Воспоминание

27

Талис стоял выпрямившись и высоко подняв голову.

– Сэр, – произнес он отчетливо. – Прошу вашего позволения жениться на Калласандре.

Джон не сразу нашел что ответить. Его же сын еще настоящий мальчишка! Господи, да он же был младенцем еще вчера. Как он посмел и думать-то о таком деле – жениться?!

Джон медленно поднялся из-за стола, за которым сидел, проверяя счета, которые ему принес для проверки его камергер. Когда молодой человек женится, он сразу изменяется и начинает вести совсем другую жизнь. Его энергия начинает уходить в другое русло. Он перестанет обращать главное внимание на то, что рядом с ним.

Джон никогда в жизни не признался бы даже самому себе, что ревнует. Он только что разыскал сына, и пока еще не хотел делиться им ни с кем. «Но… – думал он, – в то же самое время не хочется и расстраивать парня». Талис был настолько независим, что Джона это беспокоило и даже немного страшило. Все остальные дети принадлежали ему, он был убежден, что он владеет каждым из них. Он мог требовать от них все, что считал нужным потребовать. Мог их прогнать от себя, а мог приблизить, мог как гневаться на них, так и хвалить их. Он был уверен, что они будут жить в его доме всегда…

Но Талис – это было нечто, к чему Джон еще не успел привыкнуть. Раньше его здесь не было. И Джон почему-то не чувствовал, будто от мальчишки исходила очень уж горячая признательность за то, что он, Джон, избавил его от жизни в нищете. Джон часто замечал, что новая жизнь вызывает у Талиса восторг, но вот благодарность – никогда. Джон не был уверен, но в глубине души ему казалось, что если Талису вдруг однажды очень сильно не понравится что-нибудь, что делает его отец, он, прихватив с собой свою девчонку, может оставить Хедли Холл навсегда.

– Да-да, конечно, – рассеянно произнес Джон, не желая прямо ему отказывать. – Но, разумеется, сначала я должен поговорить с твоей матерью.

– Да, сэр, – сказал Талис, и его лицо осветилось лучистой улыбкой. Его счастье, ярко вспыхнув, осветило всю комнату. Потом, тщетно пытаясь заставить себя держаться с достоинством, он выбежал из комнаты и вприпрыжку побежал по лестнице. Не владея собой и ничего вокруг не видя, он мощно врезался в идущую ему навстречу Эдит и почти что сбил эту чопорную и благовоспитанную девицу с ног. Но, пока она, покачнувшись, падала, он успел запросто подхватить ее и с легкостью поставил обратно на ноги. Затем, к ее полному изумлению и замешательству, он крепко поцеловал ее в губы. С его точки зрения, именно так брату и следовала целовать свою сестру. Но Эдит никогда в жизни еще так не целовалась ни с одним мужчиной.

Талис, не обратив на происшедшее никакого внимания, продолжал вприпрыжку бежать вниз по лестнице, затем, высоко подпрыгнув и достав до потолка, ударил снизу кулаком в гобелен, который украшал потолок над лестничной площадкой, и выбежал во двор.

На лестнице Дороти и Джоанна, сестры Эдит, с открытыми от удивления ртами наблюдали за тем, как Эдит смотрит ему вслед. С точки зрения Эдит, она была неизмеримо выше любых мужчин. Если верить тому, как она сама говорила, то в свои двадцать лет она была не замужем, потому что так и не встретила никого, достойного себя. Но, судя по тому, какое выражение было сейчас на ее лице, о Талисе она была другого мнения!

Услышав, как хихикает Джоанна, Эдит выпрямилась и снова направилась вверх, изо всех сил стараясь хотя бы внешне вернуть свое достоинство. Но на верхней площадке она не могла удержаться, чтобы не посмотреть в окно, еще раз взглянуть вслед этому чудному созданию, которое уже бежало вдалеке.

Оборачиваясь, она произнесла с непроницаемым видом:

– Пойдемте. Пора заняться делом.

– Да, Эдит, идем, – ответила Джоанна, а когда та повернулась спиной, выразительно поцеловала тыльную сторону ладони и передразнила Эдит, которая шла по коридору, прямая, как падка.

– Конечно, он женится на нашей дочери, – сказала Алида своему мужу. Чтобы казаться спокойной, ей нужно было напрягаться изо всех сил. Она ни за что не должна допустить, чтобы муж заметил, как ее сердце бьется у самого горла, что вот-вот и ее дыхание станет прерывистым, тяжелым и быстрым.

Брови Джона сдвинулись:

– Мой сын, – жестко сказал он, подчеркивая голосом, что Талис, а не эта девчонка, был его.

Алида знала, как осторожно надо действовать. Она так же хорошо знала, что трусить не имеет права. Если когда и надо думать быстро, так это именно сейчас. Не о ней сейчас речь. От того, как она поведет себя и что сделает в следующие несколько минут, зависит будущее ее детей. Первым ее побуждением было расхохотаться Джону в лицо. Какой же он старый дурак, что надеется выдать этого темноволосого молодого человека за своего сына! Он – худощавый мужчина, она – худенькая светловолосая женщина, и вместе они сделали одиннадцать худеньких светловолосых детей. И интересно, кто же поверит, что в толпе этих блондинов и блондинок смуглый черноглазый гигант-брюнет был родным братом?

Алида пыталась соображать как можно быстрее. У нее было много причин не допускать этой свадьбы. Если свадьба состоится, то тогда уж точно Джон завещает этому парню всю имущество. Она не перенесет, если ее собственные сыновья окажутся обокраденными.

Было еще кое-что, что знала только она одна. Жить ей оставалось не дольше двух лет. Несколько месяцев назад у нее начался кашель с кровью, всего лишь несколько пятнышек, но она сразу встревожилась. Она скрыла это от мужа, от дочерей, даже от всех служанок. Вместо этого втайне нанесла визит одной древней старухе, которая внимательно посмотрела Алиде в глаза, потом глянула в чашу с водой, в которой плавали пятна жира, и предсказала, что Алида умрет через два года, и что явится некто, кто не родственник ей по крови, и заберет все, что принадлежит ей и ее сыновьям. Но потом, в разговоре с Алидой, та старуха объяснила ей, что предсказания говорят лишь о том, что может произойти. А что произойдет в действительности, будет зависеть от того, что будут делать люди. В силах любого человека изменить будущее. Иными словами, если Алида ничего не станет делать, то через два года она умрет, а ее имущество достанется какому-то чужаку, но она может сделать что-то, чтобы не допустить этого.

И вот, вооружившись этой информацией, Алида вознамерилась сделать все, чтобы изменить будущее. Она не могла допустить, чтобы все, чем владела ее семья, все, что построил ее муж, досталось чужому человеку, который не имел к этой семье никакого отношения.

Она произнесла тихо:

– Ты, муж, знаешь правду, и я ее знаю. Парень выглядит, как Гильберт Рашер. Поставь его рядом с остальными сыновьями этого мерзавца, и одного от другого не отличишь.

– Тем более хорошо, что он женится на моей дочери. – В груди Джона заклокотал гнев. – А ты, жена, еще смеешь мне возражать? Ты знаешь правду! Неужели ты не понимаешь, что я могу выгнать тебя из дома, что я могу…

Алида знала, что не имеет права показывать своего страха.

– Можешь, конечно. Но зачем? Разве ты не видишь, что я хочу того же, что и ты? Я тоже хочу, чтобы парень женился на нашей дочери. Он – хорошая пара. Я уверена, что от него у нее будет множество здоровых толстых сыновей. – При этих словах Алида чуть не подавилась, так противно ей было притворяться, что она так же помешана на сыновьях, как ее муж. Она родила ему двоих сыновей, которые были умны и добры душой. То, что они не наделены громадной физической силой, не казалось ей смертным грехом.

– Я беспокоюсь насчет Гильберта Рашера, – громко сказала она, чтобы Джон расслышал ее, несмотря на то, что гнев заложил ему уши. – Ты не думаешь, что этот человек явится сюда и начнет требовать своего сына назад? Ему ведь не заплатили за мальчишку, ты помнишь? После того… После пожара ты отказался заплатить ему деньги, которые обещал. Он, во-первых, хотел землю, во-вторых, дочь в жены.

Ей пришлось остановиться, потому что горло ей сдавили воспоминания о том, как ее муж пообещал этому негодяю поместье Пенимэн, которое принадлежало ей.

Теперь Алида видела, что Джон ее слушает, и продолжала:

– Если Рашер явится сюда требовать своего сына или заберет одну из наших дочерей, это вызовет очень большие неприятности. Может потребовать за девчонку колоссального приданого. Он может составить петицию королеве, изложив ей, как ты заявил, что сын твой, хотя ясно видно, что это не так.

Джон стиснул подлокотники кресла. Ему не нравились намеки на то, что у него не может быть такого сына, как Талис. Ведь на самом деле в том, что у него его не было, была, безусловно, ее вина. Если бы он женился на женщине посильнее и покрепче, наверняка она родила бы ему такого сына, как надо. Думая так, он упускал из виду, что мать Талиса была очень миниатюрна.

Алида подошла к нему, опустилась на колени у его кресла и положила свои руки на его. Она уже не была так хороша, как когда-то, но кое-что в ней еще оставалось, а, кроме того, она умела так посмотреть на мужа, как будто считала его самым сильным, самым храбрым мужчиной на свете.

– Убедись, что с этой стороны нет угрозы, прежде чем женить мальчика на твоей дочери. У тебя должно быть что-то в письменном виде, какой-то документ, в котором будет написано все, о чем вы тайно договоритесь. И нужно заплатить Рашеру за парня, возместить ему то, что мы ему должны уже давно. Ты ведь, конечно, знаешь, что двое его сыновей погибли?

Уже в течение многих лет до нее доходили самые отвратительные известия о Гильберте Рашере и его грязном отродье. У его сыновей были тяжелые кулаки и вспыльчивый характер, а идиота-папашу это восхищало, и парни задирали всех, кого только встречали на пути, над всеми издевались. Дважды это кончалось печально для них самих: когда они переступали черту, их попросту убивали. Когда старшего нашли с перерезанным горлом, Гильберт потребовал расследования. К нему должны были явиться все, у кого были хотя бы малейшие причины ненавидеть его сына.

Говорили, что королева хохотала так, что стены тряслись, дворец ходил ходуном, и было слышно по всей столице, когда ей докладывали об этом деле. К Гильберту привели сто двенадцать человек, у каждого из которых были веские причины, чтобы желать смерти его сыну – и это только те, которые не успели в тот же день быстренько разъехаться, прослышав про то, что происходит. Гильберт Рашер расследовал дело и вынес приговор – двадцать человек, из них семнадцать мужчин и три женщины, предать смерти через повешение. Королева, однако, приказала отменить приговор и никого не вешать, что привело Рашера в страшный гнев. Если человек умудрился нажить стольких врагов, говорилось в королевском указе, то, значит, он не был убит, а понес справедливое наказание.

Алида не стала говорить мужу, что. судя по слухам, иногда, напившись, Гильберт Рашер во всех своих бедах обвинял Джона Хедли. Он уверял, что его «невезение» началось той самой ночью, когда родились те двое детей и потом погибли в огне. Согласно его версии, если бы он получил от Джона то, что тот ему задолжал (он никогда не говорил, за что тот ему задолжал и что именно) – он мог бы превратиться в богача. А теперь дела у него не шли и урожая не бывало, якобы не потому, что он обложил крестьян непомерным налогом и почти довел до разорения, а потому, что богатый Джон Хедли ему что-то не заплатил.

Нет, этого Алида Джону не говорила. Если ее муж так помешан на желании иметь сына, что ему все остальное кажется пустяком, – пусть будет так.

– Если он женится, – Джон тяжело вздохнул, прежде чем вслух признать, что Талис ему не сын, – на моей дочери, то он будет привязан ко мне.

«Забудь о деньгах, забудь о наследстве», – подумал он. Правда была в том, что Талис ему нравился. Он пробыл здесь еще совсем немного, а уже столько изменил во всей их жизни. За две последние недели Талис несколько раз от души рассмешил не только самого Джона, но и других сыновей. В тот раз, когда он затеял спор и проиграл, только для того, чтобы дать возможность слабому и больному Филиппу отдохнуть, Джон, конечно же, разгадал его намерения.

Были ясны намерения Талиса и когда тот подчеркнуто заговорил об изумительных способностях Джеймса ко всяким наукам и что ему, Талису, в жизни никогда не учиться так хорошо, как учился тот.

Но хотя Джон все это и понимал, ему только нравилось, что Талис так заботится о других. И, что еще важнее, сам Джон начал смотреть на сыновей по-иному. Может, Джеймс и правда кое-чего стоит? Он приказал сыну проверить хозяйственные счета – работа, которую сам Джон всегда терпеть не мог, – и парень нашел множество ошибок.

– Талис хороший парень, – нежно произнес Джон. Ему нравилось даже его имя.

– Конечно. Он лучше всех. Впрочем, все твои сыновья хороши. Ведь у них хороший отец. – Алида затаила дыхание, ожидая, поверит он этому или нет.

И Джон кивнул:

– В общем, да. Каждый из них неплох по-своему. Услышав это, Алида чуть не расплакалась. Ну вот, наконец-то ее усилия увенчались хоть каким-то успехом. Она уже бесконечно много раз, год за годом пыталась заставить мужа признать, что его сыновья тоже стоят его отцовской любви. Но как раз сейчас, когда она только-только этого добилась, появляется чужак, который все у них отнимет. Со своим прекрасным сложением, с его сияющими глазами, легким веселым смехом – этот парень затмевал ее сыновей. Очень скоро он отнимет у них все, ради чего она трудилась всю жизнь. И то, что должно принадлежать ее сыновьям, достанется ему.

Алиде не пришло в голову (она не поверила бы, даже если бы ей это сказали), что это именно Талис – весело, с шутками – больше помог ее сыновьям за две недели, чем она за двадцать лет. Алида пыталась научить сыновей быть такими, какими их хотел видеть Джон. Талис открыл Джону глаза на то, какие они были в действительности, как и на то, что их таланты тоже были по-своему полезны.

– Теперь, – твердо сказала Алида, – теперь тебе нужно подумать о будущем. Ты хочешь этого молодого человека, я тоже. Он хорошо преуспеет в управлении поместьем, когда нас с тобой уже не станет. – «Поместьем Гильберта Рашера», – подумала она про себя.

Сама она почти не видела этого молодого человека. В первый и последний раз она видела его вблизи в тот самый день, когда он появился. Тогда она упала в обморок, и он понес ее в спальню. Ей докладывала обо всем, что происходит, Эдит. Эдит считала, что он чересчур самоуверен, слишком хвастлив и задирист, но… В этом месте Эдит опустила голову и залилась краской. Этот парень покорил даже ее, Эдит – само хладнокровие!

То, что Талис всем нравится, Алиду раздражало. К тому же от этого ее задача делалась сложнее. Нет, она не желала этому мальчику зла. Она лишь хотела, чтобы он оставил в покое ее семью. Насколько ей было известно состояние дел Гильберта Рашера, тот испытывал явную потребность именно в таком сыне, как Талис, в котором была бы хоть капля чести и приличия. Такой человек мог бы привести в порядок его разоренное имение. Да, правда: если мальчишка будет не здесь, а у своего родного отца, это пойдет на пользу абсолютно всем.

– Тебе кажется позволительно разрешать ему проводить с Калласандрой столько времени?

Джон уставился на нее в недоумении, не имея понятия, о ком это она говорит.

– Калласандра – твоя дочь, та, на которой он хочет жениться. – Джон все еще смотрел недоумевающе, потому что не мог понять, с чего она решила заговорить о девчонке – Вчера Эдит доложила мне, что Калласандра ведет себя неприлично и вызывающе. Я собиралась поговорить с тобой Пока я поручила Эдит о ней заботиться У этой девушки самое неподобающее образование, которое я когда-либо встречала. Представь себе, она не умеет ни шить, ни играть на каком-либо музыкальном инструменте.

Алида не упомянула, что вместо этого Калли знает латынь и греческий, а также владеет математикой. Не упоминала она об этом не потому, что хотела во что бы то ни стало это утаить, а потому что знала, что ее мужу глубоко безразлично это.

– Кроме того, два дня тому назад Калласандра выскользнула из постели и отсутствовала всю ночь. – Она взглянула на мужа, подняв бровь, чтобы тот понял, что она думает о таком поведении их дочери. – Отсутствовала она до утра, а вернулась без корсета и головного убора. То и другое через некоторое время нашел один садовник, и были они в поле неподалеку от старого замка.

Джону это не понравилось.

– Мадам, вы можете следить как следует за своими дочерьми? Вы что, намерены сделать из них потаскух?

Алида онемела. Потом ответила с негодованием:

– Об этой своей дочери я не заботилась много лет! – Она постаралась сделать так, чтобы у нее в тоне прозвучала боль от этой долгой разлуки, и еще она постаралась сказать это так, чтобы Джон понял: если бы она имела возможность воспитать дочь как следует, девушка была бы ходячим образцом добродетели.

Джон поморщился. По правде говоря, Джону Хедли его дочери, с их исключительной благовоспитанностью и прекрасными манерами, казались довольно скучными. Только дерзкая Джоанна изредка вызывала у него интерес, отказываясь ему подчиняться.

Алида продолжала:

– Те корсет и головной убор, вне сомнения, принадлежали Калласандре. С той ночи она ни на шаг не отходила от этого молодого человека, от Талиса.

Джон удивленно посмотрел на жену. И вчера, и сегодня Талис весь день был с ним. Они без устали упражнялись во дворе. Талис был силен и ловок, как никогда. Дважды он победил Хью и выбил его из седла на землю. После чего Хью начал жаловаться, что становится староват для таких игр. После обеда они гуляли по поместью. Джон спешил все объяснить и рассказать Талису, посвятить его во все свои планы. С тех пор как он отыскал Талиса, Джон вел себя так, как будто должен завтра умереть. И он хотел, чтобы Талис успел все узнать.

– Ты ошибаешься жена, – сказал он. – С ним рядом никакой девчонки не было.

С губ Алиды были готовы сорваться слова сарказма, но она все-таки заставила себя их проглотить. Она уже очень хорошо поняла, что Джон не заметил бы, даже если бы за его прекрасным сыном (то есть за тем, кого он провозгласил своим сыном) бегал фиолетовый дракон, изрыгающий пламя Разумеется, Джон не замечал бы его до тех пор, пока дракон не представлял угрозы для жизни Талиса. Если бы, однако, угроза возникла, Джон, вне сомнения, бросился бы между пламенем и своим возлюбленным сыном, чтобы защитить его ценой собственной жизни.

Она улыбнулась:

– Ты слишком занят своими проблемами, чтобы заметить бледную девочку подле него, но она там. Она не отходит от него ни на шаг в последнее время…

– Да какая разница? – возразил Джон, не желая расстраивать сына. – Если парень ее хочет, мне-то какое дело. Если ему нравится, чтобы она им восхищалась, по мне – пускай так и будет, я не возражаю.

Алида сжала руки в кулаки, пытаясь сохранять спокойствие. Несколько минут назад ее муж явился к ней, с вытянутым лицом, несчастный, потому что ею снедала ревность. Он боялся, что лишится восхищения своего обожаемого сына, когда тот женится. Джон пытался скрыть свои чувства, но очень легко было догадаться, что он пришел сюда в надежде, что жена подскажет ему причину не позволять Талису жениться. Если бы Джон очень хотел, чтобы Талис женился, он бы просто позволил ему это, и все. Ему бы и в голову не пришло советоваться с женой.

Но теперь, когда Алида исполнила свою обязанность жены и обдумывала все за него, он ломал все ее планы тем, что отказывался физически разлучить этих детей. Если же их не разлучать, все пойдем прахом. Начиная с этого дня, через девять месяцев их ежедневная близость обернется младенцем, и хочешь – не хочешь, а придется играть свадьбу

– Это же неприлично, – слабо сказала Алида, зная, что на этот аргумент ее мужу наплевать. Нет сомнения, что, если бы мальчишке захотелось, чтобы вокруг него вертелся целый отряд шлюх, Джон разрешил бы и это

Устав о г этого разговора, Джон поднялся со стула и пошел к выходу. Он уже сказал и услышал все, что хотел, и переложил большую часть проблемы на жену.

– Да, поговорю с Рашером, – пробормотал он, уходя. – Это, конечно, надо сделать.

Но он скорее бы согласился, чтобы его пытали каленым железом, чем по доброй воле просить этого человека о чем-либо.

Вдруг, без всякой подготовки, у Алиды вырвалось:

– Может, мне пойти вместо тебя? Джон остановился и обернулся.

– Может, мне пойти и поговорить от твоего имени? – повторила Алида. – Я слыхала, что Гильберт Рашер был не очень-то дружески расположен к тебе все эти годы.

Джон рассмеялся, из чего она заключила, что ему известно об этом больше, чем она думала. Она продолжала уже смелее:

– Может быть, женской мягкостью можно добиться от него большего. Он ведь сейчас без жены, а у нас есть несколько незамужних дочерей.

Джон улыбнулся шире:

– У Рашера симпатии склоняются ко все более молоденьким, по мере того как он сам стареет. Хотя по-настоящему то, что ему нужно, – это Эдит.

При– этих словах Джона, вообразив себе чопорную и благонравную Эдит рядом с дебоширом, пьяницей и невежей Гильбертом Рашером, оба они громко расхохотались. В первый раз за долгие годы между ними промелькнула тень некоторой близости. Так было в самом начале их брака, прежде чем Джон не расстался с надеждой получить от нее сына.

– Да, – отсмеявшись, сказал он и положил руку на косяк двери. – Может, ты и права. Может, ты выторгуешь у него больше моего.

В его голосе промелькнула тень признательности. Уже открывая дверь, он внезапно вернулся к ней и нежно поцеловал в губы. Дружеским поцелуем, поцелуем разделенных лет… Поцелуем, которым намекал, что за ним может последовать и большее.

– Я постараюсь, – прошептала она. Когда он вышел, она закрыла за ним дверь, прислонилась к ней и улыбнулась.

Алида долго стояла так, прислонившись спиной к двери. «Это только моя вина», – твердила она про себя. Все это вызвала она, и только она. Много лет назад она потребовала, чтобы ее отвели в комнату, где рожала та бедная девушка. О, если бы только она тогда этого не сделала! Если бы Алида не вмешалась и все шло своим чередом, то этот парень, которого Джон сейчас так любил, тогда вообще не родился бы на свет.

Но сейчас было уже поздно сожалеть. Алида выпрямилась и отошла от двери. Теперь ей остается один выход: постараться по возможности исправить свои ошибки.

Прежде всего, нельзя допустить, чтобы этот харизматический юноша Талис оставался в Хедли Холле. Неважно, в каком виде он тут торчит: как сын Джона Хедли или как муж его дочери. Пока он будет рядом с Джоном, тот будет готов отдать ему все: и свою землю, и свою любовь, и внимание. А дети Алиды ничего не получат. Джон будет теперь игнорировать дочерей еще больше, чем он это делал до сих пор. Теперь им точно никогда не выйти замуж! Да и своих сыновей он скорее всего вышвырнет на улицу…

Нет, от Талиса Алида должна избавиться. Но как? Она прекрасно понимала, что если он будет продолжать просить руки Калли, очень скоро Джон сдастся, плюнет на свою ревность и позволит ему все что угодно.

Алида подняла голову. Для того, чтобы предотвратить такое развитие событий, надо сделать так, чтобы Талис ни о чем не просил. Надо сделать так, чтобы дети вообще перестали просить о свадьбе. Они же еще дети – что им может быть известно о таких вещах, как любовь и брак? Они же еще никого не встречали в жизни, кого стоило бы любить и на ком стоило бы жениться.

Надо, надо их разлучить, причем как физически, так и в мыслях… Если бы ей удалось заронить зерно сомнения в их мыслях, заставить их сомневаться в том, что они друг друга любят, тогда со временем, сомневаясь все больше, они перестанут хотеть пожениться.

Да, подумала она, у нее в мозгу начинает вырисовываться план. Если все пойдет так, как она задумала, в конце концов единственный, кто окажется пострадавшим, – это Джон. Когда Алида подумала о Джоне, ее сердце стало тверже камня. Ей хотелось, чтобы он пострадал.

Что касается остальных, то поначалу, конечно, придется причинить боль собственной дочери, но позже она вознаградит Калли за это. Потом, по прошествии некоторого времени, она найдет для нее мужа. Она найдет великолепного мужа, который станет ее любить и о ней заботиться. А Талис отправится к королевскому двору, добьется милости королевы и женится на какой-нибудь богатой наследнице. Собственные сыновья Алиды унаследуют то, что принадлежит им по праву. И если Джон уже не сможет завещать Талису, то можно надеяться, что удастся его заставить дать дочерям такое приданое, чтобы они могли выйти замуж.

Да, думала Алида, улыбаясь. Она сможет лечь в могилу, зная, что ужасные последствия того, что она натворила много лет назад, исправлены. Теперь, когда смерть была так близка, Алида часто начинала думать, что за все нужно платить. Когда-нибудь там, на небесах, она встретит мать Талиса. Ей хотелось бы сказать бедной девушке, что она достойно позаботилась о ее сыне.

Открыв дверь, Алида окликнула проходящую мимо служанку.

– Где Пенелла?

Девушка– служанка, совсем молоденькая, наверное, была в Хедли Холле недавно.

– А кто такая Пенелла?

– Миледи, Пенелла-то ведь на кухне, – донесся голос сидевшей в углу древней старухи. – Вы, миледи, еще много лет назад послали ее туда.

– Пришлите ее ко мне. Немедленно. Зная, что ее время на этой земле подходит к концу, Алида желала искупить все то зло, которое причинила в жизни. Пенелла была хорошая служанка, верная и преданная. Только однажды она изменила своей преданности, и этого Алида не могла ей простить никогда. Но сейчас, думала Алида, скорее всего, Пенелла уже все поняла. А, кроме того, Алиде нужен был кто-то, кому бы она могла полностью доверять.

– Могу я на тебя положиться? – холодно спросила Алида, глядя на свою бывшую служанку. Та подошла к очагу, насколько осмелилась близко. За те годы, что она провела на кухне, она состарилась как будто на несколько столетий. Алида ее не узнала бы: изнуренная, поседевшая, с иссохшими трясущимися руками, на лице глубокие морщины, плечи сгорблены.

Пенелла заглянула своей госпоже в глаза. Алида увидела в ее взгляде только мольбу – никакой гордости. Она понесла суровое наказание за то, что совершила. Однажды она предупредила одного крестьянина о том, что он скоро будет сожжен. Не было такого дня в ее жизни, когда бы она горько не раскаивалась в том, что сделала.

– Да, вы можете на меня положиться! Я жизнь свою отдам, чтобы вам это доказать, – ответила Пенелла с чувством. Она готова была поклясться своей кровью, своей душой. Теперь-то за все то, чего она так долго была лишена, – за еду, за тепло, за удобную постель, – она бы могла задушить тех крестьян своими руками.

– Хорошо. Садись. – Тон Алиды потеплел. – Угощайся. Ешь чего хочешь.

Пенелла села и трясущимися руками потянулась к еде, которая стояла на столе перед очагом. Алида приказала:

– Я хочу, чтобы ты вспомнила, что подслушала тогда, когда та старуха пришла и рассказывала про двоих детей. Она говорила про этого Талиса и мою дочь. Я хочу знать, что ты запомнила. Каждое слово.

Первым желанием Пенеллы было запротестовать и начать уверять госпожу, что она тогда послушно оставила их в одиночестве. Но по одному взгляду Алиды она поняла, что сейчас не время притворяться. Она, разумеется, подслушивала все беседы, которые вела ее госпожа, и госпожа это прекрасно знала.

Нелегко ей сейчас было сосредоточиться и вспомнить все, что тогда было. Но от каждого съедаемого ею кусочка божественно вкусной еды – настоящей еды, не объедков! – у нее в голове прояснялось, и перед ней со всей ясностью вставал тот факт, что дальнейшая ее возможность питаться так же зависит от того, что она сейчас вспомнит.

– Она говорила, что они – как две половины одного целого. Если одному что-то не нравится, то и другому тоже. Они хотят, чтобы у другого было все самое лучшее, жертвуют своими личными желаниями ради удовольствия другого. Их нельзя разлучать, разлука их убивает. Они очень ревнивы, особенно мальчик. Он просто не переносит, когда девочка обращает внимание на что-то еще, кроме него. Девочка его боготворит, поклоняется ему. Ради него она готова солгать, украсть. Наверное, она может ради него и убить. А он – он человек чести, это чувство для него очень важно. Он никогда не совершит дурных поступков по отношению к другим.

Тут Пенелла не могла удержаться от мысли, что несколько лет работы на кухне Джона Хедли, и ни в ком не останется и следа от чувства чести, даже если оно поначалу и было. У нее тоже когда-то было чувство чести. Из-за этого-то чувства она тогда и предупредила тех крестьян. Ей казалось, совершить злодейство по отношению к невинным младенцам – это «дурно». Просто удивительно, что пустой желудок способен делать с чувством чести. Теперь, вне сомнения, она могла бы сжечь весь дом, если бы от этого зависело, набит ее желудок или нет.

– Хорошо, – сказала Алида и налила служанке пива. За прошедшие годы она уже успела забыть, какая у Пенеллы замечательная память. – Мне нужна твоя помощь. Все надо сделать в полной тайне. Но я должна быть уверена, что могу тебе доверять, то есть что ты будешь верна мне, и только мне.

Пенелла подняла голову. В ее глазах засверкали слезы. И она сказала от всей души:

– Я сделаю все, что вы захотите.

– Я хочу избавиться от этого мальчишки. Пенелла отодвинула от себя тарелку с едой.

– Я его убью.

– Нет! – резко бросила Алида. – Я хочу отправить его обратно к его настоящему отцу. Я не хочу, чтобы он был связан с этим домом. – Она добавила тише:

– Есть еще одна вещь, которую нужно сохранить в тайне. Я умираю. Я проживу еще от силы два года.

Пенелла бросила на нее только один взгляд, продолжая есть. Алида поняла, чего она лишилась. Когда-то давно Пенелла сделала бы для своей госпожи все, что могла, из искренней любви. Теперь она любила только одно: настоящую еду. И хотела одного: выжить. Но, впрочем, это Алиде было неважно. Алида должна была спасти свою семью, и ради достижения этой цели она была готова на все.