Восхождение

Глава 34 21 декабря 1976 года. Алтайский край. Шебалино

«Газик» остановился около, крепких по-алтайски, деревянных ворот. Из автомобиля на снег вышел сухощавый мужчина, крепче запахнул полушубок и только после этого заметил тропку, ведущую к дому мимо ворот. На днях в Горном Алтае прошла знатная метель, и не везде был убран свежий снежок. Мужчина прошел к большому дому и настойчиво застучал по двери. Сначала в окне показалась чье-то скуластое лицо, затем послышались шаги в сенях и, наконец, распахнулась дверь. Грубоватым голосом мужчина лет пятидесяти спросил:

— Вам кого?

— Извините за беспокойство, — гость отвечал совершенно спокойно, чуть нараспев. — Оказией вам посылку привез от Варвары. Вы же Николай Иванович?

На лице сурового на вид хозяина тут же расплылась улыбка. Впечатление, что будто на заледеневшем склоне разом зацвели подснежники.

— Да что вы говорите! Что же я, дурень старый держу вас в дверях. Проходите, пожалуйста! Мать, слышь, посылка от дочки!

Они прошли в большую светлую комнату, обставленную уже современно. Шкафы, сервант, раскладной стол. Здесь их встретила высокая женщина в теплом платке и валенках. Видимо, куда-то собиралась идти.

— Вот вам передала с оказией. Говорит, обязательно вручите из рук в руки

Гость осторожно поставил на стол коробку с гостинцами, хозяин с любопытством взглянул на неё и повернулся к жене.

— Мать, ставь чайник.

— Так это, — женщина растерялась, — в магазин надо бежать. Ни сахара, ни пряников в доме.

— Да ништо! — гость с любопытством оглядывался по сторонам. — У меня в машине есть кое-чего, сейчас принесу. В дорогу брал. Мало ли что по пути.

— Правильно. Наш человек! В дорогу запас завсегда нужон. Сами не из Москвы?

— Я, знаете ли, родом со Сросток, что под Бийском.

— Так почти земляки!

— Я счас мигом!

Хозяин с интересом изучал открытое лицо гостя. Где его раньше случилось видеть? Хотя если почти земляк, то могли, где и пересечься по делу. Тоже ведь не молодой пацан, много где побывал за жизнь.

— Извиняй, забыл представиться — Николай Иванович Шуншин. Жену Марфой Ивановной кличут.

Гость широко улыбнулся, улыбка у него была свойская, располагающая, прозрачные глаза смотрели на мир свежо, как у младенца. Доверчиво, но одновременно с некоторой врожденной осторожностью.

— Шукшин Василий Макарович.

— Батюшки святые! — всплеснула руками хозяйка. — То-то я думаю, где я вас недавно видала. Фильм тот про солдатиков у нас в клубе недавнось показывали.

Шуншин покрутил головой приговаривая:

— Ничего себе у Варвары знакомства в Москве появились.

— Да это через её жениха Костю Маслова на меня вышли. Общие у нас друзья нашлись. Много у нас обоих хороших товарищей оказались.

— Костя? Этот тот, что к нам после переселения душ попал? Видели его, как он? От Вари ведь ничего толком не дождешься. Себе на уме у нас, серьезная девушка.

— Так, Николай, можно вас таковски называть?

— Конечно. Свои же люди!

— Так вот, она же с Костей живет.

— Эх, ма! — удивленно оглянулся на жену Шуншин.

Шукшин внезапно понял, что дал маху и извиняюще развел руками:

— Дык серьезно все у них. Да и взрослые вроде уже люди. Вы гостинцы чего не открываете?

— Забыл! — отчаянно махнул Шуншин и поднял со стола тяжелый нож. — Мать, смотри, тебе новая шаль, да какая баская!

— Ой, и зачем, это же таких деньжищ она стоит. Но до чего кружева хороши. Знатная работа!

— Бери-бери, значит, заслужила. Чай в столице хоть и не сладко, но затовариться можно. Ох, ма, какой знатный фонарь и батарейки! Небось импортный. Да нет — "Сделано в СССР". Научились черти полосатые! Молодец дочка. Бывает зимой без огня и света никуда. Ну сладости могла бы и для себя приберечь. Монпансье! Вот сейчас и опробуем, столичную штучку. Марфочка, тащи малиновое варенье. Его Василий наверняка любит. Так, Василий Макарович? — Шуншин будто бы ненароком глянул в окно. — Пуржить чой-то начинает. Не ровен час, заметет дорогу-то. Или так спешишь куда? Оставался бы у нас до утра. С ранья трактор пойдет, и ты за ним следом обязательно выедешь. Люди на работу поедут, все веселее.

Шукшин посмотрел на часы, задумался, затем махнул рукой:

— Где наша не пропадала! Хоть с хорошими людьми пообщаюсь. Мне же ваша Варвара в свое время здорово помогла одного товарища вылечить. Здесь он у вас, под Горно-Алтайском лежит в санатории.

— Чего случилось?

— Русская болезнь. Душа захворает, вот и срывается человек.

— Вот оно что, — хозяин скосил глаз в сторону кухни. — Василий, ты как сам? У меня настойка на орешках. Своя. Все равно за руль сегодня не сядешь.

Шукшин улыбнулся. Ох уж это русское гостеприимство!

— Еще год назад сказал бы что нет, язва у меня. Но все один хитрый доктор вылечил. Чуть-чуть можно, застыл, понимаешь, в дороге.

— Много нам и не дадут. Марфа у меня насчет этого дела строгая.

— Так и дочка в неё.

— Да несу уже, несу, — хозяйка поставила на стол пузатую бутылку темного стекла, розетки с вареньем и тарелочку с сушками. — Извиняй, пирогов сегодня нет. Замело все, не подвезли выпечку, а самой печь недосуг. Что там Варенька, Василий Макарович? Хорошо ли живут молодые?

Шукшин степенно чокнулся с хозяином, тут же залихватски организовавшим на столе две рюмки, выпил и потянулся за чаем:

— Хорошо живут, скучать им некогда. Варвара учится и работает в каком-то научно-медицинском центре. Китайской медициной занимается. Очень модно сейчас в Москве, так что работы у неё хватает и платят там хорошо. Константин также учится и подрабатывает фотографом.

— Корреспондент, что ли?

— Нет в доме моды внештатным, моделей фотографирует и одежду. Эту фирму, кстати, организовала одна моя хорошая знакомая, тоже из будущего. Весьма, знаете, такая красивая и интересная дама.

— Так вкусно сказал, что осталось только по усам провести, — захохотал оживившийся Шуншин. Его почти однофамилец не обиделся, а улыбнулся.

— Ох, все бы вам мужикам охальничать! Коля, дась не все достал, что-то в самом низу лежит.

Николай Иванович охнул и осторожно вынул из ящика конверт из толстого картона.

— Никак фотографии! Ты смотри, мать, Варька. Да какая баская! Хоть на выставку ставь и любуйся!

— Дай глянуть, Коля, — Марфа Ивановна пересмотрела одну фотографию за другой и неожиданно всплакнула.

— Ты что, мать! Вон какая она у нас выросла, статная, красивая, вся в бабку твою. Та еще бой-баба была. И мне от нее не раз прилетало.

— Да ништо, Николай. Материны слёзы они святые.

Шукшин пил чай вприкуску с сушками и вареньем и с улыбкой наблюдал за родными ему по духу людьми. Как все-таки хорошо на земле-матушке! Не то что в столицах. Тут все тебе любопытно, все вызывает искренний интерес. Только успевай разворачиваться и оглядываться со всем вниманием. Вот она кладовая русской жизни, её непутанной словесности. Надо бы сюда Володю привезти. Так сказать, с медицинской целью. Омыть изнутри чистотой и незамутненностью. Столицы ведь только душу грязнят.

— Извините, Василий, давно дочку не видела. Пошто к нам дорогу забыла?

— Правильно, как уехала в столицу, так ни слуха, ни духа.

— Я ей накажу. Не след родителей забывать. Хотя понять её можно. Учиться и работать тяжело. Молодые сразу многого хотят, вот и бегут вперед не оглядываясь.

Хозяйка снова взяла фотографии в руки и тихим, смирным голосом произнесла:

— С любовью те картинки делались, это сразу видать. И Варя на них такая счастливая. Вот я и плачу, чтобы счастье дочку не покинуло. Трудно с ним в жизни, не каждому дано.

Шукшин отвернулся к окну, будто бы стараясь разглядеть в сумерках свою машину. Но на самом деле он прятал слезы. Так просто и так хорошо сказала эта обычная русская женщина. А что он! Великий писатель, говорили эти ребята из будущего. Чего ж ему так запросто не приходят в голову нужные и правильные фразы. Нет, это работа, это всегда тяжёлая душевная работа, на которой можно запросто надорваться.

— Николай, наливай. Да расскажи, что у вас интересного там в столицах имеется?