Соскользнув с мокрой простыни, он босиком прошлепал на улицу, сел
на кирпичные ступеньки и долго смотрел на лужу. Так долго, что в
конце концов показалось, будто она похожа на лицо, а у лица разрез
губ как у Босса.
- Четыре дня... Четыре дня, - со стоном вслух напомнил он себе о том, что его ожидает в Приморске.
Если б не Жора с его мертвым сыщиком, он вразвалочку выписывал бы сейчас по улице в Нью-Йорке и пил пиво из банки. Нью-Йорк чудился ему городом, где баночное пиво растет на деревьях, а все жители поголовно миллионеры. Там он бы организовал турнир по метанию мячиков и сорвал бы куш не в тысячу долларов, а в миллион.
Четыре дня... Даже горячая Жанетка в Приморске перестала отзываться на его ласки. Может, обиделась, что он не защитил ее перед Жорой Прокудиным, когда тот внаглую отобрал остатки денег. А почему он должен был защищать, если сам не понял, зачем она грохнула столько миллионов на прозрачный мешок с веревочными бретельками.
Легкое облачко мазнуло по луне, закрыло ее. Двор стал синее и угрюмее. Топор повернул голову влево, посмотрел на дверь хозяйского сарая, в котором он вчера заметил бухту веревки и вдруг понял, что жизнь можно продлить на целых четыре дня.
Обувшись и натянув на грудь спортивную майку, он перочинным ножом отодрал петлю замка, загрузил на плечо канат, оказавшийся потяжелее автомобильной шины, и поплелся со двора. Собака, перевидавшая за последние три сезона не меньше тысячи человек во дворе и уже не воспринимавшая людей как вообще чужих, взбрехнула во сне от шагов Топора и снова уснула.
А он минут через сорок, старательно минуя редких ночных бродяг, притопал на улицу Привольную к дому номер семнадцать, по лестнице забрался на крышу, полюбовался луной, ставшей еще ближе и крупнее, размотал бухту и один ее конец старательно привязал к стальной ступеньке лестницы, ведущей с последнего этажа на крышу.
- Девять... Восемь... Семь, - нашел он взглядом нужный балкон.
Его пустоте могли позавидовать другие балконы дома. Везде что-то стояло, лежало, висело, а на этом даже не было деревянного настила. Как родили его строители, так и висел он во влажном ночном воздухе Приморска.
Топор с детства боялся высоты. Так боялся, что даже себя презирал, когда выбирал поезд вместо самолета если нужно было куда-то добраться по стране. Но сейчас высота плохо ощущалась. Приморск не был столь тщательно иллюминирован как Москва. Внизу лежала сплошная чернота. И уже в десяти метрах от глаз тоже была чернота. Он исчезала на время лишь в те минуты, когда облака открывали луну. Да только облака, словно заметив наверху Топора, стали открывать ее все реже и реже. Он спускался вроде бы не с крыши многоэтажного дома, а с газетного киоска.
Потерев ладони о пыльный битум крыши, Топор убедился, что они не
скользят, и только после этого спустился по канату на балкон
седьмого этажа.
Город молчал, наблюдая за ночным скалолазом. Город не мешал Топору.
Перочинным ножом он отодрал штапики с самого большого стекла, выставил его на балкон. Отдохнул с полминуты и сделал то же самое со вторым стеклом. Правда, оно плохо вынималось, и он в отчаянии уже подумывал его разбить, но стекло, словно почувствовав, что пришла пора его смерти, сдалось, как-то так напряглось, сжалось и все-таки выскользнуло из рамы.
В комнате Топор сразу бросился к стоящим в углу двум огромным сумкам. В таких клетчатых уродцах челноки всех мастей обычно возят товар по бескрайним просторам СНГ.
Свет фонарика скользнул по истертым бокам сумки, нашел замок-молнию, и он с неожиданной легкостью поддался Топору.
Сердце молотило помпой, откачивающей воду из бассейна. Глаза горели вулканическим огнем. Все существо Топора ждало денег. Ждало толстых сухих пачек с хрустящими купюрами. Он вообще не понимал, почему Жора Прокудин ждет этого банкира. Проще простого: деньги там же, где их хозяин. Почему Жора не додумался до этого? Нет, все-таки у него нет мозгов Босса. Босс бы точно послал Топора выпотрошить квартиру банкира.
Дрожащими пальцами он пошарил в сумке, но ничего твердого сверху не отыскал. Это не понравилось Топору. Пинком он свалил сумку набок и стал выгребать ее содержимое на пол.
Целлофан хрустел и переливался всеми цветами радуги. Под целлофаном в десятках пакетов скрывались женские комбинации, трусики, лифчики, майки, кофточки, колготки.
- Ур-род! - ругнулся на хозяина квартиры Топор. - Зачем ему это дерьмо?! Он же банкир!
Последним из сумки с самого дня выпал черный полиэтиленовый пакет. Он был размером с силикатный кирпич. Пачка денег чем-то похожа на кирпич. Наверное, не только формой, но и тем, что может неплохо ударить по мозгам.
- Деньги! - обрадовался Топор. - Денежки! Миленькие мои! - взасос поцеловал он теплый брикет.
Он разгрыз угол, сжал жесткий вонючий полиэтилен зубами и рванул
от себя пакет. На пол белым новогодним конфетти сыпанули таблетки.
- У-у, - не разжимая зубов, самому себе сказал Топор и ничего не
понял.
Пришлось выплюнуть невкусный полиэтилен.
- Ур-род! - опять отругал он банкира. - Инвалид он, что ли? Зачем ему столько таблеток?
Сев на корточки, он поднял одну из них с пола, понюхал, но ничего не ощутил. Таблетка пахла известью. В детстве, когда мама Топора белила стены в комнате, так пахло во всем доме.
Он куснул ее и тут же ослеп от яркого света.
- На пол! - рявкнул свет, плитой навалился на плечи и затылок Топора, припечатал его щекой на колючие таблетки и стал бесцеремонно закручивать руки за спину.
- Тьфу-у... У-у... Пу-усти, - вбок прохрипел, еле отплевавшись, Топор. - Ты это... того...
- Ну что? - спросил свет.
- Оружия нет. Если не считать перочинный нож, - ответил ему тот же свет, но уже другим, более грубым голосом.
На запястьях щелкнули наручники. Этот мерзкий звук Топор знал наизусть. Он разок, на всякий случай, дернулся, но разве можно спастись от света, если он навалился на тебя со всей силой.
- Переверните его, - потребовал свет.
Топора рванули вверх и развернули лицом к загорелому капитану милиции. У него были красные, будто сигнальные лампочки, глаза, и ощущение, что Топора свалил все-таки свет, а не этот капитан, стало еще сильнее. Глаза были слишком усталыми. Им не хватало силы.
- Фамилия, имя, отчество, место жительства? - безразличным голосом произнес капитан.
- Ты это... того, - ответил Топор.
За спиной капитана дыбились четверо омоновцев в засаленных бронежилетах. Еще двое стояли у окна, изучая его плотницкую работу.
Из-за серой стены омоновских грудей выполз седой мужичок в дурацкой полосатой пижаме а-ля пятидесятые годы, привстал на цыпочки и шепотом проскороговорил на ухо капитану:
- Ворюга! Точно - ворюга! Я сплю плохо. Вышел на балкон покурить. Я, знаете, "Приму" люблю. Сейчас, конечно, "Прима" не та. Обман один, а не "Прима". Но у меня еще есть запас со времен Горбачева. Не желаете?
- Что?-обернулся капитан.
- Я, говорю, канат заметил. И вроде как шебуршится кто надо мной. А я точно знаю, что сосед сверху в отъезде. Он вообще-то парень нехороший, не наш, не местный. С жильцами не здоровается, по ночам шумит, девок водит. Знаете, когда у тебя над головой стучат и стонут, мало приятного...
- Кто стонет? - не понял капитан.
- Ну, я же говорил, он девок водит...
- Так какая у тебя фамилия? - забыв о дедушке-стукаче обратился он к Топору.
Квадратный омоновец, собиравший с пола таблетки, оттер дедка от капитана и прохрипел командиру на ухо:
- Экстези. Наркота.
- Неужели это хаза курьера? - напрягся капитан.
- Похоже. А кривоносый, наверно, обычный наркоша. Знал, что здесь распространитель живет. А у самого, видно, ломка... Да вы на его губы посмотрите, товарищ капитан! Все в порошке. Он таблетки лопал...
- Ничего я не лопал! - огрызнулся Топор.
К лицу капитана всплыла книжица с потертой зеленой обложкой. "Свидетельство о рож...е," - прочел то, что осталось на ней, Топор. Книжечку держал волосатыми пальцами рыжий омоновец. У него было лицо именинника.
- Где надыбал?! - удивился капитан.
- В шкафу. Под тряпками... Помните физиономию?
- Вот гад!.. Значит, он здесь обретается! Мы его полгода ищем, а он тут спокойненько обретается.
- Дед говорит, он в отъезде.
- Да слышал я!
Топор мрачно смотрел на омоновцев, копающихся во второй сумке и
жалел себя. Ничего у него толком в жизни не получалось. Если бы не
Жанетка, он бы и тех денег, в Москве, ни копейки не заработал. Вот
не шли к нему деньги - и все. Может, просто рановато по возрасту.
Как там говорят? В двадцать лет удачи нет и не будет, в тридцать лет ума нет и не будет, в сорок лет денег нет и не будет.
Чуть позже Топор вспомнил, что в русский дартс он все-таки кое-что подрабатывал, и ощущение собственной ущербности стало чуть слабее. Горьким глотком слюны Топор сглотнул только сейчас пришедшее к нему напоминание, что он - именинник. Ему исполнилось двадцать семь. Про ум еще, вроде, спрашивать рано. Про удачу поздно.
Дни рождения начинаются на рассвете. У Топора были, скорее, сутки рождения. Настенные кварцевые часы с неврастенично дергающейся секундной стрелкой отсчитывали четвертый час ночи. День рождения еще не начался, но сутки уже давно шли. И это ощущение приближающегося рассвета, приближающегося дня рождения бросило Топора сквозь стену из омоновских бронежилетов.
Плечом он пробил ее, вылетел в узкий коридор, боднул в грудь пришедшего по вызову в квартиру участкового, щупленького узколицего лейтенантика, и загрохотал пудовыми кроссовками по ступеням... Он не видел, как вылетел на балкон капитан и закричал курящим у автобуса двум омоновцам:
- Ловите его на входе!
Он слышал только грохот подошв преследователей, раскалывающий дом надвое. Топору чудилось, что он оторвался от врагов. Он не подумал о том, что омоновцы на чем-то же приехали.
- Ха-а! - по отмашке сослуживца врезал омоновец дверью по лицу Топора, когда он пытался выпрыгнуть из подъезда.
Серый, тронутый робким рассветом, воздух Приморска качнулся в таких же серых глазах Топора и вдруг рухнул под натиском тьмы. Если в квартире его привалил свет, то теперь - чернота.
- Готов? - заботливо склонился над ним омоновец.
- В отключке, - ответил другой, задрал голову и прокричал со счастьем в голосе: - Мы его задержали, та-ащ капитан!
_
Глава двадцать третья
ГВОЗДЬ НОМЕРА
Просидеть на корточках час может только зек. Или бывший зек. Топор просидел с пяти до девяти утра.
В душной вонючей камере вместе с ним находились еще три парня.
Двое спали прямо на цементном полу, а третий, беспрерывно озираясь, все время что-то выцарапывал на стене. Когда радиоприемник с улицы, еле-еле слышимый через зарешеченное окошко, прошипел о наступлении девяти часов на просторах Приморска, Топор потребовал от писателя:
- Сядь, козел! Не нервируй!
Спина парня дрогнула. Он обернулся медленнее обычного и тихо произнес:
- Слово нельзя убить...
- Можно! - гаркнул Топор. - Щас хрястну по черепу - и убью! Со всеми словами сразу!
- Хочешь, я напишу стихи о тебе.
Костистое лицо парня с фингалом под левым глазом даже не сделало попытки обидеться. Он покатал между ладонями гвоздь так, как скульптор раскатывает глину, и спросил:
- Вот как тебя зовут?
- Толик... Рифма - алкоголик. Меня этому уже в зоне научили. Откуда у тебя гвоздь?
- Оттуда, - вскинув подбородок, кивнул парень на ржавые решетки оконца. - С воли... Вот смотри... Твой час еще наступит, Толя, к тебе вернется воздух воли, и ты заметишь поневоле, что нет на свете горше доли, что нет на свете хуже роли, чем та, где слишком мало боли...
- Это почему же? - удивился Топор.
- А потому, что жизнь изначально - это трагедия. Для каждого. И если ты в пути не изведал боли, если ты все время был счастлив и спокоен, значит ты нарушил великий замысел...
- Чего-чего? - не успел ничего запомнить Топор. - Какой
замысел?
- Мудрость дается только страдавшим. И после приобретения она
тоже дает страдание. Еще большее...
- А если у меня куча "бабок"? - попытался его переубедить Топор. А?.. Если у меня хаза, крутая тачка и полно телок, так почему я должен страдать?
Он вскочил с корточек, неприятно ощутив, что ноги перестали слушаться, и протянул исцарапанную ладонь:
- Дай гвоздь, фраер!
- Я еще это... не дописал поэму...
Топор провел взглядом по клинописи, тянущейся метра на полтора по стене, и пояснил:
- Когда топтун увидит твои каракули, он тебя заставит их зубами соскребать. Врубился, Пушкин? Гони гвоздь!
Дрожащие пальцы поэта выполнили приказ.
- Ладно. Я на воле допишу. По памяти.
- А тебя за что взяли? - удивленно спросил Топор, пробуя гвоздь
на остроту о мозоль на сгибе указательного пальца правой руки.
Точно над мозолем на фаланге того же пальца синела буква "Ж".
Единственную татуировку на своем теле он сделал в память о
Жанетке. И даже не в зоне, а уже на воле. И почему-то очень этим гордился, хотя буква Жанетке не нравилась. Она так и говорила: "Комар какой-то пьяный! Еще и посиневший!" Топор глупо отшучивался:"Он денатурату напился".
- Я ночью на пляже стихи декламировал, - прервал изучение
Топором остроты гвоздя поэт. - Море и ночь внимательно слушали меня. А потом появились сотрудники милиции на машине, стали задавать глупые вопросы, потребовали документы, а я их, как назло, оставил в комнате у хозяйки. Я, знаете, снял недорого. Совсем недорого...
- Стихи, небось, сопливые? - решил Топор. - Про любовь, поцелуйчики и все такое?
- Лучшие стихи на земле написаны именно о любви.
- Фигня это все! Знаешь, какой у меня самый любимый стих? Вот послушай:
Если даже спирт замерзнет,
Все равно его не брошу.
Буду грызть его зубами,
Потому что он хороший!
Бледное лицо поэта покрылось розовыми пятнами. Он смущенно прокашлялся и выдал устную рецензию:
- Это калька со знаменитого стихотворения детской поэтессы Агнии Барто. Причем, вульгарная калька...
- Фраер ты моченый, а не поэт! - ругнулся Топор. - Ничего ты в стихах не понимаешь! Жизни ты не видел! Вот зону не видел?!
- Не-ет.
- То-то! Кто зону не видел, никогда хороших стихов не напишет. Потому как все крутые поэты в тюряге сидели! Что Пушкин, что Лермонтов, что Достоевский...
- Пушкин и Лермонтов не сидели. Они были в ссылках. На югах. Достоевский сидел. Но он вовсе не поэт...
- Много ты понимаешь! Да если ты, фраер, хочешь знать, я...
Рукой Топор рассек воздух, запретил поэту говорить. В стальной двери камеры зашурудили ключом, и он торопливо выпалил:
- Тебя сейчас выпустят. Молчи, не перебивай! Выпустят! Дай мне слово, что ты сейчас же побежишь к моим корешам и расскажешь, где я... Даешь?
- Если речь идет о таком светлом деле, как спасение и...
- Заткнись! - гаркнул Топор. - Запомни адрес...
Он еле успел назвать номер дома. Окрашенное в темно-красную краску чудовище проскрежетало, напомнив о себе, что имеет право называться дверью, и открылось ровно наполовину. В камеру сделали по полшага два милиционера, обвели уверенными взглядами двух спящих задержанных бомжей, бледного поэта, остановились на опухшем лице Топора, и один из них, тот, что поменьше, поседее и покругломордее, радостно изрек:
- Ну, вот мы и свиделись, боксер!
После удара подъездной двери щека Топора перестала дергаться. Это было единственное хорошее событие, произошедшее с момента задержания. Но зато теперь щека опухла, и он ощущал, как ныли верхние скулы.
- Не узнал? - повторил милиционер.
Конечно, Топор узнал майора. Хотя тот человек на улице был в гражданской рубашечке и с пистолетом, а у этого сиротливо лежала на погоне звезда и сдавливал шею проутюженный синий галстук.
- Ну-ка веди его в кабинет к начальнику отделения, - приказал майор другому милиционеру.
- Выходи! - приказал тот.
Заученным жестом Топор сомкнул руки за спиной, ссутулился и в раскачку двинулся мимо майора. Топору очень хотелось почесать красные полосы на запястьях, оставшиеся от наручников, но он упрямо сжимал в правом кулаке гвоздь.
- И-иди шустрее! - пнул его в спину милиционер, и Топор еле устоял, вылетев из камеры в коридор.
Где-то справа ощущался выход из кирпичного здания отделения. Там стояли пять-шесть милиционеров в бронежилетах и с "калашниковыми" наизготовку. Если бы Топора повели вправо, он бы поверил в расстрел. Вот точно бы поверил, хотя и знал, что без суда не расстреливают. Но его повели влево, и уже через полминуты он пожалел, что не вправо.
В комнате с зашторенными окнами стояли люди, которых он не мог
не узнать. На их лицах его автографами заметно выделялись синяки и кровоподтеки.
- Узнали, мужики?! - обрадованно спросил майор переодетых в гражданское милиционеров.
- А то! - ответил за всех двухметровый здоровяк.
Топор что-то не припоминал, чтоб он бил таких высоких. Дотянуться до его физиономии он смог бы только после прыжка на стул. Но стулья на улицу выставляют в похороны. Или на поминки. Возможно, в Приморске такого обычая нет. А в родном Стерлитамаке есть.
- Кто первый? - спросил майор.
- Я, - грустно ответил коротышка с заклеенной переносицей.
- Давай.
Коротышка обошел стол, стоящий посередине комнаты, и резко, без замаха, ударил носком туфли по коленке Топора.
- Больно же! - согнулся бывший метатель мячиков, но никто не обратил внимания, что он сжал коленку как-то странно - кулаками.
- Дай я! - выкрикнул еще один милиционер и с размаху, сочно,
вмял Топору в живот снизу свою пыльную кроссовку.
- Тв-варь! - оттолкнув еще не бившего парня, подскочил к нему двухметровый и кулачищем саданул в висок.
От прыжка у здоровяка заныла натертая пятка, напомнила о себе, и он этой же ногой, будто почувствовав, что и ей хочется отвести душу на беззащитном парне, со всей дури ударил упавшего Топора по бедру.
- Бо-ольно же! - взвыл поверженный.
- А ты наших бил, думаешь, им не больно было?! - вплотную наклонившись к нему, проорал двухметровый.
- Вы только не убейте его, - вяло напомнил о себе майор. - Мы даже его фамилии не знаем...
- Узнаем! - не разгибаясь, брызнул в лицо поверженному двухметровый. Тебя как зовут, красавчик?.. Где тебе так чудненько носик вправили?
- Н-на! - снизу вверх вскинул кулак Топор и с радостью увидел, как проявилась и будто бы лопнула кровью ровная линия на лице здоровяка, протянувшаяся от нижней губы через щеку, глаз и бровь к середине лба.
Боль отшатнула амбала, выпрямила. Двухметровый некрасиво, по-детски мазнул себя по лицу и в ужасе вскрикнул:
- Он порезал меня! Я не вижу левым глазом! У него финка!
Распахнувшаяся дверь преградила ему путь к Топору. Если бы не эта дверь, он бы уже убил его одним ударом ботинка.
- Что тут происходит? - заполнил собою комнату непомерно толстый подполковник милиции.
Рубашка на его животе разошлась, и в щели плавно шевелились густые черные волосы. Подполковник обвел всех мокрыми грустными глазами и остановился на майоре:
- А, это ты, Вадим... Чего тут у вас?
- Глаз... Глаз, - попытался напомнить о себе зажавший ладонью левую щеку двухметровый.
- Учим тут одного, - уже без начальственной строгости произнес майор. - За старые грешки...
- И обязательно надо это делать на территории моего отделения, попрекнул его подполковник и со всхлипом отер пот со лба, щек и всех своих подбородков. - А к себе в городское УВД ты его забрать не можешь?
- Еще не все формальности соблюдены. Его же взяли ночью на гоп-стопе на территории твоего отделения...
- А-а, это тот, что залез в квартиру наркокурьера?
- Да.
- Смотри-ка! Значит, он нам помог обезвредить преступника.
- Ничего он не помог. Курьер в отъезде.
- Гла-аз, - голосом ребенка пожаловался здоровяк.
- Чего у тебя? - не понял подполковник.
Огромная ладонь упала с лица, и подполковник из пунцового стал бледным.
- Н-на, - протянул он здоровяку свой влажный платок. - Вы... вытри.. Глаз же вы... вытек...
- А-а! - рванулся двухметровый к обидчику и ногой стал вбивать и вбивать в него всю свою злость.
Сжавшийся в комок Топор даже не пытался махать в ответ гвоздем. Вряд ли его сейчас спасла бы самая закрытая из всех известных ему боксерских позиций. От ярости нет защиты. Ботинок с каждым ударом будто бы пробивался к сердцу, чтобы футбольнуть его, вышибить из костистого тела Топора.
- Ус... успокойте его, - вяло потребовал подполковник.
Четыре пары рук с трудом оттащили здоровяка от посиневшего Топора.
- Убью!.. Все равно убью!.. Я теперь инвалид навеки!.. Я...
- Не ной! - потребовал майор. - Сделаем, что как бы при исполнении потерял. Тащите его к врачу, - приказал другим милиционерам. - Тащите, а то еще заражение крови схлопочет. Чем он его?
- Гвоздем, - заметил кто-то выпавший из вялых пальцев Топора острый кусочек металла.
И как только прозвучало слово, пальцы напряглись, подвигались и поползли к гвоздю. Носком туфли майор опередил их. Футбольнутый гвоздь перелетел комнату, со звоном ударился о стену и, вернувшись по дуге, упал к ногам подполковника.
- Дежурный! - в ярости заорал он. - Где де...
- Я-а, та-ащ па-а...
На пороге стоял капитан с намертво усталыми глазами. Казалось, он не спал всю жизнь, с самого рождения.
- Почему у задержанного гвоздь?! - качнул всеми подбородками подполковник. - Кто обыскивал?!
- Не могу знать! Я полчаса назад заступил. Я...
- Уведите его в камеру! - потребовал он. - И это... Умойте хотя бы. Страшно смотреть...
- Есть!
Майор подобрал с пола гвоздь, посмотрел на ноги Топора, которого с трудом волокли по коридору двое сержантов, и вслух подумал:
- Ну ничего... Я тебя завтра в УВД города переведу. Тогда поближе познакомимся...
Глава двадцать четвертая
СЛОВО ИЗ ПЯТИ БУКВ ПО ГОРИЗОНТАЛИ
Одиннадцать утра - мертвый час для отделения милиции. Все совещания закончились, патрульно-постовые группы разъехались, задержаний нет (не вечер и не ночь все-таки!), обед еще не наступил.
Жирные южные мухи в блаженстве полета осваивают комнату дежурного помощника начальника отделения. Капитан с глазами сварщика лежит на топчане и шевелит пальцами ног. Когда он сгибает пальцы вовнутрь, синтетические носки отлипают от подошвы, когда вверх - опять прилипают.
- На пляж бы сейчас, - говорит он голосом трагика, и сержант, разгадывающий кроссворд и совершенно не услышавший начальника, уверенно отвечает:
- Так точно!
- Хотя сейчас на пляже, как говорится, тоскливо... Самые красивые
девушки ушли подремать... Вот ве-е-чером... Кстати, а вот ты
знаешь, почему у француженок такие хорошие фигурки?
- Так точно!
- Что, правда, знаешь? - приподнимает голову капитан.
- Никак нет! - наконец-то доходит до сержанта, что он сказал что-то не то.
- А-а!.. То-то! - расслабляет натруженную шею капитан. - Потому что француженки, как говорится, ложатся в постель в восемь вечера...
- Понятно.
- Ложатся в постель в восемь, чтобы в десять встать и идти домой... А-а-ха-ха-ха, - искренне радуется избитой шутке капитан.
В обычной, неслужебной жизни оба они - хорошие люди, добряки и рубаха-парни, но дежурка, как только они в нее ступают, тут же переделывает их, делая глупее и злее. Прямо по поговорке: как одену портупею, так тупею и тупею. Наверное, в дежурке живет какое-то странное невидимое животное. Всякого попадающего сюда оно начинает жадно облизывать, забивая слюною глаза, уши и рот. Достаточно сказать, что кроссворд, на который дома сержант тратит не больше десяти минут, в дежурке не поддается за полчаса.
- Роман Достоевского. Пять букв, - спрашивает сержант у дежурки.
Но животное, уже облизавшее его со всех сторон, старательно молчит. Капитан - тоже. Ему надоел эксперимент с носками и теперь он считает мух, пойманных за сегодняшнее дежурство на липкую ленту.
- Не знаете, та-ащ капитан?
- Чего?
- Роман писателя Достоевского...
- "Братья... как их там... Карамазовы".
- Да этот фильм я видел. Тут одно слово. Из пяти букв.
- А по пересечению какие-нибудь слова есть?
- Да. Получается, что в этом романе первая буква "и".
- А-а!.. Эт ясно: "Игрок"!
- Точно. Спасибо, та-ащ капи... А тогда другое слово по вертикали не проходит. А тут верняк - "Театр". Я это слово уже проверил... Значит, последняя - "т"...
- Такого и слова-то нет, чтоб "и" в начале, а "тэ" в конце...
В этот момент две самые жирные мухи, словно пара истребителей, идущих на одну и ту же цель, с лету врезались в липкую ленту, и в дежурке стало чуть тише.
- Добрый день! - возникла за стеклом рекламной красоты мордашка. - Мы из городской студии телевидения...
Заученным движением капитан выбросил себя из топчана, как из катапульты, за секунду вогнал обе ступни в мокрые туфли и утяжелил голову фуражкой.
- Слушаю вас! - обратился он к девушке.
- Мы из передачи "Человек и закон", - поправив черные очки, пропела девушка. - Выходим по субботам. По городскому каналу. Надеюсь, вы нас смотрите?
- Конечно! - одновременно ответили стоящие перед нею по стойке "смирно" капитан и сержант, хотя ни тот, ни другой никогда не смотрели эту передачу.
- Нам нужно отснять пятиминутный сюжет у вас, - устало выдохнула девушка. - Как у вас тут душно!
- Вентилятор того... полетел, - сокрушенно развел руками
капитан. - А кондиционеры, как говорится, дорогая штука... Извините, вы сказали "Нам нужно отснять". "Нам" - это кто?
- Я и оператор, - кивнула она вправо.
Оттуда сделал шаг вперед и тут же шаг назад усатый парень с видеокамерой на плече.
- Я доложу начальнику? - попросил капитан у корреспондентки и только сейчас, пройдя к телефону и видя уже ее всю, ощутил огненную сухость во рту.
На девушке неощутимо, почти как воздух вечерних сумерек, висело на ниточках-бретельках платье из шифона. Лифчика не было и в помине, а беленькие плавочки на таких же ниточках ощущались всего лишь чуть более плотным сгустком воздуха.
- Конечно, доложите, - лениво согласилась она. - Так всегда делается...
Подполковник долго не мог понять, чего от него добивается дежурный, а когда разобрался, недовольно спросил:
- Чего им надо?
Около месяца назад его уже снимали для передачи "Человек и закон". В телевизоре он самому себе не понравился. Вместо солидного, заматерелого подполковника в "ящике" сидел сонный китайский божок с пухленькими ручками, не сходящимися на животе. К тому же наутро ему позвонил начальник городского УВД и выговорил подполковнику за то, что он лезет в камеру. Второй раз наступать на одни и те же грабли он не хотел.
- Им нужно снять репортаж, как говорится, о последних
задержанных, - после выяснения редакционного задания сообщил по телефону капитан. - Может, говорят, это поможет следствию.
- Ты думаешь? - удивился подполковник и тут же вспомнил избитого парня. - Одного точно надо на весь город показать. Может, кто узнает и сообщит его фамилию...
- Ясно. Разрешите выполнять?
- Погоди, - укоротил ретивого дежурного подполковник. - Ты это... предварительно шепни этому орлу на ушко, чтоб помалкивал. А то начнет орать, что его в отделении избили.
- Как начнет, так и закончит.
- И это... не больше пяти минут. А потом гони этих
телевизионщиков в шею!
- Есть!
Корреспондентка хрустнула блокнотиком, занесла над ним гелевую ручку и тоненьким голоском попросила:
- Нельзя ли побыстрее?.. Нам еще в ГАИ ехать.
- Начальник разрешил, - с радостным лицом выскользнул из дежурки капитан. - Но не более, как говорится, пяти минут.
- У нас и без вашего начальника времени нет. Идемте...
Безмолвный оператор потрогал усы и, взвалив видеокамеру на плечо, двинулся следом за парочкой. Капитан на ходу рассказывал об обитателях камеры предварительного заключения, стараясь как можно чаще коснуться своим локтем беленького локтя девушки. Говорил он сбивчиво. Аромат духов и близость женского тела пьянили его и путали мысли в голове. Капитану хотелось рассказать о том, что он тоже интересен как человек, но он не знал, как это сделать, и все время жаловался, что служить стало тяжело.
- Открывай! - приказал он второму помощнику дежурного, курившему до этого на пороге отделения.
- У нас есть один задержанный, - торопливо объяснял капитан. - Его нужно показать, как говорится, на весь город крупно. Это грабитель. Мы думаем, на его счету не одна обворованная квартира. Рожа исключительно страшная. Не человек, а вепрь...
- Кто? - остановилась девушка.
- Вепрь... Дикий кабан то есть...
- Неужели такой страшный?
- Мало того, что у него образина - ужас. Так он еще при задержании оказал сопротивление, пытался скрыться путем побега, но, как говорится, был задержан. Естественно, при задержании повторно оказал сопротивление...
- Его избили? - как-то уж слишком сочувственно спросила девушка.
- А что делать?.. Служба!
Под жуткий скрип двери, похожий на вой собаки и на треск раскалываемых орехов одновременно, открылся вид на обитателей камеры. Их было семеро. Сумасшедшего поэта отпустили вчера вечером. Остался Топор и двое бомжей, но зато добавились три кавказца и мальчишка.
- Пацан пытался угнать иномарку, - сразу отрубил лишние вопросы капитан. - А отснять нужно, как говорится, вот того...
В направлении его пальца лежал в углу камеры Топор. Трудно было представить, что человек способен свернуться в подобный калачик. Топор смог. Он будто бы каждую минуту ждал, что в камеру ворвется двухметровый бугай и продолжит дело, начатое в комнате с занавешенными окнами.
- Разбуди его! - приказал сосед ближайшему к Топору кавказцу.
- Давайте лучше с мальчика начнем, - дрогнувшим голосом предложила корреспондентка.
- Здесь не получится, - простуженным горлом прохрипел видеооператор. Темно.
- Можно по одному во двор выводить, - нашелся капитан. - На
моем дежурстве, как говорится, уже раз так снимали. Только не
наши, местные, а москвичи, из НТВ. Кстати, мы с вами в городе
нигде не встречались? - елозя глазами сквозь шифон по телу девушки, спросил капитан.
- Вряд ли. Я до этого работала в редакции культуры...
- Самодеятельность, значит, театры?
- Скорее, цирк...
- А разве в Приморске есть цирк?
- Круглый год.
- А-а, точно!! - хлопнул себя по лбу капитан. - Шапито, как говорится, возле набережной...
- У нас мало времени, - прохрипел видеооператор.
- Ну, чего стоишь?! - прикрикнул капитан на мальчишку. - Иди во двор, как говорится, юный рецидивист! Будешь знать, как "мерсы" угонять! - И уже корреспондентке: - Вы с ним не церемоньтесь.
Ему пятнадцатый год пошел. Уголовная ответственность уже наступила. Впереди у парня - колония...
Через минуту журналисты и второй помощник дежурного, маленький, до негритянской черноты загоревший младший сержант, привели пацана. Тот как ушел безразличным ко всему, таким и вернулся. Чувствовалось, что в его положении он теперь со спокойствием воспримет не только видеосъемку, но и посылку его космонавтом на Луну.
Шум все-таки разбудил Топора. Стиснув зубы, он сумел выпрямиться и сесть спиной к стене. Впрочем, стену он не чувствовал. Просто что-то мешало ему упасть, но ему было все равно, отчего это происходит.
Открылся только левый глаз. С правой стороны лица казалось, что щека срослась с бровью. Единственным глазом Топор обвел уже опостылевший карцер. Он пытался отыскать место в камере, откуда струился знакомый сладкий запах духов. Аромат ощущался частью сна, из которого он только что с трудом выбрался, и если бы он его нашел в камере, он бы впервые в жизни увидел, как выглядит сон со стороны.
- Фа... Фа... Фа... - не сдержался он при виде прозрачного
платья из шифона.
Видеооператор громко прокашлялся, примял усы и старательно прохрипел:
- Заткнись, бандюга!
Гелиевая ручка в пальчиках девушки тыкалась в блокнот, оставляя на белой страничке что-то похожее на азбуку Морзе. Улыбкой капитан успокоил ее, а на словах добавил:
- Да вы не бойтесь его! Он сейчас даже, как говорится, руки поднять не сможет. Одна видимость. Снимайте его.
- Темно, - напомнил видеооператор. - Надо во двор.
Двое милиционеров из дежурной патрульно-постовой группы помогли Топору добрести до залитого солнцем двора отделения.
- Во-он туда, - показал на дощатый забор видеооператор. - На темном фон снимем...
- Может, лучше здесь, у порога, - робко предложил капитан.
- Солнце бъет в объектив. Блики.
- Ну, тогда, как говорится, снимайте у забора. Тащите его туда!
Милиционерам, прислонившим Топора к горячим зеленым доскам, корреспондентка канареечным голоском предложила:
- Отойдите, пожалуйста, на несколько метров. А то вы в кадр попадете.
Одному милиционеру хотелось попасть в кадр, а второму нет, и он утащил своего более честолюбивого коллегу на означенные несколько метров, а поскольку "несколько" по счету идет сразу после цифры "два", то ровно на три метра.
- Я прицеплю ему микрофончик, - громко сказала корреспондентка видеооператору, - а ты пока выбери точку.
- Хорошо.
Хрипел он как алкаш с навеки спаленой глоткой. Или болельщик, сорвавший горло на важном матче.
Капитан смотрел на него снисходительно. Он все профессии делил на мужские и хлипкие. Журналистику, а тем более тележурналистику он относил ко второму разряду. Себя, естественно, к первому. Впрочем на усатого парня он взглянул мельком. Ему не хотелось терять драгоценные секунды. Солнце угодливо лило свои наглые лучи на девушку, шифон как бы испарился, исчез, и капитан с внимательностью художника, готовящегося рисовать натурщицу, изучал каждый изгиб, каждую черточку в безупречной фигурке. Особенно оценил он ноги. Загар лишь слегка коснулся их, но сделал это так умело, что капитан ощутил густой комок слюны во рту от вида скульптурного совершенства икр и бедер. А когда девушка привстала на цыпочки, прикрепляя микрофон к воротнику майки Топора, и розовая пяточка посветлела, он уж точно решил, что с корреспонденткой нужно познакомиться поближе.
А девушка именно в тот момент, когда ее пяточки посветлели, защелкнула микрофончик и прошептала на ухо Топору:
- Сзади тебя три доски висят на верхних гвоздях. Уходить будем после того, как Жора крикнет: "Внимание, съемка!" Понял?
- Фа... Фа...
- Молчи... Понял?
Медленно закрывший и открывшийся левый глаз ответил за Топора.
- Ты можешь идти сам? - сделал она вид, что микрофончик отцепился.
Глаз повторил свой ответ. Казалось, что во всей фигуре Топора только и остался от живого этот глаз.
- Поехали! - обернувшись, крикнула Жанетка. - Он готов!
Капитан с порога заботливо напомнил:
- Ты спроси, как его звать! Может, как говорится, хоть тебе признается...
- Вни-и-имание! - некрасиво и почему-то совсем не хрипло выкрикнул видеооператор. - Съе-о-омка!
Ладони Жанетки слиплись и, превратившись в нечто острое и целеустремленное, вонзились в щель между досками, и те безмолвно, будто они сильнее милиционеров удивлены странным поведением корреспондентки, разошлись в стороны.
- Сюда! Согнись! - крикнула она Топору.
Боль на мгновение ушла из его тела, словно там, за забором, она уже не имела над ним такой власти, как во дворе отделения милиции. Топор сумел согнуться, сумел перешагнуть брус, скрепляющий понизу доски забора, и тут же ощутил, как руки Жанетки подхватили его под мышку, заставили пробежать пять метров и втолкнули в "жигули", стоящие в тени под деревом с распахнутыми дверцами.
А в эти же секунды во дворе Жора Прокудин, не сбрасывая с плеча видеокамеру, развернулся к двум милиционерам, оказавшимся ближе всех к беглецам, и надавил пальцем на спусковой крючок. Мощный газовый баллончик, вмонтированный в камеру чуть ниже объектива, с шипением готовой вот-вот взорваться бутылки шампанского выхлестнул в лица милиционеров широкую струю.
- Ты что, ид-диот! - запнувшись на букве "д", вскочил со ступенек капитан.
Струя, по-змеиному изогнувшись в раскаленном воздухе, метнулась к нему, но не достала. Пальцами капитан нашарил на боку кобуру и, больно сломав ноготь, отщелкнул кнопку.
- Кино закончено! - на прощание крикнул плачущим милиционерам Жора Прокудин. - Кинщик заболел, - и вышиб плечом еле висящие на гвоздях доски.
- Быстрее! - взвизгнула из машины Жанетка. - Жо-орик!
А пистолет все-таки выпростался из тесной кобуры капитана. Щелкнул предохранитель, и пуля, выброшенная в воздух торопливым нажатием на спусковой крючок, проткнула желтое приморское небо.
- Тр-ревога! - не собираясь никуда бежать, прокричал капитан. - Всем постам - тр-ревога! Догнать их! Быстро! Вишневые "жигули", ноль семь шестнадцать!
Номер - это последнее, что он успел заметить через щель, образовавшуюся в заборе после Жоры Прокудина.
- Идиот, - совсем тихо произнес он и как-то сразу непонятно зачем вспомнил, что есть у писателя Достоевского роман с именно таким названием. - Ид-диот.
Глава двадцать пятая
ДАВИ НА ГАЗ!
В зеркало заднего вида всплыл капот милицейского "уазика". Жора Прокудин испуганно обернулся. Он не хотел верить зеркалу. Машина была чужой, угнанной часа полтора назад со стоянки у пляжа, зеркало, соответственно, тоже чужое. А от чужого хорошего не жди.
- Не может быть, - теперь уже не поверил он глазам.
Но глаза были свои, родные. Врать они еще не научились. Ни
близорукостью, ни дальнозоркостью они не страдали.
- Мусора, - заметила "уазик" и Жанетка. - Жорик, рви!
- Не может быть, - повторил он. - У них не было во дворе "уазика"...
Откуда было знать Жоре, что водитель патрульно-постовой машины просто-напросто отъехал на десять минут за куревом. А под выстрел капитана въехал во двор и чуть не забыл про тормоза. Пострадавшие от газовой атаки, на ходу подхватив автоматы, впрыгнули в машину, и милицейский "уазик", больше известный в народе по кличке "козел", рванул за беглецами. Через пять кварталов от двора отделения он их почти настиг.
- Фа... Фа... - попытались выдавить что-то похожее на слово губы-сливы Топора.
Его голова лежала на коленях у Жанетки, а Топору чудилось - на пилораме. Каждый поворот "жигулей", каждый рывок ощущались движениями пилы, перерезающей шею. Он хотел сказать именно об этом, хорошо понимая, что сейчас его стоны никого не интересуют, и чем больше он хотел, тем чаще и чаще пила хрустела по позвоночнику и мышцам.
- Вправо будет переулок! - крикнула глазастая Жанетка. - Давай туда!
- Вижу! - не отрывая ноги от педали газа, ответил Жора. - Там "кирпич"!
- Фа... Фа...
- Гони на "кирпич"! - взвизгнула она.
- Давай, родная, не подведи, - налег грудью на баранку Жора Прокудин и на ходу бросил "жигуль" вправо.
Перепуганный автомобиль встал на левые колеса и по-цирковому описал дугу. Колдобина встряхнула "жигуль", он на секунду вообще оторвался от асфальта, и у Жоры Прокудина потемнело в глазах. Рассвет вернулся в них только после удара о землю всеми четырьмя колесами. На Жору с сумасшедшей скоростью несся "КАМАЗ". Ощущение собственного движения исчезло, и только вскрик Жанетки: "Тормози-и!" вернул его к реальности. Не отрывая прилипшую к педали газа подошву, он бросил машину влево, и огромная серая скала "КАМАЗа" с грохотом горного обвала пронеслась в паре сантиметров от багажника.
Секунда показалась Жоре Прокудину вечностью. Он никогда не думал, что время на земле может течь настолько по-разному. Теория относительности учила, что такой фокус способен произойти только в дальних глубинах космоса, в "черных дырах". Проскочив "черную дыру" на земле, Жора по инерции еще пронесся метров двести по двору детского садика, умудрившись не сшибить ни одной качельки и избушки, и только после этого затормозил.
Руки трусило на баранке, будто у алкаша с двадцатилетним стажем. Он хотел что-то сказать, но не был уверен в том, что помнит хоть одно слово на русском языке. Впрочем, других языков он вообще не знал.
- Что? Бензин? - как-то совершенно спокойно спросила Жанетка, и руки у водителя перестали дрожать.
Жора Прокудин обернулся и с ненавистью, сменившей в душе страх, разглядел между деревьями выбирающийся с шоссе на тротуар "уазик". Его синева почему-то вызывала брезгливость и ожидание боли. "Уазик" не должен был коснуться "жигулей". Иначе он бы заразил их обитателей смертельной болезнью.
- Что, правда, бензин? - уже глуше спросила Жанетка и щелкнула дверцей.
- Закрой, твою мать! - гаркнул Жора Прокудин, завел машину и бросил ее по колдобинам серой, ссохшейся земли к виднеющемуся между домами асфальту.
- Фа... Фа...
- Молчи, Толюньчик, - назвала Топора по имени Жанетка и погладила пальчиками его распухшую правую бровь. - Молчи. Мы еще не это... не оторвались...
- Что за менты у них! - ругнулся Жора Прокудин. - Они точно уже весь город по тревоге подняли! Надо линять из машины...
- Не сейчас. Топор того...
- Фа... Фа...
- На себе попру!
- Да гони ты! - неожиданно всплакнула она.
Ее слезы резанули Жору по сердцу. Он впервые видел Жанетку плачущей. И эта перемена вдруг резко, под мелькание проносящихся мимо машины столбов, сделала Жанетку, ту Жанетку, что существовала в его душе, совсем иной. Он неожиданно ощутил ее женщиной, а не просто подельником в юбке. Это не была любовь. Скорее это походило на удивление. Но его вполне хватило, чтобы вдруг понять, что спасает он не Топора и не всех троих пассажиров "жигулей", а Жанетку и только ее.
Руки стали сильнее и увереннее. В них влилось что-то новое, еще ни разу не испытанное. Жора Прокудин бросил машину в обгон с правой стороны хлебного автофургона и зло пожелал "уазику":
- Поцелуй меня в одно место! Тормоза придумали для трусов!
"Уазик", впрочем, тоже не собирался соблюдать правила дорожного движения. Вслед за вертким "жигуленком" он делал обгоны с правой стороны, двойные обгоны, подрезал, вылетал на встречную полосу, проскакивал дворы насквозь. В "уазике" уже давно решили, что бандиты - местные, раз они так хорошо ориентировались в городе. Милиционеры не знали, что после Москвы, забитой, утрамбованной машинами, как бочка сельдью, провинциальный Приморск да еще и в пекловое время выглядел для Жоры Прокудина пустым треком для гонок.
- Слева еще один! - первой заметила вынырнувший из переулка второй милицейский "уазик" Жанетка.
- Вижу! - зло отозвался Жора Прокудин.
Ему не хотелось, чтобы та, которую он спасал, хоть что-то говорила. Сейчас не могло быть успокаивающих слов. И хотя он проскочил перед носом у второго "уазика", оставив его в хвосте, предчувствие, что капкан защелкнулся, стало еще сильнее. Где-нибудь впереди "жигули" с беглецами уже наверняка ожидали не "уазики", а "шевроле" или "форды" с мигалками.
Свернув вправо, Жора Прокудин вогнал "жигули" на самую широкую из тех улиц Приморска, по которым он сегодня ехал. Но и машин здесь оказалось больше, чем где-либо. Вдоль тротуара тянулся полуметровый металлический заборчик, и машина поневоле уперлась в борт грузовика. Левее все было забито автомобилями, будто сейчас здесь снимали фильм о Москве.
- Ну, давай, давай! - умолял грязный борт "ЗИЛа" Жора, но огромные цифры на этом борту никак не хотели ни уменьшаться, ни отъезжать в сторону.
- Это конец, Жора, - со вздохом сдалась Жанетка. - Они от нас в трех машинах. Они разгонят их мигалкой. Или выскочат пешком...
- Вижу! - бросил он быстрый взгляд в зеркало заднего вида. - А что я сделаю?!
- Фа... Фа...
- Молчи, миленький, молчи, - закрыла она ладошкой губы Топора и заплакала как ребенок - искренне, громко, без малейшей надежды на лучшее.
Металлический забор оборвался как-то неожиданно. Поворота вправо не было. Просто кому-то на дачу понадобилась металлическая труба, и он ее вырезал прямо из заборчика в центре города.
Цифры на борту "ЗИЛа" дернулись вперед, щель между его колесами и краем целого забора стала увеличиваться, и Жора Прокудин не раздумывая бросил "жигули" вправо. Машина вразвалочку, будто пьяный матрос, взобралась на бордюр и рванула по тротуару.
Перепуганная влюбленная парочка еле успела отпрыгнуть от вылетевшего на тротуар вишневого капота.
- Козел! - крикнул побелевший парень. - Ты...
И замер от еще более неожиданной сцены. На пустое место, оставшееся в правом ряду, нырнул из соседнего визжащий милицейский "уазик", но его на секунду опередил маленький кругленький "опель-астра". Звон и хряск на секунду перекрыли все другие звуки шоссе. Даже истеричный вой мигалки.
- Засранец, ты не пропустил нас! - заорал вылетевший из "уазика" сержант.
Его глаза уже не слезились, но у него было такое лицо, будто он собирался заплакать. Еще десять минут назад он хотел попасть в телепередачу об отделении милиции, но ему не дал напарник, сказавший: "Давай не будем девчонке мешать". Теперь ему не дали получить премию за поимку преступников.
А из "опеля" совершенно спокойно выбрался высокий черноволосый мужчина в невероятном для тридцатиградусного Приморска двубортном английском костюме из темно-зеленой шерсти, провел ладонью по затылку, приглаживая его, и холодным голосом ответил:
- За засранца получишь. На всю катушку.
Эту эпохальную сцену Жора Прокудин не видел. Он выписал зигзаг по дворам среди красивых многоэтажных домов-"кирпичей", трижды проверил тылы в зеркале заднего вида и только тогда остановил машину.
- Харэ, уходим! - принял он решение.
- Помоги, - жалобно попросила Жанетка. - Он тяжелый...
- Ну, давай.
Только сейчас Жора Прокудин вспомнил, что спасал не одну лишь Жанетку, а еще и Топора. Даже, точнее, больше всего спасал именно Топора. Самым беспомощным в салоне был он, бывший боксер и метатель резиновых мячиков.
- Фа... Фа...
- Не бормочи! - оборвал его Жора.
Вдвоем они помогли Топору доковылять до скамейки у берега какой-то канавы, видимо, считавшейся в Приморске рекой.
- Посиди с ним, - приказал Жора Прокудин. - Я отпечатки пальцев сотру. Ты где бралась?
- За дверцу... И за твое сиденье...
Он вернулся быстро, менее чем за минуту. По пунцовому лицу Жоры островами были разбросаны мелкие белые пятна. Они выглядели льдинами, которые еще не успели растаять в горячей воде океана.
- Надо быстрее сваливать, - озираясь, сказал он. - У нас Топор на километр виден. Как светофор...
- Жора, я видела его, - какую-то чушь испуганно произнесла Жанетка.
- Кого? - похолодел Жора Прокудин.
- Там?
- Где там?! Кого там?! Ты нормально разговаривать можешь? Кого ты видела?
- Босса... Это он вылез из машины, которая того... перегородила мусорам дорогу...
- Ты в своем уме?!
Льдинки на лице Жоры Прокудина слились в сплошной ледник. Они победили теплые воды океана. Только глаза горели прежним огнем.
- Ну, я не знаю, - сбилась Жанетка. - Ну, может, мне, конечно, показалось, но тот мужик... он... Чисто Босс... Если б еще раз того... взглянуть...
- Иди, - спокойно ответил Жора. - Сделаешь репортаж для могучего местного ОРТ! На, - протянул он вытащенную из машины видеокамеру.
- Зачем ты ее взял? - удивилась она.
- А зачем лишние улики оставлять? И потом... Я за нее две штуки баксов отдал. Почти все, что заработал на славном рынке города Приморска. Почапали, а то мне так пить хочется, что прям бы сейчас пожрал, но спать негде...
- Ага, - впервые сказал что-то новое Топор и улыбнулся одним левым глазом.
Глава двадцать шестая
СЛИШКОМ ПЛОХАЯ ПОГОДА
Красноярск встретил Дегтяря нудным серым дождем. Лето забыло эти края, увлекшись южными пляжами, длинноногими красавицами и красным вином. На домах, деревьях, машинах, на рябом полотне Енисея, на окрестных горах дремала глубокая осень. Даже зелень листвы не спасала от странного ощущения предзимья.
Только на третьи сутки после разговора в пивбаре Рыков выдал Дегтярю все, что обещал: и дорожные, и суточные, и за гостиницу. За погоду он не доплатил. Если бы Дегтярь знал, что придется так мокнуть, он бы потребовал полуторные суточные.
- Давно у вас так? - грустно спросил он дедка, безуспешно ожидающего автобус на остановке без крыши.
- Чего давно? - не понял дед.
- Дождь идет.
- А почитай неделю... Вот... А в году так в двадцать девятом, помню, лило без продыху три месяца и...
Отвернувшись, Дегтярь пошел к бронированной двери офиса. Он не верил, что дед мог запомнить то, что случилось почти семьдесят лет назад. Дегтярь вообще был безразличен к мемуарам. Лучше людей никто не умеет врать. Точнее, никто, кроме людей, не умеет врать. Но особенно врут столетние деды и историки.
- Вы к кому? - спросили серые соты переговорного устройства после звонка Дегтяря.
- К президенту фирмы.
- По какому поводу?
- Прокурорско-следственному.
Соты онемели. Казалось, что от удивления закоротили даже провода.
- А вам это... назначено? - все-таки спросили, собравшись с духом, соты.
- Да. Я звонил с утра. Моя фамилия - Дегтярь...
Через тягучую, как жевательная резинка, минуту соты ожили вновь.
- Проходите.
Дверь недовольно щелкнула. Чувствовалось, что она не очень согласна с сотами переговорного устройства, но привыкла им подчиняться.
Сразу за порогом Дегтяря встретил хмурый охранник в серо-мышином комбинезоне и повел по лабиринтам коридоров в такую несусветную даль здания, будто это и не здание было вовсе, а упавший набок небоскреб, и кабинет президента фирмы при этом находился на верхних этажах данного небоскреба.
Охранник не проронил ни единого слова, и Дегтярь так и не узнал, чьим голосом разговаривали соты. Серая спина наконец-то остановилась, открыла белоснежную дверь и сыщик с неприятным чувством в душе увидел, что перед ним - приемная, а в ней сидят рядком на стульях какие-то клерки с дипломатами, женщины бальзаковского возраста, ветеран с пестрой нашивкой орденских лент, девушка с диктофоном на коленях и сигаретой в зубах, старательно изображающая из себя матерую журналистку.
- Мне что же, в очереди сидеть? - попытался Дегтярь разглядеть лицо охранника.
- Проходите. Президент вас ждет, - вместо провожатого ответила ему из дальнего угла приемной секретарша.
- Мне без очереди, - напомнил о себе ветеран.
Его узловатые, будто из пеньковой веревки скрученные, пальцы приподняли с колен густо исписанную бумажку.
- Идите, господин Дегтярь, - уверенно сказала секретарша, предпенсионного возраста женщина с величественным лицом бывшей работницы горкома партии. - Вы ему нужны.
Вот это предложение уже не понравилось Дегтярю. Под тихие шаги по ковру он попытался найти фразе хоть какое-то объяснение и не нашел. Озадачила его и внешность секретарши. За последние годы он побывал в десятках офисов по стране. И всюду у двери президента (директора, менеджера, председателя и т.д.) сидели девочки с кукольными личиками. Они с трудом могли связать пару слов, но зато обладали массой других достоинств, особенно тех, без которых нелегко вытерпеть день в офисе нормальному здоровому мужику, скрывающемуся за вывеской президента (директора, менеджера, председателя и т.д.).
- Здравствуйте, Михаил Денисович! - слишком подобострастно встретил Дегтяря президент.
На вид ему было непривычно много лет для современного коммерсанта - не менее шестидесяти. Он умело сохранил волосы, тронутые на висках благородной сединой, почти сберег фигуру и довел до совершенства зубы. Впрочем, при нынешних достижениях мировой стоматологии да при его деньгах это было совсем несложно сделать.
Несмотря на шикарный внешний вид и костюмчик не из самого дешевого парижского бутика президент смотрелся каким-то посеревшим. Ему будто бы за минуту до появления Дегтяря сказали по телефону, что он смертельно болен.
- Присаживайтесь, - предложил он после влажного рукопожатия.
Дегтярь медленно опустился в розовое бархатное кресло, предварительно успев отереть о его поверхность пот президента со своей ладони.
- Вы вкратце знаете характер дела, - напомнил сыщик утренний разговор. - Представители вашей фирмы, скажем так, вывезли со склада другой фирмы, московской, крупную партию электронной техники...
- Я в курсе, - оборвал его президент. - Я уже разговаривал по телефону с...
Набросив на нос очки с узкими линзами, он отыскал на перекидном календаре нужную запись.
- Да... Вот... Мне звонил некий Рыков. Это раз. Два дня назад на вашем месте сидел... сидел... а-а, вот его фамилия - Бардашевский...
"Барташевский", - мысленно поправил его Дегтярь.
- Сначала я подумал, что это все - недоразумение, - нервно сбросил очки на стол президент. - Кредитные карточки. Двести тысяч долларов с лишним. Трейлер с моими номерами... Вы меня понимаете?
- Да.
- Я думал, что какие-то мошенники берут меня на пушку. Но вчера вечером я... я...
Его властный голос дрогнул. Дегтярь просто так, для себя, вспомнил, что вчерашний вечер он провел в аэропорту Домодедово, и не нашел никакой связи между стрессом президента фирмы и собой.
- Вчера... В общем, я понял, что это не мошенники и не юмор. Это серьезно. Очень серьезно.
Дегтярь упрямо молчал. Во-первых, он хорошо знал, что люди в расстроенных чувствах должны вволю выговориться, а, во-вторых, он просто не знал, чем отвечать. Общие фразы неплохо смотрелись бы в накрашеных устах журналистки, курящей в приемной, но не от имени коммерсанта, побывавшего, судя по внешнему виду и манере держаться, и в шкуре директора советского завода и в сладкой должности секретаря горкома партии.
- Мой сын в опасности! - словно прочтя мысли Дегтяря, выпалил президент.
- В каком смысле?
- О вас мне звонил генерал, зам начальника городского УВД. Значит, вы, Михаил Денисович, не просто частный сыщик, и еще и бывший оперативник. Из тех еще, про которых снимали "Следствие ведут знатоки..."
- Это вряд ли.
- Нет-нет, именно из той когорты!
Губы Дегтяря упрямо сжались. Президент относился к разряду людей, с которыми невозможно спорить. Даже по мелочам. И он не стал этого делать. Из когорты так из когорты. Слово, конечно, помпезное, древнеримское, но его из словарного запаса президента не вытравишь ничем. Когорта, борьба, пролетариат - это навеки зазубренный ряд бывшего пламенного партработника.
- Почему вы считаете, что ваш сын в опасности? - мягко спросил Дегтярь, одновременно подумав, что зря просил московского генерала-однокашника звонить в красноярское УВД. Помощь пахла обузой.
- Он пропал! - выпалил после паузы президент.
- Давно?
- Вчера вечером.
- Вы имеете в виду, что сегодня утром вы его уже не видели? - не понял озабоченности президента Дегтярь.
- Не сегодня, а вчера вечером, Михаил Денисович!.. На вчерашний день я дал ему отгул. Сережа недавно купил квартиру в центре, но еще не обставил. С утра поехал в мебельный решить вопрос с приобретением спального гарнитура и кухни...
- Он работает в вашей фирме? - не смог Дегтярь пропустить мимо уха слово "отгул".
- А что тут такого? У меня частная фирма. Я мог бы ее вообще набрать только из родственников. Но я не кавказец. У меня столько родни нет. Зато есть близкие люди. Они - ядро моей фирмы...
Кивком Дегтярь согласился с самой расхожей философией раннего российского капитализма. Прибыль удобнее всего делить с родственниками. Случайные компаньоны могут и пристрелить за денежки.
Кивнул он еще и потому, что только теперь понял: Кузнецов С.В., коммерческий директор фирмы, и Кузнецов В.С., президент этой же фирмы, наиближайшие родственники. Вся и разница, что старшего зовут Владимир Сергеевич, а младшего - Сергей Владимирович.
- Сережа был у меня коммерческим директором, - продолжил Кузнецов-старший. - Именно ему позвонили какое-то время назад из Москвы с выгодным предложением о закупке крупной оптовой партии телевизоров, музцентров, ну и так далее. Сначала мы решили, что это подвох, но продавец сумел доказать нам, что он находится в трудном материальном положении, ему нужны наличные, и он готов немного проиграть, но зато отбиться от кредиторов...
- А как... этот продавец смог это доказать?
- Он прислал нам по факсу банковские документы о просроченном кредите. И что важно, он предлагал нам наичестнейший вариант: мы приезжаем за уже купленной аппаратурой, загружаем ее и только потом, приехав в его офис, расплачиваемся...
- Значит, вы были в их офисе? - напрягся Дегтярь.
- Не я. Сережа. Он сам ездил за грузом. Ребята гнали трейлер в Москву, а он прилетел бортом...
- Извините, он такой невысокий, с глубокими залысинами, - коснулся пальцами своего лба Дегтярь.
- Да. Вы правы.
Описание получателя груза, сделанное директором московского магазина, совпадало с обликом сына президента.
- Он лысеет, - мрачно добавил Кузнецов-старший. - Видимо, не мои гены ему достались по части прически. А возможно, сказывается, что он два года отслужил офицером в радиолокационных частях ПВО...
- Извините, а ваш сын... Вы рассказывали, что он уехал в мебельный магазин. И что дальше?
- Он не приехал вечером домой, - дрогнув лицом, произнес Кузнецов-старший.
- Вы живете вместе?
- У меня шестикомнатная квартира в центре. Сережа с семьей жил у меня. Но, сами знаете, всем хочется иметь свое жилье. Сын купил квартиру, закончил евроремонт, вставил вакуумные окна. Осталась мебель...
- А он не мог заехать куда-нибудь? - не совсем понимал тревогу отца Дегтярь. - К другу, например.
- В нашей семье так было не принято... Но даже не в этом дело. Я пытался его вызвать на связь по мобильному телефону. Ноль!.. А утром... сегодня утром... мне позвонили из ГАИ и со... сообщили, что его "БМВ" найдена на том берегу... Она... стояла с открытыми дверцами на окраине Березовки, у леса...
- Березовка - это село?
- Вообще-то поселок... Но, прямо скажем, просто большая деревня.
Дегтярь кивком согласился с определением, хотя никогда в Березовке не был. Ему и сам Красноярск показался огромной деревней. Впрочем, после Москвы все ощущается провинцией.
- Я уже съездил туда, - со вздохом продолжил Кузнецов-старший. - Ума не могу приложить, зачем Сережа поехал в Березовку... Милиционеры тоже все осмотрели. Говорят, что следов... борьбы или там... насилия нет...
Голос подвел его. Пошарив по карманам, он торопливо извлек ровненько проглаженный платочек, но подносить его к глазам передумал. Сглотнув слезу, Кузнецов-старший продолжил:
- Сейчас они ведут работу в Березовке. Их старший, майор, уверял меня, что волноваться не нужно. Что... что... трупа нет, - еле выдавил он слово, которое даже в мыслях не подпускал к себе.
- Возможно, все обойдется, - попытался успокоить его Дегтярь. Все-таки ничего не ясно. Мало ли... Может, он у кого в гостях, а машину угнали.. Он не мо...
- Вы не разыщете его? - с интонацией ребенка попросил Кузнецов-старший. - Генерал сказал мне, что вы - гений...
- Я-а?
- Да. Он так и сказал... Я плохо верю нашей местной милиции. Они безупречно делают только две вещи: разгоняют бабок, торгующих у магазинов, и собирают дань с фирм и киосков...
- У меня сейчас дело в оперативной раскрутке, - устало ответил Дегтярь. - Какое - вы сами знаете. У меня практически нет времени...
- Михаил Денисович, миленький, - налег грудью на стол Кузнецов-старший, - разыщите Сережу! Я вас озолочу! Я сердцем чувствую, что он жив, но еще больше чувствую, что все это связано с той клятой оптовой закупкой в Москве! Ведь Сережа исчез сразу после того, как завертелось дело с кредитными карточками...
- Вы думаете?
Безусловно, Кузнецов-младший был свидетелем. Вполне возможно, единственным. Но по сюжету таких ограблений Дегтярь хорошо знал, что после факта никого такой свидетель не интересует. Деньги мошенниками получены, а сами они, как правило, после подобного крупного аншлага уходят со сцены и вновь появляются на ней только в одном случае - профуканы все денежки. Жулье на "мокрушку" не идет.
- Вы сказали, что Сергей был в офисе той фирмы, - вспомнил самое
важное из прозвучавшего Дегтярь. - У вас есть ее адрес?
- Безусловно. В бухгалтерии есть платежки. Если я не ошибаюсь, то
это на Хорошевском шоссе. Существует такое в Москве?
- Существует.
- Значит, я правильно запомнил.
- Сергей что-нибудь рассказывал об этом офисе? Он там был один?
- Рассказывал ли? - грустно посмотрел в окно Кузнецов-старший. - Так, по мелочи. Вроде бы первый этаж жилого дома. Какого-то высокого дома... Я дам команду. Оригинал платежки вам принесут...
За окном лил и лил скучный сибирский дождь. Он уже должен был насквозь протереть своими каплями стекло. Кузнецов-старший любил пасмурную погоду, но сегодня она ощущалась уж слишком пасмурной. Наверное, если бы блеснул солнечный луч, блеснул всего раз, всего на секунду, он бы воспрянул духом, но мутные обложные облака ничего не пропускали сквозь себя. Мокла земля, мокла вода Енисея, мок автомобиль "БМВ" с распахнутыми дверцами.
- Нет. Они захлопнули дверцы, - вслух подумал он.
- Я хотел бы побеседовать с теми, кто перевозил груз вместе с вашим сыном, - сухо попросил Дегтярь.
- Что?.. А-а, это можно... Они все здесь, в Красноярске. Я
распоряжусь... А как насчет моего предложения?
- Честно говоря, я не думал еще...
- Подумайте, Михаил Денисович. Я не обижу. Мне очень нужен хороший столичный следователь, а не наши недоумки. Вы поймите, в этом районе Красноярска я - хозяин... Вы видели людей в приемной?
- Да. Большая очередь.
- У префекта района такой нет. Потому что префект - король, но голый. А у меня - деньги. А сейчас деньги значат больше, чем власть. Сейчас, собственно говоря, деньги и являются властью...
- Не спорю.
- Помогите, Михаил Денисович...
- У меня всего пять суток командировки. Этот день уже можно не считать. Пока изучу бумаги, пока побеседую с вашими людьми...
- Я выделю вам машину с шофером... Джип "Гранд Чероки" вас устроит?
- Я могу потерять на этом много времени...
Рывком Кузнецов-старший вырвал что-то из ящика стола. Обычно так вытаскивают морковку из сухой, цепкой земли. Но на стол легла не морковка, а пачка стодолларовых купюр, перетянутая красной микстурной резинкой.
- Здесь - четыре тысячи. Ничего, что не рубли?
- Ничего, - ответило что-то за Дегтяря.
- Охрану вам выделить?
- Охрану?.. А сын... ваш сын, он имел телохранителя?
- Он - нет... Сто раз ему говорил. Как об стенку горохом. Я, говорит, криминала за собой не чую, чего мне бояться?.. Если б я знал...
Светло-зеленая пачка паровозиком подъехала к пальцам Дегтяря. Легкий толчок и отличная полировка стола приблизили к сыщику маленькую частичку счастья. Ничего не поделаешь: вид денег всегда пробуждал в душе Дегтяря что-то похожее на дрожание солнечного зайчика на стене. При этом стена была серая, унылая, в плохих дешевых обоях, а появлялся луч, и она вроде бы исчезала на время. Но луч всегда гас слишком быстро. У денег есть одна особенность: их всегда мало.
Вот и сейчас Дегтярь посмотрел на пачку и чуть было не попросил еще тысячу. Но Кузнецов-старший, тут же забыв об уже потраченных на сыск деньгах, вновь перевел взгляд на окно и грустно проговорил:
- Без машины сейчас по городу не проедешь...
- Да. Я промок, пока шел от остановки, - все-таки сунул Дегтярь серо-зеленую пачку в боковой карман ветровки и тоже посмотрел в окно, будто теперь, после получения денег, он обязан был делать то же, то и Кузнецов-старший.
А за стеклом темнели деревья, призраками скользили редкие машины и мокли люди на остановке с оторванной крышей.
- Автобусы редко ходят? - просто так спросил Дегтярь.
- В моем районе - хорошо.
- Правда?
Что-то знакомое привлекло внимание Дегтяря. Он чуть привстал, сдвинул этим движением вправо деревянную перегородку и с удивлением обнаружил на остановке деда, с которым так обстоятельно поговорил о природе.
- Извините, - напрягся Дегтярь. - У меня вопрос...
- Я слушаю.
- У входа в офис есть автобусная остановка. Верно?
- Да.
- А почему тогда эта остановка находится от нее так близко?
- Это одна и та же остановка, - раздраженно ответил Кузнецов-старший.
Он уже пожалел, что отдал деньги столь глупому и ненаблюдательному сыщику.
- Но меня так долго вели по коридорам, - посопротивлялся Дегтярь.
- Просто дом стоит буквой "П". А остановка - примерно посередине ножек буквы, то есть на одинаковом расстоянии и от двери офиса, и от окон моего кабинета...
- Автобусы, значит, ходят часто? - впившись взглядом в
сгорбленную, высушенную фигурку деда, спросил Дегтярь.
- Я уже говорил. Не то, чтобы часто, но, в целом, нормально. По
расписанию. В других районах - гораздо хуже...
В экран, образованный рамой окна, въехал чадящий "Икарус". На остановке сначала пропала чернота (все ожидавшие сложили зонты), потом все остальные цвета (люди залезли в автобус), кроме одного - серого. На скамейке остался сидеть на клеенке дед. Серая, не по времени года, фуфайка, серая кепка, серая седина.
Автобус окатил стойкого ветерана остановки едким выхлопом и покатил по улице с торжественным видом. В Москве автобусы не умеют отъезжать с такой помпой. Наверное, потому, что их слишком много.
- А сколько маршрутов здесь проходит? - присев, поинтересовался Дегтярь.
- Один.
- Серьезно?.. А какой интервал?
- Ну, сейчас, в обед, где-то минут семнадцать...
- Значит, уже два автобуса прошли, - самому себе ответил Дегтярь.
- Почему два? - пришел черед удивиться Кузнецову-старшему.
"Почему же дед не уезжает?" - мысленно спросил себя Дегтярь и ему на мгновение стало страшно, хотя какой вроде бы страх мог исходить от вида восьмидесятилетнего деда в серой фуфайке. Но он его все-таки испытал и оттого, что испытал, запомнил навеки.
- Вам вызвать джип? - раздраженно спросил Кузнецов-старший.
- Пока не нужно, - ответил Дегтярь. - У вас есть сотрудники маленького роста?
- Конечно, есть.
- Мне нужны двое таких.
- Прямо сейчас?
- Да. Как можно быстрее. Я должен их проинструктировать, пока не
пришел следующий автобус.
Глава двадцать седьмая
РАЗБОРКИ КОМНАТНОГО МАСШТАБА
Только через двое суток после побега Топор попытался произнести звук, не похожий на "Фа". Он по-старчески медленно приподнял правую руку, стянул с губ что-то мокрое, скользкое и похрустывающее, будто мороженый кальмар, и простонал:
- Фо-ора... Фа-анетка...
Сидящий на пороге комнаты лицом ко двору Жора Прокудин вскинул нечесаную голову, обернулся и только после повторных слов-стонов кликнул Жанетку, загорающую на раскладушке у стены:
- Он очухался... Зовет...
Хрустнули пружины раскладушки. Жанетка на цыпочках, как девочка-балеринка, пропорхала в комнату, склонилась над Топором и легонько сдвинула капустный лист с его правого глаза. На губах уже листа не было. Понизу, под капустными ошметками бугры и отеки от ушибов были еще и смазаны мелко протертой петрушкой. Человек, не знающий, что здесь происходит, был бы потрясен видом голого парня, выкрашенного чем-то ярко-зеленым да еще и наглухо укрытого капустными листьями. Но именно такой метод лечения помнила из детства Жанетка. В небольшом городишке на Волге, где она родилась, травы и растения всегда ценились дороже заморских лекарств. Таблетки, ничего не поделаешь, одно лечат, а другое калечат. Трава, если, конечно, это именно та трава, что нужна при данной болезни, вреда не приносила, но это уж как кому нравится.
- Он, наверно, пить хочет, - предположил Жора Прокудин. - Сейчас поищу минералку...
- Фа-анетка, - наконец-то разглядев невесту, взял ее за руку Топор.
- Все хорошо, миленький, - успокоила она его. - Все хорошо. Ни одного перелома. Только ушибы. Сильные, но они пройдут. Мы врача приглашали. Он кучу мазей выписал. Я в мази не верю, но, если ты хочешь, могу вместо листьев мазями полечить...
- Фа-анетка...
Топор произнес ее имя таким голосом, что стало ясно: если бы Жанетка сказала, что эти мази надо выпить, он бы выпил. Ударение он упрямо делал на первом слоге, точно иностранец.
- Минералка кончилась, - объявил Жора Прокудин. - Есть "фанта". На самом донышке...
- Давай, - протянула она руку.
Жанетка была не в силах оторвать взгляд от еле прорезавшегося правого глаза Топора. До этой минуты она очень боялась, что глаз вытек, и то, что он стал виден, обрадовало ее больше всего. Как будто бы вся жизнь Топора зависела именно от этого глаза. Хотя самые большие ушибы оказались вовсе не на лице, а на левой руке и бедре левой ноги. Особенно на бедре. Синяк на нем наползал на гематому, гематома на синяк и так далее. Нормальные цвет кожи начинался только ниже колена. До сих пор она не могла понять, как Топор сумел дохромать с ними до дома. Стерев зелень с посиневших, похожих на переваренные сосиски губ, она медленно сцедила в еле приоткрывшуюся щель остатки "фанты" и попросила:
- Ты больше не разговаривай. Ты молчи...
Севший у изголовья Топора Жора расценил ситуацию иначе:
- Пусть сначала расскажет, какого хрена он полез в квартиру.
- Не видишь, у него сил нет! - львицей набросилась Жанетка на Жору. Отойдет - расскажет...
- Тогда уже поздно будет.
- Много ты понимаешь!
Чуть приподнявшаяся рука Топора остановила перепалку. Он послушал отвоеванную им тишину и чуть слышно произнес:
- Фо-ора, я хотел как лучше... Шиво-о ево-о фда-ать, ефли денефки у ни-иво до-ома... Я и за-алеш-ш...
- Дурак ты, Топор! - не сдержался Жора Прокудин. - И логика у тебя дурацкая! Кто же такие деньги дома держит, да еще и уезжает от них на целую неделю! Ты банкиров не знаешь!
- Не ругай его, - опять стала на сторону Топора Жанетка. - А может, он и вправду хотел как лучше...
- А вышло как всегда! - огрызнулся Жора. - Никакого терпежа у вас нету. С вами вместе хорошо дерьмо есть!
Он вскочил и швырнул пустую пластиковую бутылку. Оранжевая этикетка "фанты" мелькнула в сумеречном воздухе комнаты, вылетела через дверь во двор, под солнце. И сразу стала еще ярче. Она будто бы впитала за время полета в себя солнечный свет.
- Нам до банкира осталось всего ничего прождать, - не в силах оторвать глаза от ярко-оранжевого, так похожего на золото, раздраженно произнес Жора Прокудин. - Тогда четверо суток оставалось. Сейчас вообще всего двое...
- Фо-ора, это... это не ба-анкил, - так и не смог Топор выжать
из себя "р".
Если учесть, что он картавых на дух не переносил, то понять его
состояние сейчас смог бы любой. Но только не Жора. Потому что он заметил не одну букву, а целое слово, точнее сразу два. И самое главное частичку "не".
- Ты что имеешь в виду? - снова сел он на стул.
- Та-ак... ну, на фа-атере, фивет не банкил, а кульел... ну, фто налкотики вофит...
- Возит? - не понял Жора Прокудин слово.
- Да... Вофит... И не Шергеев он, а... а Шинеблюхов...
- Чего он сказал?
Жанетка прикусила губку, горестно помолчала и все-таки произнесла именно то, что подумала:
- Топор сказал, что ты дурак, Жора... В чистом виде... В той квартире, которую мы пасли, жил не Сергеев, а некий Синебрюхов. Судя по всему, обычный наркокурьер...
- Не может быть! Сыщик в записной книжке... И потом это... мне соседи сказали, что он не местный, что он хазу снимает...
- А что, сыщики не ошибаются?
- Ну, вообще-то...
- Сыщики, что, не люди?
- Но там же адрес!... А с чего он взял, что этот... Синебрюхов?! С чего он это придумал?
Синие губы Топора, больше всего хотевшие покоя, опять были вынуждены задвигаться.
- Мент один длугому менту иво кшиву покафывал... Я видел... Не Шергеев он... А Шине... а-а, ладно... И фотку иво я видел... Он лышый, с годинкой на левой щеке...
- С чем? - снова не расслышал Жора.
- С родинкой, - перевела Жанетка.
- У Гвидонова нет родинки, - вспомнил фотографию Прокудин. - Ни одной... И он совсем не лысый...
- Дура!.. Какая я дура! - всплеснула она руками. Поверила в сказки про золотые горы! Кому поверила?! Прохиндею!
- Ну, ты это... не гони! - вскочил Жора Прокудин.
- Да если б я тогда Топора не уговорила...
- А ты, что ли, не прохиндейка?!
- Я - прохиндейка?!
Она вскочила и, стиснув кулачки, снизу вверх смотрела на наливающееся кровью лицо Прокудина.
- Я - прохиндейка?!
Сбрасывая движением капустные листья с левой, почти неощущаемой руки, Топор все-таки нащупал ее пальчики и попытался сжать. Жанетка удивленно дернулась, посмотрела на зеленую, будто облитую болотной жижей, руку, и жалость проколола ее сердце.
- Не гугайтесь, - тихо попросил Топор. - Не гу...
- Можешь валить отсюда вместе со своим хахалем! - по-итальянски широко взмахнул руками Жора Прокудин. - Я и без вас этого козла найду!
- А украденное ты нам вернешь? А, вернешь? - нервно задергала головой Жанетка.
- Какое украденное?!
- В поезде, миленький мой... В поезде...
- А мне кто мое вернет?!
- Так ты же был движком поездки! Тебе же в одном месте загорелось! Или мне?..
- А кто тебя просил все деньги, что мы наработали в первый день, вышвыривать за эту дерюгу из шифона?! А?!
Если бы не пальцы Топора, беззащитные мокрые пальцы, пытавшиеся ухватиться за ее ладонь, она бы наверняка врезала Жоре Прокудину по физиономии. Но она была левшой, а жених удерживал именно эту руку. Правая как бы и не существовала вовсе.
- Ну, ты и жлоб, Жорик! - сочно обсасывая каждое слово, произнесла она. - И падаль последняя!
- А то, что я утром на рынке наработал, кто мне вернет! По дури твоего дружка мы вынуждены были эту хренову видеокамеру покупать! Ты мне за нее деньги вернешь?.. И баллончик я еще покупал... газовый, - вспомнил он.
- В жопу себе засунь этот баллончик!
- А себе не хочешь?!
Чье-то покашливание испугало обоих. Жанетка, уже решившая вырвать пальцы и врезать Жоре по морде, обернулась к двери и непонимающе посмотрела на бледное долговязое создание с фингалом под глазом. На создании мешком висела изжеваная майка с дурацким гербом города Приморска и шорты размера на два больше необходимого. Фингал был зеленым, то есть уже застарелым. Светлая щетина делала лицо парня еще более беспомощным, чем фингал, майка и шорты вместе взятые.
- Чего тебе надо?! - рванул к нему навстречу Жора Прокудин и грудью вытолкнул его за порог. - Мы не сдаем комнату! Мы сами - курортники!
- Я - по адресу, видите ли, - смутившись, ответил гость.
- Чего - по адресу?.. Тут по адресу два взвода отдыхающих проживает. Кто тебе нужен?
- Фо-ога, - пропел из комнаты Топор. - Не гони его... Он холофий палень... Он меня спас...
- Когда это он тебя спас?
- Мы кантовались в одной камеле... У ментов... Он мне фосдь дал...
- Чего?
- Гвоздь, идиот! - выкрикнула Жанетка. - Пусти человека в комнату! Слышишь, это друг Топора!
- Пушти, - пропел страдалец голосом оперного трагика. - Он меня спас...
- Как это он тебя спас? - не понял Жора. - Всех твоих обидчиков, что ли, поколашматил?
- Не-ет... Ты фто не уфнал?! Это ф тот пасан, фто скажал, где я кантуюсь...
- Когда это он сказал? - теперь уже удивилась Жанетка. - Я ж сама по отделениям металась, пока не выяснила, что тебя именно в этом держат...
Гость смущенно, по-стариковски, прокашлялся и промямлил:
- Видите ли, я не смог по целому ряду причин сразу сообщить вам о местонахождении Анатолия. После освобождения из камеры временного задержания я пошел сначала к своей квартирной хозяйке, ну, к той, у которой я снимаю уголок, но она выкинула мои вещи, сказав, что с бандитом под одной крышей жить не будет. Видите ли, обо мне у нее уже поинтересовался участковый инспектор милиции. Она испугалась... Знаете, у нашего народа страх живет в подсознании. Это еще со времен сталинских репрессий...
- Ты речь закончил, депутат? - сплюнув прямо на сандалию парня, спросил Жора Прокудин. - Я отключаю микрофон...
- Я вынужден был отправиться на поиски нового жилья и совершенно неожиданно встретил однокашника. Вообще-то мы учились в параллельных классах, но друг друга знали. Я после школы поступил в Литинститут, а он в какое-то военное училище. Представляете, он, оказывается, уже лейтенант, техник самолета...
- Вечно грязный, вечно сонный техник авиационный, - добавил Жора Прокудин. - Чеши отсюда, отставной писатель!
- Не гони его, Фо-ола, - грустно попросил Топор. - Он ховофый...
- Может, его на полное довольствие поставить, а? - громко съехидничал Жора. - У тебя трудовая книжка есть, классик мировой литературы?
- Нет, - честно ответил парень. - Я как ушел из института по этическим соображениям, так и не работаю...
- Что значит, этическим? - удивился редкому словцу Прокудин.
- Видите ли, в институте главное - теория, а теория, как сказал классик, суха, а древо жизни вечно зеленеет...
- Решил свежих плодов посрывать побольше?
- Нет, что вы!.. Я решил изучить жизнь изнутри. Пропустить ее, так сказать, сквозь себя...
- Не надорвался? Я так понял, ты теперь бомжом работаешь?
- Я - представитель свободной профессии!
- Вор, что ли?
- Я - поэт!
Из комнаты нехотя вышла Жанетка. От вида ее изящной фигурки, еле прикрытой двумя лепестками лифчика и лепестком плавок, гость обомлел. А ей был совершенно безразличен небритый гость, но она так сильно сейчас ненавидела Прокудина, что готова была потребовать, чтобы и этого парня взяли в компанию. Хотя компании уже, вроде, и не существовало. Если бы не состояние Топора, она бы уже давно хлопнула дверью.
- Не издевайся над человеком, - потребовала она. - Может, ему и вправду негде жить... Пусть у нас поживет.
- Нет-нет! Я не нуждаюсь в этом! - густо покраснел гость. Щетина на его впалых щеках стала еще белее. - Однокашник поселил меня в их офицерском общежитии. Условия, конечно, в бытовом плане нелегкие, но мне даже интересно. Теперь наяву вижу будни морской авиации...
- Какой? - удивился Жора Прокудин.
- Морской.
- А такая еще есть?
- Видите ли, самолеты есть, но топлива нет. Они практически не летают. Один самолет-амфибия стоит на боевом дежурстве с полными баками - и все. А остальные...
- Старичок, мне лично твои самолеты до одного места! - похлопал себя по плавкам Жора.
- Да пусти ты его! - не сдержавшись, толкнула она Прокудина в
плечо. - Человек в гости пришел. Пусть с Топором поговорит.
- Да что хотите, то и делайте! - отмахнулся от них Жора. - Хоть
целуйтесь взасос! Я уже давно понял, что родился не на той
планете! На этой я никому не нужен!
Он с безразличным видом нырнул в комнату, вытащил из-под подушки карту Приморска и с нею под мышкой протопал к пустой раскладушке во дворе. На нее густо лились солнечные лучи, металлические трубы раскалились, а постеленная поверх простыня ощущалась поверхностью неплохо нагретой печки. Но Жора Прокудин лег на нее назло Жанетке. Почему именно назло он не мог понять, но казалось, что назло.
Карта прохрустела и развернулась над его головой в вытянутых руках. Тень от нее получилась кстати. Хотя Жоре нужна была вовсе не тень, а названия улиц Приморска. Он не верил, что сыщик мог ошибиться. Он лихорадочно искал в хитросплетениях южных улочек и переулков еще хотя бы одну начинающуюся на "Пр" и заканчивающуюся на "я". Искал и не находил. Похоже, что других улиц, не вошедших в его список, в бывшей советской, а ныне российской здравнице, не существовало.
Городские кварталы - ровненькие и прямоугольненькие в центре, корявые, похожие на бред абстракциониста на окраинах - то наплывали на него, растекаясь и превращаясь в растаявшее масло, то снова обретали прежние черты. Голоса из комнаты - звонкий и до тошноты пртивный Жанеткин, шипилявый Топора и певуче-нудный поэта-гостя - тоже то слышались, то, заглушаясь и истончаясь, пропадали. И когда карта города простыней укрыла голову и грудь Жоры Прокудина, кварталы и голоса исчезли окончательно.
Душа долго падала в кромешную тьму, падала совсем не боясь ее и даже не ощущая, но как только коснулась чего-то очень похожего на дно, темнота стала редеть, и Жора увидел себя в каком-то странном помещении. Его пол вибрировал точно ткань батута и шуршал словно опавшие листья. Только листья были вовсе не красными, желтыми и оранжевыми, как полагается осенью, а каких-то размытых цветов. Одни напоминали по краскам выцветшее осеннее небо, другие - недозревшую свеклу, третьи - попавшую под воду акварель. К тому же все они были до того грязными, словно о них вытирал ноги в течение года миллионный город.
Нагнувшись, Жора Прокудин поднял с пола один из этих листков,
самый размытый по цвету и самый грязный, и сразу узнал в нем
купюру, которую у него не взяли в магазине во время покупки
видеокамеры. Он еще долго скандалил потом с мокрогубым
парнем-продавцом, тыкал его носом в номер и серию, отчасти заметные сквозь копоть, но мокрогубый оказался неумолим. Банкнота так и осталсь в кармане у Жорика.
А пришла она к нему на рынке. Где-то от седьмого или восьмого торговца. Но именно на седьмом или восьмом торговце Жора Прокудин, с беспощадным лицом собирающий помянутые вчера настоящим базарным мытарем семьдесят тысяч за место, пришел к невероятному открытию: все поголовно давали дань исключительно грязными купюрами. Как будто для них они имели меньший номинал, чем тот, что красовался на бумаге.
К концу обхода, когда ощущение, что за тобой следят, стало уж вовсе нестерпимым, Жора Прокудин заскочил в туалет, пересчитал в кабинке за намертво исписанной матерными стишками дверью добычу и ужаснулся ее виду. В руках он держал не пачку хрустящих купюр, а нечто похожее на стопку грязных носков. Такое впечатление, что в Москве и провинции ходили совершенно разные деньги. Но это были все-таки деньги, и он, тяжко вздохнув, обмотал их мытарским синим халатом и выскользнул из туалета уже самым обыкновенным курортником.
И сейчас, на дне странной комнаты, он остался наедине с целым скопищем ветхих ветеранистых купюр. Наверное, так же выглядит пол в хранилище, где готовятся к уничтожению изъятые из оборота деньги.
- Значит, ты, грязнуля, тоже имеешь ценность? - спросил он старую знакомую. - Значит, ты тоже денежка?
Она промолчала. На ней не было ни одного живого существа, способного говорить. Двуглавый орел был расплющен, а из марсианских кустов виднелись лишь заячьи уши. На еле угадываемом рисунке был изображен кусок города. Кажется, Красноярска. Жора Прокудин никогда не был в Красноярске и не ощущал, что этот город хоть как-то приложится к его судьбе. Вот совершенно не ощущал. Для него, никогда не пересекавшего уральский хребет, Красноярск был городом на другой планете. Даже мост, нарисованный на купюре, выглядел каким-то нереальным, инопланетным. Из-под него выплывало судно, скорее похожее на космическую ракету, чем на судно, а вдали дымили падающими кометами две заводские трубы. На обороте была нарисована гидроэлектростанция. Березы на переднем плане делали ее уже более земной, но ощущение инопланетности так и не исчезло.
- А говорят, грязь к деньгам не липнет, - съехидничал Жора Прокудин.
- С чего ты взял? - ответил голос из вышины.
А может, и не из вышины. Купюры под ногами враз зашуршали, будто переговариваясь, и Жора догадался, что говорят именно они.
- Так вы же - грязные! - отпарировал он. - Хуже свиней!
- Это не та грязь, которой нужно брезговать. Это - трудовая грязь. Как на теле шахтера после смены...
- А есть другая?
- Еще как! Такая страшная, что и не представить! Она в основном липнет к душе. Вот ее отдраить трудно. А то и невозможно. Она, кстати, может оставить все купюры чистенькими. Но все равно ведь прилипнет.
- Раз вы такие умные, то разъясните: вот вы, деньги, - добро или зло?
Пол опять зашуршал, зашевелился шкурой огромного вздрогнувшего во сне существа и все-таки ответил:
- Смотря кому.
- То есть?
- Если на добро, то - добро, если на зло, то - зло.
- Чушь какая-то! А на чем написано, что оно добро, а не зло? Нету на вещах таких бирок!
- На всем написано. И на вещах, и на делах. Читать уметь нужно.
- А если от вас вообще избавиться. Ну вот нет в мире денег - и
все. Никаких проблем с деньгами!
- И как ты это себе представляешь?
- А взять и отменить вас указом. По всей планете!
- Эх-хе-хе, - тяжко, пережито вздохнули тысячи бумажек. - Уже было. Все было на земле. И отменяли, и карточками заменяли, и трудоднями. Никакого толку! Все равно потом оказывалось, что мы нужны. Всем нужны. Мы не бумажки. Мы - нечто большее. Мы - цифры, а мир держится именно на цифрах. Вот так-то!
- Как мне вас не хватает! - не сдержался Жора Прокудин. - Жуть как не хватает!
- А нас всегда мало.
- Да мне и надо-то для полного счастья всего чуток - где-то полмиллиарда долларов. Больше не надо. Два вроде как много...
- А нами, рублями, значит, брезгуешь?
- Ну что вы, миленькие! Если по курсу, то всегда пожалуйста!
- Так нас здесь и есть ровно полмиллиарда долларов.
- Серьезно?
- Пересчитай.
- И я могу вас забрать?.. Забрать туда, наверх?.. Забрать у сна?
- Если упрешь. Силенки-то есть?
- Да я... Да вас...
- Бери. Нам не жалко. Нам все равно, у кого мы в карманах и в бумажниках живем.
Упав ничком на дрогнувший матрас из денег, Жора Прокудин принялся сгребать их к себе. Сгребать руками и ногами. Он плыл среди денег, и они волнами накатывали на него. Приятными теплыми волнами. Он даже не замечал, что все купюры грязные, что от них дурно пахнет, что они скользят, будто смазанные жиром. Или кровью. Свежей кровью.
Он греб не только руками и ногами, но и головой. Бумага лезла в рот, щипала глаза, колола и щекотала кожу. А потом как-то резко, комками влезла сразу в обе ноздри, и Жора зашелся в одышке.
Вскинувшись на хрустнувшей раскладушке, он скинул с себя карту города и с удивлением обвел мутным взглядом двор, погружающийся в вечерние сумерки.
- Полная перестройка! - неприятно удивился он, увидев, а, точнее, сначала ощутив, что у него обгорели бедра. Особенно левое.
- Жанетка! - звериным голосом заорал он.
- Чего тебе? - лениво вытолкнула она себя на порожек.
Ее ладное тело пряталось за красный в белый горох халатик.
- Ты когда его купила?
- Ты за этим звал?
- У-уй, как больно!.. Ты почему меня не растолкала?! Я по твоей милости обгорел!
- А я у тебя нянькой не работаю! Это - твои проблемы!
- А-а! - вскрикнул он в попытке встать и доказать Жанетке где ее, а где его проблемы. - Неси кефир, дура! Меня как поджарили!
- Ну да! Прям разбежалась!
- Стой!.. А это... где деньги?
- Какие деньги?
- Грязные.
- Ты совсем со своими миллиардами чокнешься.
- А что... не было денег?
Фыркнув, она исчезла в комнатке. Там, внутри, нуднил своим канцелярским голосом приблудный поэт. Топора не было слышно.
Оглядев посеревший двор, Жора наконец-то протрезвел. Денег, которые он так старательно, так самозабвенно сгребал к себе, здесь не было и в помине. Сон не отдал их.
- Вот так всегда! - ругнулся Жора Прокудин. - Как что хорошее, так другим, а не мне!
Глава двадцать восьмая
СЕРЫЕ МЫШКИ ДЕГТЯРЯ
Самый тяжелый после переезда в другой район земного шарика - второй день. Считается, что в первый день организм еще ничего не понимает, а во второй, все уразумев, начинает привыкать или, говоря сухим научным языком, акклиматизироваться.
Для Сибири это правило, видимо, не годилось. Дегтярь уже к вечеру первого дня почувствовал себя разбитым. Скорее всего, над ним издевалось время, точнее, часовые пояса. Клетки, нервы, кости, волосы требовали сна, требовали ночи, потерянной во время перелета из Москвы. Он бодрствовал уже более тридцати часов подряд и вроде бы должен был радоваться, что ночь в Красноярске наступит на четыре часа раньше, чем в Москве, но, когда она все-таки наступила, и город зажег огни, он с раздражением понял, что доберется до гостиничной койки еще совсем не скоро.
- Так где ты его передал? Где я сказал? - уже в третий раз спросил он маленького курносенького парня, курьера фирмы Кузнецова-старшего.
- Да. Точно там. Как дедок в дом вошел, так я и передал, - испуганно объяснил парень. - Еще потом узнал, что за дом. Оказалось - его. Живет он там давно... С довоенных времен... А может, и раньше...
Слежку за дедом в серой фуфайке курьер воспринял как нечто похожее на подготовку ограбления. За три месяца работы в фирме он понял, что честного бизнеса не существует и просто существовать не может. Сотрудники фирмы безо всякого стеснения судачили о сомнительных сделках, черном нале, уходе от налогов и банковских аферах, и после подобного ликбеза любое событие в конторе или около нее парень воспринимал как нечто криминальное.
Немного успокаивало только то, что холеного мужчину с ровно остриженой, красиво поседевшей бородкой он видел впервые и, значит, с образом конторы никак совместить не мог. Даже после того, как услышал его приказ в кабинете шефа да еще и в присутствии Кузнецова-старшего.
Бородач казался чрезвычайно странным человеком. Несмотря на исключительно интеллигентную внешность он часто и громко, с хрустом, зевал, по нескольку раз спрашивал об одном и том же и постоянно совал руку в боковой карман ветровки, будто именно там у него находилось сердце и он все время проверял, не остановилось ли оно.
- Дед часто озирался? - ладонью согнав с губ очередной зевок, спросил Дегтярь.
- Да не очень.
- Если бы ты сам добирался от остановки у офиса до его дома, ты
бы ехал этим же маршрутом?
- Я?.. Вообще-то я в другом районе живу... Я...
- Что ж ты, город не знаешь?
- Вообще-то знаю...
- Ну, и как бы ты ехал?
- Как?.. Наверное, так же... Ну, может, в одном месте не стал бы
пересадку делать...
- Почему? - лениво удивился Дегтярь.
- Там всего две остановки проехать надо на другом маршруте. Деду, как пенсионеру, платить не нужно. А мне бы пришлось. Я бы сэкономил пехом...
- Пе-ехом, - перекривил Дегтярь. - Нельзя быть таким жадным.
- А я и не жадный.
Курьер обиженно шмыгнул носом и, повернув голову влево, уставился на висящую на стене копию картины художника Сурикова "Покорение Сибири Ермаком". Копия была неплохой. Только татарская конница, скачущая по верху речного обрыва, выглядела скорее не конницей, а добравшейся до уреза воды тайгой. Со школы курьер помнил, что Суриков - его земляк, но только теперь, глядя на эпохальное полотно, заметил, что нос и глаза Ермака, рукой указующего на смятенных врагов, были так похожи на нос и глаза Кузнецова-старшего. Он всего третий раз в жизни сидел в кабинете президента фирмы и впервые без него.
- Он с кем-нибудь по пути заговаривал? - тоже посмотрев на казаков, палящих из всех ружей по щитам ордынцев, спросил Дегтярь.
- Да вроде нет.
- Мне нужно не вроде, а точно!
- Нет, не заговаривал.
- На сто процентов?
- Да.
- В магазин заходил?
- Нет.
- Вот так запросто доехал до дома, вошел в него и все?
- Да.
Скучный курьер надоел Дегтярю. Такие люди даже если что и знают, ничего не скажут. Со страху. Второй фирменный коротышка, экспедитор грузовых перевозок, выглядел повеселее. Именно ему Дегтярь отдал рацию, угодливо предложенную Кузнецовым-старшим.
Дед исчез за калиткой собственного двора три часа семь минут назад, а рация упрямо молчала. Но даже это нравилось Дегтярю. Он приказал выходить на связь только после появления чего-то существенного, и рябой экспедитор, судя по всему, ревниво исполнял его указание.
- У меня в ваших краях старый друг живет, - с ходу придумал
Дегтярь. - В какой-то Березовке. Это далеко от Красноярска?
- Не очень... Если машина есть, то вообще рядом.
- Симпатичный городишко?
- Райцентр.
В голосе курьера сквозило презрение. Наверное, все-таки к райцентру, решил Дегтярь, и еще раз спросил:
- Он чем-нибудь знаменит?
Вздохом курьер предварил свой ответ. Само сидение в президентском кабинете выжимало из него силы, а допрос бородатого, явно не местного, судя по певучему голосу, бородача, забирал даже их жалкие остатки.
- Березовка-то? - переспросил он. - Нехорошее место.
- Почему же?
- Бандитов там много.
- Что, все жители поголовно - бандиты?
- Ну, не поголовно. Так не бывает. А недавно у них банду взяли. Во всех газетах было написано. Даже в столичных...
- Большая банда?
- Трое. Пацаны... Но звери страшные...
- В каком смысле?
- Ну, поубивали народу много... Могли просто так, за бутылку водки убить...
- Собутыльника, что ли?
- Нет. Убить хозяина дома и что есть украсть... А там народ бедный. Всех денег, что украли, порой на бутылку хватало...
- Значит, бандитское место эта Березовка...
Шорох эфирных шумов заставил Дегтяря взять со стола рацию и прижать к уху. Внутри черного брикета будто бы резвились мыши. Они шуршали соломой и никак не могли найти выход из подпола. Дегтярь не мешал мышам.
- Твою мать! - наконец-то подали они человеческий голос. - Кто эту парашу придумал! Але! Вы меня того... слышите?.. Или нет?..
- Слы-ы-ышу, - растянув "ы" в зевке, ответил Дегтярь. - Чего у тебя?
- Это кто?
- Это я. Тот, что с бородой. Ну, давай быстрее говори, что случилось.
- Дед того... вышел из дома и почапал по улице вниз.
- Чапай за ним.
- А если засечет?
- Не лезь под фонари. Твое спасение - темнота. Ты что, фильмов про шпионов не видел?
- А если побежит?
- Кто побежит? Дед?
- Ага.
К горести Дегтяря экспедитор оказывался еще глупее курьера. Исполнительный дурак хуже врага.
- Слушай приказ, - забыв о подкатывающемся ко рту зевке, отрубил Дегтярь. - С деда глаз не спускать! При побеге преследовать, не теряя из виду и самому не попадая в поле зрения! Понял?
- Ага.
- При первом же контакте его с кем-либо срочно выйди на связь! Понял?
- А вы шефу скажите, что я сверхурочные отрабатываю? Ночь все-таки...
- Премиальные будут точно! Кузнецов мне так и сказал: обоим - по премии, - соврал Дегтярь.
- Тогда хорошо.
- Следи в оба!
Мыши опять стали шурудить в сухой соломе. Все-таки мыши. А как сейчас Дегтярю не хватало пары волков. Чтоб не шуршали, а в два броска настигли цель, схватили зубами, притащили и бросили к его ногам. Хотя, возможно, дед и не был ниточкой к цели. Мало ли чайников сидит на остановках, пропуская по два-три автобуса!
Глава двадцать девятая
СУНДУК С СОКРОВИЩАМИ
Дом изнутри пропах старыми тряпками, пылью и трухой. Согнув руку в локте, Дегтярь вдохнул сквозь ткань ветровки воздух. Теперь он стал гораздо чище. Ощущение было обманчиво, но он все-таки спрыгнул с подоконника вовнутрь дома. Половицы проскрипели, будто протираемое тряпкой окно. Руку пришлось опустить, и чудный воздух дома вновь заполнил легкие Дегтяря. Желтым кружком фонарика он осветил половицы у своих ног, но досок не увидел. Поверх них лежали серые шерстяные дорожки. Они были такие старючие, что, скорее всего, уже срослись с досками пола.
Луч рывками обежал комнатку: засаленные обои с дурацкими крупными бабочками, иконостас на стене из двух десятков фотографий, по большей части пожелтевших, ветхих, панцирная кровать с никелированными шишечками, телевизор с линзой.
Не удержавшись, Дегтярь проскрипел к нему по комнате и с интересом заглянул вовнутрь линзы. Там, как и положено было для таких конструкций пятидесятых годов, синела вода. Причем от нее не пахло тиной. Вода была свежей.
"Неужели работает?" - удивился Дегтярь, но искать штепсель не стал. Он искал иное, совсем иное.
В дальнем конце улицы, за кирпичной доминой трансформаторной подстанции, стоял джип. В нем ждали его мрачный, азиатского вида водитель и два телохранителя-качка.
До дома деда Дегтярь добрался тылами, смело перелез забор, поскольку по докладу курьера собаки во дворе не было, ни злой, ни какой другой, и ножом отщелкнул створку окна.
Он и сам не знал, что же здесь искал. Просто нужно было что-то делать, чтобы не уснуть, и он решил наведаться к деду в гости, пока тот топал куда-то по полночному городу.
С новой точки луч фонаря нашел уже другие вещи: горшки с цветами на подоконниках, гобелен с русалкой, шкаф с зеркалом. Комната уже стала казаться странной. Подумалось, что если пройти к шкафу, стать к нему спиной и снова осветить ее, то луч обнаружил бы уже совсем другие вещи. Комната напоминала матрешку, которую, сколько ни открывай, последнюю все равно не найдешь.
Дегтярь никогда не подчинялся наваждениям. Он верил только в факты. Но этой ночью на мгновение сдался. Усталость, застрявшая в скулах и в сердце, заставила его пройти к шкафу, упереться в него спиной и снова обвести комнату лучом. Мелькнул знакомый иконостас из фотографий, панцирная кровать, гобелен и горшки с цветами. Мистика испарилась. Остался запах старых тряпок, пыли и трухи.
"Колхоз "Напрасный труд", - мысленно обозвал свои хлопоты Дегтярь, но пачка долларов, ощущаемая на груди как нечто приятное, радостное, родное, заставила его осмотреть поближе уже осмотренные лучом вещи.
Под тяжелым, будто мешок с цементом, матрасом он ничего не обнаружил, кроме пары старых портянок. Возможно, что дед имел обыкновение сушить их именно таким способом. На фотографиях все люди выглядели веснушчатыми. До того они были засижены мухами. В земле горшков обрамлением к цветам желтели окурки.
По-собачьи подвигав носом, Дегтярь еще раз внюхался в уже почти неощущаемый воздух дома и присутствия табака в нем не нашел. "Camel", считал он с окурка уцелевшую у фильтра надпись.
Обернувшись к шкафу, Дегтярь увидел в нем свое смутное отражение, и у него возникло ощущение, что шкаф - его единственный свидетель. Под недовольный скрип пола он шагнул вправо, убрал свое отражение из зеркала и только теперь рассмотрел, что справа от шкафа стоит сундук.
Его покрывал поверху такой же пыльный серый половик, по которым расхаживал Дегтярь. Откинув фонариком его полог, он увидел амбарный замок, и дужка замка толщиной в палец остановила его. Для его открытия требовался лом. Или граната. Ни того, ни другого у Дегтяря не было.
В эту минуту до того нестерпимо захотелось спать, что боль из сердца и скул метнулась к вискам. Он зло, небрежно сбросил с сундука половик. Открылись намертво проржавевшие петли. Доски вокруг них были потемневшими, будто они сумели впитать в себя время.
Дегтярь вздохнул и поплелся к окну.
Через семь минут он залез обратно уже с гвоздодером. Для чего водитель джипа возил его в багажнике, он не знал. Но то, что все-таки возил, Дегтярю понравилось, хотя вида он не подал. Кроме гвоздодера там было еще немало чего интересного и важного для провинциальной жизни.
Шурупы, намеревавшиеся сидеть в досках вечно, с хряском вылезли наружу. Крышка откинулась в сторону замка, откинулась со стоном и всхлипом. Она вроде бы звала хозяина, чтобы показать свою беспомощность.
Фонариком Дегтярь брезгливо покопался в столетнем тряпье, с удивлением видя, как спрятанные еще в годы тридцатые, а то, может, и в двадцатые отрезы разваливались будто труха. Рулон серой шерсти в правой части сундука рваться не стал. Он нехотя перевалился влево, на своих изувеченных соседей, и Дегтярь чуть не вскрикнул.
На дне сундука стояли новенькие коричневые ботинки. Легкое потемнение на стельке выдавало, что их успели поносить, но успели совсем немного. На коже вблизи шнурков проступала вдавленная надпись - "rieker". Все буквы были одного роста. Но прописными не воспринимались.
- Ха-а... Ха-а... - испугав Дегтяря, ожила в кармане рация.
- Что у тебя? - вырвав ее из тепла, нервно брызнул он слюной на пластиковые соты.
- Ха-а... У меня это... есть новости...
- Не тяни! Что у тебя?
- Дед того... вошел в ресторан.
- Куда?!
Брови так сдавили кожу на лбу Дегтяря, что она сразу заныла.
- В ресторан... А что?
- В фуфайке?
- Ну да!.. В телогрейке...
Лоб уже не ныл, а кричал. Наконец-то заметив неудобство, Дегтярь расслабил его, но теперь уже ощутил неимоверную усталость. Наверное, если бы его сейчас легонько пнули, он бы упал прямо на пыльные половики и заснул бы, даже не замечая старческих запахов дома.
- Что он там делает? - пересилив себя, спросил Дегтярь.
- Не вижу. Его швейцар вовнутрь впустил.
- А ты тоже войди.
- Как? В моей драной куртке?
- Тогда одень фуфайку!.. У вас, что, в рестораны только в фуфайках пускают?
- Вообще-то нет...
- Тогда придумай, как туда войти!
- Ясно...
- Ладно, слушай внимательно. У ресторана, как и у любого подобного заведения, есть черный ход. Проникни через него. Если что, сделай вид, что ошибся. Наплети чего-нибудь. Мне нужно знать, куда пойдет дед, с кем встретится! Ты понял?
- Ага.
- Не ага, а так точно!
- Ну да... Точно...
- Все!.. Конец связи!
Антеннкой рации Дегтярь почесал натруженный лоб и вновь вернулся ощущениями к сундуку. Пока разговаривал, его вроде бы и не было. А закончил, так как будто внесли обратно.
Пришел черед мобильного телефона. Достав его из другого кармана, Дегтярь сбивчиво, только с третьего раза набрал номер Кузнецова-старшего и сухо, как о погоде, спросил:
- Вы помните, что было вчера надето на вашем сыне?
- А что?.. Что-то стряслось?
Трубка буквально напряглась в руке Дегтяря. Он даже удивился этому ощущению.
- Нет, все идет по плану. Просто мне нужно для оперативно-розыскных мероприятий кое-что знать. Например, во что был одет ваш сын...
- Нужно?.. Да?.. Ну, вот одет он был в... в куртку кожаную, коричневую, из напатона... Брюки?.. Брюки серые, хорошие. Кепки не было. Он не любит кепки...
- А ботинки?
- Ну, это я не помню... У него много ботинок. Он из Германии в последнюю поездку десятка полтора пар привез...
- Каких фирм, не помните?
- А зачем такие подробности?.. Вы ищите или нет?!
- Ищу... Так каких фирм?
- Что?.. А-а, вот жена его подсказывает... Что?.. Она говорит, что брали... Какие брали?.. А-а, вот, говорит "Саламандру", "Габор", и... Как?.. Еще вот "Рикель" какой-то... Или "Ригель"...
- Понятно, - скосив глаза на вдавленные буквы "rieker", сказал Дегтярь.
- Рубашка у него была...
- Спасибо, больше никаких данных не нужно.
- Про рубашку не нужно?
В кармане опять захрипела рация. В кабинете Кузнецова-старшего ее звуки выглядели шуршанием мышей. В доме деда - хрипом человека, которого вот-вот должны задушить.
- Одну минутку, - попросил Кузнецова-старшего Дегтярь и приблизил к уху рацию.
- Это вы? - испуганно спросил экспедитор.
- Что у тебя?
- Я того... с черного хода и это... попросил повара... ну, который на кухне...
- Быстрее докладывай!
- Ну да... Я ему сказал, что дед мне типа того, что должен и прячется... Ну, он пошел в зал и это... короче, посмотрел чего там... Ну, дед через швейцара, а швейцар потом через официанта, значит, вызвали со столика одного там парня... Повар сказал, что парень у них часто гуляет. Он из каких-то там бандитов... Ну, дед с ним чего-то поговорил и только что из кабака вышел. Мне за ним топать?
- Обязательно!
- Тогда я пошел.
- Иди, родной, иди...
Постояв с опущеной головой, Дегтярь покачал вдоль корпуса двумя брикетами. В левой неудобно ощущалась рация, в правой еще более неудобно "мобила" Кузнецова-старшего.
- Извините за паузу, - сказал он трубке, вновь поднеся ее к щеке.
- Что там за швейцар?
Дегтярь пожалел, что не отключил "мобилу", но пожалел еле внятно, для дела. Хотя дело его интересовало все-таки по большей части Кузнецова-старшего, а не его лично.
- Скажите, у вас есть номер телефона майора, который ведет следствие по вашему сыну? - спросил он.
- Майора?.. Конечно, есть. Он оставлял. И служебный, и домашний...
Дегтярь обернулся к темноте за окном. Она была плотной, безлунной, и только неистовая работа сверчков делал ее не безнадежно черной.
- Давайте домашний...
- Сейчас... Сейчас, - зашуршал, задвигался Кузнецов-старший. - Вы прямо скажите, Михаил Денисович, есть какие-то сведения?
- Пока нет. Я еще только в начале пути.
- А нельзя ли побыстрей?
- Это зависит от многих обстоятельств. В том числе и от телефона майора.
- А-а, вот!.. Я нашел! Запишите!
- Диктуйте, - закрыл глаза Дегтярь.
Так он запоминал легче всего.
Примерно через полминуты в той же трубке ожил сонный голос:
- Кто это?
- Квартира майора Селиверстова? - еще более сонным голосом спросил Дегтярь.
- Да.
- И я разговариваю конечно же с Селиверстовым?
- Да.
- Я - твой коллега...
- Что?.. Кто это звонит? Это ты, Антип?
- Я - не Антип. Я - майор милиции из Москвы. И хочу тебе помочь...
- Из Москвы?
Голос Селиверстова одолел дрему. Теперь уже чувствовалось, что он умеет командовать.
- Ты ведешь дело о пропаже Кузнецова?
- Моя бригада... Но там не совсем пропажа... Там...
- Знаю. Скорее всего это убийство.
- С чего вы взяли?
- Да я тут в одном неплохом домишке на окраине города нашел ботинки Кузнецова-младшего. Чрезвычайно хорошие ботиночки. Либо Швейцария, либо Германия...
- Извините, вы сказали, что вы - майор милиции из Москвы?
- У тебя хороший слух. Шесть на шесть.
- Мне начальство ничего не говорило о том, что к следствию подключена Москва. У нас, что, забрали дело?
- Никто его не забирал. Я тут проездом. Кузнецов-старший попросил меня немного покопаться в этом дерьме...
- Частный сыск?
- Неважно. Суть в другом: я помогу тебе, ты - мне. Идет?
- Как это? - удивился Селиверстов.
- Если брать на перспективу, то дело Кузнецова-младшего - чистейший "висяк"...
- Почему же?.. Мы и не такие распутывали.
- Поверь моему опыту. Это - "висяк". Ты никогда не найдешь его трупа. Сам не найдешь. Но я подарю тебе эту победу. А ты дашь мне возможность хорошенько допросить человечка, которого я тебе подарю. Точнее, двух человечков...
Глава тридцатая
ПЛОХИЕ ЗАПАХИ НА КУХНЕ
Маленький, коротко остриженый парнишка лет двадцати пяти встал с медлительностью чиновника, смертельно уставшего от многолетней власти и ежедневной лести от рабов-подчиненных, поднял на уровень лица полную рюмку водки и обратился, заметно заикаясь, к пяти остальным, сидящим вокруг этого стола:
- А-а... чисто для березовской а-а... братвы полный въезд а-а... без понта, а-а... што кентовацца а-а... на-а... типа стрелках а-а... с ва-ашей бра-атвой никакого кайфа а-а... нету...
- Без козырей! - громко поддержал парнишку сидящий по правую руку от него мужчина с разорванной и грубо, наслоениями шрамов сросшейся левой ноздрей. - Надо свару мантулить!
- Ништяк, - хрипло ответил им сидящий напротив парнишки крепыш с квадратным злым лицом.
- Куклить-то по делу можно до упору, а токо еси комбайнеровские не въедут? От нашего базару тогда один понт!
- С ними а-а... базар уже оттоптали! Стрелка разведена! - качнул рюмкой парнишка-тостующий, и ледяная водка, расплескавшись, ожгла синие вытатуированные перстни на пальцах. - Клятву протырили, что бороду припечатывать а-а... не будут! Пастись будем с ними а-а... на пару!
- Замарьяжили мы их, - снова подал голос хозяин рваной
ноздри. - Век воли не видать!
- А то! - снова качнул тостующий рюмкой и поправил постылый галстук.
В ресторан почему-то без галстуков не пускали, и парнишка в очередной раз с внутренним смехом рассмотрел рубашки гостей с дурацкими красными лоскутами на шее. Они болтались петлями для висельников.
- Ну, а-а... де-е-орнули за сходку! Чтоб черень меж нами не пробежала!
Он опрокинул рюмку в отшлифованное горло, и грохотавшая в зале музыка вдруг оборвалась, будто парнишка одним махом проглотил и ее.
- На пол! Всем на пол! - вспорол тишину бешеный голос. - Шаг в сторону - попытка побега!
- Ни фига себе! - охнул рваноноздрый мужик. - Как за колючкой, мля, в натуре!
- Псы! - добавил крепыш с квадратным лицом. - Псы навалились! Стволы прячь!
- На-а пол, твари! - с наслаждением рявкнул еще раз омоновец с маской на лице, и компания за столом наконец-то последовала примеру зала, уже лежавшего ничком на полу со скрещенными на затылке руками.
- Который? - спросил один омоновец другого.
- Вон тот.
Парнишка-тостующий с удивлением и брезгливостью ощутил на подмышках чужие злые пальцы и сам рывком попытался встать, чтобы не превратиться в безвольную куклу, но его треснули за эту попытку по затылку и хмуро порекомендовали:
- Не дрыгайся! А то башку продырявим!
Парнишка спорить не стал. Он с сопливого детства знал, что тот прав, у кого больше прав. Сейчас у него таковых не имелось вовсе. Россия - не Алабама и не Техас. Здесь полицейские о правах задержанному не напоминают.
Его пинками вытолкнули из зала в пахучую парилку кухни, поставили лицом к стене, к жирной кафельной плитке, еще раз обыскали, вызвав у него смешок щекотанием по бокам, и наконец-то развернули лицом к свету.
На фоне сковородок, кастрюль и тарелок парнишка увидел округлое бородатое лицо с синими кругами на подглазьях и еще более круглое лицо, скрытое шерстяной маской. В кривых прорезях маски едко-красным горели большие злые глаза.
- Гуляете, падлы! - спросил обладатель глаз.
- Начальник, ты а-а... скажи, за что а-а... наезд? - без боязни спросил парнишка. - Мы никого а-а... не укусили. Все чин чинарем...
- Что-то рожа у тебя не местная...
- Глаз - а-а... алмаз, - похвалил он маску и мелькнул быстрым взглядом по бородачу. Нет, его он нигде не встречал. Судя по лицу, бородач тоже на красноярца не тянул. На его лбу и щеках была навеки нарисована московская прописочка.
- Чувствую я, ты из Березовки, - вроде бы угадывая, произнесла маска. - Попал?
- А я а-а... не таюсь. Мы завсегда а-а... по средам в этом кабаке а-а... оттягиваемся...
- Вместе с центровыми?
Вздохом парнишка выразил все сразу: и раздражение, и усталость, и безразличие к злому омоновцу.
- А что, нельзя? - без заикания спросил он.
- Почему же!.. Вполне можно!.. Город делите или с центровыми союз на вечные времена мастырите?
- Мы а-а... оттягиваемся...
Маска хотела еще что-то спросить, но бородач опередил своего соседа. Он вежливо кашлянул и совсем невежливо спросил:
- Сам, козел, про Кузнецова расскажешь или ботинком тебя в рожу сунуть?
Кровь залила бледно-сизое, отсидочное лицо парнишки. Он провел по подбородку указательным пальцем правой руки, будто и вправду стирая стекающую сквозь кожу кровь, и еле ответил:
- А-а... ты... а-а... я... а-а... чего ты... а-а... Ку... Кузнецова какого... а-а... вешаешь? Я а-а... Кузю и пальцем того...
- Погоди, - снова вышел на первую роль в разговоре мужчина в маске. Мы тебя не про Кузю спрашиваем, - и, повернувшись к бородачу, разъяснил: Кузя, или Кузнецов Гога, это авторитет у группировки, которая пасет микрорайон комбайнового завода. Их так и зовут - комбайнеровские. Березовские Кузю не тронут. Кузя - почти вор в законе...
- А то! - согласился парнишка.
Его палец покинул подбородок, и лицо снова стало бледнеть.
- Все равно его брать можно, - решил Дегтярь и тоже вслед за
парнем провел пальцем по своей бороде. - Только за встречу с
дедом. Прямая улика: ботинки - дед - бандит...
- Кто бандит? - опять покраснел парнишка. - Я - честный пацан. Я Михан. Меня а-а... вся Березовка уважает. Я порядок держу и а-а... шантрапу не распускаю!
- Не гони! - окоротила его маска. - Если б твои "быки" нормально рулили, у вас бы столько народу не зарезали!
- Это волки! Они а-а... сами по себе! Как я их а-а... мог придавить? Они...
- Это те, что за бутылку водки могли убить? - вспомнил рассказ курьера Дегтярь.
- Да... Действительно волки, а не люди, - ответил омоновец в маске. Значит, говоришь, прямая улика?..
- Без вопросов!
- К деду точно - прямая, - частично согласился омоновец. - А к Михану?
Парнишка сделал какое-то странное лицо, напрягся и необычно, одними глазами, улыбнулся.
- Граждане начальники, - с настороженностью спросил он. - Вы про того а-а... деда базар ведете, что меня сегодня а-а... от столика позвал?
- Бери его, майор, - устало решил Дегтярь. - Потом все, что нужно, из него вытрясешь... Нутром чую: Кузнецов - его рук дело... Ботинки...
- Дедок этот а-а... шизик чистый! Он меня а-а... кликнул через официанта и а-а... спросил чтоб а-а... тачку мою а-а... помыть... Я ему чирик а-а... дал и сказал: иди а-а... дед, не мешай гулять. Я ветеранов а-а уважаю... У меня у самого а-а... дед - полный кавалер а-а... Славы...
- Не гони, Михан, - укорил его омоновец в маске. - В Березовке ни одного полного кавалера ордена Славы нету! Я еще с тех лет... по комсомольской работе помню!
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги