Вокзал

Глава 12 СОБИНОВА

Начальник информационного отдела даже не решался заглядывать к Нине Андреевне. Все его отредактированные тексты объявлений по вокзалу она игнорировала с упорством, достойным лучшего применения. Вернее, она их не то чтобы игнорировала, никакой вражды к милому начальнику она не испытывала, только ей было скучно читать все эти забитые цифрами, нерусскими оборотами и канцеляризмами слова. Она легко выхватывала из объявлений суть. И подавала ее по-своему. Не особенно даже утруждаясь в редактировании отредактированного. Уже сколько раз опешившие пассажиры останавливались, выслушав ее объявления.

Останавливались, выслушивали до конца и обязательно – обязательно – улыбались.

Нина Андреевна видела это своими глазами. Из ее башенки весь вокзал был как на ладони.

Вот это был настоящий театр. Она говорила людям самое важное, самое жизненно необходимое ее слова тут же вызывали адекватное активное действие, что в театре на языке, изобретенном К. С. Станиславским, называлось сверхсверхзадача. Мало было в истории человечества спектаклей, которые бы могли похвастать, что достигли сверхсверхзадачи, то есть заставили своим искусством людей тут же, по выходе из зала, полюбить человечество и отдать первому нищему последнюю рубашку. Собинова творила действенное искусство. И очень этим гордилась.

Ее много раз вызывали к Ларину на ковер, но строгие беседы ни к чему не приводили. Собинова продолжала нести по вокзальной трансляции «отсебятину» и даже стала в этом смысле достопримечательностью как вокзала, так и всей столицы.

Сейчас она осматривала в бинокль – Нина Андреевна завела себя мощный армейский бинокль – свои владения. Видела, как отправили несколько поездов, публично посочувствовала опоздавшей на киевский поезд тетке с баулами и посоветовала бежать в кассу и обменять, разумеется не без материальных потерь, билет на отправляющийся через три часа харьковский.

Тетка с баулами поблагодарила динамик и отправилась в кассу.

Потом Собинова заметила, что носильщики снова сгрудились у прибывающего, считающегося богатым криворожского поезда и посоветовала им не быть рвачами и подкатить тележки к считающемуся нищим калужскому.

Как ни странно, носильщики ее послушали.

Нина Андреевна знала, что сегодня все будет, как всегда, это постоянство ее радовало, жизнь не стала ни хуже, ни лучше, жизнь течет. И мысль ее остановилась на том, что она давно не беседовала с пассажирами и провожающими по душам.

По ночам Нина Андреевна, прежде чем уснуть, обдумывала свою работу, свою страсть вдоль и поперек. Ей все хотелось найти философское объяснение самому понятию «вокзал».

Где-то она вычитала, что вокзал потому так и называется, что когда-то здесь проходили вокальные концерты. Люди ждали поезда и пели. Красиво. Даже если это и не правда.

Петь Нина Андреевна не решалась. Не потому, что боялась своего начальника информационного отдела, и даже не потому, что боялась Ларина: она считала, что у нее недостаточно красивый голос, когда она поет.

Но вот сегодня она решила, что для отъезжающих будет приятнее услышать не навязшее «Прощание славянки», а что-нибудь менее официальное и более душевное.

Свою песню она, впрочем, готовила на вечер, когда народу будет побольше, когда благодарных слушателей будет полон вокзал.

Теперь же ей хотелось поговорить о философии, и она сказала: «Дорогие мои отправляющиеся в дальний или короткий путь, дорогие мои встречающие и провожающие, а вы задумывались над тем, что такое вокзал? Да, конечно, это место отправления поездов. Но в более широком смысле, в философском, если хотите. А давайте подумаем вместе…»