Воскрешение майя

Глава пятая

Доминика Вазкез взглянула воспаленными глазами на свою приемную мать, Эдит Акслер, и почувствовала, что начинается очередная схватка. Волна боли поднималась все выше… выше…

Она застонала и стиснула зубы:

— Лекарство! Дайте… обезболивающее!

Эдит повернулась к рабби Штейнбергу, одному из троих людей, находящихся сейчас в палате:

— Ричард, разыщи доктора.

Огненно-рыжий бородатый рабби отпер дверь, проскочил мимо двух вооруженных охранников и затерялся в хаосе главного коридора.

Больше десятка полицейских создали живые баррикады, перекрыв каждую лестницу и сдерживая натиск репортеров. Две медсестры и санитарка выясняли отношения с людьми из свиты губернатора. Сама леди-губернатор, Грейс Демерс, орала на личную сиделку Доминики:

— … у нас же был уговор, миссис Клефнер!

— Леди, я вам позвонила, как и договаривались. Но я не виновата, что беременная не хочет видеть никого, кроме старухи и еврея! Если вам что-то не нравится, возьмите свои деньги и засуньте их себе туда, откуда вас мама родила.

— А ну-ка послушайте, вы!..

— Сестра Клефнер! — Рабби Штейнберг схватил ее за руку и оттащил от губернатора. — Где доктор Вишнов?

— Вы кто?

— Тот самый еврей. Так где доктор?

— Э… пытается подготовить операционную.

Штейнберг торопливо зашагал по коридору.

Леди-губернатор поспешила за ним.

— Рабби, подождите, нам нужно поговорить. Проведите меня к роженице. Если я увижу их рождение, то неплохо заплачу…

Штейнберг заметил в конце коридора доктора Брюса Вишнова — акушера Доминики.

— Думаю, вашей синагоге не помешает новая парковка, — леди-губернатор понизила голос. — Или вы предпочитаете деньги на личный счет?

Штейнберг почувствовал, что закипает:

— Geh feifen ahfen yam.

— Что, простите?

— Это на идиш. Означает «шли б вы, дамочка, торговать своей рыбой в другом ряду».

Рабби пришлось уступить дорогу крепким испанцам-полицейским, которые тащили по коридору двух закованных в наручники репортеров, направляясь к импровизированной камере заключения. Припустив трусцой, Штейнберг наконец-то догнал доктора Вишнова.

— Где вы были? Доминике очень больно, ей нужна анестезия.

— Ей может понадобиться кесарево сечение. Операционная готова, но эти толпы сходят с ума. Я думал, Президент все же направит сюда Национальную Гвардию.

— Собирался. — Штейнберг ускорил шаг, чтобы не отстать от хирурга. — По крайней мере, обещал…

Охранники отступили, пропуская доктора и запыхавшегося рабби в палату Доминики.

Эдит стояла у окна, через щелку в деревянных жалюзи наблюдая за тем, что происходит перед зданием госпиталя. Ночную тьму разрывали рваные отблески мигалок, заливающие огромную толпу красно-синими сполохами. Индейцы, репортеры всевозможных СМИ и религиозные фанатики заполонили парковку и все подходы к госпиталю, время от времени предпринимая отчаянные усилия для того, чтобы прорваться через полицейский заслон. В небе глухо рокотали вертолеты, белые лучи прожекторов, пронизывая сплетение пальмовых ветвей, отбрасывали причудливые тени на стеклянный фасад госпиталя.

— О-о-ой… — Доминика взвыла и согнулась в очередной схватке. Пот увлажнил ее черные волосы, и они прилипли ко лбу. На висках и скулах испарина собиралась в ручейки, щекотавшие ей шею. Схватив доктора за руку, Доминика простонала:

— Вытащите из меня этих мальчишек!

Доктор Вишнов разблокировал колеса каталки.

— Держитесь, я перевезу вас в операционную.

— Нет! Никакого кесарева! Уже пора. Просто… вытащите их…. О-о-о-ой!

Врач, приподняв истерзанную рубашку, наклонился над Доминикой.

— Вы правы, шейка раскрылась уже на десять сантиметров.

— Ни черта себе!

— Ладно, справимся старым добрым способом. Где медсестра?

— Продает нас репортерам, — ответил рабби. — Я не хочу ее здесь видеть.

Доктор Вишнов бросил на него быстрый взгляд.

— Тогда мойте руки, и поскорее. Мне потребуется ваша помощь.

Черный лимузин свернул на север, на шоссе 441, медленно приближаясь к госпиталю в густом транспортном потоке. «Смарт-лимузин», разработанный для нужд армии США, был оснащен новейшими системами защиты и нападения. Тонированное пуленепробиваемое стекло и пластины из особого сплава обеспечивали неуязвимость салона и ходовой части. Внешние ручки были оснащены разрядниками высокого напряжения и бластерами со слезоточивым газом — на случай, если придется отпугивать агрессивно настроенную толпу. На капоте, по бокам и на багажнике располагались встроенные световые гранаты, способные ослепить нападающих или водителя, преследующего лимузин. Выдвижная платформа с оружием предоставляла пассажирам широкий выбор средств активной защиты.

Майкл Куртц, спортивного вида мужчина с коротко подстриженной бородой и усами, сидел рядом с водителем. Сорокалетний европеец при своих ста семидесяти сантиметрах роста и семидесяти килограммах веса никак не производил впечатления опасного человека, однако на его счету было около дюжины ликвидаций в сложнейших условиях.

Отсутствие впечатляющих физических данных Куртц компенсировал превосходными боевыми навыками, приобретенными в спецподразделениях ЦРУ. В оправе его очков скрывались лазеры и крошечные камеры слежения, которые значительно увеличивали угол обзора за счет широкоформатного воспроизведения изображения на линзах. Камеры были телескопическими, что позволяло вести наблюдение за самыми отдаленными предметами как при дневном свете, так и с использованием прибора ночного видения.

К предплечью, скрытому рукавом форменной рубашки агента ФБР, крепился «болевой пистолет» с питанием от батареи, вмонтированной в пояс. Это оружие было разработано для борьбы с массовыми беспорядками и «стреляло» направленными микроволнами, которые воздействовали на температуру кожного покрова. Такой «выстрел» ощущался как прикосновение горячей лампочки. Диапазон действия этого пистолета довольно широк: от легких ожогов всего живого в радиусе трехсот метров до смертельного поражения цели на расстоянии километра.

За рулем лимузина сидел Райан Бек, огромный афроамериканец, чей двухметровый рост подавался в комплекте со ста двадцатью килограммами великолепно тренированных мышц. Бывший «зеленый берет» обладал несколькими черными поясами различных школ боевых искусств, считался авторитетным экспертом по оружию и ножевому бою. Однажды он принял пулю вместо Арнольда Шварценеггера, губернатора Калифорнии. Из-под воротника его рубашки с тех пор виднелся шрам — память об этом событии.

В Овальном кабинете их любовно называли «Солью» и «Перцем». Последние десять месяцев сработавшаяся пара охраняла только одного клиента.

Президент Эннис Чейни, сидя на заднем сиденье, смотрел в тонированное окно лимузина и тихо рычал. Охрана опять облажалась, несмотря на то, что Национальная Безопасность трижды за последние семь месяцев меняла документы Доминики Вазкез. Пресса устроила из рождения близнецов нечто вроде второго пришествия. Угрозы террористов, перехваченные ФБР по NREN[7] заставили Президента отказаться от положенного вертолета, который мог бы доставить его от аэропорта в Форт Лаудердей до самого госпиталя, а компьютерный вирус в это время вгрызался в системы безопасности, отчего прибытие Национальной Гвардии задерживалось уже более чем на два часа.

Президент потер свои глубоко посаженные глаза, избавляясь от остатков сна. Лимузин остановился у первого полицейского заслона.

Перец, сидящий за рулем, опустил окно.

В лимузин просунулась голова полицейского. Дохнуло чесночным перегаром:

— Извини, приятель, территория закрыта. Так что разворачивай катафалк и вали отсюда.

Перец показал свой значок.

— Белый дом? Ага, как же. Вали, вали!

Чейни наклонился вперед и уставился на копа своим фирменным пронзительным взглядом:

— Ты забыл дома очки, сынок, или просто дурак от рождения?

Полицейский побледнел, опознав говорящего.

— Господин Президент? Господи, простите, сэр…

— Заткнись и пропусти нас, пока не пришлось пристрелить тебя.

Перец улыбнулся, закрывая окно перед вытянувшейся рожей полицейского. Лимузин миновал заслон и двинулся на север по шоссе 441, через три мили свернув на дорогу к госпиталю.

Дорога оказалась блокирована огромным скоплением людей, стоящих плечом к плечу.

Перец покачал головой.

— Вы посмотрите на этих придурков. Это ж еще хуже, чем на конгрессе республиканцев.

Чейни наклонился вперед, рассматривая толпу через ветровое стекло. Над головами большей части собравшихся виднелись плакаты: «УБЕЙТЕ АНТИХРИСТА!».

— Чертов Питер Мабус. Соль, разгони-ка их.

— Всех? Копов тоже?

— Всех.

Куртц с ехидной улыбкой открыл люк в крыше и высунулся наружу до пояса. Он внимательно изучил объект, считывая данные с линз очков.

Какой-то парень с выкрашенной в синий цвет козлиной бородкой и десятком пирсингов подтащил к машине закованную в наручники густо татуированную девчушку. Ей было никак не больше четырнадцати. Несколько девочек, явно наглотавшихся экстази, начали влезать на капот лимузина.

— Эй, доктор Тень! — закричал парнишка. — Ты тоже приехал увидеть рождение близнецов Мессии?

Куртц закатал рукав, чтобы высвободить пистолет.

— Ага. Я и еще пара мудрецов в этом лимузине привезли ладан. Разойдитесь, сейчас будет весело.

Соль спустил курок, и невидимые микроволны унеслись в сторону толпы. Раздались крики. Несколько десятков фанатиков прыгнули в ближайший канал, остальные разбежались с такими воплями, словно их варили в адских котлах.

Козлобородый парень дико взвыл, девочка в наручниках задергалась, как рыба на крючке удочки.

— Комендантский час, детки. Отправляйтесь домой делать уроки. — Куртц нырнул обратно в люк, и Перец тронул лимузин с места, направляясь к обезлюдевшему двору госпиталя.

— Я вижу головку… расслабься, чтобы я вытащил плечи. О'кей, тужься!

Доминика согнулась и застонала, выталкивая своего первенца через родовой канал.

— Прекрасно.

Доктор Вишнов держал на руках покрытого кровью младенца со светлыми волосиками. На миг он замер, пораженный внимательным взглядом пронзительно синих глаз мальчика.

— Эй, тут антрактов не будет! — вскрикнула Доминика.

— Извините.

Акушер быстро очистил рот и нос новорожденного, чтобы тот смог дышать, перерезал пуповину и передал мальчика Штейнбергу.

Рабби, как и было оговорено, положил младенца в кузовок и зашептал молитву, глядя, как постепенно розовеет кожа новорожденного.

Мальчик наблюдал за ним широко раскрытыми глазами.

Рабби покачал головой, избавляясь от глупых мыслей, и вернулся к Доминике, чтобы помочь со вторым ребенком.

В это самое время, сорока семью милями севернее, семнадцатилетняя Маделина Аурелия металась под пропитанными потом простынями и кричала своему приемному отцу: «Вытащи из меня этого чертова ребенка!»

Квентон Морхед, баптистский священник, сжимал ее руку, глядя на раскрывающееся лоно.

— Не богохульствуй, дитя, акушерка уже в пути.

— Пошел ты! — Маделина вцепилась в его руки, истекая кровью. — Где Вирджил?

— Не знаю…

— Найди его!

Священник поморщился: визг девушки ввинчивался в его мозг, словно ржавый штопор. Он услышал скрип входной двери и выдохнул короткое «Аминь».

— Вирдж? — Маделина перестала корчиться. — Вирджил, милый? Это ты? Ты, гулящий продажный сукин сын?

Вошла толстая негритянка.

— Успокойся, милочка, все будет хорошо.

Маделина вцепилась в матрас, изогнувшись в очередной схватке:

— Вир… джил!

Акушерка повернулась к священнику.

— Идите найдите его. Я присмотрю.

Квентон попятился к двери, а затем поспешил прочь, подальше от криков роженицы.

Маделина Аурелия, единственная дочь Мигеля и Цецилии Аурелия, родилась в маленьком мексиканском городке Морелос. Брак Цецилии с Мигелем был устроен его дядей, доном Рафаэле, которого все боялись, считая Ojo mak (злым человеком, колдуном). Дон Рафаэле приветствовал этот брак, поскольку узнал, что по материнской линии девушка имеет самое прямое отношение к племени ацтеков, к тому же ее родословная восходит к знаменитому вождю Монтесуме.

Казалось, что именно с момента рождения Маделины молодую семью начали преследовать разные несчастья. Цецилия чуть не умерла при родах, Мигеля через месяц после этого хватил удар. Родственники шептались о том, что дон Рафаэле сглазил семью Аурелия, надеясь забрать у них дочку. Молодым посоветовали как можно скорее и тайно уехать из Морелоса, подальше от старого Ojo mak.

Они уехали, но лишь после того, как Маделине исполнилось четыре года. Сначала присоединились к группе сборщиков урожая, которые ехали наниматься на работу в США, затем в течение нескольких последующих лет переезжали из Флориды в Техас и обратно, в соответствии с рабочими сезонами.

Жизнь в Америке казалась семье Аурелия такой же проклятой, какой была в Мексике. Цецилия потеряла правый глаз после укуса осы, Мигель заработал второй удар. Когда же их лачуга сгорела дотла, пара невезучих навсегда покинула Белль Глейд, оставив дочь у порога здания городской службы по делам семьи.

Месяц спустя шестилетнюю Маделину отдали в дом приемных родителей, преподобного Квентона Морхеда и его жены Ракель.

Скоро им стало ясно, что с маленькой мексиканской иммигранткой что-то не совсем в порядке. Бездумное, непредсказуемое поведение, включающее публичную мастурбацию и рисование на стене с помощью пальца, измазанного собственными фекалиями, заставили богобоязненного Квентона заговорить о том, что девочка одержима Дьяволом. Его жена, будучи менее религиозной, заподозрила гормональный сбой, повлиявший на психику, и обратилась к детскому психиатру.

Два визита к врачу и множество разнообразных тестов показали, что проблема Маделины заключается в шизофрении, доставшейся девочке от кого-то из родственников. Была рекомендована необходимая терапия.

Две недели спустя Ракель обнаружила опухоль в левой груди. Рак сжег ее за полгода.

Впав в депрессию после смерти жены, Квентон был вынужден в одиночку справляться с болезнью Маделины. Выполнять рекомендации врача священник не желал, поскольку считал их происками Лукавого, а потому взялся решить проблему исцеления приемной дочери с помощью религии.

Молитвы и перспектива адских мук непременно очистят душу Маделины, считал Квентон. Дневное чтение Библии и ночные бдения займут все свободное от школы время, и девочке некогда будет думать о Сатане. Иисус воссияет для нее, и свет Божий выведет Маделину из тьмы.

Этот путь был долгим и изнурительным, поскольку Квентону в немалой степени мешала его собственная болезнь — алкоголизм.

Напившись дома до потери координации движений, священник обычно раздевался догола и залезал в постель перепуганной девятилетней девочки. В хорошие ночи он сразу отключался.

Но в плохие… долго не мог заснуть.

Через несколько недель после первой такой «бессонницы» девочка начала вслух общаться с воображаемыми друзьями и замолчала лишь после того, как Квентон жестоко избил ее.

К тому времени, как Маделине исполнилось шестнадцать, приемный отец насиловал ее уже более десятка раз. За эти годы шизофрения стала проявляться чаще и сильнее, и священник пришел к неутешительному выводу: забота о приемной дочери повиснет камнем на его шее до самой гробовой доски.

Требовался зять, который смог бы взять на себя эту тяжкую ношу.

До 2009 года, когда на озере Окичоби были впервые организованы гонки на яхтах, Белль Глейд считался типичным захолустным населенным пунктом, обитатели которого принадлежали к низшим слоям социальной пирамиды: здесь жили в основном испанцы и афроамериканцы. Крупным сахарным компаниям нужны были сильные руки, а не мозги, и эта тенденция не могла не отразиться на качестве обучения в городских школах, известных самыми худшими в стране показателями выпускных тестов. Для большинства юношей и девушек, окончивших здешние школы, колледж в качестве обозримого будущего даже не рассматривался. Живя в Белль Глейд, можно было только работать в поле, продавать наркотики или заниматься спортом.

Семнадцатилетний Вирджил Робинсон был способен успешно заниматься спортом, в особенности футболом. За три года пребывания в школьной команде он заслужил титул «самого злобного лайнбекера штата». Несмотря на то, что оценки в старших классах школ Белль Глейд упорно стремились к нулю, их выпускники занимали довольно почетные места в списках спортсменов. Эти школы выпустили гораздо больше атлетов, чем любые аналогичные учебные заведения страны. Вирджил был футбольным королем школы в 2011-м, мальчик-мужчина, набравший сто пятнадцать килограммов веса при внушительном росте сто девяносто пять сантиметров, пробегающий сорок метров за 4,4 секунды и способный прыгнуть в высоту на 1,3 метра. Но больше всего этот юный лайнбекер любил разбрасывать футболистов из команд противников преднамеренно жестокими ударами, и чем сокрушительнее был удар, тем более счастливым чувствовал себя Вирджил. «Я хочу не просто убрать этого парня с дороги, я хочу смести его с лица земли», — приговаривал он.

Соперники дрожали. Школьные тренеры прыгали от восторга.

Родители Вирджила умерли, когда ему было шесть, оставив мальчика работать на полях дяди. Ко времени окончания школы он с трудом читал и писал, очень медленно и примитивно соображал, зато прекрасно осознавал, что футбол — его единственный шанс завоевать место под солнцем. Добравшись до выпускного класса, он ощутил сладкий вкус успеха. Начался период трансфера, и менеджеры по набору будущих спортсменов оглушили Вирджила обещаниями богатства, дорогих машин и прекрасных наложниц. Вирджил Робинсон был из той когорты спортсменов, которые способны вывести никудышную команду в лидеры и подарить родному штату кубок национального чемпиона. Каждый тренер отдавал себе отчет в том, что средний балл Вирджила — 2,3, а читать он умеет не лучше третьеклассника, но никому не было до этого дела. Частные уроки могли как-то поправить дело, а к экзаменам его подготовят, натаскают, буквально кормя с ложечки. В худшем случае паренек из Белль Глейд закончит первый курс колледжа условно, а там видно будет…

Сам Вирджил по вполне понятной причине интересовался дипломом не больше, чем чтением. Два или три года в топ-листе футбольной программы — и он станет профессионалом. Еще год или два — и деньги потекут рекой. Миллионерам образование ни к чему. До тех пор, пока его не оставит любовь к жесткой игре, у Вирджила будут и успех, и удовлетворительные оценки.

К сожалению, помимо любви к садистской жестокости у Вирджила обнаружились страсть к девочкам и наркотикам. В день подачи документов в Университет Флориды будущей звезде мирового футбола захотелось отправиться на вечеринку с товарищами по команде. Напившись, ребята отправились в близлежащий Клевистон на дискотеку. В этом Клевистоне Вирджил как-то приметил одну девушку из команды черлидеров, которую «нижний мозг» подающего надежды лайнбекера вознамерился узнать поближе.

Девушка танцевала со своим парнем, новеньким в их футбольной команде. Вирджил подошел к ним, скаля зубы с золотыми коронками.

— Привет, крошка, не хочешь потрясти задницей в другом месте? Я покажу тебе, на что способен настоящий мужик.

Новичок первым ударил Вирджила, попав в нос и пустив кровь. Вирджил даже не покачнулся, только выражение его лица изменилось: оно стало маской «ярости Робинсона». Так называл это явление тренер, зная, что в эти моменты у его подопечного напрочь отказывают тормоза. Одним движением руки лайнбекер сгреб подростка за шею и дважды ударил лбом в лицо, от чего противник потерял сознание. Удар коленом в челюсть завершил дело.

Толпа попятилась, а Вирджил вернулся к девушке. Схватив за руку, он перебросил ее через плечо и понес на парковку, как неандерталец — облюбованную самку.

Подойдя к своей машине, Вирджил дважды ударил девушку по лицу, лишив способности сопротивляться, и сорвал с нее трусики. К тому времени у машины собралась толпа зрителей, среди которых оказался и Вес Хобарт, тренер по борьбе. Он открыл дверцу машины, но больше ничего сделать не успел: Вирджил схватил тренера за волосы и дважды двинул головой о ветровое стекло. А когда развернулся, чтобы закончить начатое, то столкнулся лицом к лицу с отцом девушки, учителем английского… в руке которого был дробовик…

Заряд крупной дроби раздробил чашечку левого колена Вирджила и порвал мышцы суставной сумки. Шесть часов в операционной завершились тем, что очнувшийся Вирджил Робинсон навсегда распрощался с мечтой об американском футболе и погрузился в кошмар взрослой жизни.

Неделю спустя бывшая восходящая звезда отправилась в тюрьму. Суд приговорил Вирджила Робинсона к трем годам лишения свободы.

Узнав о таком стечении обстоятельств, преподобный Морхед отправился к судье и предложил взять парня к себе, ссылаясь на одобренную Конгрессом церковную программу по исправлению преступников с помощью трудотерапии. В бывшем спортсмене Квентон узрел заблудшую молодую душу, которая нуждалась в спасении… но прежде всего — кандидата в зятья.

Так Вирджил переехал к преподобному Морхеду и его приемной дочери Маделине. При полном одобрении священника молодые люди с первого же дня проживания под одной крышей начали регулярно заниматься сексом. Три недели спустя преподобный пообещал Вирджилу повлиять на судью и скостить срок заключения в том случае, если он женится на Маделине.

Вирджил, перед которым маячили три года тюрьмы, с радостью принял это предложение.

Быстрая воскресная церемония завершила сделку. В качестве свадебного подарка преподобный Морхед позволил молодой паре поселиться в обветшалом домике, принадлежащем местной церкви (все равно никто не хотел арендовать эту лачугу). И вот (быстрее, чем кто-либо сумел бы выговорить фразу «досрочное освобождение») новобрачные начали семейную жизнь, благословенную всеми прелестями ленивой бедности, низкого интеллекта и недостатка образования.

Какое-то время все шло относительно хорошо. С помощью преподобного Вирджил устроился на работу, стал помощником менеджера одной из сахарных компаний. Днем он наблюдал за рабочими, вечером возвращался домой, в объятия молодой жены. Что касается Маделины, то когда Морхед исчез из ее интимной жизни, молодая женщина наконец-то почувствовала себя в безопасности. Лекарства как-то сдерживали активность хора «голосов», и она начала откладывать деньги на новый дом. Планировалось даже завести детей.

Но вскоре возобновилась страсть Вирджила к наркотикам.

Все началось достаточно невинно: несколько пропущенных служб там, несколько понюшек кокаина здесь. Но наркомания — это болезнь, справиться с которой очень непросто, и прежде чем Маделина смогла сообразить, что происходит, ее муж уже просадил все семейные сбережения.

Деньги, отложенные на лекарства, Маделине пришлось теперь тратить на еду. Вернулась депрессия, а вместе с ней и старые страхи. «Помни, девочка, — всегда поучал ее преподобный, — если ты не будешь сильной. Дьявол заберет твою душу…»

Как назло, начался футбольный сезон, и Вирджил совершенно съехал с катушек от ярости. Он смотрел по телевизору все матчи Университета Флориды и копил злость до тех пор, пока не взрывался, вымещая ее на своем ближайшем окружении.

В итоге Маделине пришлось сказать преподобному Морхеду, что сломала руку, упав с крыши. Проколотое легкое — сломала ребра, упав с велосипеда. Врачу в клинике она соврала, что сломала нос, поскользнувшись в ванной…

Побои внезапно прекратились в конце января 2013, когда Вирджил узнал о беременности жены. Эта новость, казалось, успокоила несостоявшегося великого футболиста. Сына можно будет учить играть в футбол. Вирджил-младший проживет ту жизнь, которую не удалось прожить его отцу, и вернет папе нелепо утраченную славу, когда войдет в состав Национальной футбольной лиги. Через двадцать лет Вирджил-старший все же обретет богатство и славу: ведь сын ничего не пожалеет для такого щедрого папаши.

Жизнь Робинсонов вроде бы наладилась… но лишь на какое-то время.

А потом мир вновь качнулся, и отнюдь не в сторону добра…

Преподобный Морхед вошел в стрип-клуб, и в нос ему ударил запах алкоголя, сигаретного дыма и секса. Всего несколько минут понадобилось священнику, чтобы отыскать своего зятя в одной из задних комнат, где тот сидел со стриптизершей на коленях.

— Вирджил! А ну тащи свою задницу домой, твой сын скоро родится!

— Ох, черт, Квентон, дай мне еще хоть пару минут!

— Бегом, парень!

— Сукин сын!

Вирджил выбрался из-под стриптизерши, стиснул ее голые груди, пробормотал: «Я тебе позвоню, крошка» — и поплелся вслед за священником на парковку.

На парковке было тихо. Национальная Гвардия плотно оцепила всю территорию госпиталя. Входить в охраняемую зону мог только персонал больницы, попасть в родильное отделение без личного разрешения Президента не мог никто.

Доминика сидела на койке, рассматривая новую семью из-под отяжелевших век. Эдит сияла, как и положено гордой бабушке, и качала темноволосого внука. Эннис Чейни сидел в удобном кресле, держа на руках светловолосого младенца, и на его обычно хмуром лице не осталось и тени грусти.

Рабби Штейнберг сидел на краю койки рядом с Доминикой.

— Ну что? Ты уже выбрала им имена? Знаешь, у евреев принято давать имена, которые начинаются с той же буквы, что и имя любимого ушедшего. Так мы чтим своих покойников.

— Темноволосого я назову Иммануилом в честь Изадора.

Услышав имя погибшего мужа, Эдит поняла, что плачет.

— Отец бы гордился.

— Для краткости будем называть его Мэнни. В нем явно испанская кровь, это видно по глазам.

— А как насчет нашего голубоглазого паренька? — спросил Чейни. — Назовешь его на «М» в честь отца?

— Его отец не умер! — выпалила Доминика с неожиданной злостью.

— Деточка, тише. — Эдит передала Иммануила в руки рабби и погладила Доминику по голове.

— Простите… Я просто устала. Это была долгая ночь… и долгая беременность.

— Все нормально.

Доминика посмотрела на мальчика, задремавшего на руках у Чейни.

— Отца Мика звали Юлиус. Думаю, я назову его Джейкобом в честь профессора[8].

Рабби ободряюще улыбнулся.

— Прекрасный выбор. Джейкоб то же, что и Иаков, означает «он предотвратит».

— А еще я хочу, чтобы они носили фамилию Майкла. Рабби, вы можете поженить нас в его отсутствие?

Штейнберг кивнул.

— Думаю, что смогу, Доминика Гэбриэл, думаю, что смогу.

— А вас, господин Президент, я хотела бы пригласить в крестные.

— Такого старого пердуна? — Он улыбнулся. — Для меня это честь. А теперь слушайте, — рыкнул он. — Я распорядился насчет того, что ваша семья переедет в частный особняк у залива, туда, где вы сможете отдохнуть от постоянного надзора прессы. Закрытая территория, личный повар, горничные… Когда двойняшки подрастут, к ним приставят учителей, а с сегодняшнего дня я лично буду подбирать вам охрану. Вы и ваши родственники ни в чем не будете нуждаться. Так я обещал Мику.

— Спасибо. — Доминика улыбнулась ему сквозь слезы облегчения. — Но я хотела бы попросить еще об одной вещи. Юлиус Гэбриэл вел дневник. Его конфисковали после того, как Мик… исчез. Я хотела бы, чтобы близняшки получили возможность прочитать его. Им нужно… подготовиться.

Преподобный Морхед шагнул в лачугу и тут же услышал детский крик.

— Маделина?

Толстая акушерка была на кухне, младенец плакал у нее на руках.

— Посмотри-ка, вот твой дедушка. Скажи: «Привет, дедушка!»

— Господи, какие у него глаза! Я никогда не видел таких синих глаз!

— Да, только это не «он», а «она». У вас маленькая девочка.

— Девочка?! — У Квентона волосы стали дыбом.

— А где отец?

— Блюет на улице. Быстро…

Распахнулась дверь, и на пороге возник Вирджил. С нижней губы его свисала нитка слюны, падающая на запачканную футболку, а нос был вымазан белым порошком.

— О'кей, дайте мне посмотреть на пацана.

Морхед и акушерка обменялись испуганными взглядами.

— Послушай, Вирджил…

Священник шагнул навстречу зятю.

— Отвали, Квентон. Я хочу взглянуть на своего сына.

— Вирджил, Господь… Господь благословил тебя младенцем. Дочерью.

Вирджил остановился. Его лицо исказила гримаса ярости.

— Девчонка?

— Тихо, сынок…

— Девка ни хрена не стоит! Еще одна прожорливая пасть в этом доме, которую придется кормить, одевать и слушать постоянное нытье! — Он ткнул рукой в сторону плачущего ребенка. — А ну, дай ее мне!

— Нет. — Квентон загородил собой акушерку, готовую сорваться с места и бежать. — Я хочу, чтобы ты успокоился, Вирджил… чтобы ты отправился ко мне домой и…

Вирджил ударил его ногой в живот, и пожилой священник со стоном рухнул на колени.

Акушерка одной рукой прижала к себе младенца, другой схватила кухонный нож.

— А ну, пошел отсюда, Вирджил! Пошел вон!

Вирджил уставился на лезвие, дрожащее в толстой руке. Резким движением он вывернул акушерке запястье и вырвал нож.

Та закричала и попятилась.

Вирджил посмотрел на младенца и вдруг услышал стоны Маделины, доносящиеся из спальни.

— Хренова сука… — Он вышел из кухни, яростно хлопнув дверью.

— О Господи, о Гос… Квентон, вставай! Вставай, Квентон!

Священник с трудом поднялся, слыша, как из спальни доносятся глухие удары и крики Маделины.

— Иди! — прохрипел он. — Унеси ребенка к соседям и вызови полицию!

Акушерка выскочила через черный ход.

Квентон Морхед бил кулаками в закрытую дверь спальни.

— Вирджил! Вирджил Робинсон, оставь ее в покое! Не убивай ее, слышишь!

Крики прекратились, и внезапная тишина стала просто оглушительной.

Священник попятился от двери, услышав приближающиеся шаги.

Вирджил вышел из спальни. Его футболка была залита кровью. Бросив на священника отсутствующий взгляд, он вышел в ночь.

Морхед заглянул в спальню. Вскрикнул. Перекрестился.

Ровно через час полиция арестовала Вирджила Робинсона в квартире сорокалетней стриптизерши Луанды Мелендез.

А спустя двое суток истерзанное тело Маделины Лилит Аурелия было предано земле.