Волшебные истории французской деревни

История десятая. Дудочка.

Сначала они даже не поняли, что это где-то зазвучала дудочка Тима. А когда прислушались...

Тут с ними что-то неведомое для них самих произошло. Они перестали волноваться. Они смотрели друг на друга — и смеялись! Действительно, смешно — три черные одинаковые маски глядят друг на друга!..

Потом, первым стянув маску и сунув ее в карман, мсье Барсук неожиданно сказал:

— Ребята, а нехорошо мсье Зайца бросить тут! Он же нас всех охраняет!

И они быстренько сгрузили цемент и инструменты с тележки, оставили мадам Козу добро охранять, а сами отвезли бесчувственного мсье Зайца домой.

Сдав его на руки перепуганной мадам Зайчихе и уверив ее, что он скоро придет в себя и всё будет хорошо, они, с чувством исполненного долга, вернулись к мадам Козе и решительно двинулись опять к каталажке выручать Тима.

А нежная, чуть печальная мелодия дудочки все звучала и звучала...

Мадам Лиса разбудила Лисоньку и шёпотом сказала:

— Проснись, доченька! Я всё думала, как там, в каталажке, плохо Тиму! И голод, его, наверное, мучит... Вот я собрала тут угощение, отнеси потихоньку ему...

У Лисоньки глаза стали огромными-преогромными от удивления: неужели это ее мать так говорит? Она ведь всегда Тима не любила!

А мать, подумав, что Лисонька боится идти одна ночью, предложила:

— Хочешь, вместе пойдем? Очень мне его жаль!.. Он, наверное, и не виноват!

— Да нет, мамочка, я сама, — спрыгнула с постели Лисонька. — Не беспокойся, я не боюсь! В конце концов нас же охраняет мсье Заяц!

А через открытое окно в жаркой летней ночи пела-выпевала нежную мелодию дудочка Тима...

Мсье Баран проснулся оттого, что горько плакал во сне. Как в детстве... Какой-то очень печальный сон ему снился. Но что снилось — он не мог вспомнить.

Долго он потом ворочался на своем ложе, все не мог снова уснуть: жизнь свою в памяти перебирал... А что? Жил, кажется, честно, трудился изо всех сил, семью обеспечивал, мадам Овцу преданно любил... Что ж так на душе неспокойно?

— Милая моя, — разбудил он мадам Овцу, — ты не знаешь, почему мне так плохо?

— Боже мой, разбудил! А мне так рано вставать, дел полно! — рассердилась мадам Овца. — Плохо ему!? Понятно, почему плохо! Засадил Тима в каталажку — вот и мучаешься! Ты же у меня добрый, хоть и глупый! — поцеловала она его в щеку и тут же опять заснула.

Мсье Баран встал, подошел к открытому окну. Печальная и сладкая мелодия была здесь слышнее...

— Неужели дудочка Тима? Да нет, не может быть, я же ее сломал! — подумал мсье Баран. — Да в каталажке и не заиграешь, — вздохнул он.

И так ему захотелось помчаться и освободить Тима. Фингал под глазом уже почти прошел от примочек мадам Овцы. И злость ушла...

Теперь только хорошо помнилось, что это он первым напал на Тима и дудочку его сломал, вместо того, чтоб по-хорошему поговорить с ним, убедить опусы свои разучивать подальше от его дома!

“Ах, как я нехорошо поступил!” — мучился собственной виной мсье Баран.

А мелодия неожиданно прекратилась, перестала звучать в жаркой ночи...

Мсье Баран тут же успокоился, сладко зевнул, решил, что утро вечера мудренее, оно подскажет, что делать, потянулся с хрустом и улегся досыпать.

Решетка на окне каталажки не сразу поддалась усилиям мсье Жана.

Он крошил ударами лома старый цемент, поддевал решетку снова и снова. Наконец, ему удалось ее вывернуть. С глухим стуком она упала на траву.

Тим выпрыгнул из окна, легко подхватился на ноги и остолбенел.

К тому, что мсье Жан был в черной маске, он уже привык. Но в волнении он не заметил за своим спасителем две другие фигуры тоже в черных масках.

Не сразу он узнал мадам Козу и мсье Барсука. Сердце подпрыгнуло в груди от нежности и благодарности к ним, он бросился их обнимать. Но мсье Жан грубовато остановил его:

— Не мельтеши! Дело надо закончить! Ты поиграй на дудочке, чтоб нам веселей было, а мы опять решетку на место поставим и зацементируем!

Тим заиграл. На этот раз мелодия была нежная и веселая. Она словно танцевала над деревней, и все, кто не спал, могли слышать ее и радоваться ей...

Судья Филин мучился бессонницей, метался в жару, места себе не находил... И вдруг сквозь открытое окно донеслась откуда-то к нему удивительная мелодия!

Надо сказать, что судья Филин был меломан. У него за долгую жизнь собралась огромная коллекция дисков классической музыки в исполнении лучших оркестров под руководством лучших дирижеров.

Он хранил записи всемирно известных опер, записи отдельных арий в исполнении известных певцов.

У него и лучшая современная музыка была в почете, и лучшие джазовые оркестры и солисты-исполнители...

В общем, он был истинный знаток!

Но такой очаровательной мелодии, сыгранной на бесхитростном инструменте (ему казалось, что это было что-то вроде дудочки!), он за свою долгую жизнь еще не встречал.

Он перестал метаться по влажной от пота подушке, лежал неподвижно и слушал — чудо как мелодия хороша!..

И удивительное дело — он ощущал, как с каждым мгновением болезнь, так жестоко свалившая его, уходит, утекает!

Вот он уже может поднять и держать голову над подушкой!

А теперь пробует сесть — и садится, спустив ноги с постели!

А теперь столько силы в нем появляется, что он может встать и идти...

Как был, в ночной рубашке, он пошел к окну, чтоб лучше слышать, чтоб запомнить эту мелодию, такую простую, и в простоте своей — божественную...

В комнату вошла сонная мадемуазель Овца — проведать, как судья себя чувствует. И руками всплеснула, решила, что больной в бреду, как лунатик, ходит!..

— Кто это играет? — спросил у нее судья.

— Откуда мне знать? Тим научился на дудочке хорошо играть. У него дудочка была! Пока мой дядя эту дудочку не растоптал...— простодушно вслух раздумывала она.

— Как это растоптал!? — удивился судья Филин и таким образом вскоре выудил у нее всю правду.

— Пожалуй, это Тим играет, — после некоторого молчания, подумав, сказала мадемуазель Овца. — Только не понимаю, как он в каталажке мог дудочку достать?..

А дудочка в ночи всё звучала!.. И новые силы всё вливались в худое, изможденное болезнью тело судьи...

Судья Филин был очень мудр. Другой бы кто — не догадался, а он не только предположил, он уже твердо знал: его подняла с постели, а, может, и от смерти спасла, именно эта мелодия простой дудочки...

Возле каталажки кипела напряженная, но аккуратная и основательная работа под пленительную мелодию дудочки Тима...

Мадам Коза и мсье Барсук торопливо готовили раствор цемента, подавали его мсье Жану, который заново укреплял тяжелую ржавую решетку...

И скоро только влажный слой цемента указывал, что тут что-то было нарушено.

Мсье Жан, разглаживая влажную поверхность, уверял своих помощников, что к рассвету по такой жаре всё просохнет, и полицейский утром будет голову ломать, как это Тим мог исчезнуть: и двери были заперты и решетка на месте!..

А тем временем Тим далеко будет. Он спрячется, пока они не добьются, чтоб справедливость восторжествовала!..

Они уже всё закончили и, собрав свое имущество, так, чтоб ни одной улики не оставить, собрались уходить.

Но мсье Барсук вдруг остановился, прислушался к мелодии, которую Тим выводил, оглянулся на мадам Козу, посмотрел на звездное небо, чуть повременил, собираясь с духом, и, наконец, вымолвил:

— Мадам, вы удивительно храбрая! Я восхищаюсь вами! Разрешите предложить вам руку и сердце!

Он в смущении раздул щеки и, потупив взор, ждал ответа.

Мсье Жан удивленно сказал:

— Уф, нашли время делать предложение! — и посмотрел с любопытством на мадам Козу: ну, и что она?

А Тим во все глаза смотрел и учился, как надо делать предложение любимому существу. Он пока не знал, что у каждого это по-разному происходит и никаких стандартов тут нет.

Мадам Коза, которая отнюдь не была храброй, а только умела держать себя в руках, засмущалась.

Вообще-то ей больше всего хотелось уже дома, в безопасности оказаться. И так некстати, хоть и очень трогательно, это предложение прозвучало! Но она не хотела еще больше смутить мсье Барсука.

Он и так был смущен сверх меры и сам не понимал, как это он решился на такой шаг, да еще в присутствии посторонних, поэтому мадам Коза не стала тянуть с ответом:

— Ах, мсье Барсук! Это для меня такая неожиданность! Я так счастлива! — и прикоснулась щекой к его щеке.

Тим заиграл на дудочке нечто похожее на свадебный марш. Мсье Жан сказал ворчливо:

— Вот и ладненько! Только как бы нас тут не застукали! Пошли скорей домой — винца выпьем!.. Хороший повод, друзья!

Лисонька мчалась, как ветер, через всю деревню, торопилась обрадовать Тима в его кутузке.

За решеткой было темно, и она решила, что Тим поиграл на своей дудочке, а теперь спит. Она еле слышно окликнула его. Тим не отозвался.

— Да как же он крепко спит! — вслух проговорила она и уцепившись за решетку подтянулась к окну.

В камере было темно, хоть глаз коли.

— Тим! Проснись!

За решеткой было так тихо, словно там никого и не было.

Лисонька боялась громко звать его, ей невдомёк было, что стражи ночью никакой здесь нет (девчонки, они почему-то никогда важных вещей не помнят или не знают!), поэтому она, огорченно пожав плечами, просунула коробку с пирожками и бутербродами через решетку на подоконник и медленно, то и дело оглядываясь, пошла домой...

Лисонька очень надеялась, что утром, когда Тим проснется, увидит коробку и попробует пирожки, он догадается, кто их принес...

Ей очень хотелось, чтоб он догадался!