Воинство болот

Глава 8 Праздник в Каллине

Старый генерал, носивший вот уже пять десятков лет кличку Лунь за вечно встревоженный взгляд, как раз подстать ловчей птице, с которой только что сняли матерчатый колпачок, сморщился от яркого солнечного света. Утренний ветерок шевельнул его седую шевелюру, и он хрипло откашлялся, недовольно глядя в небеса над столицей. Там кружились крупные черные вороны, оглашая прозрачный воздух гортанными криками.

— Не к добру это, — пробурчал командир гарнизона, которому во всем виделись дурные знаки и нехорошие предзнаменования.

Спешившая мимо него толпа, напротив, была настроена повеселиться на славу. Народ, разодетый не по-будничному пестро, стекался к большой рыночной площади, с которой гвардейцы убрали торговые лотки и завезли сухой морской песок для ристалища.

Сейчас как раз ратники устанавливали большие дощатые щиты для лучников и метателей дротиков, а разодетый в пух и прах церемониймейстер обходил площадку, подготовленную к турниру, с негодованием поддевая носком щегольского сапожка изредка встречающиеся в песке ракушки.

Генерал хмуро осмотрел крыши примыкающих к площади строений. На них застыли лучники.

Многие из них опустили свое оружие и откровенно глазели на молодых горожанок в открытых туниках, рассаживающихся на деревянных лавках за ограничительной чертой, проведенной мечом по песку. Благо, сверху открывался отличный вид, ибо платья столичных модниц были сильно декольтированы.

Это манкирование стрелками своими обязанностями привело генерала в негодование.

— Капитан! Немедленно приведите в чувство этих кобелей!

— Ваш помощник убыл на Грязевой Ручей, мой генерал, — четко отрапортовал юный лейтенант, который и сам косился вослед старшей жены известного на всем Лантическом побережье купца, которая, проходя мимо, состроила ему глазки, а потом показала язык.

— Тогда вы займитесь этим! И чтобы глаз не спускали с короля!

— Будет исполнено, мой генерал.

Испустив глубокий вздох вослед беспечно спешащей к лавкам девицы, лейтенант поплелся к прислоненной к стене лабаза деревянной лестнице. Лунь проводил его недовольным взглядом.

— Как там плотники справляются?

Этот свой вопрос он адресовал маленькому толстячку, который близоруко щурился и нервно жевал губы. Глава цеха плотников вздрогнул, словно от удара бичом, и залепетал:

— Не извольте беспокоиться, уже почти готово.

— Если к приходу августейшей четы или посла Объединенного Королевства хоть одна немытая рожа в мастеровой рубахе будет мелькать на ристалище, велю выпороть. Причем — вас.

Покрасневший до корней волос глава цеха засеменил на своих толстых коротких ногах к деревянному постаменту, возле которого суетились его лучшие мастеровые. Оттуда послышался его голос, более похожий на мышиный писк, доносящийся из лап проворной кошки.

Лунь опять поморщился, сплюнул в пыль у своих ног и подозвал одного из гвардейцев.

— А ну-ка, сбегай туда, да гаркни как следует, а то этого червяка не послушают.

Лицо генерал несколько просветлело, когда из боковых улиц появились две гвардейские роты и стали рассредотачиваться вдоль ограничительной черты. Однако, вспомнив, что лучшие воины отправились разгонять шайку лемутов на проселочной дороге, Лунь вновь нахмурился.

— А вот и циркачи, хвала Вечным Небесам! Иначе народ скоро начнет топотать ногами и голосить, а у меня так болит голова!

Таким восклицанием он приветствовал появление весьма живописной процессии. Впереди шли три акробата в пестрых одеждах, сшитых из льняных лоскутков, раскрашенных в различные тона зеленого цвета. Лица закрыты масками с прорезями, в руках бубны и какие-то трещотки. Выскочив с улицы, ведущей от центра города к ристалищу, труппа тут же подняла жуткий тарарам.

Под рокот бубнов и трещоток выступали акробаты, которые катились по песку колесами, кувыркались, выпрыгивали выше голов, растопырив в стороны ноги, словом, крутились, как бесы на шабаше.

Несколько девушек в странных длиннополых одеждах дули в длинные костяные дудки, и под этот дикарский мотив на ристалище вступили полуголые мускулистые мужчины, опять-таки в зеленых масках, скрывающих лица. Они вели на массивных цепях десяток самых настоящих аллигаторов.

Толпа неистовствовала, кидая под ноги бродячих артистов цветы, керамические овалы с профилем Дего Шестого, цветные ракушки.

Сам глава труппы ехал верхом на белогрудом олене, потрясая в воздухе трезубцем, словно был сыном Восьмигрудой Рыбины.

— Срамота! — с чувством вымолвил генерал и еще раз плюнул в пыль, созерцая русалочий хвост, приделанный невесть как к могучему заду главного артиста.

Вслед за оленем на ристалище выехали три крытые телеги, закамуфлированные под винные бочки. Генерал знал, что артисты так и не позволили гвардейцам заглянуть внутрь, говоря, что это праздничный сюрприз для королевской четы, гвоздь программы. Да те и не настаивали, унюхав, что из фальшивых бочек пахнет не вином, а протухшей водой. Телеги, которые влекли аспидно-черные быки из западных саванн, остановились, не доехав до мишеней.

Артисты начали представление, привлекая внимание собравшегося народа, а генерал повернулся к своему ординарцу.

— Давай бегом ко дворцу, глянь, куда делись августейшие и клятый посол Эфрема? Да, и загляни в казармы, пусть на площадь выйдут раненые и больные, да рассядутся вокруг этой штуковины, — сказал он вслед готовому бежать юноше, указывая на возвышение, от которого уже отходили уставшие плотники, подгоняемые звериным рыком гвардейца.

Лучники на стенах подтянулись, наложили стрелы и браво поглядывали сверху на площадь, имитируя изо всех сил полную боевую готовность.

Генерал достал из притороченного к поясу мешочка шерстяную тряпицу и принялся начищать грудные пластины своего панциря. Давненько ему не приходилось одеваться в полную броню, и сейчас он почувствовал, что годы уже не те.

Простеганная медной проволокой кожаная куртка, поверх которой был накинут короткий колет с медными пластинами, казалась тяжелой и неудобной, длинный широкий меч с массивной рукояткой перекашивал генерала влево, и он вынужден был взяться правой рукой за приставную лестницу.

«Еще немного, и придется отдать клинок оруженосцу, словно я обрюзгший от излишеств барон из Д’Алви или Чизпека, а не старый солдат», — подумал с неудовольствием Лунь.

Оруженосцу и без того было несладко. Он держал шлем генерала, его копье с раздвоенным жалом, на котором вяло трепыхалось треугольное знамя с белым крестом, точно таким же, что вышит на обтрепанных кожаных ножнах командира гарнизона. Младший отпрыск захудалого рода с южного пограничья, обливаясь потом, клял генерала на все лады, но вынужден был стоять прямо, не облокачиваясь на стены, как того требовал этикет.

Послышались звуки труб, на миг заглушившие дикарскую музыку артистов, и показалась августейшая чета. Королева ехала в паланкине, который несли на плечах четверо могучих мужчин со зверовидными бородами и кривыми кинжалами, заткнутыми за пестрые кушаки, расшитые королевскими гербами.

Генерал вновь принялся беззвучно возводить хулу на Вечные Небеса.

«Ну как смогут после этого телохранители выполнять свои обязанности? У них же еще несколько часов будут дрожать коленки и пот станет заливать глаза! Нет, давно пора вызвать церемониймейстера на дуэль и разом избавиться от кучи хлопот!», — подумал Лунь.

Рядом с паланкином гарцевал на подаренном Дэниелем хоппере сам Дего, который, как обычно, отказался от предложения начальника гарнизона одеть под камзол кольчугу, и вырядился, словно любовник какой-нибудь вдовушки с квадратной челюстью и гвардейскими усами, держащей в своих могучих лапах всю торговлю побережья и не скупящейся на костюм своей новой игрушки мужского пола.

Телохранители короля, впрочем, производили весьма бравое впечатление. Четыре закаленных в абордажах морских волка, как собаки, преданные Дего, зыркали по сторонам своими черными глазищами, не снимая немытых рук с эфесов зазубренных сабель. Правда, когда они проходили мимо генерала, на него пахнуло таким перегарным облаком, что Лунь закашлялся.

Артисты, по приказу церемониймейстера, покинули ристалище и расселись напротив деревянного возвышения, на которое степенно поднялась королевская чета под приветственные крики горожан и надсадный трубный глас.

Откровенно зевая, король пальцем подозвал церемониймейстера, вертлявого субъекта с вечно бегающими глазами и такими тонкими ногами, что всем глядевшим на царедворца неизбежно начинало мерещиться, что его коленки, того и гляди, начнут выгибаться назад, в обратную положенной природой сторону.

— Посла нет?

— Задерживаются, мой король.

— Ну что же, мы им не какая-нибудь захудалая провинция. Начинай.

Супруга попыталась что-то возразить самодурствующему Дего, однако по знаку тонконогого вновь запели трубы, и король лишь досадливо отмахнулся.

На ристалище вышли лучники. Тут были и дюжие гвардейцы с огромными неуклюжими луками, и мелкорослые лесные охотники, что несли в руках небольшие метательные снаряды, еще не подготовленные к стрельбе. Они принялись вощить тетивы и неторопливо натягивать их, оплетая ногами нижний рог и смешно припадая на зады, силясь согнуть второй упругий конец.

С величайшим неудовольствием генерал увидел среди готовых к соревнованию стрелков своего собственного лесничего.

— Вот каналья! Я же категорически запретил ему появляться на ристалище! Среди гостей наверняка отыщутся сносные лучники, а для предстоящих переговоров с послом было бы приличным поздравить его с победой стрелка из Объединенного Королевства! А этот негодяй, наловчившийся браконьерствовать в королевском парке, наверняка уведет приз.

Следует отметить, что правая рука лесничего несла на себе следы его похождений в королевском парке. Кисть была буквально изжевана сторожевыми псами.

Из-за этого печального обстоятельства старик наловчился посылать стрелы не так, как остальные жители Лантического побережья, держа пальцы щепоткой, а с помощью массивного бронзового кольца на большом пальце. Впрочем, на меткости сие обстоятельство нисколько не сказалось, как с негодованием, смешанным со скрытым восхищением, отметил Лунь.

Послышался перелив охотничьего рога, и первая стая пернатых снарядов со змеиным шипением взрезала воздух, устремившись к мишеням.

Народ издал слитный радостный возглас: знакомое всем красное оперение стрелы лесничего виднелось в самом центре крайнего щита. Разумеется, не он один угодил в цель. Пара гвардейцев и четверо жителей лесных поселков остались на ристалище, в то время как многие менее удачливые стрелки под свист и улюлюканье толпы поплелись прочь, ругая кто порыв ветра, а кто мошку, нечаянно попавшую в глаз.

Разодетые в пышные ливреи помощники главного устроителя празднества засуетились, оттаскивая щиты подальше от линии прицеливания.

Король вяло взмахнул вышитым платочком, и церемониймейстер как раз собирался давать команду на новый залп, как появился посол Объединенного Королевства.

Появление слуги Эфрема было встречено громким глухим ропотом. Вслед за скромным паланкином выехали всадники на хопперах, потрясая плюмажами и пестрыми флажками на длинных пиках. Затем, мерно печатая шаг, появилась панцирная пехота, идущая неправдоподобно ровным строем, именуемым «бычьим черепом», представлявшим собой ромб. Устремленный острым углом на воображаемого врага, ощетинившийся короткими копьями с широкими наконечниками, ромб двинулся по ристалищу. Слышалось лишь слабое позвякивание нагрудных пластин, да мерная поступь грубых сандалий.

Дворянская кавалерия разделилась на два крыла и с приветственными возгласами обтекла местонахождение августейшей четы Каллины. Отдав королю воинское приветствие, дворяне остановились, давая проход пехоте.

Остановившись напротив возвышения, «бычий череп» одновременно громыхнул десятками рук, кулаками ударивших в броневые пластины точно напротив сердца.

Дего милостиво помахал им пухлой ручкой, и по невидимому сигналу из паланкина панцирники, печатая шаг, отошли на площадку, специально отведенную для гостей.

Из паланкина выскочил энергичный мужчина, сорвал с головы шляпу, и положенным по этикету семенящим шагом двинулся в сторону Дего. Не терпевший протокольных мероприятий Лунь отвернулся от возвышения и принялся разглядывать вояк Эфрема.

Несмотря на жару, ни один из пехотинцев не позволил себе снять шлема, которые вскоре обязательно накалятся и начнут припекать головы.

Единственное послабление, которое позволил себе командир пешего отряда, так это скомандовать «вольно».

С дружным лязгом большие щиты опустились вниз, впившись в землю острым нижним краем, копья же, приставленные к ногам, составили призрачный частокол перед строем.

Полной противоположностью дрессированным солдатам Чизпека казались дворяне Д’Алви. Как только сложное действо у возвышения закончилось и посол воссел одесную Дего, в рядах аристократического ополчения началось шевеление. Кто спрыгивал со спины своего скакуна, кто снимал шлем, подставляя слабому ветерку, дующему с моря, ухоженную шевелюру. Некоторые даже, накинув поводья хопперов на специально вбитые в землю колышки, спокойно направились к жителям Каллины и вскоре смешались с толпой.

Наконец послышался новый сигнал рога, и в мишени со свистом отправилась очередная стайка стрел.

Генерал не стал отвлекаться, силясь разглядеть своими подслеповатыми глазами, куда и как именно лег залп. Он внимательно следил за работой своих собственных стрелков, рассредоточенных на крышах На этот раз он даже одобрительно покивал головой.

Как только луки претендующих на приз короля поднялись, на каждого из их обладателей нацелилось, по меньшей мере, полдесятка стрел. Любая попытка повернуться в сторону возвышения привела бы к смерти не только подозрительного лучника, но и его соседей. Старожилы столицы еще помнили случай, когда молодой наследник престола, сын предшественника Дего, оказался застрелен на подобном ристалище.

— Обошлось, — выдохнул генерал, когда слуги, выдернув три удачно легшие стрелы, принялись оттаскивать один-единственный щит еще дальше.

Тут посол наклонился к королю и что-то ему сказал. Последовал короткий разговор, и король подозвал церемониймейстера.

— Все ясно, — сквозь зубы пробормотал Лунь. — Сейчас выставит своего стрелка. Гостям все можно.

И действительно, из самой сердцевины панцирной чизпекской пехоты появился одетый во все зеленое тощий верзила, который рысью направился на линию прицеливания, отдав на бегу не слишком почтительный салют в сторону короля.

— Хамье!

Откомментировав таким образом появление нового действующего лица, Лунь повернулся в сторону купеческих домов, находящихся в тылу «бычьей головы». С виду усадьбы зажиточных горожан казались покинутыми, но генерал знал, что там затаились с клинками наголо его гвардейцы, готовые по первому же сигналу ударить в тыл посланцам Эфрема, буде те задумают любое коварство. На прилегающих улицах также толпились воины, парясь в жару под плащами, дабы не выставлять напоказ расшитые бляхами боевые куртки и секиры.

— Пробьет ли стрела сбрую этих молодцов, — спросил робким голосом оруженосец, указывая на строй панцирников, и тут же стушевался, ибо обратился к суровому ветерану не по всей форме. Старик с возрастом стал щепетилен к субординации, но на этот раз генерал не осерчал на юношу.

— Не знаю. Да и не важно. Эти тяжеленные кирасы, набедренники и прочие налокотники прикрывают их только спереди. Видимо, в своей снеси Эфрем считает, что его бойцы никогда не покажут спину врагам.

— Значит, под короткими плащами и у них…

— Кожа, — коротко сказал генерал, с удовольствием глядя на своих стрелков, стоящих на купеческих крышах в полной готовности. — Своя собственная, и вываренная в соленой воде шкура баферов. Никакой меди, бронзы и кости, тем паче, железа. Зверовые наконечники проколют их, словно шило.

— Дурацкий доспех, — сказал оруженосец, приободренный тем, что генерал его не оборвал.

— А вот это ты зря, юноша. У Эфрема все продумано. Удар «бычьего черепа» — страшная штука. Видел, как они надрессированы?

— Это уж точно, словно аллигаторы у циркачей.

— То-то же. Идя монолитным строем в ногу, они переходят на легкий бег, а по команде бросаются вперед, когда до врага осталось шагов пять-шесть. Таранный удар, натиск накоротке, и строй неприятеля разрезан, словно сухая краюха хлеба, в которую загнали колун. Будь броня тяжелее, они попросту не смогли бы воевать. А так, у них прикрыто то, что выглядывает при шаге и беге из-за щитов. То есть ноги и правая рука. Ну, разумеется, и на головах шишаки.

— И тем не менее, сейчас они уязвимы.

— Так я тоже не лыком шит, юноша. Последнее дело — пытаться воевать с помощью панцирного строя на узких улочках.

Меж тем лучник Эфрема, лесничий и один из лесных охотников готовились к выстрелу.

— Если он обставит гостя, велю бить кнутом, и посыпать спину солью.

Генерал поразмыслил, не послать ли оруженосца к лесничему с соответствующим предупреждением, но решил, что это может оскорбить противную сторону.

Послышался охотничий клич, и гомон толпы, за которым свиста стрел расслышать было решительно невозможно.

— Однако, — восхищенно сказал генерал, когда стоящий на самом краю ристалища щит повалился на землю. К пораженной мишени подбежали люди и принялись размахивать руками.

— Кажется, две стрелы в самом центре, а третья угодила в край, — сказал оруженосец.

Теперь уже на линии прицеливания остались лишь лесничий и гость. Охотник, в сердцах сломавший свой лук, был подозван к церемониймейстеру и получил поощрительный приз — щенка роскошной породы бойцовых псов, которых весьма редко завозили в Каллину из Намкуша.

— Зачем он ему, лучше бы дали пару нормальных волкодавов, — сказал генерал и тут же нахмурился. Пока взгляды всех собравшихся на площади, оказались прикованными к приготовлениям двух последних лучников, на площадь небольшими группами стали выходить му’аманы. Они издали отдавали салют, нимало не заботясь тем, что король их вовсе не видит, и смешивались с толпой. Приглядевшись, Лунь отметил, что они продолжают держаться спаянными группами.

— Держи лестницу, юноша.

С этими словами генерал, кряхтя, полез на крышу. Когда он пробовал ногой ветхую черепицу, снизу раздался дружный возглас толпы. Но сейчас Луню было решительно не до лучников.

В толпе он разглядел не только му’аманов, но и группы различного сброда, приплывшего на кораблях и наводнившего портовые постоялые дворы. Эти также стояли небольшими группами и не особенно приглядывались к творящемуся на ристалище, оживленно беседуя.

— У меня дьявольски мало сил! Не надо было отсылать капитана с полусотней гвардейцев к Грязевому Ручью. Ведь знал же, что мало людей, а все равно послал!

Пока генерал сокрушался и теребил бороду, силясь сосчитать подозрительных типов в толпе, вновь прозвучал горн.

На линии прицеливания продолжали оставаться двое. И вновь толпа вздохнула сотнями глоток, когда добротно сработанный дощатый щит покачнулся и опрокинулся на землю. Рванувшиеся к нему слуги с громкими воплями выдернули из древесины и показали толпе две стрелы. Стрелки оказались достойны друг друга, теперь все мог решить случайный порыв ветра, или плохое оперение, ослабевшая тетива или, в самом деле, мушка в глазу.

— Высеку мерзавца, — процедил сквозь зубы генерал, мельком глянув на поле, и вновь ушел в свои подсчеты. Придя к самым неутешительным выводам, он снизу позвал оруженосца.

— Немедленно ко мне королевских скороходов!

На поле, меж тем, ситуация повторилась. Правда, на этот раз щит не упал, но обе стрелы сидели достаточно близко и от центра мишени, и друг от друга. Августейшие особы решили вмешаться и подозвали обоих претендентов на приз. Пока мудрый Дего пытался вручить им обоим по серебряному рогу с гербом Каллины и выгравированными геральдическими чудищами, явились скороходы. Лунь отправил одного из них в гавань с тем, чтобы немедленно привел абордажные команды с галер. Второго же отрядил на поиски запропастившегося ординарца.

«Надежды мало, — сокрушался генерал. — Наверняка морские волки распущены на берег, и сейчас пьянствуют или смешались с толпой. Но надо же что-то делать. У меня самые поганые предчувствия.»

Пока седой старик с крыши бездумно созерцал стаи ворон, клубившиеся над ристалищем, перебирая в голове все виденные им за сегодня скверные приметы, на поле начался турнир.

Вначале, по просьбе посла, съезжались дворяне на хопперах. Народ с удивлением следил за этим небывалым зрелищем. Ушастые скакуны, совершая невероятные прыжки практически с места, скакали по песку, а их верховые бешено размахивали пиками. Длинные древка, раскрученные за середину особым способом, превращались в умелых дворянских руках в мерцающий расплывчатый веер, а что до наконечника, то жала попросту не было видно. И как это умудряли кавалеристы Д’Алви не только маневрировать, но также и уклоняться от ударов, и парировать резкие выпады?

Тем не менее, то и дело одного из дуэлянтов могучий удар повергал с седла. В тучах песка и под громовой рев восторженных зрителей побежденный медленно поднимался и пристыжено ковылял к своим, пока победитель заставлял своего скакуна буквально бесноваться на месте, потрясая копьем и выкрикивая свой родовой клич.

Большинство ударов приходилось тупой стороной древка, да и доспехи на аристократах были добротные. Однако двоих с поля унесли помощники церемониймейстера, а на песке остались явственно видные с крыши рыжие пятна.

Наконец желающих сражаться верхом не стало, и победителю король Дего вручил пару охотничьих птиц, вместе с роскошно вышитыми золотыми и серебряными нитями ловчими перчатками.

Припекало все больше и больше, и командир панцирников наконец сжалился над своими подчиненными. Послышался короткий свист, и застывшие, словно изваяния, пехотинцы сняли с бритых наголо голов шлемы и стеганные подшлемники.

В это время дворяне Д’Алви построились в круг, сотрясли воздух столицы диким кличем и стали уходить с поля.

— Узнай, что такое, — распорядился генерал, свесившись с крыши и выведя оруженосца из состояния соляного столпа. Тот перестал глазеть на знаменитую кавалерию соседей и заковылял к хмурым гвардейцам, кутавшимся в длиннополые серые плащи.

Меж тем началась главная забава, любимое зрелище зевак Каллины, многие поколения заставляющая томно вздыхать молоденьких девиц, яростно топорщиться усы дряхлеющих ветеранов и вносить разнообразие в привычную скуку двора.

На песок постелили несколько клетчатых платков, ограничив пространство боя. На относительно небольшую площадку одновременно вступили двое мужчин, голых по пояс, с двуручными секирами в руках. Поклонившись в сторону короля, они подбоченились и принялись осыпать друг друга ритуальными оскорблениями. Каждую реплику народ встречал взрывами смеха. Можно быть уверенным — самые язвительные и тонкие замечания, высказанные не без применения площадной брани, станут достоянием молвы на многие месяцы, а наиболее талантливые имеют все шансы уйти в присказки и поговорки.

Некоторое время перепалка продолжалась с переменным успехом, но наконец один из молодцов, видно, потерявший чувство юмора или же задетый за живое едкой репликой, зарычал диким зверем и метнулся к оскорбителю, занеся секиру.

Его оппонент, сохранивший более холодную голову, успел не только мастерски отклонить топор, схватившись за опускающееся древко рукой, но и подшибить ногу противнику, заставив того кубарем покатиться по устланной тканью земле.

Новый громкий взрыв энтузиазма стал свидетельством того, на чьей стороне прочно закрепились симпатии большинства зрителей. Даже король, вскочив со своей скамьи, что-то голосил, потрясая кулаком и улыбаясь во весь рот, в котором не хватало одного переднего зуба, к полному неудовольствию королевы.

Метнувшиеся на поле боя люди в ливреях быстро дали каждому из бойцов по небольшому круглому щиту и стремительно выскочили за четырехугольное ристалище. Щиты не только позволяли отбивать удары. Кроме этого, они не давали пустить бойцам в ход вторую руку и наносить жуткие удары своими страшными секирами, иначе подобные бои обязательно заканчивались бы смертью дерущихся, или же, в лучшем случае, потерей конечностей. Орудовать в полную мощь большими топорами, насаженными на длинные древка с помощью одной руки могли немногие.

Теперь началась нешуточная схватка. С треском сошлись щиты, и один из сражающихся отлетел в сторону, успев подрубить колено своему противнику. Тот, однако же, ловко поднял ногу, пропуская секиру, и рванулся следом, вертя свой топор над головой. От его удара от щита соперника отлетел изрядный клок толстой кожи, наклепанной на плетеное основание. Тут же он сам получил удар древком в живот, согнулся пополам и вынужден был попятиться, выставив перед собой секиру.

Генерал с сожалением отвернулся от любимого зрелища и стал спускаться вниз. К нему подбежал один из гвардейцев.

— Всадники уходят.

— Это я и сам вижу. Куда, в посольский особняк?

— Нет, совсем уходят.

— Из столицы? — поразился генерал.

— Похоже, из Каллины вообще. Они, как говорят, сопровождали посла на случай нападения лемутов, сбежавших из Д’Алви при разгроме Черного Герцога. Как только они прослышали, что гвардия Дего Шестого прочесывает ближайшие леса, решили вернуться, выступив на турнире.

— А чего же они не досмотрели до конца? — спросил сам у себя генерал, сбитый с толку.

— Может, этим павлинам в перьях не по вкусу наши простые забавы?

— Может быть, — задумчиво протянул Лунь, и добавил, глядя через площадь из-под уставленной козырьком ладони: — Впрочем, десятка два дворян еще осталось. И с ними победитель конного турнира, если я не путаюсь в их замысловатых гербах.

У Луня несколько отлегло от сердца, ибо он знал, на что способны в бою кавалеристы Д’Алви. Тем не менее он строго сказал гвардейцу:

— Возьми человек двадцать, и двигайся за ними до самой границы. Если что — вот тебе мой перстень, включишь в свой отряд и пограничную стражу.

— Если — что? — ошарашенно спросил гвардеец, который откровенно пялился через плечо Луня на происходящее посреди ристалища.

Генерал посмотрел на него таким взглядом, что воин побледнел, вытянулся в струнку и отдал салют, отчеканив:

— Будет исполнено, мой генерал, — четко повернулся и припустил по кривой улочке бегом, так что взметенная его сапогами пыль еще долго стояла столбом между домами.

— Распустились, — бросил ему в спину генерал, однако тон его уже не был суровым, как утром. Он даже принялся насвистывать бравурную солдатскую песенку времен своей юности, а нецензурный куплет, порочивший одновременно небесного владыку и всех владык земных, пропел вслух, словно подгулявший в кабаке лейтенант, получивший первое жалование и не рассчитавший сил.

Вскоре явился взмыленный не хуже выступавших на площади хопперов скороход и отрапортовал, что в ближайших кабаках и среди глазеющих на представление толп он нашел добрых три дюжины морских головорезов, каковые вскоре будут здесь.

— Совсем пьяных отправишь назад, а кто еще помнит, с какого конца за абордажную саблю браться, держи здесь.

— Если вас не будет, расползутся, — с сомнением сказал скороход.

Генерал почесал в затылке, но тут взгляд его упал на дом купца из гильдии виноторговцев. Лицо Луня прояснилось.

— Бери двоих гвардейцев и мою печать. Взломай дверь, если что, прислуге по мордам, но аккуратно по мордам, не эфесами и сапогами, а так, пару оплеух для уважения к делам короны. Выкатишь бочонок вина и поставишь абордажников сторожить, намекнув, что я не расстроюсь, если они маленько отопьют.

Генерал развернулся, чтобы уходить. Но тут же повернулся к скороходу и наставительно воздел палец:

— Одну бочку, и не самую пузатую, ясно? Пропадет что из дома лишнее, сгною! Гвардейцам выдашь по чарке и велишь встать в дверях, чтобы другим неповадно было.

— А если хозяин явится?

— Мою печать поставь на дверях и на бочке. Расплачусь после турнира.

Весьма довольный своей выдумкой, генерал направился в сторону циркачей. Те спокойно смотрели на вторую пару топористов, уродовавшихся на ристалище. Ничего особенно подозрительного здесь генерал не углядел. Разве что морды у аллигаторов показались ему уж очень плотоядными. Но что поделаешь, решил он, крокодил, он и есть крокодил, траву жрать его не заставишь, все одно, на мясо косится.

В промежутках между сшибками, когда лекари осматривали раненых, а герольд вызывал из толпы нового смельчака, циркачи потешали публику то незамысловатыми акробатическими фокусами, то огневой потехой, то жонглированием дьявольски остро отточенными ножами.

Когда вдоль ристалища повели аллигаторов, делающих стойку на задних лапах, правда, не без помощи могучих дрессировщиков, поднимавших их за ошейники, генерал скосил глаза.

Возле дома виноторговца шумно обсуждала рептилий пестрая компания морских сорвиголов, а в сломанных дверях маячили угрюмые гвардейцы.

«Все идет как надо, — подумал довольный генерал, подходя к загадочным бочкам.

Оттуда действительно омерзительно тянуло тухлятиной. Заметив его интерес, вразвалочку подошел хозяин труппы, почесывая голый живот и зевая во всю глотку.

— Интересуетесь?

— Что тут у вас, — скривив нос, спросил Лунь. — Водоросли солите, или осьминоги протухают?

— А это самый главный наш подарок к вашему празднику. Скоро уже преподнесем.

— Хорошо бы, — пробурчал Лунь, отходя в сторону. — А то вся площадь, поди, провоняла.

Люди в ливреях поправили брошенные на землю платки, и на них вступил новый боец. К удивлению Луня, им оказался один из гостей, спешившийся дворянин, который после недолгих колебаний снял с себя камзол и рубаху и вступил в длинную дискуссию с церемониймейстером по поводу шлема. Толпа, поначалу притихшая при виде такой самоуверенности гостя, принялась улюлюкать. Тем не менее, устроитель турнира разрешил мужчине из Д’Алви остаться в шлеме.

Запели трубы, и один из самых известных в Каллине бойцов на секирах принялся осыпать своего противника оскорблениями.

Было скверно слышно из-за гула толпы, однако генерал знал своих земляков хорошо, и не сомневался, что мишенью для насмешек служит стальной шишак с плюмажем из петушиных перьев.

Не выдержав града насмешек, дворянин устремился вперед, умело отвел щитом секиру противника и с маху заехал ногой в живот обидчику. Тот упал, перекатился, успев нанести с земли не очень прицельный, но все же напугавший противника удар, и сам пошел в атаку.

Созерцая интересный поединок, генерал и думать забыл о скороходе, отправленном на поиски своего юного помощника.

А тот как раз пробирался мимо каменного забора, огораживающего особняк, предоставленный в распоряжение многочисленной свиты посла Эфрема.

Скороход казался напряженным. Костистое, слегка вытянутое лицо его излучало тревогу и озабоченность.

Он двигался так, чтобы все время оставаться в тени, отбрасываемой изгородью, и внимательно прислушивался.

Он был полукровкой, отец которого некогда оказался изгнанным из становищ му’аманов, а мать являлась коренной уроженкой столицы Каллины. Кроме умения бегать с невероятной скоростью и запоминать колоссальное количество информации, скороход отнюдь не был лишен сообразительности.

При первом же взгляде на спутников посла, кое-как завернутых в белесые тряпки он тут же смекнул, что имеет дело отнюдь не с кочевниками из Д’Алви. Родного языка своего отца он не знал, но ввиду специфики своей службы знал несколько десятков самых ходовых слов из торгового лексикона, которым пользуются купцы вокруг Внутреннего моря и по всем торговым артериям континента. На том же жаргоне в большинстве своем разговаривают и пираты, и наемники. Вряд ли кто из му’аманов стал бы употреблять специфические жаргонные словечки, некоторые из которых уловил чуткий слух скорохода, крадущегося вдоль забора.

«Куда же запропастился ординарец? — думал молодой человек, приглядываясь к часовому, маячившему у распахнутых ворот.

Некоторое время скороход размышлял, не подойти ли ему в открытую к высокому грузному мужчине, который небрежно опирался на алебарду, весьма специфическое оружие, пригодное лишь для того, чтобы рубиться в узких городских проходах или стаскивать всадников с седел. Эта замысловатая конструкция могла оказаться в руках степного кочевника еще с меньшей вероятностью, чем тонкий стилет, что выглядывал из-за голенища сапога часового.

«Что за сброд привел к нам посол Эфрема? Этому детинушке место в ватаге вольных наемников или в кабаке Намкуша, где собираются наемные убийцы или люди, желающие наняться на один из корсарских кораблей, а не в свите вельможи лантического королевства.»

В это время внимание часового привлекла стайка уличных мальчишек, которые принялись его разглядывать, раздумывая, стоит ли дразнить верзилу, или же следует спокойно шествовать мимо.

Часовой показал им кулак и что-то пробурчал, и тогда один из мальчишек показал ему язык, а другой, подняв с земли камень, запустил прямо в живот. Не ожидавший столь нахального нападения мужчина не успел уклониться, и булыжник угодил чуть выше ременной пряжки.

«Очень интересно», — подумал скороход, услышав характерный звук, говорящий о том, что под тряпичной одеждой пришельца была кольчуга. Му’аманы из свойственного им религиозного фатализма и презрения к смерти никогда не носили доспехов. Только командиры их иной раз делали исключения для поножей или легких наплечных щитков из плотной кожи.

Часовой, разозленный не на шутку, устремился за мальчишками, но не тут-то было — те разлетелись по закоулкам, словно стайка шаловливых воробьев. Громко выругавшись, фальшивый му’аман забухал тяжелыми сапогами вслед за своим главным обидчиком. Уличив момент и косясь в сторону могучей спины пришельца, затянутой в белое, скороход прошмыгнул в проем ворот, и тут же нырнул в пышные заросли кустарника. Оттуда он стал пристально оглядывать двор.

Большинство воинов находилось на рыночной площади столицы, но двое или трое возились с огромными крытыми телегами, стоящими посреди двора. Они разбирали дощатые крыши кибиток, призванные скрыть от любопытных глаз содержимое. Изнывая от жары, работающие скинули грязно-белые саваны, и теперь скороход обозревал короткие кожаные куртки с костяными пластинками, кольчужные рубахи и прочую снасть, излюбленную профессиональными солдатами и пиратами. Под тюрбанами, как и следовало ожидать, оказались плотные войлочные подшлемники, небольшие шлемы и кожаные колпаки, обшитые металлическими полосами. Однозначно выдавала принадлежность своего хозяина к сословию наемных убийц островерхая шапочка, к которой стальной нитью владелец пришил несколько десятков монет из серебра и золота, пробив в них дыры. Сражаясь и убивая за золото и серебро, наемники-изгои предпочитали внешне показывать презрение к деньгам.

Из дверей особняка показались еще семь или восемь пришельцев, которые также успели сбросить надоевшие им тряпки. Скороход узрел полный набор разнокалиберного доспеха, и даже одну кирасу с серебряной насечкой и инкрустацией в виде одного из самых известных аристократических гербов Д’Алви. Этот нагрудник, вне всякого сомнения, можно было снять лишь с мертвого владельца, ибо нынешний его хозяин никак не мог относиться к какому-либо дворянству. Ноздри его были в свое время безжалостно разорваны клещами, а жидкая борода не могла скрыть клейма, которое ставят в каменоломнях того же Д’Алви разбойникам и ворам.

«Что же делается в нашей столице?»

Крыша и стены ближайшей кибитки оказались сорванными, и скороход принялся раздвигать руками ветви кустарника, силясь разглядеть, что же скрывается от посторонних взглядов в недрах повозки. Тут его нога случайно коснулась какого-то предмета. Молодой человек наклонился и увидел широкий кожаный пояс, снабженный великолепным набором бронзовых блях и серебряных заклепок. Пояс был в крови, болтающиеся на нем ножны пусты.

Скороход слишком хорошо знал владельца. Им был ординарец генерала Луня. Пошарив в глубине кустарника, молодой человек вскоре обнаружил тело несчастного. Труп еще не успел окоченеть, но на краях многочисленных колотых и резаных ран уже черной коркой запеклась кровь. Ординарец, беспечно сунувшийся в ворота особняка, все же успел кое-что сообразить, и дал свой последний бой.

В это время внимание скорохода привлекли весьма странные звуки, доносящиеся со стороны внутреннего двора. Он вернулся к своему наблюдательному пункту, больно исцарапав лицо колючими ветвями.

Уже три или четыре повозки стояли разобранными, и рядом с ними прохаживались самые настоящие чудовища, потряхивая затекшими конечностями.

Это были невысокие создания на кривых коротких лапах, покрытые густой коричневой шерстью, морды которых отдаленно напоминали медвежьи. Они перемещались странной ломанной походкой, словно им более привычно ходить на четвереньках, но неведомая сила заставляет их держаться на задних конечностях.

В Каллине никогда не видели бойцовых Росомах, но скороход по маленьким, полным злобой глазкам, в которых светился отнюдь не звериный ум безошибочно определил, что имеет дело с творением Нечистого.

«Дело плохо. Нужно немедленно выбираться, и бежать к генералу.»

Быстроногий гонец никогда не носил с собой оружия и плохо умел с ним обращаться. Тем не менее, он вернулся к телу мертвого ординарца, пошарил вокруг и нашел обломок меча, который кто-то зашвырнул вглубь кустарника. Сжимая трофей в побелевшей руке, скороход прокрался на прежнее место.

Десятка полтора лемутов столпилось вокруг бьющего посреди двора фонтана. Они свесили морды в искристую воду, почитающуюся в Каллине лечебной, и шумно лакали, издавая визг и утробные стоны наслаждения. Двое наемников вынесли к повозкам связку окованных медью шипастых дубин, и напившиеся Росомахи принялись разбирать оружие.

В это время удары топора обрушили боковину последней кибитки, и оттуда хлынули гибкие тела крупных ласок, величиной с добрую охотничью собаку. Зверьки ринулись к тому же фонтану, и Росомахи поспешили уступить им место, сторонясь стремительных силуэтов лесных шпионов и разведчиков Зеленого Круга.

Одна из ласок внезапно оторвалась от воды, фыркнула и встала на поребрике столбиком, уставившись своими глазами-пуговками точно в переносицу скороходу, укрывшемуся в кустах. Раздалось негромкое тявканье, и несколько гибких фигур ринулись в ту сторону, где уже не скрываясь, ломился сквозь кустарник несчастных скороход. Он не успел добежать ни до ворот, ни до стены, когда оказался настигнут врагом.

Одна из ласок с голодным воем прыгнула ему на плечи, и тонкие, словно иглы, клыки рванули ухо, оставив от него жалкие ошметки. Скороход стряхнул хищника, повернулся и наугад ткнул обломком в летящее к нему тело. Гибкая фигура, мелькнувшая среди ветвей прямо в воздухе изогнулась, избегая клинка, и ударила человека в живот. Тот согнулся пополам, чувствуя, как клыки рвут его плоть, а когти царапают кожаную куртку. В следующий миг он оказался погребен под визжащими телами лемутов.

На ристалище меж тем мастера боя двуручными секирами закончили свою смертельно опасную игру. Теперь на цветастых платках рубилась знать Каллины. Дворяне считали недостойным себя сражаться грубым оружием простонародья, предпочитая топорам мечи и кинжалы.

Генерал, убаюканный уходом кавалерии Д’Алви и появлением абордажных команд, с наслаждением смотрел на дуэли. Некогда он был одним из лучших бойцов королевства, кто когда-либо выступал на ристалище, показывая мастерство двуручного боя.

Над рыночной площадью продолжали собираться тучи воронья. Крыша городской ратуши уже чернела от их тел, а лучникам приходилось кричать в голос, чтобы слышать друг друга.

Наконец в череде дуэлей наступила пауза. По знаку церемониймейстера слуги понесли к возвышению столы, уставленные изысканными яствами и напитками. Народ также не остался в стороне от пиршества. Пекари, владельцы мясных лавок и знаменитые кондитеры столицы в этот день, согласно давней традиции, кормили народ бесплатно. Вдоль деревянных лавок потянулись колесные тележки, уставленные различной снедью, к которым тянулись десятки жадных рук. Между зрителями сновали юноши и девушки с кувшинами слабого кислого вина, одетые в одежды, на которых красовались гербы их цехов и гильдий.

Воспользовавшись возникшей паузой, хозяин бродячего цирка устроил новое представление. Пока танцоры, акробаты и жонглеры вновь показывали свое искусство, дрессировщики расположили аллигаторов кругом. Речные чудовища смирно лежали на животах, распахнув свои усаженные кривыми белоснежными клыками пасти.

Под звуки флейты хозяин наклонился и засунул свою голову в пасть самому огромному из рептилий. Толпа удивленно вздохнула. То же самое проделали и остальные помощники главы труппы.

Король, королева и посол, наскоро перекусив, спустились с помоста и подошли поближе, дабы посмотреть на диковинное представление.

— Ваше величество не хочет ли попробовать? — спросил хозяин. — Это совершенно безопасно. Зато впечатлений будет на всю оставшуюся жизнь.

Королева остановила своего рвавшегося вперед супруга, что-то жарко шепча ему на ухо. Король хмурился, но молчал.

В это время посол спокойно подошел к аллигатору. Чудовище шевельнулось и щелкнуло пастью.

Посланец Эфрема и ухом не повел. Хозяин, улыбаясь во весь рот, постучал аллигатора по холке, и тот послушно распахнул огромную пасть. Посол снял шляпу и аккуратно просунул свою лысоватую голову меж белоснежными клыками.

— В древние времена, я имею в виду Потерянные Века, в одном из самых могущественных государств континента таким образом проверяли мужество воинов, — торжественным тоном провозгласил хозяин.

Кучка дворян, последовавшая за королем, пришла в движение. Заносчивые аристократы оспаривали друг у друга право проверить себя. Уже готова была вспыхнуть череда новых дуэлей, когда хозяин принялся о чем-то шептаться с королем.

Удрученная королева отошла в сторону и осуждающе смотрела на происходящее, не в силах остановить расхрабрившихся мужчин.

Генерал, с удивлением посмотрев на тучу воронья, висящую прямо над площадью, направился к центру ристалища.

Полтора десятка дворян, по команде короля, стояли кругом, каждый напротив одного из аллигаторов.

Здесь были и командиры отдельных отрядов королевских войск, и капитаны боевых галер, коменданты крепостей и даже начальник тайной полиции. По сигналу августейшей особы хозяин щелкнул длинным бичом, и чудовища послушно открыли пасти.

Толпа вскочила на ноги и скандировала что-то неразборчивое, подбадривая аристократов.

По сигналу хозяина, люди, которые привели аллигаторов, отошли к фальшивым бочкам и принялись возле них возиться, готовя тот самый сюрприз.

Внезапно сердце генерала сжалось от предчувствия неотвратимой беды. Он почти бежал по полю к королю, но тот уже поднял руку и с улыбкой провозгласил:

— Слава дворянам Каллины! Горе и позор струсившему!

Королевская рука упала. В тот же миг дворянские головы очутились в пастях. Ни один не струсил и не отступил.

— Мой король, остановитесь!

Генерал споткнулся и едва не упал, из груди его вырвалось хриплое старческое дыхание.

— Что такое?

Король поднял одну бровь и с явным неудовольствием посмотрел на спешащего к нему Луня.

В этот миг хозяин вдруг издал разбойничий свист и выхватил из-за пояса кинжал. Пасти аллигаторов с хрустом захлопнулись, и государство Каллина оказалось обезглавленным. Толпа ахнула, а главный циркач коротким, но мощным броском послал кинжал в грудь короля. Со стоном Дего Шестой опустился на колени, сжимая костяную рукоять, торчащую чуть ниже ворота камзола.

Генерал налетел на хозяина и сшиб его с ног. Он сорвал с шеи массивную серебряную цепь с главным военным орденом королевства, накинул ее на толстую шею мерзавца и принялся душить.

Вокруг раздавался жуткий хруст, с которым аллигаторы пережевывали уже мертвых дворян.

К замершей в остолбенении королеве спешили со всех сторон площади растерянные гвардейцы, а генерал с поистине звериным рычанием продолжал душить циркача. Тот бился под ним, вздымая сапогами тучи песка, но лицо его постепенно наливалось синевой, а глаза выкатывались из орбит.

Вокруг суетились акробаты и жонглеры, для которых все происшедшее, похоже, было полной неожиданностью. Они заламывали руки и что-то голосили. Однако опомнившиеся от шока стрелки с крыш принялись посылать в них одну стрелу за другой.

Посол Эфрема тигриным прыжком покрыл расстояние, отделявшее его от королевы, обхватил ее одной рукой за шею, а второй приставил к горлу длинный и тонкий стилет. Гвардейцы остановились. Лишь один из них коротко рубанул пробегающего мимо жонглера, косым ударом развалив его тело от ключицы до пояса.

Голые по пояс помощники хозяина труппы почти одновременно рванули за бронзовые кольца, приделанные с боков к фальшивым бочкам. Тонны воды обрушились на песок, и по ристалищу распространился тухлый запах гниющих водорослей.

Из брызг и щепок показались фигуры могучих существ с щитами и мечами. Тела их были покрыты чешуей, как у ящериц или змей, из под шлемов торчали напрочь лишенные носов морды с огромными глазами, похожими на бездонные черные воронки.

В столице никогда не видели глитов, солдат-лемутов, выведенных на острове Манун относительно недавно. Твари Нечистого с ревом устремились на гвардейцев, пинками расшвыривая беззаботно кормящихся аллигаторов.

За ними устремились помощники уже мертвого хозяина дьявольской труппы, которые вооружились топорами, спрятанными в фальшивых бочках.

Один из них, пробегая мимо генерала, коротко рубанул топором, и седая голова Луня покатилась по песку.

Лучники на крышах колебались, не зная, в кого стрелять.

Посреди ристалища маячила фигура посла, продолжавшего удерживать королеву в плену, а в толпе прокладывали себе путь локтями и эфесами сабель десятки, если не сотни пиратов, заблаговременно прибывших в столицу и так сильно встревоживших мертвого генерала.

Несколько стрел ударили в толпу, поразив и нападающих, и ни в чем не повинных граждан, когда кружившиеся над ристалищем вороны обрушились на лучников. Они мешали им целиться, метили когтями и клювами в глаза, ударами крыльев вырывали из рук луки.

Панцирная пехота Эфрема двинулась по полю своим неподражаемым четким шагом, метя «бычьей головой» в пеструю толпу гвардейцев и горожан, бестолково метавшихся по ристалищу.

В особняках, что находились в тылу латников, оставался последний управляемый отряд верных Каллине войск. Воины распахнули двери и готовы были нанести удар в тыл ощетинившемуся копьями ромбу, когда в окна хлынула волна боевых ласок. Подошедшие со стороны посольского особняка фальшивые му’аманы и Росомахи стали протискиваться через двери черных ходов, взбираться на крыши, лезть в распахнутые ставни.

Абордажная команда с пьяным ревом ринулась на панцирную пехоту и была отброшена. Тут за нее принялись безжалостные и почти неуязвимые глиты.

Народ в ужасе бежал с площади, преследуемый воронами, которые пикировали прямо на толпу, выклевывая глаза и срывая головные уборы.

Генерал Лунь оказался совершенно прав: для обороны столицы от внезапного нападения войск у Дего оказалось слишком мало. А внезапность, шокирующая дерзость и организованность нападения превратила простое поражение в полный разгром.

Когда торжествующие слуги Нечистого уводили с площади рыдающую королеву, она увидела двух мертвых лучников, упавших по обе стороны сломанной телеги. Каждому из них стрела вошла точно в горло. Это были два победителя турнира, старый лесничий и личный телохранитель Эфрема. Этих двоих не смогла рассудить сама смерть.

После резни, продолжавшейся на площади и вокруг королевского дворца, где забаррикадировались последние оставшиеся в живых гвардейцы, Каллина оказалась на коленях.