Волков. Велесова ночь

Глава 24

Темнота все еще скрывала черты, но голос я узнал. И все не мог поверить, пока Вяземская не отступила на шаг и не сдвинула штору в сторону, впуская в купе свет. Совсем немного, однако достаточно, чтобы мимолетное видение обрело плоть и кровь.

Лицо напротив побледнело, превращаясь в ледяную маску, а в глазах отражалось… отражался я сам. Не случайный гость, лишь немного похожий на покойного друга и любовника, а оживший мертвец, вернувшийся из-за черты, которую не дано пересечь даже самым могущественным из смертных.

Я видел одновременно и радость, и надежду, и страх. Вяземская боялась. То ли меня — неведомое чудовище, восставшее из могилы — то ли за собственный рассудок, решивший вдруг обмануть зрение и показать глазам то, чего нет и никак не может быть.

Время поджимало, но мне оставалось только терпеливо ждать. Владеющие Целители редко отличались богатым арсеналом боевых умений, однако шума испуганная женщина может наделать столько, что сюда сбегутся не только жандармы с проводниками, а еще и пассажиры — со всех вагонов разом.

Наверное, она как раз решала, что ей следует делать — или завопить, или броситься мне на шею. Но ни того, ни другого так и не успела: в проходе послышались тяжелые шаги, и через мгновение в дверь постучали. Вяземская еще больше побледнела, закусила губу…

И, схватив меня за лацканы пиджака, затолкала в угол.

— Да-да, сейчас! — уже почти нормальным голосом проговорила она, открывая дверь. — Что… что-то случилось, судари?

— Доброго дня, ваше сиятельство. Просто проверяем пассажиров. — Жандарм явно нервничал — видимо, отчаянно не хотел вызвать недовольство могущественной княжны. — Вы ведь не встречали в поезде никого… подозрительного?

— Нет. Я спала. — Вяземская нахмурилась. — И, признаться, изрядно озадачена…

— Приносим свои извинения, ваше сиятельство. Я и подумать не мог… Но так уж положено, — тоскливо пробормотал жандарм. — Сами понимаете — служба. Счастливого пути!

Я так и не успел заметить, кто именно закрыл дверь. Похоже, все-таки кто-то снаружи. Пожалуй, стражи закона даже успели пожалеть, что полезли в вагон первого класса. И поспешили ретироваться, чтобы убраться подальше от сиятельного гнева.

— Спасибо, — одними губами произнес я. — Не хотелось драться. Особенно перед обедом.

Странно, но неуклюжая шутка будто прорвала какую-то плотину. Вяземская бросилась вперед, прижала меня к стене и обняла так, что ребра затрещали. Я на несколько мгновений застыл, вдыхая аромат. Уже не запах цветочных духов, а другой. Знакомый и близкий, почти родной.

— Это ты. Ты! — продолжала шепотом повторять Вяземская, уткнувшись лицом мне в грудь. — Живой… Но как⁈

— Долгая история. — Я осторожно опустил ладони ей на плечи. — Скажем так — не стоит верить всей ерунде, которую пишут в столичных газетах.

— А я не верила! Чувствовала, что ты неправда все это. Что врут они, и что живой ты… — Вяземская отступила на шаг и прижала ладонь к груди. — Вот прямо здесь чувствовала!

— Тогда, полагаю, доказывать мне ничего уже не придется. — Я улыбнулся и указал на стол. — Пригласишь присесть? Нам еще полчаса ехать, не меньше.

— Да… Да, садись, конечно же. Устраивайся.

Вяземская тряхнула головой, будто отгоняя последние сомнения, и принялась неуклюже хозяйничать. Багаж она, как и полагалось, сдала в отдельный вагон, а прислугу отправила куда-нибудь во второй класс или даже в третий, но корзинка со снедью в дорогу все же имелась. Через минуту на столе появилась французская булка, бутылка с молоком, какие-то пряники…

— Хватит уже. Я не голодный. — Я устроился в кресле. — Лучше расскажи, как ты вообще здесь оказалась?

Вопрос был проще некуда, да и опасаться, что нас подслушают, тоже не стоило: поезд уже понемногу набирал ход, и стук колес надежно заглушал негромкую беседу, однако Вяземская почему-то принялась оглядываться на дверь, будто за ней мог притаиться жандарм, которому почему-то не захотелось возвращаться в машину и ждать следующий состав.

— Меня вызвали в столицу. Из имения в Ириновке, я там… Я там отдыхала.

Я молча кивнул. Октябрь — не лучшее время для поездки в загородную усадьбу, однако никакие объяснения тут не требовались: Вяземской пришлось уехать из города. Не то, чтобы мы афишировали наш роман, да и прислуга в особняке на Каменноостровском проспекте была не из болтливых, однако слухи наверняка ходили уже давно. В высшем свете общества не так уж сложно скрыть интрижку или даже адюльтер… но только если дело не касается мезальянса или сомнительных связях, способных бросить тень на репутацию фамилии. А наши… скажем так, встречи с сиятельной княжной именно таковыми и являлись. И до того, как государь пожаловал мне титул, и, пожалуй, после. Не говоря уже о масштабных чистках, которые колдун с юным государем устраивали в столице последние несколько недель. Кого-то отлучали от императорского двора, кто-то возвышался, а кто-то наверняка не стеснялся использовать смуту, чтобы свести старые счеты. Петербург перестал быть безопасным местом.

И оттуда определенно стоило убраться подальше.

— Ты все правильно сделала. — Я накрыл ладонью пальцы Вяземской. — И куда больше меня интересует, кому ты сейчас вдруг понадобилась в Петербурге. И для чего.

— Владеющих-целителей вызывают ко двору. Почти всех. Государю нездоровится.

— Государю? — усмехнулся я. — Я, конечно, не доктор, но с виду не похоже, чтобы его величество на что-то жаловался.

— Мне тоже кажется, что на самом деле… Ходят слухи, что канцлер Геловани тяжело болен. — Вяземская почти перешла на шепот. — Конечно же, никто не посмеет объявить об этом официально, однако если уж во дворце понадобились все мои братья разом…

— Значит, случай тяжелый, — кивнул я. — И болезнь не из обычных.

Вывод напрашивался сам собой: победа в нашей схватке далась колдуну с бо́льшим трудом, чем я предполагал. Или хаос, наделивший его запредельными даже по моим меркам возможностями, наконец, явился требовать долг с процентами. Рано или поздно такое случается со всеми, кто имеет глупость ступить на кривую дорожку. Иногда получается оттянуть неизбежное на годы… может, и на десятки лет, и все же финал всегда один: тело просто-напросто не выдерживает растущей мощи и однажды начинает разваливаться, пожирая само себя.

И если в столице понадобился целый полк наделенных Талантом целителей — тварь мучается. И уже гниет настолько быстро, что собственных сил не хватает даже скрыть разложение. На мгновение где-то внутри снова мелькнула малодушная мысль послать всю эту грызню куда подальше, уйти в бессрочный отпуск и просто подождать, пока бытие само наладит подобающий порядок вещей и превратит колдуна в зловонный и уродливый труп. И это произойдет и естественно, без моего участия или…

Нет, едва ли. Колдун умирает, но и это наверняка растянется еще очень надолго. А править городом и даже целой страной можно и не выходя из своих покоев во дворце. Взятая взаймы мощь изуродует тело до неузнаваемости, однако магии лишит нескоро. Скорее даже наоборот: до самой своей смерти существо, в котором не останется ничего человеческого, будет становиться только сильнее.

— В Петербурге сейчас неспокойно, — задумчиво проговорила Вяземская. — Наверное, поэтому государь и приближает к себе тех, с кем его отец не стал бы иметь никаких дел. Владеющих офицеров отзывают из самых дальних гарнизонов.

— Свято место пусто не бывает, — отозвался я. — А в последнее время слишком многих отправили на каторгу. Или сразу на эшафот.

— Наверное… Ума не приложу, зачем канцлеру вдруг понадобилось столько солдат. — Вяземская откинулась на спинку кресла и чуть втянула голову в плечи. — Мы как будто к войне готовимся… Но с кем?

Ответа на этот вопрос у меня не было — да и быть не могло. Даже раньше я имел весьма смутные представления о планах первых лиц государства, а уж теперь, когда превратился в персону нон грата номер один, да еще и официально покойного… И все же вряд ли колдун затеял преобразования в столице просто так. Ему понадобилось нагнать туда Владеющих чуть ли не со всей России.

Зачем? Снова собрать Круг Силы, лишившийся двоих членов? Или даже троих — считая все еще сидящего под замком Сумарокова? Заменить выбывших из строя соратников рангом поменьше? Тех, кто погиб, загремел на каторгу ради общего дела или просто оказался не по нраву своевольному и упрямому молодому императору? Пополнить поредевшие ряды жандармов и офицеров в гвардейских полках? Для этого нужны люди. Десятки, может, даже сотни Владеющих. Сильных, амбициозных, жадных до денег и титулов. И взамен на все это готовых присягнуть на верность государю.

Или его правой руке — всемогущему канцлеру.

Однако Вяземская, похоже, говорила о куда больших масштабах бедствия. По какой-то неясной мне причине колдун решил буквально наполнить столицу Владеющими всех мастей. Самого разного происхождения, способностей, богатства… и, вероятно, самых разных политических взглядов — о полноценной фильтрации кадров при таких объемах речь уже не идет. В таком количестве офицеры нужны или для войны, или для государственного переворота.

Государственный переворот уже случился.

— Что ты собираешься делать? — тихо спросила Вяземская. — Теперь, когда…

— Полагаю, мне тоже следует обзавестись новыми друзьями.

— Что?

— Разумеется, я снова брошу вызов силам зла, радость моя, — улыбнулся я. — И для начала нам понадобится отыскать в Петербурге одного человека. Ты его наверняка знаешь: средних лет, высокий, худой, с рыжими бакенбардами и носом, которым можно потопить бронепалубный крейсер. — Я жестом изобразил выдающуюся черту лица. — Ах, да, забыл — его фамилия, вероятно, начинается на «Л».

— Нос, — прыснула Вяземская. — Ты сейчас буквально описал одного знакомого графа. Но его фамилия Скавронский… Леонид Павлович.

— Леонид? — Я на мгновение задумался. — Леонид тоже сойдет.