Вопрос любви

Глава первая

— Очень доброе утро, — произнес Терри Воган[1] слащавым голосом, перед которым невозможно устоять, будто это сам Гиннесс. — На часах десять минут восьмого, и если вы только что к нам присоединились, добро пожаловать на шоу!

— Спасибо, — пробормотала я, с замиранием сердца открывая компактный гардероб Ника. Слева висели его костюмы — два шерстяных, три хлопчатобумажных — и еще брюки на каждый день. Справа в ряд — десять или двенадцать рубашек. Я провела по ним рукой и представила, что они надеты на Нике, испытывая мазохистское удовольствие, когда перед глазами возник его торс; моя рука остановилась на темно-синей шелковой рубашке с короткими рукавами. На ней были изображены тропические рыбки, уже поблекшие, — ее он особенно любил. Именно она была на нем, когда мы вместе проводили свой последний отпуск четыре года назад.

— Так, — бодро продолжал Воган в своей обычной манере. — Я вот очень люблю одну песню… — Я услышала вступление и вздрогнула. — «Ты был так нужен мне».

Я сняла рубашку с вешалки и уткнулась в нее лицом. Вдыхая мужской аромат, смешанный с запахом моря, вспомнила Крит. Мы в отеле, он на балконе, лицо озаряет улыбка, бокал рецины в его руке беззаботно вспорхнул в воздух…

«Теперь не хватает тебя как никогда…»

Уняв участившееся дыхание и несколько успокоив нервы, я приступила к работе.

«Где же найти утешение мне…»

Я сняла с вешалок остальные рубашки, перебросила их через руку и снесла вниз в свободную комнату.

«Когда-а-а ты ушел… ты был так нужен мне».

— Да, Ник, — вздохнула я. — То-то и оно. — Открывая деревянный сундук его отца, я подумала, как бы поступила на моем месте другая женщина. Давно бы уже отдала старые вещи бывшего мужа в Оксфам[2] — а я не могла. Почему-то казалось, что так неправильно.

— Так… — услышала я деловитую присказку Вогана, вернувшись в спальню и сняв с перекладины гардероба костюмы Ника. — Наметился вопрос. Слегка неожиданный. А позвольте-ка спросить, известно ли вам, какой нынче день?

— Среда, — машинально ответила я, раскладывая костюмы на кровати. — Девятое февраля. — Я принялась застегивать пуговицы на пиджаке и заметила, что рука слегка дрожит.

— Стало быть, первый день Великого поста.

— Стало быть.

— Традиционно это день духовных размышлений и, естественно, начало поста. Итак, от чего же вы готовы отказаться на Великий пост, а?

Я снесла костюмы Ника в свободную комнату, уложила в чемодан и аккуратно переложила газетами.

— От шоколада? — услышала я вопрос Вогана, распрямляясь и чувствуя легкое напряжение в спине. Бросила взгляд в сад. Сыпал снежок. — Не слишком круто ли, что скажете? Или от выпивки? — Я вернулась в спальню, достала тельняшку Ника из комода. — Может, от фаст-фуда? Или сладостей?..

Теперь я взялась за ботинки, потом не торопясь отвязала от перекладины галстуки. Потеребила синий и золотой — в этом он был на свадьбе — и едва устояла под натиском внезапно нахлынувшей тоски.

— От мата? — не унимался Воган. — Курения? «ОК!» и «Хелло!»[3]? Эй, ребята, предлагаю подумать вместе! Отчего мы готовы отказаться в пост?

Я взглянула на нашу свадебную фотографию, висевшую над кроватью, потом потянулась и сняла ее.

— Отчего я готова отказаться? Все просто. От прошлого.

Надо постараться и просто покончить с делами давно минувших дней, не так ли? Жить дальше или «отпустить это», как принято говорить. Вот и я наконец-то сподобилась. Убрала вещи Ника с глаз долой, потому что больше не желаю жить с призраком. Однако несмотря на то что поступить так надо было давным-давно, я по-прежнему чувствую, что сделала что-то не то. Будто я таким образом хочу показать, что Ника и не существовало вовсе и будто на протяжении целых шести лет мы не жили общей жизнью.

Больше всего раздражал автоответчик. За три года я так и не удосужилась сменить сообщение — не могла себя заставить, — но наконец собралась. Так что, начиная с сегодняшнего утра, никто больше не услышит, как Ник любезно говорит: «Здравствуйте, извините, но нас нет дома…» — эта фраза обычно всех бесила. Теперь можно услышать только меня любимую. «Привет, вы дозвонились до Лоры…» — говорю я как надо, словно публично признаюсь, что его больше нет.

Чего от меня многие годы и добивались мои сестры. «Это же невыносимо! — восклицала моя старшая сестра Фелисити каждый раз, когда заходила ко мне. — Долго так продолжаться не может, Лора! Это не квартира, а настоящий мавзолей. Что было, то было — живи дальше!» Моя младшая сестра Хоуп, более сдержанная в выражениях, ограничилась бы философским: «Если ты еще не готова что-то изменить, то… не меняй». Но в январе я наконец поняла, что готова. На Новый год решила обновить интерьер — квартира сразу преобразилась — и избавиться от всех вещей Ника. Я не стала их выбрасывать — это было бы бессердечно, — а просто убрала, чтобы скрыть очевидные следы его присутствия. Его компьютер, его книги, его фотографии, а теперь и его одежда — все это, упакованное в коробки, стоит в пустой комнате, подальше от глаз. С одной стороны, выглядит как освобождение, с другой — как предательство. Хотя умом я и понимаю, что это не так.

Мне не хватает Ника. И я до сих пор злюсь на него. Говорят, это нормально — особенно когда ты молода. И конечно, время лечит. Я уже свыклась (а куда деваться?), но он до сих пор не оставляет меня в покое. Всякий раз, когда на мой адрес приходит письмо для него, мне приходится писать ответ и все объяснять. Часто меня огорчает реакция моих соседей. Как, например, сегодня утром.

Около половины девятого я выходила из квартиры, отправляясь на работу. В кои-то веки я чувствовала эмоциональный подъем, бодрость духа, фонтанировала энергией, была готова свернуть горы. Я запирала дверь, когда на противоположной стороне улице из дома вышла миссис Френч со своей тележкой — собиралась в магазин на Портобелло-роуд[4]. Я улыбнулась ей, а она улыбнулась мне в ответ, как обычно, с плохо скрываемым сочувствием к моим семейным обстоятельствам — я почти что слышала ее сердобольное цоканье. И поняла: до тех пор пока я здесь остаюсь объектом жалости и интереса — а я им остаюсь, — ни о каком «живи дальше» и речи быть не может. Вот взять хотя бы миссис Сингх, живущую по соседству. Стоит ей меня заприметить, как она тут же подходит, кладет руку на плечо и, участливо заглядывая в глаза, интересуется, все ли у меня «ладно». А я всегда твержу одно и то же, так беззаботно, как только получается: «Да, конечно, спасибо. А у вас?» Я этого терпеть не могу, но не виню их, потому что они помнят Ника, а мы живем на маленькой улице со своим сарафанным радио, поэтому я стала «той бедной девочкой из восьмой».

Бончерч-роуд находится в дальнем — непрестижном — конце Портобелло, рядом с Лэдброук-гроув. Многие из моих соседей долго жили там, и отнюдь не все они такие же снисходительные, как миссис Френч и миссис Сингх. Уже дважды я слышала в нашем маленьком супермаркете, как та женщина с топорным лицом из двенадцатой громким шепотом авторитетно докладывала продавцу, что это я «сама довела беднягу». Некоторые обвиняли меня — не знаю почему, ведь мы с Ником жили счастливо, представьте себе. Другие полагали, что он разочаровался в жизни из-за стресса на работе. Самые добродушные считали, что Ник попал в какую-то заварушку и просто перестал видеть смысл в таком существовании. Вопрос, что это за заварушка — при отсутствии веских улик (а я, поверьте мне, их искала), — оставался открытым для всяческих абсурдных домыслов. Впрочем, то, что такие домыслы появятся, было вполне ожидаемо, и не в последнюю очередь из-за того, что эту историю растрезвонила пресса (Ник занимал слишком заметную должность). В общем, так или иначе, мне приходится многое выносить, но теперь, как уже сказала, я готова жить дальше и забыть этот печальный период своей жизни как страшный сон.

И вот, расстроенная встречей с миссис Френч, я решила посмотреть на дело в позитивном свете. Я шла по Портобелло, мокрые снежинки летели навстречу и липли к лицу, а я думала, что по крайней мере на деловом фронте у меня все хорошо. Но, проходя мимо тату-салона и лавки халяльного мяса[5], вспомнила о своем плачевном финансовом положении. Мой случай страховка не покрывает, а свои финансовые дела Ник оставил в беспорядке. На свою зарплату телеобозревателя я едва могла оплатить ипотеку, а, оказавшись в такой ситуации, переехать не могла. «Галифакс»[6] милостиво дал мне три месяца отсрочки, и с помощью родителей и босса Тома дела пошли на поправку. Но теперь, проходя мимо рядов, торговавших дешевой пашминой и рубашками, раскрашенными узловым батиком, я припомнила, что при этом умудрилась наделать долгов — и как блистательно нашла выход из положения, чтобы свести концы с концами.

В прошлом году в марте я прочитала статью в «Таймс» о компании «Инквизитив», которая занималась составлением опросников для паба[7]. Там упоминалось, что она ищет внештатных составителей вопросов, эдаких всезнаек, — вот я им и позвонила. Я знала, что смогу легко выполнять такую работу, а кроме того, неплохо платили — два с половиной фунта за вопрос, — и это занятие отвлекло бы от моего горя. Каждый вечер после работы я, обложившись своими справочниками, заседала, составляя вопросы. «Кто изобрел первую машину с приводом от двигателя внутреннего сгорания?» (Карл Бенц.) «Что хранят в гумне?» (Зерно.) «Сколько клеточек на доске для игры в «скраббл»?» (255.) «Как называется столица Украины?» (Киев.) Мне нравилось. Я отдыхала, но в то же время не скучала.

Теперь я свернула налево, на Уэстбурн-парк-роуд, и, по своему обыкновению, подумала, насколько эта статья изменила мою жизнь…

Однажды июньским вечером в пятницу мы сидели в переговорной «Трайдент-ти-ви» с Томом, которому принадлежит компания, и Сарой, другим штатным обозревателем — компания у нас капельная, — и обменивались идеями для новых программ, которые было бы не стыдно предложить вещателям.

— Туговато у нас все с деньгами, — начал Том, с отстраненным выражением лица крутя ластик между большим и указательным пальцами, в своей излюбленной манере. Он прищурился, словно, как всегда, по случаю затягивался сигаретой. — Так что придется сделать что-нибудь такое… коммерческое, — с пренебрежением произнес он.

К тому времени я работала с «Трайдент» уже пять лет: с момента ее образования, когда все только начиналось — с Тома и меня; за этот период мы уже успели сделать несколько монументальных проектов: двухсерийный фильм о Второй мировой войне для «Хистори ченнел»; документальную драму о Елене Троянской для «Би-би-си два», четырехсерийный фильм об этике биотехнологий и полуторачасовую программу о Туринской плащанице. Еще мы делали несколько корпоративных проектов — так, для оплаты счетов, — но известны стали именно благодаря нашей основной работе.

— Очень здорово чувствовать себя номинантами «Британской академии кино и телевидения», — продолжал Том. Он откинулся на спинку стула и сцепил пальцы за головой. — Но что нам сейчас действительно нужно — так это прибыльное дело. — У меня екнуло сердце. Мне нравились программы для ума, которые мы делали. Я ни за что на свете не взялась бы за кулинарную программу или глупые реалити-шоу и подобный ширпотреб. Том медленно крутился на стуле из стороны в сторону. — Ну?..

— Прибыльное дело? — повторила я.

Он застонал:

— Да, чтобы хотя бы произвести здесь перестановку. — Он бросил взгляд на пол: — Такое ощущение, что этот палас лежал в какой-то общественной приемной. Так что… какие будут идеи для чего-нибудь более… популярного? — Он посмотрел на меня.

— Так… может быть… «Под каблуком»? — предложила я. — Или «Дом своими руками»? Или «Бунгало по-быстрому»? Или… хм… «Я лузер — куда хуже?»?

Том запустил в меня своей резинкой.

— Не надо ерничать, Лора. Я же не предлагаю делать дерьмо.

— Прости, Том, я подустала.

— Веселилась?

— Отнюдь. Засиделась допоздна.

— И что делала? Не отвечай, если не хочешь, — вежливо добавил он.

Я пожала плечами:

— Все нормально. Составляла вопросы для викторины.

— Да? Зачем?

— Во-первых, потому что мне нужны деньги, и, во-вторых, потому что мне в кайф — просто это интересно.

Он подался вперед:

— А как это происходит?

— В общем, компания, для которой я это делаю, требует подборку вопросов определенной тематики. Прошлой ночью пришлось попотеть, потому что, — я вздохнула, — им было нужно двадцать вопросов по истории России и еще двадцать — про футбольные клубы шотландской премьер-лиги. Мне потом снилось, что Екатерина Великая играла в «Селтик рейнджерс».

— Гм… — Том вытянул пальцы, сложил их вместе и стал постукивать по губам.

— Я составляю вопросы, — продолжала я, — они их проверяют, потом делают сборники и продают пабам. Сегодня надо подготовить пятнадцать по пьесам Ибсена, а завтра — по истории Римско-католической церкви. В хороший месяц выходит пятьсот фунтов дохода, чего мне вполне достаточно.

— Вопросы для викторины… — повторил Том. Он просто смотрел на меня и молчал. Обычно в обществе Тома я чувствовала себя как рыба в воде (у нас замечательные рабочие отношения), но эта ситуация меня как-то нервировала.

— Ну, Бог с ними. Может, продолжим? — предложила я. — Я бы даже не отказалась отправиться домой пораньше, ведь я устала, как уже говорила…

— Нам надо сделать викторину, — неожиданно выдал Том.

— Да, — поддержала его Сара с горящими глазами. — Мне это тоже пришло в голову. Идея что надо!

— Викторину, — повторил Том. — Хорошую. Не знаю, почему я не подумал об этом раньше.

— Наверное, потому, что хороших викторин и так хватает, — сухо заметила я.

Следующая резинка Тома полетела в открытое окно.

— Это не значит, что мы не можем придумать свою.

— Она будет отличаться, — сказала Сара. Она сняла свои изящные миниатюрные черные очки и принялась протирать их юбкой, как она делает по своему обыкновению, когда чем-то восхищается. — Это будет ни на что не похоже.

— Короче говоря, оригинально, — сказал Том.

Следующий час мы обсуждали разные викторины и пытались анализировать, почему они работают. И решили, что «Кто хочет стать миллионером?» обязана своим успехом игре на алчности в сочетании с великолепно созданной Крисом Таррантом атмосферой напряженности. «Властелин разума» — враждебной атмосфере: зловещей музыке и черному стулу в круге режущего глаз света, который, по словам Тома, появился в игре из личных жизненных впечатлений ее создателя, прошедшего лагерь военнопленных. «Школьники-умники» демонстрирует, как отвечают на сложные вопросы молодые люди, «Слабое звено» привлекает своим завораживающим зрелищем беспрекословного подчинения участников гневной Энн Робинсон. Но мы пришли к выводу, что в основе всех этих шоу лежит архетипическое желание показать всем вокруг, какие мы умные. Викторины возвращают нас в детство, когда, будучи второклашками, мы тянули вверх руки, чтобы ответить первыми.

— Да, — задумчиво протянул Том. — Викторина… Что скажешь, Лора?

Я пожала плечами. Мне викторины нравятся так же, как всем остальным, но я никогда не думала, что мы тоже станем делать викторину.

— Ну… наверное, это неплохо. В принципе я не против — только если речь пойдет об общеизвестных фактах, — скороговоркой добавила я. — Только реальная информация — а не какая-нибудь ерунда. Ненавижу отвечать на вопросы про всякие мыльные оперы или… не знаю, там, сколько высших оценок получил принц Уильям.

— Кстати, — кивнул Том, а потом посмотрел на меня: — А сколько высших оценок получил принц Уильям?

— Три. По географии, истории искусств и биологии. А, В и С[8].

— Но в каком формате мы представим нашу викторину? — Том снова закрутился на своем стуле из стороны в сторону, сцепив пальцы на затылке. — Чем она будет отличаться?

Когда в понедельник мы пришли на работу, ответ мы уже знали. За уик-энд Том придумал оригинальную идею — впрочем, ничего радикально нового он не изобрел. Сказал, что озарение настигло его в ванной. Он посвятил нас в свой замысел, мы запланировали пробный выпуск и весь следующий месяц пахали как лошади. Том занимался постановкой, я составляла вопросы, Сара, ассистент продюсера Джил и наша ужасно назойливая секретарша Нэрис изображали участников, а ведущей, из экономии, была я. Через неделю мы все пообтесали и продали «Что бы вы думали?!» новому кабельному каналу «Челлендж-ти-ви». Они купили шоу, но с одним неожиданным условием — вести его должна буду я.

И вот, повернув на Олл-сэнтс-роуд, я вспомнила, что Том был удивлен не меньше меня. Я не умела работать перед камерой, и мы думали, что на роль ведущего «Челлендж» захочет купить телезвезду. Но Эдриан, выпускающий редактор, настоял, чтобы шоу вела я: потому что я женщина, а женщин, ведущих викторины, мало, но самое главное — я молода.

— Большинство викторин ведут люди лет пятидесяти, — сказал он нам с Томом в своем пропахшем кожаной мебелью офисе, пока высыхали чернила на свежеподписанном контракте, лежавшем перед нами. — А нашей ведущей будет тридцать с небольшим. А еще мне нравится ваша… — Тут он замялся. — Нестандартная внешность. — Я деланно простонала. — Не поймите меня превратно, Лора, — тут же добавил он. — Просто вы… ну, достаточно… необычны. Вы относитесь к тому типу женщин, которых называют une jolie laide[9].

— Другими словами, я просто пугало огородное[10]? — саркастично заметила я, чтобы скрыть досаду.

— О нет-нет — совсем наоборот. Вы привлекательная женщина. — Как мне показалось, он и в этот раз говорил так, словно вовремя спохватился.

— Да, — согласился Том. — Лора очаровательна.

— Безусловно, — продолжал Эдриан. — Вы довольно… милы… гм…

— По-своему? — слащаво отозвалась я.

— Ну, понимаете, просто у вас внешность… — Он покосился на меня. — Нетипичная. — К этому моменту я чувствовала себя как человек-слон. — Вроде Энди Макдауэлл.

— Не как надо?

— Ну-у — да. Можно и так сказать. Надеюсь, я не позволил себе лишнего, — ляпнул он.

— Нет, конечно, — вежливо ответила я. — В самом деле. — Как бы то ни было — я к этому привыкла. Мои сестры красивые, а вот мое лицо вы бы назвали волевым: у меня тяжелая папина челюсть и его же слишком длинный нос. Самое унизительное то, что в детстве я действительно была очаровательна — эдакий прекрасный лебедь, превратившийся в гадкого утенка.

— Но главное, что мне в вас нравится, — продолжал Эдриан, — это ваша властность.

— Правда? — с удивлением спросила я. В таком ключе я никогда о себе не думала, хотя идея мне понравилась. Наверное, надо было пойти в полицейские — или в доминат-риксы[11].

— Властность заложена в вас от природы — а это качество необходимо ведущему викторины. Она достигается разными путями, — продолжил он. — В «Слабом звене», к примеру, Энн Робинсон подчиняет себе, демонстрируя злость; Джереми Паксман из «Вопросов абитуриенту» — серьезный журналист, однако и он доминирует над молодыми участниками, позволяя себе насмешки над ними; то же касается Джона Хэмфриза из «Властелина разума». Но властность есть и у тебя, Лора. Думаю, с тобой зрители будут чувствовать, что находятся в надежных руках и что ты, наверное, смогла бы ответить на большую часть вопросов.

— Юность, проведенная впустую, — объяснила я. — Слишком много читала.

— Плюс у тебя феноменальная память, — нежно добавил Том.

Я пожала плечами. Но, честно говоря, что правда, то правда. Действующие лица и события — как бы малозначительны они ни были — всегда застревали в моей памяти, как жвачка в дупле зуба, стоило мне прочесть что-нибудь один раз. Я всегда считала это отклонением — вроде абсолютного слуха или шестого пальца; впрочем, иногда моя «странность» все же бывает весьма полезной — например нет необходимости в списке покупок, когда идешь в магазин. Я всегда помню все даты и имена. Без проблем могу восстановить последовательность, в которой выезжали предметы на транспортной ленте в игре «Игры поколений» — мягкая игрушка, чаеварка, тостер, ролики «Кармен», — а когда мне было девять, я выиграла семейную поездку в Париж, сумев перечислить все пятьдесят штатов США в обратном алфавитном порядке.

— Ну что ж, — продолжал Эдриан. — Я думаю, зрители будут чувствовать, что вы не просто зачитываете вопросы.

Том пришел в восторг, узнав, что шоу буду представлять я. Как я уже говорила, у нас хорошие отношения — хотя, прошу заметить, строго профессиональные. Том нравится мне; он умный, спокойный и очень добрый, и да, если перестать думать о чисто профессиональных отношениях, он определенно хорош собой и обладает самым привлекательным в Северной Америке голосом. Но я всегда видела в нем только коллегу, поскольку: а) он мой босс, и это может быть неудобно; б) мне известно, что он когда-то совершил такое, за что… по головке не погладишь.

Но, возвращаясь к викторине, Том был обеспокоен тем, что ни одна из известных звезд в шоу не захотела участвовать. Но ведь для них участие в таком проекте могло обернуться настоящей катастрофой. Если бы у них не получилось ответить на вопросы, они оказались бы в совсем унизительной ситуации — что бы написала о них пресса? Но то, что делает «Что бы вы думали?!» столь опасным для ведущего, привлекательно для зрителей. И вот в сентябре прошлого года викторина вышла в эфир. Показываемое поначалу по кабельному каналу, шоу имело немногочисленную аудиторию — всего двести тысяч, — но мы надеялись, что она сложится. Потом в «Тайм-аут» вышла небольшая заметка, что наше «продвинутое» шоу «сносит башню». Мы и в ус не дули, а его уже хотел заполучить «Четвертый канал», перебив предложение «Челлендж» на тридцать тысяч фунтов за выпуск.

Стало быть, сегодня очень важный вечер, потому что «Что бы вы думали?!» впервые пойдет в эфир по всей стране. Вы, наверное, думаете, что, раз шоу покажут в прайм-тайме, я вне себя от счастья. С одной стороны — да, но с другой — душа уходит в пятки…

Видите ли, на каждую бочку меда найдется ложка дегтя. Если вдуматься, еще какая, нервничала я, свернув направо, на Олл-сэнтс-роуд. С одной стороны, я надеюсь, что шоу не будет иметь успех, потому что в противном случае рано или поздно может всплыть история с Ником.

Я остановилась у газетного киоска и купила «Индепендент». Открыв страницу с телепрограммой, я почувствовала прилив адреналина. Вот оно, в восемь вечера, а рядом — надпись: «См. анонсы». Мой взгляд просканировал верхнюю часть страницы. «"Что бы выдумали?!" Еще одна новая викторина! Но — и что бы вы думали! — я знаю: в этом шоу есть на что посмотреть. У новичка Лоры Квик (справа) быстрый ум — а иначе и быть не может. Впечатляет».

Желудок свело, но стоило мне перейти дорогу к Олл-сэнтс-мьюз, как я ощутила, что напряжение спадает. Для меня это самая красивая улица в Лондоне, даже в такой промозглый и сырой день, как сегодня. Слишком широка для конюшен[12], а дома окрашены в нежные тона розового, лимонного и голубого, словно на побережье. Чопорный плющ ютился на компактных пространствах, обвивая решетки элегантных балконов из кованого железа. Я проходила мимо дома № 12 и уловила запах белых клематисов «Арманда», залюбовалась горшками веснушчатого лилового геллеборуса.

«Трайдент-ти-ви» — вниз по улице слева — занимает два белых дома со ставнями, которые были наспех сколочены в семидесятые годы, чтобы в районе Мьюз скорее появилось собственное офисное здание. Несмотря на очевидное отсутствие товарного вида, в здании царил деловой дух. Я стряхнула воду с зонтика, толкнула дверь. За столом нашей небольшой приемной сидела Нэрис.

— Тогда я ей говорю… — говорила она громким шепотом, когда я складывала зонтик, — а потом она повернулась ко мне и сказала… ну нет… вот именно. Тут она взбесилась, а я и думаю: «Ну уж нет, я этого терпеть не стану», — потом повернулась к ней и говорю… Ой, минутку, Ширл…

— Доброе утро, — приветливо сказала я. Может, я и не перевариваю Нэрис, зато всегда вежлива с ней.

— Салют, Лора. Звякну позже, Ширл. — Она положила трубку. — Это тебе… — Нэрис заговорщицки кивнула в сторону букета из желтых тюльпанов, белых роз и золотых мимоз. Пригладила свои волосы неестественного цвета мармелада, залитые лаком до текстуры сахарной ваты. — Доставили где-то час назад.

— Как мило, — с удивлением произнесла я, и раздражение из-за Нэрис исчезло без следа. Ванильный аромат мимозы был великолепен. Я потянулась за карточкой. — Интересно, от кого?

— От твоей сестры Хоуп и ее мужа.

Раздражение снова тут как тут.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что она позвонила удостовериться, что букет доставили.

— Понятно. Ну ладно, — бодро добавила я. — В самом деле, не слишком ли преувеличивают значение приятных сюрпризов?..

Она изучала свои ногти.

— Ну, мне очень жаль, Лора, но ты сама спросила.

— Это был риторический вопрос, — слащаво пояснила я, снимая пальто.

Обладая иммунитетом к упрекам — она толстокожа, как бегемот, — Нэрис теперь изучала верхнюю половину моего тела.

— Ты собираешься на съемки в этом пиджаке?

— Именно. — Я посмотрела на нее: — А что?

Она склонила голову набок:

— Ну, если хочешь знать мое мнение: этот цвет тебе не идет.

— Не хочу, Нэрис.

— Поверь, твой — зеленый лайм. — Она шумно набрала воздух и, озвучив выдох, протянула: — Э-э, нет — он никуда не годится. Ты должна носить розовое, — прибавила она, когда затрезвонил телефон. — Или персиковый. На самом деле, даже знаешь что? Тебе надо, чтобы цвет работал на тебя. Твои цвета, по-моему, «летние». До-оброе утро. «Трайдент ти-и-ви-и»…

Когда я говорю, что не перевариваю Нэрис, то на самом деле хочу сказать, что ненавижу ее патологически. Настолько, что иногда с удовольствием представляю, как режу ее на мелкие кусочки и скармливаю соседской кошке. Я часто спрашиваю себя, почему она так на меня действует. Из-за того, что тратит впустую массу времени, совершая личные телефонные звонки? Не мое дело — «Трайдент» принадлежит Тому. Из личной неприязни? Она бывает до умопомрачения бестактной, но — ничего личного. Она все твердит: «Никто и не скажет, что мне пятьдесят три, а?» И когда только она перестанет обманывать себя? Нет, причина, по которой Нэрис приводит меня в бешенство, кроется в том, что она одна из тех надоедливых людей, которым все всегда виднее. Каким бы ни был вопрос — у Нэрис всегда готов ответ. «Поверь мне», — любит говаривать она. Или: «Если хочешь знать мое мнение…» Или: «Я скажу, что думаю». Хлебом не корми — только дай посоветовать. А поскольку здание у нас маленькое, с открытой планировкой, от нее просто спасу нет.

Если мы обсуждаем что-то относительно шоу, то обязательно услышим громогласное мнение Нэрис, причем ее убежденность в собственной правоте может сравниться лишь с ее невежеством. На днях, к примеру, я разговаривала с Диланом, нашим новым редактором сценариев, — он «ботаник» и просто идеальная находка для викторины. В связи с одним вопросом мы обсуждали Уоллис Симпсон; составляли вопросы мы своими силами — Дилан отвечал за естественные науки, географию и спорт, а я — за политику, историю и изобразительное искусство — и говорили о пребывании герцога Виндзорского на Багамских островах на посту губернатора.

— Это было на Бермудских островах, не так ли? — раздался голос из приемной. — Герцог Виндзорский был губернатором на Бермудах, да?

— Нет, Нэрис, — вежливо откликнулся Дилан. — На Багамах.

— В самом деле? — Наступила ошеломляющая тишина — и, честно говоря, дерзкая тишина, а затем мы услышали: — Вы уверены?

— Да, Нэрис. Мы уверены, — ответил Дилан, проявляя ангельское терпение.

— Потому что я думала, на Бермудах.

— В самом деле, Нэрис, — сказала я. — Это действительно было на Багамах, поскольку: а) так и было — и б) мы с Диланом проверили информацию по двум справочникам и по Интернету, чтобы быть уверенными на сто десять процентов. Потому что так мы делаем всегда.

— Понятно, — ответила она и добавила, как бы милостиво уступая: — Ну ладно — если вы уверены…

Во многом моя нелюбовь к Нэрис необоснованна — ведь я знаю, что она не желает никому зла. Самое худшее в том, что она искренне пытается помочь. Она любит это больше всего на свете. Я видела, как она чуть не нападала на туристов, только чтобы указать им путь к Портобелло, и несколько раз слышала, как она дает непрошеные советы в магазине совершенно незнакомым людям. «Зачем вам отдавать за это пятнадцать фунтов?.. можно купить то же самое за десятку… да, именно — за десятку… неподалеку отсюда… второй налево, третий направо, прямо восемьсот ярдов, первый поворот направо, четвертый налево, мимо «Байбест», напротив аптеки «АВС»… да пожалуйста, это такое удовольствие — в самом деле… никаких проблем — честное слово, ну что вы».

И вот еще что: Нэрис считает, будто все ей должны, и купается в выдуманной всеобщей благодарности. Она отражает наши отчаянные попытки поставить ее на место, как танк «шерман» отбивает шарики от пинг-понга, и они отскакивают от нее целыми и невредимыми. И хотя она сводит нас всех с ума, Том держит ее по двум простым причинам: а) секретарь в приемной создает впечатление, что наша фирма больше и лучше, чем есть на самом деле, б) она обожает здесь работать. В течение тех двух лет, что она работает на «Трайдент-ти-ви», она всегда вовремя приходит, ни разу не отпросилась и хорошо справляется со своими обязанностям. Нэрис открывает офис рано утром. Если ломается копировальный аппарат, она отдает его в ремонт. Она заведует всем делопроизводством и организовывает нам транспорт из студии и обратно. Она меняет лампочки и поливает цветы. Том ценит ее преданность и чувствует себя ответственным за нее (говорит, что она так раздражает, что никогда не получит работу в другом месте). Нечего и говорить, что Нэрис воображает себя эдаким любителем викторин и в восторге от «Что бы вы думали?!». «Жаль, я не могу участвовать, — поговаривает она. — Думаю, у меня бы неплохо получилось».

Я прошла в офис, который все больше напоминает небольшую библиотеку — каждый дюйм пространства на стенах занят огромным количеством справочной литературы, которая требуется нам, чтобы создать наполнение для викторины. Мы нагрузили ветхие полки «Фильмами Лесли Холливела» и «Видеогидом»[13], поставили «Словарь искусств» издательства «Пингвин», все 29 томов энциклопедии «Британника» и «Антологию британских чартов». Мы обзавелись «Оксфордским словарем цитат», «Книгой рекордов Гиннесса», «Настольным научным справочником» и «Дебреттом»[14]. Плюс «Краткий словарь великих людей», «Энциклопедия сражений», «Справочник британских полевых цветов» и справочные публикации «Кто есть кто».

Дилан сидел на телефоне, рассеянно обматывая концы своего галстука-боло вокруг указательного пальца, а Том склонился над принтером, извергавшим сценарий пачками.

— Привет, — сказала я Тому, перекрикивая грохочущий лазерный принтер. Обычно Том ходил в джинсах, но сегодня по случаю съемки (мы записываем материал на шесть недель вперед) надел свой единственный костюм а-ля принц Уэльский.

Том поднял глаза.

— Привет, Лора. — Его голубые глаза улыбнулись, а в уголках появились лучики тоненьких линий. — Так. Мне нужно задать тебе один очень серьезный вопрос.

— Ну, дерзай.

— Кто послал тебе цветы?

Я улыбнулась:

— Моя сестра Хоуп с мужем — чтобы пожелать мне удачи. А что?

— А я решил, что поклонник.

— Нет. — Я направилась к своему столу. — У меня их нет.

— Да брось!

— Правда! Если бы ты знал, как долго я уже не была на свидании.

— Тогда самое время пойти. Ты же молода, Лора.

— Ой-й…

— Ты красивая. Так что поддай газку и… лови момент.

— Да, — согласилась я. — Может быть, ты и прав. Новые отношения, как бы ни страшила меня сама идея, помогут жить дальше, и, не желая казаться бессердечный, вынуждена признать: Ник вряд ли будет против.

— Во всяком случае, сегодня очень важный день для тебя.

Желудок сразу свело.

— Важный — безусловно. — Я даже подумала, что моя жизнь может измениться навсегда.

Том извлек последние листы сценария и начал складывать их в нужном порядке.

— Ты нормально?

Я покачала головой:

— Ужасно нервничаю, честно говоря.

— Критики тебя полюбят, Лора. Будь уверена. — Он взял в руки красный степлер и принялся скреплять страницы.

— Да дело не в этом.

Степлер замер в воздухе.

— А… — Голос у него изменился. — В… Нике.

Я кивнула. Том знает, что произошло, как и каждый здесь. С другой стороны, событие было слишком заметным, такое не спрячешь.

— Том, я чувствую себя мишенью, в которую вот-вот выстрелят.

Том посмотрел на меня, потом продолжил свое занятие.

— Что ж, ты знала, на что идешь. Мы это обсуждали, и ты согласилась вести шоу, помнишь?

— Да, — пробормотала я. — Согласилась. Но тогда оно только-только выходило на кабельном — мы и подумать не могли, что оно когда-нибудь побьет все рекорды, не говоря уж о том, чтобы идти в прайм-тайме.

— Надеюсь, тебе не придется жалеть.

— Нет, — вздохнула я. — Конечно, нет: мне тогда было интересно — и сейчас ничего не изменилось. Просто теперь, когда я окажусь совершенно беззащитной перед всевидящим оком СМИ, трудно избавиться от назойливого ощущения какого-то… ужаса.

— Ну, не надо. — Он распрямился. — Лора, то, что произошло с Ником, не твоя вина. Ведь так?

Я смотрела на него. «Твоя вина…»

— Нет. Нет, это не моя вина.

— Если шоу будет иметь успех, — продолжил он, — то да, конечно, история может всплыть. Поэтому убеди своих родных и близких держать язык за зубами. — (Я взяла на заметку, что надо попросить сестер не трепаться.) — Но в любом случае ты ничего плохого не делала. Тебе нечего стыдиться, Лора, ведь так?

«Нечего стыдиться…»

— Нет. Нет, я ничего такого не делала. Да.

— Смотри-ка, сегодня в «Таймс» неплохая положительная статеечка, — сказал он. — Вот… — Он протянул мне газету. Было очень лестно читать об «уникальном формате» шоу с его «неожиданными ходами» и о моих впечатляющих способностях. Я показала ему отзыв в «Индепендент».

— «Впечатляет»… — дочитал Том. — Хорошо. — Он кивнул. — Что ж, я тоже думаю, что впечатляет, — если позволительно так говорить о собственном детище. — Я посмотрела на него. — Как бы то ни было, я бы лучше продвигался к студии. — Он потянулся за пальто. — Нэ-рис, — крикнул он, — моя машина приехала?

Я видела, как она смотрит через щели в жалюзи.

— Только что подъехала.

— Увидимся там через час. Хорошо, Лора? — сказал Том. Я кивнула. — Не опаздывай.

— Не буду. Только попрошу Дилана пройтись по сценарию.

Я поставила цветы в воду, а затем послала Хоуп виртуальную открытку с благодарностью, и к тому времени как я нажала «Отправить», Дилан закончил свой разговор и помахал мне рукой. Он составлял вопросы для «Властелина разума», а теперь стал редактором сценариев на «Что бы вы думали?!». Он решает, какие вопросы должны быть в каждом шоу и в каком порядке, а затем прорабатывает их со мной, прежде чем начать запись.

— Ну что ж, Лора. — Он взял свой планшет. — Начнем с простого. Как называется сплав меди и олова?

— Латунь! — услышали мы крик Нэрис из-за стойки регистрации.

— Бронза, — ответила я.

— Правильно. Какая латинская буква используется в римской нумерации чисел для обозначения тысячи?

— «Це»! — закричала она.

— Это «эм».

— Какой город является столицей Армении?

— Улан-Батор!

— Ереван.

— Это Ереван, — сказал Дилан, закатывая глаза.

Я села за свой стол.

— Что такое «баранчик»? — услышала я, теребя большую скрепку.

Я посмотрела на него снизу вверх:

— Что?

— Баранчик.

— Я пас! — провозгласила Нэрис. — Если хотите знать мое мнение, это слишком трудно. До-оброе утро. «Трайдент ти-и-ви-и»…

— Баранчик? — переспросила я. — Понятия не имею.

— Это годовалый баран — то есть как бы «маленький баран». Кто открыл истоки Нила?

— Ливингстон, — рассеянно ответила я. — Нет, не Ливингстон, хм… то есть Спик.

— К какой горной системе относится гора Авемур в Шотландии?

— Кэйрнгорм.

— Традиционный траурный цвет мусульман?

— Белый.

— Биология человека: какой термин описывает полый шар из клеток, являющийся первым этапом в развитии эмбриона?

Я чувствовала, как у меня сводит внутренности.

— Поторопись… — сказал Дилан. — Не знаешь? Уверен, что знаешь — такой эрудированный человек, как ты, должен знать.

— Да. Я знаю. Это бластоциста.

— Правильно. — Мне представилось крошечное живое пятнышко, погруженное в уютный полумрак матки.

— Все нормально, Лора?

— Что? Да… конечно. Продолжай.

Он перевернул страницу.

— Как на хинди называется Индия?

«Синд? — подумала я. — Нет, это область… На хинди… начинается с «бэ», точно… «бэ»… «бэ»… «бэ»…»

— Бхарат, кажется?

— Правильно.

— Мы охватили все области? — спросила я, когда мы прошли все шестьдесят вопросов.

Дилан кивнул:

— Все. — Он глубоко вздохнул. — История, политика, наука, литература, религия, философия, география, монархия, классическая музыка, поп-музыка, развлечения, архитектура, балет, искусство и спорт.

— Исчерпывающе.

— Ты довольна сценарием?

Я быстро просмотрела его.

— Выглядит неплохо.

— Лора, машина пришла! — услышала я иерихонский голос Нэрис. Я взяла сумку.

— Ты со мной, Дилан?

Он схватил кожаную куртку и шлем.

— Нет, увидимся там — я на мотоцикле.

— Будь осторожен на этом своем мотоцикле! — крикнула Нэрис ему вдогонку, когда он выходил. — Непременно будь осторожен!

— Да, Нэрис. Как и всегда.

Когда я проходила мимо стола Нэрис, она протянула мне большой конверт:

— Это список конкурсантов. Сара утром, прежде чем отправиться в студию, попросила меня передать тебе.

— Спасибо. Загляну по пути.

— Удачи, Лора. — Она посмотрела на меня оценивающе. — Нет, твой тип точно «лето». А этот цвет не гармонирует с цветом твоей кожи. До-оброе утро. «Трайдент ти-и-ви-и»…

Студия, которую мы используем, располагается в Актоне, так что путь от Ноттинг-Хилла не занимает много времени. Но в этот день из-за непогоды движение было медленным — снег превратился в проливной дождь. В Уайт-Сити мы стояли минут десять, потому что кого-то, как назло, угораздило сломаться, потом нарвались на дорожные работы, а водитель принялся разглагольствовать о Кене Ливингстоне[15] и о том, что он хотел бы с ним сделать, — только тогда я вспомнила о списке. Я не встречаюсь с участниками заранее — их прослушивает Сара, — но сегодня получила краткую биографию каждого из них. Я как раз собиралась открыть конверт и прочитать четыре имени, краткое жизнеописание их владельцев, об их достижениях, хобби и прочем, когда зазвонил мой мобильный. Я порылась в сумке.

— Лора! — Это была моя старшая сестра Фелисити. Она любит поговорить — и, к сожалению, на единственную тему. Я успокоила себя. — Угадай, что Оливия обнаружила сегодня утром? — Она так и затаила дыхание в предвкушении.

— Дай подумать, — ответила я, выглядывая в окно. — Лекарство от рака? Жизнь на Марсе? Квадратный корень гипотенузы?

Последовало насмешливое фырканье. Неудовлетворенный смех. «Не будь дурой, Лора. Не то».

— Ну что она там обнаружила? Расскажи мне.

— О, это так очаровательно — ступни!

— В самом деле? — сказала я, когда мы подъехали к пешеходному переходу. — Где?

— На конце своих ножек, естественно!

— А разве не там они обычно находятся?

— Да, но дети-то об этом не знают, правильно? Они вдруг обнаруживают их примерно в шесть месяцев и так завороженно смотрят! Я просто хотела поделиться с тобой. — Я подавила зевок. — Понимаешь, сегодня утром, когда я ее пеленала, она булькала и улыбалась мне в своей восхитительной манере — просто смотрела на меня и улыбалась. Правдаты-моякуколкасладкаядеточка? — засюсюкала она, словно наглотавшись гелия. — А потом вдруг посмотрела на ступни таким очень сосредоточенным взглядом, схватила их и начала с ними играть. Это было так умильно… просто перебирала пальчики на ножках… Ты меня слушаешь, Лора?

— Да… да, слушаю.

— Ну разве не очаровательно? — Я подумала о микроскопическом пятнышке, о том, как клетка разделяется и умножается вдвое.

— Просто чудо. — Я выглянула в окно.

— Ну скажешь тоже. Впрочем, мы миновали хоть и маленькую, но важную веху, — с гордостью добавила Фелисити. — А вот то, что она это сделала на месяц раньше, ведь Оливии только пять месяцев и три дня, просто фантастика. Твоя племянница башковитая. Правдамоесладенькоеличи-коукоготакоеличико? — Ее голос вдруг снова повысился на две октавы. — Тыкрасотулечкамояумницаразумница!

— Стало быть, сказывается польза грудного вскармливания, — произнесла я с таким энтузиазмом, какой могла изобразить.

— О, абсолютно. Они, безусловно, развиваются быстрее.

— Я бы не сказала, Флисс.

— Я знаю, — возмущенно парировала она. — Ты только подумай, насколько умнее могли бы быть мы с тобой! Боже, она только что срыгнула на меня… подожди. Ничегомояла-пунечкасладенькаядевочкавсевпорядке. Да где же этот муслин? Никогда нет под рукой, когда нужно… Черт, черт, черт, — о, вот он… Лора? Лора, ты слушаешь?

— Да, просто ты меня застала по дороге в студию и…

— А я сказала тебе, что только что начала ее прикармливать? — перебила она меня в очередной раз.

— Да, Флисс. Кажется, да.

Фелисити, являясь крупнейшей в мире занудой по части детей, об Оливии рассказывает мне все — о ее развитии, живости ума, весе, росте волос, неземной по сравнению с детьми знакомых красоте и о том, как прекрасно быть мамой. Она поступает так не в угоду своему самодовольству — она милый, сердечный человек, — а просто потому, что ничего не может с собой поделать, потому что она парит от счастья. А так как мы трое очень близки и у нас с Хоуп нет детей — младшая сестра никогда и не хотела их, — Флисс любит делиться своими радостями с нами обеими. Она посвящает нас во все подробности жизни Оливии и рассматривает это как своеобразный поощрительный приз своим бездетным сестрам. И хотя она вовсе не желает нам зла, порой эта ее привычка меня раздражает. А иногда… выводит из себя. Но каждый раз, когда это происходит, я просто напоминаю себе, через что она прошла, чтобы родить ребенка. «Я бы согласилась ходить по битому стеклу, — как-то призналась она вся в слезах. — Я бы согласилась ходить по битому стеклу, если бы это помогло». В каком-то смысле именно это она и делала, потому что Оливия родилась спустя десять лет и шесть долгих циклов лечения бесплодия. Тот факт, что Флисс работала воспитателем в детском саду, делал ее разочарование еще горше.

Она изо всех сил старалась увеличить свои шансы — занималась йогой, прошла курс рефлексотерапии и гипноза, полностью пересмотрела свой рацион. Дома привела все в соответствие с требованиями системы фэн-шуй — как будто перестановка мебели могла помочь в таком деле! Отказалась от алкоголя, кофе и чая. Даже пломбы из амальгамы заменила на композитные. Отправилась в паломничество в Лурд[16]. И вот в тридцать восемь нежданно-негаданно забеременела. Теперь, когда ей наконец удалось стать матерью, Фелисити фанатично поклоняется Детям — и боготворит каждую отрыжку, бульканье и визг.

— Как дела со сладким картофелем? — осведомилась я из вежливости.

— А, потребовалось два подхода — ты бы видела, как она скуксила личико в первый раз! — но теперь ей нравится. Правдамоялапусюнечкасладкийпупс? — добавила она. — Я смешиваю его с небольшим количеством цукини.

Дальше последовала вставка о том, как опасно давать детям много моркови, потому что они плохо переваривают витамин А и могут стать ярко-оранжевыми, а затем — лекция об экологических ужасах одноразовых подгузников — предмет, которым Фелисити просто одержима.

— Они заполонили наши свалки, — сказала она решительно. — Это так отвратительно: выбрасывается по восемь миллионов в день — и они никогда не разлагаются, потому что содержат гель. Только представь себе, Лора: через целых пятьсот лет потомки Оливии по-прежнему будут пытаться каким-то образом избавиться от ее памперсов! Разве это не кошмарно?

— Пожалуй. Так ты используешь тканевые, да?

— Боже, ты шутишь, — слишком много хлопот, не говоря уж о запахе. Нет, я начала использовать одноразовые экологически чистые без геля — покупаю их во «Фреш энд уайлд»[17]. Они, правда, стоят чуть дороже.

— Сколько?

— Сорок пять пенсов за штуку.

— Сорок пять пенсов? Чтоб мне провалиться! — Я быстро прикинула в уме. Младенцам требуется менять подгузники в среднем по шесть раз на дню, то есть два фунта семьдесят пенсов умножаем на семь и получаем восемнадцать фунтов девяносто пенсов в неделю, а недель пятьдесят две, итого… умножаем на два с половиной года, которые ребенок в среднем проводит в подгузниках, — получается почти две с половиной тысячи фунтов. — Бедный Хью, — сказала я.

— Ну, он мог бы и не бросать свою работу, не так ли? — сердито возразила она.

— М-м, думаю, да.

Мне нравится Хью, муж Фелисити. Он достаточно привлекательный, легкий на подъем человек, — но мне немного жаль его. Он успешно работал в «Оранж», что позволило им купить дом на Мурхаус-роуд. Но вот однажды Фелисити с восторгом показала ему вторую синюю полоску на тесте на беременность, а он заявил, что только что уволился, так как на протяжении многих лет он хотел делать совершенно иную карьеру. Но пока его мечта не спешит сбываться.

— Как там твой изобретатель? — спросила я, когда машина въехала в ворота парковки студии. — Появилось что-нибудь патентоспособное на горизонте?

Послышался раздраженный вздох.

— Конечно, нет. Что ты? Я не знаю — хоть бы нашел себе нормальную работу, что ли, или по крайней мере придумал бы что-нибудь полезное, вроде колеса!

— Ладно, мне пора, Флисс: только что приехала на студию — у нас сегодня запись.

— Ну, удачи. Буду смотреть — конечно, пока Оливия не проснется. — Потом сестра начала рассказывать, как пытается научить Оливию перестать будить ее в четыре утра и что делает для того, чтобы заставить ее заснуть опять, а я думала: «Почему бы тебе не замолчать? Почему бы не прекратить рассказывать о ребенке? Да, она очень милая и я ее очень люблю, но сегодня больше ничего не хочу о ней знать.

Спасибо, Флисс, потому что — давай посмотрим правде в глаза — она твой ребенок, не так ли? Твой, а не мой», — как вдруг Фелисити произнесла, в свойственной ей импульсивной манере, от которой всегда щемит сердце: — Ты знаешь, Лора, я так горжусь тобой.

— Что?

Мое раздражение растаяло, как роса, и я почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.

— Ну, я думаю, ты такая замечательная. А я тут привязалась со своей Оливией и надоедаю тебе…

— О… нет, — вяло возразила я.

— Только посмотри, чего ты добилась! Как великолепно справилась со всем — с этой жутью, которую он сотворил! С не самым приятным способом ухода из жизни, должна заметить, — прибавила она с насмешкой, потому что именно так — со злой иронией — всегда отзывается о Нике. — Ты сумела взять себя в руки, несмотря на все гнусности, с которыми столкнулась по его милости, и — Боже мой! — посмотри на себя! Твоя жизнь будет сказочной, бурной, с сегодняшнего дня ты станешь известной телеведущей. — Тут я почувствовала, как у меня душа ушла в пятки. — И, — добавила она торжествующим тоном, не предусматривающим пререканий, — встретишь другого человека!

— И буду жить долго и счастливо, — пробормотала я цинично, открывая дверь машины. — В белоснежном коттедже с розовыми розами, фартуком от Кэт Кидстон и двумя… лабрадорами, без сомнения.

— Ну, на самом деле я уверена, что так и будет. Если ты только позволишь себе, — добавила Фелисити со своей обычной горячностью. — Во всяком случае, заскочи завтра после работы, и мы сможем поболтать — я не видела тебя целую вечность. Обнимешь малышку Оливию. Она бы с удовольствием — правдамоясла-адкая? — добавила она высоким сопрано. — Да-анадообнятьтетюло-оруправдакрасавицамоя? — Я услышала, как Оливия гулит на заднем плане. У меня сердце кровью облилось.

— Хорошо. Договорились.

Я сделала пару глубоких вдохов, чтобы успокоиться, и бросила взгляд на часы. Было двадцать пять минут второго, а съемка начиналась в два. Я побежала внутрь, на лифте поднялась на пятый этаж и направилась прямо к небольшой гримерке. Мэриан, гример, оценивающе посмотрела на меня.

— Хороший пиджак, — сказала она. — Отличный крой. — «Твое фи — отстой, Нэрис», — подумала я. — Но меня смущает этот зеленый цвет. Ох! С твоим оттенком кожи смотрится слегка кислотно. Вот… — Она схватила с вешалки пиджак цвета розовой вешенки. — Думаю, это подойдет лучше.

К моему удивлению, так и оказалось. Ну что ж, кое в чем Нэрис разбирается, великодушно решила я, застегивая пуговицы. По крайней мере хоть в чем-то незначительном. Когда Мэриан забрала мои волосы наверх и стала накладывать основу на щеки, адреналин начал жарить меня изнутри. По трансляции я слышала шепот и хихиканье зрителей, которых рассаживали по местам в студии. Потом — приветствие Тома и объяснение, что, хотя мы пишемся в формате «лив»[18], в конце нужно будет сделать несколько дублей. Потом он попросил их не поднимать руки, не ерзать и не кашлять.

— И пожалуйста, не выкрикивайте ответы! — крикнул он напоследок. Послышались смешки. — Хоть вы и смеетесь, но не все это понимают.

Потом в гримерную заскочил наш звукооператор Рэй.

— У тебя три минуты, Лора. — Он пристегнул к моему лацкану крошечный микрофон, а затем на спину мне под пиджак спрятал рацию и протянул мне наушник. — Дай-ка мне пробу.

— Здравствуйте, раз, два, три… У меня был тост на завтрак… я опоздала на студию… и до сих пор не просмотрела список участников. — Я порылась в сумке, пытаясь его отыскать, а Рэй перевесил микрофон. — Где же он, черт возьми?

— Спасибо, Лора, звук отличный.

— А теперь, пожалуйста, окажите теплый прием нашим четверым конкурсантам! — услышала я голос Тома по трансляции. Публика с энтузиазмом зааплодировала, когда появились четыре участника. Я слышала, как они идут по деревянной сцене.

— Как они выглядят? — спросила я Мэриан, глядя на свое отражение. Она гримировала их до меня. — Расскажи мне о них, а то я не могу найти свой список.

— Ну, там два «ботаника», — ответила она, вбивая корректор мне под глаза. — Какие-то зануды. И страшилы.

— Ну как обычно.

— Потом довольно симпатичная девушка лет двадцати, и еще один — просто красавец. Честно сказать, он мне приглянулся, — прибавила она со смешком. — Постоянно хохмил. Так-кие глаза-а, — восхищенно добавила она, нанося тушь на мои ресницы. — И было заметно, что он очень рад встрече с тобой.

Я посмотрела на нее:

— Рад?

Она завела локон пепельно-белых волос за ухо.

— Ну да.

— Почему?

— Не знаю. — Она выбрала помаду из примерно десятка расставленных на столе тюбиков в металлическом корпусе, похожих на пули. — Он рассказал мне, как ему не терпится встретиться с тобой, так что я просто решила, что он твой поклонник.

Пока Мэриан смешивала две помады вместе на тыльной стороне ладони, я продолжала рыться в сумке в поисках списка участников, но так и не нашла его. Вот черт!

— Ну-ка, Лора, подними голову, — попросила Мэриан.

Мэриан нанесла помаду спонжем, затем добавила немного глянца. Том раздавал конкурсантам обычные советы:

— Убедитесь, что хорошо расслышали вопрос. И не надо выпаливать первое, что придет в голову, потому что если на нашем шоу вы ответите неверно, то потеряете очки, поэтому важно думать, прежде чем говорить. — Когда Мэриан быстро наносила легкие румяна, а затем пудру на лоб, я слышала, как Том произнес: — Ну, я думаю, мы готовы начать.

— Грим готов, Лора? — спросила Сара в наушнике.

— Да, — ответила я, когда Мэриан закрепляла волосы лаком.

— Хорошо, Том, она идет, — сказала Сара. — Давай заставку.

— Итак, викторину «Что бы вы думали?!» сегодня ведет Ло-ора Квик! — Мэриан сорвала черное покрывало, и я торопливо сделала несколько шагов по коридору в студию и поднялась на сцену. И вот меня на мгновение ослепил яркий свет прожекторов. Я почувствовала знакомое тепло и масляный запах софитов, и Том протянул правую руку в приветственном жесте, затем повернулся к аудитории и поднял над головой обе, чтобы зрители зааплодировали, я посмотрела на них и улыбнулась. Когда он сошел со сцены, я взглянула на галерею в дальней части зала. Там, за стеклом, сидела Сара, которая продюсирует шоу, и ее ассистент Джилл. Рядом с Джилл я увидела Дилана в наушниках, рядом — ассистентов режиссера и техников. По мере того как аплодисменты стихали, я изучила декорации — четыре высокие синие колонны разной высоты с подсветкой по обеим сторонам сцены, массивный розовый знак вопроса в центре пола и название шоу огромными зелеными буквами; огромные желтые часы. Все это было выполнено в намеренно вызывающей манере. Ну а прямо передо мной, каждый за своим интерактивным столом, стояли четыре участника. Не обращая внимания на лица, я улыбнулась им.

— Добро пожаловать на съемку! — начала я, немного щурясь из-за яркого света. Я подняла руку к глазам. — Я хочу пожелать всем вам удачи и с нетерпением ожидаю окончания, чтобы поболтать с вами, ну а пока, как говорит Том, расслабьтесь и, самое главное, постарайтесь получить удовольствие! — Я взглянула на таблички с их именами, прикрепленные к столам, увидела три лица, искаженных страхом, и одно, которое спокойно улыбалось мне. Теперь, когда прожекторы были отрегулированы, я смогла хорошенько разглядеть его. И почувствовала себя так, будто меня окунули в ледяное озеро.

— Ну как, готова, Лора? — прошептала Сара мне в наушник, пока я старалась замаскировать невольный возглас удивления легким кашлем, будто для очистки горла, — и на секунду мне показалось, что я вот-вот упаду в обморок. На кончике языка вертелись слова: «В общем-то, Сара, начинать еще нельзя, потому что я пытаюсь оправиться от факта, что мое первое серьезное увлечение — с которым я не виделась двенадцать лет, который разбил мне сердце и разрыв с которым, если быть честной самой с собой, я так до сих пор и не смогла забыть — стоит всего в десяти шагах от меня».

— Обратный отсчет, Лора, — сказала она. — Итак, пять… четыре… три… два… один… и… музыка! — Я услышала энергичную музыку, и зал взорвался аплодисментами.

Ощущая, как сердце колотится в груди, я повернулась к камере.

— Добро пожаловать на «Что бы вы думали?!»! — начала я с такой уверенностью, какую только могла изобразить. Теперь, когда заработал телесуфлер, я почувствовала, что меня бросает то в жар, то в холод. — Меня зовут Лора Квик, и сегодня я задаю вопросы, но для начала позвольте объяснить вам, что к чему. Вопросы я держу в руках. — Я продемонстрировала карточки. — На любой вопрос может ответить любой участник; главное — успеть первым нажать на кнопку. Но как только игрок заявил о своем желании, он должен произнести ответ — ведь на это дается не более пяти секунд. Теперь, если вы обратите внимание на экраны на передней панели столов, то увидите, что каждый игрок имеет по одному фунту. Эта сумма будет удваиваться с каждым правильным ответом, который обозначится таким образом… — Послышался громкий звук «дзинь!» — как будто открылся колоссальный кассовый аппарат. — Если, однако, игрок дает неправильный ответ или не успевает ответить за пять секунд, то сумма вдвое уменьшится и мы услышим… — «Уууу!», — разнеслось по студии нисходящее глиссандо. — Победителем считается игрок, который заработает больше всех. Он или она получит шанс удвоить выигрыш, если решит поменяться местами — и задаст вопрос мне. Но это рискованно. Если я ошибусь, сумма выигрыша вырастет в два раза. — «Дзинь!» — Но если отвечу правильно, то ровно на столько же она уменьшится. — «Уууу!» — Так, без лишних слов, давайте поприветствуем сегодняшних четверых участников!

Я повернулась к игрокам, и они, в стиле «Школьников-умников», начали представляться. Я взглянула на Люка и мысленно пнула себя за то, что потеряла список, — по крайней мере шока было бы меньше.

— Спокойно, Лора, — услышала я шепот Сары в своем наушнике. — Ты выглядишь очень напряженной. — Я поднатужилась, и обезьянья гримаса плавно сменилась профессиональной улыбкой. — Так лучше. И не тараторь.

— Я Кристина Скофилд, — произнесла первая участница. Она была точно такой, как ее описывала Мэриан: привлекательная блондинка. — Я учитель из Йорка.

— Я Даг Дейл, — представился следующий. Он был одним из «страшил» — под пятьдесят, бородатый, лысый, монашеского вида, в очках с большими квадратными стеклами. — Я из Айлингтона, занимаюсь составлением бизнес-отчетов. — На фоне Дага Люк, с его изящными скулами и темными вьющимися волосами, ниспадавшими на воротник, казался еще привлекательнее. Лишь морщины обозначились под глазами.

— Я Люк Норт, — сказал он, застенчиво улыбаясь. — Я арт-дилер, живу в Западном Лондоне.

— Привет, я Джим Френд, — представился последний участник, высокий, тощий привлекательный мужчина лет пятидесяти пяти. — Я вечный студент, изучаю психологию, живу в городе Бедфорде. — Последовали жидкие аплодисменты. Я подняла карточки. Наступила тишина.

— Ну хорошо. Начинаем. Первый вопрос. Как называли римляне город Ванна?

Первой мелькнула лампочка на столе Дага Дейла.

— Салис.

— Точнее — Аква Салис, но я принимаю ответ. — «Дзинь!» — Какие ягоды используются для ароматизации джина? Кристина?

— Это можжевельник.

— Правильно. — «Дзинь!» — Какой город является столицей Либерии? Люк?

— Это Монровия.

— Точно. — «Дзинь!» Как странно, подумала я: через двенадцать лет Люк сказал мне не «привет, Лора», не «как я рад снова видеть тебя» и даже не «мне жаль, что я причинил тебе боль», а «это Монровия»! — Какая цивилизация бронзового века была основана на острове Крит?

— Минойская, — правильно ответил Джим. «Дзинь!» Теперь у всех было по два фунта.

Я посмотрела на следующий вопрос карточки.

— Какой канал, если его название прочесть справа налево, носит имя греческого божества?

Люк подал сигнал первым.

— Суэцкий.

— Правильно. — «Дзинь!» — Это имя Зевса, конечно. Кто в 1700 году написал «Так поступают в свете»?

Даг Дейл успел быстрее всех.

— Конгрив.

— Да. Уильям Конгрив. — «Дзинь!» — Какая французская королевская фамилия дала название печенью? Кристина?

— Ницца, — уверенно заявила она. — «Уууу!»

— Нет, это Бурбон. — Ее два фунта превратились в один. — Первым сражением какой войны стала битва при Эджхилле? Люк?

— Гражданской войны.

— Поподробнее, пожалуйста.

Он на мгновение растерялся, а указатель на часах шумно двигался по кругу.

— А, английской гражданской войны.

— Да. — «Дзинь!» — Как звали римского бога огня? Даг?

— Прометей?

— Нет. — «Уууу!» — Он украл его у богов, а это был Вулкан. Каково общеизвестное название раствора хлорида натрия в воде? Кристина?

— Рассол.

— Правильно! — «Дзинь!» — Какая южноамериканская страна названа в честь итальянского города? Даг?

— Аргентина. — «Уууу!»

— Нет — Венесуэла, которая была названа в честь Венеции. Какое животное дало название каприновой кислоте? Люк?

Он почему-то засмеялся.

— Коза, — уверенно ответил он.

— Это правильный ответ. — «Дзинь!» — Как и слову «капризный», — добавила я. — От латинского «caper».

Мы продолжали. «Какая женщина первой пересекла Атлантику на самолете?.. Нет, не Эми Джонсон. — «Уууу!» — Это была Амелия Эрхарт… Что такое дукер? Это верно, Джим, — небольшая антилопа. — «Дзинь!» — Что символизируют собой пять олимпийских колец?.. Нет желающих на сей раз? Континенты мира. Кто открыл истоки Нила? Нет, не Ливингстон. — «Уууу!» — Это был Спик. Какой латинской буквой обозначают тысячу в римской нумерации? Да, правильный ответ — «эм», Даг. — «Дзинь!» — Что такое «баранчик»? Нет. — «Уууу!» — Это годовалый баран. Какая самая продаваемая в мире книга? Люк? Верно. Библия. — «Дзинь!» — На какой планете небо розового цвета? Правильно, Джим, Марс. — «Дзинь!» — Лейкофобия — это боязнь какого цвета? Даг? Нет. — «Уууу!» — Не желтого — белого…» И все время, пока я задавала вопросы, а деньги игроков то удваивались, то уменьшались вдвое, в моем сознании мелькали картинки из прошлого: мы с Люком лежим на газоне у колледжа под огромным буком; едем на велосипеде по мосту Клэр; сидим за одним столом в библиотеке, слегка касаясь друг друга ногами; лежим, сплетенные, словно веревка, на узкой кровати Люка…

— Пять минут до конца, — прошептала Сара мне в ухо. — Все идет отлично. — Взявшись за следующую карточку, я быстро взглянула на счет игроков. Даг Дейл со своими 4096 опережал всех — значит, он ответил правильно на двенадцать вопросов; Люк с 2048 фунтами отставал на один вопрос; Кристина и Джим плелись где-то в конце, потому что отвечали слишком беспечно. Аудитория за моей спиной напряженно молчала.

— Какое животное изображено на флаге штата Калифорния?

На секунду повисло молчание, а затем Даг нажал кнопку на своем столе.

— Орел? — «Уууу!» Он разочарованно посмотрел в сторону.

— Нет, мне жаль. Это медведь. — Теперь они с Люком шли нога в ногу.

— Три минуты до конца, — предупредила Сара. Я взглянула на следующий вопрос.

— Сколько карт в колоде Таро?

— Семьдесят восемь, — ответил Люк.

— Правильно! — «Дзинь!» Его сумма возросла в два раза, до 4096 фунтов.

— Осталось две минуты, Лора, — сообщила Сара.

Я взглянула на следующую карточку.

— Какой художник разработал форму телохранителей папы, швейцарской гвардии? — Люк нажал на кнопку, но потом, как мне показалось, потерял уверенность в своем ответе. Он на секунду прикрыл глаза, силясь вспомнить, а стрелка на часах неумолимо двигалась вперед. У него оставалось только три секунды… Две… Одна… Он мог потерять 4000 фунтов.

— Микеланджело! — выпалил он. — Это Микеланджело.

— Правильно.

«ДЗИНННЬ!» Раздался звук огромного гонга, что свидетельствовало об окончании раунда. Люк был впереди на одно очко. Он ответил правильно на тринадцать вопросов, и это означало, что он заработал 8192 фунта.

Я повернулась к первой камере.

— Давайте посмотрим на результаты. На четвертом месте Джим, у которого 512 фунтов, на третьем — Кристина с 1024 фунтами. Даг находится на втором месте, заработав 2048 фунтов. Но абсолютный победитель этой недели Люк Норт, у него 8192 фунта! — Зрители громко зааплодировали, и он улыбнулся. — Но это еще не конец, — добавила я, — потому что пришло время «Перемены мест», Вопрос в том, Люк… хотите ли вы? — Я повернулась к аудитории: — Как вы считаете, стоит Люку соглашаться на «Перемену мест»? Если он это сделает, то рискует потерять 4000 фунтов. С другой стороны, он может выиграть еще 8000. Теперь, пожалуйста, проголосуйте. — Зрители принялись нажимать кнопки на панелях, которыми были оборудованы спинки передних кресел, а результат отобразился на большом плазменном экране. — Шестьдесят восемь зрителей думают, что он должен согласиться, — озвучила я, — сто десять считают, что ему лучше остаться при своем выигрыше. — Я повернулась к Люку: — Аудитория определенно считает, что вы должны доделать дело, Люк. А вы сами что скажете?

— Я хочу поменяться местами.

— Вы уверены?

— Да, — сказал он с улыбкой. — Я вполне уверен.

— Хорошо. — Я повернулась к камере. — Если я не смогу ответить на вопрос Люка — и уложиться в пять секунд, — то его призовой фонд удвоится. Если смогу, то он сократится в два раза. Но я могу заверить вас всех — и тех, кто дома, и сидящих в студии, — что я никоим образом не могу узнать заранее, о чем он будет меня спрашивать. Что ж, Люк. Поехали.

Он вытащил из кармана бумажку. Я молилась, чтобы он не придумал какой-нибудь вопрос из области поп-музыки — это не самая сильная моя сторона — или футбола. Я сосредоточилась.

— Так… — начал он. Послышалась барабанная дробь. — Вот что я хотел спросить… — Он помолчал, потом покашлял, чтобы увлажнить горло. — Гхм… — Нервно провел пальцем под воротником. — Хорошо… Вот. Мой вопрос… — Он посмотрел на меня. — Мой вопрос… это… хм… — Что же с ним творится? — Не хотите поужинать со мной как-нибудь?

Аудитория ошеломленно молчала, кто-то нервно хихикнул.

— Какого черта — что за детский сад? — воскликнула Сара.

Теперь большинство зрителей смеялись, и Люк тоже.

— Согласитесь ли вы поужинать со мной, Лора? — повторил он. — Таков мой вопрос.

Но я не успела ответить, потому что в этот момент Том крикнул:

— Снято!