаленная игла, и она беззвучно застонала.

Остров Манун, главное логово Голубого Круга, продолжал жить своей призрачной жизнью. Словно раковая опухоль на водном теле свободного от зла моря, он притягивал к себе все то, что сторонилось света.

Принцесса разглядела серебристые тени гигантских щук, покачивающихся на волнах вблизи скалистых островных заливов. У самого входа в бухту сплетался и расплетался клубок огромных миног, более похожих на океаническую гидру, из тех, что согласно пиратским легендам, утаскивают на дно целые корабли.

Самый неистовый и мстительный враг Иеро, брат С’дана, был мертв. Его лысую голову оторвали медведи, родственники Горма, и прикатили на поле боя у Озера Слез. Но принцесса не могла этого знать, а потому остров Манун казался ей самым страшным местом на Земле, истинным средоточием мрака.

Пытаться пробиться сквозь ментальный купол, установленный вокруг колдовского острова с помощью хитрых приборов, Лучар, с ее неглубокими познаниями и навыками, казалось бесполезным. Над скалистым клочком суши, лишенным всего живого, даже воздух словно уплотнился, превратившись в непроницаемый щит.

И вновь дух принцессы, освобожденный от тела, заскользил над волнами, между безразличных к войне и миру звезд на черных небесах, и их отражениями.

В это самое время в одной из комнат особняка Фуалы, где расположились на ночлег придворные, начали происходить странные события.

Юная фрейлина, весьма тяжело переносившая поход, не спала. Она погрузила измученные ноги в драгоценную вазу, взятую из столовой Каримбала, и с тихими стонами шевелила пальцами в прохладной воде. Боль в лодыжках и ступнях не давала ей возможности заснуть вот уже вторые сутки. Еще раньше девушка, не привыкшая дни напролет проводить верхом на хоппере, вынуждена была идти пешком, а на привалах подкладывать под ставшую весьма чувствительной часть тела наскоро сшитую из рогожи и набитую листьями подушку.

Сие нежное создание, вырванное войной из череды балов и званных обедов, коротало время за разглядыванием портретов при слабом свете лучины.

Больше всего ее взгляд притягивал портрет самой знаменитой красавицы Фуалы. Первое время фрейлина с восхищением созерцала лебединую шею и гордую посадку маленькой головки, потом созерцала тонкие и словно полупрозрачные пальцы Фуалы, сложенные на животе.

Когда вода в вазе стала теплой, а боль в ногах несколько утихла. Девушка, воровато оглянувшись, дотянулась до плаща главного дворцового балетмейстера, храпевшего у самой стены, и принялась торопливо вытираться.

Покончив с этим, фрейлина невзначай подняла глаза, и ей вдруг показалось, что фигура в резной дубовой рамке шевельнулась. Моргнув от неожиданности и тряхнув золотыми кудрями, девушка пригляделась к портрету внимательнее. Но нет, лишь тени гуляли по матово блестящей поверхности картины, писаной дорогой краской, добываемой рыбаками Каллины из редчайших пурпурных раковин, рискуя жизнями ради изысканных вкусов знати.

— Мерещится же всякое… — пробормотала фрейлина и с тоской посмотрела на роскошную кровать у дальней стены, занятую двумя толстыми матронами, чьи пышные титулы позволили им занять единственное пристойное место ночлега.

Остальные беглецы из Д’Алви расположились на полуистлевших перинах и подушках, которые стащили сюда со всего особняка чихающие от пыли гвардейцы. Поверх рухляди воины кинули свои плащи и пропахшие кислым потом хопперов потники, и удалились, косясь на потемневшие от времени и сырости портреты.

Но что-то притягивало ее к изображению Фуалы.

Девушка медленно поднялась, взяла в руки деревянную плошку, в которой шипело масло и чадила лучина, и приблизилась к портрету, ступая босыми ногами по запыленному полу. Хотя она неотрывно смотрела в глаза красавицы, превратившиеся вдруг в два темных бездонных провала, фрейлина ни разу не споткнулась о раскинувшихся в самых причудливых позах царедворцев.

Мать Черного Герцога, изображенная на фоне лесной чащи, казалась девушке более реальной, чем спящие на полу люди.

Фон картины пошел рябью и стал приобретать глубину. Мгновение назад девушка ощущала только спертый воздух зала и прогорклый запах масла, теперь же ей почудились дивные лесные ароматы, легкий привкус цветочной пыльцы, которую принес ветер из глубин чащи, далекое щебетание пташек и шум текущей воды.

От картины упала длинная тень, слабо очерченная, смутная. Она потекла по платью, а затем собралась дрожащей мерцающей лужицей на пыльном полу.

Во все глаза смотрела фрейлина в прекрасное лицо Фуалы. Тонкий нос, открытое чело без следа морщин, задорная родинка над черной аркой выгнутой бровью, все это казалось рельефным, живым, манящим. Странно сверкнул камень в тяжелой золотой оправе на тонком пальце матери Амибала. Это заставило девушку еще раз моргнуть.

Чтобы рассмотреть перстень поближе, она попыталась шагнуть вперед, но ноги увязли в обволакивающей лодыжки тени, и она покачнулась. Чаша с маслом накренилась, и вниз потекла огненная струйка.

Ведьма на портрете улыбалась легкой снисходительной улыбкой, словно запечатлевший ее художник знал, что Фуала станет много лет спустя сопереживать девичьей неловкости.

Восстанавливая равновесие, фрейлина потянулась рукой вперед и коснулась портрета. Руку обжег неземной холод, словно она попыталась опереться на ледяную глыбу или запотевшее на морозе зеркало.

По пейзажу за спиной ведьмы побежали круги, как от камня, пущенного в прорубь детской рукой.

С громким криком фрейлина стала проваливаться внутрь картины.

Придворные вскочили и принялись метаться по зале, голося и сталкиваясь друг с другом. Огонь попал на тряпье, и рыжие языки уже лизали тяжелые гардины.

Лучар очнулась и прислушалась к суете и гомону в лагере.

«Неужели нас настигли?»

Она принялась торопливо одеваться, впопыхах привесила широкий пояс с ножнами вверх тормашками, споткнулась о кадушку с водой и едва не врезалась в опорный столб.

Наконец ей удалось привести себя в порядок и выскочить на свежий воздух. Стражники на месте, клинки в ножнах, сразу же отметила принцесса.

«Но почему так светло на поляне?»

При этой мысли она повернулась к жилищу Каримбала и ахнула. Внутри особняка полыхал огонь. Пламя пробивалось сквозь узкие бойницы и окна, освещая растревоженный лагерь. Из распахнутых дверей, откуда валил клубами дым, выбегали придворные, а их грубо расталкивали гвардейцы, пытаясь пробиться внутрь.

Подбежал маркиз, глаза которого, красные от недосыпа, казались сродни лемутским.

— Пожар вспыхнул на втором этаже, если гвардейцы помедлят, огонь переметнется вниз, — сказал он.

— Сама вижу. Велю выпороть того, кто баловался со светильником, невзирая на чины и регалии, — принцесса поискала глазами барона, но тот, похоже, командовал тушением.

— Да пусть бы и сгорело это ведьмино гнездо! — в сердцах сказала она. — Только бы люди не пострадали.

Со стороны озера уже спешили му’аманы, волоча мехи с водой. Появился барон, левый ус которого подгорел, придав вечно напряженной физиономии генерала встревоженное выражение.

— Кажется, на втором этаже живых больше нет. Огонь мы остановили на первом, но наверху все к дьяволу выгорит, — принялся он торопливо докладывать, размазывая по лицу гарь и копоть.

— Жертвы есть?

Гайль сокрушенно развел руками:

— Кажется, все на месте. Велите двору собраться у вашей палатки, пересчитаем. А то у некоторых родовое дерево длиннее и ветвистее, чем рога у чудища из охотничьей залы Амибала. Меня они не слушают.

— Командуйте от моего имени, барон.

Лучар зевнула, и ворчливо добавила:

— А я, с вашего позволения, постараюсь доспать еще часок-другой, раз уж неприятеля поблизости нет.

Маркиз и барон разве что не бегом направились в сторону усадьбы, а принцесса вернулась в свой шатер. Раздеваться ей было лень. Отстегнув пояс с ножнами и скинув сапоги, Лучар завалилась на свое ложе, и мгновенно провалилась в сон.

Рухлядь на втором этаже к утру выгорела дотла, и огонь унялся. В коридорах гуляли дымные клубы и никто не хотел туда соваться. Придворных пересчитали и положили в шатрах му’аманов.

— Похоже, пропала лишь молоденькая фрейлина, — сказал Гайль маркизу, который с явным сожалением смотрел на прекрасное строение, утопающее в предрассветной тьме.

Подошел гвардеец, чихая и кашляя, на ходу скидывая сырую попону, от которой валил пар и дым.

— Наверху нет никого живого, — доложил он, и вновь согнулся пополам от кашля.

— Точно?

Солдат, не имея возможности ответить, лишь посмотрел на Гайля полными укоризны глазами, дескать, не второй же раз туда лезть. Барон пожал плечами, и указал гвардейцу в сторону озера:

— Приведи себя в порядок, горелая рожа, и отдыхать.

Отдышавшийся солдат побрел к воде, на ходу бормоча что-то вроде «неизвестно еще, у кого из нас рожа горелая».

— Н-да, ну и дисциплина, нечего сказать, — протянул маркиз.

Гайль не обратил на его замечание никакого внимания, о чем-то напряженно раздумывая. Наконец лицо его прояснилось.

— Если это была диверсия, то какая-то идиотская.

— С чьей стороны диверсия?

Брови Герда взлетели ко лбу.

— Не знаю.

— Скорее уж, враги попытались подать сигнал о нашем местоположении.

— Только неудачно, — убежденно сказал барон, стараясь пригладить сильно укоротившийся ус, — особняк в низине, и огонь видно было лишь от линии наших постов, не дальше. Вот если бы полыхнуло до небес…

— Думаете, фрейлина?

— Очень может быть. Запалила и юркнула в лес.

— Будем надеяться, что там она и подохнет.

— Аминь.

Они уселись на сваленные кучей седла хопперов и принялись рассматривать темнеющую в ночи глыбу таинственного особняка.

Под утро случилась еще одна тревога. Со стороны реки раздался резкий и звонкий окрик часового, сторожившего хопперов, и какая-то возня. Поспешивший туда маркиз вернулся раздосадованный.

— Этот болван говорит, дескать, какой-то зверь мимо пробежал и плюхнулся в озеро.

— Ну и что?

Гайль зевнул так, что в ушах заложило, и лязгнул зубами, едва не откусив себе язык.

— А то, что прибежал он со стороны особняка.

— Бред, — убежденно сказал генерал, укладываясь на свой разостланный по земле плащ и с наслаждением вытягивая позвоночник. — Мимо нас никто не бегал, ни зверь, ни человек. У страха глаза велики, а рядом с домиком Фуалы и мне не очень по себе.

Маркиз пожал плечами и, примостившись рядом, принялся полировать свой клинок, и без того выглядевший идеально. Когда барон захрапел, юноша поднялся, и начал расхаживать по лагерю.

— Плохое место, очень плохое… — расслышал он голоса пехотинцев, чьи белые одежды смотрелись в утренних сумерках, словно саваны мертвецов.

Он прислушался.

— Хоппер — зверь глупый, еще глупее тех, кто на них ездит, — говорил все тот же голос, — но зло чует, это точно. Так вот, ушастых прыгунов к этому поганому дому не подтащишь.

Маркиз попытался подойти поближе, но голос смолк. И все же Герд узнал говорившего и сильно удивился: «Оказывается, командир му’аманов суеверен, никогда бы не подумал. На вид — грубый вояка, привыкший отрезать лемутам уши, сушить на солнце и дарить своим многочисленным женам.»

Наступило утро.

Проснувшаяся Лучар захотела осмотреть особняк перед тем, как двинуться дальше.

Она выглядела опечаленной гибелью фрейлины. В то, что девушка могла быть шпионкой Зеленого Круга, принцесса отказывалась верить напрочь, надерзив по этому поводу Гайлю.

— Если ее останки там, следует отвезти их подальше от особняка и похоронить по-человечески.

Тяжело вздохнув, барон поплелся за Лучар.

Здание выглядело, словно многоглазый череп неведомого чудовища, выеденный изнутри муравьями и червями. Распахнутые двери казались открытым в беззвучном хохоте ртом.

У самого входа принцесса остановилась, словно ударившись в стену.

— Что такое?

Гайль настороженно повел усами, и костяшки пальцев, сжатых на эфесе, медленно побелели. Потом он увидел то же самое — и вновь оскорбил уши августейшей особы нецензурной бранью.

Стоявшие слева и справа от входа грифоны исчезли.

Лучар медленно подошла к постаментам, опустилась на колени и потрогала руками большие львиные следы, четко впечатавшиеся в сырую землю. Местами они оказались затоптанными грубыми солдатскими сапогами, но кое-что осталось.

— Спрыгнули и ушли, — произнесла принцесса, и каким-то новым взглядом посмотрела на особняк Фуалы.

Гайль не сказал ничего, а пошел по следам. Лучар молча последовала за ним.

Они обогнули по широкой дуге край палаточного лагеря, подошли к месту, где стояли хопперы, и оказались на берегу озера. Здесь следы терялись в иле, но не было никаких сомнений — грифоны ушли под воду.

Посланный вкруг водоема верховой дозор доложил — из воды никакие чудовища не вылезали.

— Значит, стоят сейчас на дне и смотрят на нас, — произнесла Лучар и зябко поежилась, глядя в зеленоватую воду. Как назло, со дна всплыла горстка пузырей, и она вздрогнула всем телом, и поспешила отвести глаза.

— Идемте в особняк, ваше высочество, — сказал Гайль, которому также было не по себе.

— Как только похороним несчастную фрейлину, немедленно снимаемся и маршем на юг, — бормотала Лучар. — Я не намерена оставаться рядом с этим мерзким строением. Пусть и дальше хранит свои тайны.

— А может, подпалить? — спросил Гайль.

— Неизвестно еще, что полезет из подземелий, когда стены рухнут, а пол обрушится, — сказала принцесса.

Они поднялись на второй этаж, стараясь делать поменьше движений, ибо полы одежды поднимали в воздух клубы гари. Поиски не дали ничего. Ни костей, ни украшений девушки на месте не удалось обнаружить ни на первом этаже, ни на втором.

Маркиз даже забрался на крышу и прошелся по карнизу от одной бойницы до другой. Тщетно, девушка исчезла.

— Где ее видели в последний раз? — спросила Лучар у Гайля. Тот дернул плечом и сквозь зубы сказал:

— Я ночевал на свежем воздухе, а ваших придворных сюда больше не заманишь.

— Что же, мы сделали, что могли, — вздохнула принцесса и тут же пылко сказала барону, который уже начал спускаться вниз:

— Но пока вина не доказана, считать ее шпионкой нет никаких оснований, барон!

— Как будет угодно, — буркнул тот.

Принцесса задержалась на один миг, разглядывая портрет, чудом пощаженный огнем.

На фоне дивного вида леса две дамы сидели на пригорке, и о чем-то беседовали. Одну из них Лучар узнала. Фуала мило улыбалась и что-то нашептывала своей собеседнице, склонившись к самому уху.

— А ведь правда хороша, — грустно вздохнула принцесса.

Собеседница, изящно облокотившись на пригорок, сидела спиной к зрителю, и принцесса не смогла узнать свою фрейлину, как не разглядела и крохотных красных ранок на ее шее.

Еще раз оглядев пепелище, Лучар спустилась вниз. Демонические фигуры, толпящиеся у входа, после происшествия с грифонами, она оглядела с новым чувством.

«Неужели, и эти шляются по ночам?»

Вновь мелькнула мысль уничтожить усадьбу, но принцесса махнула рукой.

Вскоре отряд изгнанников двинулся дальше на юг.