Вор во ржи

Глава 13

Я проснулся восемь часов спустя, отдохнувший, довольный, с ясной головой, чувствуя себя в ладу с окружающим миром, и если вы поверили этому, то у меня найдется парочка очень добрых приятелей, которые с удовольствием сыграют с вами в покер.

Потому что все было совершенно наоборот. Я проснулся от парочки ощущений, одно из которых свило гнездо примерно в дюйме у меня надо лбом, а другое располагалось в центре желудка. Пульсирующая боль в голове предупреждала меня, что шевелиться опасно для жизни, в то время как желудок был готов извергнуть то, что я столь неосмотрительно в него загрузил.

Я предпочел не двигаться, крепко сжав веки и мечтая о том, чтобы прошедший день куда-нибудь испарился. Я не очень понимал, где нахожусь, потому что кровать по ощущениям явно была не моей. И я не мог отделаться от кошмарного чувства, что нахожусь в ней не один.

Я заставил глаза приоткрыться — и с расстояния в несколько дюймов на меня уставилась другая пара глаз. Глазки-пуговки, разумеется, принадлежали паддингтонскому мишке, и это сразу напомнило мне — по крайней мере, настолько, насколько я был в состоянии о чем-нибудь вспомнить, — последний миг, о котором я вам уже рассказывал: когда я осторожно пересек холл отеля и потребовал свой ключ. Того, что происходило со мной потом, я не помнил, но это нетрудно было восстановить — как-никак я оказался в своем номере.

Я встал, принял душ и побрился. Голова все-таки не раскололась, и желудок меня не подвел. В несессере с бритвенными принадлежностями нашелся аспирин, причем в достаточном количестве. Я надел свежие носки и свежее белье — на случай дорожного происшествия или полицейского дознания — и рубашку, штаны и пиджак, которые были на мне накануне.

Приятно было обнаружить, что рубашка и брюки висят на вешалке, а пиджак — на спинке кресла. Это показалось мне Очень Хорошим Признаком. Если я сумел развесить свои вещи, значит, я был не так уж плох, верно?

Ах уж эти невинные обманы, которыми мы тешим свое самолюбие. Память, враг тщеславия, уверяла, что я был совсем плох. Аккуратность — это еще не трезвость.

То, что я попросил таксиста отвезти меня в отель «Паддингтон», само по себе доказывало, что я не был трезвым или хотя бы пьяным, сохраняющим крупицы рассудка. Мне нужно было вернуться в отель, нужно было придумать, как забрать свои инструменты и перчатки прежде, чем они окажутся в сейфе для вещественных доказательств, нужно было прибрать к рукам рубины Синтии Консидайн, пока это не сделал кто-то еще.

Но как? В последний раз отель «Паддингтон» видел меня в наручниках. Если я собирался возвращаться на место преступления, мне следовало бы поискать окольные пути. Незаконное проникновение через подвал, к примеру. Или игривую прогулку по крышам. Но я не имел права просто входить сюда как к себе домой.

Однако именно это я и сделал. Вошел внутрь если не как хозяин, то по крайней мере как вполне законный и добропорядочный постоялец. А почему бы и нет? Я заплатил за номер, и никто еще не выписал меня отсюда и не возвращал деньги. Если бы за конторкой был Карл Пилсбери или на диване в вестибюле свернулась калачиком грозная Айзис Готье, все бы так просто не обошлось. Но откуда близорукому ночному портье знать о Питере Джеффрисе, или Джеффри Питерсе, или как я там себя назвал? Он ограничился тем, что просто выложил ключ на конторку, даже не поинтересовавшись моей карточкой.

Может, сознание, освобожденное ржаным виски от жестких пут традиционного мышления, выполнило за меня всю работу, заставив меня назвать таксисту нужный адрес. Я обдумал эту возможность и с сомнением покачал головой. (Неудачная идея — с аспирином или без него. Меньше всего моя голова нуждалась в лишних движениях.)

Нет, я не обдумывал свой путь в отель «Паддингтон». Я брел сюда наобум, и мне просто повезло.

Я взял в руки его тезку — по-моему, выглядел он не хуже, чем прежде. Либо копы вернули его после рентгена (что маловероятно), либо его заменили служащие отеля, что также показалось мне странным. Впрочем, не важно. Он был здесь, и я тоже, но он мог оставаться на месте, а меня ждали дела.

Взглянув на свои часы, я невольно поднес их к уху, чтобы проверить, тикают ли они. Они, конечно, не тикали; потому что были электронными и не тикали никогда в жизни. Но секунды на них мелькали, стало быть, часы продолжали работать, и показывали они три часа тридцать семь минут утра.

Я почему-то считал, что сейчас куда больше времени. Мне казалось, что, найдя тихое и удобное место, чтобы потерять сознание, я буду пребывать в бессознательном состоянии достаточно долго. Поняв, что еще середина ночи, я мгновенно почувствовал жуткую усталость.

Кровать неудержимо манила меня. Но, бросив на нее тоскливый взгляд, я поплелся к двери.

Предупреждение у выхода на лестничную клетку напомнило мне, что вернуться я не смогу. Конечно, оно имело значение лишь для простых смертных. Но предположим, я не найду свои инструменты там, где я их оставил. Можно спуститься вниз, в вестибюль, но я не забыл, какой прием ждал меня там в последний раз. Пошарив по карманам, я нашел деревянную зубочистку, потом отжал большим пальцем язычок замка и воткнул ее в щель. Теперь дверь можно закрыть, не захлопывая, и никто, появившийся в коридоре четвертого этажа, ничего не заметит.

На лестнице по-прежнему пахло дымом. Это хорошо, если только никто не устроил пожар.

Пожар никто не устроил, по крайней мере судя по тому, что пожарный шланг на стене выглядел нетронутым. Я свинтил тяжелый медный наконечник — из которого вышло бы замечательное тупое оружие — и вытряхнул из него свою замечательную связку отмычек, а также фонарик, все тщательно завернутое в пластиковые перчатки. Затем я извлек из брезентового шланга маленькую шкатулку, где все еще хранились рубиновые колье и серьги. Рассовал все по карманам и привинтил наконечник обратно к шлангу.

Я спустился на четвертый этаж, открыл дверь и уже собирался извлечь зубочистку, как вдруг передумал. Внезапно до меня дошло, что если знание — сила, то я — слабак-недоносок, которому даже не стоит посылать купон Чарльзу Атласу, чтобы проникнуть в тайны «динамического напряжения».[13]

Я сел на верхнюю ступеньку и мысленно начал перебирать вопросы, на которые у меня нет ответов. Я их не записывал, но, если бы сделал это, они выглядели бы примерно так:

Я спустился еще на один лестничный пролет и в знак того, что мое сознание наконец пробудилось, еще раз пошарил по карманам и нашел еще одну зубочистку, чтобы заклинить замок и обеспечить себе возможность вернуться на лестницу. В мозгах слегка просветлело, когда я протянул руку к дверной ручке и не обнаружил ее. Я достал инструменты и открыл дверь.

Когда я выходил из той комнаты на третьем этаже как гордый обладатель, если не законный владелец, рубинового колье с серьгами, я, разумеется, не обратил внимания на ее номер. Да и зачем? Мне хватало других забот, а это знание в принципе никак не могло мне пригодиться. Эта комната — просто помещение, через которое я прошел, и я не собирался проходить через него снова. Я уже взял оттуда все, что стоило взять. Зачем мне туда возвращаться?

Впрочем, вычислить номер не составляло большого труда. На пожарную лестницу я выбрался из окна спальни Антеи Ландау. Комната, в которую я попал, располагалась тремя этажами ниже, и если она не была прямо под спальней Ландау, то недалеко от нее. Ландау занимала номер 602, следовательно, начать стоило с 302-го, а в случае чего попробовать соседние комнаты.

Я сосредоточился и нашел дверь с номером 302, которая удобно, хотя и незамысловато располагалась между номерами 301 и 303. Ни из-под одной двери не пробивался свет, но в четыре часа утра то же самое можно сказать относительно большинства дверей в отеле, да и относительно большинства дверей спален во всем городе. Нью-Йорк, может, и заслуживает названия города, который никогда не спит, но в такой час добрая часть его граждан предпочитает отправиться на боковую.

Хотелось бы мне присоединиться к ним. Головная боль вернулась, и усталость навалилась на меня. Я не мог восстановить дыхание и даже не был уверен, что его стоит восстанавливать. Ну восстановлю я его, и что мне с ним делать?

Я смотрел на три двери и чувствовал себя тупым участником «Своей игры». Мне нужно выбрать одну из них, и что я готов поставить на кон ради того, что за ней находится? Свою свободу? Свое будущее?

Я подошел к двери 302, зачем-то приложил к ней ухо, достал инструменты и открыл замок. Дверь отворилась бесшумно. Я проскользнул внутрь и прикрыл ее за собой.

Я стоял неподвижно, пока глаза привыкали к темноте. Шторы были задернуты, но они оказались не такими плотными, как у Ландау, и едва мои зрачки расширились, как я смог передвигаться, по крайней мере не натыкаясь на мебель.

Но чтобы не делать этого, мне бы хватило и слуха.

Я слышал дыхание — глубокое, ровное дыхание спящего. Такое начало обнадеживало: во всяком случае, обитатель этой комнаты жив. Если мне придется с кем-то столкнуться, пусть это будет существо, нуждающееся в кислороде.

Уматывай, сказал я себе. Здесь кто-то есть, и он не знает о твоем присутствии, так что убирайся отсюда побыстрее, тогда он об этом и не узнает. Чего ты ждешь?

Но так не выясню, та ли это комната. Пусть я буду знать, что в ней кто-то есть, но какая мне от этого польза?

Я достал карманный фонарик и нащупал кнопку. Много света мне не понадобится. Как только увижу Элвиса на черном бархате, буду знать, что попал куда надо. А если увижу, что его здесь нет, сразу пойму, что попал не туда.

Я направил фонарик на стену, нажал кнопку и почти мгновенно выключил. Я проделал ту же процедуру еще несколько раз, обходя помещение. Ни на одной из стен не оказалось картины на черном бархате — ни Элвиса, ни большеглазого беспризорника, ни грустного клоуна.

Это не та комната.

Я вернулся к двери, взялся за ручку, осторожно нажал ее, приоткрыл дверь и прислушался к признакам жизни в коридоре, после чего вышел и запер за собой дверь. Некоторое время я пробовал поиграть сам с собой в угадайку, пытаясь определить, за какой из оставшихся дверей скрывается Элвис на черном бархате. Интересно, а какой там изображен Элвис? Молодой или старый? Тощий и голодный или раздобревший от злоупотребления сандвичами с арахисовым маслом и бананами? Ясноглазый Элвис с длинной гривой или Элвис с пустым взглядом? Сам я не видел этой картины, и…

Конечно, не видел. Я слышал ее описание от Марти Гилмартина, а он видел ее в номере Айзис Готье на шестом этаже. Так какого рожна я пытаюсь искать на третьем?

Признаться, иметь мозги — тяжкий труд, особенно когда они работают так, как у меня с похмелья. Жуткое похмелье объясняло многое, но не все. Неужели я все еще пьян? Разве такое возможно?

По-моему, это несправедливо. Согласен, я вполне заслужил что-то одно, но не то и другое сразу! Полагаю, это как гром и молния — явления одного порядка (в моем случае злоупотребление ржаным виски), просто молния сверкает раньше, чем раздаются громовые раскаты.

Это навело меня на мысль, что мне лучше вернуться в постель и проспаться. Но удача редко стучится в дверь дважды. И разве открывать двери — не моя работа?

В данном случае дверь 302-го номера. Я уже открывал ее и теперь сделал это снова. На сей раз я не стал заходить в комнату. Я остался на пороге, дополнив скудное освещение, проникавшее сквозь оставленную мною щель, карманным фонариком, и поискал взглядом что-нибудь знакомое.

Но увидел я нечто незнакомое, и это меня порадовало. Когда я проник сюда через окно с пожарной лестницы и шел к двери, чтобы попасть в коридор, комод с зеркалом был у меня справа, а кровать — слева. Обстановка этой комнаты была зеркальным отражением той. Я мысленно ее перевернул и решил, что понял все правильно. Это не та комната, где я нашел рубины.

Я снова закрыл дверь. Вспомнил о предосторожности, которой пренебрегала Спящая красавица, — то есть закрывать дверь на цепочку, чтобы оградить себя от таких гостей, как я. Не бог весть какое препятствие, если у вас есть соответствующие инструменты, а у меня они были, но этим не стоит заниматься без крайней необходимости, особенно когда ты пьян, или с похмелья, или то и другое одновременно.

Затем я вскрыл 301-й номер, но дверь подалась лишь на пару дюймов, после чего ее остановила цепочка. Я мог бы запросто ее снять, но уже ясно, что в комнате кто-то есть, так зачем вламываться без нужды?

Я рассмотрел то, что было видно сквозь образовавшуюся щель. Обстановка похожая, но в номере оказалось две кровати, а я помнил, что в комнате, в которую я проник через окно, стояла одна двуспальная. Значит, это не та комната.

Таким образом, оставалась 303-я, и с ее замком мне пришлось повозиться. Только не спрашивайте почему. Это был самый обыкновенный замок, как и все остальные, и он должен был легко поддаться, но почему-то не поддавался, став еще одним подтверждением моей гипотезы об одновременном похмелье и опьянении.

Будет неловко, если кто-то увидит, как я ковыряюсь с чертовым замком, и шансы оказаться в неловком положении растут с каждой минутой моего пребывания в коридоре. Пока никто не входил и не выходил — в конце концов, все еще была середина чертовой ночи, — но мне казалось, что не стоит и дальше испытывать судьбу.

Замок был старый, изношенный — иногда такие разваливаются от одного взгляда. Но на сей раз и отмычки не помогали, и наконец я сдался и решил попробовать свой собственный ключ. Был небольшой шанс, что это поможет. Но риск порой оправдывается, и кто сказал, что на сей раз это не сработает?

Размечтался…

Я спрятал ключ в карман, снова взялся за отмычки, и вот наконец мне повезло. Дверь открылась, и я впустил туда первым луч своего фонарика. Двуспальная кровать оказалась на том самом месте, где ей полагалось быть, к тому же ее никто не занимал. Я закрыл за собой дверь и рухнул в кресло.

Потом, уже не торопясь, вновь включил фонарик и убедился, что это тот самый номер, куда прошлым вечером я нанес визит. Тогда я не пытался запомнить обстановку, но сейчас сразу ее узнал. Беспорядок на комоде тоже показался мне знакомым. Я открыл пару ящиков. Да, наконец я попал куда хотел. Во втором ящике лежало женское нижнее белье, но сейчас под ним не было никаких драгоценностей.

Я мог положить рубины обратно. Если хозяйка комнаты еще не заметила их отсутствие, она бы ни о чем не узнала. А если заметила, то, обнаружив драгоценности, решит, что сошла с ума.

Но чего ради я буду возвращать драгоценности? Я даже не уверен, кто их законный владелец и существует ли такой вообще. Синтия Консидайн? Ее муж Джон? Айзис Готье? Я не считал, что кто-нибудь из этой троицы имеет моральное право называться их хозяином. Мисс 303 имела на них такое же право, как они, да и мое собственное право не хуже всех остальных.

Так что украшения остались в моем кармане.

Но тут возник другой вопрос. Что, собственно, я здесь делаю?

Мне пришлось сесть и подумать. Я как-то не задавался вопросом, с чего мне приспичило ломиться в эту комнату, к тому же я был слишком занят поиском нужного номера и преодолением дверных замков и просто не успел подумать, что я буду делать внутри.

Теперь самое время подумать об этом. Я нашел комнату, проник в нее и могу оглядеться, чтобы определить, кому она принадлежит. Так я с большой долей вероятности узнаю, кто похитил рубины Айзис Готье, а потом я узнаю…

Что?

Возможно, я установлю имя того морального урода, приятеля Айзис, который положил глаз на рубины и при первой же возможности прибрал их к рукам. И что мне толку от этой информации? Если только я не пожелаю донести ее до Айзис, чтобы наладить с ней отношения?

Но как это приблизит меня к письмам Гулливера Фэйрберна? Чем поможет узнать, кто убил Антею Ландау? В том мысленном списке у меня было восемь вопросов, но пока я мог получить ответ лишь на один из них: каким образом украшения оказались в номере на третьем этаже?

И все же меня не покидала мысль, что все эти события связаны между собой. Иначе получалось чересчур много совпадений. А если все действительно связано, то любая информация может навести меня на след.

Я натянул перчатки. Пока я не оставил в комнате ни единого отпечатка пальцев и не собирался оставлять их и впредь. На столике стояла медная лампа с зеленым абажуром. Я вспомнил, что уже видел ее во время своего первого визита. Я включил лампу и обошел комнату в поисках предметов, способных помочь мне узнать имя постояльца.

Будь я копом, все было бы проще. На одежде бывают метки из прачечных, которые могут привести к ее владельцу. Кстати сказать, любому копу надо лишь предъявить портье свой жетон и спросить имя и фамилию человека, зарегистрированного в номере 303. Стопроцентной гарантии это не дает, потому что постоялец мог зарегистрироваться под любым именем, вроде Питера Джеффриса, но это еще одна возможность, которая есть у копов и нет у воров. (Если учесть все их преимущества, просто поразительно, что мы вообще можем чего-то добиться.)

Я вошел в гардеробную и принялся изучать одежду — словно надеялся, что мама пришила метки, отправляя дочку в летний лагерь, и перебирал метки прачечных, будто они могли мне чем-то помочь. Вещи я складывал в чемоданчик на колесиках и с длинной выдвижной ручкой. Всего несколько лет назад такие были только у стюардесс, а теперь других и не увидишь. Этот был пуст, я закрыл его, выключил свет в гардеробной и уже собирался уйти оттуда, когда в мозгу что-то щелкнуло. Что-то такое я только что увидел. Черт побери, что же?

Багажную бирку.

Ну конечно. Люди обычно пристегивают к чемоданам бирки со своей фамилией, номером телефона и адресом, чтобы авиакомпания, потеряв багаж, могла найти владельца. (Это удобно и для того, кто украдет ваш багаж. Если ваши вещи ему приглянулись, он будет знать наверняка, где можно взять еще. И совсем хорошо, если вы пристегнете к чемодану свои ключи.)

И я склонился над багажной биркой, но, чтобы разобрать ее, мне не хватало света. Выпрямившись, я включил свет, но едва он вспыхнул, как я выключил его снова.

Потому что услышал, как в дверях поворачивается ключ.

О боже. И что теперь?

Оставаться в гардеробной? Но как же настольная лампа? Я метнулся в комнату и выключил ее, прислушиваясь к скрежету ключа в замочной скважине. Похоже, старый замок непросто открыть даже ключом, и то, что совсем недавно так меня раздражало, теперь казалось подарком судьбы. Назад в гардеробную? Нет, ванная ближе — и, не успев до конца додумать эту мысль, я уже оказался там, закрыв за собой дверь.

Как раз вовремя, потому что услышал, как открывается входная дверь, а через некоторое время — как она закрывается. Щелчка выключателя я не расслышал, но через щель под дверью различил свет.

Хорошо хоть, я не остался в гардеробной. В прошлом мне уже случалось застревать в гардеробной, когда неожиданно возвращались хозяева дома, но мне всегда удавалось уйти незамеченным. Вот только сейчас я едва ли мог рассчитывать на подобное везение. Ночь холодная, хозяйка номера почти наверняка надела жакет или пальто и теперь захочет его снять. Следовательно, в первую очередь она зайдет в гардеробную.

А куда, по-вашему, она зайдет во вторую очередь?

Разумеется, в ванную, и что делать, когда она обнаружит здесь меня? Прикинуться слесарем, которого прислали починить протекающий кран, я не могу. Я не так одет, да и инструментов для этой работы у меня нет.

Может, запереть дверь?

Только как проделать это бесшумно? Заглушить звук громким кашлем или шумом спускаемой воды? Но это она тоже услышит. А если и не услышит, то обнаружит, что ванная заперта, как только попытается ею воспользоваться. Затем она позвонит дежурному, они кого-нибудь пришлют, после чего мне придется, как вы догадываетесь, снова выслушать перечень своих прав. Не спорю, это очень познавательно, но ведь есть предел тому, как часто я готов их выслушивать.

Было еще окно с матовым стеклом, так что я не мог определить, выходит оно на пожарную лестницу или нет. Похоже, его не открывали после последнего ремонта, и нет никаких гарантий, что я сумею его открыть, а тем более что мне удастся сделать это беззвучно. К тому же оно маленькое, и не на что встать, чтобы до него дотянуться, и…

Ручка повернулась. Дверь открылась.