Восемь плюс один

Еще одна девушка Майка

Весь ужас был в том, что о ее пороках я узнал прежде, чем сам Майк. Я не отнесся к этому серьезно, потому что, в конце концов, она была всего лишь ребенком — девятиклассницей, и в отличие от Майка, я не был ею столь увлечен. И, наконец, мне стало жалко их обоих — кого из них больше, я так и не понял. Однако она была всего лишь еще одной его девушкой. Возможно, я ему завидовал. Завидовал его молодости, наблюдая, как однажды, услышав хриплый клаксон, он выбежал на лужайку к друзьям, приехавшим за ним на машине. На дороге стоял алый «MG». И во что было трудно поверить, что в него смогло поместиться столько людей. Машина напоминала некоего монстра со всеми торчащими из него руками и ногами. Новая подружка Майка сидела на заднем сидении. Мы с Элли раньше ее еще не видели. Он начал дружить с ней недавно. Майк всегда знакомил нас с каждой своей новой девушкой неохотно, потому что они появлялись у него и тут же исчезали, вчера они сходили в кино, а через неделю о ней уже никто не мог и вспомнить. Тут я увидел, как она в мольбе навстречу ему распростерла свои руки, и Майк тут же исчез в машине. В окне промелькнула лишь копна длинных темных волос, закрывшая его, и ее приятное лицо. Они спешили на пляж. Мотор взревел, и громкая музыка вырвалась из открытых окон. Взвизгнула резина, и алое тело машины рванулось вперед. За рулем сидел Алекс. Главным в его жизни, очевидно, было удовольствие от страха. В последний момент показался Майк, на прощание махнув нам рукой.

— Счастливые дети, — сказала Элли. Ее голос меня напугал. Я думал, что она была где-то на кухне и занималась обедом.

— Если этот сумасшедший Алекс по дороге их всех не убьет.

— Я бы не хотела снова вернуться в восемнадцать, а как ты, Джерри? — спросила она.

Я подумал о поездке на машине со сладким ветерком, о блестящем на солнце пляже, плещущихся волнах, неистощимой их энергии и девушках в бикини.

— Думаю, что нет, — неуверенно ответил я.

— Врешь, — засмеялась она. — Не рассказывай мне, что твой опасный возраст прошел.

Мы были женаты двадцать один год, и ей все еще удавалось заставить трястись мои коленки, лишь повернув голову и посмотрев на меня искоса.

— Мой возраст всегда был опасным, — сказал я, скорчив ей гримасу привидения.

— Интересно, почему она?

— Что она? — спросил я.

— Последняя подружка Майка?

— Как и все остальные, — ответил я.

Все девушки, которых Майк приводил в дом, были будто из одного инкубатора. Длинные волосы и короткие юбки, или длинные волосы и бедра, плотно обтянутые потертыми джинсами. Все они были вежливы и выглядели опрятно, все были накачаны полным комплексом витаминов еще со дня их рождения и начинали посещать дантиста с трех- или четырехлетнего возраста. Им нравились одни и те же песни из «Лучших Сорока», и они пахли одними и теми же духами. Их лексикон был обогащен такими словами, как «круто» или «тяжело», которые они вставляли в каждую свою фразу. Будучи выпускником средней школы, Майк увлекался баскетболом, английским языком и девушками. Английским, может быть, и нет, но это был единственный предмет, по которому у него в табеле были оценки «А». Хотя он был в ведущей баскетбольной команде школы, начиная с девятого класса, тренер больше держал его в запасных из-за его среднего роста, чтобы тот не слишком пропадал среди остальных, всех этих гигантов. Но Майк был послушным игроком, он умел выстроить игру и играл с большим удовольствием. Как-то раз в прошлом году, когда я сидел среди зрителей, перед самым финальным свистком он красиво провел мяч и забросил его в сетку так, что тот не коснулся обруча. Он обернулся, чтобы убедиться в своей позиции, и наши глаза встретились. Он улыбнулся, и его улыбка была чудом триумфа и гордости. На короткий момент Майк снова стал для меня мальчиком, которого я учил плавать и ловить рыбу, с которым мы могли долго ходить и болтать напролет где-нибудь в субботу. Позиции игроков и приветствия болельщиков для нас обоих не существовали. Мы были просто отец и сын, и этот момент был для меня еще более ценен, потому что я знал, что такие контакты между нами будут все реже и реже. Какое ему дело могло быть до отца, когда при виде его все девушки начинали прыгать и визжать?

Так на этот раз обернулось, что эта его новая девушка была из группы поддержки их баскетбольной команды. Ее звали Джейн, что было новым. Я ожидал нечто похожее на Дебби, Донну или Синди. Ее волосы водопадом спускались на ее плечи, разделяясь строго посередине, а в глазах сияла синева бесконечной глубины. Она выглядела опрятно, и у нее были идеально ухоженные зубы. И еще ее любимым словом было «вау», которым она выражала удивление и восхищение.

Майк был ею ослеплен, хотя, если быть откровенным, то она была точной копией девушки, чье имя я забыл — Майк приводил ее домой несколькими неделями до того. Он не мог оторвать от нее глаза и жадно поедал ее взглядом, как только она оказывалась рядом с ним. Его даже совсем не раздражали ее «вау», произносимые по два раза в минуту, как, например: «Вау — какая тяжелая песня» или «Вау — какой изящный свитер». Слово «изящный» она любила почти так же, как и «вау». Когда одними и теми же повторяющимися словами украшено каждое предложение, то это начинает раздражать, особенно, если ты это слышишь в любой другой комнате, пытаясь собраться, чтобы продолжить чтение книги или чтобы спокойно посмотреть телевизор.

Можно сказать, что мне уже удалось привыкнуть к шуму молодежи в нашем доме. Иногда по выходным Энни приглашала в дом своих друзей по колледжу на спонтанные вечеринки с песнями и смехом. Джулия (ей было четырнадцать) приводила с собой компанию помладше, и некоторые из ее подруг стремились познакомиться с Майком. И, казалось, что телефон звонил не прекращая, на диске проигрывателя всегда крутилась пластинка, а телевизор никогда не выключался. Элли называла это «дружеским вторжением», но мне это казалось «дружеским» лишь, когда дверь моей комнаты была плотно заперта.

Джейн стала частью этого «вторжения» и шума на продолжении последней осени и баскетбольного сезона. Майк участвовал в каждой игре. Один из «Голиафов» переломал себе лодыжку, и на долю Майка выпало его заменить. Он мог опустить глаза, забросив очередной мяч в корзину, и Джейн тут же начинала прыгать в радостном триумфе. Пять девочек группы поддержки, как обычно, были на трибунах, и иногда я не мог выделить ее среди других.

Снег пошел рано, и по выходным, а иногда и по вечерам обычных дней они уходили на каток или в лес, чтобы прокатиться на коньках или на лыжах. «Молодые почем зря тратят силу», — как-то сказал я Элли. Майк провалил контрольную по алгебре, и к нам домой пришла предупредительная открытка.

«Нужно поговорить с ним», — сказала Элли.

Что я и сделал. Он пообещал быстро улучшить свои оценки также и по другим предметам. «Что ты думаешь о Джейн, Па?» — спросил он. — «Ты ничего в ней не находишь?»

— Именно сейчас я бы предпочел поговорить об алгебре, Майк.

— Знаю, знаю, — сказал он, вздыхая. — И знаю, что ты обвиняешь Джейн в моих плохих отметках, и тебе не нравится то, что провожу с нею все свое время. Возможно, где-то я напортачил, но она не имеет никакого отношения к контрольной по алгебре.

— Я ее не виню, — ответил я. — Она — приятная девушка, Майк, но в твоей жизни она лишь на время. Сегодня — тут, а завтра — там. Но вот твои отметки будут важны для тебя в будущем — для колледжа, университета. Ты не можешь позволить себе так пренебрегать учебой.

— Она — не на время, Па. Я полагаю, что она — сегодня здесь, и завтра она никуда не денется.

— Как долго продолжаются ваши отношения?

— Четыре месяца и три дня, — сказал он.

— Для тебя — это рекорд, не так ли? — спросил я.

— Она ведет счет дням, — сказал он. — И напоминает мне об этом каждый день, — не смотря на то, что мы тесно сидели рядом, он внезапно оказался где-то далеко. — Джейн. Она — больше, чем другие…

Я позволил Майку не объясняться по поводу алгебры. Сам, ничего не говоря, просто кивал, слушая его замечания о Джейн.

У меня однажды была возможность увидеть ее глазами Майка, когда она пришла как-то в воскресенье. У нее на голове была шапка, глаза блестели, она нерешительно улыбнулась и сказала: «Хай, мистер Крофт».

Я перестал бороться с газетой, позволив ее листам беспорядочно упасть на пол.

— Можно войти? — спросила она.

Мы никогда не обменивались словами более чем в приветствии. Я наблюдал за ней, за тем как она вошла в дом и села на пол в позу Будды. Ее длинные волосы светились от чистоты. Когда она откинула их назад, то ее лоб открылся, обнажив прыщики — созвездие боли. Это, пожалуй, было единственным, что делало ее более похожим на человека, нежели на модель для демонстрации шампуни из телевизионной рекламы. В возрасте Майка я бы ослеп от одного блеска ее волос.

— Ладно, — наконец, сказал я, заметив, что у нее в руке какой-то сверток.

— Вау! — произнесла она, втягивая слово, словно воздух при вздохе. — Мистер Крофт, я знаю, что не должна вас беспокоить, но…

Я попытался скрыть свой собственный вздох: мне было ясно, что ей было надо. Не смотря на то, что нанявшая меня компания занималась предметами искусства, и даже год назад я преподавал технику рисунка в колледже, теперь я оказался вовлечен в административные дела, что требовало годами не прикасаться ни к кисти, ни к карандашу.

Она развернула сверток.

— Мне нужно кому-то это показать. Тому, кто знает всю «тяжесть» искусства. Наш преподаватель живописи — он «тормоз».

— Тормоз?

— Понимаете, хоть кол на голове чеши.

«И вообще», — подумал я, — «Твой учитель — тормоз он или нет, вероятно, путь к сердцу парня лежит через одобрение его отца».

Я рассматривал ее рисунки, ландшафты: одно и то же дерево было на каждом ее эскизе, и все было совершенным, даже слишком совершенным. Деревья были будто струны, натянутые на арфе, будто это была не живопись, а геометрия или чертеж какой-нибудь сложной машины. Все же, какая-то доля таланта у нее была, как, наверное, у тысяч, у миллионов других. Какое-то время мы разговаривали о ее работах, и я, конечно, поощрял ее старания. Это был приятный разговор. Ее «вау» и «тяжело» не были столь раздражающими, как при восхищении и улыбке в один и тот же момент.

— Я действительно ценю ваше внимание, мистер Крофт, — сказала она, вставая. — Как можно вас отблагодарить?

Позже, проходя мимо двери в кухню, я видел ее вместе с Элли. Они обсуждали рецепты. Джейн все время «ваукала», пока Элли переписывала ей свой особый рецепт кофейного торта: путь к сердцу парня лежит также и через кухню его матери.

Но очевидно Джейн уже столкнулась с тем, что ее избегают. Несколько дней спустя Майк объявил, что он дал согласие стать фотографом для журнала выпускников его года.

— Майк, ты что, будешь заниматься тем, что не связано с девушками или баскетболом? — спросила Джулия.

Майк проигнорировал ее вопрос.

— Да, это будет забирать немало времени, но классный руководитель думает, что внеклассная работа поможет мне в успеваемости.

— А что алгебра? — спросил я.

Этот вопрос он ожидал.

— На этой неделе я получил «А»-минус по контрольной и «B»-плюс на прошлой неделе, — сказал он.

— А что Джейн? — спросила Джулия, крутя глазами по сторонам. Ее обычно просили, чтобы не вмешивалась, и она безучастно наблюдала за романами Майка, как за развитием событий мыльной оперы по телеканалу для домохозяек.

— И что Джейн может с этим сделать? — спросил Майк.

— Хорошо, баскетбольные тренировки и вся эта возня с фотографиями, но когда же ты ее видишь? — спросила Джулия, в душе почувствовав удар.

— Смотри, дитя, — он всегда называл ее так, когда она успевала изрядно ему надоесть. — Джейн живет, чтобы над всем и всеми брать верх. И как бы то ни было, я думаю, что наши с ней отношения нуждаются в передышке.

Джулия чуть не подавилась.

— О, боже, этого я еще не слышала.

Элли пришла на выручку:

— Как говорят: «Чтобы быть вместе, нужно пространство». Когда в семье две девочки-подростка, то нет пророка в своем отечестве.

Мы с Элли были хорошо знакомы со всеми девушками Майка, и знали, как быстро охладевали его отношения с каждой из них, но в данный момент Джулия была первой, чтобы сказать об этом вслух. Происходящее становится понятным, когда проясняются намерения. Помимо нового увлечения фотографией, Майк, готовя домашнее задание, внезапно стал очень добросовестным и аккуратным. Кроме того, его баскетбольная команда стала возможным участником в первенстве района, что означало дополнительные тренировки по выходным: «Можешь себе это представить, Джейн? Одержать первенство района…» Я слышал, как он разговаривал с ней по телефону, когда проходил мимо. Бывали времена, когда все их телефонные беседы были тайной от всех, когда змея телефонного шнура уводила в его комнату, а дверь плотно закрывалась. Сейчас он мог в полный голос разговаривать с ней по телефону посреди салона или в прихожей, не замечая находящихся рядом.

— А, как Джейн сейчас? — спросила Джулия, старательно пережевывая ужин.

— Замечательно, — ответил Майк. — Передай картошку…

— В последнее время она что-то здесь не появляется, — упорствовала Джулия.

— Сегодня вечером мы идем в кино.

— Большое дело, — захихикала Джулия.

— Кому до этого есть дело? — спросил Майк.

Но никто не ответил. Каждый был занят едой, хотя я заметил, что Майк не доел свой бифштекс, который обычно он поглощал, не моргнув и глазом, при этом забывая о десерте.

— Что за фильм вы собираетесь посмотреть? — спросила Джулия.

— Не знаю, — сказал он угрюмо, продолжая играть с едой. Элли метнула на Джулию резкий взгляд, который потребовал сменить тему.

Вернувшись из кино, Майк был все таким же угрюмым. Это было раньше, чем обычно. Джулия спустилась по ступенькам вниз, ожидая его возвращение.

— Майк…

Он поднял руку, будто полицейский, останавливающий движение, но она стала нажимать:

— Вы с Джейн хорошо провели время?

— Хуже не бывает, ответил он.

— Что случилось?

— Эй, Джулия, хватит об этом, — обрубил он.

Меня удивила мука в его голосе. Я поспешил вмешаться в их беседу, напомнив Джулии, что завтра ей в школу и пора в постель. Она неохотно поднялась по лестнице, что-то бормоча себе под нос про то, что ничего не случилось.

Ничего, в общем, то, и не случилось.

У Элли заболела голова, и она рано легла спать. Я заканчивал писать свой рапорт, а Майк возился на кухне, издавая обычный шум, сопровождающий создание бутерброда на поздний вечер. Через некоторое время он появился, держа в одной руке бутерброд, а в другой — кварту молока [1]. Он сел на пол в ту же позу Будды, что и Джейн тогда у меня в кабинете.

Он откусил от бутерброда и начал жевать без особого аппетита, будто приговоренный заключенный последний свой завтрак.

— Что с ними происходит, папа?

— Что?

— Они играют на твоих нервах, как и Джулия, которая сует свой нос в чужие дела. И Джейн, она — лишь девушка, но…

— Но что? — спросил я, отложив карандаш.

— Не знаю. Когда она расчесывает волосы миллион раз в день… каждый раз, как я оборачиваюсь, у нее в руках расческа. И еще, когда по радио звучит песня, то она ее напевает так, что саму песню не услышишь.

— Она приятно выглядит, — предложил я.

— Выглядит, — возразил Майк. — Она прекрасна, но…

«Но» — слово-паразит, слово-монстр.

Он отложил бутерброд, который был почти нетронут, если бы не «половинка луны» — его единственный укус.

— Это на протяжении всего времени между нами, — сказал, наконец, он. Его голос был похож на хлопок двери. — Она хочет знать, что между нами произошло. И что я могу сказать? Я не знаю, что произошло, папа, я только…

— У тебя нет к ней прежних чувств, — сказал я, пытаясь быть полезным.

— Правильно, — продолжил он. — Я напоминаю крысу…

— Возможно, и напоминаешь.

Когда он удивленно на меня взглянул, я сказал:

— Ты не можешь помочь всему, что случается с твоими чувствами, Майк. Не в твоем возрасте, и не в каком другом, надо полагать. Было бы ужасно продолжать претворяться с Джейн или кем-либо еще. Если из-за этого ты не чувствуешь себя плохо, то ты на самом деле — крыса.

Он посмотрел на меня, и я снова почувствовал, что наступил мимолетный момент взаимного контакта. На сей раз, оно не выглядело столь торжествующее, как тогда, когда мяч блестяще прошел через кольцо, но, в конце концов, это было взаимопонимание.

— Бедная Джейн, — позже сказала Элли, когда я ей все рассказал.

— Это было неизбежно.

— Интересно, кто будет следующим?

— Кто-нибудь такой же, — ответил я. — Только у нее будет какое-нибудь другое слово вместо «вау».

Я снова услышал «вау» через неделю или две, когда я зашел в торговый комплекс в центре города за вечерней газетой.

— Хай, мистер Крофт. Вау! Как холодно, даже не верится!

Я не сразу ее узнал. Стекла моих очков запотели. Табуреты вокруг барной стойки были заняты подростками, одетыми в те же самые темно-голубые куртки и потертые джинсы. Но я определенно знал это «вау», а затем я увидел, как она помахала мне рукой.

Рядом с нею кто-то встал с табурета, и я сел рядом.

— Хай, — сказал я, вспоминая ее имя по буквам, а затем выложив его вслух: — Джейн.

Перед нею стояло фруктовое мороженое, кажется, земляничное, что выглядело по-королевски холодным и безвкусным. Я содрогнулся от холода, который принес с собой в помещение кафе, а она сидела рядом и маленькой ложечкой отправляла мороженое себе в рот.

— Как продвигаются твои рисунки? — спросил я, приняв у продавца чашку кофе.

— Если по правде, то я не многое успела, мистер Крофт. Да я и не слишком честолюбива. Мне кажется, что это все зависит от настроения, — она шмыгнула носом и вытерла его платком.

— Хорошо, у тебя еще есть время, чтобы разобраться в своих амбициях.

И как всегда я обжег свой язык горячим кофе.

— Как Майк? — спросила она.

— Замечательно.

— Я себя ненавижу, — объявила она, взяв маленькой ложечкой огромный шар мороженого, с которого капал сироп. — Я обещала себе, что не буду упоминать его имя хотя бы шесть ближайших месяцев, и вот — вау… произнесла.

— Нельзя себя ненавидеть, Джейн. Ты слишком уж хороша для этого.

— Далеко не все так думают обо мне, — сказала она, теребя волосы, снова открыв на лбу созвездие боли. Она фыркнула. — И после всего я должна быть лучше всех…

Я подумал: где же та самая девушка-лето в обнимку с Майком в красной машине по дороге на пляж, а затем в бикини — загорелая и красивая?

— Ты — не все, Джейн. Ты — красива и талантлива. И когда-нибудь некоторым ухажерам еще дашь фору.

Она послала мне нездоровую улыбку.

— Хороший вы парень, мистер Крофт.

И я подумал о том, что еще недавно какое-то время я был ее врагом, потому что она влияла на успеваемость Майка, когда он за ней ухаживал. И я скрипел зубами от всех ее «вау». Теперь мне о многом было жаль.

— Мне бы хотелось что-нибудь для тебя сделать, Джейн, — сказал я, поворачиваясь к ней. Несмотря на то, что ее глаза покраснели от холода, также как и ноздри, она была все такой же красивой: оставались все те же зубы для телевизионной рекламы и блестящие волосы. С моим желанием возросла и печаль. Всем своим сердцем, я бы сделал для нее все, чтоб она была счастлива, но знал, что ничем не смогу ей помочь.

— Всего можно добиться самому, мистер Крофт, но, все равно, спасибо.

Она закончила фруктовое мороженое, облизала ложку, а затем нашла в сумочке еще один платок.

Она соскочила с табурета и снова посмотрела на меня, словно задумавшись, будто забыла о моем присутствии. И почему бы нет? Я был всего лишь отцом Майка, а не им самим.

— Передайте привет миссис Крофт, — сказала она, отходя от табурета. — И Джулии.

Я смотрел ей вслед, когда она уже направлялась к двери: потертые джинсы, повторяющие рельеф ее изящных бедер, длинные волосы, куртка, украшенная названием школы. Ее невозможно было отличить от миллиона других. Моя чашка из-под кофе уже была пуста. Печаль осталась. Я поднял глаза, чтобы увидеть в зеркале свое отражение: «Хороший вы парень, мистер Крофт…» — как и миллионы других. Я видел линии морщин, напоминающие круглые скобки, заключающие в себе мои губы, редеющую линию волос, маленькие обрывки плоти под глазами, и пучки седины в волосах. Если все девушки для меня выглядят так, как Джейн, то, наверное, все отцы ими также воспринимаются одинаково.

Я заплатил за кофе и купил газету. По дороге домой я подумал о грустном: нужно ли так отличаться от остальных? И я себя спросил: «Что, никогда не смотришься в зеркало? Только во время бритья?»