Вокзал

Глава 52 ФАЛОМЕЕВ

На плите кипел чей-то чайник. Недолго думая, сибиряк воспользовался чужим кипятком для заварки и через две минуты уже входил в комнату Валентины. Та переодевалась за ширмой.

– Ты волшебник? Так быстро.

– Там вскипело, – простодушно сознался он.

– Что? – поднялась над верхним срезом ширмы голова Валентины. – Ты взял чужой кипяток?! – И уже тише:

– Чужой кипяток? – Совсем тихо:

– Чужой…

– А что случилось-то? – Фаломеев забыл и про ширму, и про то, что она переодевается, а может, помнил, но хитрил.

Одним словом, зашел.

За ширму.

В воздухе повисла пауза. Сначала она прижала к груди какое-то белье – Фаломеев не рассмотрел, что именно, – потом руки ее медленно опустились и она осталась так. Нагишом.

В эти секунды все решает жест, движение, блеск глаз, который никому еще не удавалось скрывать. Фаломеев понял ситуацию по-своему. Надо сказать, понял правильно. Он просто подошел и обнял ее. Начал целовать. Вдруг ощутил слабое сопротивление. Между тем был готов при первых же признаках неудовольствия свернуть атаку и извиниться.

– Ты долил? – спросила она.

– Что? – не понял он.

– В чайник долил?

На кухне громыхнули крышкой, и они в комнате услышали неразборчивый гундеж.

– Не долил, – констатировала она.

– А надо было?

– Безусловно. Теперь меня будут звать воровкой кипятка.

Последнюю фразу она произнесла в момент перемещения на диван. Фаломеев поднял ее на руки, и тело женщины показалось необыкновенно легким. Такого с ним еще не бывало. Когда нес свою бывшую от здания конторы, где совершался священный акт бракосочетания, до балка, пришлось изрядно попотеть. Сапоги застревали в густой грязи, и один, помнится, так в ней и оставил. Затем было много водки, привезенной с Большой земли, пива и консервов. Ничего свадьба была. Потом белоснежное тело, не ведающее загара – где в Нягани загоришь, – и стоны. Фаломеев мысленно сравнивал прошлое с настоящим, и оно, настоящее, явно выигрывало. Мужики всегда сравнивают. Не верьте, что в этот момент, охваченные любовным экстазом, они ни о чем не думают. Сексологи даже различают секс по типам. Многие, например, фантазируют и этим добиваются наивысшего наслаждения.

Другие представляют себе физиологию. Третьи видят совершенно другую женщину. Но никто и никогда не признается партнеру, что происходит с ним на самом деле.

Женщины не хуже и не лучше. Виолетта сравнивала. Сравнения шли не постоянным потоком, а как бы выплывали из памяти.

И плечи у него мощные какие. И пахнет особенно. И родинка трогательная на спине у основания шеи. Она погладила родинку, и он застонал. Ага, это, оказывается, самое чувствительное место. Сделав маленькое открытие, внутренне успокоилась и напрочь выкинула из головы своего прежнего. Нынешний занял все ее существо. Валентина отдалась своим внутренним ощущениям с легкостью и готовностью, как долго ожидавшая счастья женщина.

Боже мой, если бы она только знала, если бы знала, билось в мозгах у Алексея. Невероятно, но в этот момент напрочь вылетели из головы все книжные премудрости. Он не знал, что должна была знать про него и его чувства она.

Может быть, то, что сейчас, сомкнув глаза, он видел проносящиеся в своем воображении картины. Как ОНА вошла. Как ОНА шла. Как блестели ЕЕ глаза. Как шевелились губы. Всю ЕЕ. Видел и знал – это бесповоротно.

А она?..

Боже, благослови меня. Я падаю перед тобой на колени, сделай меня такой, какой я должна быть. Благослови меня на этот день, на этот час, на эту минуту и, может… на этот путь. Благослови меня на этот год, даже если он будет для меня последним.

Если больному после операции на глазах не сделали повязку, а сразу же вывели под ослепительный свет, последствия могут быть очень печальными и необратимыми. Примерно то же самое произошло с Алексеем и Валентиной – свет ярчайший. Но, в отличие от больных, они были здоровы. Правда, в душе каждый нес свой крест и свою обиду, жизнь обоих не блистала безоблачным небом, а ворох обязательств по отношению к близким еще требовал трудоемкого и неприятного разбирательства.

Прежде всего и он и она должны были честно ответить себе на главный вопрос: зачем мне все это нужно? Но где вы видели людей, между которыми проскочила божественная искра, задумывающихся о будущем или задающих себе подобный вопрос? Их нет в природе, если, конечно, искра – божественная.

В общем, они перестали думать вообще и ничто в мире больше для них не существовало. Ласкали друг друга, открывая для себя все новые и новые возможности для получения блаженства. Она находила на его теле другие, неведомые в прежней практике секса участки, лаская которые добивалась того, что он весь то вытягивался в струну, то выгибался дугой. Она играла на инструменте его тела, как Ван Клиберн на рояле, как Павел Коган на скрипке, четко зная лишь одно: не нужно стучать все время по одной и той же клавише, так же как и по всем сразу. Достаточно знать, что они существуют.

Фаломеев даже не подозревал, что такое может с ним твориться. Откуда что взялось? И главное, не испытывал ни смущения, ни животного ослепления.

Он задыхался от собственной нежности к ней.

Не чувствуя ни усталости, ни времени, они могли заниматься этим бесконечно. Давно уже скатились с дивана и, по причине малой площади комнаты, оказались под столом. Сложилась и с глухим стуком рухнула ширма с двумя китайцами и павлином…

За окном раздался противно продолжительный гудок «Икаруса». Оба замерли на мгновение. До чего же въелось во внутренности наши чувство рабской покорности судьбе и выдуманному долгу.

Виолетта оделась быстрее Фаломеева. Галстук никак не давался. Она проделала эту операцию быстро и уверенно. Фаломеева сей факт задел. Он надул губы.

– Нечего кукситься. А галстук я своему отцу всегда сама завязывала, – догадалась Виолетта.

Фаломеев не смог сдержать улыбки. Но чтобы как-то уколоть сибиряка, Виолетта добавила, что бывший муж терпеть не мог галстуки и надевал их только по крайней необходимости. Но Фаломеев все равно продолжал улыбаться.

– Чего ты улыбаешься?

– Я тебя люблю.

– А я-то все ждала, когда у тебя язык от неба отлипнет. Ну, думаю, немой, и все тут. Тебе ни разу не захотелось застонать?

– Хотелось. Еще как. Но я не привык.

– Тогда все в порядке. Вылечу. У некоторых бзик – не позволяют целовать в губы. Или – я никому этих слов до свадьбы не скажу… Смешно. В постель лечь можно, а сказать никак.

И опять Фаломеев приметил слово «вылечу». Значит, встреча не последняя.

Ему мужики много понарассказывали и про столичных женщин, и про южнокурортных.

Были в бригаде «знатоки». Вот, говорят, приезжает женщина на курорт, безразлично откуда. И с ней происходит метаморфоза прямо на перроне южного города. Или воздух такой заразный, или сквозь плавкий асфальт от земли через подошвы идет, но мандраж в коленках начинается. Готова прямо тут же на перроне… А московские, те вообще… Что – вообще, так и не объяснили, но вздохнули, закатив глаза.

Да ну их, советников, к бениной маме. В прошлом году отправляли Семена домой. Пожаловался парень, что Питера не видел, взяли билет через северную столицу, а деньги наказали зашить в телогрейку. Кругом в Питере одни мазурики.

Денег много. На дом. На обзаведение. Из кассы. Он напился и попал в милицию, а там телогрейка лопнула – и посыпалось, и посыпалось… Месяц сидел. Все выясняли происхождение суммы. Запрос – ответ. Жди-пожди. Из деревни, рассерженная долгим молчанием сына, мать вообще ответила, что нет у нее такого сына. Вот и слушай советы бывалых людей.

Садясь в автобус, оба заметили загадочную улыбку Александра.

– Ну его к черту, – шепнула Валентина. – Пошли в конец салона.

И они сели сзади, к большому неудовольствию Победителя. Фаломеев поймал себя на мысли, что держит руку Виолетты в своей с того момента, как они вышли из дома на Басманной. Совсем как Ромео и Джульетта на вокзале.

А вот и сам вокзал.

– Пойдем. Мы все-таки должны выпить кофе. Я себя чувствую так, словно по мне проехался паровой каток, – сказала Валентина.

Фаломеев тут же надулся от гордости.

– Что это с тобой? Это вовсе не комплимент. Как партийцы говорили – тебе еще надо учиться, учиться и еще раз учиться.

На Алексея стало жалко смотреть, зато Виолетта развеселилась.

Народу в ресторане прибавилось, но на столике, который три дня занимал сибиряк, красовалась лаконичная табличка «Не обслуживается». Фаломеев смело сунул ее в карман и усадил Виолетту. Толстуха, обслуживающая столики по соседству, сразу все поняла. Женщины в этом отношении и при условии, что не дуры, чувствуют такие вещи за версту. Муж еще только поднимается по лестнице, а уже все ясно. Может, подошвы ступают не так уверенно, может, наоборот, нагло попирая чувство ее достоинства, но факт – чуют за версту. Правда, кто он ей, сибиряк, и только. Клиент. И даже не ее, а подруги, тем не менее она быстренько свернула заказ и побежала сообщить информацию.

О, какое непередаваемое чувство в этот момент испытывает женщина, какую гамму чувств, какие мысли мечутся теннисными мячами внутри полупустой черепной коробки! Но самый кайф, что сообщает она факт своей подруге, оттого новость, возможно уже общеизвестная, становится как бы добрым делом.

Алика вышла в зал и, цокая каблуками как норовистая лошадка, направилась к своему столику.

Фаломеев улыбался ей словно старой доброй знакомой. Неискушенные мужики в отношении чужого, особенно женского, настроения полные профаны. Могут выдавленную улыбку принять за искреннюю, безразличие – за сочувствие, а интриганство – за участие.

– Давай закажем шампанского? Отметим.

Она согласно кивнула.

Алика еще не успела открыть рот, чтобы процитировать табличку «Не обслуживается», как заметила ее отсутствие.

– Милая, и не надо его искусственно подогревать и взбалтывать, – предупредила Виолетта. – Какой у вас чудесный передничек. Это вы сами вышили или так выдают?

Алика сама сделала вышивку. Национальный татарский орнамент. Просто она умела и любила вышивать, а еще от вышивки вещь становилась как бы неказенной.

Но дело-то было не в этом. Дело было в том, что экскурсоводша ясно дала понять, кто здесь клиент, а кто обслуга. И надень ты хоть распередничек, вышей на нем политическую карту России, все равно будешь обслугой, а не клиентом.

– Еще что-нибудь будете?

– Будем, будем, – заверила ее экскурсоводша, – кофе глясе, но это чуть позднее. А тебе, милый, я посоветовала бы цыпленка. Калории надо восстанавливать, правда?

– Цыплят сегодня нет, – выдавила татарка.

– Тогда бифштекс по-татарски. С кровью.

Фаломеев кивал, блаженно улыбаясь. Еще никогда и никто за него так не радел. Он сейчас съел бы что угодно. Главное, заказывали ему, а не он. И заказывала любимая женщина.

Алика с пылающими щеками убралась на кухню.

Виолетта хорошо запомнила официантку еще по теплому шампанскому.

Женщины нутром это чуют. Губа не дура, подумала она про татарочку. Значит, в этом необработанном материале, безусловно, что-то есть. И не одна она это почувствовала. Липнут. Виолетта еще раз подумала о правильности своего выбора.

– Послушай, а возьми меня с собой? – внезапно сорвалось у нее с языка.

Собственно, почему внезапно? Она думает уже несколько часов, только боится признаться себе, двадцатилетней красивой женщине, привыкшей добиваться всего самой, толкаться локтями, врать себе и другим, изменять свои привычки в угоду обстоятельствам, жить по ситуации. А тут Фаломеев. Сибиряк. Настырный. Честный.

Надежный. Чистый. Искренний. Любит… Давай, давай, Валька, подбирай эпитеты и сравнения. Женщина живет выдуманными образами. Никуда не денешься. Он там у себя на работе, наверное, и потный, и грязный, и матом кроет, и вонючие папиросы курит, и еще бог знает что… Ну и что? Разве у нее к концу экскурсионного дня блузка не пропитывается потом?

Фаломеев вытаращил глаза и превратился в статую с острова Пасхи.

В голове его пронеслись мысли наподобие магнитофонной записи при перемотке с включенным звуком. И никак не поймать за хвост ни одну.

– У меня денег не хватит… на двоих…

Давно Фаломеев не краснел.

– Но можно телеграмму дать… Обокрали…

– Обокрали? – засмеялась она. – Да. Безусловно, тебя здесь обокрали.

Ничего. У меня есть кое-какие сбережения.

– А работа?

Виолетта внимательно посмотрела на Фаломеева, и глаза ее сузились.

Фаломеев уже дважды спасовал.

– Я имел в виду, надо же успеть оформить увольнение, – уловив нечто нехорошее во взгляде любимой, поправился сибиряк.

– Знаешь что? – наклонилась она к нему.

– Что?

– А пошли они все знаешь куда?..

– Знаю, – расплылся Фаломеев. – В жопу.

– Вот именно. Мы сами откроем. Давайте сюда.

Виолетта решительно отобрала у официантки шампанское, убедившись, что на сей раз напиток из холодильника, и передала бутылку Фаломееву.

Тот встряхнул ее слегка, и пробка ударила в потолок. Не пролив ни капли, сибиряк налил два бокала.

– И вы, милочка, присоединяйтесь. У меня сегодня счастливый день, – предложила она официантке, сама налила третий бокал и всунула в руки. – Segui il tuo corso, e lascia dir Ie genti! Следуй своей дорогой, и пусть люди говорят что угодно!

Ожидавшая чего угодно, но только не этого, Алика машинально выпила.

Напиток показался татарке необычайно горьким.