Воспитанник

Часть 2

Разведчики любили рассказывать Грише о своих хитростях, травить байки о походах в немецкий тыл. Их часто приносили в санбат ранеными, лежать было скучно, вот и рассказывали мальчишке, у которого просто никого не было. Младший уже сержант медицинской службы, награжденный за свое бесстрашие, охотно слушал и мотал на то, чего у него пока еще не было. А вот доктора занимались с ним серьезно и анатомией, и физиологией, и пропедевтикой, и десмургией, и даже латынью. Так что через два года войны мальчик уже мог принимать самостоятельные решения на сортировке раненых.

— Смотрю, фриц стоит, — рассказывал дядя Саша, он был разведчиком. — Да толстый такой…

— Толстого тащить, наверное, тяжело, — со знанием дела вставил Гриша.

— Сам побежал, как гранату увидел, — хмыкнул разведчик. — Ну а то, что она без запала, ему не видно было.

— Лисицын! К командиру! — воскликнула Верка, молодая совсем медсестра, обожавшая покомандовать. Только вечерами девушка, бывало, плакала. Однажды Гриша увидел и, хотя Верка накричала на него потом, но тогда он просто сел рядом и погладил, как когда-то гладили его. Он рассказывал, что война закончится, наступит счастливая жизнь и все-все будут радоваться. Мальчик очень хорошо понял, что девушка прятала свое горе за самоуверенностью, как… как Гермиона когда-то очень давно, в той жизни, что не вернется.

— Мы перебазируемся, — сообщил капитан медицинской службы маленькому солдату. — Проследи за формированием колонны и припасами.

— Есть, — ответил Гриша. Смысла в этом приказе было немного, но он позволял держать мальчика под присмотром, что младший сержант отлично понял. И был благодарен за то, что ему нашли дело, а не просто сказали «сидеть тут и не мешать».

Долгие версты войны… Американские грузовики шли по запыленной дороге вслед за передовыми частями, чтобы развернуть полевой госпиталь. Прошла пора горьких отступлений, окружений, оставленных городов и деревень, теперь Красная Армия забирала свое, и мальчик, глядя, как их встречают, понимал многое… А потом он слушал…

— Надо же, такой маленький, а уже солдат, — умилилась женщина, выглядевшая очень старой. — Кушай, мальчик, кушай, — погладила она Гришу по голове, не вызвав отторжения. — Как только мамка-то отпустила…

— У меня нет мамы, — вздохнул младший сержант. — Ни мамы, ни папы, только санбат.

— Все война проклятая, — всхлипнула женщина, глядя на сироту, обогретого солдатами. — Когда она уже закончится…

— Скоро, бабушка, скоро! — уверенно произнес Гриша. — Скоро мы доберемся до самого логова и придушим гадину!

Война научила Гарри ненавидеть. То, чему его не смогли научить ни Снейп, ни Дурсли, смогла война. Сгоревшие деревни, воющие от горя женщины в черном, виселицы и… детские тела. Часто — изломанные последней мукой. Фашисты оказались гораздо страшнее всего, что видел и знал Гарри Поттер, ставший Гришей Лисицыным. Дементоры только пугали, а эти… в черных мундирах… они мучили и убивали ни в чем не повинных людей, впрочем, нет… Фашисты считали, что они все — недочеловеки. Когда Гарри впервые услышал это от комиссара, то сначала даже не понял, что это ему напоминает, но потом вспомнил: Малфой, выглядевший в точности как тот эсэсовец и говоривший… «грязнокровки». Значит…

Эта девочка появилась в санбате потому, что ее нельзя было транспортировать. Фашисты надругались над двенадцатилетней девочкой, попытавшись затем как-то медленно убить, но как, Гриша не понял. Ее прооперировали, но… Маша не говорила, только смотрела в потолок, почти ни на что не реагируя, и мальчик пытался ее расшевелить, рассказывая сказки, кормя, иногда насильно. Все было тщетно… Однажды утром Маша просто не проснулась. И видя тело девочки, которую замучили проклятые фашисты так, что она просто не могла больше жить, Гриша плакал. Война научила его ненавидеть.

Потом были бои, и младший сержант снова бежал под обстрелом, чтобы спасти еще одного солдата или офицера, мальчик не видел разницы, они все были солдатами. У кого-то в руке был автомат, а у него — бинты и медикаменты. Много говоривший с ним комиссар научил Гришу думать… А еще Верка, ставшая как-то ближе мальчику, доверяла ему, когда на душе становилось совсем плохо.

— Одни мы с тобой на всем свете, — говорила девушка, обнимая маленького солдата. — Вот закончится война, и поедем мы в Ленинград.

— А почему в Ленинград? — удивился мальчик, не понявший связи.

— Я там жила до войны, на Васильевском, — объяснила Верка. — Там будет наш дом, будешь мне братом?

— Буду, — кивнул Гарри, улыбнувшись. — Тебя надо защищать, чтобы не обидели, — пояснил он свое решение.

***

Пистолет-пулемет Гриша просто выпросил. Позади осталась Польша, наступала последняя весна войны, хотя мальчик этого, разумеется, не знал. Но опасно теперь было везде и всегда, поэтому оружие мальчонке выдали, уча его стрелять, отсекать понемногу. Одиночные у него не получались, но вот по три-четыре выстрела вполне выходило. Мотив у Гриши был простым — нужно защитить раненых и… Верку. Поэтому мальчик таскал тяжелое для него оружие вместе с санитарной сумкой. Четырнадцать лет уже вполне позволяли не быть унесенным отдачей.

Бой за боем двигались они по проклятой земле. Хотя комиссары, которые назывались замполитами, пытались избавить солдат от желания рвать немцев зубами, но мальчик был в том возрасте, когда для него существовали свои и все остальные, без полутонов. Верка часто проводила вечера с Гришей, мечтая о мирном времени, он, можно сказать, стал ее семьей, как и она его. Единственной семьей, которой мальчик очень дорожил.

В ту ночь Грише не спалось. Он вышел за ворота дома, где отдыхал, сам санбат стоял чуть поодаль, но врачи посчитали, что нечего пацану спать в палатке, когда стоит такой хороший дом, поэтому там расположили тяжелых и Гришку. Вот он вышел почти за околицу, когда увидел… из недалекого лесочка надвигались люди, светя себе фонариками. Мальчик залег в кусты за холмик, как учил дядя Саша, снял оружие с плеча и осторожно сдвинул вперед предохранитель, чтобы потом очень тихо взвести правой рукой. Неизвестные медленно подходили, и по тому, как они шли, Гриша понял — это враги. Раскрыв и уперев в плечо приклад, мальчик прицелился. Его первая очередь всполошила охранение госпиталя. Несколько врагов упали, а Гриша все стрелял, будто угадывая, где они спрятались. Граната разорвалась совсем рядом, когда первая машина с солдатами уже была недалеко, и мир погас для Григория Лисицына.

Когда маленький младший сержант очнулся, вокруг было темно, а кто-то почти неслышно всхлипывал рядом. Очень сильно болела голова, но мальчик нашел в себе силы открыть глаза, увидев при этом плачущую Верку, повторявшую: «Не умирай, братик».

— Я не умру, — хрипло проговорил мальчик, и был тут же прижат к девушке.

— Мой маленький герой, — прошептала Верка, гладя его по забинтованной голове. — Я так испугалась!

— Ну нужно же было тебя защитить… — немного виновато проговорил Гриша.

— Ну, где тут наш герой? — к койке подошел товарищ капитан. — Очень неплохо…

В санбате Гришка провалялся две недели, став за это время сержантом и получив из рук генерала отважную медаль. Медаль «За отвагу» очень ценилась на фронте, это мальчик знал, а еще его поздравляли и благодарили врачи и медсестры, отчего даже захотелось плакать.

— Выживи, пацан, — попросил его товарищ генерал. — Очень тебя прошу, выживи!

— Есть выжить! — ответил ему Гришка, давно забывший, что такое, когда ты никому не нужен.

— Мой брат настоящий герой, — Верка уже привыкла к мысли, что она больше не одна, как и мальчик знал, что у него есть сестра, санбат и вся Советская страна. Оставалось совсем немного, в бинокль уже можно было разглядеть полуразрушенный город на Шпрее. Логово, как его называли не только политработники. Логово, в котором закончится война, будет много хлеба, масла и сахара. Гришка мечтал о том времени, когда не будет бомбежек и обстрелов, дети будут смеяться и никогда не умирать, ведь он станет врачом и сделает так, чтобы дети не умирали.

Истощенные узники… Девчонки, угнанные в рабство… Большей частью они были старше Гриши, но хотелось обогреть каждую, а для них… Для них он был освободителем, долгожданным святым ангелом, пришедшим, чтобы спасти. И совсем юного солдата, занимавшегося истощенными людьми, обнимали и целовали не сдавшиеся девчонки. Знать, что тебя очень ждут, что ты являешься кем-то очень важным, было необыкновенно.

Слушая рассказы малолетних узников и бывших рабов о том, как над ними издевались фашисты, сержант находил много общего с жизнью «мальчика-из-чулана». У него получалось, что тете Петунье и дяде Вернону его просто отдали в рабство, а значит, они фашисты. А дальше, вся эта «волшебная школа» выглядела игрой, ведь их могли убить в любой момент. Вспоминая пропавших девочек и мальчиков, Гриша просто не понимал, как он мог не замечать этого. В результате долгих размышлений получалось, что школа — это концлагерь, в котором юных фашистов учат издеваться над… над ними.

Какой-то очень усталый дядя из узников рассказывал Грише о принципах организации подполья в концлагерях. Он, казалось, сам не понимал, что и кому говорит, просто рассказывал, рассказывал, рассказывал всю ночь, а наутро умер. Не всех можно было спасти, и этот факт наполнял сердце сержанта болью, но… Нужно было жить дальше.

Маленькую девочку принесли солдаты, ей было навскидку лет пять. Она не откликалась ни на одно имя, почти не ходила и смотрела вокруг глазами, полными ужаса, подпустив к себе почему-то только солдат и Гришку с Веркой. Именно им малышка позволяла мыть себя, кормить, не падая в обморок и не сжимаясь от страха. Так у Гриши появилась младшая сестренка, Аленушка. Очень уж девочка была похожа на иллюстрацию, изображенную в найденной еще в сорок втором в разбомбленном доме книжке сказок. Их стало трое…