Вор во ржи

Глава 23

Должен заметить, глоток свежего воздуха оказался весьма кстати. Номер Айзис Готье больше моего, и окно открыто, но все-таки здесь было тесновато. Небольшой сквознячок нам не повредил.

И все же, пока дверь оставалась открытой, все в комнате словно затаили дыхание. Когда же щелкнул замок, все оживились.

— Так, — сказал Хильярд Моффет, проведя рукой по своей курчавой шевелюре, — очень рад, что все позади.

— Вот именно, — поддакнул Лестер Эддингтон.

— Представление затянулась, — подал голос Виктор Харкнесс, — но теперь все кончилось, эту ужасную женщину увели, и можно приступить к делу.

— Минутку, — возразил я. — Мы только что разобрались в настоящих хитросплетениях, обличили убийцу и передали ее в руки правосудия. По-вашему, мы развлекались?

— Мы собрались не для этого, — возразил Моффет.

— Но я-то собрал вас именно для этого, — ответил я. — На тот случай, если вам это интересно.

— Но мы собрались по другому поводу, — повторил Лестер Эддингтон. — Это касалось вас и, возможно, той женщины… как ее, Эрики…

— Эрики, — подтвердила Кэролайн.

— Это касалось ее и, совершенно очевидно, полиции. Но некоторые из нас оказались здесь из-за писем.

— А-а, — протянул я, — письма…

— Письма Гулливера Фэйрберна его агенту Антее Ландау.

— Эти письма…

— Последнее, что мы слышали, — продолжил Моффет, кивнув в сторону Элис, — что письма оказались у нее.

— Но ненадолго, — уточнила Элис.

— А кто в этом виноват? — спросил я. — Ты позвонила мне и сказала, что изрезала их и сожгла. Заверила меня, что они уничтожены, что ты уже сообщила об этом Фэйрберну и он испытал огромное облегчение. А ты собираешься домой в Вирджинию. Ты даже оборвала разговор, чтобы не опоздать на самолет. — Я бросил на нее свой коронный косой взгляд. — Очередная выдумка, Элис?

— У тебя из-за меня и так полно неприятностей, — пояснила она. — Тебя арестовали, ты провел ночь в камере. Не хотелось заставлять тебя искать дальше то, что ты все равно не смог бы найти. Поэтому я и сочинила еще одну невинную ложь, чтобы успокоить тебя и оградить от дальнейших тревог.

— Очень благоразумно, — кивнул я. — С тех пор меня больше не арестовывали.

— Но потом ты украл у меня эти письма. Я права?

— У меня был твой номер телефона, — напомнил я, — даже если ты и не собиралась по нему отвечать. Рэй установил по нему адрес, я собрал свои отмычки и сделал то, что у меня получается лучше всего.

— И теперь они у вас? — нетерпеливо спросил Моффет.

— Конечно! — воскликнула Элис. — Потому что у меня их нет. — Она грустно покачала головой. — Если бы я успела снять с них копии, мне было бы все равно, что с ними будет дальше. Я собиралась сделать это сразу, но потом решила, что спешить ни к чему и что я вполне могу сначала их почитать. Затем сделаю копии, а уж потом уничтожу оригиналы.

— О боже! — воскликнул Виктор Харкнесс. — Да это же вандализм!

— Ты бы так никогда не поступила, — заметил я. — Нашла бы способ продать их одному из этих джентльменов.

Она сделала вид, что собирается возразить, а потом пожала плечами:

— Возможно. Но у меня их больше нет, так что какое это имеет значение?

— Ближе к делу! — Теперь Моффет еще больше походил на бульдога, и было ясно, что кусаться он умеет так же хорошо, как рычать. — Кому они достанутся?

— Мне нужны только копии, — откликнулся Лестер Эддингтон. — Если я приобрету ксерокопии за разумную цену, меня совершенно не интересует, кто из вас, джентльмены, станет обладателем оригиналов.

— Меня это тоже устраивает, — заявила Элис, и все с изумлением воззрились на нее. — А что, я по-прежнему собираюсь писать книгу, рассказать свою историю, а эти письма только ее украсят. И я так же, как мистер Эддингтон, готова заплатить разумную цену. На самом деле я не вижу причин, по которым мы оба не можем получить ксерокопии. Это не повредит оригиналам и не снизит их стоимость.

— Это решать владельцу, — жестко сказал Моффет. — После того как я получу письма, я буду решать, кто может рассчитывать на копии.

— Кажется, я что-то упустила, — вдруг подала голос Айзис. — Когда это вы успели стать владельцем?

— Я стану им, как только будут улажены все формальности. Я в состоянии перекрыть предложения любого из здесь присутствующих и именно это намереваюсь сделать. Вы затеяли этот маленький аукцион, мистер Роденбарр, так почему бы не открыть торги?

— Минутку, — вмешался Виктор Харкнесс. — Допускаю, сэр, что у вас бездонные карманы, но у «Сотбис» есть законное право. Права на эти письма принадлежали мисс Антее Ландау и теперь стали частью ее наследства. Наше соглашение простирается и на ее наследие. Мы готовы заплатить солидные комиссионные посреднику, который быстро решит интересующий нас вопрос, но это не значит, что мы будем спокойно наблюдать, как некто без всяких прав на эту собственность ищет способ передать их другому лицу.

— Можете подать на меня в суд, — предложил Моффет.

— Мы к этому готовы.

— Или не усугубляйте ситуацию и договаривайтесь со мной здесь и сейчас. Не вижу, что помешает мне выписать два чека — один Роденбарру, а другой «Сотбис». И когда я говорю «чек», это лишь образ. С тем же успехом это могут быть наличные — причем куда более значительная сумма, чем комиссионные, которые ваша фирма предполагает получить с продажи.

— Это незаконно. Не думаю, что мои коллеги это одобрят.

— Я не стану им говорить, если вы не скажете, — продолжал Моффет. — И в этом случае наличные пойдут туда, куда пожелаете вы, не так ли?

Харкнессу удалось изобразить праведное возмущение и заинтересованность одновременно. Было бы любопытно подождать и посмотреть, какое из этих чувств в итоге возобладает, но вечеринка и так затянулась. Я поднял руку, напоминая о себе, и мне не пришлось делать это дважды.

— Прошу прощения, — прокашлявшись, подал голос Марти Гилмартин. — Возможно, я вмешиваюсь не в свое дело, поскольку письма меня не интересуют, но не опережаете ли вы события, господа?

Кто-то спросил, что он имеет в виду.

— Вы боретесь за некие письма, которые, возможно, существуют, а возможно, и нет, которые могут находиться, а могут и не находиться во владении моего друга. Не следует ли вам проверить гипотезу, прежде чем принимать решение?

— Дельное замечание, — одобрил Моффет. — Мистер Роденбарр, если письма при вас, настало время дать нам возможность на них взглянуть.

— А если при вас их нет, — добавил Харкнесс, — то самое время сходить за ними.

Я запустил руку в нагрудный карман и извлек листок лиловой бумаги, который уже им показывал. На сей раз я развернул его и передал Марти.

— Я принес образец, — заявил я. — Прочти, пожалуйста.

Марти нацепил на нос очки и вгляделся в текст. «Дорогая Антея, — прочитал он. — Я до сих пор не получил чек за продажу прав итальянцам. Скажи им, что я намерен запастись спагетти, следовательно, все деньги вернутся к ним. А пока они играют в бочче и наслаждаются капучино за мой счет, и мне это не нравится. С глубоким возмущением Гулли».

— Дайте мне взглянуть, — хором произнесли Моффет и Эддингтон, бросаясь к Марти.

— Это его подпись, — заявил Моффет. — Я узнаю ее повсюду.

— Я тоже, — подтвердил Эддингтон. — Я должен… мне довольно часто доводилось ее видеть. Не могу поклясться, но и шрифт очень похож на его портативную машинку «Ройял», которой он пользовался в те годы. Маленькое «е» забито, и «г» чуть-чуть выступает над строкой.

— Берни обратно, — сказал я, и Марти отдал мне листок.

— Это подлинное письмо, — заявил Моффет, — и я надеюсь, что и все остальные находятся в надежном месте. Давайте же приступим к делу. Сколько вы хотите?

— Вы все объяснили, чего хотите вы, — сказал я. — Теперь вы решили поинтересоваться, чего хочу я.

— Итак?

— Но я вижу, никого не интересует, чего хотел бы Гулливер Фэйрберн.

— Его здесь нет, — отрезал Моффет, — стало быть, спросить его мы не можем. Ближе к делу.

— В любом случае, — заявил Харкнесс, — он не является заинтересованной стороной.

— Неужели? А мне кажется, он как раз самая заинтересованная сторона. Он — автор писем.

— Но они перестали быть его собственностью, как только он опустил их в почтовый ящик. За ним сохраняется авторское право, но сами письма — законная собственность адресата.

— Я знаю.

— И следовательно, что он хочет и чего не хочет — не имеет значения.

— Не для меня, — уточнил я. — Я влез в это дело не ради денег. Поверьте мне, есть гораздо более легкие способы разжиться деньгами. Мне хотелось сделать нечто приятное человеку, написавшему книгу, которая изменила мою жизнь.

— Ближе к делу!

— Хорошо, — сказал я.

Я уже придвинулся ближе к камину. Посмотрел на Элвиса, который смотрел на меня. Понимаю, как глупо это звучит, но у меня возникло чувство, что Король одобряет то, что я собирался сделать.

Я сунул руку за каминный экран и бросил письмо в огонь.

— Вот, — сказал я. — Элис, ты говорила, что сожгла письма. Будем считать, что ты так и сделала. И будем считать, что это было единственным, которое уцелело. Теперь оно присоединится к остальным.

Они отреагировали не сразу, но когда зашевелились, то мгновенно оттеснили меня от камина и отшвырнули экран. Письмо, которое они только что изучали, у них на глазах вспыхнуло ярким пламенем.

Это было приятное зрелище — листок лиловой бумаги, полыхающий над выгоревшими поленьями и мерцающими угольками. И пока они смотрели на него, то увидели и другие клочки лиловой бумаги, обгоревшие останки всех прочих писем, которые превратились в пепел за то время, пока мы выясняли, кто убил их законного владельца.

— Мой бог, — выдохнул Виктор Харкнесс.

— Невосполнимая утрата! — воскликнул Моффет. — Уникальный экспонат, и теперь он пропал навсегда. Вы — чертов сукин сын.

— Вы только что ограбили будущие поколения исследователей, — заявил Лестер Эддингтон. — Надеюсь, вы счастливы.

— Вы нарушили закон, — пришел в себя Виктор Харкнесс. — Мы ведь можем предъявить вам иск за покушение на наследство Ландау. Преступное нанесение ущерба, немотивированное уничтожение собственности…

— Законы существуют для того, чтобы их нарушать, — парировал я, — и вам будет сложно доказать свои обвинения. Да и был ли у меня выбор? Был ли выбор у всех вас?

Айзис спросила, о чем это я.

— Мы же все одержимы, не так ли? Элис одержима своей книгой, Эддингтон одержим своими штудиями. Моффет — своей коллекцией. Харкнесс — своей работой. А вспомните Эрику Дерби. Она была одержима местью. Подумайте, к чему это привело.

— А ты, Берн?

Я посмотрел на Кэролайн, потом по очереди на всех остальных.

— Возможно, я преступник, — заявил я, — но это не делает меня негодяем. Это звучит банально, но я был одержим идеей совершить доброе дело.

Молчание было ответом на последнюю фразу, глубокое, всеобъемлющее молчание, и оно продлилось до тех пор, пока я не взял кочергу и не стал перемешивать уголья. Клочки лиловой бумаги, которые избежали полного уничтожения, смешались с тлеющими углями и мгновенно вспыхнули. Кто-то испустил тяжкий вздох. Клочки были слишком малы, чтобы их стоило спасать, но тем не менее их полное уничтожение всех потрясло.

— Вот и все, — заявил я. — Вечер окончен. Только если вы не желаете пообщаться подольше. Карл, мы не можем позвонить вниз и попросить принести выпивку?

Карл отрицательно покачал головой.

— Ну, значит, все, — повторил я. — Благодарю всех за участие. Можете быть свободны.

Три мудрых человека, Харкнесс, Моффет и Эддингтон, ушли вместе; несколько минут назад они были противниками, но теперь их на некоторое время объединило чувство ненависти ко мне. Карл Пилсбери постоял несколько минут, пытаясь придумать какой-то способ сохранить работу. Если он ее потеряет, заявил он, как он будет оплачивать жилье? Айзис посоветовала ему попытаться найти другую работу и начать жизнь сначала.

— И оставь волосы седыми, — добавила она. — Это будет исключительно изысканно.

— Ты правда так думаешь?

— Другого мнения и быть не может. Ты привлекательный мужчина, а с сединой станешь просто неотразим.

Думаю, он ей поверил. В конце концов, он был актером. Он заметно повеселел, попрощался со всеми и вышел из комнаты.

Элис пошла следом, задержавшись лишь для того, чтобы сообщить, что я, вне всякого сомнения, сукин сын, но она восхищена моей верностью своим идеалам.

— Таким образом, ты принципиальный сукин сын, — подытожила она. — И кто знает, может, тебе найдется местечко в моих мемуарах.

Она исчезла, послав всем салют, а я достал из кармана брюк шкатулку с драгоценностями и открыл крышку. Айзис взяла ожерелье, надела его на шею и застегнула замочек. Потом достала из сумочки пудреницу, посмотрелась в зеркальце и спросила Кэролайн, как она выглядит.

— Прекрасно, — сказала Кэролайн.

— Но сомневаюсь, что я смогу носить его с чистым сердцем. Две женщины убиты хоть и не из-за самого ожерелья, но все это как-то связано. Вы меня понимаете?

— Думаю, да, — кивнула Кэролайн.

— Итак, — сказала Айзис, снимая ожерелье и кладя его обратно в шкатулку. Я закрыл крышку, она взяла коробочку и передала ее Марти. — Надеюсь, Синтия Консидайн будет довольна.

— Она никогда не будет выглядеть так мило, как ты, — ответил Марти. — С рубинами или без, моя дорогая.

— Очень приятно, — сказала Айзис выжидательно.

Он не заставил ее ждать долго. Открыл шкатулку, лично осмотрел украшения — и кто может винить его за это после всего, что уже пропало в этот вечер? Потом положил шкатулку в карман, а из другого вынул толстый конверт и вручил его Айзис.

— Двадцать? — спросила она.

— Двадцать пять, — ответил Марти. — Я убедил Джона расщедриться.

— И это очень приятно, — сказала она и поцеловала его в щеку, после чего взяла конверт и опустила его в сумочку. — Считается, что бриллианты — лучшие друзья девушек, и, допускаю, то же самое можно сказать про рубины, но в неспокойной жизни актрисы все они уступают наличным. Приходится быть практичной, не так ли?

— Безусловно.

— Но ты не практичен, Берни. Ты вор, стало быть, у тебя есть темная сторона, но у этой темной стороны есть своя светлая изнанка, не так ли? Я это почувствовала, когда узнала, что ты взял медвежонка к себе в номер. Вор с плюшевым мишкой!

— Что ж, — сказал я.

— А затем ты отказался от небольшого состояния, чтобы оказать любезность человеку, которого никогда в жизни не видел. Ты украл мои рубины, а потом вернул их мне и не заработал на этом ни цента, верно?

— Я не очень хороший бизнесмен, — признался я. — У меня в книжном магазине тоже не все гладко.

— Думаю, у тебя все отлично, — с чувством возразила она. — Ты замечательный парень, Берни Роденбарр. Просто замечательный.

И она пожала мне руку, задержав ее в своей чуть дольше, чем можно было ожидать.