Восхождение

Глава 29 21 декабря 1976 года. Москва. Центральный клуб ОЗП

— Степан, у тебя концертная программа свёрстана?

Холмогорцев уже был не рад, что связался с подготовкой к новогоднему празднику, что будет проводиться в ОЗП. Но он давно понял, что дом-работа-дом — это не самое лучшая трата собственного времени, своей судьбы. Еще должны были обязательно оставаться друзья, общественная и культурная жизнь. Иначе к старости ты будешь как задрюченная никчемная кляча.

— Да почти.

— Семеныч будет? В прошлый раз обещал.

— Да не могу до него никак дозвониться, Паша. В театре также не знают, где он.

— Говорят, что Марину видели в Москве, попробуй до нее дозвониться.

— Хорошо.

Степан тут же достал небольшой блокнот и нашел заветный номер. Набирал он его уже в баре. Днем здесь было спокойно и тихо.

— Марину Владимировну можно? Да не бросайте, пожалуйста, трубку. Скажите, что звонит Холмогорцев из Озэпе.

Через минуту в микрофоне раздался тихий спокойный голос:

— Степан, это ты?

— Да. Мариночка, я тут хотел переговорить с Володей насчет концерта перед Новым годом.

— Извини, Степочка, не получится, — после некоторой паузы Влади продолжила. — Володя тут сорвался, меня же в городе не было. Его Василий куда-то сразу увез на Алтай. Обещал вернуть месяца через три, совсем другим человеком.

— Вот это да! — Холмогорцев не сразу нашелся что ответить. — Хотя, если Василий так говорит, значит, так и будет.

— Приятно слышать твои ободряющие слова. Я тоже на это надеюсь. Володя сложный человек, с ним бывает нелегко.

— Кто из творческих людей прост?

— Да, вот еще что. Хотела увидеть, пока в Москве, твою Надю. У меня к ней имеется шикарное предложение.

Холмогорцев чуть не застонал прямо в трубку, потом спохватился.

— Мариночка, извини, Надя на работе нынче пропадает. Они готовят прогон золотой зимней коллекции. Он пройдет в эти выходные.

— Вот оно что! Спасибо, Степа за предупреждение. Тогда я осторожно попытаюсь.

Холмогорцев захохотал в ответ:

— Осторожно можно!

— Ох, с вами русскими не соскучишься! Но спасибо тебе.

— Мариночка, будет скучно, заходи. Мы тридцать первого здесь в Озэпэ празднуем, у нас тут и дискотека, и концерты.

— Спасибо, я крепко подумаю. У тебя, Стёпа, редкий дар привлекать к себе людей. Мы с Володей этот еще в первый раз заметили. Он же редко сближается с людьми, а у тебя как-то разом получилось расположить его к себе. Это божий дар, береги его. До встречи, Степа.

Степан опустил трубку на телефон и тихо выдохнул, оторопело уставившись в ряд бутылок на полке. Если бы он в той жизни знал, что будет разговаривать с историческими личностями так запросто! И они еще будут говорить ему комплименты. Может, вот он его крест? Но не перегибает ли он палку с новыми знакомствами? Тут впору целую коллекцию создавать: Рашко, Шукшин, Высоцкий, Янковский, Боярский, Золотухин и Всеволод Абдулов. Хотя, с другой стороны, чего ему бояться! Вскоре выйдет его научно-популярная книга и покажет, что он не только коллекционер, а серьезный ученый. Деканат на это дело смотрел не очень одобряюще, но не мешал. Как ему по секрету сказал куратор, тем была самим интересна реакция публики. Ему помогли с издательством в ОЗП, и кто-то наверху еще здорово посодействовал. Эх, Надька, допрыгаешься ты как-нибудь! Внезапно захотелось накатить чего-то легкого, больно уж день выдался хлопотным, и он двинулся к стойке бара.

— Коля, есть что-то интересное из ликеров?

— Немецкая «Бехеровка».

— Давай!

— Кого я вижу! Степан Николаевич, вы уже с утра употребляете?

— Анатолий Иванович, какими судьбами?!

Друзья крепко обнялись. Холмогорцев оглядел Мерзликина и хлопнул его по плечу:

— Ты смотри, молодцом. Спорт?

— Плавание. Всегда мечтал освоить акваланг, вот понемногу хожу в бассейн. Летом куда-нибудь в Крым поеду нырять.

— Хорошо! Мечты следует обязательно воплощать в жизнь.

— И за это надо выпить!

— Я уже.

Мерзликин попросил себе коньяку и закуски.

— Бери, бери колбаску. Я гуляю! Собрал бы вас вместе, да завтра улетаю.

— Далеко?

— Лучше тебе не знать.

— Опять твои темные делишки?

— Типа того. И за это так хорошо платят, хотя не в деньгах счастье.

Холмогорцев заказал еще пятьдесят «Бехеровки» и с интересом уставился на товарища, который помогал ему устраивать свой первый быт в столице:

— Выглядишь довольным. Получается менять историю?

— Очень даже! — Анатолий смачно закусил и попросил горячего. — Голодный, блин, с утра в разъездах. Не представляешь сколько здесь надо пройти инстанций и собрать документов. Бюрократы чертовы!

— Примерно, знаешь, представляю. Я загранпаспорт делал себе еще в девяностые.

— Ах да, ты же у нас путешественник. Я по делу еду, кое с кем встретиться. Даже не думал, что когда-нибудь буду разговаривать с самим коменданте.

— Ох, ничего себе! А я тут Высоцкий, Шукшин. Вот у тебя все по серьезному!

— Так я по делу еду, — опустил глаза Мерзликин.

— Так, подожди. Ты же идеологией занимался?

— Не совсем, — Анатолий махом выпил стопку и заказал бармену еще две. — Больше уж так называемой идеологической борьбой между двумя социальными системами. Многого сказать не могу, сам понимаешь, тут везде секреты и чужие уши.

— А мне доверяешь? — сузил глаза Степан.

— Органы тебе доверяют. И это главное!

— Ох, ты! Даже представляю, кто дал отмашку.

— Ух ты! Так что радуйся, что пользуешься расположением в высоких кабинетах. Тут некоторым нашим перцам хвосты-то прищемили. Но я власти понимаю, распоясались наши сограждане из будущего местами. Здесь вам не тут, понимать же надо! Ну и пидарков поприжали, ведь в советской системе толерантности на этот счет полный ноль. Так сами и виноваты. Ну дрючишь ты мужиков, так зачем об этом на каждом шагу заявлять? Это дело и в будущем не особо приветствовалось. Так что нашему брату нынче следует думать перед тем, как лишнего ляпать. Дали время на акклиматизацию и будь добр держаться огурцом.

Холмогорцев задумался. Хотя чего он ожидал от этой в целом неповоротливой системы? С ними и так довольно неплохо по местным меркам обошлись. Десятки тысяч попаданцев считались в целом в Союзе классом привилегированным, что поначалу вызывало у местных некоторый негатив. Но затем приятные для большинства изменения в политике и более насыщенные полки в магазинах несколько примирили обе стороны. Все-таки взаимосвязь была на лицо. Затем пошла пропаганда изменений, люди из будущего осмелели и потихоньку на местах начались более весомые перемены. Ну и не всем это, как оказалось, нравилось.

— Как тебя и отпустили за рубеж?

— Так в социалистическую страну еду, да еще какую! Ты бы видел сколько меня народу будет туда сопровождать.

— Таким важным стал?

— Задача у нас очень важная, — Анатолий снизил голос. — Будем, понимашь, разлагать Америку! Не только им гадам войну против нас вести. Эта пиндосская сволочь еще у меня попрыгает!

— Как ты их не любишь, Толик! Может, все-таки миром?

— Да хрен им! Я еще попрыгаю на их могилах. Кой-кого уже… — Мерзликин остановился и выпучил глаза. — Но я этого не говорил.

— Да понял я. Но и тебе, Толик, лучше на сегодня завязывать! — Степан кивнул в сторону стопки.

— Последняя! Там не дадут сволочи ни грамма выпить. Хорошо хоть тебя повидал. Жаль вашу новогоднюю программу пропущу. Буду загорать под пальмами в обществе мулаток. Хоть это дело не запрещают. Пришлось валюту в магазине за резиновые изделия выложить. Что-то я не доверяю нашей промышленности.

Холмогорцев снисходительно глянул на товарища. В принципе ведь он неплохой парень! Не ворчит, не плачет, вон какую нагрузку непосильную на свои плечи взвалил. И ведь нравится ему! Ломает виражи истории вместо того, чтобы в них плавно ходить. А что он? Все ли сам делает что может?